Постижение России; Опыт историософского анализа

Весь этот процесс и абсолютно все в этом процессе становится цивилизационно и этнокультурно центрированным и в той самой мере, в какой цивилизационно и этнокультурно центрированной оказывается душа человека. Она есть единственный, а потому и абсолютный по своему значению феномен, в котором и только посредством которого происходит кодирование и раскодирование генетического кода истории, его опредмечивание и распредмечивание в истории, сам процесс превращения истории в историю локальной цивилизации. Душа - основное место актуализации и воспроизводства истории в человеке и человека в истории и как истории локальной цивилизации, и как человека локальной цивилизации. Душа - основной дом бытия локальной цивилизации, генетического кода ее истории, который становится генетическим кодом истории в той самой мере, в какой становится генетическим кодом человеческой души.

Таким образом, генетический код истории и есть та основа общества и его истории, которая, не будучи материальной и формационной, несмотря на это, является не менее фундаментальной, образуя основу локальной цивилизации - цивилизационной исторической реальности и логики истории. И эта основа находится не где-нибудь, а в основах человеческой души, в ее архетипических глубинах. И это не должно обескураживать с позиций материализма в истории. У истории есть не только материальные, но и духовные основы, не только те, которые лежат в основе экономики, но и те, которые лежат в основах человеческой души, ибо история - это не история человеческого тела, а история человеческой души и все, совершающееся в ней, совершается отнюдь не для человеческого тела, а во имя и для человеческой души. История есть еще и то, что есть ее душа и что эта душа знает о себе и о своей истории, а потому история - это еще и состояние души, образ ее жизни, история души. И пусть она, в конечном счете, определяется бытием. Это в данном случае не так важно. Важно другое: что определяет душа и в ней сознание в своем бытии и в бытии истории.

А история человечества устроена так, что, чем больше нечто в ней и она сама становятся человеческими и в этом смысле человечными, тем больше они определяются не бытием, а сознанием. В этом суть диалектики бытия и сознания в истории, которая лишь, в конечном счете, укладывается в отношения определения сознания бытием. Во всех остальных случаях речь идет не просто о формах активности сознания по отношению к бытию, а о совершенно иной реальности в их отношениях: когда по мере очеловечивания истории и самого человека история начинает определяться не столько бытием, сколько сознанием. В этом случае само общественное бытие людей становится инобытием человеческого сознания, объективацией высших сущностей, основных интенций и форм бытия сознания. Сознание начинает определять бытие в той связи и мере, в какой бытие становится бытием сознания, его объективированным бытием. Подлинно человеческое в человеке и его истории неотделимо от человеческой души, от объективации души и ее сознания в формах исторического бытия человека, которые на этой основе, становясь бытием его души, начинают определяться сознанием человека, а не его бытием.

И это главное обстоятельство, сопутствующее пониманию духовных основ истории, их подлинной роли в становлении основ цивилизационной исторической реальности и логики истории, которые действительно сводятся к основам человеческой души, к ее архетипическим основам - к тому генетическому коду истории, что лежит в духовных основах локальной цивилизации и цивилизационной логики истории. Именно генетический код истории сохраняет себя при всех формационных изменениях, оставаясь практически неизменным при всех изменениях в истории и самой истории. Именно он постоянно воспроизводит основы исторической, культурной и духовной идентичности этнокультурной общности людей и вслед за этим и на этой основе основы идентичности локальной цивилизации и как локальной, и как цивилизации - те основы человеческой истории, которые коренятся в основах человеческой души. Там, в исходных и сакральных глубинах идентичности человеческой души всемирная история находит истоки своей цивилизационной идентичности, неуничтожимые основы для сохранения и воспроизводства локальной цивилизации и цивилизационной логики истории.

Все эти различия, которые обнаруживают феномены формации и цивилизации в своих основах, неизбежно сказываются на логике исторического развития. Есть все основания говорить о принципиальной специфике формационной и цивилизационной логики истории, восходящей к специфике их оснований. Если формационная логика истории больше базируется на логике социально-экономического и политического развития, то цивилизационная, не преодолевая формационной, более того, базируясь на ней, вместе с тем исходит преимущественно из логики развития культуры, сознания, духовности, она отражает то, что есть душа и дух в истории общества. По сравнению с формационной, цивилизационная логика истории выражает как раз тот, в общем-то, никем не оспариваемый факт, что не хлебом единым жив человек, но и духом своим и, в конечном счете, своей душой, поскольку только такая жизнь и является подлинно человеческой.

Именно к ней он и стремится на протяжении всей своей истории, превращая в этом процессе саму историю из просто истории в подлинно человеческую, подлинность которой, таким образом, определяется масштабом и характером присутствия сознания в истории, тем, до какой степени не сознание определяется бытием, а бытие определяется сознанием. И это не просто факт, а фундаментальный факт истории, благодаря которому история человечества предстает, прежде всего, как история человеческой души, неисчерпаемого мира человеческой субъективности, его изменения и как человеческого, и как субъективного. Отражением именно такой логики исторических изменений и выступает цивилизационная логика истории - суть духовная логика истории, логика развития человеческой души.

Таким образом, с точки зрения своих оснований формационная логика истории предстает как логика производства и воспроизводства материальных основ общества и истории. Цивилизационная - как логика производства и воспроизводства духовных основ общества и истории, логика производства и воспроизводства мира человеческой субъективности, человеческой души. В конечном счете, это логика бытия культуры, способ развития и объективации ее содержания в истории, на основе которого одна локальная цивилизация отличается от другой, превращаясь в образ жизни человеческой души. В этом смысле локальная цивилизация - это воплощение души и духа этноса, их объективированных форм существования. Соответственно, цивилизационная логика истории - это логика изменения человеческого сознания и превращения его в основу изменения общества и его истории. Это не значит, что бытие не определяет сознание и что бытие не является основой общества и его развития. Это означает другое: история постоянно стремится к возрастанию самоопределения себя сознанием, к тому, чтобы всякая новая ступень исторического развития была и новой ступенью возрастания роли сознания в истории, его превращения в основу изменения общества и его истории.

И это обусловлено не какими-то потусторонними факторами, обретающимися вне истории, а самой историей, усложнением проблем исторического развития, задач исторического творчества и настолько, что их решение по силам не просто особо развитому историческому субъекту, а такому, который кладет в само основание своего исторического творчества сознание, особо развитое сознание. Это всеобщий закон истории: по мере исторического прогресса, вместе с усложнением задач исторического творчества возрастает самоопределяемость истории сознанием, масштаб превращения сознания в основу изменения общества и его истории. Бытие, которое знает свое бытие, принципиально отличается от бытия, которое его не знает, и ровно настолько, насколько знает или не знает свое бытие. И это не остается безразличным к отношению бытия и сознания в истории и к самой истории, в пределах которой бытие тем больше определяет сознание, чем меньше сознание знает свое бытие и, напротив, чем больше сознание знает свое бытие, тем меньше определяется бытием, тем больше становится основой для самоопределения истории сознанием, миром человеческой субъективности, культурой, духовностью, а не миром экономики, человеческой материальности.

Человек хочет жить в истории, которая соответствует и определяется его сознанием, ценностями его души, ибо только так, только на этой основе она будет строиться в соответствии с его сущностью как человека, становиться пространством адекватного воплощения его бытия как подлинно человеческого. И это изначально присущее свойство человеческого бытия - стать воплощенным бытием своей сущности, каковым оно становится как раз по мере того, как становится осмысленным бытием, бытием сознания, знающим свое бытие и бытие природы. И чем больше оно становится знающим, тем больше оно становится подлинно человеческим, а значит, и человечным - бытием, которое определяется сознанием и ровно настолько, насколько оно знает и на этой основе практически овладевает своим бытием. Именно в этом процессе оно становится еще и воплощенным бытием свободы. Если быть человеком значит быть свободным, то свободным человеческое бытие становится не тогда, когда оно определяется бытием, а тогда, когда оно определяется сознанием, знающим свое бытие. Знание есть атрибутивное состояние свободного бытия в мире. И чем больше оно определяется сознанием, знающим свое бытие, тем больше оно становится свободным, подлинно человеческим бытием.

Таким образом, выстраивается закономерная взаимозависимость: чем больше человек воплощает в своем бытии свою сущность, тем больше оно становится свободным, а чем больше оно становится свободным, воплощенным бытием свободы, тем больше оно воплощает в себе бытие человеческого сознания, тем больше, как бытие, определяется сознанием. Так человек прорывается из истории как царства слепой необходимости в историю как царство свободы и в той самой мере, в какой превращает сознание в основу изменения общества и истории, в какой история начинает самоопределять себя посредством сознания.

В конце концов, история, как история людей, изменяется лишь на основе и после изменения их сознания. Мир, находящийся вне нас, становится для нас действительностью только тогда, когда он становится частью нашего внутреннего мира, мира нашей и моей субъективности, моего сознания. Все битвы, разыгрывающиеся вне меня, становятся действительностью для меня только через битвы моего сознания. Мое сознание не определяет бытие вне меня, но оно определяет его бытие во мне, а значит и мое бытие как таковое, и через него и только через него влияет на бытие вне меня. Ничего в обществе не меняется, если не меняется его сознание - всеобщая, непосредственная основа и передаточный механизм всех изменений в обществе. И хотя бытие, в конечном счете, определяет сознание, но только изменение и измененное сознание изменяет бытие. А это зависит не только от изменения бытия, но еще и от изменения самого сознания.

Не все в сознании вообще изменяется в зависимости лишь от изменения бытия людей, есть многое в сознании, что изменяется в зависимости от изменения самого сознания или в зависимости от его неизменных основ генетического кода истории локальной цивилизации, ее исторических, культурных и духовных архетипов. В этом смысле сознание имеет собственную логику изменения в зависимости от своих неизменных архетипических основ. В сознании не все возможно именно потому, что не все находится лишь в зависимости от изменения изменяемых материальных и духовных основ его бытия, но и в зависимости от неизмененных духовных сущностей истории, ее архетипических основ в человеческой душе.

Пожалуй, это единственно абсолютная константа истории, ее неизменяемая основа, которая, по крайней мере, изменяется последней, а вместе с ней изменяется и все в истории, и сама история. Она становится не просто историей другой формации, новой стадией одной и той же истории, а просто иной историей, историей иной локальной цивилизации. И эта абсолютная константа истории находится в основах именно локальной цивилизации, а не формации, в основах цивилизационной, а не формационной логики истории, не в материальных, а в духовных основах общества и его истории, в основах человеческой души.

Все изменяется в истории, обществе, в самом человеке, но архетипические основы его души остаются неизменными, сохраняя в неприкосновенности основы исторической, культурной и духовной идентичности как личности, общества, так и истории в целом, не позволяя им раствориться в потоке исторических, культурных и духовных изменений, в потоке взаимовлияний цивилизаций и культур. Поэтому именно архетипические основы человеческой души и есть то, что превращает изменение сознания, его состояний в основу изменения общества, его состояний - то, что вообще делает зависимым общество и его историю не только от материального бытия, но и от бытия его сознания, от его неизменных архетипических основ. Они, как абсолютная константа истории, определяют историю не меньше, чем материальное бытие людей. И неважно, что они, в свою очередь, продукт истории и сложились не без влияния и на основе материального бытия людей. Но с тех пор при всех изменениях истории и ее материальных основ, они оставались не только сохраняющимися основами истории в человеческой душе, но и такими, с которыми неизбежно считались все изменения самих материальных основ истории, ее формационных качеств.

Все эти нюансы соотношения бытия и сознания никак не учитывались материалистической концепцией истории и именно потому, что ею никак не учитывались архетипические основы исторической реальности, ее персистирующие свойства, представленные содержанием генетического кода истории. Соответственно, историческая реальность сводилась лишь к формационной, а историческое развитие осмысливалось лишь в терминах формационной логики истории. В итоге полностью или почти полностью игнорировалась цивилизационная историческая реальность и логика истории, фундаментальность тех духовных феноменов, которые образуют их основу и, следовательно, основу самого общества и его истории.

Последняя, таким образом, складывается как из материальных, так и из духовных основ, как из формационной, так и цивилизационной исторической реальности, есть продукт их взаимодействия в истории. В связи с этим и сама реальная событийная канва истории предстает как результат сочетания в одной исторической реальности формационной и исторической реальности, формационной и цивилизационной логики истории, логики производства и воспроизводства материального и духовного бытия людей, логики тела и логики души, непрерывного изменения формационных качеств и свойств общества, всего в самой локальной цивилизации, но с неизменным сохранением ее архетипических основ в основах человеческой души.

Весьма показательна диалектика материальных и духовных основ общества и истории, формационной и цивилизационной исторической реальности с позиций перспектив исторического развития. Формационная логика истории обладает большей реальностью именно тогда, когда история еще не разрешила проблем своего материального существования, когда проблемы физического существования индивида преобладают над проблемами его социокультурного существования, физического выживания над проблемами его духовного развития. Когда большая часть человеческой жизни и труда уходит не на то, чтобы стать человеком, развить в себе абсолютным образом свою человеческую сущность, полностью развить и выразить свою духовную индивидуальность, а на то, чтобы просто быть. Это время преобладания формационной исторической реальности. И оно не вечно. Весь исторический опыт человечества свидетельствует в пользу признания принципиальной разрешимости в пределах человеческой истории и средствами исторического прогресса проблем физического существования человека. В решении такого рода проблем и заключается суть основной исторической миссии формационного развития общества.

Формационная логика истории исчерпает себя в тот момент, когда будет разрешено основное противоречие всей предыстории человечества противоречие между сущностью человека и его существованием, сущностью и социально-экономическими условиями ее развития и раскрытия, когда она, как сущность человека, не будет находить в них, как в условиях своего существования, условия и факторы, препятствующие или извращающие утверждение ее подлинной человечности. Приведение в соответствие сущности человека с ее существованием будет означать конец формационного развития истории, точнее, его преобладания в истории. Статус преобладания в истории получит цивилизационная логика исторического развития. Человек экономический, Homo economicus уступит место человеку культурному, Homo culturicus. Различия в отношениях собственности и власти, социально-классовые различия по степени своей актуальности уступят место различиям в культуре и духовности, способах их проживания в истории и самой истории. Соответственно, формационные противоречия, противоречия в отношениях собственности и власти из основных превратятся во второстепенные, если вообще не сойдут с авансцены истории вместе с персонифицирующими их классами и, следовательно, классовыми противоречиями.

В самом деле, если преодоление отчуждения людей от собственности и власти отражает основную и объективную векторную направленность развития мировой истории, то преодоление классовых противоречий, как основных противоречий формационной исторической реальности, не выглядит уж столь исторически утопичным. Они преодолеваются по мере того, как преодолеваются источники социально-классового деления общества, лежащие как раз в сфере отношений собственности и власти и имеющие основным источником своего происхождения отчуждение людей от собственности и власти. А потому вместе с преодолением отчуждения от собственности и власти можно ожидать преодоления и формационных противоречий в качестве доминирующих противоречий истории, образующих основные источники ее развития в качестве истории развития и смены общественно-экономических формаций.

Им на смену придут противоречия, образующие основание и источники развития другой исторической реальности, цивилизационной - цивилизационные противоречия. Они восходят к другим противоречиям: в культуре, социальности, духовности, в способах их проживания в истории; в иерархии ценностей, в самой их системе; в системе высших символов Веры религиозной, исторической, культурной, социальной, духовной - к различиям и противоречиям души, а не тела, к специфике религиозных, этических, эстетических, философских, политических, правовых представлений и связанных с ними отношений к Богу, Добру, Красоте, Истине. Всем этим одна локальная цивилизация отличается от другой, все это цивилизационные различия и противоречия. Именно они лежат в основе цивилизационного размежевания человечества, формируя саму цивилизационную историческую реальность. Именно их саморазвитие образует основание цивилизационной логики исторического развития. Наконец, именно они выходят на авансцену истории по мере того, как теряют актуальность потребности физического существования человека, удовлетворение которых раскрепощает и актуализирует реальность других, подлинно человеческих, потребностей социокультурного существования человека.

Так на смену формационной исторической реальности, ее противоречий, точнее, их большей значимости в структуре исторической реальности, ее ведущих противоречий приходит цивилизационная историческая реальность, ее противоречия. Тенденция к этому приобретает выраженный характер уже в современной мировой истории. И с ней было бы глупо не считаться как с реальностью. Несмотря на явно выраженные тенденции к всемирности мировой истории, ее единству, к превращению мировой истории в историю взаимосвязанных локальных цивилизаций и культур, вместе с тем интеграционный потенциал мировой истории не следует преувеличивать и, главное, давать ему превратное толкование - как интеграционному потенциалу с исторической тенденцией не просто к единству мировой истории, а к ее единообразию, единообразию цивилизации и культур - этническому, социальному, политическому, религиозному, просто бытовому, к единообразию в самом образе жизни. Тенденция к единству - это еще не тенденция к единообразию. Это две связанные, взаимодействующие и в то же время совершенно разные тенденции, с разным историческим смыслом и результатом и, что не менее важно, с совершенно различным потенциалом реализации в истории. Не может реализоваться в истории то, что разрушает ее многообразие - цивилизационное, культурное, духовное, а значит, и саму историю.

Все это явное упрощение сложившейся исторической реальности и тех тенденций развития, которые приобретают в ней доминирующее значение. Еще ни одна исторически вменяемая локальная цивилизация не обнаружила тенденций к отказу от своей локальности, от генетического кода своей истории, от архетипических основ своей исторической, культурной и духовной идентичности, от своей иерархии ценностей и символов Веры, от специфики своих представлений и отношений к Богу, Добру, Красоте, Истине. Напротив, наблюдается как раз обратная тенденция - придание сакральности традиционным ценностям и символам Веры, стремление опереться на них как на последние духовные основы самосохранения в истории. И это не просто реакция на интегративные тенденции в современной истории, а на их цивилизационно, культурно и духовно нивелирующую историческую суть. Это не отрицательная реакция на положительную тенденцию к единству человечества, а положительная реакция на отрицательную, просто разрушительную тенденцию к его единообразию. Именно она и как реакция, и как тенденция выходит на авансцену современной истории, сохраняя, а в ряде случаев и усиливая цивилизационное, культурное и духовное размежевание человечества, на этой основе усиливая место и роль цивилизационных различий и противоречий в современной истории.

Они опасны именно тем, что есть различия и противоречия в самом святом для человека - различия и противоречия в его душе, в ее архетипических основах, в основополагающих ценностях и смыслах бытия, в самих символах Веры, способах проживания своей истории, культуры, духовности. Всем этим человек не просто живет, а живет как последними основаниями своего бытия. Все это он не отдаст ни за какие материальные ценности и смыслы бытия, ибо он с этим не просто живет, с этим он умирает. Все это задействовано в экзистенциальных основах бытия человека и не остается безразличным к его историческим основам. Экзистенциальное в истории имеет исторические основы, а историческое - экзистенциальные, взаимопроникая и взаимоусиливая друг друга, прежде всего именно в пространстве цивилизационной исторической реальности и развития, придавая цивилизационным различиям и противоречиям фундаментальный масштаб и характер, по своей глубине не идущие ни в какое сравнение с формационными. А потому они могут взорвать историю и с тем большей разрушительной силой, чем больше будут приобретать масштаб и характер цивилизационных противоречий.

Но именно потому, что это различия и противоречия в самом святом для человека - в его душе, именно поэтому есть больше, чем основания, полагать, что они не приведут к столкновению цивилизаций и культур и, следовательно, к цивилизационным войнам. Истинная духовность не может жить насилием вообще и, тем более, над иной духовностью. В акте насилия она просто перестает соответствовать своей сущности, быть тем, что она есть,- духовностью. Для этого, правда, человечеству понадобится выработать новые формы духовности, новые надцивилизационные ценности, цели и смыслы исторического бытия, которые могут стать реальностью не раньше и не иначе как только в результате длительного естественноисторического развития локальных цивилизаций.

При этом речь идет о реальности именно новых цивилизационных ценностей, которыми живут локальные цивилизации, как своими собственными, а не о становлении некой единой и единственной цивилизации. Надцивилизационные ценности - это ценности цивилизационного сосуществования локальных цивилизаций, не то общее, что должно их объединить в нечто цивилизационно единое с преодолением всех их локальных спецификаций, а то, что позволит им жить не по логике аксиологического диктата и цивилизационного преодоления, а по логике цивилизационного сосуществования.

Таким образом, реальность и фундаментальность цивилизационных различий и противоречий отнюдь не предполагают крайностей в их разрешении: неизбежность цивилизационных войн или, как универсальная панацея от них, преодоление всех и всяческих цивилизационных различий, преодоление самого феномена локальности цивилизации и, как следствие, становление некой единственной всечеловеческой цивилизации. Кажущаяся простота и эффективность такого способа преодоления цивилизационных различий и разрешения цивилизационных противоречий в действительности является кажущейся, хотя бы потому, что вместе с ними будет преодолена сама цивилизационная историческая реальность и цивилизационная логика исторического развития, которые живут цивилизационным многообразием истории.

На эту сторону проблемы стоит обратить особое внимание, так как все идеи современной социальной инженерии, особенно радикальной, строятся на использовании интеграционного потенциала современной истории. А в истории не всё возможно, не всё можно объединить со всем, не всё может жить как все. Этому противятся не только сложившиеся исторические реалии социально-экономические, политические, культурные, геополитические, но и более глубокая, по сути непреодолимая архетипическая реальность, восходящая к духовным основам истории в основах человеческой души. Именно она становится принципиально непреодолимым препятствием на пути произвольных интеграционных процессов в современной истории и в первую очередь тех, которые восходят к цивилизационным основам истории и касаются межцивилизационных отношений.

Пора примириться с тем, что не все, что возможно в человеческом сознании, а оно допускает возможность абсолютно всего, возможно в самой реальной истории. В истории, как и в природе, есть законы, не только допускающие нечто в исторической реальности, но и законы запрета, запрещающие реальность нечто. И это несмотря на то, что история есть результат объективации форм активности сознания, но не любых же его форм. Попытка реализовать утопию, не считаться со сложившимися историческими реальностями, намеренно замедлить ход развития истории или, наоборот, перескочить через этапы исторического развития без должных на то условий все это жестоко мстит хаотизацией истории и неисчислимыми человеческими лишениями и жертвами.

История мстит и тогда, когда хотят лишить ее основ цивилизационной идентичности, когда навязывают чуждую ей логику цивилизационного развития, логику иной цивилизации, когда пытаются сломать генетический код истории, связав его с генетическим кодом истории другой цивилизации, с архетипическими основами ее истории, культуры, духовности. Именно они, как исходные основания цивилизационной исторической реальности и логики истории, есть одновременно с этим основания запрета на любую цивилизационную реальность и логику истории в пределах данной локальной цивилизации, которые не считаются с ее архетипическими основами в истории, культуре, духовности, с генетическим кодом ее истории.

Попытка его преодолеть - это путь к жесточайшим цивилизационным потрясениям, потрясениям основ истории в основах человеческой души и основ человеческой души в основах истории. Это путь за пределы исторической реальности, ибо небытие формационной исторической реальности еще не есть историческое небытие, так как оно становится бытием другой формационной реальности. Небытие локальной цивилизации есть небытие исторической реальности вообще, так как вместе с локальной цивилизацией в небытие уходит и ее основной субъект - этнокультурная общность. Вместе с формацией не умирает ни цивилизация, ни культура, ни духовность, ибо не умирает субъект их реальности - этнокультурная общность. Она меняет лишь свою социально-классовую структуру, но не свою этнокультурную суть. Вместе с локальной цивилизацией умирает все - культура, духовность, сама история, ибо в ней умирает и ее основной субъект, а в нем его этнокультурная суть. Умирают основы истории в основах человеческой души.

В конце концов, пора научиться считаться просто с историческим опытом и извлекать из него адекватные уроки. Из истории XX столетия хорошо известно, чем закончились попытки создать новую всечеловеческую цивилизацию, первоначально строившуюся на принципах только классовой идентичности, исторической миссии пролетариата, а позже на форсированном преодолении всех классовых различий, которые в итоге должны были завершиться преодолением и всех социальных различий. Из истории XX века хорошо известно и другое - чем закончилась попытка создать новую единую цивилизацию, положив в ее основание принципы этнокультурной, национальной исключительности - цивилизацию фашизированной германской расы взамен локально цивилизационного многообразия человечества, за счет уничтожения его этнокультурного разнообразия.

В этой связи не надо обладать слишком большим воображением для того, чтобы представить, чем закончатся попытки, пусть на какой-то новой цивилизационной основе, на основе каких-то принципиально новых экономических и социально-политических принципах, культурных и духовно-этических ценностях создать всечеловеческую цивилизацию, но построенную на идее форсированного преодоления всех существующих в современном мире этнокультурных различий. Это неявная сторона всех радикальных универсалистских проектов глобального переустройства современного человечества. Ведь упразднить нации - это не то же самое, что упразднить классы. Измените отношения собственности и власти, и вы измените социально-классовую структуру общества. Для того чтобы упразднить нации, потребуется упразднить их историю, культуру, духовность, наконец, язык и многое из того, что сопутствует всему этому. Насколько это реально и необходимо?

Вопрос риторический. Таковым он является и в случае более радикальной постановки вопроса: о строительстве основ новой всечеловеческой цивилизации, построенной на основе преодоления всех как социально-классовых, так и этнокультурных различий. Насколько исторически реальной будет такая цивилизация, лишенная не только классовых, не только социальных, не только этнических, но и культурных различий - общество абсолютной однородности всех, всего и во всем? Понятно желание преодолеть все различия и во всем: нет различий, нет и противоречий. Но все-таки следует различать отсутствие различий и противоречий в голове от их отсутствия в самой истории. Тем более реально все вещи противоречивы в самих себе. Противоречие составляет источник их жизненности. Уничтожите противоречие, и вы уничтожите само бытие. Вот почему пора перестать быть вечной жертвой предельно универсалистских представлений и схем исторического развития, их представленности в нашем историческом сознании в пропорциях, далеких от естественноисторических, таких, с которыми связано решение всех противоречий истории только логикой универсализации истории.

С учетом всего вышеизложенного более реальной представляется иная цивилизационная модель развития мировой истории: сохранение и развитие исторического потенциала локальных цивилизаций с одновременной разработкой и освоением новой культуры межцивилизационных отношений, новых надцивилизационных ценностей, целей и смыслов исторического существования, призванных на новой духовной и исторической основе объединить человечество, сделать его единым, но не посредством сведения к единственной всечеловеческой цивилизации. И если последняя даже и может рассматриваться как перспективная историческая реальность, то, безусловно, как чрезвычайно отдаленная, настолько, что ее идея ни в каком смысле не может стать основой современного исторического творчества, разве что окончательно заблудившегося в истории.

Современная история и ее научно прогнозируемая перспектива дают основания для признания лишь одной исторической реальности - реальности локальных цивилизаций, процессов их цивилизационного размежевания и консолидации, втягивания в пространство своего исторического бытия всего, что все еще находится в пространстве их цивилизационной периферии, усиления всех межцивилизационных связей и отношений, всякий раз завершающихся отнюдь не преодолением истории как истории локальных цивилизаций, а лишь усилением, углублением и расширением ядра локальной цивилизации. История, которая преодолевает себя как историю локальных цивилизаций, преодолевает себя, как историю. Все это не оставляет сомнений не только в реальности цивилизационных противоречий, но и их особой и все возрастающей роли в современной и будущей истории человечества.

4. ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ И ФОРМАЦИОННАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ

РЕАЛЬНОСТЬ: ЕДИНСТВО И РАЗЛИЧИЕ

Итак, общественно-экономическая формация и локальная цивилизация отличаются друг от друга не только основами своего бытия в истории, но и ведущими противоречиями. При этом, базируя свое бытие на разных основаниях, они, естественно, имеют источник своего бытия в разной системе противоречий. Основа формационной реальности - это реальность отношений собственности и власти, соответственно, формационные противоречия - это противоречия экономические и социально-политические, в отношениях собственности и власти. Их субъектным воплощением являются классы и классостратификационные противоречия. Именно классы, выступая персонифицированным воплощением отношений собственности и власти, выступают главными субъектами формационных противоречий и именно через отношения и борьбу классов находят свое разрешение формационные противоречия. Отношение и борьба классов есть движущая сила всех формационных изменений, самого перехода общества от одной формации к другой, самого способа этого перехода - социальной революции.

Совершенно иначе утверждают свою реальность цивилизационные противоречия. Возникая на базе совершенно иных оснований - цивилизационных, они выражают противоречия иных основ истории, иной, неформационной исторической реальности - цивилизационной. Основа цивилизационной исторической реальности - это реальность генетического кода истории совокупности культурного, духовного и исторического кодов истории, способа кодирования и раскодирования конкретных архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их проживания в истории и самой истории. Это система архетипов этнокультурной общности людей - исторических, культурных, духовных, на базе которых происходит их историческая, культурная и духовная идентификация в истории в качестве главного субъекта локальной цивилизации и цивилизационной логики истории. Это противоречия в духовных основах истории, в основах человеческой души, в архетипических и персистирующих свойствах истории, в ее абсолютных константах, которые в итоге и отличают одну историю от другой, локальные цивилизации друг от друга.

Это противоречия во всей системе чувств, мыслей, отношений: в святом и грешном, трагическом и комическом, вечном и преходящем, добродетельном и подлом, возвышенном и повседневном, героическом и трусливом, законе и беззаконии, порядке и анархии, реальном и ирреальном, сознательном и бессознательном, гармонии и дисгармонии, победах и поражениях, жизни и смерти, любви и ненависти, богатстве и бедности, духовном и материальном? Это противоречия в основах основ человеческой истории, с исчезновением которых исчезает сама история, как история конкретной локальной цивилизации, конкретной этнокультурной общности. Это абсолютные противоречия и человека, и его истории. Даже все формационные противоречия - экономические, политические, социальные уходят в основы человеческой души, там осмысливаются, переживаются и разрешаются, превращаются в противоречия человеческой души и вновь возвращаются в историю, в экономику, политику, социальность, на этот раз объективируя себя в качестве цивилизационных, противоречий имеющих цивилизационную специфику и цивилизационную суть.

Соответственно, можно говорить, по крайней мере, о двух основных типах цивилизационных противоречий: межцивилизационных - между локальными цивилизациями и внутрицивилизационных - противоречий в самой локальной цивилизации между историческими новациями и традициями, цивилизационной модернизацией и цивилизационной преемственностью, между сохранением основ локальной цивилизации, цивилизационной идентичности и их разрушением. Природа первого противоречия очевидна и восходит к тому, что у разных локальных цивилизаций разные генетические коды истории, отношения между которыми неизбежно становятся отношениями противоречия между разными архетипами культуры, социальности, духовности, между разными способами их объективации в истории и самой истории.

Наиболее остро этот тип противоречий проявляет себя на периферии цивилизаций, в зонах межцивилизационного взаимодействия, в пространстве межцивилизационного бытия с маргинальными культурами, социальностью, духовностью, которые разрываются своей маргинальностью - наличием в своей структуре противоположных цивилизационных архетипов, принадлежащих к основам разных локальных цивилизаций. Не принадлежа полностью одной локальной цивилизации, не до конца идентифицируя себя с ней, они вместе с тем, не могут полностью раствориться и в другой, превращая свое существование в пограничное, в существование цивилизационной неопределенности со всеми вытекающими отсюда последствиями как из исторически пограничного и неопределенного бытия со всеми его достоинствами и недостатками.

Межцивилизационные противоречия могут обостряться и по другой причине - как результат прямой геополитической экспансии одной локальной цивилизации в историческое пространство другой, в котором нет достаточных условий для ее бытия, ибо это пространство с иным господствующим генетическим кодом истории и этнокультурным субъектом. При этом межцивилизационные противоречия могут сразу заявить о цивилизационной несовместимости этнокультурных субъектов или она может быть осознана позже, как раз по мере вызревания основного субъекта цивилизационной исторической реальности - этнокультурной общности, осознания ею на базе развития своей культуры и духовности своей цивилизационной несовместимости с той цивилизацией, в пространстве бытия которой оказалось ее собственное бытие. Цивилизационная несовместимость охватывает все аспекты бытия этнокультурной общности, сам способ ее бытия в истории и может проявляться по-разному, вплоть до открытого вооруженного противостояния.

Но в любом случае цивилизационную несовместимость нельзя преодолеть благими пожеланиями. Это объективное явление истории, которое преодолевается в основном трояким образом: либо цивилизационной ассимиляцией, полным растворением в цивилизации-реципиенте; либо выходом их нее и вхождением в историческое пространство бытия другой цивилизации, более родственной по своему генетическому коду истории; либо цивилизационным сосуществованием без процессов ассимиляции или процедур выхода в иные, более родственные пространства цивилизационного бытия.

Возможен и четвертый вариант - превращение этнокультурной общности и форм ее исторического творчества в основы становления новой локальной цивилизации. Для современной истории - процесс маловероятный. Тем более что становление основ новой локальной цивилизации, как правило, занимает не одно столетие. В любом случае это длительный и сложный исторический процесс. Быстро или относительно быстро могут совершаться цивилизационные потрясения, процессы разрушения или, напротив, процессы исторической модернизации цивилизаций, но никак не процессы их возникновения в качестве локальных цивилизаций. Смерть - всегда мгновение, особенно неестественная, а рождение - это всегда процесс.

Предельным случаем обострения межцивилизационных противоречий становится столкновение цивилизаций - цивилизационные войны. В них цивилизационная несовместимость приобретает не просто крайние формы, а такие, которые находят свое разрешение через крайние формы исторического насилия, вплоть до открытого геноцида людей и как носителей данной цивилизации и культуры, и как носителей просто данного антропологического типа. В этом случае несовместимость на уровне цивилизации, культуры, духовности, на уровне их архетипов усиливается биологической несовместимостью. Цивилизационные войны - это войны тотального уничтожения. Здесь любые противоречия разрешаются только одним путем - полным уничтожением одной стороны противоречия, одной противоположности другой. Цивилизационные войны не оставляют оснований для компромиссов. Там, где они есть, нет цивилизационных войн. Уже только этим они преступны.

Внутрицивилизационные противоречия менее очевидны, более сложны и не менее разрушительны по своим последствиям, чем межцивилизационные. Это противоречия внутри самой локальной цивилизации, возникающие в ней, как правило, на гребне необходимости ее исторической модернизации. Она бывает: формационной, связанной с потребностью освоения новых формационных свойств и качеств общества с целями и задачами продолжения формационного прогресса; цивилизационной, несравненно более сложной формы исторической модернизации, определяемой целями и задачами развития основ цивилизационной локальности генетического кода истории; наконец, исторической модернизацией, в той или иной форме сочетающей в себе свои формационные и цивилизационные составляющие, охватывающей все стороны исторической реальности. Это системный и радикальный вид модернизации исторической реальности в целом, а не какой-то одной ее стороны, который может быть инициирован как формационно, так и цивилизационнообразующей сторонами исторической реальности.

В первом случае, более типичном, освоение новых формационных свойств и качеств инициирует созидание новых цивилизационных форм бытия в истории; во втором, напротив, прорыв к новым цивилизационным ценностям в истории предшествует раскрепощению возможностей формационного прогресса и завершается освоением новых формационных свойств и качеств. Но в любом случае это сочетаемые процессы, так как формационная модернизация может протекать только в определенных цивилизационных формах, на определенном цивилизационном основании, опираясь на определенные духовные основы истории в основах человеческой души, которые могут либо способствовать, либо не способствовать формационному прогрессу. Локальная цивилизация строит свои отношения с формационным прогрессом на принципах сочетания своих основ с его целями и задачами. Несочетаемость их друг с другом тотчас же становится источником взаимоизменений цивилизационных и формационных основ и форм бытия в истории.

Все это дает основание говорить о реальности закона цивилизационно-формационного соответствия в истории, устанавливающего зависимость между цивилизационными, духовными основами истории в основах человеческой души и материальными, формационными формами их существования в истории, между системой архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их объективации в истории и стадиальными свойствами и качествами их формационного наполнения. Всякое несоответствие между ними инициирует процессы взаимоизменений в формационных и цивилизационных основах истории, модернизационные процессы, завершающиеся обретением новой исторической реальности и на ее основе новых форм цивилизационноформационного соответствия в истории. Локальная цивилизация обречена на формационной прогресс в материальных основах своего бытия в истории, стремится продолжить свое бытие в новых стадиях формационного существования, а это неизбежно запускает механизм цивилизационной модернизации и вслед за этим логику закона цивилизационно-формационного соответствия в истории. В рамках его действия локальная цивилизация адаптирует себя и к себе всякую новую стадию своего формационного бытия в истории.

Что касается непосредственно цивилизационной модернизации, то она осуществляется в истории в основном двумя путями: либо за счет реализации потенциала саморазвития генетического кода собственной истории, либо за счет простого заимствования цивилизационных свойств и качеств иных цивилизаций и культур с последующей их имплантацией в основы локальности своей собственно. Но в любом случае все модернизационные изменения должны оставаться в пределах генетического кода локальной цивилизации, быть формами его саморазвития. Иначе они превращаются не в модернизацию локальной цивилизации, а в ее разрушение. В итоге главным внутрицивилизационным противоречием цивилизационной модернизации становится противоречие во взаимодействии двух необходимостей: необходимости исторической модернизации локальной цивилизации и необходимости сохранения генетического кода ее истории, между сохранением и развитием основ локальности цивилизации.

Порождающей основой внутрицивилизационного противоречия остается противоречие между формационной и цивилизационной составляющими исторической модернизации локальной цивилизации: между необходимостью продолжить формационный прогресс общества в освоении новых формационных свойств и качеств и способностью осуществить это на основе сохранения и развития основ локальности своей цивилизации. В этой связи сама потребность в цивилизационной модернизации в реальной истории, как правило, возникает как ответная реакция на потребности формационной, как необходимость для локальной цивилизации выработать такие новые социальные, культурные и духовные формы существования в истории, которые были бы адекватны целям и задачам освоения новых формационных свойств и качеств, были бы способны стать новыми цивилизационными основами для продолжения формационного прогресса общества. Там, где это не удается осуществить на собственной цивилизационной основе, где генетический код истории, его саморазвитие неспособно дать средства для цивилизационного обеспечения формационного прогресса, наступает цивилизационный кризис, затрагивающий сами основы существования цивилизации.

В принципе локальная цивилизация сохраняется до тех пор, пока оказывается способна к исторической модернизации, пока генетический код ее истории не становится главным препятствием на пути исторического прогресса, и, соответственно, историческая модернизация не разрушает его как систему архетипов социальности, культуры, духовности, как способ их объективации в истории и самой истории. Но там и тогда, где и когда историческая модернизация локальной цивилизации перерастает возможности ее саморазвития, превращается в разрушение ее основ, логика исторической модернизации превращается в логику цивилизационного переворота - предвестника гибели локальной цивилизации.

Их отличие между собой заключается в том, что историческая модернизация - это все-таки изменение в генетическом коде локальной цивилизации, всякое изменение, но в ее генетическом коде истории, в то время как цивилизационный переворот - это изменение самого генетического кода истории, его преодоление в качестве основы локальности цивилизации. Это слом духовных основ цивилизации в основах человеческой души, слом самой души человека, основ ее культурной и духовной идентичности, духовная хаотизация цивилизации, ее духовный коллапс. Цивилизация, как и человек, без души есть ничто, а другая душа - это уже другой человек, другая этнокультурная общность и, следовательно, другая цивилизация и вслед за этим другая цивилизационная логика истории - иная история.

Со всем этим связаны представления о принципиальной конечности времени жизни любой локальной цивилизации. Каждая из них - пленник своего генетического кода истории, своих архетипов социальности, культуры, духовности, своего способа их объективации в истории. Она не может переродиться и перестать быть тем, чем она была в истории, начать жить как бы с начала, исходя из других архетипических основ, принципиально иначе строить свои отношения со всем сущим. Она может их модернизировать и тем самым продолжить свое существование в истории, но лишь до тех исторических пределов, пока модернизационные процессы окончательно не забуксуют в пределах форм данной культуры и социальности, в принципиальной ограниченности их духовной природы, не войдут в противоречие с конечной сущностью любого локально цивилизационного феномена, с тем, что он не может стать всем, обладать абсолютно универсальной природой, способной стать базой универсальных духовных ответов на любые вызовы истории и, прежде всего, его формационного прогресса. Рано или поздно, но неизбежно наступает момент, когда для его продолжения понадобится исходить из принципиально иных социальных, культурных и духовных начал, жить иным образом, стремиться к другим целям, ценностям и смыслам исторического бытия, для освоения которых данная локальная цивилизация с данным генетическим кодом истории будет просто не способна, ибо не будет иметь принципиально новых духовных сил, связанных с содержанием уже иного генетического кода истории другой локальной цивилизации.

Цивилизационные противоречия отличаются от формационных и своим субъектом. Их субъектным воплощением выступают не классы и классовые противоречия, а этнокультурные общности, в современных условиях - нации и, соответственно, национальные противоречия. Именно нации в современной исторической реальности являются субъектным воплощением цивилизационной исторической реальности, носителем генетического кода истории - духовных основ истории в основах человеческой души. Именно нации, персонифицируя в себе специфику самого способа объективации социальности, культуры, духовности в истории и самой истории, выступают главными субъектами цивилизационных противоречий и именно через национальные отношения находят свое разрешение цивилизационные противоречия. Они, таким образом, имеют своего субъекта - в нации и свое воплощение - в национальных противоречиях. Это чрезвычайно важно констатировать, так как до сих пор доминирует иная парадигма в представлениях о национальных противоречиях как противоречиях, не имеющих собственных основ в истории, выступающих лишь инобытием иных экономических, социальных, политических, в пределе - формой воплощения социально-классовых противоречий.

Однако, именно современная историческая реальность, как никакая другая, убедительно доказала, что, несмотря на то, что зачастую в национальную форму переводятся формационные противоречия социально-классовые, лишь принимающие форму национальных, у них, как у национальных, есть собственная историческая основа и не где-нибудь, а в цивилизационных основах истории и ее логики. Национальные противоречия это противоречия цивилизационной исторической реальности, противоречия между локальными цивилизациями - цивилизационные противоречия. Больше того, цивилизационная составляющая присутствует во всех формационных противоречиях, придавая им национальный оттенок, тот, который определяется самыми глубинными пластами культуры, духовности, истории и который не сводится только к отношениям собственности и власти. Это многое объясняет в том, почему национальные противоречия нельзя решить только за счет простого экономического, политического и социального реформирования общества. Просто у них другая основа, находящаяся за пределами экономических и социально-политических отношений, вообще за пределами формационной исторической реальности.

По этой причине для того, чтобы разрешить национальные противоречия, недостаточно разрешить формационные, хотя их решение может во многом смягчить решение национальных. Именно потому, что они имеют собственные основы в цивилизационной исторической реальности и, соответственно, в цивилизационных противоречиях, для разрешения национальных противоречий необходимо обратиться к их разрешению как национальных. Иначе говоря, к тем противоречиям, которые находятся в основах цивилизационной реальности и цивилизационных противоречий, гнездятся в противоречиях между генетическими кодами истории разных локальных цивилизаций - в том, что у разных наций разная система архетипов, социальной культуры, духовности, разный способ их объективации в истории, разная иерархия ценностей, символов Веры, разное понимание целей и смыслов жизни, своей истории, ее месте и исторической миссии в общем потоке мировой истории. Всем этим и многим другим одна нация отличается от другой, и не видеть, что за национальными противоречиями стоит все это, цивилизационные различия - значит просто не считаться с реальностями, с тем, как они сложились объективно в истории.

А они сложились так, что оттого, что люди станут жить материально богаче, социально справедливее и по-человечески гармоничнее, еще не исчезнут национальные различия и противоречия. Они не исчезнут с исчезновением социально-классовых различий и противоречий. Это не значит, что решение национальных проблем никак не связано с решением социально-классовых или, тем более, вообще не имеют своего решения. Это означает другое: для их решения их надо решать как национальные проблемы, как противоречия, порождаемые противоречиями цивилизационной исторической реальности и логики истории: либо через процессы цивилизационной адаптации и интеграции вплоть до цивилизационной ассимиляции; либо через процессы цивилизационных компромиссов и сосуществования; либо через процессы цивилизационного размежевания и суверенитета, вплоть до выхода за геополитическое пространство данной локальной цивилизации.

Иного здесь не дано, ибо цивилизационная несовместимость есть исторический диагноз несовместимости в самом генетическом коде истории, в духовных основах истории, в основах человеческой души, в святая святых бытия человека и истории, в таких, с которыми не расстаются даже под угрозой физической смерти. Ведь речь в данном случае идет о нечто принципиально большем - не о собственности и власти, а об архетипических основах бытия человека и истории, в частности, о высших символах Веры, а это всегда больше, чем жизнь, это то, что дает ей цену и смысл. Это последний оплот бытия человека в мире, с ним не расстаются, с ним умирают, как с последним основанием человека в бытии. Все это превращает национальные противоречия из просто противоречий в такие, которые проходят по самым болевым точкам бытия человека и истории, по их самым глубоким смыслам и ценностям, по основам человеческой души, ее святыням.

Есть еще одно фундаментальное отличие локальной цивилизации от формации. В разной связи оно уже фигурировало ранее, но его значимость настолько велика, что заслуживает специального выделения и дополнительного анализа. Речь идет о субъектной основе цивилизационной и формационной исторической реальности. Она принципиально различна и восходит, соответственно, к этнокультурному и социально-классовому субъектам истории. В этом случае цивилизационная логика истории - это логика поведения и форм исторического творчества этнокультурной общности людей; формационная предстает как логика поведения и форм исторической активности социально-классовой общности людей.

В конце концов, если есть цивилизационная и формационная историческая реальность, то должна быть и соответствующая им логика исторического развития, а если есть цивилизационная и формационная логика истории, то должны быть соответствующие ей субъекты, цивилизационный и формационный со своей логикой поведения и отношений в истории, с цивилизационными и формационными формами исторического творчества. Здесь неизбежно полное соответствие между основами исторической реальности, логикой ее развития и основными субъект-носителями и этой реальности, и этой логики развития, которые суть результат их исторического творчества.

В самом деле, являясь персонифицированным воплощением отношений собственности и власти, социально-классовые общности людей являются субъектным воплощением основ формационной исторической реальности и в той мере, в какой отношения собственности и власти выступают основными формационнообразующими качествами любого общества. Вполне закономерно поэтому, что изменение формационных качеств общества происходит в полном соответствии с изменением формационных субъектов общества - классов: исторически новые формы собственности и власти становятся основой для исторического бытия новых классов общества. Они изменяют себя в той мере, в какой изменяют основы своего бытия в истории - отношения собственности и власти, свои отношения друг с другом по поводу отношений собственности и власти. Так логика отношений классов становится основой формационной логики истории, логики саморазвития одной формации и ее перехода к другой.

Совершенно иными предстают цивилизационная историческая реальность и цивилизационный субъект истории. И это понятно, ибо их бытие базируется на иных, цивилизационных основах истории. И в этом случае складывается полное соответствие между основами исторической реальности и возникающими на их базе субъектами истории. Основа цивилизационной исторической реальности реальность генетического кода истории. Его субъектным воплощением становится этнокультурная общность и в той мере, в какой генетический код истории образует основу цивилизационной исторической реальности. Его сохранение есть сохранение не просто основ цивилизационной исторической реальности, но и основ реальности ее субъекта. Поэтому естественно, что изменение генетического кода истории тотчас же сказывается на этнокультурной общности и, наоборот, изменение этнической и культурной составляющих этнокультурной общности не остается безразличным к содержанию генетического кода истории.

Вместе с тем генетический код истории изменяется в истории последним, так как с изменением его сущности меняется как сущность локальной цивилизации, так и ее субъекта, конкретной этнокультурной общности. Еще точнее: там и тогда, где и когда генетический код истории перестает быть тем, чем он есть по своей сущности - основой локальной цивилизации, там и тогда она перестает просто быть как локальная цивилизация, а вместе с ней и ее субъект - этнокультурная общность. Он исчезает из истории вместе с исчезновением генетического кода истории, основ своей исторической, культурной и духовной идентичности - духовных основ истории в основах своей души. Все это обусловливает совершенно иную логику поведения этнокультурной общности в истории и, соответственно, иную логику самой истории, разительно отличающейся от формационной.

И дело не только в том, что это логика поведения в истории иного субъекта истории, не только в том, что это логика изменения основ иной реальности истории, не собственности и власти, а культуры, духовности, социальности, самого способа их объективации в истории, но и в самом характере цивилизационной логики истории - в ее основной направленности. Она есть логика саморазвития локальной цивилизации, ее цивилизационных основ без их принципиального изменения, без преодоления самого генетического кода истории. Этнокультурная общность изменяет его и на этой основе саму себя посредством развития его исторического, культурного и духовного потенциалов.

В итоге такое развитие становится изменением всего в генетическом коде истории, но не самого генетического кода истории. В этом заключается основная специфика поведения этнокультурной общности в истории - она превращает всякий акт изменения генетического кода истории в акт его саморазвития без изменения его архетипических основ. Там и тогда, где и когда такая логика поведения этнокультурной общности в истории по тем или иным, и неважно, по каким, внутренним или внешним причинам не выдерживается и изменения в генетическом коде истории превращаются в изменения самого генетического кода истории, там и тогда изменения в локальной цивилизации превращаются в изменения самой локальной цивилизации, а, по сути, в ее разрушение. Общество вступает в полосу тяжелейших цивилизационных потрясений, являющихся таковыми и для цивилизационного субъекта истории. Как правило, это историческая прелюдия к исторической драме ухода с авансцены мировой истории, в историческое небытие и локальной цивилизации, и ее субъекта, этнокультурной общности, ибо всякое изменение, вносимое в цивилизационную логику истории в качестве изменения самого генетического кода истории, превращается в его разрушение.

В этом смысле этнокультурная общность развивает себя лишь в той мере, в какой она изменяет все в генетическом коде истории, в какой его развивает, и она разрушает себя в той мере, в какой она изменяет сам генетический код истории, в какой его разрушает. Именно такая логика поведения этнокультурной общности в истории, ее отношений к самой себе и к другим этнокультурным общностям становится основой логики цивилизационного бытия и развития в истории. Всякая иная превращается в логику цивилизационных потрясений и цивилизационных катастроф, самых трагических и тягчайших в истории человечества, ибо история более спокойно расстается с формациями и классами, чем с локальными цивилизациями и этнокультурными общностями.

Таким образом, цивилизационная реальность и цивилизационный субъект истории - это пространство бытия этнокультурной реальности и форм исторической активности этнокультурного субъекта истории, со своей логикой исторического творчества и ее основной направленности на сохранение основ реальности локальной цивилизации - генетического кода истории. Локальные цивилизации в своей исторической норме занимаются не историческим самоубийством, а выживанием в истории за счет сохранения и одновременно развития всего исторического, культурного и духовного потенциалов своего генетического кода истории, что превращается в сохранение и одновременно развитие ее субъекта, этнокультурной общности людей, самих людей. И это стоит подчеркнуть особо, так как всякое умаление в практике исторического творчества этнокультурной общности людей, их места и роли в исторической реальности превращается в умаление места и роли в ней не просто цивилизационной исторической реальности или цивилизационной логики истории, а самих людей, их самой широкой исторической общности, занимающей в субъектной базе истории совершенно исключительное место.

В самом деле, классы приходят и уходят из истории, как приходят и уходят из нее общественно-экономические формации, а этнокультурные общности остаются, как остаются локальные цивилизации. Они тоже не вечны в истории, но они к вечности стремятся, и у них это получается лучше, чем у классов, так как в отличие от классов им есть что сохранять и развивать генетический код истории, не собственность и власть, а куда более непреходящие и сакраментальные ценности - духовные основы истории в основах своей души. Вот почему призыву "забыть о нации" в современной истории ничто не соответствует в действительности. Это очередная утопия, как и всякая другая, неизбежно завершающаяся насилием над историей, в данном случае направленной не просто на преодоление нации в истории, но и вслед за этим и на этой основе самой истории, того, что она есть как история локальной цивилизации. Все это побуждает с еще большим вниманием отнестись к анализу конкретного состава этнокультурной общности людей.

Ранее уже была дана характеристика этнокультурной общности через анализ этнической и культурной ее составляющих. В своей предельно конкретной совокупности они порождают широкие общности людей - род, племя, народность, нация. Более широких, объединяющих на единых этнических и культурных основаниях общностей людей, история не знает. Все они являются этнокультурными феноменами, выражающими разные стадии становления субъекта цивилизационной исторической реальности и логики истории. При этом если род - и материнский, и отцовский - это исходная, еще доцивилизационная стадия развития этнокультурной общности, но подготавливающая ее, то нация, из всех известных на сегодня, самая высшая и развитая. Нация - основная форма бытия этнокультурной общности в современном мире, именно в ней локальная цивилизация находит основного субъекта своего исторического бытия и развития.

Весьма показательна динамика этнической и культурной составляющих этнокультурной общности людей в зависимости от стадии ее исторического развития, имеющая прямое отношение к пониманию сущности феномена нации. Рассмотренная исторически, эта динамика обнаруживает весьма показательную закономерность: чем ближе к родоплеменной стадии развития этнокультурной общности, тем большую роль в ней играет ее этническая составляющая и, напротив, чем ближе к национальной, тем этническая сторона общности уступает пальму первенства культурной. Это не значит, что нация не является этнической общностью, это означает другое - она, прежде всего, - культурная общность. На стадии национального бытия этнокультурной общности этногенез явно перестает играть национально образующую роль, особенно если видеть дальнейшую перспективу развития феномена нации, в которой культурогенез становится главным национально образующим началом истории. На эту сторону вопроса следует обратить особое внимание, как и на ту, что этнос и нация это не одно и то же.

Этнос - это, прежде всего, состояние тела человека, биологическое воплощение в теле человека основных итогов его биосоциального развития и как элемента природы, и как элемента социума. Этнос центрирует на себе все результаты истории природы и истории людей, выражая их взаимодействие и взаимовлияние в предметной специфике своей телесности, она приобретает этническое своеобразие, отличая на этой основе одну этническую общность от другой. Этническое своеобразие завершает расово-антропологическое, является его предельно конкретным воплощением. Этнос - это последний, далее неделимый антропологический таксон. При этом в образовании его антропологического своеобразия решающую роль играют факторы социокультурного происхождения, определявшие этногенез, основные направления этнических синтезов, социальные и культурные запреты и предпочтения этих синтезов. Они привели к совершенно другому уровню антропологической конкретики - этнической, отличающей в пределах одного и того же антропологического типа разные этносы друг от друга. И не только по стереотипам культуры и поведения, но и по своим антропологическим особенностям, которые в этой связи приобретают статус этнических - типичной для данного этноса антропологической нормы.

Но в любом случае этническое начало, имея биологическую основу и происхождение, кодируется в генах человека и, следовательно, передается по наследству. А потому этническое начало выступает абсолютно объективным началом по отношению к индивиду. Он не свободен в выборе своей этнической принадлежности. В этом он полностью зависим от своих предков, от генов, унаследованных от своих родителей. Именно они и определяют его этническую принадлежность, независимо от того, что он или кто-то иной думает по этому поводу. Всего этого нельзя сказать о нации, так как этнос - это БИОсоциальная общность людей, а нация - СОЦИОбиологическая. Биологическая компонента в нации как раз связана с этнической, и по этому параметру своего бытия в истории нация уже обнаруживает большое многообразие.

Этнически чистая нация - это противоречие в определении. Любая нация, даже в том этнически типическом своем обличье, в котором она известна в истории, есть результат этногенеза - процесса, в котором принимали участие разные этнические группы, а для некоторых наций и даже разные расы. Так, французы - это синтез в основном трех этнических начал - кельтского, германского и романского; немцы - германского и славянского; русские славянского, финно-угорского и, в меньшей степени, тюркского; волжские татары - тюркского, монгольского и славянского. И это не считая влияния массы других конгломеративных этнических вкраплений, которые испытала и продолжает испытывать на себе любая нация на протяжении всей своей истории.

В этом смысле свойства этнической типичности нации - это свойства основных этнических групп, принимавших участие в становлении ее этнических основ, результат их сочетания в одной нации. Уже только по этой причине говорить об этнической чистоте нации - занятие с крайне сомнительным конечным смыслом, ибо предварительно предстоит выяснить вопрос о критериях чистоты. Чистоты чего, какой этнической группы, какого их сочетания, каких этнических вкраплений? С научной, да и с точки зрения здравого смысла речь может идти лишь о критериях этнической типичности нации. При всей ее относительности, она все-таки имеет место быть, как и в связи с ней само этническое начало в структуре нации. Оно, несомненно, имеется, но не оно определяет ее сущность как нации. И вот почему.

Нация, в отличие от этноса, это не состояние тела человека, а состояние его души. Она есть воплощенное бытие этноса в культуре, его растворение в культуре. И чем больше этнос растворяется в культуре, тем больше он превращается в нацию. Этнос - это своеобразное затравочное ядро нации, самое глубокое и объективное ее основание, в котором преформируется идея кровного родства и единства этноисторических корней происхождения нации. Корни нации уходят в этнос, оттуда произрастают в качестве корней национальной общности. Этническая общность перерастает в национальную по мере превращения в этнокультурную, больше того, в культурную общность, в которой историческое бытие этнической составляющей затухает, не переставая быть, перестает быть исторически актуальным бытием. А потому степень развития национального начала в нации находится в полной зависимости от степени развития ее культурной составляющей: чем больше развита культура, чем больше она уходит в основание бытия нации, тем больше развита нация, тем больше утверждает себя в качестве субъекта цивилизационной исторической реальности и логики развития истории.

Нация - это воплощение в душе человека основных итогов его социокультурного развития, феномен, впитавший в себя все результаты исторического развития социальности, культуры, духовности, сам способ их бытия в истории, бытия истории в человеке и человека в истории, выражающий и закрепляющий все это в ментальных основах своей души. В этих процессах душа приобретает национальное своеобразие, на этой основе отличая одну национальную общность от другой. Каждая общность, как национальная, имеет свою национальную душу, существует на основе своих уникальных архетипов духовности, имеет свои символы Веры, свою иерархическую систему ценностей, свои экзистенциальные цели и смыслы бытия, по-своему все это ощущает, осмысливает и проживает. В итоге национальная общность предстает, прежде всего, как духовная общность, общностью людей, истоки которой своими корнями уходят в основы человеческой души. Именно это и превращает нацию в состояние души человека, в феномен, базирующий свое бытие на архетипических основах социальности, культуры, духовности, на духовных основах истории в основах человеческой души.

Тем самым между генетическим кодом истории, основой бытия локальной цивилизации и основами бытия нации существует полное совпадение. Нация есть не просто то, что есть ее история, культура, духовность - это общность на основе генетического кода истории, она тождественна ему и благодаря этому есть нация. Она усиливает в себе свое национальное начало как раз по мере того, как создает, осваивает и развивает генетический код истории в качестве основы своего собственного бытия в истории, в этом процессе утверждая его в качестве основы локальной цивилизации, а себя в качестве главного субъекта цивилизационной исторической реальности и логики истории. Сущность нации бытийствует там, где бытийствует генетический код истории, духовные основы общества в основах человеческой души, она делает их своими собственными основами, делает себя феноменом, тождественным им.

При этом национальное начало, имея социокультурную основу и происхождение, не кодируется в генах и, следовательно, не передается по наследству, оно приобретается прижизненно, уже после рождения в процессах социализации индивида. Человек не рождается членом определенной нации, он им становится по мере того, как осваивает генетический код истории, архетипы социальности, культуры, духовности - духовные основы общества, превращая их в основы своей собственной души. Индивид становится элементом той национальной общности, с историей, культурой и духовностью которой он себя идентифицирует. А потому проблема национальной принадлежности индивида - это, в первую очередь, проблема национальной идентификации, проблема той истории, той культуры, той духовности, которые для него становятся родными, единственно возможными формами его существования как человека. Это проблема тех архетипов социальности, культуры, духовности того генетического кода истории, с которым человек не рождается, но с которым живет и умирает, тех символов Веры, той иерархии ценностей, экзистенциальных целей и смыслов бытия, которые он кладет в основание своего бытия, превращая его в исторически, социально, культурно и духовно центрированное, то есть из бытия безосновного, из бытия вообще в национально центрированное - в бытие, основанное на бытии определенного генетического кода истории.

В связи с этим национальное начало по отношению к индивиду не является настолько же объективным, как этническое. Он во многом оказывается свободным в выборе своей национальной принадлежности, в частности, свободным от своего этнического начала. Индивид не только этнически, но даже расово может не принадлежать к этническому типу, типичному для данной национальной общности, но национально быть неотделимым от нее, больше того, быть более типичным именно в национальном отношении, чем самый этнически типичный представитель данной нации. И это не должно удивлять, ибо нация это состояние души, в частности, сознания. Именно это состояние, а не специфическая этническая телесность делает человека элементом той или иной нации. Этничность может обострить национальное самоопределение, затруднить или облегчить, но она не может его предопределить, ибо членство в нации закрепляется не на уровне биологии, не в генах, а на уровне социальности, в сознании, не в биологической общности, а в общности исторической судьбы.

При этом само собой разумеется, индивид и в этом случае не абсолютно свободен. Нельзя быть абсолютно свободным по отношению к той истории, социальности, культуре, духовности, языку, которые индивид застает в качестве объективно господствующих в том обществе, в котором он рожден и, особенно, к их архетипическим основам, ставшим основами той семьи, в которой он рожден. Ведь что такое семья? По сути, это главное место, где совершается история. Не в президентских структурах, не в парламенте, не в исполнительной власти, не на митингах и даже не на полях сражений закладывается история. Она здесь лишь совершается и завершается, реализует тот потенциал, который создается в семье. Здесь же, в семье, воспроизводится и главный субъект истории - человек, здесь закладываются архетипические основы его сознания, а значит, и отношения ко всему сущему, сами стереотипы его понимания мира и поведения в нем.

В конце концов, мы здесь не только рождаемся, обретаем свою духовную Родину, мы здесь и умираем. Семья - это абсолютный максимум как персоналистического, так и социального существования. Она же является непосредственной и самой фундаментальной основой, определяющей становление национального начала в индивиде. Но даже и она не может его предопределить. Семья определяет, но не предопределяет национальную принадлежность индивида. Он и здесь сохраняет за собой свободу национального самоопределения, поскольку это самоопределение в архетипах культуры, духовности, сознания, в том, в чем только человек и бывает подлинно свободным.

Все это имеет далеко идущие последствия для всего комплекса проблем, связанных с национальным началом и с национальным субъектом истории, для понимания самой сущности национальной общности людей, того, общностью чего в первую очередь является нация. В принципе, это общность всего, что объединяет людей: и историческая, и экономическая, и территориальная, и этническая, и культурная, и языковая, и духовная, и психологического склада характера? - всего, что может объединять людей и отличать их от другой национальной общности, вплоть до национального самосознания, самих архетипов сознания и бессознательного. Все это участвует в национальном самоопределении людей, в становлении национальной общности. И вместе с тем нельзя не видеть, что оно участвует по-разному, с разной глубиной определяя сущность национальной общности.

В связи с вышеизложенным есть все основания базовый, сущностный признак нации связывать не с этнической, территориальной и даже не с экономической общностью - не с бытием, а с сознанием. Хотя именно складывание внутреннего экономического рынка выступает той материально необходимой, экономически объективной основой, на которой разворачиваются все интеграционные процессы, завершающиеся превращением народности в нацию. Экономическая основа общества есть основа всего в обществе, самого его бытия и развития, но это не значит, что она одновременно с этим есть и сущность всего в обществе, самого общества и его истории.

В данном случае то, что составляет сущность этнокультурной общности людей и определяет сущность всех ее конкретных исторических воплощений рода, племени, народности, нации, не возникает вместе с возникновением нации. Она лишь развивает ту сущность этнокультурной общности, которая возникла задолго до национальной. Она есть лишь форма саморазвития этнокультурной общности людей в условиях капиталистической общественно-экономической формации, которая, создавая общность экономической жизни, не только развивает далее все признаки этнокультурной общности, поднимая их на новую высоту, но и на этой основе в новых измерениях, с большей глубиной и интенсивностью интегрирует саму этнокультурную общность, превращая ее в национальную. Но при этом сама по себе общность экономической жизни, создавая нацию, не создает ее сущности. Ее сущность - в сущности этнокультурной общности как таковой: в духовных основах общества в основах человеческой души.

Если нация - это состояние души, то действительная сущность нации заключена в генетическом коде истории, в архетипах социальности, культуры, духовности, в самом способе их объективации в истории, в способе бытия человека в истории и истории в человеке. Именно на этой и только на этой основе реализуема самая глубокая идентификация человека в истории, ибо, очевидно, он идентифицирует себя не столько на основе общности территории, экономической жизни и даже не столько на основе этнической общности, сколько на основе культурной, языковой, духовной составляющих своего бытия и в итоге - на основе архетипов социальности, культуры, духовности генетического кода истории, духовных основ истории в основах своей души. Это исходная база национальной общности, основа всех остальных способов интеграции людей в нацию, начиная с исторической и экономической и кончая этнической и психологической, ибо именно генетический код истории неуничтожимая и конечная основа исторической, культурной, социальной и духовной идентификации человека в истории и обществе.

В этом смысле проблема национальной общности и национальной принадлежности - это, прежде всего, проблема национальной идентификации: на базе какого генетического кода истории люди интегрируются в национальную общность, какие архетипы социальности, культуры, духовности лежат в основе социальной, культурной и духовной идентификации индивида, какой способ бытия в истории и истории в себе индивид считает для себя единственно возможным и родным, в какой истории, культуре, духовности, в каких символах Веры и иерархии ценностей полностью растворяет себя как личность.

Тем самым в любом случае сознание и самосознание играют особую роль в процессах национальной интеграции, самоопределения и идентификации. Национальное сознание и самосознание - два базовых способа бытия национального начала в индивиде. Индивид ассоциирует себя с той нацией, с которой он себя идентифицирует, идентифицирует с той, чья история, культура и духовность доминируют в его сознании, а они доминируют тем больше и глубже, чем больше и глубже он самосознает себя неотъемлемой частью именно данной истории, именно данной культуры, именно данной духовности - именно данной национальной общности.

При этом быть неотъемлемой частью той или иной национальной общности, значит быть частью нечто большего, чем только национальной общности неотъемлемой частью той или иной локальной цивилизации. Именно она является предельной формой исторической идентичности, которой завершается всякая национальная идентификация, ибо нация и есть основной субъект локальной цивилизации. Она утверждает себя в истории через формы активности национального субъекта в истории. Вступающий на путь национального самоопределения завершает его на уровне цивилизационного самоопределения, на уровне утверждения себя в качестве субъекта определенной локальной цивилизации.

Все вышеизложенное о субъектной основе формационной и цивилизационной исторической реальности, формационной и цивилизационной логике истории позволяет поставить вопрос принципиального методологического порядка: об исходных концептуальных основах понимания самой логики всемирной истории. Дело в том, что люди не только делают историю, но они ее и понимают и, как правило, стремятся делать так, как ее понимают, а понимают отнюдь не произвольным образом, не так, как Бог на душу положит, а на основе форм исторической активности определенных исторических субъектов. Между основными действующими субъектами истории и базовыми точками зрения на саму историю, понимание ее внутренней логики складывается полное соответствие. Мир воспринимается человеком на основе его практического изменения, через формы своей практики, через те интересы, потребности, цели, ценности и смыслы, которые обнаруживает человек в формах своей активности. Субъектными центрами такой активности в истории выступают социальные общности людей. Вокруг них, их исторической практики, форм исторической активности и складываются базовые центры понимания самой истории, ее внутренней логики.

С позиций современного понимания основных субъектных центров исторического творчества, все их многообразие тяготеет в пределе к трем: социально-классовому (классовый); этнокультурному (национальный); личностному (персоналистический). История творится людьми, и главными действующими субъектами в пространстве исторического творчества оказываются, в конечном счете, либо классы, либо нации, либо личность сама по себе. В полном соответствии с таким видением субъектных центров активности в истории находится и видение базовых центров понимания самой истории. Они сводятся к классовому, национальному и персоналистическому.

Все многообразие того, что происходило, происходит и еще будет происходить в мировой истории, тяготеет к трем базовым центрам интерпретации, которые концентрируют вокруг себя основные интересы, потребности, цели, ценности и смыслы бытия в истории, основные формы активности в истории ее основных субъектов. Нельзя вырваться за пределы классового, национального и персоналистического понимания истории, того, что она есть в своей действительной сущности, ибо история просто не имеет иных центров понимания себя как истории. Попытка выйти за них равносильна попытке выйти за пределы самой истории, в пространство исторических утопий, социально-политических иллюзий и просто фантазий - в пространство исторического абсурда.

Таким образом, хотим мы того или нет, но история центрирована на три субъекта исторического творчества и, соответственно, на три базовых центра понимания себя как истории. В этих центрах отражаются три базовые логики бытия истории в человеке и человека в истории - формационная, цивилизационная и экзистенциальная, соответствующие главным субъектам истории - классовому, национальному и персоналистическому. Две первых уже получили свою характеристику, поэтому целесообразно сосредоточить внимание на последней, экзистенциальной логике истории. Это логика просто бытия личности, если бытие личности вообще может быть простым. Она объемлет все, что входит в пространство личного бытия, всю гамму экзистенциальных проблем: от жизни - смерти, свободы - несвободы, добра - зла и до онтологического страха и экзистенциального одиночества.

В данном случае важно понять, что личность проживает свою жизнь в истории не только, как неотъемлемая часть социума, в частности, класса и нации, но и просто как личность. Не только личность проживает свою жизнь в истории, но и история проживает себя в жизни личности. Именно эту сторону бытия истории выражает экзистенциальная логика истории. Она есть, она реальность, которая существует наряду с формационной и цивилизационной, концентрируя в себе персоналистическое начало истории. Да, оно предельно абстрактно, но оно и предельно гуманистично, объединяя всех людей одной реальностью и одной логикой - логикой жизни, очень непростого проживания простой человеческой жизни, которая имеет место быть в любой истории.

В самом деле, независимо от исторического времени и исторического пространства, независимо от социально-классовой, этнической, национальной, культурной, духовной, цивилизационной принадлежности все люди являются людьми. Они рождаются, любят и ненавидят, живут маленькими радостями бытия, стремятся к вечно недостижимому счастью, хотят быть свободными, творить добро, созидать красоту, постигать истину, но всякий раз вновь и вновь оказываются на гранях бытия - свободы и несвободы, добра и зла, прекрасного и безобразного, правды и лжи, переживают бытие как боль, страх, страдание, смерть, переживают конечность бытия в человеке и неисчерпаемость человеческого в бытии... - одним словом, они живут, и это главное достояние жизни, и в этом все люди остаются людьми. В подлинно экзистенциальных измерениях своего бытия все люди обнаруживают больше сходства, чем различия. И это все живет в истории, сближая всех со всеми, делая всех и каждого человеком. Безусловно, на все это накладываются особенности цивилизационного и формационного происхождения, конкретности истории, времени и места, но никакая спецификация не может отменить то общее, что есть у всех и каждого при виде счастливо улыбающегося ребенка. В этом абсолютно все едины и это уже достаточно для единства человечества и его истории.

Таким образом, наряду с формационной и цивилизационной исторической реальностью, формационной и цивилизационной логикой истории, формационным и цивилизационным субъектами истории существует экзистенциальная историческая реальность с экзистенциальной логикой истории и с персоналистическим субъектом. Он бытийствует в каждом человеке, в каждом из нас, образуя то экзистенциально общее начало, которое, по сути своей, лишено серьезных цивилизационных и формационных спецификаций - это извечно человеческое в человеке, его родовые и общечеловеческие свойства, равным образом присущие человеку любой эпохи, любой культуры, любой цивилизации, всякий раз обнаруживающих свою реальность в истории в жизненных ситуациях экзистенциальной глубины.

Следовательно, персоналистический субъект не существует сам по себе в качестве некоего самостоятельного субъекта истории, независимого от личности. Он не есть социальная общность, но он не есть и личность, точнее, не вся личность. Его бытие более чем своеобразно, но от этого не менее реально. Он есть лишь неотъемлемая часть каждого из нас, как личности, своеобразный персоналистический стержень, в котором спрессовано все то общее, что было и есть в истории, культуре и духовности человека не просто как элемента социума, но и как элемента Универсума. Это неспецифицируемая часть человека, благодаря которой каждый из нас идентифицирует себя с самим собой как с человеком и видит в каждом другом продолжение самого себя, себя-другого - человека. Это неизменяемая часть вечно изменяющегося человека, это вечное начало человеческого в человеке, это его человеческая сущность.

Но если есть экзистенциальная историческая реальность, логика и субъект, то должен быть и базовый центр их понимания, интерпретации самой истории. Он персоналистичен, ибо связан с интерпретацией экзистенциальной исторической реальности и экзистенциальной логики истории, лишенных или почти лишенных всех форм исторической спецификации, и формационной, и цивилизационной. Это точка зрения на историю человечества поверх всех форм идентификации, всех форм общности, стремление понять экзистенциальное начало истории и человека безотносительно к историческому времени и пространству. По сути, это внеисторическое понимание истории, а потому не столько самой истории, сколько человека в истории. Оно является пониманием истории лишь в той мере, в какой является пониманием человека, того, что делает его человеком в любой момент истории, что сохраняет его в качестве человека в истории и вслед за этим саму историю. Оно, экзистенциальное начало, есть в истории, поскольку оно есть в человеке, в каждом из нас. Экзистенциальная историческая реальность вкраплена и в формационную, и в цивилизационную, но ни в каком смысле не может доминировать над ними и, тем более, в деле понимания истории. Экзистенциальная логика истории не может подменить собой формационную и цивилизационную, ибо это не логика бытия главных субъектов истории - социальных общностей людей, формационных и цивилизационных. Это даже не логика бытия всей личности, а только части ее, фундаментальнейшей, но только части.

В конце концов, историю не делает и личность вообще. Она делает ее, во-первых, как элемент некоей социальной общности, только в связи с ней, а не вне или помимо нее. И, во-вторых, она делает историю не как личность вообще, а как исторически конкретная личность. Как мера выражения родовой сущности человека, личность выражает в своей индивидуальной форме и с индивидуальными особенностями всю историю, всю социальную, экономическую, политическую, культурную, духовную конкретику и своего времени, и своего исторического пространства. И только в таком своем качестве она становится действенным субъектом истории, только как субъект исторически конкретного пространства и времени. Личность вне истории, вне форм своей формационной и цивилизационной общности уже не есть личность и, тем более, не субъект исторического творчества.

Но это не отменяет в ней, а вслед за этим и в самой истории экзистенциального начала, той исторической реальности, которая бытийствует поверх времени и исторического пространства, соединяя меня с любой другой личностью любой расы, любого этноса, любой нации, культуры, духовности, цивилизации, любого момента истории, обнаруживая мое единство с ней во всех основных экзистенциальных измерениях бытия. Дело, таким образом, не в их реальности, а в понимании их действительного места в истории, меры, характера, специфики их присутствия и реализации в истории.

Между прочим, именно экзистенциальная историческая реальность и есть та, на которой бытийствует такой современный политико-гуманистический феномен, как права человека. Они объемлют комплекс неотчуждаемых от любой личности в любых условиях и в любой момент ее бытия прав, начиная от права на жизнь и кончая правами на бытие в пространстве свободы, вне которых она, как личность, есть ничто. Права человека являются манифестом персоналистического начала истории, защитой суверенитета личности, ее прав, в том числе на самобытность и нетипичность, права быть самой собой и иметь для самореализации всех этих прав экономические, социальные, политические и иные гарантии. Права человека - это право на самореализацию личности в пространстве социальности, а значит, и право на адекватную этой самореализации социальность. Это право не только жить свободно в обществе, но и на свободу самого общества, в самом обществе.

Но при этом права человека не могут стать правами на все общество и все в обществе. Защищая личность от диктата социума и, особенно, от его отчужденных и извращенных форм, права человека вместе с тем не могут превратиться в основание и средство диктата личности над обществом, подчинения социального персоналистическому, цивилизационной и формационной исторической реальности экзистенциальной. Они не могут произвольно менять сложившуюся цивилизационную и формационную историческую реальность, не могут адаптировать их к себе в масштабах, превосходящих основы идентичности общества - исторической, культурной, духовной.

Права человека - это права человека в обществе и на часть общества, но есть еще права и самого общества, права целого оставаться самим собой. Не только часть имеет на это право, но и целое. Часть в условиях социального целого не может заменить собой само целое, не может определять ее бытие, как целого, не может стать целым иначе, как только через тотальное насилие над ним. Права человека - это право на защиту персоналистического начала истории, но не право на насилие над обществом, в частности, над основами его цивилизационной идентичности. Личность господствует лишь над пространством экзистенциальной исторической реальности, а не над исторической реальностью вообще, она живет в истории, а не вместо нее.

Все это превращает историческую реальность в пространство сосуществования экзистенциальной исторической реальности с формационной и цивилизационной, но никак не в пространство господства над ними или, тем более, существования вместо них. Феномен прав человека недопустимо превращать в право на исторический беспредел, а пространство истории в пространство исторического абсурда - в пространство личностной и только личностной и при этом любой личностной идентичности и ее утверждения в истории, минуя саму историю, все формы идентичности и утверждения личности в истории посредством самой истории, посредством единства с другими людьми, посредством доминирующих в обществе форм исторической, культурной, духовной идентификации, утверждения самого общества.

При сравнительном анализе общественно-экономическая формация и локальная цивилизация обнаруживают еще один аспект спецификации - они отличаются друг от друга по интегративному потенциалу. Локальная цивилизация превосходит формацию по потенциалу единства как в субъектном, так и в стадиальном отношениях. В самом деле, формация классово расслаивает общество. Общество любой формационной принадлежности, за исключением первобытнообщинной (но применительно к нему и не стоит задача его сравнительной спецификации с локальной цивилизацией, так как нет самой локальной цивилизации, цивилизационной исторической реальности вообще), состоит из классов. Формация классово не объединяет, а расслаивает общество. И это в итоге становится исходным источником его перехода в новую формационную историческую реальность, в новую стадию формационного развития общества. Формационный субъект истории расколот по самой своей сути, в силу раскола основания своего бытия - отношения собственности и власти. Нельзя быть единым в субъекте истории, если нет единства в ее и его основах бытия.

Локальная цивилизация, напротив, объединяет все классы общества и любой формации. Она стремится превратить любой класс, любой классовый антагонизм любого общества и любой формации в класс и антагонизм одной и той же локальной цивилизации. Она объективно интегрирует их поверх всех их классовых различий и антагонизмов до осознания ими своего единства на основах и в пределах локальной цивилизации, того, что, несмотря на все свои классовые различия, они есть классы одной и той же локальной цивилизации одной истории, одной культуры, одной духовности, одних архетипов истории, культуры, духовности - одного генетического кода истории. Больше того, локальная цивилизация обладает не просто надклассовым, но и, сверх того, даже наднациональным интеграционным потенциалом. Как правило, она объединяет на своей единой цивилизационной основе несколько наций.

Имея цивилизационнообразующий этнос и этнокультурное ядро, локальная цивилизация вместе с тем всегда претендует на нечто большее: быть исторической, культурной и духовной родиной всех наций, тяготеющей к данной цивилизационной общности. Тем самым цивилизационная общность шире национальной общности. Локальная цивилизация постоянно стремится расширить свою субъектную базу за счет включения в нее цивилизационно близких ей наций. И это стремление выражает одну из универсальных закономерностей цивилизационной логики истории. Цивилизация геополитически экспансирующий феномен, она стремится к расширению себя в историческом пространстве до максимально возможных пределов ее цивилизационной идентичности. Она стремится интегрировать в себе всю субъектную базу исторической реальности, все классы, все нации - все, что оказывается в пределах ее цивилизационной идентичности, что в состоянии идентифицировать себя с ее генетическим кодом истории.

Таким образом, локальная цивилизация обладает несравненно большим интеграционным потенциалом, чем формация, так как обладает более глубокими и более широкими основаниями для идентификации людей, чем те, которыми располагает общественно-экономическая формация. В самом деле, локальная цивилизация есть историческая, культурная, духовная и национальная общность наивысшего ранга, так как есть самый широкий уровень исторической, культурной, духовной и национальной идентичности людей. Она определяется наличием таких общих черт объективного характера, как культура, история, язык, религия, традиции, социальные институты... - общностью во всей сфере объективной культурно-исторической самоидентификации, а также общностью во всей сфере субъективной самоидентификации людей. Это общность в базовых культурных образцах, особенно в сфере религии, мировоззрения, семейно-брачных отношений, обрядов, связанных с рождением и смертью, в системе ключевых традиций. Наконец, это общность в институализированных культурных текстах: священных книг, мифов, сказок, легенд, былин, произведений художественной прозы и поэзии - знаковых текстах. Более широких оснований для идентификации нет, а потому локальная цивилизация это самый широкий уровень общности, с которым человек себя соотносит. Следующую ступень составляет уже то, что отличает локальную цивилизацию от человечества и род человеческий от других видов живых существ и от внеземных цивилизаций.

Локальная цивилизация обладает и самыми глубокими основаниями для идентификации. Они восходят к архетипам социальности, культуры, духовности - к генетическому коду истории. Более глубоких оснований для идентификации просто нет, ибо за архетипами социальности, культуры, духовности уже ничего нет, нет никакой исторической реальности вообще, ни цивилизационной, ни формационной, нет самой истории. Вполне закономерно поэтому, что такая глубина оснований для идентификации в пределах локальной цивилизации превращает ее в феномен с исторически предельным интеграционным потенциалом, в феномен предельной исторической, культурной, духовной и национальной общности.

Локальная цивилизация по потенциалу своего единства превосходит формацию не только в субъектном, но и в стадиальном отношении. Общественно-экономическая формация объединяет только исторически конкретный тип общества, все в обществе, но только данной формации. Выражая стадиальный аспект истории, вместе с тем она не выражает единства всех стадий, а только одной, той, которая базирует свое бытие только на данном исторически конкретном и преходящем способе производства материальных благ. Формационное единство - это единство в пределах только одной общественно-экономической формации. За ее пределами, в границах новой общественно-экономической формации, на базе нового способа производства материальных благ, исторически новой формы собственности и власти возникают новые основы для новых формационных форм единства общества.

Локальная цивилизация утверждает цивилизационное единство не на формационных, а на цивилизационных основах истории, а потому оно оказывается единством всех стадий исторического развития, единым способом проживания своей истории, культуры, духовности во всех общественно-экономических формациях. Объединяя все формации, все стадии исторического развития, локальная цивилизация превращает их в стадии исторического развития одной и той же локальной цивилизации, одного и того же цивилизационного начала истории - своего генетического кода истории. Он закреплен на уровне самых глубинных, архетипических пластов культуры и духовности, в частности, коллективном бессознательном, во всей ткани социальности - отношений человека к природе, обществу, другому человеку, самому себе. Он объективирует себя во всей системе ценностей, символов Веры человека, в понимании им целей и смыслов жизни, своего места в истории - во всем мире человеческой субъективности, в самих способах проживания своей жизни и своей истории.

И главное, все это не возникает и не умирает вместе с возникновением и прехождением какой-то одной формации. Все это существует и саморазвивается через исторические формы формационного развития в каждой формации. Благодаря этому каждая формация является одной из ступеней исторического развития одной и той же локальной цивилизации, саморазвитием ее цивилизационных основ, генетического кода ее истории. А потому, несмотря на все формационные различия, общество оказывается исторически связанным целым, ибо оказывается цивилизационно единым целым - историей одной и той же локальной цивилизации. Там же, где происходит слом генетического кода истории, происходит слом самой истории, основ самого исторического бытия и развития, самой его субъектной базы, самих целей, ценностей и смыслов истории, ибо они, в конечном счете, обретаются не в логике формационного, а цивилизационного развития, в развитии мира человеческой субъективности, мира человеческой культуры и духовности.

Все это актуализирует анализ ряда новых спецификаций локальной цивилизации. Прежде всего, по сравнению с формацией, в локальной цивилизации более последовательно осуществляется историческая преемственность и, что особенно важно, она осуществляется на всю историческую глубину. Историческая традиция - это ось, на которой вращается колесо цивилизации, которая живет духом традиций - а не духом их отрицания. И это понятно, цивилизация не может отрицать самою себя, стремиться к самопреодолению, так как ее историческая смерть оказывается больше, чем смертью локальной цивилизации - смертью центра самого исторического творчества, историообразующего центра и вслед за этим самой истории. И это всякий раз происходит там и тогда, где и когда общество перестает жить духом традиций, воспроизводством традиционных исторических, культурных и духовных ценностей, а начинает жить их отрицанием. Ситуация усугубляется во сто крат и становится тотально разрушительной, когда отрицание доводится до отрицания самих основ локальности цивилизации.

Дело не просто в том, что локальная цивилизация живет духом традиций, осуществлением исторической преемственности, а в том, что она не может сохранить самою себя в качестве локальной цивилизации, если она не будет осуществлять историческую преемственность на всю ее историческую глубину, вплоть до генетического кода своей истории. Локальная цивилизация лишь только постольку есть то, что она есть, поскольку на каждой стадии своего исторического развития, в каждой формации она упорно воспроизводит архетипы своей социальности, культуры, духовности, основы своей исторической, культурной и духовной идентичности, воспроизводит основы самой себя духовные основы истории в душе каждого человека, ассоциирующего себя с основами данной локальной цивилизацией. И чем глубже корни этой идентичности, чем глубже историческая преемственность, чем она актуальнее представлена в современности, тем более выраженным становится бытие локальной цивилизации и в качестве локальной, и в качестве цивилизации.

В этом смысле локальная цивилизация глубоко традиционалистский феномен. Локальная цивилизация, пытающаяся жить вне воспроизводства основ своей цивилизационной идентичности, на всю временную глубину и в пространстве всего своего исторического бытия и развития, это локальная цивилизация, которая не хочет ею быть, ни цивилизацией, ни тем более локальной. Нетрадиционалистских цивилизаций, то есть таких, которые не пронизаны духом традиций, не может быть по самому определению того, что есть локальная цивилизация. Все они в этом смысле являются традиционными, и традиция является способом их развития как цивилизаций. Они развиваются не посредством отрицания основ своей идентичности, независимо от глубины их исторического залегания, не через преодоление архетипов социальности, культуры, духовности, самого способа их проживания в истории, а как раз посредством сохранения и развития всего этого в новых исторических условиях, через превращение их в средства решения принципиально новых задач исторического творчества.

Всего этого и в таком масштабе не обнаруживает формационная логика исторического развития. В формации момент традиции присутствует, как и в любом историческом феномене, вне которого он просто перестает быть историческим, но он присутствует иначе, чем в локальной цивилизации, он не имеет самодовлеющего значения. Об особой роли традиции и преемственности можно говорить разве что по отношению к такому фундаментальному элементу формации, как производительные силы общества. Как известно, ни одна формация не уйдет из истории, пока не разовьет полностью свои производительные силы общества. Но и уходя, она не сбрасывает в историческое небытие накопленные производительные силы общества. Новая формация, приходя на смену старой, полностью наследует производительные силы, созданные ее предшественницей. Они становятся для нее исходной основой для их дальнейшего развития в условиях новой формационной исторической реальности. В остальном отношения между формациями строятся больше на принципах отрицания, чем преемственности, и это особенно касается таких формационно-образующих качеств любого общества, как отношение собственности и власти. Они подлежат радикальному отрицанию и преодолению, и только эта процедура лежит в основе возникновения исторически новой формы собственности и власти, новых экономических и социально-политических отношений.

Таким образом, исторически новая формация не может возникнуть без отрицания ей предшествующей, ее основных формационно-образующих качеств. Без этого она просто не может возникнуть, как историческая реальность с новыми формационными качествами. В формации и в формационной логике истории момент отрицания является их органическим и принципиально непреодолимым моментом. Формация не боится исторического отрицания, больше того, она живет им. Во всяком случае, именно на основе смены общественно-экономических формаций строится стратегия формационного прогресса в истории. Формационная логика истории становится логикой исторического прогресса как раз по мере того, как становится логикой смены общественно-экономических формаций. А потому со смертью формации умирает лишь данная формация, но не умирает локальная цивилизация и в ее пределах ни формационная историческая реальность, ни формационная логика истории, ни, следовательно, сама история. Ничего этого нельзя сказать о локальной цивилизации.

В локальной цивилизации и цивилизационной логике истории момент отрицания не является их органическим и неотъемлемым моментом. Цивилизация боится исторического отрицания. Стратегия цивилизационного прогресса в истории, в общем-то, не строится только на смене одной локальной цивилизации другой. Цивилизационная логика истории становится логикой исторического прогресса, как правило, не тогда, когда становится логикой смены одной локальной цивилизации другой, а тогда, когда превращается в логику прогрессивного саморазвития самой локальной цивилизации, ее собственных цивилизационных основ. Цивилизационный прогресс в истории не живет логикой смены одной локальной цивилизации другой. Он живет логикой саморазвития одной и той же локальной цивилизации, одного и того же генетического кода истории. И это, в свою очередь, тоже не случайно.

Новая локальная цивилизация не возникает на основе отрицания ей предшествующей, ее цивилизационных основ. Новая локальная цивилизация с новыми цивилизационными основами и логикой истории может стать результатом сложнейших межцивилизационных синтезов, но никак не следствием отрицания цивилизационных основ, ей предшествующих. В процессах отрицания своих собственных цивилизационных основ локальная цивилизация не может породить новой цивилизационной реальности, с новыми цивилизационными основами. В таких процессах отрицания она просто перестает быть, существовать в качестве момента исторической реальности. Ведь со смертью локальной цивилизации в истории умирает все и главное - духовные основы истории в основах человеческой души и вслед за этим и на основе этого умирает субъект цивилизационной реальности и логики истории - этнокультурная общность. Она перестает быть цивилизационнообразующим субъектом, растворяется в истории и как этическая, и как культурная, и как цивилизационная общность. А вместе с ней растворяется сама история, она умирает как история данных людей, данной этнокультурной общности.