Потанцуй со мной

12. Юля

— Юленька, больше экспрессии, дорогая! Где эмоции? Я хочу видеть твои эмоции!

Если я покажу Марте Михайловне, моему педагогу по специальности, те эмоции, которые сейчас у меня внутри, вряд ли они ей понравятся.

Моя туника будто после стирки без отжима, а спортивное трико от пота не приятно облепило мой зад. Я вкалываю над сольной экзаменационной хореографией, как проклятая, но делаю каждое танцевальное движение механически, потому что мыслями я не здесь.

Во мне коктейль из разочарования, обиды, злобы и отчаяния. Несколько дней, вместо того, чтобы готовиться к теоретическому экзамену у ржавого Смелковского, я штудировала статьи из интернета, выискивая информацию о том, как можно и нужно помочь наркозависимым.

Я уверенна, что Матвею нужна помощь.

Пока не поздно.

Потому что стадия уговоров и разговоров уже невозвратно пройдена, и дальше это не работает. Необходима специализированная медицинская и психологическая помощь. Для этого я планирую поговорить с Ириной Владимировной, мамой Матвея.

Не знаю, имею ли я на это право, но мне не все равно.

Я, черт возьми, при всех косяках Свирского, за него переживаю.

Марта Михайловна — прекрасный не только хореограф, но и психолог, запросто считывает мое нерабочее настроение.

Современный танец — мой любимый экзерсис, и я всегда выкладываюсь до остатка, но не сегодня.

— Великие танцоры велики не из-за их техники, Юленька, они велики из-за их страсти, — Марта Михайловна останавливает музыку и снисходительно улыбается. Не кричит, не ругает, она умеет поставить на место и заставить работать вот таким одним предложением. — Где твоя страсть? Что случилось?

Моя страсть улетела вместе с выкуренными косяками Матвея. Я чувствую, как теряю его, и как в наших отношениях появляется третий участник, разрушая те самые отношения, становясь гораздо важнее меня.

Не успеваю ответить преподавателю, так как в дверь воровато стучат.

С Мартой Михайловной одновременно поворачиваем головы, когда слегка приоткрывается дверь и в ней показывается взъерошенная голова Матвея.

— Марта Михайловна, добрый день! — Свирский приветливо улыбается, соблазняя своей милой ямочкой на щеке, от которой многие женщины млеют. — Можно Юлю на минуточку?

За такую ямочку ему можно всё, даже не спрашивая, но женщина поворачивается ко мне и изгибает вопросительно бровь.

Не уверенна, что хочу разговаривать с ним.

— Юля, если в этом кроется твой внутренний конфликт, — кивает на выжидающего в дверях Свирского, — то советую решить все свои проблемы и вернуться к занятиям с полной отдачей.

— Хорошо. Извините. Я быстро, — срываюсь с места и бегу к двери, но не от того, что желаю поскорее оказаться рядом с Матвеем, просто не хочется подводить Марту Михайловну и нарушать экзерсис, пользуясь ее порядочностью и доверием.

— Юлька, — стискивает в крепких объятиях Свирский и приподнимает над полом. — Привет, фиалка.

— Привет. Перестань, я мокрая, — пытаюсь вырваться из захвата, потому что даже мне от себя противно.

— Уже? — отстраняется парень, лукаво поигрывая бровями. — Быстро ты! Но я не против, малышка! Как хочешь? — цепляет в мокрых пятнах широкую тунику и просовывает под нее руку.

— Ты что творишь? — отскакиваю и бью по руке смеющегося парня, бегая глазами по шаркающим по коридору студентам. — Забыл, где находишься?

— Да не кипятись, фиалка! — Ехидно посмеивается Свирский. — Знаю я, что ты у нас не-до-тро-га, — в лицо по слогам шепчет мой парень.

А мой ли еще?

— Я — не кипятильник, — складываю руки на груди и задираю подбородок, — чего ты хотел? У меня занятия вообще-то, — решаю напомнить.

— Точняк, фиалка. Держи, это тебе, — выуживает из кармана маленький алый мешочек, стянутый красной плотной нитью.

Теряюсь, но принимаю подарок, ныряя в него двумя пальцами.

Сначала мне кажется, что там цепочка, но, когда достаю, понимаю, что в руках у меня браслет довольно крупного плетения.

— Нравится? — нарушает мои разглядывания Свирский.

Не знаю…

Да, красивый, но … грубый и вопящий. Такой неплохо бы смотрелся на полной крупной руке, а не на моем тонком запястье, состоящем из кожи и кости. И такие плетения уже давно не в моде. «Чем больше, тем лучше» — осталось в прошлом, когда крупные широкие цепочки и браслеты в несколько рядов кричали о богатстве и положении.

— Симпатичный, спасибо, — но я все равно улыбаюсь. Это же подарок и, надеюсь, выбранный Матвеем с душой.

— Я несколько дней у матушки впахивался, чтобы на него заработать, Юлька, — кичливо сообщает Матвей.

— Так ты поэтому не появлялся в те дни? Работал? — в моем мозгу вспыхивает искорка тоненькой надежды, что все-таки Матвей не обманул и действительно помогал матери, а не шарахался с новой непонятной компанией.

— Ну конечно, фиалка. Я же тебе говорил, а ты не поверила!

Не поверила.

Подхожу ближе, и сама обнимаю парня, наплевав на потную вонючую футболку. Один из давящих ошейников на моей шее разрывается, позволяя сделать неглубокий вдох.

Я все еще держусь за него…

— Извини, фиалка, я действительно был занят и не мог позвонить. Но я знал, что с тобой все в порядке, — целует в висок и поглаживает под туникой спину.

Вздрагиваю от этих касаний, покрываясь мелкими фриссонами. Не понимаю, приятны ли мне его ласки, или противны.

— Хорошо.

— Вечером наши собираются на «Этажах», пойдем? Давно никуда не выбирались, — спрашивает Свирский, по-прежнему удерживая в объятиях.

Да, это точно.

Я погрязла в учебе и в разборках с Матвеем. Может, сегодня удастся отвлечься и попытаться перезагрузить наши отношения, дав им еще один шанс?

— Я согласна. Заедешь?

— В 8 буду у тебя, малышка! Ну беги, давай, зубрилка, — бесцеремонно хлопает меня по заднему месту и открывает дверь, подталкивая внутрь.