Правофланговые Комсомола

Лиза ЧАЙКИНА

Стоит в глубине России, среди бескрайних лесов и озер, маленькая деревушка Руно. Тихая и неприметная в одну улицу — тысячи таких на Руси, затерявшихся среди безмерного пространства. Но эту знают все. Она обозначена на туристских схемах и картах государственного значения. Перед едва приметной на карте точкой, обозначающей деревушку Руно, — желтый квадрат с алым Солнцем на нем: «Место жизни и деятельности выдающихся людей».

Руно — родина народной героини, отважной партизанки Лизы Чайкиной.

Если пройти по единственной улице деревни Руно В: ту сторону, где она в леса упирается, дорога, попав между деревьев, сузится в тропу и поведет нас по местам Лизиного детства…

С первых дней Лиза полюбила школу. Здесь, в классе, каждый день она открывала что-то новое о большом и светлом мире, находящемся далеко — за их лесами и озерами.

Каждый день возвращалась она домой взволнованная от переполнявших ее новостей и сразу же бежала в поле, к женщинам, которые убирали лен. Хотела, чтобы и они узнали все, что она знает.

— Смотри, — кивали Ксении женщины, — летит твой одуванчик.

Ксения Прокофьевна распрямляла спину и всматривалась в конец поля — среди льна все ближе и ближе мелькала белокурая головка.

— Бежит наша газета, — смеялись подруги Ксении.

— И что за дочка у тебя, а, Ксюша? Ни одного дитя в поле не увидишь — в игры резвятся, а эта все новости носит, не угомонится никак. Вот чудная.

Только зря удивлялись ей люди. В их заброшенном в глухие заозерные дали краю каждый отличался и отзывчивостью и добротой. Друг друга держались, помогали крепко, этой помощью дорожили.

Так что родилась Лиза с теми же чувствами, что присущи местным жителям. Только в ней они ярче, чем у всех других проступали.

В тот сумрачный майский закат в доме у Чайкиных то и дело хлопали двери. Каждый заходил послушать, что рассказывает возвратившийся из Осташкова старший сын Чайкиных Степан.

А Степан рассказывал о пионерах. Шли по улице двадцать пацанов (сам поштучно посчитал) прямым строем, один в один. И от самого большого до самого малого, последнего — все в белых рубахах, а на шее платки красные! Идут под барабанный бой, словно в мареве от пожара, а вокруг все машут и кричат: «Да здравствуют пионеры!»

Назавтра Лиза вернулась из школы необычно молчаливая. Сбросила торопливо сумку, поела наспех и убежала. В тот день девчонки и пацаны, что с Лизаветой учились, до темноты в сарай шастали. А к ночи, когда в оконцах заиграли отблески лучин, в деревне сразу несколько скандалов разыгралось. Матери начали готовить постели ко сну да и ахнули: из всех одеял были выстрижены красные лоскуты. Только наутро родители поняли, ради чего были испорчены одеяла.

По деревне с холщовыми сумками наперевес, в чисто вымытых лаптях шагали пионеры, точно такие, о которых рассказывал недавно Степан, — с алыми платками на груди! Впереди всех шагала счастливая Лиза…

Больше двух лет прошло, как окончила Лиза школу. Образование — целых четыре класса. Секретарем в сельсовете работает. Рядом с председателем стол имеет. Ей бы остепениться пора, посерьезнеть, а она какой была, такой и осталась — непоседливой. По деревне то и дело новые истории возникали. Недавно вот опять учинила. Оформила в книге сделку по обмену между Андреем Козыревым и бабкой Тюлёной. Тюлёна уже в дом Андрея переехала. Он тоже перевез и перетаскал все в ее избу, как вдруг в дом Тюлёны Лизавета явилась. Пришла, а та лежит на печи, стонет, от ревматизма разогнуться не может. Своя-то изба у нее сухая была, сыном на песке поставленная, а Андреева хибара на болоте, отсырела вся, гниет да сыплется — только поверху и покрашена.

Собрала Лизавета ребят деревенских, и пошли они Тюлениху домой водворять. А Андреево имущество в его развалюху перетащили — живи, мол, как жил, не зарься на чужое! Так и объяснила Лизавета, когда вечером скандал в сельсовете разыгрался — нельзя слабого да хворого обижать, друг у дружки силой да хитростью брать. Советская власть не признает обмана и насилия.

…Лиза неслась на лыжах, рассекая белизну урагана. Ей казалось, что мчится она не в ночном, мятущемся в блеклом свете луны буране, а в вихре яростной атаки. Она еще никогда не испытывала такой сознательной жажды дела. Не просто дела, а полезного людям.

Это ощущение она будет испытывать потом всегда. Ибо, познав свою полезность другим, познает и самое главное — человечность. То, что делает каждого по-настоящему счастливым, потому что весь смысл человеческого существования и состоит именно в том, чтобы отдавать все накопившееся в нем тепло, всю аккумулирующуюся в нем энергию другим, обогревая их этим теплом, делая добрыми, а значит, такими же счастливыми.

Снег хлестал лицо, оно пылало на ветру и все больше влажнело от таящих снежинок. Иногда хлесткая ветка задевала в темноте щеку, и тогда сквозь тепло проходила быстрая горячая боль. Но Лиза почти не замечала ее. Все оставалось позади: и боль, и лес, и дорога. Была только атака, в которую ее пронзительно звала труба невидимого горниста, мчавшегося где-то очень далеко, впереди всех. Лет на пятнадцать впереди…

Вот что испытывала она в ту ночь, мчась сквозь мятущийся буран обратно домой из райцентра Пено, где ей вручили на бюро райкома комсомольский билет.

Еще не было видно солнца. Лишь где-то далеко-далеко над горизонтом появилась тонкая светлая линия. Лиза неслась к ней — на восток. Спешила, тревожилась — неужели мать не спит, ждет ее?

Знакомый поворот в зарослях ольхи, крутой спуск. И за деревьями открылась уходящая в сторону реки улица деревни Руно. Один дом, другой, третий. Лиза круто свернула с тропы, затормозила у крыльца. Сквозь снег, залепивший оконца, желтел свет лучины. Лиза бросила льжи на крыльце, рванула одну дверь — загремел засов. Другую — и попала в теплые объятия матери.

— Мама, — шептала горячо она. — Не спишь. Ну что же ты!

А мать гладила ее золотистые волосы и твердила свое:

— Живая… Ночь ведь, Лизушка. Леса дикие да темные стоят. Звери одни в них бродят…

Потом они среди ночи пили горячий ароматный чай из трав, и Лиза, раскрасневшаяся и взволнованная, рассказывала о том, что с сегодняшнего дня она не просто в строю, а в первых рядах — в авангарде всех людей ее страны. И всей земли даже!

И мать слушала ее, заражалась юным волнением и удивлялась, кто же это велел ее дочке так идти — впереди всех, самой первой в стране?

И Лиза отвечала: комсомол!

Вся страна в стремительном темпе. Нужно восстановить заводы. Поднять коллективные хозяйства. Охватить республику электрификацией: деревня еще во тьме. Надо готовить сильную армию — вокруг враги! Научить всех грамоте. Ликвидировать болезни. Наладить быт. Необходимо одеть страну, накормить…

От Украины до Дальнего Востока, от северной тундры до среднеазиатских пустынь — вся страна превращена в огромную стройку. Орудия, как правило, — кирка и лопата. И все же в невиданно короткие сроки появляются Туркестано-Сибирская железная дорога, Днепровская ГЭС, Магнитогорский металлургический комбинат, Сталинградский тракторный, автомобильный в Нижнем Новгороде, шарикоподшипниковый в Москве…

Завершается первая пятилетка.

«Комсомольцы показали невиданные в мире образцы трудового героизма на стройке. Сейчас они должны пафос строительства дополнить пафосом освоения новой техники», — говорит в беседе с сотрудниками «Комсомольской правды» нарком тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе в июне 1933 года.

«У нас молодежь «изменяет мир», создает свою, новую социалистическую историю…

Вперед и выше, комсомолец!» — пишет Максим Горький.

Именно в этом, полном всенародного энтузиазма и первых свершений 1933 году Лиза вступает в комсомол.

Зима кончалась. Заголубело небо, опрокинулось в озера — просторы вокруг глазом не охватишь. Дороги трудные стали — скользкие, вязкие, из-под ног уползают. А люди по деревням весело грязь месят: весна наступает.

И Лиза радовалась проселочным путям. Она прошла нить деревень. Разнесла обещанные книги. И теперь весело шагала, скользя на оттаявших ухабах, усталая и счастливая оттого, что и она выполнила свое нелегкое, нужное людям дело.

Лиза, обретя грамоту, сразу поняла, чем может быть полезна стране. Она понесла людям книги, учила неграмотных писать буквы. А тем, кто еще не мог сам прочитать книги, рассказывала их содержание. Она хотела, чтобы люди сознательно дошли до понимания того, что свершилось впервые в мире в их стране. А для этого им нужны знания.

Она и сама училась — изучала основы агрохимии, осваивала устройство трактора, читала ленинские работы.

Молодежь верила Лизе во всем. Комсомольцы колхоза единогласно избрали ее своим секретарем.

В газете «Ленинский ударник» появилась статья «Работать так, как залесские комсомольцы», в которой писалось: «Кто в Залесском районе не знает Лизу Чайкину, эту веселую боевую девушку? Знают все колхозники, от детей до стариков. Знают и уважают ее. Ежедневно она в колхозах. То читает газеты, то с колхозниками беседы проводит».

Лиза была одним из лучших комсомольских вожаков, в районе. И когда ее вызвали в районный центр к первому секретарю райкома партии, она положила перед ним газету со статьей о ней и коротко — «как факт» (любимое выражение Лизы) — определила: «Это неправильно».

В Лизе яростный протест вызывало всякое похвальное в ее адрес слово — в газете или с трибуны. Она считала, что хвалить комсомольского вожака не только неправильно — недопустимо, вредно. Можно положительно оценить деятельность комсомольской организации, скупо упомянув, что сделано, кем, но не более. А деятельность комсомольского вожака настроена на его долге, на его высокой моральной чистоте, на его верности делу. Стал вожаком — это честь тебе! Храни ее свято.

Таки высказала все это сгоряча секретарю.

Секретарь слушал, согласно кивая.

— Что ж, меня это вполне устраивает. — И, улыбнувшись, продолжал: — Только вызвал я тебя совсем по другому вопросу,

Он достал из сейфа папку с решениями бюро райкома, полистал бумаги, положил перед ней открытый документ:

— Бюро райкома партии постановило рекомендовать тебя секретарем районного комитета комсомола.

— Секретарем райкома?.. — растерялась Лиза. — Вы что? — почему-то тихо спросила она. — Да какая ж я кандидатура?

— А что? — удивился секретарь.

— Необразованная.

— Как это… необразованная? — переспросил он.

— Для дела такого, — объяснила Лиза.

— А Ленина читаешь? — спросил секретарь.

— Читаю, — неуверенно ответила она.

— Сотни книг, что в избе-читальне твоей стоят, знаешь?

— Знаю, — подтвердила она.

— Про писателей, об их героях рассказываешь? — продолжал он.

— Рассказываю, — согласилась Лиза.

— Людей любишь. Заботы их знаешь. Грамоте учишь, молодежь воспитываешь. Ну?

— Ну?.. — совсем растерянно повторила Лиза.

— А говоришь «необразованная».

— Учиться мне еще надо, — серьезно сказала Лиза.

— Учиться поможем, — пообещал секретарь.

— Так, может, поучусь пока, а потом уж в секретари-то?

— Выучишься — мы тебя в обком изберем. А то и в ЦК. А пока уж в райкоме комсомола покомандуй. — И посерьезнел: — Райком партии тебе доверяет.

Началась та беспокойная, полная тревог и волнений жизнь, о которой мечтает каждый человек, рожденный служить людям, обладающий организаторскими способностями, деятельный, общительный, добрый.

Лиза переехала из своей деревни Руно в районный центр — поселок Пено. Здесь, в Пено, совершит она потом свой бессмертный подвиг. Здесь будет похоронена товарищами. Здесь останется жить навечно — бронзовый бюст среди цветов в центре Пено.

Лиза поселилась в маленькой, скромно обставленной комнатке — справа кровать, слева, в углу, этажерка с книгами, на стене гитара, у окна небольшой столик, заваленный книгами. Вот и вся «роскошь» ее жилища. А ей казалось, что живет она, имея абсолютно все, и Лиза чувствовала себя счастливой.

Днем работа, вечерами учеба. Чтобы быть настоящим наставником молодежи, считала Лиза, надо много знать, многое уметь. Надо быть во всем первым.

Лиза много занималась. На этажерке у нее стояла собранная ею собственная библиотека — пятьдесят книг — сочинения Ленина и Маркса, Пушкина и Лермонтова, Горького и Маяковского. За окнами звенели голоса молодежи, играющей в волейбол, а она читала и позволяла себе выбежать поиграть только на несколько минут, чтобы отдохнуть. А ей было тогда двадцать.

Она часто приходила в Пеновскую семилетнюю шкоду, чтобы узнать то, что еще не знала, не успела узнать, посещала там литературный кружок.

Лизе тогда, конечно, и в голову не могло прийти, что школа эта будет названа ее именем. А учительница Евдокия Георгиевна Кудрявцева будет рассказывать о ней многим людям, приезжающим в их поселок Пено.

Лиза до предела была увлечена своей комсомольской работой. Изучала все, с чем соприкасалась в делах своих как секретарь райкома. Комсомольский руководитель, считала она, должен уметь показать пример в любом деле.

Она участвовала во всех спортивных состязаниях и первая в районе получила три значка — «ГТО», «ПВХО» и «Ворошиловский стрелок».

На районном комсомольском активе, который проходил ранней весной 1941 года, Лиза назвала цифры, которые поразили всех присутствующих в зале. И до сих пор поражают. Только за десять месяцев ее работы секретарем райкома в районе вступило в комсомол около 500 человек, создано двадцать восемь комсомольских организаций. За полтора года ее работы в райкоме комсомольская организация района выросла в два раза! А в ее родном Залесском сельсовете появилось за это время восемь новых комсомольских организаций. Пятьдесят наиболее активных комсомольцев были приняты в ряды коммунистов.

Огромное значение Лиза придавала комсомольской печати.

В Калининском музее комсомольской славы хранится двадцать три ее газетных выступления. Будучи секретарем райкома, Лиза Чайкина выступала в местной печати по таким важнейшим вопросам, как социалистическое соревнование, военно-патриотическая работа, революционное воспитание молодежи, руководство первичными организациями и т. д.

Первая ее корреспонденция появилась в газетв «Ленинский ударник» 10 марта 1936 тода. Последняя — 26 июня 1941 года…

Началась Великая Отечественная война.

Каждый день радио передавало горькие сообщения об отступлении советских войск.

Молдавия, Украина, Белоруссия, Прибалтика пылали в огне.

В окопах, испещривших как морщины землю, бились советские солдаты. Бились насмерть за каждый город, каждую деревню, каждый дом.

Отступая, спасали все, что могли. Увозили в тыл детей. Отправляли в глубь страны заводы. А что не могли спасти — уничтожали. Взрывали электростанции. Ожигали неубранный хлеб.

Ничего не должно осекаться врагу.

Ни иссушающая душу наречь отступления, ни непрерывные обессиливающие бои с превосходящим противником не сломили ни на миг волю советского народа, его уверенность в победе.

И город Калинин готовился к встрече с врагом. Ежедневно с вокзала уходили тяжело груженные составы с людьми, заводским оборудованием, хлебом, эвакуировались госпитали. Знали: враг никого не пощадит. Из коммунистов составлялись отряды ополченцев, бригады противовоздушной обороны, диверсионные группы.

В первых числах июля фашистские войска вступили в пределы Калининской области. Запылали деревни. На городских площадях и сельских майданах зачернели виселицы. Тысячи людей были брошены в тюрьмы, за колючую проволоку концлагерей. Фашисты огнем и мечом вводили «новый порядок».

Вот цифры фашистских зверств в Калининской юбла-сти за время ее оккупации врагом: 17 тысяч человек уничтожено в лагерях, 5772 повешено, 23 тысячи угнано в неволю.

Однако, чем сильнее сжималась пружина, тем больше становилась ее потенциальная сила. В тылу врата ширилось партизанское движение.

Третьего июля 1941 года Калининский обком партии направил письмо секретарям райкомов и горкомов, в котором говорилось: «В соответствии с директивой СНК СССР и ЦК ВКП(б) обком РКП (б) предлагает ускорить организацию подпольных конспиративных ячеек ВКП (б) из проверенных коммунистов, подготовку явочных квартир. Коммунисты, которые будут оставлены на подпольную заботу, должны (быть) первым секретарем ГК и РК ВКП(б), каждый в отдельности (персонально) проинструктированы о» их. задачах, и указать им место явки после занятия врагом территории, (района)».

Для организации партизанского, движения в западные районы области были направлены секретари обкома партии, заведующие отделами обкома, инструкторы, ответственные работники облисполкома. Совместно с райкомами и горкомами ВКН(б) они создавали отряды, подбирали личный состав, занимались вопросами вооружения партизанских отрядов, продовольствием, устанавливали явки.

Непосредственное руководство партизанской и подпольной борьбой, осуществлялось подпольными райкомами и горкомами партии, которых насчитывалось в 1941 году в тылу врага двадцать четыре. В их составе работали сорок восемь секретарей райкомов и горкомов партии, многие представители исполкомов райсоветов, секретари райкомов комсомола и другие партийные, советские и комсомольские работники. Это были руководители, пользовавшиеся большим: авторитетом среди населения, сумевшие в тяжелых условиях вражеской оккупации превратить подпольные партийные органы в боевые штабы мобилизации масс, сражающихся с врагом..

Первое, что организовала. Лиза во всех деревнях, — обучение молодежи военному делу. Каждый комсомолец, каждый подросток должен был. научиться стрелять из винтовки, бросать гранату, обезвреживать зажигательные бомбы. Всюду, где побывала она, начали работать отряды Всевобуча. Бороться с пожарами, следить за обстановкой, быть, бдительным и зорким учила она каждого в эти дни. И конечно, сражаться, если то» потребуют обстоятельства.

И обстоятельства потребовали. Райком партии получил приказ формировать Пеновский партизанский отряд. Чайкиной доверили подбор связных для работы в тылу врага. Ее спросили в райкоме партии, сколько она сможет подобрать верных комсомольцев для работы в тылу врага, она ответила: «Сколъко потребуется».

Девятнадцать ушли в подпольную группу на диверсионную работу. Десятки сражались вместе с Лизой в тылу врага, И ни один из тех, кого назвала Лиза Чайкина, не струсил, не предал, не отступил,

Володя Павлов, шестнадцать лет, умер от штыковых ран при пытках. Молчал.

Зина Голицына, шестнадцать лет, разведчица, умерла при пытках. Молчала.

Коля Фокин, Вася Иванов, Коля Беляев — пятнадцать-шестнадцать лет, пали смертью храбрых при выполнении боевых заданий.

Вечная память юным героям. Их имена свято чтят на калининской земле.

…И вот они шли на первое боевое задание. Холодное зимнее солнце оседало к горизонту. Голубел от теней снег. Искрились в последних лучах верхушки огромных заснеженных елей.

Все пятеро остановились одновременно. Лиза поняла, что поразило их, — тишина. Когда-то этот лес можно было слушать и наблюдать часами. Вот перелетела с сосны на сосну пушистая белка. Защелкала где-то в ветвях невидимая птаха. Мягко отталкиваясь от травы, пересек тропу заяц. Воздух звенел от стрекоз, кузнечиков, птиц…

Всех угнала война. Опустошила леса. Страшен безмолвный лес. Неверное движение, случайный хруст — падай скорее в снег, замри. Чтобы не взяли тебя на мушку. Настороженно, бесшумно крадись по родному лесу. Помни: всюду враг. Всюду смерть.

Они посмотрели друг на друга, улыбнулись. «Нет, не трусят, — подумала Лиза, — просто волнуются».

Задание было взорвать мост. По нему день и ночь шли эшелоны. Враг окружал Москву. Группа Лизы пробиралась к мосту. Они знали время смены караула, график прохождения поездов, умели укрепить взрывчатку… И вдруг — непредвиденная, неожиданная встреча. Лиза первая увидела офицера в зеленой полевой форме, с сигаретой в зубах. Сквозь березы виднелась машина и возле нее — несколько солдат.

Какие-то мгновения они стояли друг против друга, боясь пошевелиться, сделать что-то неверное и тем погубить себя. Но Лиза опомнилась первая. Прозвучал выстрел, и сигарета отлетела в сторону. И тут же застрочили автоматы, засвистели, срезая тонкие ветки, пули… Начался бой. Они его выиграли. Убитых унесли подальше от дороги в лес, чтобы никто не мог даже найти следов. Машину столкнули в кювет, забросали ветками и снегом.

Нужно ли было вступать им в этот бой? Наверное, нет. У них могла сорваться более серьезная операция. Но этот бой имел и свое особое значение, Потому что и те, кто был вместе с Чайкиной, и те, кому они потом, вернувшись в отряд, рассказали об этой короткой схватке, укрепились в сознании, что фашистов, пришедших на их землю с пушками и танками, фашистов, завоевавших Европу, можно бить и уничтожать, можно и нужно.

Они выполнили боевое задание — мост был взорван. Один эшелон с боеприпасами пошел под откос.

В планшете убитого офицера, который они прихватили с собой, оказалась карта с направлением движения фашистских войск и ценные документы. Эти боевые трофеи отряда хранятся сейчас в Центральном музее Советской Армии.

Потом было много вот таких стычек с фашистами. Не всегда они кончались благополучно: с задания часто возвращались, неся на руках товарищей, чтобы похоронить их на партизанском кладбище со всеми почестями.

Смерть никого не страшила. На смерть шли каждый день, выполняя любое задание. «Хочу отдать жизнь за Родину!» — писали в заявлениях в комсомол. Подвиг в их жизни стал делом будничным.

В Калининском музее комсомольской славы хранится удивительный документ — карта пройденного Лизой Чайкиной пути по занятым немцами деревням.

Голодная, продрогшая, каждую секунду рискуя нарваться на мину, попасть в засаду или просто услышать тихий смертельный оклик «стой!», Лиза вьюжными, на редкость морозными ночами сорок первого, тайными лесными тропами пробиралась из деревни в деревню. Встретив патруль, уходила в лес и там в снегу часами ждала, когда минует опасность. А потом — снова в путь.

Она шла, чтобы встретиться с секретарями подпольных комсомольских организаций, объяснить им обстановку, дать задания. В деревнях проводила беседы с населением, рассказывала о положении на фронтах, о боевых действиях отряда. «Вестницей победы» прозвали ее тогда в народе.

Так прошла она четырнадцать деревень. И всюду, где побывала, людей потрясало ее мужество.

…Тихий стук в окно. Пароль — отзыв. Передана пачка листовок. Можно идти дальше.

…Бьют колокола. Идут в церковь люди. Примкнула незаметно к толпе, вошла в храм. Воспользовавшись богослужением, раздала листовки.

И снова в путь, за километром километр, через родные, полные смерти леса.

И вновь петляние вокруг деревень, ожидание подходящего момента. А потом — единым духом, не замеченная никем — ни чужим, ни своим — к одному, самому нужному тебе дому. Пройти сквозь мрак, сквозь страх, сквозь смерть!

Лиза бесшумно поднялась на крыльцо, прислушалась. Тишина. Только метель свистит. Осторожно стукнула в окно. И сразу же из-за двери, словно ждали ее: «Кто?»

— Это я — Чайкина. Открой, Маруся.

Худая, изменившаяся до неузнаваемости Маруся Купорова припала к ней.

— Лиза, живая! Вот радость-то… Дождались… Пойдем в хату. Я сейчас за мамкой твоей сбегаю, Маню позову, вот обрадуются.

Лиза даже глаза закрыла — мамку увидит и сестру. Тогда их, в последний раз, толком и не повидала. Прощались наспех. Мать посмотрела беспокойно в глаза, спросила: «В партизаны?» Лиза молча кивнула. А потом уже, обнимая мать, шепнула: «Не отдамся я им так, мамка. Сперва в них патроны выпущу, а последний в себя. Только вы не плачьте, не признавайтесь в случае чего». И мать ахнула: «Как же так, доченька, о чем ты думаешь. Не жила ведь еще!» И Лиза спокойно посмотрела ей в глаза: «Жила, мамка, хорошо жила. И радость узнала, и любовь».

Лизе так хотелось в тепло. Но она, борясь с этим желанием, упрямо прошептала:

— Не могу. Нельзя, Маня. Спешить надо.

— Да что ты, — потянула ее Мария. — Обмерзла ведь вся. Даже брови обледенели.

— Меня ждут, — сказала Лиза. — Рассказывай, что тут у вас?

— Страшно, Лиза. Будто сон какой. В Крутом Тоню Михайлову замучили.

— Знаю, — перебила Лиза, — была там.

— В Демьяновке полдеревни сожгли. Дети там со стариками были.

— Видала, — оборвала Лиза. 1

— Неужели это правда про Москву, Лизушка? — придвинулась к ней Маня.

Лиза строго посмотрела ей в глаза.

— Поверила фашистской брехне? — Расстегнула стеганку, достала газету. — На вот. Из Москвы. О параде на Красной площади. Седьмого ноября. Сражается земля наша, Маня. И Москва жива. И Ленинград борется. Листовку возьми, перепиши, чтобы не сомневался никто. Вот слушай: «Фашист ходит по земле твоей, жрет твой хлеб, спит в твоей постели — убивай его!»

Где-то вдалеке залаяли собаки. Маня рванулась, прижала Лизу к себе.

— Пойдем, Лизушка, спрячу, — Лиза почувствовала, как дрожит она. — Облава опять. Третьи сутки из села никого не выпускают. Я тебя в подпол спрячу. Он у меня сундуком прикрыт.

— Нельзя мне оставаться у тебя, Маня, — снова повторила Лиза. — Ждут меня. Идти надо.

— Нельзя тебе идти, Лиза, — шептала Маня и тянула ее, тянула в горницу. — Убьют!

— Пора. Прощай, Маня. — И шагнула в снежную пелену.

— Прощай, Чайка…

Было очень много снега. Лиза пошла, проваливаясь в сугробы, напрягаясь из последних сил, чтобы уйти как можно дальше от деревни, от лая немецких овчарок. Она знала: за околицей начинается овраг — по нему можно добраться до леса.

— Стой! — услышала Лиза короткий окрик. И в тот же миг горячая боль обожгла сзади голову.

Собачий лай послышался совсем близко…

В комендатуре было тепло и тихо. Лиза узнала кабинет первого секретаря райкома партии.

Ее привели сюда ночью. Комендант спал. И пока его ждали, она могла немного отдохнуть и прийти в себя.

Ныли обмороженные ноги, воспалившиеся от выкручивания суставы рук, болела от ударов прикладами спина. Она начала терять сознание в тепле.

Очнулась от телефонного звонка. Дежурный что-то кричал в трубку. Лиза попросила пить. Ей не дали. Она почувствовала, как опять слабеет и теряет четкость ощущений. «Надо заснуть, — подумала она, — чтобы набраться сил, чтобы выдержать, выстоять до конца».

— Кто ты есть? — начал допрос комендант.

— Иванова… Из Ленинграда… — Лиза едва шевелила губами.

Комендант обернулся к кому-то, кто стоял с ней рядом.

— Кто есть она?

— Чайкина она. Чайкина. Комсорг называется. Да вы не сомневайтесь — ее здесь каждый знает. — И встал, злобно глядя на нее: Колосов, узнала Лиза. Тимофей Колосов, местный староста.

— Иванова. Из Ленинграда, — упрямо повторила Лиза.

— Чайкина она, Чайка! — подскочил к ней Колосов, ухватил за куртку, тряхнул. — Лизка… Ты что, издеваешься? Жизни моей не жалеешь? Признавайся, что секретарь райкома.

— Вывести! — приказал комендант. — Не опознают — вместе повешу.

Стук, стук, стук… Плывет толпа людей. Серые лица. Серый землистый лед. Мороз сорок градусов. Все обледенело кругом. Стук, стук, стук… Колонна останавливается. Тишина. Долгая, шаткая. Это она пошатывается: ноги болят, холодно очень.

— Смотреть всем, кто она есть! — командует комендант. — Чайкина? Партизан? Ты! — ткнул он в толпу.

— Не знаю, не здешняя она.

— А ты?

Лиза смотрела на толпу. Она всех узнавала. Всех. Глаза голодных людей. Но смотрели они на нее прямо и спокойно.

— Чужая она. Не знаю.

— Вон! — крикнул на толпу комендант. Стук, стук, стук… Удаляются по льду шаги.

А навстречу из снежной пороши лихая разгульная песня. Лиза думает, что ей это чудится. Нет. На крыльцо, пошатываясь, поднимается пьяная разнаряженная Арина Круглова. Кланяясь офицеру, она обошла вокруг Лизы. Сперва отшатнулась, увидев ее лицо, потом всмотрелась. И вдруг присела:

— Неужели? Вот это птичка попалась. Чайкина. Секретарь комсомольского райкома.

Изменница Круглова — единственная из всех опознала Лизу Чайкину.

Партизанский суд приговорил предательницу к расстрелу. 25 ноября группа партизан во главе с Семеном Ларионовым пробралась в Пено. Они выкрали из рук немцев Круглову и привели приговор в исполнение.

Та же участь постигла и двух других предателей — отца и сына Колосовых. Они были казнены в ту же ночь на основании того же партизанского приговора.

…Она понимала, что идет по улицам родного поселка в последний раз. Ее привели к реке. Волга лежала перед ней, как уходящая в бесконечность белая ширь. Едва приметным откосом спускался к реке берег — снег сровнял землю и воду. Посреди молчаливого белого пространства темнела неподвижная толпа. Люди! Она могла с ними говорить.

Лиза посмотрела на раскинувшийся перед ее взором бескрайний мир, который, знала, через несколько минут покинет навсегда. Было тихо. Ей показалось, что где-то далеко-далеко ударили в колокола, и медный звон их поплыл, касаясь земли и неба, из далекого детства к ней, сюда…

Потом будет тот, последний выстрел, который она еще услышит…

Потом будет Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении секретарю Пеновского райкома комсомола Елизавете Ивановне Чайкиной звания Героя Советского Союза.

Авиационная эскадрилья имени Лизы Чайкиной.

Летящие во врага снаряды с надписью «За Лизу!».

700 пионерских дружин, борющихся за честь носить ее имя.

Улицы Лизы Чайкиной в Москве, Ленинграде, Калинине, Кемерове и других городах страны.

Совхозы и колхозы, бригады имени Лизы Чайкиной.

Будет бронзовый бюст в Пено.

Мемориальная доска в деревне Руно.

А в тот последний миг была только главная мысль — Успеть сказать людям правду, передать им свою уверенность и веру в победу. Показать им, что она — одна из них — не боится фашистских палачей, что и они не должны их бояться, а бороться и уничтожать, чтобы приблизить час свободы.

— Товарищи, — тихо обратилась она. — Вы всегда не верили. Я секретарь райкома. Поверьте и на этот раз.

Люди подняли головы, услышав ее спокойный голос.

Она говорила медленно: продумывала, подбирала слова. Надо сказать им главное. И так, чтобы поверили.

— Немецкое командование сообщило вам — Пеновский партизанский отряд уничтожен. Москва взята. Ленинград пал…

Она улыбнулась открыто и озорно, как раньше, как всегда:

— Отряд воюет. Москва стоит. Родина сражается. Мы победим!

Солдаты вскинули автоматы.

— Любите Россию!.. — громко произнесла Лиза. — Нет ничего дороже. Я счастлива…

Раздался залп. Резкий, короткий. Но люди увидели, что Лиза не сразу упала, а стояла еще какое-то время и улыбалась, протянув им руку.

Потом упала, застыла. Навсегда.

Стоит в глубине России среди бескрайних калининских лесов и синих озер маленькая деревушка Руно. Тысячи таких на Руси, затерявшихся среди безмерного пространства, поселений.

…Идет по тропинке девочка. В руках стопка книг. Голова упрямо поднята. А кругом шумят и шумят дожди.

Стекают упругие струи по устремленному в вечность бронзовому лицу Лизы…

Ирина ШВЕДОВА