Правда выше солнца

☤ Глава 3. Вновь на орхестре, как в былые времена

Вареум. Конец месяца гекатомбеона, около восьми часов после восхода.

Огромные, выше мужского роста колёса мерно скрипели. В повозке было душно, пахло лошадьми, прелым сеном, немытыми телами лудиев. Пахло страхом. Солнце заглядывало в щели крыши, сколоченной из кривых досок, на полу играли жёлтые весёлые пятна, и казалось немыслимым, что в такой погожий день тебя везут умирать.

«Вот и снова на орхестре окажусь, – думал Акрион. – Может, в последний раз… Ох, не время себя жалеть. Как выбраться, как бы выбраться?..»

Он в сотый раз огляделся. Потолок и борта повозки были сработаны грубо, но крепко. Доски – в палец толщиной. Не сломать, не сбежать. Разве что вместе навалиться? Рядом, на лавках вдоль бортов сидели его товарищи: одиннадцать человек, молчаливые и мрачные. Кто-то шевелил губами, взывая к богам, кто-то беспрестанно притопывал ногой, кто-то нервно чесал уже докрасна расчёсанную шею. Кроме Спиро, почти все были тирренской крови; только в углу жались, одинаково обхватив руками плечи, двое темнокожих эфиопов.

Акрион начал было сочинять в уме речь, чтобы подговорить лудиев к побегу, но понял, что не может от волнения связать по-тирренски и двух слов. Кроме того, сердце подсказывало, что подбить на бунт этих угрюмых, обреченно глядящих парней не смог бы и Кадмил с его «золотой речью». Испуганные, лишённые надежды, они просто ждали, когда всё закончится – пусть бы и смертью, лишь бы закончилось как-то.

«Может, удастся сорваться, когда выпустят из повозки? – Акрион для пробы напряг мускулы ног, пожалев, что не щадил себя на утренних занятиях. – Это же, наверное, самый центр Вареума. Затеряюсь в толпе...»

Словно бы услышав его мысли, Меттей, сидевший снаружи на козлах, постучал по крыше:

– Эй, мертвецы! Не заснули там? Уже почти приехали!

«Скоро как», – ужаснулся Акрион.

Меттей покряхтел, кашлянул, сплюнул.

– Вон чего родич мой удумал, – негромко пожаловался он вознице. – Отправил на арену новичков. Я ему говорю: не доучены ещё, все полягут, (последовали несколько слов, которых Акрион не знал). Твои же деньги за каждого уплачены! Возьми опытных бойцов, ветеранов. Возьми Спулия, Гензу…

– А он? – спросил возница с вялым интересом.

– А он – делай, мол, что говорю. Я тут хозяин, а ты (непонятное слово).

Лениво свистнула над головами лошадей плеть.

– Дурак твой кузен.

– Да не скажи, – вздохнул Меттей. – Наверняка поставил против своей же команды. Часто так делает. Если большие деньги на кону – не жалко пару-тройку новичков потерять.

– Вон как, – равнодушно удивился возница. – А если всю дюжину потеряет? Это ж целое состояние... Ну, для меня, к примеру.

Меттей что-то негромко пробубнил. Его собеседник присвистнул.

– Да-а... За такие деньги и целую команду угробить не жаль.

Повозка свернула в узкий переулок. Послышался отдалённый шум, похожий на гул моря. Верней, шум слышался и раньше, но теперь стал таким явственным, что нельзя больше было его не замечать.

«Арена?» – подумал Акрион.

Меттей с горечью произнёс:

– Два месяца впустую. Лучше бы он своих конюших на битву выпустил.

– Так это ж сразу все поймут. Конюшие вовсе драться не умеют.

– И то правда.

Возница усмехнулся:

– Вот как мне папаша говорил… Богатеи все одинаковы. Только выдумки у них разные.

– Выдумки у них тоже не сильно отличаются, – проворчал Меттей. – Одно (непонятное слово) на уме.

Они замолчали. Окованные медью колёса стучали по булыжникам. Повозка тряслась так, что ныли потроха. Шум сделался ближе, стали различимы высокие гнусавые звуки труб, буханье барабанов. Протяжно завывал глашатай: голос звучал раскатисто и гулко, будто кричали в большую амфору, но слов было, конечно, не разобрать.

Акрион стиснул голову руками, вцепился в волосы. «Что же я наделал, – подумал он. – Зачем тогда послушал Кадмила, зачем вернулся во дворец, зачем поехал в Лидию… Теперь что – смерть? Вздор, не может быть. Надо просто что-то придумать, что-нибудь сделать, прекратить всё это. А что? Нельзя же, как в детстве, сказать: я не играю, я пошёл домой. Нужно найти лазейку. Улучить миг. Я ведь не связан, на ногах нет колодок. Надобно быть готовым, быть готовым, быть готовым… Но к чему?»

Ему было страшно – по-настоящему страшно, так, что леденели пальцы и сводило живот. Если бы не Спиро, Акрион бы, наверное, завыл от ужаса и тоски, но не хотелось унижаться перед этим отвратным типом. Да и перед остальными лудиями тоже. «Дай мне сил, Аполлон. И дай хоть какой-нибудь знак…»

Повозку накрыла тень. Акрион вгляделся в щель между досками и сообразил, что они въехали в закрытое помещение. Колёса перестали стучать, тряска затихла. Повозка качнулась: Меттей спрыгнул на землю и, пройдя к задней части кузова, загремел ключами.

– Вылезайте! – крикнул он, отперев дверь.

Встать оказалось трудно, будто ногами обменялся с соломенным чучелом: ломкими стали ноги, неуклюжими. Акрион спрыгнул на песок и, напрягшись, огляделся. Бежать!..

Но бежать было решительно некуда.

Их привезли в обширный зал размером с добрую конюшню. Ворота, через которые въехала повозка, были закрыты и заложены толстым брусом. Единственным выходом из зала оставалась невысокая арка. В проёме арки виднелся ослепительно-белый песок арены, и дальше – вздымающиеся ступенями зрительные ряды.

Вдоль стен зала стояли, как раскрашенные изваяния, солдаты – с копьями, щитами, в доспехах. Плохо. Даже если Акрион бросится очертя голову на арену, его убьют, метнув копьё. Да и потом, как бежать с арены? Там кругом толпа.

Безнадёжно.

Четверо рабов сгружали с повозки оружие: двое залезли наверх и подавали поклажу оставшимся внизу. Тускло звякали мечи – не тренировочные, настоящие, острые и лёгкие. Торчали из мешковины наконечники копий и трезубцев. Гудели, сталкиваясь, обитые бронзой щиты.

Рядом стояла ещё одна повозка, очень похожая на ту, в которой привезли Акриона и его товарищей. Из кузова по одному выпрыгивали лудии с хмурыми лицами. «Вторая команда, – догадался Акрион. – Враги».

– Венитэ! Стройся! – послышался окрик чужого ланисты, высокого худого старика. И тут же хрипло откликнулся Меттей:

– Стройся, мертвецы!

Послушные жестам хозяев, они встали один за другим, причём впереди Акриона, как всегда, оказался Спиро. Рядом выстроилась команда противников. «Сейчас выдадут оружие и доспехи, – Акрион подобрался, ощутив холод под ложечкой. – Прорваться к воротам? Нет; прикончат, пока буду отпирать. Бежать на арену? Там наверняка ещё больше солдат. Что делать, что делать, Аполлон?..»

Но рабы, взвалив свертки с оружием на плечи, остались позади лудиев. Солдаты подошли к ним, взяли под стражу. Ещё четверо солдат заняли места впереди строя, рядом с ланистами.

И все замерли.

Никто не шевелился, не давал команд. Будто бы приехали сюда, чтобы вот так выстроиться в две шеренги и стоять в молчании. Акрион почувствовал, что вот-вот лишится рассудка: из всего случившегося за день – да и за последние несколько месяцев – это нелепое ожидание было ужасней всего. Хуже одиночества, горше печали по дому, тяжелей морского путешествия и мучительней рабских колодок. «Может, вот он, знак Аполлона? – лихорадочно соображал Акрион. – Бог дарует время, чтобы я воспользовался заминкой и сбежал? Но как?! Впереди – солдаты, позади – солдаты, ворота заперты. Меча и щита нет. Похоже, оружие дадут только перед самым боем. Что же делать?..»

Снаружи бурлила толпа. Акрион вдруг сообразил, что шум точь-в-точь походил на тот, который он всегда слышал в скене, переодеваясь перед спектаклем. В прежние времена, когда жил, счастливый, не зная тайн и не совершая зла. От этого сердце стиснула такая тоска, что захотелось согнуться пополам и упасть на песок. И проснуться...

Да только это – не сон. Во сне приходят эринии, хлопают крыльями, пронзительно кричат, тянут когти. Каждую ночь. Каждую, каждую ночь. Нет, это не сон. Просто явь для Акриона теперь ещё страшнее сна.

В этот миг снаружи взвыли трубы. Застучал барабан. Все вздрогнули: даже солдаты, даже Меттей. Глашатай проревел что-то по-тирренски – слов опять было не разобрать – и ланисты двинулись вперёд, на арену. Лудии нестройно, неохотно переставляя ноги, зашагали следом.

Выйдя из-под арки, Акрион разом ослеп и оглох. Ослеп от солнца, от раскалённой белизны песка, от блеска золотых статуй. Оглох от грянувшего рёва тысяч зрителей, от грохота барабанов, пения труб. Моргая, он принялся оглядываться; такого зрелища видеть никогда не приходилось.

Театр был огромен. Округлой формы арена – неимоверных размеров, в сотню раз обширней привычной Акриону орхестры. Бесконечные, поднимающиеся к самому небу каменные скамьи театрона. Щедро украшенные изваяния в проходах, многие – со змеиными головами богов, прочие – с человечьими: должно быть, именитые правители Вареума. Сетчатая загородка вокруг арены высотой в дюжину локтей. Разноцветный тент над верхними рядами, натянутый на длинные, нависающие над зрительными рядами мачты.

И, конечно, люди. Кричат, свистят, топают, стучат по перилам, машут табличками, жуют орехи, пьют вино, спорят, делают ставки. Веселятся. Ждут ещё большего веселья, ждут боя. Крови.

Вновь запели трубы, и оглушительно, перекрывая шум публики, взревел глашатай. Теперь Акрион разобрал несколько слов: нечто напыщенное, про похороны, вечную славу и геройскую смерть. Прозвучали имена Меттея и Тарция, затем, кажется, чьи-то ещё. Зрители встречали каждое имя новым взрывом криков и свиста. В руках глашатая сияла, отражая солнце, большая медная воронка. Акрион слышал раньше об этом изобретении, которое тирренам вроде бы даровали боги. Звук самого слабого голоса благодаря хитроумному устройству становился невообразимо громким. В Элладе такими воронками не пользовались: актёры брезговали ими из-за того, что медный, гулкий призвук скрадывал интонации и портил игру.

Глашатай закончил речь, и музыка взвилась к безоблачному, сизому от жары небу. Незнакомый ритм, странная, прыгающая мелодия. Тиии-да, ти-да, та-та, тиии-да, ти-да, та-та… Люди принялись топать и вопить в такт. Акрион скрипнул зубами: звуки впивались в уши, барабаны стучали словно бы по самому черепу. А этот общий крик, голодный, жадный, гнусный! Тиррены действительно пришли посмотреть, как он будет умирать? Им такое нравится? Они хотят видеть, как он будет пропускать удар за ударом, а потом, весь в крови, упадёт, и его прикончат? Это у них вместо спектаклей?!

Акрион понял, что больше не боится.

Он был зол.

«Никто сегодня меня не убьёт, – подумал он, щерясь, точно одичавший пёс. – Я – Акрион Пелонид, царь Эллады. Одолею врагов, потом сбегу и вернусь домой. А, как сяду на престол, отправлю в Вареум лазутчиков, чтобы сожгли этот сраный театр дотла. О Аполлон, дай мне сил. Только не для бегства дай. Для боя».

Тем временем их процессия успела сделать круг по арене, вернуться к арке и вновь скрыться в зале. После яркого дня здесь было почти темно. Пока глаза Акриона привыкали к сумраку, солдаты протопали в угол и отперли низкую незаметную дверь. Из проёма потянуло сквозняком. Внутри темнели два округлых хода, ведущие в тоннели: налево и направо.

Бойцы чужой команды скрылись в левом тоннеле. Меттей, повелительно взмахнув рукой, шагнул в правый. Двое солдат прошли следом – пригнув головы, чтобы не потревожить гребней на шлемах.

– Живей! – донёсся из тоннеля окрик Меттея. – За мной!

Лудии повиновались. Акрион отчаянно заозирался: бежать?! Но сзади маячила ещё пара солдат, и большие ворота по-прежнему были на запоре. Спастись же бегством через арену смог бы лишь Кадмил с его способностью летать: не было иного способа преодолеть высокую сетчатую загородку, разделявшую воинов и зрителей.

Ветер, что сквозил из тоннеля, отчетливо пах мертвечиной.

Спиро, шедший впереди, оглянулся, сверкнул щербатой ухмылкой:

– Помрёшь героем, артист. Добро пожаловать в траханый Аид.

Стиснув зубы, Акрион нырнул вслед за Спиро в узкий, выложенный неровными камнями ход. По стенам горели редкие лампы, чадили, смердели гарью. Над головой нависал низкий дощатый потолок. Сквозь щели между досками то и дело тонкими струйками сыпался песок. «Мы под ареной? – Акриона передёрнуло. – Как же наверх попадём?»

И тут же увидел в расширившемся проходе вереницу кабинок, забранных решётками. Сбоку каждой кабинки громоздился механизм: зубчатое колесо, сцеплённый с колесом вал из цельного древесного ствола, натянутые канаты, блестящие от работы рукоятки. «Подъёмники, – догадался Акрион. – Киликий рассказывал. Чтобы актёры, как по волшебству, на орхестре появлялись… Тьфу – не актёры. Лудии».

– Стоять! – скомандовал Меттей. И снова: – Стройся!

Лудии вытянулись в ряд. Послушные жесту, подбежали рабы, изнемогающие под тяжестью свертков с вооружением. С лязгом и грохотом уронили свёртки наземь. Меттей принялся выбирать оружие и доспехи для каждого из подопечных, вполголоса давал советы. Рабы суетились, подбирали по длине мечи, помогали надеть броню, затягивали ремешки.

У Акриона свело живот. Если раньше в голове ещё жила маленькая, дурацкая надежда, что обойдётся без боя, то теперь стало ясно: не обойдётся. Всё было совершенно серьёзно. Их готовили к драке. К смерти.

Солдаты стояли тут же, опёршись на копья. Вполголоса перебрасывались пустыми, обыденными словами – о своём, о дежурствах, о строгом начальнике караула, о похлёбке, что ждали на ужин. Они были заняты службой: сопровождали лудиев на похороны. И, не задумываясь, проткнули бы копьём любого, кто попытался бы сбежать. Так же равнодушно, как сейчас болтали про казённую жратву и строгое начальство. Запросто.

Акриона хлопнули по плечу. Он вздрогнул, поморгал: Меттей стоял перед ним, угрюмо глядя из-под насупленных бровей.

– Тарций велел снарядить тебя рыболовом, – проворчал он. – Это не то, к чему ты привык. Так что придётся переучиваться на месте.

Подошёл раб, развернул свёрток, подал трезубец на длинном, в четыре локтя древке. Пока Акрион оторопело изучал странное оружие, больше похожее на увеличенную до нелепых размеров рыбачью острогу, ему бросили под ноги короткий кинжал – заржавленный, тупой даже с виду. Рядом с кинжалом на покрытый грязным песком пол шлёпнулся какой-то лохматый, спутанный свёрток.

Второй раб, тот, что нёс доспехи, подступил слева и принялся натягивать на руку Акриона длинный, доходящий до плеча стёганый рукав-наруч.

– Мастер Меттей! – не выдержал Акрион. – Я упражнялся с мечом!

Спиро, который стоял следующим в ряду, глумливо хихикнул.

– Я упрязнялься с мецом! – передразнил он тонким голосом.

Никто больше не засмеялся. Меттей поглядел на Спиро без выражения, потом вернулся взглядом к Акриону.

– Знаю, – сказал он. – Но кузен сказал вооружить тебя, как рыболова.

Он забрал у Акриона трезубец. Повернулся боком, встал в стойку – похожую на копейную, правая нога позади, левая согнута в колене, оружие смотрит вперёд и вверх.

– Держать – вот так.

Сделал выпад, другой. Ударил невидимого врага сверху.

– Колоть – вот так. В лицо. В ногу. За щит. В ногу. В лицо. За щит.

Тяжело дыша, вернул Акриону трезубец. Подобрал с пола свёрток, встряхнул. Лохмотья неожиданно и послушно развернулись в редкую сеть с шариками грузил по краям.

– Против тебя выйдет мирмиллон, – сообщил Меттей. – Бьётся коротким клинком, будет стараться подойти ближе и ударить. В начале боя постарайся набросить на противника эту (непонятное слово). Держишь в левой руке. Метать нужно вот так.

Сеть взлетела в воздух, звякнула грузилами о потолок, выбила песочную струйку. Раб, подававший оружие, невольно попятился, но поздно: сеть спеленала руки, окутала голову. Раб взбрыкнул коленями и с размаху сел на задницу.

Меттей подошёл, грубыми рывками освободил его от пут. Свернул сеть, швырнул под ноги Акриону.

– Если промахнёшься – не подбирай. Только потеряешь время. Бросил, и всё. Попал, не попал – забудь и дерись.

Раб, надевавший на Акриона доспехи, тем временем закончил с наручем и принялся пристёгивать наплечник. Увесистый, снабжённый квадратным бронзовым щитком, наплечник этот закрывал немалую часть обзора с левой стороны. В то же время, щиток вряд ли мог защитить от удара голову: едва доходил до уха.

«Справа такой же будет?» – с хмурой надеждой подумал Акрион.

Но раб, затянув ремешки, шагнул дальше, к Спиро. Стало быть, наплечник, наруч – и это всё? Все доспехи?!

– Главная твоя задача, – проговорил Меттей, – не подпускать противника на длину меча. У тебя нет щита. Уворачивайся, отпрыгивай, (непонятное слово). Мирмиллон скоро выдохнется.

Он глянул на Спиро:

– Слышал, крейке? С тобой то же самое... Да! Если сильно повезёт, и удастся накрыть сетью голову врага, по правилам вы победили. Добивать не нужно.

Акрион стоял, не веря в то, что происходит. Он раньше видел, как тренируются лудии-рыболовы, но одно дело видеть, а совсем другое – почувствовать всё на собственной шкуре. У него отобрали меч – единственное оружие, которым он мало-мальски владел – а взамен не дали даже обычного, нормального копья! В эфебии его учили обращаться с длинным копьём-дори. То были простые, строевые приёмы, но Акрион, возможно, справился бы и в единоборстве. Да только ему всучили дурацкий, неловкий трезубец с тяжким перевесом к острию. И бесполезный в бою с мечником кинжал. В довершение всего – чудовищно неудобная сеть, с которой вообще непонятно, что делать.

А вместо щита и шлема напялили грубый, толстый рукав, не защищавший ничего, кроме руки и мешавший согнуть эту самую руку в локте. И – верх издевательства – кусок бронзы, что прикрывал лишь плечо и шею, причём только с левой стороны.

В груди зародилось жжение. Как будто хотелось захохотать или разрыдаться, только сильней. Акрион глубоко вздохнул, сжимая древко трезубца. Дёрнул плечом, приноравливаясь к весу бронзового щитка. Ещё посмотрим, чья возьмёт. Я – царский сын и царь Эллады. Акрион Пелонид, герой Аполлона. Встань у меня на пути! Ну, давай! Встань, чтобы умереть!

Тем временем Меттей, видя, что все подопечные вооружены, занял место перед строем.

– Слушайте, бойцы! – крикнул он хриплым, словно бы заржавленным голосом. – Так вышло, что мой драгоценный кузен, консул Тарций в мудрости своей велел устроить вам первый бой сегодня. Вы можете думать, что не готовы. А я скажу: херня!!

Последнее слово Меттей выкрикнул так громко, что зазвенело в ушах. Обвёл взглядом лудиев. Лицо его было красным, злым.

– Херня это всё! – заорал он. – Вы никогда не будете готовы! Каждый раз, выходя на арену, будете думать, что не хотите умирать! И обсираться от ужаса, и звать маму. Так напомню вам, что вы дали клятву умереть за школу, и уже признали себя мертвецами!

Он замолк, нелепо мотая головой, будто кто-то невидимый дёргал его за нос. Лудии стояли понурившись, молча. Было слышно, как шумно сглатывает сосед Акриона. Не Спиро – тот стоял слева, не издавая ни звука, – а другой, с правого плеча.

– Нынче будете драться бок о бок, все одновременно, – продолжал Меттей, сбавив тон. – Дюжина вас, остолопов, против дюжины ланисты Фраксия Спурны. В начале боя каждый пусть найдёт себе противника и бьётся один на один. Поняли?

Лудии молчали. Кто-то в конце строя часто, с надрывом икал – как видно, от ужаса.

– Поняли, стало быть, – заключил Меттей. – И запомните две вещи, (непонятное слово), если не хотите, чтобы вас засекли насмерть после боя. Первое: не вздумайте, слышите, не вздумайте драться скопом, это против правил! Один на один. Здесь похороны, а не кабацкая свара.

«Один на один, – повторил про себя Акрион. – Ладно. Так даже лучше. Честный бой, сила против силы. Убью. Кто бы там ни оказался – убью. Другого выхода нет…»

Жжение в груди становилось всё сильней и нестерпимей. Хотелось двигаться, действовать. Драться.

– И второе, – Меттей прищурился, скривил, как от кислятины, рот. – Вы должны проиграть. Такова воля моего дорогого кузена. Это будет несложно, поскольку у Фраксия сильные воины, не чета вам. Так что запомните: получили рану, потекла кровь – на колено и палец вверх! Вам даруют жизнь, на похоронах публика жалостливая. Не вздумайте геройствовать, полудурки! Иначе ребята Фраксия вас разделают. Как жертвенных коз. Но и сдаваться с ходу нельзя, а то публике станет скучно. Поняли, мертвецы? Одно ранение, падаете на колено и палец вверх! А теперь марш по подъёмникам!

Акрион подобрал сеть, взвалил на плечо. Грузила стукнули по лопаткам. Кинжал он заткнул за широкий пояс, затянутый поверх набедренной повязки – больше на теле, кроме смехотворной брони, ничего не было.

Бред. Немыслимо. В бою нужен шлем и поножи. А главное – щит! Какой поединок без щита?! Чем отбивать меч, как теснить врага, как его оглушить? Сетью, что ли, перед носом размахивать, чтобы со смеху упал?.. Акрион оглядел прочих лудиев. Всем, кроме него и Спиро, выдали щиты: мирмиллонам – большие, от колена до шеи, скутумы, гопломахам – эллинские круглые асписы. Как раз такие, с какими обучали сражаться в эфебиях.

«Меттей велит сдаться, – вилась в голове назойливая, ядовитая мысль. – Сдаться, как подобает послушному рабу. Сдаться и остаться в живых. Чтобы жрать ячмень с бобами, рубить чучела и выходить на арену. Чтобы убивать, пока меня самого не убьют. Как раба. Меня – царского сына».

Внутри всё звенело от напряжения. Акрион забрался в клетушку подъёмника, дощатый пол дрогнул под ступнями. Рядом встал Спиро. В руках у него тоже был трезубец. Сеть свисала с шеи, как свадебное ожерелье, кинжал куда-то запропастился. Спиро поймал взгляд Акриона и захихикал – будто козёл заблеял.

– Это тебе не чучелам жопы драть, пацан, – проговорил он, шепелявя сильней обычного. – Сейчас все с Аидом повидаемся.

Рабы подошли к механизмам, взялись за ручки в ожидании сигнала. Меттей поглядел на них вскользь, открыл рот, собираясь отдать приказ, но, видно, вспомнив что-то, вполголоса обратился к одному из солдат. Тот выслушал, утирая вспотевший под шлемом лоб. Повёл плечом, невнятно ответил.

Акрион скрипнул зубами.

– Справлюсь, – сказал он негромко, но твёрдо. – Все справимся.

Спиро издал булькающий звук.

– Ты совсем дурак, что ли? Поверил Меттею, что нас пожалеют и отпустят? Врёт он всё, архидия. На похоронах тирренам нужны жертвы. Проводники в мир иной, чтобы покойнику было не скучно в одиночку. Ни хера они нас не пощадят. Только не на похоронах.

В тёмной, душной клетушке, кажется, потемнело ещё сильней, и совершенно нечем стало дышать. Акрион, борясь с мгновенным этим удушьем, хотел возразить Спиро, спросить, откуда он знает про тирренские похороны. Но тут откуда-то издалека – сверху, с арены – послышался долгий звук трубы.

– Поднимай! – заорал Меттей.

«Нет! – выкрикнул Акрион. – Стойте! Так нельзя! Это неправильно!»

Он на самом деле это выкрикнул – молча, в уме. Не произносить же такое вслух, чтобы доставить всем удовольствие. Особенно Меттею и Спиро.

Рабы налегли на рукояти. Подъёмник дёрнулся и поехал вверх.

Спиро хмыкнул:

– Если твой Гермесик ждет момента, чтобы тебя спасти, можешь ему шепнуть, что сейчас самое время.

Механизм скрипел жалобно, как будто оплакивал заранее тех, кто поднимался в клетушке.

– Нам конец, если ты не понял, – добавил Спиро и вдруг нервно зевнул – как кот, широко раззявив пасть.

Над головой со стуком откинулась крышка. Полились струйки песка. Акрион зажмурился, чтобы защитить глаза, а, когда снова открыл их, увидел арену.

Публика ревела. Звук этот, казалось, сдавливал со всех сторон, выжимал, словно мокрую губку. Зрители махали руками, орали, улюлюкали. Лица, обращённые к арене, были разными – мужскими, женскими, юными, зрелыми, бледными, смуглыми – но каждое светилось одной и той же радостью. Радостью от грядущего кровопролития.

Акрион за пару мгновений обвёл их всех взглядом, а затем глаза его устремились вперёд, туда, где, вытянувшись в цепь, стояли лудии ланисты Фраксия. Дюжина бойцов, которым предстояло сегодня сойтись с командой Меттея – Акрион уже видел их мельком во время общего шествия, но тогда всё его существо занимали мысли о побеге. Теперь же он мог рассмотреть противников как следует.

У них было то же самое вооружение – щиты, мечи, копья, даже трезубцы – и та же броня, что у товарищей Акриона. Но сразу становилось ясно: эти – настоящие воины. Опытные убийцы, прошедшие через несколько десятков игр. То, как они стояли, смотрели, даже то, как дышали; во всём чувствовалась спокойная уверенность бывалых хищников. Уверенность в том, что не их сегодня унесут мёртвыми с арены.

И они были здоровенными. Акрион только сейчас понял, зачем его кормили до отвала и тренировали до упаду: чтобы стал вот таким, с руками-брёвнами, ногами-колоннами, с мощной грудью и непробиваемым животом. Поликлет, ценивший юношескую грацию, никогда не стал бы ваять кабаньи туши тирренских лудиев. Но этих чудовищ не заботила красота. Их делом была смерть.

Справа мелькнуло что-то белое. Шум, как по команде, утих. Акрион покосился и увидел пожилого, обрюзгшего тиррена в светлой тоге, поднявшего длинную, выкрашенную белилами палку. «Судья, – сообразил Акрион. – Сейчас начнётся…»

– Бойцам сойтись! – гаркнул судья и опустил палку, как бы прочертив воображаемую линию между командами.

Труба испустила протяжный, оглушительный вой. Барабаны зарокотали, словно переговариваясь: тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та. Трубы подхватили ритм, музыка полетела над ареной, быстрая, угрожающая. Лудии Фраксия тронулись с места и, шагая в ногу, принялись надвигаться на команду Акриона. Толпа подняла гвалт, что-то выкрикивал глашатай с воронкой, и от страшного шума мутилось в голове едва ли не больше, чем от страха.

Акрион неотрывно смотрел на того, кто приближался к нему: массивного, коренастого мирмиллона. Огромный щит закрывал воина от глаз до колен, тускло сиял на солнце готовый к удару меч. Глухой круглый шлем с гребнем желтел начищенной бронзой. «Как такого победить? – пронеслось в голове. – Или хотя бы ранить? Он же весь за щитом, как за стеной…» Мирмиллон подобрался уже так близко, что можно было разглядеть бесчисленные зарубки на поверхности шлема. «Дай сил, Аполлон, – беспомощно подумал Акрион, перехватывая трезубец, как эллинское дори, чуть позади середины. – Дай сил хотя бы понять, что делать. Драться для виду, чтобы пощадили? Или пощады всё равно не будет? Тогда что ж – убивать? А потом?..»

Барабаны грохотали, мешали думать. Тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та.

В этот миг метнулся вперёд Спиро. Гопломах, подступавший к нему, сделал выпад копьём, но Спиро увернулся и одним прыжком оказался позади врага. Опутал сетью наконечник копья. Ушёл от удара щитом. Заехал трезубцем по шлему гопломаха. Всё вместе заняло каких-то пару мгновений.

Затем на Акриона напал мирмиллон.

Он вдруг оказался совсем рядом. Коротко, быстро кольнул из-за щита. Акрион едва успел отскочить, мирмиллон ударил ещё: сбоку, сверху, снова сбоку. С каждым ударом он подвигался ближе, наседал. Акрион отпрыгивал назад, держа перед собой трезубец. Древко скользило в потной ладони, тройной наконечник перевешивал кпереди. Оружие было неповоротливым, непослушным. Не для одной руки.

Мирмиллон внезапно скользнул вбок, рубанул широко, с размаху, целясь в плечо. Акрион отшатнулся, потерял равновесие, еле устоял. Шагнул в сторону и сощурился: солнце полыхнуло в глаза. Ослеплённый, он в отчаянии взмахнул сетью, надеясь, если не пленить врага, то хотя бы выиграть время.

И попал.

Сеть зацепилась за меч, спутала руку мирмиллона. Тот задёргался в попытках освободиться, но тщетно: только грузила бряцали по щиту. «Есть! – сверкнула мысль. – Теперь он мой! Безоружный!» Акрион потянул сеть, отводя трезубец для мощного удара. Он забыл про сомнения, про слова Меттея о пощаде, про слова Спиро о том, что Меттей врёт. Хотел только скорей поразить врага, воткнуть железо в открывшийся бок. Сейчас! Сейчас!

Забывшись, он рванул сеть изо всех сил. Но мирмиллон внезапно бросил упираться. Пользуясь тем, что Акрион тянул его к себе, подскочил вплотную, держа огромный щит перед собой, как таран. Щит плашмя врезался в грудь Акриона, выбил дух. Трезубец, жалко звякнув по дубовой доске, вырвался из руки и улетел куда-то в сторону. Акрион пробежал несколько шагов, едва успевая переставлять ноги. Растерянно огляделся.

И понял, что проиграл бой.

Трезубец валялся в дюжине шагов справа от него, наполовину занесённый песком. Рядом, то и дело наступая на древко, дрались Спиро и его противник, гопломах. Акрион рванулся было к трезубцу, но мирмиллон угадал намерение и в два быстрых шага преградил путь. Лёгким, небрежным движением сбросил с меча сеть. Поддел ногой, отшвырнул подальше. И, враскачку, словно вбивая ноги в землю на каждом шагу, пошёл на Акриона.

Акрион вспомнил про кинжал, который заткнул за пояс перед выходом на арену. Каким-то чудом кинжал до сих пор не выскользнул. Жалкий клинок длиной в две ладони едва ли способен был помочь против тяжеловооружённого мирмиллона с его щитом. Но больше ничего не оставалось. Акрион взял кинжал, как учил Горгий – лезвие плашмя, большой палец сверху. И, выставив перед собой руку, защищённую наручем, пошёл навстречу смерти.

Тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та.

Мирмиллон не замедлил шага. Только поднял щит выше, закрывшись почти полностью. Трезубцем можно было бы попытаться уколоть его в незащищённую ступню или ударить сверху, но кинжалом? Акрион в отчаянии закружил около мирмиллона, надеясь зайти со спины. Бесполезно: тот просто поворачивался, всё время держась лицом к Акриону. То и дело с молниеносной быстротой жалил мечом из-за щита, заставляя отпрыгивать. В какой-то миг после такой атаки он замешкался. Опустил щит ниже подбородка, открыл шею. Ловя возможность, Акрион метнулся вперёд, выставив кинжал, но что-то заплело ноги, и он грохнулся на песок.

Сеть. Это была его же проклятая сеть.

Огромная фигура закрыла солнце. Мирмиллон пнул по руке, выбил кинжал. Акрион дёрнулся было, чтобы перекатиться, уйти – но враг наступил на грудь, выдавливая из лёгких воздух. Акрион захрипел. Принялся сучить спутанными лодыжками, бить кулаком по жёстким поножам противника. Впустую: тот был огромен, тяжёл, неколебим. Красуясь перед публикой, мирмиллон подбросил меч, перехватил его остриём книзу. Замахнулся.

Кто-то налетел на него сбоку, сбил с ног. Повалил навзничь. Вскочил, приставил трезубец к горлу.

Спиро!

Сеть наконец-то удалось сбросить. Тяжело дыша, Акрион поднялся. Подобрал кинжал. Подобрал сеть – чтоб ей в Тартар провалиться. Подскочил к мирмиллону и набросил сеть на голову поверженного врага.

«Если удастся накрыть голову, по правилам вы победили. Добивать не нужно».

Тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та. Зрители вопили так громко, что почти заглушали барабаны, но рокот пронизывал воздух, отдавался в животе. Заводил. Будоражил.

– Победа! – не слыша себя, заорал Акрион. – Мы победили!

Спиро сверкнул глазами из-под пыльных спутанных волос. Костяшки его кулаков были разбиты в кровь, рёбра ходили ходуном. Трезубец упирался средним остриём в кадык мирмиллону, и тот лежал, не шевелясь. Лишь тянул вверх руку с выставленным указательным пальцем: молил о пощаде. Меча не было видно; выронил, должно быть, при падении. Позади виднелся лежащий без движения гопломах – противник Спиро. Нелепо вывернутая рука со щитом мёртво покоилась на песке. Рядом в луже крови валялось копьё.

– Остановить бой! – раздалось позади.

Акрион обернулся. Судья в белой тоге махал в воздухе палкой. Ко рту он приставил воронку, которую отобрал у глашатая, и голос звенел оглушительной медью.

Барабаны и трубы нестройно замолкли. Публика притихла, слышались только отдельные выкрики, которых Акрион не понимал. Лудии, сражавшиеся парами, опустили оружие и замерли, окружённые клубами поднятой в драке пыли.

Судья подошёл к Акриону и Спиро.

– Против правил! – закричал он, тыча палкой Спиро в грудь, отталкивая его от поверженного мирмиллона. – Против правил! Один на один!

Спиро скривил губы. Мирмиллон сбросил с лица сеть и, тяжело опираясь на щит, поднялся на ноги. Акрион невольно отступил на шаг. Сжал рукоять кинжала, спрятал клинок за бедро.

– Вон с арены! – скомандовал судья, обращаясь к Спиро, и указал палкой под арку. – Иди к ланисте. Получишь плетей от солдат! Кто нарушил правила – того секут плетьми. Понял? Ступай.

Спиро помедлил. Бросил трезубец под ноги судье. Повернулся и сделал шаг. Один-единственный. Больше не успел.

Мирмиллон качнулся всем корпусом, тяжеленный щит взлетел в воздух. Дубовая, обшитая кожей кромка угодила Спиро в затылок. Раздался тупой, тошнотворный стук.

Спиро рухнул лицом вниз и остался лежать без движения.

Зрители взорвались воплями.

Ноги Акриона вдруг стали сильными, а руки – лёгкими. Ноги сами подскочили к мирмиллону, а рука вонзила кинжал. В глазное отверстие шлема, без промаха.

Клинок вошёл до середины и застрял. Акрион отпрыгнул, а мирмиллон медленно, будто движение было для него невыносимо тяжёлым, дотянулся до головы, выдернул кинжал и, пуская тонкую, с брызгами струю крови, упал рядом со Спиро.

Воздух вдруг стал жёстким и твёрдым, будто Акрион очутился внутри бриллианта. Мгновения тянулись неторопливо, и глаза успевали замечать множество мелочей, не видных до этого. Распоротая ткань наруча, куда, верно, достал клинком мирмиллон. Вонзившийся в землю меч неподалёку. Рисунок древесных волокон на рукояти трезубца. Родимое пятно у Спиро подмышкой. Кровь на краю огромного щита. Небрежно выбритая, дряблая шея судьи. Солнечный блик на клинке копья. Дрожащие от ветра пучки перьев, венчавшие шлем погибшего гопломаха.

Что-то хорошо знакомое, большое, горячее повернулось в груди. Сила. Она вернулась к Акриону – будто и не пропадала. Сила просилась на волю. Хотела смерти. Чужой смерти. Хорошей, правильной, нужной смерти. Да. Да.

Судья, кажется, что-то кричал – то ли Акриону, то ли другим бойцам, то ли публике. Что-то про дерзких крейке. Про тех, кто нарушает правила благочестивых игр, посвященных похоронам. Кажется, он требовал справедливости. Справедливости хотел и Акрион: он жаждал справедливости, хотел упиться ею, омыть лицо, обагрить руки.

И ещё было что-то про честный бой. Бой для нарушителя. Дальше Акрион бросил разбирать. Тирренские слова мешались в голове, теряли смысл. Кроме того, были другие звуки. Громче. Важнее.

В ушах снова и снова раздавался стук, отвратительный, глухой: мирмиллон бил щитом по затылку Спиро. Слышался и другой звук, страшный, влажный хруст: разбойник отрубал голову Кадмилу. Ещё звук, тихий, но от этого не менее жуткий: лопалась кожа и расступалась плоть Ликандра под остриём ксифоса. Акрион слышал, как ломались позвонки Менея, как дробились кости Евтида, как хрипели эфесские стражники. Слышал смерть.

И всё это тонуло в рокоте оживших барабанов. Тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та.

Он вдруг очутился один. Все остальные отбежали прочь, образовав круг. Рядом был меч – клинком в земле. Был труп со щитом, зажатым в мёртвой руке. Акрион подхватил меч, прыгнул к убитому. Рванул щит, окованный бронзой эллинский аспис. Мертвец держал цепкой хваткой. Дай! Взмах мечом: отлетели отрубленные пальцы. Щит остался у Акриона. Рука с трудом протиснулась в кольцо с изнанки асписа – мешал распоротый наруч.

– Бойцам нападать! – далёкий, смутный крик. – По одному!

Сила, тлевшая в груди, ярко вспыхнула.

Здесь не было невиновных. Не было. Каждый заслуживал наказания.

Первый – мирмиллон – поднял меч, обежал кругом Акриона, подпрыгивая, мерзко рисуясь перед зрителями. Щит у него был большой, как у того, кто убил Спиро. Акрион выжидал, хотя сила в груди обжигала, требовала красного, свежего, сладкого. Мирмиллон ринулся в атаку, ударил щитом, но Акрион, скрипя зубами от ненависти, подставил свой аспис. Отшвырнул врага. Падай! Ну! Тот попятился, раскинул руки, чтобы удержать равновесие. Открылся на миг потный, заплывший от обильной кормёжки торс. Акрион метнулся, вложив в бросок всю кипящую силу. Х-ха!! Мирмиллон повис на мече. Остриё вышло из левого бока, измазанное в крови и жёлтом жире. Готов! Да! Да!!

Гулкий шум ударил по ушам: зрители ликовали. Акрион выпустил рукоять меча, отшатнулся, предоставив мирмиллону падать, содрогаться, умирать. Наказан. Готов. Но этого мало, нужно наказать прочих. Хорошо, что к нему уже шёл другой. Гопломах.

Акрион в два прыжка оказался возле мертвеца, у которого отнял щит. Подобрал копьё – такое же, как у противника, доброе эллинское дори. Нацелил на шлем гопломаха – блестящую маску, гнусную рожу с провалами глазниц. Ты будешь наказан, жестоко, немедленно. Сейчас же. Иди, иди сюда, сволочь!

Они закружили, выставив копья, почти скрещивая их, ловя малейшее встречное движение. То и дело каждый совершал короткий, пробный выпад и тут же отдёргивал оружие. Гопломах напал первым. Крикнул, резко сбил древком копьё Акриона книзу и тут же, на обратном движении, ткнул наконечником вперёд и вверх, целя в голову. «Нет!» Акрион в последнюю долю мгновения повернулся. Удар, скользнув по щиту, пришёлся в бронзовую пластину наплечника.

«Повезло! Боги помогают!» Акрион оскалился от ярости. Напрягся всем телом, метнул копьё. Со всей силы, что кипела в жилах. Гнев! Вышло неудачно: наконечник проткнул врагу бедро. Тот глухо заорал внутри шлема, упал на колено, выронил копьё. Поднял руку с дрожащим выставленным пальцем. Пощады? Ему?! Акрион подскочил, зажал ручку асписа, крутанулся вокруг оси, ударил ребром щита по шлему – сокрушительно, страшно. Крик оборвался. Гопломах повалился на песок, выставив перед собой напряжённые, выпрямленные в локтях руки с уродливо сведёнными щепотью пальцами. Несколько раз кивнул головой в смятом шлеме, словно соглашаясь с кем-то незримым, и распластался по песку.

Акрион подобрал его копьё. Рука ещё гудела от удара, но щит остался цел. Ничего не было слышно, кроме шума толпы. Толпа. Сборище визжащих свиней. Свиньи с червями вместо мозгов. Они тоже виновны, виновны больше всех. И до них он доберётся. Как можно скорее. Только закончит здесь, на арене.

Мелькнула тень над головой. Акрион машинально взмахнул копьём. Тень окутала наконечник, рванула оружие из руки. Акрион от неожиданности выпустил древко. Заревел дико, как зверь. Сеть! Опять она! Оставили без копья, снова обезоружили! Тень свистнула над головой во второй раз, но он был настороже, увернулся, и сеть улетела куда-то за спину, не причинив вреда.

Вот он, соперник. Рыболов, худший из всех. Акрион ринулся вперёд. Плевать, что нет копья. Раздавлю щитом. Порву зубами. Забью в землю. Не уйдёшь!

Но рыболов оказался проворней. Ушёл от Акрионова прыжка и принялся молотить трезубцем: справа, слева, наискось, тычком. Бил древком, как дубиной, вращал оружие, чтобы обрушить со всего маху. Он был огромным – выше Акриона – и не жирным, как прочие лудии, а крепким, мускулистым. Невообразимо ловким и сильным. Акрион хрипел от ненависти, пятился, закрывался щитом. Трезубец лязгал о бронзу. Зрители кричали, неистовствуя, чуя: вот оно, ради чего пришли! Самое славное! Самое весёлое! Не просто убийство – зрелище.

Акрион отскочил, чтобы выиграть расстояние, найти потерянное дори. Но рыболов прыгнул к нему, не отставая. Ударил внезапно, сверху, пользуясь огромным ростом. Акрион судорожно взмахнул щитом, кое-как отбил трезубец: острия царапнули кожу на голове. Копья всё не было под ногами. Не было! Аспис вдруг стал тяжёлым, неподъёмным. Колени, мгновение назад напоенные злобной силой, дрожали от натуги. В голове шумело, и это был не тот шум, что издавали зрители. С каждым мигом Акрион делался слабее.

Так же, как слабел его гнев.

Он словно бы перегорел, как лампа, в которой кончилось масло. То же чувство испытываешь после четверти часа у алтаря Аполлона. Только бог даёт блаженство, а Акрион чувствовал лишь боль. Болели избитые, перегруженные мускулы. Болели стёртые ноги, горела кожа ладоней, саднили лёгкие. Словно боги взглянули на него, одарили силой, а теперь…

Теперь отвернулись.

Гнев сделал кровь ядом, и этот яд медленно убивал Акриона. Лишал воли, растекался по членам, претворял плоть в камень.

Он в очередной раз отразил щитом трезубец. Ударил изо всех сил, вскрикнув от отчаяния. Рыболов попятился, перебросил оружие в левую руку, потряс ушибленными пальцами. В тот же миг Акрион увидел под ногами вожделенное дори. Нагнулся, чтобы поднять.

И упал.

Хотел вдохнуть – и не смог. Хотел встать – не сумел. Только и хватило сил перекатиться на спину и смотреть.

Рыболов шагнул к нему: опасливо, пружинисто, думая, видно, что это – уловка. Осмелев, прокрутил в воздухе перед собой трезубец с погнутыми, затупившимися остриями. Замахнулся было, но скривил лицо. Опустил оружие, навёл Акриону в горло. Остриё надорвало кожу, по шее побежала струйка крови.

Тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та… Тамм.

Барабаны замолкли – разом, будто барабанщиков застрелили из луков.

– Жизнь или смерть? – прокричал рыболов грубым, сорванным голосом, обращаясь к толпе.

– Тезери! – выкрикнул кто-то из театрона. «Убей», – понял Акрион. Тут же десятки голосов поддержали: – Тезери! Те-зе-ри! Те-зе-ри!!!

Они кричали радостно, с ликованием, так же, как всего пару месяцев назад толпа во дворце кричала: «Акрион! Акрион!»

«Федру жаль, – подумал Акрион вдруг. – И Киликия. Помоги им, Аполлон. Раз уж мне не помочь».

Рыболов медленно, не торопясь отвёл для замаха трезубец. Всех лудиев учили красиво наносить последний удар. Как-никак, для этого зрители шли в театр.

«А всё-таки я сделал по-своему, – подумал Акрион почти спокойно. – Я не раб, я свободен, я сделал всё по-своему. Я – царский сын и царь Элла…»