Правда выше солнца

☤ Глава 6. Кто желает идти за царём?

Вареум. Предпоследний день месяца гекатомбеона, три часа до восхода. Мгла перед рассветом.

Акриону снова снились эринии. В этот раз он не проснулся, потому что вампирши, против обыкновения, не нападали, а просто сверкали глазищами из темноты, прячась вокруг. Словно ждали чего-то. Так гиены окружают издыхающего льва в ожидании, когда можно будет наброситься. Он смотрел на них, ловя движения уродливых теней во тьме, угадывая кошачье мерцание зрачков.

Потом, хвала богам, растолкал Кадмил: пришёл черед сторожить Меттея, чтобы не сбежал.

Акрион почти с благодарностью кивнул Кадмилу, принимая стражу. Закутался в роскошную, лилового цвета тогу, которая пахла благовониями и чужим потом, сел под окном на стул и принялся размышлять, глядя на жирную спину прикорнувшего в углу Меттея. Единственную кровать занял Кадмил – храпел, лёжа вверх лицом, открыв рот, словно собирался поведать потолку самые важные тайны. Третьи сутки подряд они жили в этой маленькой комнатёнке на постоялом дворе, и Акрион давно перестал задаваться вопросом, подобает ли богу храпеть, как обычному смертному. Почему бы, собственно, и нет?

Бог может умереть.

Богу можно прострелить сердце и отрубить голову.

И он всё равно оживёт, а затем придёт и поможет тогда, когда помочь уже невозможно.

Ну так отчего бы ему не храпеть, богу-то?

На улице протяжно заорали. Пьяный голос во всё горло распевал хвалу Тинии, моля об игорной удаче. Если, конечно, Акрион верно понял намозолившее слух тирренское наречие. В любом случае, Тиния не мог пропустить такую громогласную молитву, разве что был глухим. Пение длилось недолго: закричала пронзительно женщина, затем раздался сочный звук, который, раз услышав, не спутаешь ни с чем – шум выплеснутых помоев. Пьяный ругнулся и, неровно шаркая сандалиями, удалился, а женщина выпалила ему вслед ещё с десяток неизвестных Акриону слов, после чего завалилась, верно, обратно в постель, не тратя попусту драгоценные часы предутреннего сна.

Акрион вздохнул. Тронул рукоять меча, что покоился на коленях и, казалось, тоже спал в обтянутых кожей ножнах. Это был его меч, тот самый ксифос, полученный от Кадмила в Лидии – сколько? Год назад? Десять лет? Да нет, и трёх месяцев не прошло. Потом напали разбойники, отобрали волшебный ксифос и Око Аполлона, продали Акриона в рабство. А теперь Кадмил вернул всё утраченное – и меч, и Око, и свободу. «Благодолен! Бездолен не будет он в грозе грядущих зол!» – вспомнились стихи Софокла. Акрион покачал головой. Похоже, он и вправду благодолен, ведомый самим Гермесом, охраняемый самим Аполлоном.

Какой стыд, что он мог хоть на миг усомниться в богах. Какой стыд, что боги стали свидетелями его сомнений. Не могли не стать: они же всеведущие. И какое облегчение, что Аполлон вместе с Кадмилом нашли в сердцах довольно милосердия, чтобы его простить…

Наверное, так полагалось бы думать.

Но отчего-то он не чувствовал ни стыда, ни облегчения. Словно сердце переполнилось всем, что довелось испытать за последнее время. Порой казалось, что он всё ещё лежит на смердящем кровью песке, слыша рёв толпы и ожидая смерти. «Должно быть, потом станет легче, – думал Акрион. – Дома, в Афинах. Когда вернусь, когда займу своё место. Когда сделаю всё по-своему».

На улице снова раздался крик: стражники, обходя улицы, возвещали время. Акрион поморщился. Он устал от Вареума. Устал от его народа, порочного, шумного, кровожадного, поклонявшегося жестокому богу. Устал от изнуряющей духоты, от жёлтой пыли, которая денно и нощно витала в воздухе, проникала под одежду, пятнала кожу, скрипела на зубах. Устал от того, что все вокруг хотят его убить. И он тосковал по дому. Аполлон милосердный, как же он тосковал! Акрион закрыл глаза, чтобы не видеть убогой комнатки с заплёванными стенами. Хотелось на миг вызвать в памяти солнечный тихий дворик в Афинах. Самый лучший, самый родной дворик, квадратный перистиль отчего дома…

У него получилось.

Распахнулось над головой афинское небо. Повеяло оливковым дымом, сытным духом готовых лепёшек, крепким запахом курятника. Вот солнце встаёт над домами, подмигивает из-за Акрополя, играет бликами на шлеме Афины, на луке Аполлона. Вот чайка замерла в небесах, неподвижно раскинув крылья, сверкая белым животом. Шелестит под сонным ветерком куст рододендрона, тявкает дворовый пёс. Из глубины дома слышен голос Федры. Такис пришёл с рынка, хромает через двор с корзинкой, полной овощей. Откуда-то сверху тенькает кифара: Киликий, по своему обычаю, сидит на крыше, наигрывает мелодии, пока жара не погонит вниз, в андрон, к Сократовым свиткам…

Но тут же возник перед глазами другой дом, другой перистиль. Строгие колонны, мелкий песок, солнце глядит сквозь листву деревьев на Царском холме. Мать – настоящая мать, Семела – ведёт Акриона за руку к алтарю Гестии. Они преклоняют колени, Семела сыплет на курящийся алтарь прозрачные, как слёзы, зёрна ладана. Негромко запевает:

Средь святых святую владычицу Гестию восславим!

О ты, Олимпа и земли царица,

ты владеешь срединным лавром пифийским,

Святыми плясками правишь ты в храме высоковратном,

Радуясь в сердце пророчествам и златой Аполлона кифаре,

Когда бог, веселясь, на лире на семизвучной бряцая,

Гимнами почитает бессмертных!

Маленький Акрион подтягивает, как умеет, оканчивает вместе с матерью строчки. Струится, омывая статую Гестии, ладанная дымка. Солнце поднимается выше, молитва замирает на устах Семелы, она поднимает голову, вслушивается, будто бы ждёт чего-то. И ожидание её вознаграждается. Слышатся тяжёлые шаги, знакомые шаги. Мать вздрагивает и жмурится, невольно вжимая голову в плечи. Акрион оборачивается, чтобы встретить взгляд отца…

На улице вновь кто-то закричал – хриплым, безобразным голосом.

«Проклятый город, – со злостью подумал Акрион. – Проклятые тиррены. Ни часа в тишине».

Побеспокоенный, звучно всхрапнул Кадмил, брыкнул нетерпеливо ногой, перевернулся набок и засопел под нос, досматривая, верно, какой-нибудь небывалый сон. Что, интересно, может сниться богу? Уж наверняка не вампирши и не бледные цветы загробного мира. Быть может, он видит во сне родителей? Величавого Зевса, кроткую Майю? Боялась ли она Зевса? Вряд ли; скорей уж, опасалась мести ревнивицы-Геры.

Меттей в своём углу тоже завозился, простонал, отмахнулся от дурного сновидения. Акрион напрягся, готовый в случае чего дать отпор – всё-таки ланиста был бойцом, пусть старым, пусть пленённым и сломленным, но всё ещё опасным. Однако Меттей, как и Кадмил, не проснулся. Акрион вытянул затекшие ноги, поправил меч на коленях и тихо вздохнул.

О, Афины. О, Федра, о, Киликий. Хотелось прямо сейчас бежать в порт, наняться гребцом на первый попавшийся лемб и, не щадя спины, грести несколько недель кряду, пока судно не придёт в Пирей.

Но оставалось ещё одно важное дело. Необходимое.

И Акрион в сотый раз принялся обдумывать план.

Темнота выцвела, уступила место рассветному полумраку. Улица наполнилась суетливым городским шумом. Солнечный луч протиснулся сквозь окошко под потолком, мазнул по стене и угас – должно быть, утро было облачным. Внизу, на кухне зазвенел, упав, медный котёл, послышалась брань. В соседней комнате кто-то тихо стонал, и было неясно, от боли или от похоти.

Акрион думал. Искал слабые стороны. Подгадывал, что могло пойти не так. Выходило неутешительно: план весь состоял из слабых сторон, и всё подряд могло пойти не так. Начиная с той страшной ночи, когда погиб Ликандр, Акриону не раз приходилось рисковать. Он пришёл во дворец к матери-колдунье. Несколько раз пересёк море на утлой лодке. Притворился вражеским лазутчиком перед лидийцами. Сдался на милость Горгия, чтобы переступить дворцовый порог в последней попытке вернуть материнскую любовь. Пробрался в храм Артемиды и украл священный курос. Летел по небу, осыпаемый стрелами. Сражался на арене против целой команды воинов.

Но тогда у него не было выбора…

На кровати зашевелился Кадмил. Потянулся; негромко, раздражённо застонал. Какое-то время он лежал, вяло растирая шею и мерно, по очереди сгибая ноги в коленях. Потом зевнул, слез с ложа и поплёлся вон из комнаты. Босые подошвы шлёпали по грязному полу.

Меттей тоже пробудился. Повозившись, сел в своём углу и принялся глядеть в стену. Он весь прошлый день просидел так и, похоже, не собирался говорить ни слова. Что ж, его право.

Акрион снова погрузился в размышления.

…Да, тогда у него не было выбора. А сейчас он мог просто сбежать в Элладу, чтобы там начать всё заново. Снова слушаться Кадмила, снова идти туда, куда направят, делать то, что скажут. Царский сын. Царь Эллады. Да. Ничего зазорного, конечно, нет в том, чтобы повиноваться богам. Но только не пора ли начать думать самому? И делать что-то самому.

«Сколько уже крови пролито, – мелькнула мысль. – Не навредить бы ещё сверх того». Акрион покачал головой. Верно; пришлось совершить много зла. Он умертвил отца. Стал виною смерти матери – как ни крути, это так. Загубил немало других людей: в Эфесе, в Афинах, здесь, в Вареуме. Но притом всякий раз исполнял чужую волю – волю Семелы, волю Аполлона… да хоть волю эдиторов в тирренском театре смерти. Так, может, хватит действовать по указке? Может, пришло время брать жизнь в собственные руки?

Разве не сказал Кадмил, что богам угодно, когда люди сами совершают выбор? Не зря ведь Аполлон преподал Акриону этот урок. Лишил наставника, позволил попасть в рабство, заставил биться за жизнь. Будто дал понять: боги не станут оберегать от всех напастей, ты сам должен идти вперёд и бороться с судьбой.

И сейчас Аполлон ждёт, что герой сделает следующий шаг.

Акрион прислушался к себе. Беззвучный голос молчал. Да и неудивительно: ведь Сократ говорил, что даймоний лишь отклоняет от зла, «а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет». К добру человек стремится сам по себе, потому что такова его суть.

Нужно избавить Элладу от правления предательницы.

Нужно искоренить гнусную алитею.

Нужно исполнить волю Аполлона.

Это и было добро. Правда, Акрион не ощущал ко всему этому стремления. Им владела тоска по дому, глодала сердце ненасытная вина перед родителями. Звучал в ушах рёв толпы – «тезери, тезери!» – и, стоило закрыть глаза, чудились умирающие лудии. Сражённые его рукой. Всё это делало сердце нечувствительным, ни для чего больше не оставляло места в груди. Но царь и не обязан повиноваться сердечным порывам. Царь обязан делать то, что должно.

То, что выбрал для себя сам.

Хлопнула дверь: вернулся Кадмил. Не с пустыми руками вернулся, с едой – должно быть, успел заглянуть на кухню. Божий посланник ногой подвинул к кровати шаткий стол, поставил облезлую амфору, рядом утвердил голову сыра. Достал из складок тоги диковинный блестящий ножик, разделил сыр пополам. Улёгся на кровать, отхлебнул из амфоры.

Акрион покосился на Меттея. Ланиста всё так же сидел в углу, не шевелясь, глядя пустыми глазами перед собой. Сбегать или нападать он явно не собирался. Акрион накинул через плечо перевязь с ножнами, подвинулся к столу. За время, проведённое в Тиррении, он привык есть сидя.

Кадмил протянул амфору.

– Ну, что? – спросил он. – Руки-ноги работают? Ничего не болит?

В амфоре было молоко. Акрион отпил глоток и взял свою долю сыра. Подумал, отломил треть и бросил Меттею на колени. Тот, сохраняя отсутствующее выражение на лице, подобрал кусок.

Сыр был комковатым, солёным и отдавал хлевом.

– Руки болят немного, – жуя, признался Акрион. – От меча, от копья. Бил же со всей силы. И плечо тоже – от щита. Но не страшно. Вчера хуже болело.

Кадмил задумчиво покивал.

– А позавчера ты совсем дохлый был, – заметил он.

Акрион вспомнил, как они пришли сюда три дня назад. Впереди, едва переставляя подгибающиеся ноги и изо всех сил стараясь не упасть, шагал он сам – завёрнутый в богатую лиловую тогу Меттея, под которой скрывалась набедренная повязка лудия. Следом шёл Меттей, хромающий, в одной тунике (так тиррены называли хитон). Замыкал шествие Кадмил – с жезлом-керикионом, направленным Меттею в спину. Таким порядком добрались до порта. Разыскали постоялый двор, где утром остановился Кадмил. Ввалились в комнату, и Акрион, обрушившись на ложе, моментально очутился под сенью морфеевых крыльев. Сон был крепким, как смерть, без единого сновидения. Даже эринии не докучали в ту ночь. Утром впервые за долгое время он проснулся отдохнувшим.

Потом поели, и Кадмил достал из-под пола свёрток с вещами, которые отобрали у Акриона разбойники. Гнев божий настиг нечестивцев, волшебные дары вернулись к герою. Акрион принял возвращённый меч, надел на шею Око Аполлона, а потом рассказал Кадмилу о своём плане. О плане, что родился в голове, пока Меттей вёл их по гипогеуму к воротам для вывоза мертвецов.

Выслушав, Кадмил заулыбался. «Молодец! – сказал он тогда. – План, конечно, полное говно, никуда не годится. Но ты молодец!»

И они начали работать. Для начала, отринув с десяток вариантов, вывели схему действий – самую простую и потому безотказную. Затем придумали речь, которую надлежало говорить Акриону. Кадмил перевёл её на тирренский, и Акрион до полуночи повторял чужие слова, пока не охрип – чтобы не запнуться в самый важный момент. Потом вызвали на разговор Меттея. Ланиста отвечал коротко и угрюмо, но понял, что от него требовалось, и смирился со своей участью.

На следующий день Кадмил ушёл спозаранку и вернулся, только когда стемнело. Тащил на плече мешок, туго бренчавший набитым нутром. Переступив порог, усталым, но довольным тоном сообщил, что всё вышло как нельзя лучше, и что вот теперь Акрионов план стал неплох. И подлежит исполнению. «Как только это проклятое тело выспится», – добавил он непонятно и тут же захрапел, растянувшись на ложе. Акрион развязал мешок и обнаружил там свёрток дорогой пурпурной ткани, а под свёртком оказался солдатский доспех.

После они менялись всю ночь, чтобы сторожить Меттея, который позарез был необходим для плана. Живым.

И вот теперь время, похоже, настало.

– Пора, – сказал Акрион. – Иначе упустим момент.

Кадмил опрокинул амфору над открытым ртом, ловя последние капли.

– Хорошо, – сказал он, облизнувшись по-кошачьи. – Тогда к делу. Основная трудность – отступление. Уйти нужно будет незаметно и быстро. Потому что вслед могут отправить погоню.

– Ты не сможешь перенести нас по воздуху, или… не знаю, сделать невидимыми? – спросил на всякий случай Акрион.

Кадмил качнул головой:

– Всё хотел сказать… Лучезарный братец Аполлон осерчал на меня. Дескать, слишком часто вмешиваюсь в твои дела. Настаивает на том, чтобы ты впредь справлялся своими силами. Где это возможно.

«Вот оно! Всё верно! Боги смотрят. Боги ждут, когда я сделаю шаг».

На лице Кадмила промелькнуло странное выражение. Такое бывает у юноши, который в палестре подвернул ногу, но старается не хромать. Что ж, у богов – свои пути и свои споры.

– Значит, нужен корабль, – сказал Акрион.

– Корабль есть, – ответил Кадмил небрежно. – Шестнадцативесельный лемб. Называется «Саламиния». Я вчера вечером договорился с капитаном.

– Эвге! – радостно воскликнул Акрион, и тут же осёкся, вспомнив. – «Саламиния»?! Это же то корыто...

– …на котором ты сюда прибыл. Оно самое.

Память услужливо распахнула перед глазами тёмный, загаженный трюм. Заныли помятые разбойниками рёбра, подвело желудок. Пол под ногами качнулся, как корабельное днище, и накатила вязкая тошнота.

– Что ж, понимаю твою неприязнь, – Кадмил поднял брови. – Только, знаешь ли, не так просто найти моряка, готового участвовать… в том, что мы собираемся провернуть. Капитан «Саламинии» тоже был не в восторге, когда я изложил дело. Но, говорят, у него серьезные проблемы с командой. Кто-то убил его кивернета и выпустил всех рабов-гребцов. В команде остались только вольнонаёмные: проревс, келевст и повар. Так что наши услуги придутся очень кстати.

– Убили кормчего и освободили гребцов? – Акрион пристально посмотрел на Кадмила. – Неудача для капитана. И удача для нас. Никак, ты постарался, о Долий?

– Я?! – Кадмил сделал оскорблённое лицо. – Ну, знаешь! Гермеса вечно норовят приплести ко всякому блудняку, но ты, юноша, перешёл все границы… Я лишь заключил с капитаном сделку. К обоюдной выгоде. И велел закупиться провизией для путешествия.

– Всё ясно, – Акрион невольно улыбнулся разбитыми, едва начавшими подживать губами. Кажется, Кадмил всё-таки обошёл запрет божественного старшего брата. – Как бы то ни было, корабль у нас есть. Мешкать больше нечего.

– Речь не забыл? – прищурился Кадмил.

Акрион набрал побольше воздуха в грудь и повторил всё, что выучил, без единой запинки.

– Годится, – дослушав, кивнул Кадмил. – Открывай мешок, наряжаться будем.

Они покинули постоялый двор во главе с Меттеем. Вновь задрапированный в свою роскошную лиловую тогу, чисто выбритый и умытый, Меттей шёл портовыми улицами, вздёрнув голову с гордой обречённостью. Следом, не отставая, шагал Кадмил. Шляпа была надвинута на глаза, в складках новой, пурпурного цвета тоги прятался керикион, готовый изрыгнуть молнию. Замыкал маленькое шествие Акрион в солдатской броне. На голове крепко сидел шлем – тирренский, остроконечный, скрывавший лицо. Ксифос похлопывал по боку, Око Аполлона отягощало шею приятным, забытым весом. Мышцы бёдер, помня напряжение боя, отзывались ломотой на каждый шаг. Но, в сущности, можно было потерпеть.

Шли быстро, подгоняемые возбуждением и охотой поскорей совершить задуманное. Миновали портовые ворота. Протолкались через городские задворки, ещё более грязные, чем весь остальной Вареум. Очутились за стеной, где на глинистой, растресканной почве изо всех сил росла чахлая травка, порыжевшая от солнца.

По-прежнему шли быстро.

Кадмил молчал. Молчал и Акрион.

Вот холм, вот белая колоннада наверху. Солдаты у ворот школы ещё далеко; уже ближе; уже заметили путников, смотрят из-под ладоней... Акрион сощурился, пытаясь разглядеть лучников на угловых башнях, но солнце слепило глаза. Облака, собиравшиеся утром, развеялись, и Вареум томился в назойливых объятиях духоты.

Когда до школы оставалась сотня шагов, Кадмил скомандовал по-тирренски:

– Сэру!

Меттей остановился так резко, что из-под сандалий поднялись венчики пыли. Кадмил приблизился к нему вплотную.

– Что говорить, помнишь? – осведомился он, показав из-под края тоги обвитый змеиными головами наконечник керикиона. – Глупостей делать не будешь?

Меттей скривился, собрав складками одутловатую щёку.

– Помню, – прохрипел он. – Не буду.

Кадмил покивал.

– Хорошо, – сказал он. – Ещё раз повторю, на всякий случай: стоит только нажать вот на эту штуку, и ты превратишься в горелое мясо. Как те двое, в гипогеуме. Выстрелить я смогу прежде, чем кто-нибудь успеет натянуть лук. Если мне что-то не понравится – стреляю. Если услышу от тебя хоть одно лишнее слово – стреляю. Если замечу, что подаёшь своим молодцам какой-то знак, или если мне покажется, что подаёшь – стреляю. Так что уж окажи милость, веди себя так, чтобы мне ничего не показалось.

Меттей опустил глаза. Акрион поправил ксифос на перевязи, кашлянул.

– Может, всё-таки устроим, как я вначале предлагал? – спросил он Кадмила по-эллински. – Приставим к его горлу меч, крикнем стражникам, чтобы открыли ворота… Так проще. Мне кажется.

Кадмил с серьёзным видом кивнул:

– Конечно, проще. И вон тем ребятам на башнях, – он повёл рукой в направлении школы, – им тоже будет гораздо проще нас застрелить. Что они и сделают. Потому как, даже если допустить на миг, что они страшно любят Меттея и не захотят его смерти… В общем, это солдаты, и у них есть начальство. Пропустят в школу вооруженных незнакомцев – получат таких плетей, что месяц на животе спать будут.

– Согласен, – Акрион с силой выдохнул. – Ладно, действуем.

Они двинулись вверх по дороге. Солдаты глядели на них, не отрываясь: и те, кто стояли у входа, и другие, на башнях, с луками наизготовку. Чем ближе становилась школа, тем явственней Акрион ощущал, что его доспехи оставляют открытыми очень много мест, в которые может вонзиться стрела. Руки ниже плеч. Бедра. Икры. Колени. Горло…

Когда до ворот осталось несколько шагов, солдаты встали навытяжку и разом проорали:

– Аве, мастер ланиста!

Меттей отсалютовал ладонью.

– Открывайте, – велел он хрипло. – Да проходите внутрь, а потом заприте. У нас инспекция. Консул, э-э… Консул Авлий Висаний с проверкой службы.

Солдаты, как один, впились взглядами в Кадмила. Похоже, они ничего не слышали о консуле Авлии Висании, но боялись выказать политическое невежество. Кадмил повторил жест Меттея, небрежно вскинув руку.

– Вели трубить общий сбор, Ацилий, – сказал он с начальственной томностью. – Заодно погляжу, как дисциплина налажена.

– Общий сбор! – крикнул Меттей надломленным голосом.

Один из солдат, рыжий, с оттопыренными ушами, поднёс к губам рожок, висевший на поясе. По двору разнёсся чистый звук, троекратно повторился, замолк.

Кадмил встал рядом с Меттеем и, скорчив недовольную мину, сложил руки на груди. Керикион при этом он, не особо скрываясь, держал таким образом, что тот был направлен наконечником прямо Меттею в голову.

Акрион стоял чуть позади Кадмила, от души надеясь, что шлем, закрывавший лицо, не даст солдатам узнать бывшего лудия. Но те были слишком заняты, чтобы разглядывать стражника, приставленного к консулу. Хмурые, они спускались с башен, выстраивались в шеренгу, негромко перебрасывались словами, с опаской поглядывали на Кадмила. Из казармы выбегали те, кто отсыпался после ночного дежурства, нахлобучивали на бегу шлемы, присоединялись к товарищам.

– Все пришли? – негромко, углом рта спросил Кадмил, когда последний солдат встал в строй.

– Да, – выдохнул Меттей.

– Не тебя спрашиваю, – процедил Кадмил. – Акрион?

Акрион внимательно осмотрел шеренгу, пересчитал воинов. Всего пятнадцать человек. Вон тот, с краю, как-то выпорол его и Спиро, но не со зла, а по велению ланисты, после драки. Прочие не запомнились ничем – даже имён в памяти не осталось. Он ещё раз пересчитал: пятнадцать, всё верно. Ни один не прячется.

– Все здесь, – подтвердил он.

– Хорошо, – пробормотал Кадмил и велел Меттею: – Говори!

Кроме солдат, во дворе почти никого не было. Только на боевой площадке вяло, вполсилы рубились деревянными мечами двое новичков-лудиев, да ещё четверо сидели в тени под акацией. «Куда все подевались? – мелькнуло в голове Акриона. – Ах да, мы же похитили ланисту! Какие могут быть тренировки без мастера…»

– Бойцы! – надсаживаясь, прокричал Меттей. – Консул Висаний прибыл, чтобы проверить несение караульной службы. Начнёт с досмотра оружия. Дабы никто не смог утаить ни малейшего изъяна, приказываю… – он осёкся, прокашлялся и закончил скороговоркой: – Приказываю оставить на месте доспехи и вооружение, а затем выдвинуться в кладовую. Где и пребывать до окончания инспекции.

Солдаты не двигались с места. То ли ожидали ещё какой-то команды, то ли неслыханный приказ не укладывался в служивых головах. Бросить оружие и панцири? Свои, купленные на собственные деньги? А затем, словно наказанным рабам, томиться в кладовке? Да что это за инспекция такая?!

– Ну и ну, – протянул Кадмил негромко, но так, чтобы слышно было в строю. – Достойная выучка, Ацилий, ничего не скажешь. Раздолбаи!

– Выполнять! – рявкнул Меттей. – Копья, луки, мечи – сюда, ко мне! Броню – вон там оставить! Живо!

Раздался лязг доспехов. Солдат с круглой родинкой над бровью, напоказ по-строевому впечатывая в землю подошвы сандалий, подошёл к Меттею и сложил у ног ланисты копьё. Рядом легли меч и кинжал. Оставшись без оружия, солдат повернулся на месте, отшагал тем же преувеличенно чётким манером в сторону и принялся разоблачаться: снял шлем, расшнуровал поножи, потянул через голову панцирь.

Его примеру последовали остальные. Блестящая, гремучая горка железа перед Меттеем росла на глазах, и глухо звенели, падая наземь, доспехи чуть поодаль. Оставшись в туниках из некрашеной ткани, бойцы становились обратно в шеренгу. Глядели прямо перед собой, старательно пряча на обветренных, загорелых лицах стыд и гнев.

– А теперь – в кладовую! – крикнул Меттей, когда последний из солдат вернулся в строй. – Направо! Вперёд марш!

С поникшими плечами, мрачные, воины повернулись и побрели через двор. «Никак, сработало?! – подумал Акрион, боясь поверить. – Сами отдали оружие и сейчас дадут себя запереть…»

Вдруг из строя выскочил привратник – рыжий паренёк с малиновыми оттопыренными ушами.

– Мастер Меттей! – завопил он. – Это не консул! Я вспомнил! Он приходил третьего дня, искал одного из лудиев! Это самозванец, мастер! Он тогда закрыл лицо, но я узнал голос!

– И верно! – поддержал второй, с родинкой над бровью. – Тот самый чужак! Полюбовника, значит, искал, а теперь консулом заделался!

Солдаты остановились. Пятнадцать пар глаз уставились на Кадмила.

Всего на несколько мгновений.

А потом взгляды, как один, устремились к брошенному оружию.

– Что там мелет этот червяк? – произнёс Кадмил громко и презрительно.

«Сейчас! Аполлон ждет, что я справлюсь! – мелькнуло в голове Акриона. – Боги смотрят!»

Он выхватил ксифос, сгрёб Меттея за плечо и приставил меч к горлу.

– Все в кладовую! – крикнул он, молясь Мойрам, чтоб не наделать ошибок в тирренских словах. – Все в кладовую, иначе я его зарежу! Это кузен Тарция Ацилия! Умрёт он – умрёте вы! Тарций вас всех казнит! За то, что не уберегли родича! Ну, живей! Пошли!

– Неплохо, – вполголоса заметил Кадмил, стоявший рядом. Он держался по-прежнему спокойно. – Только не «рехена», а «рена», а то получилось не «казнит», а «трахнет». Но так даже лучше.

Солдаты не двигались.

– Чего вы задумали? – крикнул тот, у кого была родинка. – Вас поймают и затравят львами!

– Отпусти мастера! – поддержал его другой, постарше, с сединой в волосах. – Не дури!

– В кладовую! – проорал Акрион. – Считаю до трёх! Раз!..

Солдаты зароптали. Кадмил шагнул к Меттею и ткнул ему жезл под ребро.

– Два, – тихо произнёс он, щёлкнув клавишей.

– Делайте, как он сказал, дурачьё! – вскрикнул Меттей. – Быстро! В кладовку!

– Вот умник, – одобрил Кадмил.

Солдаты не двигались с места.

– Два с половиной, – шепнул Кадмил.

– В кладо-ов-ку-у!! – завыл Меттей. – Пошли, скоты! Ма-а-арш!!

Седой солдат плюнул наземь.

– Идём, ребята, – буркнул он. – Сами слышали, мастер ланиста приказал. Ну их всех к (непонятное слово), в самом деле.

И первым, развернувшись, побрёл прочь. Следом зашагали его товарищи – нестройно, поднимая пыль, бранясь под нос. Чёрный прямоугольник дверного проёма поглотил их одного за другим. Только лопоухий паренёк, который шёл последним, поворотился было, но запнулся и, едва не упав, поспешил за остальными.

– А теперь, – сказал Кадмил, закрывая кладовую на засов, – зови своих воспитанников, дружище Меттей! Да вон, гляжу, они и сами собираются, ха!

И впрямь: у дверей казармы, привлечённые криками, стояли лудии. Не слишком много, десятка два; из-за их плечей выглядывали те, кто не решился выйти наружу. На другой стороне двора, под акацией нервно переминались с ноги на ногу новички, не зная, что делать дальше. К ним подтянулись двое, дравшиеся до этого на площадке, один из них что-то настойчиво выспрашивал у товарищей, шептал, сводя брови и морщась. Ему не отвечали, смотрели на Акриона.

Акрион отпустил Меттея. Ланиста потёр горло – на коже осталась красная, подтекающая кровью полоса от клинка. Подобрал брошенный рыжим солдатом рожок. Отрывисто, без лихости протрубил сбор.

Лудии повалили из казармы. Акрион никогда не видел их всех вместе, поскольку даже на тренировки выходили не разом, а по очереди, чтобы друг с другом бились равные по опыту. Теперь он в замешательстве смотрел на толпу, которая всё прибывала и прибывала, так что непонятно было, как столько человек поместились в приземистом узком здании. Он знал, что в школе держат примерно двести лудиев; сейчас, когда двор полнился мрачного вида мужчинами в похожих бурых туниках, казалось, что их, по меньшей мере, вдвое больше.

Акрион снял шлем, чтобы его могли узнать, но все смотрели настороженно и недоверчиво. Никто не задержал взгляда, никто не окликнул.

– Венитэ! – прокаркал Меттей. – Стройся!

Мастер – всегда мастер, даже если ему угрожают смертью. Бойцы, переговариваясь вполголоса, выстроились перед казармой тремя рядами.

– Действуй, – бросил Кадмил Акриону. – Я его подержу.

Медленно, напоказ, чтобы все видели, Кадмил извлёк свой диковинный нож и поднёс к кадыку Меттея. Пятясь, отвёл того в сторону. Ланиста, сжимая побелевшие губы, водил глазами из стороны в сторону, словно видел школьный двор впервые.

Лудии стояли смирно. Ждали, что будет. Только в заднем ряду давешний новичок бормотал бесконечные вопросы, и на него кто-то шикал, подталкивая локтём. По двору гулял ветерок, закручивал сор в крошечные пыльные вихри. На солнце наползло одинокое, словно из прозрачного шёлка сотканное, облако, но жара легче не стала.

Акрион несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул – как учил давным-давно Киликий. На миг ощутил себя, будто встарь, актёром, который готовится произнести монолог. Лудии были его зрителями. Школьный двор стал орхестрой. Кадмил – устроителем спектакля…

Наваждение рассеялось.

Это не театр. Это по-настоящему.

Значит, и сыграть надо по-настоящему.

Трудные роли угодны богам…

Акрион расправил плечи, вздёрнул голову, точно изображал правителя – Эдипа или Лая. Поднял руку: бормотание в заднем ряду смолкло.

– Братья! – раскатисто воскликнул он. – Я пришел вас освободить. Я – Акрион Пелонид, сын царя Эллады, законный наследник престола, даю вам свободу. Солдаты сложили оружие и сдались. Идите за мной на волю!

Затверженные тирренские фразы эхом метались между каменных стен. «Рува! Ми анкана этта цере! Ми ам Акрион Пелонид, эс клан ка Эллада лауксум…» Странно, но раньше, когда он проговаривал речь перед Кадмилом, всё звучало как-то по-другому. Теперь на Акриона смотрели без малого двести пар глаз, и тщательно выверенные, звонкие слова разбивались об эти взгляды. Так утренние волны разбиваются о матёрый береговой утёс.

Стоило ему замолкнуть, как заговорили лудии. Все разом – тревожно, смутно. Кто-то крикнул – конечно же, по-тирренски:

– Куда же мы пойдем? Нас поймают и обратно приведут!

– И плетьми запорют, – отозвались из заднего ряда.

– А то и похуже!

– За побег-то знаешь, чего будет? Ко львам бросают за побег!

«Они спросят, – сказал Кадмил накануне, – обязательно спросят. И ты ответишь». Акрион внезапно ощутил непреодолимое желание отступить на пару шагов. Он привык быть дальше от публики. Сейчас люди стояли слишком близко – так, что он слышал бурчание в их животах.

– Всех, кому некуда идти, я зову с собой! – прокричал он. – Мне нужны верные воины! Храбрые! Свободные! Вы отправитесь со мной за море и поможете вернуть престол!

Лудии перебрасывались словами на плохо знакомом Акриону языке. Те, кто помоложе, посматривали несмело, исподлобья. Старшие глядели иначе: с открытым недоверием, почти насмешливо. «Они не будут готовы, – сказал Кадмил. – Никто не будет готов». Акрион, конечно, и не рассчитывал, что вчерашние товарищи ринутся за ним по первому зову. Но они, кажется, вовсе не собирались на свободу! Он вдруг почувствовал себя мальчишкой, впервые выступающим на орхестре. Бездарным, неумелым юнцом, которого зрители не хотят видеть. И слушать.

– Кто послужит правому делу? – возвысил голос Акрион. – Кто готов завоевать славу? Драться и победить! Стать героем! Кто, воины?! Шаг вперёд!

Бормотание стало громче, будто он разворошил улей. Но ни один не шагнул к Акриону. Напротив, около дюжины, а то и больше, растолкав соседей, покинули строй и вернулись в казарму. Акрион помнил их: ветераны, прошедшие через множество боёв, заслужившие известность и даже сумевшие скопить немного денег. В отличие от большинства лудиев, они не были собственностью Тарция и дрались на арене по собственной воле.

Спину Акриона щекотали медленные струйки пота, под ложечкой родился скользкий холодок. «Ничего, – мелькнуло в голове, – ничего, прочие останутся. Сейчас, нужно только повторить воззвание. Сейчас…»

Но вслед за ветеранами потянулись в казарму юноши – пятеро или шестеро. Они проталкивались сквозь строй, озираясь, потирая ладонями плечи. На физиономиях застыл тоскливый страх. Их тоже можно было понять. Забитые мальчишки, навсегда потерявшие доверие к людям, они и мысли не допускали, что могут изменить свои судьбы.

– За мной, бойцы! – изображать браваду становилось всё тяжелей. Дыхание сбивалось, горло норовило дать петуха, и к тому же, кажется, он перевирал тирренскую грамматику. – Воля ждёт! Решайтесь! Шаг вперёд!

Те, кто остались, медлили, не в силах сделать выбор: последовать за ветеранами или поверить молодому бунтарю. Акрион вглядывался в лица лудиев, ждал ответа на свои слова. Ждал напрасно. Он начинал понимать, в чём тут дело. Эти парни не так давно пахали землю, ковали железо, торговали скотиной. Иные и вовсе родились рабами. Здесь, в школе их кормили, давали одежду и кров, били сравнительно редко. И они до сих пор были живы, несмотря на то, что порой рубились насмерть. Они верили в собственную удачу, надеясь выжить и дальше. «Не стало бы хуже», – словно бы говорили их глаза, их лица, даже их позы – безвольные руки, повисшие плечи, согнутые шеи.

Акрион держал в запасе ещё одно средство, чтобы их увлечь. Крайнее средство. Но это было совсем не то, чего он хотел.

– Шаг вперёд, герои! – повторил он в последний раз, уже не веря, что кто-то отважится.

Один из оставшихся спросил грубо и громко:

– Что нам за корысть идти? Драться-то мы и здесь дерёмся!

– Всё одно помирать! – поддержали его. – Тут хоть сытыми помрём!

Выхода не оставалось. Акрион пришёл дать лудиям свободу, а они готовы были предпочесть рабство. Что ж, настал черёд того самого крайнего средства. «Если ничего не сработает, попробуй подкупить их, – сказал Кадмил напоследок. – Запоминай: ипа алпну питэ алика…»

– Кто хочет щедрой награды? – гаркнул Акрион.

Ответом был нестройный гомон.

– Кто желает стать свободным гражданином? Гражданином Афин?

Гомон стал громче.

– Обещаю каждому, кто пойдет со мной, земельный надел и службу при дворце! – голос, отвыкший от сценической речи, готов был сорваться. «Нельзя дать слабину. Нужно завладеть ими». Последнее средство должно было подействовать, ведь не мог же ошибиться сам Гермес, бог торговли.

Лудии заговорили, зашумели – уже по-другому, по-новому. Кто-то выкрикнул:

– А не врёшь?

Вдруг с другого конца строя откликнулся голос, надтреснутый, знакомый:

– Не врёт! Всё правда! Он – царский сын, я слыхал!

– Даю слово! – выкрикнул Акрион. «Кто это сказал?.. Неважно. Теперь или никогда!»

Он выхватил ксифос, воздел над головой:

– Слово царя!! Кто желает идти за царём?! Вперёд, воины! Вперёд, за наградой!

«Сейчас сработает! Сейчас закричат в ответ. Над головами взлетят кулаки. Развернутся плечи, засверкают глаза…»

Ничего такого не случилось. Только прозвучал тот же слабый надтреснутый голос:

– А чего, я бы пошёл. Землица своя будет, и консулы не достанут. Пойдем, ребята, ну?

И тогда это, наконец, произошло. Неловко ухмыляясь, оглядываясь, один из лудиев – смуглый парень, с которым Акрион не раз стоял в паре на тренировках – сделал шаг и неловко отсалютовал по тирренскому обычаю.

– Готов, – сказал он, кашлянув. – Желаю, стало быть, идти.

Тут же к нему присоединились те, кто был справа и слева. Сжав рукоять ксифоса, стараясь не выдать лицом чувств, Акрион следил, как лудии один за другим выходят из строя. «Готов», – голенастый, курчавый юноша с крупным носом. «И я желаю», – мужчина постарше, невысокий, чьи руки по локоть были синего цвета – верно, совсем недавно работал красильщиком тканей в Эфесе или ещё где. «И я тогда тоже», – светловолосый здоровяк, должно быть, пленный фракиец. «Я пойду». «И я». «Иду»… Будто смуглый парень дал сигнал остальным.

Увы, иные поняли этот сигнал совсем по-другому. Многие ушли в казарму – словно нуждались в разрешении и теперь получили его. Ушли ждать, когда всё кончится, когда вернутся привычные хозяева и привычная жизнь. Побудка, завтрак, тренировка, обед, тренировка, ужин, сон. И лишь иногда – бой.

И таких было большинство.

Спустя четверть часа во дворе с Акрионом осталось всего тридцать семь человек. Он дважды пересчитал их, не веря. Да, верно: три дюжины и ещё один. Так мало. Ничтожно мало.

Что ж, другое войско набрать неоткуда.

– Братья! – он пошёл вдоль строя. – Берите оружие! Надевайте броню! Идите на склад, выбирайте, что по нраву. Когда будете готовы – собирайтесь здесь! И мы пойдём в порт! Там нас ждёт корабль! Там ждёт свобода! Ждёт слава и богатство!

Они всё ещё мешкали отчего-то. Смотрели на него, не трогаясь с места. Курчавый юноша несмело растягивал рот в ухмылке, его сосед, нервничая, переминался с ноги на ногу. Смуглый парень, подпирая локоть рукой, поскрёб между лопаткок.

А, точно. Они ведь привыкли к командам.

– Мовэтэ! – рявкнул Акрион. – Вперёд, марш!

Это сработало. Лудии заторопились, двинулись к груде оружия посреди двора. Воровато примеряя на себя панцири и шлемы, разобрали солдатскую амуницию. Затем, осмелев, вынесли на кулаках двери оружейной. Вчерашние рабы спешно хватали копья, мечи и броню, помогали друг другу облачаться. Двое переругивались, споря из-за новенького кинжала – вроде бы шутливо, но с затаённым страхом.

Меттей угрюмо взирал на всё это, стоя у стены. Кадмил больше не угрожал ему клинком, однако держал на прицеле керикиона.

Акрион подошёл к ним. Через силу улыбнулся Кадмилу, почувствовав, как натянулись саднившие корочки на губах:

– Вышло в точности, как ты говорил.

Кадмил скупо хмыкнул:

– Да уж, собрали мы войско.

Акрион отметил это «мы». Бог мог бы сказать – «собрал ты войско», с обычной едкой усмешкой. Но не сказал.

– Ну и народец, – продолжал Кадмил, морща нос. – Если бы я не угрожал зарезать любезного Меттея, они бы на тебя как пить дать набросились. Чтобы получить потом от мастера ланисты награду за спасение. Лишнюю плошку говённой похлёбки за ужином.

– Думаешь? – Акрион нахмурился и тут же спохватился: ещё чего придумал, спорить с богом! Но Кадмил посмотрел в ответ как-то совсем не по-божественному. Взгляд его был болезненным, тоскливым. Под запавшими глазами виднелись круги, как у простого смертного, который плохо спал и вымотался за день. Край тоги, обёрнутый вокруг шеи, развернулся, открыв неровную борозду шрама.

«Это великий Гермес? – мелькнуло в голове Акриона. – Вечный шутник и выдумщик, способный провести самого Аполлона? Неужели он и раньше таким был? Впрочем, бред. О чём только думаю…»

Кадмил моргнул, провёл рукой по лбу, будто смахивая комара. Наваждение рассеялось.

– Гляди, идёт кто-то. Кажется, это к тебе.

Акрион обернулся и увидел невысокого человека в плохо пригнанной солдатской броне. Голову его укрывали тряпичные бинты, лицо было тёмным и одутловатым, точно у бездомного пьяницы. Акрион нахмурился, не узнавая, но человек вдруг широко осклабился, показывая дыру на месте верхних передних зубов.

– Смотрю, боги тебя всё-таки не забыли, пацан, – проговорил он по-эллински. Голос его звучал всё так же надтреснуто, как и в строю.

– Спиро! – воскликнул Акрион. – Живой!

Они разом протянули руки и обменялись дексиосисом – рукопожатием, по которому любой, кто родился в Элладе, узнает сородича.

– Спасибо, что спас тогда, – сказал Акрион.

– Да мелочи, – дёрнул плечом Спиро. – Я ж не знал, что меня за это так по башке огреют, хе-хе… Ба, мастер Меттей! Как же славно тебя видеть, срамной ты кинед!

Он отвесил издевательский поклон ланисте, при этом пошатнувшись и едва не упав. Меттей отвернулся.

– А вас как величать, господин? – обратился Спиро к Кадмилу.

– Это – Гермес, вестник богов, – сказал Акрион сдержанно. – Он забрал меня с арены, когда я уже попрощался с жизнью.

– Ну, дела, – произнёс Спиро, приглядываясь к Кадмилу – без особого, впрочем, трепета. – Славься, о Долий-Душеводитель! Большая честь для простого человека вот так встретить олимпийца. Славься, о Агорей хитроумный. Славься, о Ктарос велеречивый…

Кадмил промолчал.

– А где остальные? – спросил Акрион. – Которые… ну, были с нами?

Спиро махнул рукой.

– Перебили всех, – проскрипел он. – Я сам-то едва очухался. Меня вместе с прочими волокли на труповозку, думали – дохлый. А у эдиторов, чтоб их Кербер драл, есть обычай. Проверять мертвецов калёным железом. Это, значит, чтобы никто не прикинулся трупом и не утёк. Ну, и меня приложили – а я оттого очнулся.

Он показал свежий, в блестящих пузырях ожог на лодыжке.

– Как дёрнусь! Как взвою! – губы снова раздвинулись, демонстрируя дыру меж зубов.

– И что ж, тебя пощадили? – покачал головой Акрион.

– Коли раб живой – значит, надо вернуть хозяину, – развёл руками Спиро. – Кинули меня на тележку, замотали башку, чтобы, стало быть, последние мозги не вытекли. И привезли сюда. Для выздоровления и получения положенных плетей от ланисты. А тут – вы. И вот я не в Аиде и плетьми не битый. Считай, дважды повезло!

Он подмигнул Акриону.

Между тем лудии вновь собрались посредине двора – облачённые в доспехи, при оружии. Они заметно повеселели. Здоровяк-фракиец басовито хохотал, рядом улыбался кудрявый юноша. Остальные, впрочем, смотрели довольно хмуро: всё ещё боялись, как бы чего не вышло. Половина Акрионова войска носила вычурную, блестящую, но скудную броню, рассчитанную на театральный бой – наручи, поножи, душные закрытые шлемы мирмиллонов и гопломахов. У тех, кому не посчастливилось разжиться солдатским доспехом, торсы были открыты: в оружейной попросту не нашлось нагрудников. Лудиям в бою не полагалось ни линоторакса, ни панциря. Но у всех имелись щиты: эллинские либо тирренские, тяжёлые, надёжно прикрывавшие тело.

Издав невнятный возглас, Спиро скрылся в оружейной и тут же вернулся, волоча за собой круглый аспис.

– Держи, пацан, – шепеляво, чуть задыхаясь сказал он Акриону. – Вдруг враги, а ты, считай, с голой жопой.

«И то верно, – спохватился Акрион. – Забыл совсем!»

– А ты как же? – спросил он, просовывая руку в скобу на изнанке щита.

Спиро криво усмехнулся.

– Мне б нынче на ногах устоять, не то что такую махину переть, – сказал он. – Ежели чего, за тобой спрячусь.

Кадмил сухо кашлянул.

– Давай, Акрион, командуй, – сказал он. – Надо спешить. Мы с нашим другом пойдём позади.

Он щёлкнул Меттея по бритому затылку. Акрион кивнул и, перехватывая поудобнее аспис, зашагал к воротам.

– За мной! – крикнул он, оказавшись снаружи.

Лудии устремились на волю. Возникла толчея, послышались возгласы, раздались грубые, отрывистые смешки. «Варна, (непонятное слово), ногу отдавил!» «Ну и ты мне отдави… У, шуток не понимает!» «Могу вторую отдавить ещё». «А копьём в глаз хочешь?» Прочего Акрион не мог разобрать. Близкая свобода, как видно, будоражила недавних рабов, настраивала на лёгкий лад. Больше всех по-прежнему веселился светлоголовый фракиец.

«Нужно было сперва их построить, – пришла запоздалая, досадная мысль. – И вообще, надо бы строже, а то не совладаю…»

Акрион отступил, пятясь, в смятении оглядывая свой отряд, который походил на разбойничью шайку – кое-как вооружённую, шумную. Хотел скомандовать «Стой! Стройся!» Помедлил, сплюнул. Сердце прыгнуло, будто шёл по узкому мостику над стремниной. Не ослушаются ли? А как быть, если ослушаются?.. Он уже совсем собрался отдать команду, когда лудии вдруг разом затихли, словно им с размаху залепили рты кляпами. И в тяжёлом молчании Акрион услышал, как что-то прозвенело у него за спиной. Так звенит хорошо наточенное железо в крепкой руке.

Он обернулся.

На пыльной дороге, подходившей к воротам, двумя рядами стояли солдаты. До них было примерно двадцать шагов. Спереди держались плечом к плечу копейщики, одетые в бронзовые панцири и шлемы. Высокие щиты сомкнулись непробиваемой стеной крашеного, усеянного заклёпками металла. Из узких щелей между щитами глядели жала копий.

А во втором ряду были лучники. Со стрелами, наложенными на тетиву.

Один из лудиев позади Акриона выбранился. Другой испустил долгий стон – скрипучий, отчаянный. «Ми та кнаре! – произнёс кто-то. – Так и знал!» Акрион, не оборачиваясь, вскинул руку.

– Сэру! – скомандовал он враз пересохшим ртом. – Стоять!

Просто, чтобы показать, что владеет ситуацией.

Хотя, разумеется, ситуацией здесь владел совсем другой человек.

Во вражеском строю возникло движение. Растолкав лучников и раздвинув стену щитов, вперёд выступил богато одетый толстяк. Это был Тарций, кузен Меттея. Приглядевшись, Акрион разглядел позади солдат пышные носилки, на которых принесли вельможу.

– Кто-то из ветеранов успел в город сбегать, – вполголоса заметил Спиро, невесть когда успевший подобраться и встать рядом с Акрионом. – Настучали, суки, хозяину. Что ж, сами виноваты. Надо было двигаться живей.

Тарций поднёс к блестящим от помады губам медную театральную воронку. Ближайший солдат опустился перед ним на колено, заслонил скутумом брюхо повелителя. Тот нетерпеливо оттолкнул край щита.

– Куда это вы собрались? – раздался брюзгливый, усиленный воронкой голос. – Никак, погулять захотелось?

Браслеты на запястьях Тарция сверкали, соревнуясь в блеске с серьгами.

– Я – царь Эллады! – крикнул в ответ Акрион. – Эти люди свободны, они идут со мной! Их ждёт щедрая награда и богатая жизнь!

На самом дне сердца трепыхалась надежда, что лудии, услышав такое, разразятся торжествующим кличем. Но фразы, наспех выдернутые из затверженной накануне речи, прозвучали пусто и нелепо. Похоже, это почувствовал не только Акрион, поскольку лудии не проронили ни слова. Ни один из них.

– Ну вот ещё, – недовольно сказал Тарций в воронку. – Какой еще царь? Какая Эллада? Он же бредит, бойцы. Ему третьего дня дали по башке, вот и возомнил невесть что. Ни в какую Элладу он вас не поведёт. Дойдёте до порта, разгромите пару борделей, упьётесь, и вас повяжет стража.

Среди лудиев поднялся тёмный глухой ропот. Акрион стиснул зубы. «Почему он до сих пор не отдал приказ меня застрелить? – пронеслось в голове. – Наверное, боится, что ребята тогда озвереют и бросятся в атаку… Зря боится, пожалуй. А может, хочет взять живым, чтоб запытать потом до смерти?»

– В порту ожидает корабль! – он взмахнул рукой. – Две недели морем – и мы у цели!

Затем он рискнул обернуться. Три дюжины бойцов толпились у ворот школы, сжимая празднично украшенное оружие, прикрывшись узорчатыми щитами. Кто-то говорил с соседом, кто-то кряхтел, кто-то бурчал под нос. Смуглый парень хмурился, фракиец кривил физиономию в зверской гримасе, силясь понять, что же сейчас произойдёт. Ближе всех стоял курчавый юноша, на чьём заострившемся от ужаса лице особенно был заметен крупный нос. Юноша не двигался, только всё время водил глазами – смотрел то на Тарция, то на Акриона, то на вражеские щиты.

– Предлагаю вот что, – вновь заговорил Тарций, обращаясь по-прежнему к лудиям. – Вы сейчас возьмёте этого дурачка-крейке и отдадите солдатам. После этого мы всё забудем и продолжим тренировки. А вечером я пришлю бочонок лучшего вина. И все за ужином напьются вволю. Действуйте!

Лудии не двигались с места. Ропот их становился всё громче. Они вот-вот могли решиться… Решиться на что?

Акриону вдруг показалось, что он падает в бездонную яму. Затея от начала до конца была дурной; теперь он понимал это с жестокой ясностью. Хотел сделать по-своему. Освободить рабов. Вернуться на родину во главе войска. Показать богам, на что способен… Несчастный актёришка! Да ты сейчас погибнешь.

И погубишь других людей.

Снова.

– Тарций врёт! – отчаянно подбирая слова, крикнул он лудиям. – Не верьте! Вас бросят львам!

«Аполлон? Кадмил? Боги, помогите дураку!»

Словно в ответ на его мольбу, из-за ворот, толкая перед собой Меттея, вывалился Кадмил.

– У нас твой кузен, слышишь, жирный мудила! – крикнул он Тарцию, размахивая ножом. – Отзови солдат, или я его выпотрошу!

– Да пожалуйста, – беспечно отмахнулся Тарций. – Я Меттея и сам отравить хотел. Две тысячи дельфинов из-за него потерял намедни. На хрена такой ланиста нужен?

Кадмил оскалился. Его шляпа-петас сбилась на затылок, край богатой тоги волочился по земле.

«Вот и вся божественная помощь. Заслужил. Я это заслужил».

Кровь стучала у Акриона в ушах. Тарций ждал, улыбался напомаженными, мясистыми губами, пощипывал золотую серьгу с синим камнем. Солдаты позади него целились – кто в Акриона, кто в Спиро, кто в лудиев. В небе висело обморочное мутное солнце, над стенами Вареума вдалеке стояла пыльная дымка.

– Ин’ка мир амсе? – негромко, но отчётливо произнёс кто-то за спиной. – Ми свал алпну, кам аме цере алпну…

«Как быть-то? – понял Акрион. – И жить охота, и на свободу охота…»

На этот раз существо в груди не ожило. Не было гнева, не было вокруг никого, кто заслуживал наказания. И ненависти не было. Он просто понял, что должен сделать. Единственное, что оставалось сделать после всего, что случилось.

«Дай мне сил, Аполлон, – подумал Акрион, набирая полную грудь горячего воздуха. – В последний раз!»

– Цереум! – закричал он во всё горло. Все тирренские слова разом вылетели из головы, осталось только это одно: «свобода». – Це-ре-у-ум!!

Через миг Акрион обнаружил, что бежит, держа перед собой обнажённый ксифос. Он нёсся прямо на солдат, на копья, на стену щитов, метя в центр её, туда, где стоял Тарций.

– Стой! – голос сзади: вроде бы, Кадмил.

Над ухом знакомо свистнула треснутая флейта. Стрела! Что-то хлёстко ударило в аспис. Ещё стрела!

– Цереум! – взревел с новой силой Акрион.

Остаться на вершине? Смерть. Сдаться Тарцию? Смерть. Принять бой? Тоже смерть. Но это – то, что выбрал сам. «Боги смотрят, – билось в голове. – Сделал по-своему. Царский сын. Царь Эллады…»

И тут он понял, что бежит не один. Рядом, справа, слева – повсюду мелькало оружие, сверкали щиты, доспехи. Лудии бежали за ним. Вместе с ним. Кто-то упал, срезанный стрелой, но прочих это не остановило. Впереди была свобода, и они стремились к ней все разом. Огромной, общей лавиной катились вниз по дороге. На врага.

До стены из скутумов оставалось всего ничего, когда Тарций взвизгнул и, неловко толкнув прикрывавший его щит, попятился за спины лучников – ломая строй, мешая стрелять. Воин, что защищал Тарция, пошатнулся, открывшись. Акрион с разгона врезался ему в грудь, разбил зубы рукоятью ксифоса. Высверк слева – копьё! Акрион пригнулся. Наконечник скользнул по щиту и воткнулся вражескому лучнику в грудь ниже ключицы. Брызнула кровь, лучник захрипел. Солдат дёрнул копьё, застрявшее между рёбер соратника. Почему-то он был без шлема. Акрион раскроил ему череп.

Кто-то толкнул в спину. Перед самым носом возникла орущая, перемазанная кровью рожа Тарция. Качнувшись от удара, Акрион нашёл ксифосом брюхо вельможи. Клинок въехал в мясо легко, незаметно для руки. Тарций выпучил глаза, пустил изо рта красную жижу, запрокинулся и стал падать, увлекая Акриона за собой. Тот едва успел выдернуть меч. Увидел занесённое копье. Отбил асписом древко, рубанул по пальцам. На обратном движении с размаху распахал остриём меча чужое горло. Развернулся, чтобы встретить нового противника…

И обнаружил, что бой кончился.

На земле валялись щиты, оружие, поодаль громоздились перевёрнутые носилки. И повсюду взгляд находил мертвецов. Находил умирающих. Их было много – кто в солдатской броне, кто в театральных доспехах. Многих изуродовали так, что не разберёшь, на чьей стороне они сражались. Среди прочих был мужчина с синими по локоть руками, лежавший на самой середине дороги. Ему разрубили лицо – поперёк, от уха от уха. Рядом, по-детски поджав ноги, скорчился на боку светловолосый фракиец. Из-под лопатки торчал наконечник копья, которое пронзило лудия насквозь. Он стонал, редко и с горловым клёкотом: захлёбывался кровью.

Те, кто остались в живых – их оказалось около двух дюжин – бродили среди трупов. Горбясь, рвали железом уже и без того иссечённые тела врагов. Срывали с поверженных броню, отрубали пальцы, чтобы снять перстни. Один из них подошёл к фракийцу, взглянул тому в лицо и, покачав головой, с усилием задвинул в ямку под белобрысым затылком кинжал.

Акрион, тяжело дыша, огляделся в поисках Кадмила. Нашёл: стоя у края дороги, тот вытирал клинок ножа краем пурпурного одеяния. Спрятав нож, Кадмил поднял голову, встретился глазами с Акрионом, и лишь тогда тот понял, что они победили.

Акрион уронил щит, ставший вдруг невыносимо тяжёлым. Обтёр ксифос о тогу мёртвого Тарция и вернул оружие в ножны: это удалось лишь с третьей попытки, руки тряслись.

– Велксе! – крикнул он сиплым, неродным голосом. – Рува…

Но те, кого он назвал бойцами и братьями, продолжали грабить мёртвых. Они не слышали либо не слушали. Ими ещё владела горячка драки.

Что-то шевельнулось в груди. Тронуло сердце когтями, заворочалось в поисках выхода. «Нет, – подумал Акрион в смятении, – нет, не сейчас. Это – мои воины».

Он подобрал воронку Тарция. Избитые бока её чернели от пыли, смешанной с кровью. «Хоть бы не сломалась! Хоть бы работала». Акрион напряг живот, взял дыхание. Хороший актёр умеет кричать громко. По-настоящему громко, так, чтобы услышали на самом далёком ряду театрона.

– ВЕНИТЭ!!!

«Стройся!» Медный голос раскатился над холмом, оглушил, ударил по головам. Лудии вскинулись, принялись озираться, кто-то присел от неожиданности. Трое, бывшие ближе всех, шатнулись прочь, поднося руки к ушам. Стоявший поодаль курчавый парень выронил меч, которым пытался срезать с трупа наручи. Смуглый юноша загородился рукой, как от сильного ветра. Акрион, опустив воронку, обводил бойцов взглядом, ни на ком не задерживая глаз, но и никого не пропуская. Они смотрели на него в ответ: одни – с замешательством, другие – с удивлением, третьи просто пялились, тупо и бессмысленно.

Кадмил стоял в стороне, пряча за спиной правую руку. Должно быть, он готовился сжечь всех керикионом в случае бунта. А, может, просто заломило поясницу – кто знает?

Кадмил молчал. Разумеется, молчал. Ведь он дал слово Аполлону.

Сердце стукнуло ещё раз. Ветер сыпанул в глаза пылью.

И лудии дрогнули. Смешались, попятились. Молча, один за другим, выстроились в линию. Как перед тренировкой в школе.

Застыли.

Акрион бросил воронку наземь и пошёл вдоль строя.

– Ты, ты, ты и ты! – он отвешивал хлопки по затянутым в стёганые рукава плечам. – Взять раненых и положить на носилки. Вы, восемь человек, понесёте. Остальным (он повысил голос), остальным – построиться в колонну по двое! Мало времени, нужно быстро идти в порт! В порту ждёт судно, на котором поплывём в Элладу.

Он отступил на пару шагов. Кажется, всё сказал без ошибок.

Осталось только одно.

– Вы готовы идти за царём?!

Воины заорали так, что Акрион оглох на несколько мгновений. Кричали все разом.

– Мовэтэ! – команда потонула в общем вопле, но они услышали.

Раненых подобрали – в их числе оказался Спиро, который был жёлт лицом, словно мёртвый, и шатался, точно пьяница. Восемь самых дюжих лудиев взвалили на плечи носилки Тарция. Затем отряд пустился в путь – колонной по двое, с Акрионом во главе.

Топча линялую траву, под палящим равнодушным солнцем они следовали вокруг городской стены. В Вареум Акрион вступить не рискнул: не стоило смущать горожан (а в особенности – стражников) зрелищем шествия вооружённых окровавленных бойцов. Да это было и ни к чему. Близился вожделенный порт, небо над городской стеной резали корабельные мачты. Чайки, яростно хохоча, дрались в воздухе из-за пойманной рыбы. Лудии шли, повторяя путь, который утром проделали Акрион и Кадмил.

Вскоре их обступили лачуги бедняцкого квартала. Местные, завидев отряд воинов, прятались за глиняными стенами халуп, задёргивали служившие вместо дверей тряпки. Из каждой щели следили за лудиями испуганные глаза, и даже собаки – облепленные репьями, запаршивевшие доходяги-псы – торопились убраться с дороги, остерегаясь лаять. Акрион ждал, что вот-вот из-за угла появится караул, и придётся опять драться. Но, видно, стража этот район вниманием не баловала. Да и то: зачем охранять тех, с кого нечего взять?

Им так никто и не встретился. Немного погодя лачуги остались позади, над головой проплыла балка портовых ворот, и Акрион повёл своё маленькое войско к пристани. Шли между харчевнями и постоялыми дворами, между борделями и храмами, посвящёнными Тинии, между рыночными навесами и складами. Тяжёлый щит оттягивал предплечье: будь это обычный пехотный аспис, можно было бы повесить его за спину на специальном ремне, но у театральных щитов таких ремней не имелось. Бросить апсис Акрион не решился. Мало ли что.

Кадмил шагал рядом, придерживая сумку левой рукой, отмахивая правой. Молчал.

Должно быть, он был доволен.

«Получилось! – Акрион ещё не смел радоваться, но радость сама расходилась по жилам, играла, как молодое вино. – Живой. Боги смотрели… И живой. И сделал по-своему. Получилось! Живой!!» Он хотел быть строже к себе, принуждал к бдительности, опасался какой-нибудь особенно злой неудачи, которая стала бы для всех последней. Но… Вокруг был порт. Почти такой же, как родной Пирей. И даже пахло вокруг, как в Пирее: деревом, смолой, гнилью, солёной водой, жертвенным дымом, пряностями, навозом. И море – море было такое же, как на родине. Синее и бесконечное. Акриону то и дело чудилось, что он вернулся домой. Однако дом был ещё далеко.

Спустя полчаса на самом дальнем причале отыскали шестнадцативесельную «Саламинию». Капитан, стоявший на носу с киликом вина в руке, выпучил глаза, когда палуба загудела под ногами лудиев. Акрион вспомнил его, вспомнил путешествие, голод, качку, грязь и вонь. Что-то толкнулось в груди, царапнуло сердце. Но на сегодня довольно было смертей. К тому же, здесь и так недавно побывал беспощадный Танатос. Близ мачты валялась цепь с разомкнутыми кандалами, доски были заляпаны чем-то бурым. Похоже, действительно случился бунт. И наверняка не обошлось без Кадмила, как бы он ни отпирался. Акрион знал, что божественная помощь иногда принимает довольно причудливый облик.

Раненых положили на палубу. Спиро – у него был какой-никакой опыт по части боевых увечий – принялся за перевязку. Ему помогал курчавый юноша, рвал кинжалом чью-то тунику на бинты. Спиро кряхтел, ругался по-эллински. Раненые тоже кряхтели и ругались; по счастью, тяжёлых среди них не обнаружилось.

Наконец, самые крепкие лудии спустились в трюм, сели на вёсла, и «Саламиния» медленно, неровно – грести никто толком не умел – но неудержимо и безвозвратно отчалила, оставив за собой на воде чистую полосу среди плавучего портового мусора. В трюме жутко смердело, однако никто не роптал. Всё-таки они теперь были свободны, а за свободу всегда приходится чем-то платить. И хорошо, если не жизнью, как это вышло с белобрысым фракийцем, красильщиком и ещё десятком тех, кто остался лежать у дороги перед школой. Они, конечно, были обречены; может быть, им оставался всего день, и назавтра их бы убили на арене. Но кто даст цену одному непрожитому дню?

Акрион долго стоял на корме, глядя, как удаляется, мутнея в пыльном воздухе, берег Вареума. Смотрел на громадину театра, нависшую над кособокими жёлтыми домишками. Провожал взглядом каменного исполина, который попирал город, точно собирался раздавить его обитателей.

Погони не было.

Им удалось уйти.

Держась за голову, подшаркал Спиро. Встал рядом, вцепился в натянутый вдоль борта канат.

– Оторвались, – прохрипел он в лад мыслям Акриона и показал берегу кукиш. – Эх, жаль, не успели красного петуха пустить!

Акриону вспомнилось, как еще три дня назад он перед боем мечтал о том же. «Отправлю в Вареум лазутчиков, чтобы сожгли театр», – клялся тогда. Но сейчас он больше не хотел жечь и убивать. Хотел только вернуться. Обрести имя. И восстановить правду.

«Живой. Получилось. По-своему».

У самой кормы плеснуло, из воды показался чёрный, как лаком облитый, плавник. Рядом – второй, третий. Длинные тени играли с морской пеной, струились, вертелись, дразня светлыми животами.

«Дельфины, – подумал Акрион. – К удаче». Губы сами зашептали морскую молитву, знакомую по свиткам Киликия:

Сын Ино, Меликерт, и владычица светлая моря,

Ты, Левкофея, от бед верно хранящая нас!

Вы, нереиды и волны, и ты, Посейдон-повелитель,

И легкокрылый Зефир, ветер кротчайший из всех!

Благоволите ко мне и до гавани милой Пирея

Целым по глади морской перенесите меня…

Заскрипели доски. Из трюма на палубу вылез Кадмил. В руках у него был мех с вином: похоже, капитан, послушный приказу божьего вестника, исправно закупился провизией. Кадмил от души хлебнул из меха, облокотился на борт по правую руку от Акриона и тоже посмотрел на берег.

– Ветер попутный, – заметил он. – Если повезёт, через пару недель будем в Афинах.

– Как же нам может не повезти, – учтиво возразил Спиро, – если с нами сам Агорей, бог счастливого случая?

Кадмил сплюнул в волны.

Какое-то время они втроём наблюдали удаляющийся тирренский берег.

Акрион вдруг вспомнил.

– А Меттей-то? – спросил он. – Куда Меттей подевался?

Кадмил кашлянул и сморщился.

– Мастер ланиста любезно закрыл меня телом, когда начали стрелять, – сообщил он. – Правда, при этом орал и вырывался, но потом ему всадили стрелу в глаз, и он стал поспокойнее.

– Эвге! – кивнул Спиро с одобрением. – Надеюсь, обоих братьев Ацилиев сейчас трахают гекатонхейры в Тартаре.

– Можешь не сомневаться, – проворчал Кадмил. Снова сплюнув за корму и попав в дельфина, он развернулся и, массируя на ходу шею, ушёл на нос корабля.

Акрион глубоко вдохнул морской воздух. Глянул на Спиро. Тот покосился:

– Ну, чего?

– Спас ты меня, – смущённо сказал Акрион.

– Уймись, пацан, – отмахнулся тот.

Они снова принялись глядеть на Вареум, уже совсем далекий, с игрушечными кораблями, пришвартованными у игрушечной пристани, с крошечными домиками и карликовой статуей Тинии. «Что-то меня ждёт на родном берегу?» – думал Акрион.

– На братишку ты моего похож, – вдруг выговорил Спиро с показной ленцой. – Братишка у меня... Такой же недотёпа кучерявый. Был.

Под кормой шлёпнул плавником по воде дельфин. Акрион кивнул своим мыслям. «Снова даймоний, – подумал он. – Спиро и сам бы не мог объяснить, отчего так поступил. Просто совершил добро, а добро не нуждается в оправдании. И брат для Спиро – только предлог».

– Очень тирренов уважал, – снова заговорил Спиро. – Был купцом, часто ходил по морю в Вареум с товарами. Много знал про эти места, нам рассказывал, когда дома бывал. Да. Ну, они-то, тиррены, его и убили в конце концов.

Акрион не нашёлся, что сказать.

– Слушай, насчёт Кадмила... – произнёс Спиро с той же ленивой интонацией.

– Ну?

Спиро оглянулся и, наклонившись к Акриону, негромко спросил:

– Ты ведь не всерьёз веришь, что этот ловкач – сам Гермес?