Правда выше солнца

Интерлюдия 3. Предатель

Батим, 48 квадрат Северного полушария, также известный как Пустошь. 2195516 сутки, 642 минута. Ещё один мирный день.

Пустошь. Безбрежное море травы лазурного цвета. В небе, как всегда, текут пепельные тучи. Линия горизонта, где лазурь смыкается с пеплом – яркая, тонкая. Кажется, неведомый гигант-художник подчеркнул её кистью. Наметил широкими мазками клубы серой хмари над головой, щедро замешал синеву трав. Добавил косые росчерки – начинается дождь.

Локшаа знает, что композиция требует контраста. Вот он, контраст: чёрная яма, прямоугольный провал в земле. Двое солдат в грязной полевой форме, стоя на дне, выбрасывают лопатами на поверхность новые порции влажного, пахнущего тленом песка. Лазурные травы кругом безжалостно смяты, погребены под кучами грязи. Яма очень маленькая, если сравнивать с бескрайней Пустошью. И в то же время очень большая – для того, кто в неё ляжет.

Локшаа знает, что композиция требует доминанты, главного элемента. Безусловно, главный элемент – это завёрнутое в брезент тело на переднем плане. Неподвижное, безмолвное, но ещё живое тело, хоть и упакованное, как подобает мертвецу. Впрочем, это противоречие легко исправить. (И они исправят. Они исправят всё).

Композиция, наконец, обязывает тщательно проработать средний план. Сейчас на среднем плане – транспортёр, могучая бронированная машина. В механической утробе, горячей от долгой поездки, пощёлкивает, остывая, двигатель. Из-под грубых колёс тянутся вдаль полосы раздавленной синей травы. А перед транспортёром стоят трое главных героев композиции: Локшаа, Хальдер и Тарвем. Не стоит недооценивать средний план. Часто там бывает самое важное.

Локшаа заглядывает в яму. Солдаты полностью скрылись в ней, тяжело дышат, долбят лопатами плотную почву. Края могилы – да, пожалуй, стоит называть вещи своими именами – края могилы ровные, как отмеренные по линейке. Собственно, они и отмерены по линейке. Дисциплина – прежде всего.

– Оставить копать! – командует он. – Вылезайте.

Солдаты закидывают лопаты наверх, выбираются из ямы, цепляясь за осыпающуюся кромку. Встают навытяжку возле транспортёра. Локшаа оглядывается на коллег. Хальдер смотрит вдаль, за горизонт, курит, выпуская дым нервной, направленной вниз струйкой. Из-под наброшенного на голову капюшона выбилась каштановая прядь, влажная от дождя, скрученная тугой спиралью. Тарвем встречает взгляд Локшаа пустыми дымящимися глазницами. Крупные, породистые черты хранят непроницаемое выражение. Кажется, его совсем не смущает дождь: коротко стриженные волосы слиплись от воды, капли стекают по вискам, но он не утирает лица.

– Начнём? – спрашивает Тарвем глубоким басом.

Локшаа кивает.

– Развернуть брезент! – велит он.

Солдаты идут к длинному, лежащему на земле свёртку. Подойдя, медлят, переглядываются, но всё же почти разом наклоняются и откидывают края тяжёлой ткани. Торопливо отступают на несколько шагов назад.

Айто мотает освобождённой от брезента головой, тяжело дышит. Локшаа ждёт потока брани, возмущённых криков, угроз. Мольбы о пощаде, наконец. Но Айто молчит. Только оглядывает их троих, кривя татуированные губы. Под глазом – ссадина, длинный нос распух.

– Сколько сырья пропадает, – говорит Тарвем с сожалением. – Может быть, всё-таки…

Хальдер мотает головой.

– Нет, – произносит она твёрдо. – Ты обещал.

– Обещал, – Тарвем издаёт глубокий вздох. – Хорошо.

– В яму его, – машет рукой Локшаа.

Солдаты снова переглядываются и опять медлят – на этот раз дольше, несколько секунд. Непозволительно.

– Выполнять! – чеканит Локшаа.

Они неуклюже берутся за брезент и волокут Айто к могиле. На физиономиях проступает ужас. Оба солдата молодые, лет двадцати, значит, служат недавно. У одного – пухлый мальчишеский подбородок, скулы с пятнами румянца. Щёки второго усеяны веснушками.

– Им ничего не грозит, – бормочет Тарвем. – У него скованы руки.

Локшаа раздражённо пожимает плечами:

– Грозит, не грозит. Какая разница? Приказ есть приказ. Нынче же обоих в карцер.

Айто летит вниз, с глухим ударом приземляется на дно могилы. Солдаты вновь вытягиваются рядом с транспортёром. Хальдер отбрасывает окурок, подходит ближе. Заглядывает в яму. Смеётся – негромко, со злостью.

Локшаа встаёт подле неё. Картина действительно забавная, и он тоже невольно усмехается, глядя, как Айто изо всех сил пытается освободить руки. Тщетно. Три пары наручников держат запястья скованными за спиной. За двести лет жизни Айто так и не научился полноценно управлять пневмой. Он сейчас может произнести хоть все свои магические формулы разом; без жестов это будут просто слова. Видно, потому и молчит. Щенок. Змеёныш. Маленькая гадина...

Локшаа стискивает ладони и вдруг замечает, что узоры на коже исчезли, а вместо них вспыхивают искры: вышла из-под контроля иллюзия. «Гнев отвлекает, – думает он. – Надо держать себя в руках». Усилием воли заставляет искры погаснуть. Тянется к нагрудному карману форменного кителя, достаёт листок бумаги – хорошей, мелованной бумаги с чёрным прямоугольником текста и печатями.

– Смотрите, коллеги, – говорит он, держа листок в вытянутой руке. – «Секретный дополнительный протокол к Всеобщему договору о ненападении. Заключен между Владетельным Айто, господином Прибрежного сектора Содружества, с одной стороны, и Экваториальной Коалицией, с другой». Я-то думал, секретность подразумевает более... хм, секретное название. Ну, что-то вроде «Протокол Ноль». Или «План Волчья Стая», ха-ха!

Хальдер подхватывает его смех. Даже Тарвем издаёт короткий ухающий хохот. Айто молчит.

– «План Продажная Тварь» подойдет лучше, – говорит Хальдер, перестав смеяться.

Она подбирает комок глины и с силой бросает Айто в лицо. Тот вздрагивает от удара, щурится, моргает: грязь попала в глаза.

– Ты, конечно, рассчитывал выйти сухим из воды, – продолжает Хальдер. – Думал: случись что, Коалиция тебя отмажет. Даст убежище. Ну, милый... представь, мы тоже об этом подумали.

– Грязный предатель, – рокочет Тарвем. – Поделом злодею му́ка.

Локшаа продолжает вчитываться в документ. Капли дождя легко размывают строчки: это лишь копия, снятая на множительной машине. Оригинал спрятан в надёжном месте. Вода превращает буквы в фиолетовые кляксы, но текст всё ещё можно прочесть. Длинные, громоздкие фразы, за которыми прячется самый простой и самый гнусный смысл. Так всегда: чем ниже подлость, тем сложней слова, которые её скрывают.

– «Нижеподписавшиеся обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов, – произносит он, – в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Лефны». Вот как у вас это называется. Территориально-политическое переустройство.

– Это называется «война», – гудит Тарвем.

Локшаа качает головой, глядя в глаза лежащему на дне ямы Айто.

– Ты уже решил, что бойня неизбежна, – говорит он. – И рассудил, что нужно быть на сильной стороне. Даже не подумав о том, чтобы этой силе противостоять. Ведь войны можно избежать, до сих пор можно! И мы всё для этого сделаем. Если, разумеется, не будут мешаться такие подонки, как ты.

Айто молчит.

– Могли погибнуть тысячи! – говорит Тарвем. – Сотни тысяч! Из-за тебя. Понимаешь?

Айто молчит. Хальдер шипит ругательства под нос.

– «Касательно территорий Лефны со стороны Владетельного Айто подчеркивается интерес к северной её части, от Верхнего Хребта до бухты Истабан. Со стороны Экваториальной Коалиции заявляется о полной политической незаинтересованности в этих областях», – дочитывает Локшаа и, скомкав, бросает листок в могилу. Бумага падает Айто на грудь и там остается лежать, медленно расправляясь.

– А что так мало задумал отхватить? – спрашивает Хальдер. – Только север? Отчего не захотел прибрать к рукам всю страну?

– Я так понял, они делили Лефну поровну с Коалицией, – замечает Тарвем. – И, похоже, наш друг узнал кое-что о рудных пластах глубокого залегания на севере. Догадываюсь, от кого.

– Сволочь! – цедит Хальдер. Призрачные крылья за спиной делают широкий взмах.

Локшаа отряхивает руки: после листка они кажутся грязными.

– Еще кто-нибудь хочет что-то сказать? – спрашивает он. – Напоследок.

– Я хочу кое-что сделать, – произносит Хальдер. – Эй, Айто, любовничек! Тебе хорошо видно?

Она поворачивается к могиле боком и, прижавшись к Тарвему всем телом, целует его – непристойно, глубоко, взасос. Айто глядит, не отрываясь. Слышно его дыхание, тяжелое, неровное.

«Довольно», – думает Локшаа и машет солдатам:

– Закапывайте!

Те подхватывают лопаты. Мокрый песок сыплется в яму – на ноги Айто, на живот, на грудь. Хальдер выскальзывает из объятий Тарвема и, утерев рот, жадно смотрит.

И тут Айто, наконец, разражается криком.

– Слепые черви! – вопит он. – Кретины! Трусы! Еще вспомните меня, когда весь Батим будет гореть в огне! И вы вместе с ним! Небо станет красным, как кровь рабов! Рабов-людишек! Ты сгоришь, Локшаа, сгоришь! Только кости останутся! А ты, моллюск, истечешь кровью, до последней капли! А тебя, шлюха, убьёт один из нас!..

Песок попадает Айто в рот, он принимается кашлять, хрипеть и давиться. Солдаты продолжают закапывать могилу – страх подстёгивает их, придаёт движениям суетливую сноровку. Звуки делаются глухими, прерывистыми, переходят в стоны. Затем становится тихо. Только слышно, как скребут и стучат лопаты.

Через несколько минут всё заканчивается. Передний план: небольшой холм свежей земли, смятая, истоптанная трава. Задний план: пепельные тучи, размытый дождём горизонт. Средний план: трое богов, которые совершили возмездие.

Хальдер тяжело вздыхает.

– Спасибо, что согласились сделать по-моему, – говорит она. – Локшаа, передай, пожалуйста, Орсилоре мои извинения. Знаю, она была против.

– Передам, – кивает Локшаа. – Хотя… Айто заслужил такое. Мнение Орсилоры – глупая прихоть. Богам не пристало сострадание. Сострадание есть немощь.

– Всё-таки зря растратили неплохой ресурс, – басит Тарвем. – Могли бы утилизировать его у меня в лаборатории. Считай, целая бочка валлитинара. Но раз ты решила…

Хальдер качает головой:

– Всё носишься со своим экспериментом? Да, мудака можно было убить по-другому. Но когда я думаю, что Керта... Что он с ней...

Локшаа трогает её за плечо.

– Керта погибла не зря. Если бы не она, мы бы не узнали об этом паскудном протоколе. Настоящее геройство. Иначе не скажешь.

Хальдер зажмуривается.

– Это ведь я, я велела ей шпионить за Айто, – сквозь зубы говорит она. – И я не была рядом с ней, когда она попалась. Когда он её вот так же закапывал. Когда...

Развернувшись, она идёт прочь – быстро, потом ещё быстрее. Затем пускается бежать. Крошечная фигурка на фоне огромного лазурного поля и огромного свинцового неба.

– Отойдём, – рокочет Тарвем. – Пусть даст себе волю.

Они, пятясь, отступают от свежей могилы. Солдаты продолжают стоять по стойке «смирно» у транспортёра, не понимая, что сейчас произойдёт.

– Прямо, двести шагов, бегом! – кричит Локшаа. Солдаты срываются с места.

Хальдер успела отбежать на порядочное расстояние. Вдруг она высоко – на три своих роста – подпрыгивает и повисает в воздухе, расставив руки крестом.

– Сейчас, – бросает Тарвем.

Призрачные шлейфы парцел за спиной Хальдер обретают плоть, темнеют, обрастают перьями. Миг – и на месте женщины возникает громадная чёрная птица. Распахивает крылья, бьёт длинным хвостом, разевает зубастый клюв. Кругами набирает высоту. Она так огромна, что могла бы без труда унести в когтях транспортёр. Ветер, разбуженный её полетом, швыряет в лицо Локшаа пригоршню дождя. Затянутые мглой небеса разрывает громовой клёкот, в котором непостижимым образом слышны мягкие женские рыдания.

Хальдер поднимается выше и выше. Тем, кто остался на земле, кажется, что она уменьшается в размерах; какими же маленькими видятся они исполинской птице оттуда, с высоты? Достигнув туч, она закладывает вираж: набегающий ветер колышет маховые перья. Каждое перо – размером с вертолётную лопасть.

– Нам стоит быть дальше, – замечает Тарвем. Они отступают ещё. Становятся рядом с солдатами. Те, открывши рты, глядят на богиню в небе.

Вынырнув из свинцового облака, Хальдер складывает крылья и срывается вниз. Тело её – точно снаряд: гладкое, обтекаемое. Она пикирует неотвратимо, как сама смерть. Когда до земли остаётся всего ничего, Хальдер с рёвом выдыхает магическую формулу. На месте, где стоял транспортёр, вырастает огненный столб, увенчанный багровым облаком. Оглушительный хлопок крыльями – и птица, распластавшись, проносится над головой Локшаа. Порыв ветра заставляет пригнуться. Локшаа невольно заслоняет глаза ладонью, а, когда опускает руку, видит, что огненный столб превратился в смерч, подпирающий небо. Пламя гудит, волны жара дышат в лицо, тучи над головой медленно заворачиваются исполинской спиралью, втягиваясь в огненную воронку. Транспортёра больше нет; машина стала пеплом, дымом, брызгами расплавленного металла.

Издалека доносится клёкот, полный ярости и боли. Хальдер унеслась к самому горизонту. Превратилась в точку с двумя штрихами-крыльями.

– Она не вернётся, – говорит Тарвем. – Пора и нам идти.

Локшаа ещё с минуту глядит на огненный вихрь. Она всё сделала правильно. Уничтожила улики. Земля превратится от жара в стекло, и никто не сможет узнать, что здесь было. Хорошо, что лазурная трава не может гореть даже в этом пекле. Хальдер говорила, что растительность Пустоши стала такой в день, когда небо навсегда исчезло за пеленой туч.

– Да, – произносит Локшаа. – Пора. Надо найти «колодец».

Они молча шагают бок о бок. «Колодец» – односторонний портал. Узкий канал в сплошном экране, созданном башнями защиты. В экране, который не позволяет телепортироваться с Пустоши (или, наоборот, телепортироваться на Пустошь). О том, где Хальдер открыла «колодец», знают только Локшаа и Тарвем. И, когда они уйдут, портал навсегда исчезнет.

Солдаты идут позади. Тоже молчат: устав запрещает разговаривать в присутствии командира. Если нужно, они могли бы спросить разрешения. Но они не спросят.

Тарвем прерывает тишину первым:

– Плохи дела. Нашим дорогим коллегам действительно охота поиграть в войну. Любой малейший повод, любая искра...

Локшаа пожимает плечами:

– Значит, главная задача – не давать им повод.

– Попробуем, – задумчиво произносит Тарвем. – Но, кажется, всем подряд не терпится начать это… территориально-политическое переустройство.

Ещё полсотни шагов в молчании.

– Договор о ненападении, – говорит Локшаа. – Мы этого добились, и мы его сохраним.

Тарвем хмыкает:

– Если они не узнают о том, что мы сегодня сделали.

– Не узнают. К тому же, никто не будет долго искать такую сволочь, как Айто. Думаю, в Содружестве подозревали, что он работает на обе стороны. Его землю и людей распределят между Вегольей, Ведлетом, Шиквой и прочими. А в Коалиции просто решат, что он попался Содружеству, и будут сидеть тихо, не высовываясь.

Тарвем ступает твёрдо, незрячие глаза устремлены вдаль.

– Не будут они сидеть тихо. Если уже делят Лефну, значит, настроены серьёзно. Возможно, и наши земли поделили. Нужно усилить разведку. И готовить диверсии. Против Такорды, против Голарда, Кито.

– Диверсии? – хмурится Локшаа.

– Можно попробовать их рассорить, – пожимает плечами Тарвем. – Разъединить Коалицию. Подкинуть компромат или вроде того. Наверняка что-то найдётся, если поискать как следует. Впрочем, я не силён в подрывной тактике. Может, подключить к делу Орсилору?

Локсий закладывает руки за спину, покачивает головой в такт шагам.

– Рассорить, – задумчиво повторяет он. – Подкинуть компромат… Нет. Это как раз и будет повод к войне. Просто она начнётся не там, где планирует Такорда. Он-то готовит удар против Содружества. Но, если Веголья прознает, что Коалиция ослаблена внутренними раздорами, то обязательно ударит первым. Или даже не Веголья. Бьюсь об заклад, Айто был не единственным, кто пытался снять сливки с обеих крынок. Батим – как клубок змей, готовых начать драку.

– Нынче одной змеёй стало меньше, – ворчит Тарвем.

Он вдруг замедляет шаг. Оглядывается на солдат, которые идут следом с лопатами на плечах, соблюдая расстояние, предписанное уставом.

– Об этом никто не должен знать, кроме нас, – произносит Тарвем с сожалением. – Ни одно живое существо.

Солдаты быстро переглядываются. Локшаа кивает:

– Да, понимаю.

Руки Тарвема молниеносно удлиняются, превращаясь в блестящие, чернильного цвета щупальца. Миг – и солдаты повисают над землёй. Напружинившись, стригут воздух мучительно выпрямленными ногами, царапают пальцами по скользкой плоти, обвившей их шеи, раздавливающей мышцы, ломающей трахеи, мозжащей позвонки. Тарвем держит хватку, пока тела не обмякают, затем роняет их на песок – две кучи тряпья и безжизненного мяса.

– Прошу прощения, – говорит он, возвращая рукам человеческую форму. – Это всё-таки твои люди. Сегодня же пришлю взамен новых...

– Не стоит, – морщится Локшаа. – Всё в порядке. Издержки есть всегда.

Оставив трупы позади, они подходят к условленному месту. В сухую погоду «колодец» невидим, но сейчас в воздухе повисло марево дождевых капель, и можно различить полупрозрачную колонну, что тянется от земли до облаков. Как воображаемый центр лазурных земель, как бесплотный памятник пустоте.

Прежде чем войти в «колодец», Тарвем останавливается и поднимает ладонь в прощальном жесте.

– Ни одно живое существо, – напоминает он. – Даже твой приёмный сын с Земли. Как его зовут – Гермес?

– Кадмил, – отвечает Локшаа с лёгким раздражением. – Но он мне вовсе не сын. И уж всяко я ничего ему не скажу. Зачем бы это?