Потанцуй со мной

36. Константин

Выхватываю из рук Юльки ключи от квартиры. Она слишком долго копается. Изнывая нашим общим желанием, не попадает в замочную скважину. У меня горит не только в трусах, но и в груди, и если я сейчас же не раздену ее, то поощрение начнется прямо здесь, у стены ее квартиры.

Мы вваливаемся в прихожую, на ходу сбрасывая вещи на пол и раздевая друг друга. Я и так слишком долго держался в ресторане, куда повез свою отличницу обедать. Лосось поперек горла костью встал, и я жрать нормально не мог, потому что фантазии распаляли ветром бушующее пламя в грудине. Эта юбка вместе с длинными гольфами… м-м-м…

Я абсолютно уверен, что вырядилась Хулиганка так, чтобы меня спровоцировать и на нервах моих старческих поиграть. Нельзя так с мужиками великовозрастными, ох, нельзя. У меня давление подскочило, как только увидел ее на парковке университета, да и до инфаркта, чувствую, не далеко. Она играет, а я с ума схожу. От того, что зримее разница возраста сразу становится. И тогда в душе крысой мерзкой скребётся вопрос: «Зачем на себя девчонку зацикливаю? Жизнь ей зачем разрушаю? Не создан я для отношений долгосрочных и рентабельных, так на кой черт время со мной ей терять?».

Но не могу ничего с собой поделать. Желание, похоть, влечение все доводы в голове затмили, что не в силах отказаться и остановиться по собственной воле. Пусть либо сама остановит, либо дьявол в чистилище утащит.

Я даже не понимаю, как мы на диване очутились, да и времени рассматривать квартиру Суриковой некогда стало. Стаскиваю с Юльки футболку, с себя рубашку, джинсы с носками. Разворачиваю девчонку к себе спиной и за молнию юбки хватаюсь. С такой скоростью я не раздевал и не раздевался со времен пубертата, когда башку сносило от одного вида женской задницы, облаченной в обтягивающие лосины на уроке физкультуры.

Я себя не узнаю. Я люблю секс, и я далеко не нежный любовник, но то, что сейчас со мной происходит — полный звездец, размером с Вселенную. И сделала со мной всю эту гадость не опытная обольстительница, а девчонка с сиреневыми локонами и в белых гольфах.

Юлька снова тянется к носкам, но я вновь обрубаю все её потуги. Чертов старый извращенец, фетиширующий от вида ее ножек в носках.

Громко дыша, хватаюсь за край ее трусиков, но получаю ощутимый шлепок по рукам. Че за дела?

Смотрю на Сурикову, пытаясь пелену с глаз сморгнуть.

— Подожди — подожди. Романов, ты как пещерный человек, — Юлька подбирается вся и позу какую-то странную принимает, лежа на боку, одну ножку чуть вперед выставляя. — Давай, ну… поговорим? — глазами хитрыми стреляет.

Че?

Я сейчас реально не ослышался? Поговорим? Поговорим, блть?

— Я похожа на Клеопатру? — Юлька трясет копной волнистых волос и по груди ладонью совсем не изящно проводит.

Я не знаю, как мой Романов-младший постоянно держится и терпит все ее препоны, но лично моя челюсть уже давно упала ниже плинтуса. В данную секунду мне хочется одного — тупо заржать. Откуда в ее голове рождается подобное дерьмо? Как она генерирует свои вопросы и по какой схеме их решает озвучивать?

— Ты похожа на Дженнифер Псаки*, - устало усаживаюсь у нее в ногах и закрываю ладонями лицо. Полный трындец, твою мать.

— В смысле? — Сурикова подскакивает и оскорбительно выпячивает глаза.

— Такую же херню несешь, — у меня яйца кипят и в крутую скоро сварятся, а она поговорить хочет.

— Дурак ты, Романов, — обижено отодвигается и колени острые руками обнимает.

Твою мать. «А я говорил, я говорил, — подзуживает внутренний дьявол. — Связался с малолеткой, вот теперь вытирай все ее сопли и загоны расхлёбывай. Плохо тебе жилось? Так будет еще херовее».

— Юль, ну ты чего? — подползаю к обиженке и на грудь голову ее бедовую себе укладываю. В трусах спокойно, как в морге. В груди буйно, как на ринге.

— Ты — слепой дурак, Романов, — шмыгает мне в пупок. Щекотно, пздц как, но буду терпеть. Ржать нельзя. А хочется.

— Я чего-то не разглядел? — не понимаю. Уж настолько облизал глазами ее всю, что пропустил-то?

Сурикова тяжело вздыхает и детским шепотом бубнит:

— Трусы с тыквами разглядел, а новый комплектик не заметил, — яростно бросает Цыганка. — Для тебя специально старалась, Константин Николаевич, — и подбородок воинственно задирает.

Комплект? Какой, к черту, комплект? Так в этом, что ли, дело? В куске прозрачной тряпки?

Отстраняю девчонку и ставлю на пол. Перед собой. Скольжу по тонкому телу, но ничего не вижу кроме желания: обладать, трогать, ласкать, чувствовать. Какой, к чертям, комплект? Я быть в ней хочу, с ней хочу и под собой хочу. Обнаженное тело видеть хочу, но в носочках, да.

Черт, я возможно не прав. Она услышать слова восхищения от меня хочет, а я ни разу не сказал ей ничего ласкового, упрямо повторяя разницу нашего положения, чтобы не забыла. Юлька всегда честна и открыта передо мной, о каждом чувстве трындит, не унимаясь. А я дистанцию чертову соблюдаю и за верёвочку постоянно дергаю, чтобы не забывалась. А ей слова нужны. Много слов, она же маленькая еще, не искушённая и чистая.

Не умею я, Юлька. Статьи рассказывать, правоту свою доказывать, практику судебную, терминология юридическая — легко в слова собирается, а чувства — не умею, слов таких не знаю.

— Ты прекрасна, как Афродита, — гребаный паровоз, Романов. Ну ты и дебил редкостный. Я даже в юношестве подобное дерьмо не выдавал.

— Не Клеопатра? — прищуривается мелкая.

Цокаю и качаю головой. Куда там до холодной, расчетливой, эгоистичной, сладострастной хищницы.

— Ну ладно, так тоже нравится, — улыбаясь, соглашается капризная бунтарка и вешается мне на шею. Ее мимика очень подвижна и отражает весь спектр меняющихся эмоций. Она быстро заводится, так же быстро останавливается.

Ее пальцы скользят по моим плечам, а я в губы впиваюсь, сжимая ее худенькую талию. Изящная тоненькая тростиночка, веточка, вибрирующая в моих руках. Я снова в полной готовности, и она чувствует это, постанывая горячим шепотом в шею.

Вновь тону в ярком топазе ее глаз и уплываю вместе с ней так далеко, что в голове начинают складываться слова в предложения, отнюдь не юридического содержания, и я хотел бы сказать, но что-то давящее в горле мешает. Пока мешает.

Момент, когда тело еще объято сонной негой, а мозг уже пробуждается, я ненавижу. Потому что чувствую, что спал бы еще, но мое подсознание работает гораздо лучше, чем я в последнее время, косяча, как бухой саксофонист в духовом оркестре. Я слышу звуки: копошения, шарканья, хлопок закрывающейся дверцы холодильника и удар чашки о стол.

Юлькина нога лежит на моем паху, а я ее локоть на моей шее. У меня затекло всё, но волнует сейчас меня не это. Какого черта происходит?

Разлепляю глаза и наблюдаю за голым мужским торсом, хозяйничающим в кухонной зоне. Мой нос начинает улавливать запахи, отчего желудок болезненно морщится. Жрать хочется страшно. Я не знаю, во сколько мы отключились, но забегов на длинные и короткие дистанции у нас было много. Честно, я не планировал оставаться на ночь, но силы покинули мое старое тело, и я издох.

Слежу за спиной высокого мужика. Какого хрена? Он двигается по кухне настолько привычно, что можно подумать, будто знает каждую вещь в этом пространстве и место ее нахождения. А он точно знает.

Не понял.

— Юлька, Юль, — пихаю обнаженную девчонку. Слава яйцам, прикрытые лежим. — Сурикова, — шёпотом гаркаю в ухо.

— М-м-м? — стонет и переворачивается на бок, попутно задевая мои аксессуары. Хочу взвыть, но стискиваю зубы и бросаю взгляд на мужика. Че за хрен?

— Юлька, у тебя дома голый мужик расхаживает, — пинаю соню в ребро.

— М-м-м… Это Тоха, — как само собой разумеющееся, сухо бросает Сурикова и сладко зевает.

Тоха… ну понятно. И сколько здесь таких Тох бывает?

— Мой брат, — добавляет.

А-а-а, ну отлично, че. Приятно познакомиться, блть.

— Ты не говорила, что у тебя есть брат, — упрекающе выплевываю и заглядываю под плед, выискивая трусы.

— Я предпочитаю забыть об этом неприятном факте, — снова зевает и откуда-то вытаскивает мои трусы. Радуюсь им, точно зарплате.

— Я всё слышу, — буркает мужик, не оборачиваясь. — Завтрак готов.

Шаркает босыми ногами и ушлепывает из комнаты, не глядя на нас.

Охренеть.

Чувствую себя подростком, кувыркающимся с девкой на родительской кровати, которого застукали предки. Я, конечно, не кисейная барышня, но черт, предупреждать надо, что в квартире мы не одни будем. Я знал, из досье, что у Суриковой есть брат, но никак не мог представить, что живут они вместе. Тотальное попадалово.

— Почему не сказала раньше? — выпрыгиваю из-под пледа и джинсы натягиваю. Я зол на нее. Нет, я в бешенстве. Ненавижу себя чувствовать так, как сейчас: гадливо и не уместно. Он чуть ли не в два раза младше меня, а тупым желторотиком себя ощущаю я.

— Я не ожидала, что Антон так рано придет, — Юлька садится на диване и тянет на себя покрывало, прикрывая наготу. Смотрю на часы в телефоне — 5.10 утра. Хера се рано. — Обычно по субботам он приходит часов в 7, - между прочим добавляет Юлька. — А нам надо было в мою комнату все-таки добраться. — Это уж точно. Тут согласен полностью, солнышко. — Завтракать будешь?

Да она издевается? Вместе с братцем.

Ага, сейчас, сяду, наверну… чего он там наваял? Бросаю взгляд на варочную поверхность, на которой дымится турка с кофе и противень с запеканкой. Твою мать. Когда он успел? Пока я голой жопой отсвечивал, Юлькин брательник тесто месил?

Охренеть, Романов, охренеть…

— Опаздываю. Проводи, — гневно бросаю и в сторону прихожей направляюсь. Сурикова оборачивается в плед и плетется за мной.

Пока обуваюсь, чувствую на себе ее взгляд. Поднимаю лицо и встречаюсь с ее смеющейся физиономией. Ну и чего ты ржешь, глупая?

— Романов, ты, как потаскун, сбегаешь! — хохочет зараза. — Расслабься. Иди поцелую, — вытягивает губы трубочкой.

Дет сад, ей-богу. Чмокаю в лоб и вылетаю пулей.

Выйдя из подъезда, делаю глубокий вдох, наполняя легкие ранней утренней свежестью. Тихо, безлюдно, сонно…

Запрыгиваю в салон и прикрываю глаза. Надо что-то решать. Пока мы вместе, то нужно о месте наших встреч позаботиться. Не дело по отелям шарахаться. У меня тоже, пока Рита в гостях, не вариант, у Юльки этот брательник странноватый ошивается… Квартиру что ли снять?

*Дженнифер Псаки — американский политический советник, директор по коммуникациям Белого дома.