Правофланговые Комсомола

Клава НАЗАРОВА

Новгород. 12 декабря 1947 года. Здание областного драматического театра. Заполненный до отказа и притихший зал.

— Встать, суд идет, — нарушают тишину слова секретаря.

Судят фашистских преступников, бывших военнослужащих немецкой армии, которые в период с 1941 по 1944 год чинили зверские насилия над мирным населением Псковской и Новгородской областей.

Одетые разношерстно, небритые, на них нет былой спеси, выглядят они жалкими и даже где-то в глубине души могут вызвать оттенок сострадания, но лишь только обвинитель зачитывает досье палачей и приводит факты их «практической деятельности», как легкий гул пробегает по залу, нет-нет да и раздастся надрывный плач, когда услышат знакомую фамилию или название уже не существующей деревни, и тогда заблещут гневом и яростью глаза, хрустнут до боли сжимаемые суставы.

Они пытали и жгли, вешали и расстреливали, угоняли в неволю, стирали с лица земли села и города, не помышляя о расплате, но она пришла…

В этот день перед судом предстали комендант 882-й полевой комендатуры полковник Карл Зассе, начальник отделения этой же комендатуры лейтенант Бено Мейер и переводчик зонде-фюрер Александр Лантревиц, Из протокола заседания суда: «За два года, возглавляя комендатуру в г. Острове, Зассе лично участвовал в трех карательных экспедициях; по его приказам и при непосредственном участии сожжены 1122 населенных пункта, Угнаны в немецкую неволю 20 тысяч советских граждан, расстреляны — 516, повешены — 17, умерли от пыток — 47, сожжены заживо — 140 советских людей».

Вопрос обвинителя: «Вы приказали повесить Клаву Назарову?» Зассе крутнул головой и сделал движение, будто поправляет несуществующий стоячий воротничок, вдруг сдавивший горло, и глухо ответил: «Да. По инструкции из Берлина».

Даже сейчас, сидя на скамье подсудимых, он не мог понять, почему из целой вереницы безликих жертв: французов, чехов, поляков, русских — мужчин и женщин, — ему врезалась в память эта девчонка, с туго заплетенными косами, обыкновенным лицом, каких, может быть, десятки, сотни, тысячи в этой варварской стране, в которой по воле фюрера должен был восторжествовать «новый порядок». Но от взгляда ее огромных карих глаз, будто стрелявших в упор, и улыбки, в которой нетрудно было распознать издевку, ему становилось не по себе. И впервые за то время, когда Зассе назначили комендантом и наградили пятым Железным крестом (случай довольно-таки редкий) за особые услуги, оказанные фатерлянду, выдержка изменила ему, и он обрушился с кулаками на Клаву.

Довершал, как правило, дело, начатое шефом, мастер спецобработки Мейер. Но и после побоев хлыстом, свитым из телефонных проводов, вместо ожидаемого раскаяния с лица Назаровой не сходила все та же улыбка.

Вопрос судьи переводчику комендатуры Александру Лантревицу: «Вы участвовали в допросах Назаровой?» Ответ: «Да». Судья: «Следствие располагает неопровержимыми данными о том, что вы лично пытали Назарову». Лантревиц: «Я не понимал ее. Она была так молода, ей обещали жизнь…»

Да, Клава Назарова очень любила жизнь, родной город, в котором родилась и выросла, где прошли ее детство и юность. В статистической справке по Ленинградской области за 1939 год говорится: «г. Остров — районный центр в Псковском округе Ленинградской области, в 3 км от одноименной станции Октябрьской железной дороги, 27 км к востоку от латвийской границы, 12 тысяч жителей. Центр одного из старейших льноводческих районов Союза. Город освещается электричеством».

Сухие строки статистического отчета не передают красоты островского пейзажа. Причудливые зигзаги Великой, небольшой остров посредине реки с остатками старинных укреплений, поросших густой травой, величественные кроны тополей, склонившихся над водой, легкие и изящные формы цепного моста, деревянные дома с незатейливой резьбой на фронтонах и оконцах, теснящиеся по берегам маковки православных церквей с поблескивающими позолотой крестами, остроконечные башни костела и густые утренние туманы, скупое на тепло солнце.

Издавна жили в Острове Назаровы, простая, работящая семья.

В автобиографии Клава Назарова сообщает о себе: «Родилась в 1918 году в октябре месяце. Отец в то время батрачил у хозяина, мать — прислугой».

Но вихрь Октября вымел из страны помещиков и капиталистов, только вот не удалось вдоволь пожить при новой жизни Ивану Назарову. Осколок в груди, полученный на германской, свел его в могилу. Осталась Евдокия Федоровна одна с двумя дочерьми на руках. Себя не жалела, здоровье отдала, чтобы поставить их на ноги.

В 1926 году Клава поступила в школу № 3 города Острова. Училась увлеченно, много читала, любила стихи; ей не было равных в беге, она хорошо плавала, прочно держалась в седле, а зимой лихо каталась на снегурках. «Окончив 9 классов, — читаем в автобиографии Клавы Назаровой, — я полгода училась в 10-м классе, но не окончила, так как заболела мать, а я была самая старшая, сестренка училась в 5-м классе. Мне пришлось идти на работу».

О Клаве Назаровой в то время говорили: «Вот ведь безотцовщина, а глянь, какая девка выросла: здоровая и разумная». Слыша эти разговоры, Евдокия Федоровна замечала: «Сама по себе выросла и до работы и до учебы охочая, а что без отца — характер отцовский переняла, за словом в карман не полезет, да и за себя постоять может».

Поэтому и тянулись к ней мальчишки и девчонки, зная, что Клава никогда не откажет в поддержке, всегда придет в трудную минуту.

В пятом классе Клаву избрали звеньевой, в восьмом — она пионервожатая. Произошло это в 1933 году, и отныне вся ее жизнь будет связана с пионерией. Декабрьский пленум ЦК ВЛКСМ поставил задачу: «Лицом к пионеру и школьнику. Самодеятельность — основа работы. За планами видеть живого человека. Ликвидировать обезличку. Растить свое, детское «начальство». Повысить роль и ответственность вожатых».

Требованием и велением времени стала борьба за знания, за дисциплину. Страна возводила города, строила заводы и фабрики, прокладывала стальные магистрали, осваивала необжитые районы. «Сплошной лихорадке буден» нужны были не только горячие сердца, но и сильные, умелые руки, ясные и светлые умы, твердые большевистские характеры.

В 1938 году Клаву Назарову пригласили старшей пионервожатой в школу, которую она совсем недавно закончила. Время, когда она возглавляла пионерский коллектив, осталось в памяти учеников и педагогов как деятельное, творческое, веселое.

Талант организатора, умение за повседневными мелочами увидеть главное, опереться на актив, неиссякаемая выдумка — вот качества, которые наиболее ярко раскрылись в Клаве. И она сразу же стала настоящим вожаком пионерии. «Каких только игр не придумывала. Каких песен не знала! Как интересно рассказывала о комсомольцах гражданской войны, — вспоминает один из учителей Клавы. — Частенько после этих рассказов ребята с откровенной завистью вздыхали: «Эх, вот было время!»

Участие в массовом движении юных натуралистов, во всесоюзной экспедиции по изучению природы и истории родного края, создание кружков юных стрелков, санитаров, связистов, военно-спортивные игры — это лишь краткий перечень дел, которые увлекали старшую пионервожатую школы Назарову своей стремительностью, утоляли страстные желания быть полезной Родине.

…Война! По-разному узнавали о ней советские люди. Сводки Совинформбюро несли суровую и горькую правду. Клава услышала сообщение о вероломном нападении Германии на Советский Союз по дороге в пионерский лагерь, куда, как обычно, на лето выезжала школьная дружина. Первой мыслью было идти в военкомат, добиваться отправки на фронт. Она умеет стрелять, перевязывать раны, может работать на телеграфе. Но на все просьбы военком решительно отвечал: «Нет!» — и пообещал направить на курсы медсестер. Свое обещание он сдержал.

В один из последних дней июня Клаву вызвали в райком. С волнением она переступила порог кабинета первого секретаря. Алексей Алексеевич Тужиков, поздоровавшись, предупредил ее жестом:

— Знаю, все знаю. Рвешься на фронт, У всех сейчас такое желание. Но кто-то ведь должен оставаться и в тылу. Дело нашел тебе по душе. Пойдешь замполитом роты в истребительный батальон. Верю — справишься.

Истребительный батальон был сформирован из комсомольцев города и нес охрану моста, железнодорожной станции, других городских объектов и готовился к боевым действиям. Располагался батальон в школе, где работала Клава. Возле подъезда стоял часовой, невысокого роста, щупловатый парень, с оспинками на лице. Клава была знакома с ним. Часто встречались в райкоме комсомола. Она сделала попытку пройти в здание, но парень решительно преградил путь и потребовал пропуск. И лишь убедившись, что он у нее есть, пропустил, произнеся: «Сама понимаешь, война».

Коридоры школы были заполнены партами, в классах на полу ровными рядами лежали матрацы, застеленные домашними одеялами всевозможных расцветок, стояли в козлах винтовки, со школьного двора доносились слова команд. В канцелярии она застала Александра Андреевича Коломийца, назначенного командиром батальона. Коломиец в финскую войну был офицером, но после тяжелого ранения демобилизовался из армии. Прочитав записку, которую протянула ему Клава, он произнес:

— Очень хорошо, что тебя послали. Ведь тебя здесь все знают.

Коломийцу было легко работать с Клавой. Они понимали друг друга с полуслова, делали все, чтобы батальон превратился действительно в боевую единицу.

Фронт стремительно приближался к Острову. Все чаще в небе стали появляться немецкие самолеты, все более отчетливо слышалась канонада, а вскоре через город нестройными толпами потянулись беженцы, машины и подводы с ранеными.

Бойцы батальона вместе с горожанами рыли окопы и рвы, обезвреживали вражеских лазутчиков, патрулировали дороги.

В начале июля линия фронта одним из своих изгибов подошла к Острову. В одну из первых июльских ночей истребительный батальон подняли по тревоге и вывели за город к железнодорожной станции. Советской разведке стало известно, что немцы намереваются высадить в тыл отступающим частям Красной Армии десант.

Клава обходила цепь залегших бойцов, напряженно всматривавшихся в серое ночное небо. Внезапно раздался гул и появился самолет, от которого одна за другой отделились черные точки. Затем раскрылись купола парашютов. За первым самолетом появился второй, третий… Небо покрывалось все новыми и новыми куполами. Клава целилась и стреляла, от выстрелов и взрывов гудело в Ушах. Бой длился почти сутки. К комсомольцам присоединились отходившие воинские части. Враг наступал большими силами. На исходе оказались боеприпасы. Пришлось отступать. Клава пробиралась кустарником в место сбора и внезапно услышала чье-то дыхание и стон, а затем увидела лежавшего бойца, тщетно пытавшегося подняться с земли. Рана оказалась тяжелой. Разрезав штанину, Клава сделала первую в своей жизни настоящую перевязку, затем, взвалив раненого на себя, понесла его в город. Сдав бойца, Клава отправилась на поиски батальона, но оказалось, что он под натиском фашистов отошел далеко за город.

Утром в Остров вошли немцы. Клава была дома и видела из окна, как по улице прошла колонна машин, бронетранспортеров, мотоциклов и остановилась на городской площади. «Новый порядок» словно спрут проникал своими щупальцами во все городские уголки. В здании горсовета разместилась комендатура, школа была превращена в казарму, игровая площадка стала стоянкой тягачей со свастикой на бортах. На столбах появились объявления. Коммунистам и комсомольцам фашистские законы за неявку на регистрацию определяли только расстрел.

И в этой обстановке Клава решила действовать. Однажды на улице она встретила вездесущего проныру Петьку Свищева, которому сильно доставалось в школе за непоседливый характер. Но теперь это качество оказалось как нельзя кстати. Петька был буквально напичкан городскими новостями, пробирался к немцам, знал, где и какая часть у них располагается, сколько в ней танков, орудий, машин. Клава поручила выяснить, кто из комсомольцев остался в городе. Свое первое поручение Петька выполнил успешно, и уже вечером в маленькой уютной комнате Клавы появился Лева Судаков, один из бойцов истребительного батальона, друг детства. Они долго обсуждали каждую кандидатуру будущей подпольной организации и начали с создания ядра.

В его состав вошли: Лева Судаков, Мила Филиппова, Шура Иванова, Володя Алферов, Олег Дивинский, Олег Серебряков, Саша Митрофанов, Саша Козловский. Сразу же были намечены конкретные действия.

Фронт ушел далеко на восток, и город медленно погружался в гнетущую атмосферу неопределенности за будущее, которую усиленно подогревала фашистская пропаганда, трубившая о взятии Москвы, о скором падении Ленинграда, о том, что сопротивление Красной Армии сломлено и она никогда не оправится от нанесенных ей поражений. Разрушить ее, донести подлинную правду о положении на фронте стало наиважнейшей задачей организации. Сложность положения усугублялась полнейшим отсутствием газет, радио. И поэтому Клава очень дорожила номером «Правды» от 11 июля 1941 года, найденным случайно на окраине города. Она бережно хранила и не раз перечитывала его. Особенно запала в душу заметка Александра Фадеева. И хотя речь шла о партизанской войне, многое касалось в ней и подпольщиков. В заметке говорилось: «Партизанская война есть не только война силой оружия и не только отрядами. Это — война каждого двора, дома, куста, поголовная война всех мужчин и женщин, всего населения против насильников и грабителей, забравшихся на нашу родную землю. Эта война не знает и не должна знать пощады к врагу, ко всему тому, чем он владеет, ко всему, что может укрепить его силы».

Голос сражающейся Родины должны слышать островчане, так решили комсомольцы. Они переписывали листовки, разбрасываемые нашими самолетами, готовили свои тексты, призывали горожан оказывать сопротивление оккупантам. Тетрадные листки, появлявшиеся порой на самых видных местах, в том числе и на немецких объявлениях, стали темой повседневных разговоров горожан и вызывали бессильную ярость у гитлеровцев.

Успех выпуска листовок поднял настроение. У ребят появилась уверенность в себе и своих силах. Одновременно с распространением листовок подпольщики приступили к сбору оружия и боеприпасов. В городской больнице остались раненые красноармейцы, которых не успели эвакуировать из города при отступлении. Выздоравливающих ждал концлагерь, тяжело раненных — смерть. Судьба советских людей, волею обстоятельств попавших в плен, очень тревожила Клаву. Чтобы как-то помочь им, она через мать Олега Серебрякова проникла в больницу. Постепенно раненые прониклись доверием к заботливой и жизнерадостной сестричке. А вскоре Клава сообщила одному из раненых план побега, осуществить который при сильной охране больницы было делом сложным. И все же побег удался. Клава вела красноармейцев только ей известной дорогой: дворами, огородами на берег Великой, где ее ждал Лева Судаков. Он помог бойцам переодеться, раздал оружие.

Более пятидесяти красноармейцев спасли от неминуемой гибели островские комсомольцы.

Из соседних с Островом деревень поступали известия об успешных действиях партизан, о налетах и засадах, о ипущенных под откос эшелонах. Клава не раз слышала исступленные, испуганные вопли немцев: «Партизанен!» Одной из задач подпольщиков стало установить связь с партизанским отрядом, действовавшим в Сапшхинском лесу. Понадобился не один день поисков, прежде чем удалось это сделать. Облегчало выполнение задачи наличие надежных документов, которые удалось выкрасть из паспортного отдела комендатуры. И все же дорога в партизанский отряд была полна опасности. Клава первая прошла по ней.

В партизанском отряде Клаву внимательно выслушали и дали несколько ответственных заданий: собрать сведения о дислокации немецких частей, об их численности и вооружении, о расположении укрепленных пунктов, о воинских эшелонах, проходивших через железнодорожную станцию.

На обратном пути ее не раз останавливали немецкие патрули, обыскивали, проверяли содержимое плетеной корзины, предусмотрительно взятой с собой из дому, но никто не догадался проверить бумажные пробки, которыми были заткнуты бутыли с молоком. Они были сделаны из свежих номеров «Правды», присылаемой партизанам во воздуху с Большой земли. С тех пор цепочка город — лес — город действовала безотказно. Островские подпольщики твердо теперь знали, что они не одиноки в борьбе.

Несомненным успехом организации было похищение секретных документов. Сделала это небольшая и хрупкая Нина Бережито, работавшая в немецком штабе уборщицей. Однажды вечером Лева Судаков устроил короткое замыкание, а Нина, воспользовавшись темнотой, вынесла документы и передала их Клаве. Как впоследствии выяснилось, это был план окружения Ленинграда.

Повседневные заботы наложили отпечаток на Клаву. Она сильно исхудала, на волевом лице еще резче обозначились скулы и горящие задорным огнем глаза. Она бесстрашно шла в глухую ночь, встречалась с комсомольцами, давала задания и сама их выполняла. Одним из них было нарушение телефонной связи между мощной радиостанцией и Островом. Всякий раз после того, как фашисты восстанавливали повреждение, кабель оказывался вновь поврежденным. Не помогла и усиленная охрана.

В один из майских дней 1942 года в дверь квартиры, где жила Клава, постучали. Клава открыла. На пороге стояли двое незнакомых ей мужчин и улыбались. «Будто сердце мое чувствовало, что это были за гости», — вспоминала много позднее Евдокия Федоровна Назарова.

Гостями оказались спасенные Клавой красноармейцы. Они были посланы в тыл к немцам командованием фронта с заданием передавать все интересующие сведения по рации. Ежедневно, в определенное время, Большая земля слышала голос островских подпольщиков, а оттуда поступали сводки Совинформбюро, задание штаба фронта.

Большую помощь в работе подпольщиков оказывали их родители. Мать Клавы «стерегла» собрания комсомольцев. Евдокия Федоровна вспоминала: «Случалось мне иной раз у дверей на улице постоять, пока ребята там разговаривают, а то не ровен час немец или полицай нагрянет». Дом Козловских стал явочной квартирой, отец Дивинского помогал в сборе разведывательных данных. Он-то и предложил Клаве инсценировать нападение партизан на торфоразработки. Многие из рабочих готовы были уйти в лес и взяться за оружие, но опасения, что фашисты жестоко расправятся с семьями, удерживали от этого шага. Операция была разработана и проведена успешно. Подпольщики внезапно напали и разоружили охрану, затем связали мужчин веревками, посадили на телеги и под нарочито громкую ругань и выстрелы двинулись в лес. В результате этой операции партизаны получили дополнительные силы, а родственники ушедших были избавлены от возмездия карателей. Фашистам так и остался неизвестен истинный смысл этого нападения.

Еженедельно из Острова немцы отправляли в Германию десятки советских людей. Клава искала способ помешать угону в рабство, но в самом городе сделать это было практически невозможно. Тогда подпольщики решили организовать нападение на команды карателей, охранявших места, куда сгоняли людей. Одно из таких нападений было организовано подпольщиками в селе Симанском, причем Саше Козловскому и Ане Ивановой удалось прихватить с собой ящик с учетными карточками не только спасенных от неметчины, но и тех, кого ждала такая же участь.

Большинство подпольщиков «добросовестно» трудились на различных должностях в немецких учреждениях и на предприятиях, и лишь только Клава оставалась «безработной». И когда на одном из домов появилась выжженная солнцем фанерная вывеска, на которой фиолетовыми чернилами была выведена неровными буквами надпись: «Пошивочная мастерская мастерицы Семеновой», она решила устроиться туда на работу. Все предприятие состояло из хозяйки и двух ее дочерей, но Клаву взяли ученицей лишь после долгих уговоров — фирма должна иметь незапятнанную репутацию, а тут вдруг одна из работниц — активистка, комсомолка. И поэтому Семенова упрятала ее подальше от людского глаза.

Горожане приносили в мастерскую заказы на пальто, платья, блузки, перешивали старую одежду. Но с некоторых пор не стало отбоя от грошовых заказчиков. Таких хозяйка направляла к Клаве. Так она получила хорошую возможность встречаться с товарищами. Клава внимательно выслушивала их, запоминала сообщаемые сведения и только дома, оставшись наедине, обобщала все в сводку и передавала Саше Митрофанову, который доставлял ее радистам.

Особо важные задания Клава выполняла сама и делала это не из-за недоверия товарищам, но иной раз просто не хотела подвергать опасности других. Так было, когда партизанам понадобились сведения об укрепленных районах немцев в прифронтовой полосе. Более недели она высматривала и наблюдала, а затем, возвратившись, перенесла все виденное на бумагу. Планы были пересланы командованию фронта.

Шла осень 1942 года. Приближался праздник Октября. На одном из собраний было решено отправить письмо воинам Красной Армии. Текст долго обсуждали. В нем говорилось о делах подпольщиков, о решимости вести беспощадную борьбу с захватчиками. Переправить письмо через линию фронта взялся Саша Козловский, уже дважды проделавший этот опасный путь. Но на этот раз удача изменила. Под Делийском группа, в которую, кроме него, входили еще три человека, попала в засаду. Саша Козловский был убит в перестрелке, и письмо попало в руки немцев. Письмо, взятое у Козловского привело гестапо в Остров. Начались повальные аресты. Вечером 7 ноября арестовали Клаву. Следом за ней фашисты схватили Аню Иванову, Колю Михайлова и Костю Дмитриева. Гитлеровцам стало ясно, что в их руках находятся лишь немногие члены подпольной организации, и поэтому в первые дни пребывания Клавы и ее товарищей в тюрьме они пользовались относительной свободой. Им разрешили передачи, встречи с родными и друзьями. Но надежды гестаповцев на то, что кто-нибудь проговорится и ненароком выдаст оставшихся на свободе, не оправдались. Клава и ее друзья были начеку. Когда стало ясно, что этот прием не даст результатов, фашисты прибегли к проверенному методу — пыткам.

Клаву вызывали на допрос ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день и избивали с жестокой изощренностью. Но фашисты так ничего и не услышали от нее. Своей улыбкой и отказом выдать товарищей Клава доводила истязателей до бешенства. В один из дней она услышала за дверью знакомый голос. Это вели по коридору ее мать. Евдокию Федоровну поместили в соседней камере. Пожилой женщине пришлось испытать па себе все ужасы фашистского застенка, но она выдержала и ни единым словом не обмолвилась о подпольной деятельности Клавы.

Больше месяца продержали Клаву Назарову в тюрьме. За это время следствие по делу о подпольной организации продвинулось незначительно. Зассе торопили. Население должно знать, как расправляются оккупационные власти с непокорными, и он подписал приказ о казни подпольщиков, которая должна состояться 12 декабря 1942 года.

Было морозное декабрьское утро. На базарной площади толпился народ. На пригорке стояло деревянное сооружение в форме буквы П, наводившее на страшную мысль о его назначении. Когда торговля была в разгаре, на площади появились солдаты и полицаи и принялись сгонять народ к виселице, с которой свешивались четыре веревочные петли. Подъехал «оппель». Из машины вышли офицер и переводчик. Через несколько минут на площадь въехал фургон и остановился у виселицы. Двое солдат отбросили брезент, и взорам горожан предстали смертники. Раздался всеобщий тяжелый вздох, а затем послышался громкий плач. Люди узнали Клаву Назарову.

Офицер достал из кармана листок и принялся читать. Переводчик переводил: «За содействие коммунистам, партизанам и бандитам, за сопротивление новому порядку присуждаются к смертной казни через повешение…»

Клава пробежала взглядом по лицам и крикнула:

«Прощай, любимый город!» Два дюжих фашиста, словно стервятники, вцепились в нее, пытались закрыть рот, но она вырвалась и выкрикнула:

«Верьте, товарищи, наша армия придет!»

Тяжелые кулаки обрушились на Клаву, холодная веревочная петля охватила шею. Напрягая силы, она произнесла последние слова: «Да здравствует Советская власть! Победа будет за нами!»

Фашисты жестоко расправились и с остальными подпольщиками. В этот же день на площади были повешены Аня Иванова и двое советских солдат. В деревне Радобожа фашисты повесили ближайших помощников Клавы по подполью Костю Дмитриева и Колю Михайлова, а в селе Ногине родителей Саши Козловского.

Лишь на третий день немцы разрешили снять тело Клавы и похоронить. Весь город от мала до велика вышел на улицы, чтобы проводить Клаву Назарову в последний путь. Фашисты не посмели помешать этому проявлению всеобщей любви и скорби.

Ни смерть, ни казнь организатора и руководителя подпольщиков не смогли сломить их волю. Они поклялись отомстить за погибших и клятву свою сдержали.

21 июля 1944 года в результате Псковско-Островской операции Остров был освобожден войсками 3-го Прибалтийского фронта. Воины возложили венок на могилу верной дочери Отчизны Клавы Назаровой.

20 августа 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР «За выдающиеся заслуги в организации и руководстве подпольной организацией и за проявление личной отваги и геройства в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками» Клава Назарова была удостоена звания Героя Советского Союза посмертно.

Человеческая память. Она бережно сохранила образ несгибаемой подпольщицы, открытую, жизнерадостную улыбку, звонкий девичий голос. И кажется, будто и теперь он звучит под высокими сводами школы имени Ленина, где в одном из классов стоит ее парта, где руками школьных умельцев создан музей и бережно хранятся как бесценные реликвии ее фотографии и личные вещи.

О ней сложены легенды, ее имя носят пионерские дружины, улицы Острова и Пскова, ее подвиг воспет в стихах:

Борис КОСТИН