Предел тщетности

Глава 18. Два дня до смерти

Утро привычно щурится сквозь шторы, намекая, что пора вставать. Глянул на часы, уже десять, Наталья ушла недавно, милостиво решив не будить засоню, наоборот, заботливо укрыла одеялом, поцеловав где-то за ухом. Я уже кемарил, но после поцелуя, опять нырнул в сон.

Вчера, пролежав в теплой воде три часа и почувствовав, что у меня начинают отрастать жабры, я вылез из ванной и ощутил зверский голод. Замыслил сварганить что-нибудь пожрать на скорую руку, но быстро передумал, захотелось сделать Наталье приятное, приготовить праздничный ужин на двоих, отметить возвращение блудного супруга в лоно семьи. Стал вспоминать, когда мы с Наташкой в последний раз устраивали подобный междусобойчик и с сожалением отметил — удручающе давно. Хлопая дверцами кухонных шкафов, ежеминутно проверяя содержимое холодильника, я представлял удивление жены, когда она придет с работы. Сюрприза не получилось — не найдя необходимых ингредиентов для роскошного ужина, я стал названивать Наталье с целью выяснить их местонахождение, чем достал ее до печенок и естественно проговорился. Нет, конечно же можно было заказать в ресторане ужин на дом и не заморачиваться с готовкой, но именно в мучительных приготовлениях я находил истинное наслаждение. В итоге плов недосолил, переборщив с куркумой, тушки кальмаров для салата переварил, они приобрели свойство резины и разжевывались с трудом, но как ни странно, моя неуклюжая попытка загладить вину, засчиталась за результат, хвала Варфаламею. Получив ласковый подзатыльник за разгром учиненный на кухне, я был вознагражден не только поцелуем по окончании ужина.

Заглянув утром на кухню, получил первый укол совести, Наталья убралась, вымыла посуду, все сияло девственной чистотой, будто и не подверглось вчера нашествию одичалого кулинара. Вздохнул, налил кофе и пошел с кружкой в комнату, роняя капли на буковый паркет. Вроде бы ничего не изменилось, будто я вернулся на две недели назад, жизнь движется по заведенному кругу, как пес на цепи, наматывая одинаковые дни. Включил компьютер и начал, прихлебывая, читать новости, подивившись тому, что обыденность, перестав быть каждодневной, даже после небольшого перерыва может приносить радость. Глаза сразу наткнулись на сообщение о сногсшибательном предложении, сделанном продюсерами фильмов о Джеймсе Бонде моей итальянской кинозвезде. Стоило порадоваться за Монику, но у меня на душе появилось нехорошее предчувствие, заныла внутри тревожная нотка, сам не знаю почему. Не успел прочитать подробности про обещанный умопомрачительный гонорар, как зазвонил мобильник, я как раз вчера вставил симку в свой телефон.

— Старичок, ноги в руки, дуй ко мне в издательство. Тут такие дела… — голос Сапога был напряжен до предела.

— Да что случилось?

— Не по телефону. Я машину за тобой уже выслал. Расскажу на месте — он отключился.

Вот те раз, по тону друга я сразу понял, что произошло нечто экстраординарное — неунывающий Петруччо умудрялся хохмить там, где остальные считали шутки неуместными. Шофер, тридцатилетний мужик, приехавший за мной, не внес ясности в полную смятений душу. На вопрос, что там у вас произошло, ответил коротко: «Бардак!», — явно не желая раскрывать нюансы знакомого всем явления.

Я бывал у Петьки на работе пару раз — в середине девяностых он выкупил небольшое трехэтажное здание, на первом этаже расположил издательство, два других сдавал в аренду, прорубив отдельный вход. На лакомую собственность несколько раз покушались, но Петруччо отбил все рейдерские атаки, что со стороны бандитов, что со стороны государства. Рассказывая о каждой новой попытке захвата, Петька заливался хохотом, как дитя.

— Чистый дикий Запад! Вестерн! Только вместо лошадей черные джипы, капот к капоту в узеньком переулке. Местные наверняка думали, глядя из окон, что кино снимают, продолжение Бандитского Петербурга.

Я никогда не интересовался, насколько крупный у него бизнес и какую долю занимает на рынке, предполагаю, что не последнюю. Когда в свое время издатели включились в гонку за «Бентли», соревнуясь, кто первый купит чудо западного автопрома, Петька несколько дней провел в метаниях — не вклиниться ли ему в ряды участников забега, но вовремя одумался. Пустячок, многое объясняющий.

На входе нас встретили два грозных охранника, вылитые американские морпехи, но, узнав шофера, без звука пропустили дальше. Водитель Костя провел меня закоулками по разветвленному коридору, пока не уперся в нужную дверь, кивнул «вам сюда». Я толкнул одну из двух полированных створок, оказавшись в предбаннике, окинул взглядом секретаршу и вдруг увидел сидящую на стуле зареванную Василику. Все в ее облике говорило о великой спешке, заставившей примчалась в приемную Петруччо, уж на что я небрежен в одежде и то удивился тому расхристанному состоянию, в котором она пребывала. Василика поднялась и бросилась мне навстречу.

— Никитин, Василий Иванович, — она забыла, что я не терплю обращение по имени, подтверждая крайнюю степень растерянности. — Что же такое происходит? Сегодня просыпаюсь утром, а посреди комнаты стоит лошадь, точнее конь, уже оседланный, и жалобно смотрит мне в глаза.

Я сразу ей поверил и, несмотря на весь драматизм положения, чуть было не рассмеялся.

— Ну ты же сама просила вчера у черта серебристый мерседес, вот тебе и предоставили транспортное средство. Окрас какой?

— У кого? — не поняла Василика.

— У мерина.

— Серый в яблоках.

— Считай серебристый.

— Да что делать-то, ума не приложу? — заплаканная женщина не впечатлилась моим спокойствием.

— Вызови милицию.

— Вызывала. Приехали, поржали, уехали. Говорят — обращайтесь в общество защиты животных.

— Ну, возьми под уздцы, да сведи его по лестнице вниз, на природу.

— Да какой там, сведи, я к нему подойти боюсь. Он еле на ногах стоит, ребра наружу, шатается от старости, будто ему лет шестьсот, — запричитала Василика.

— Все сходится, ты же хотела с шестисотым движком. Варфаламей держит слово, понимает превратно, исполняет буквально.

В это время открылась дверь и из кабинета выглянула голова Петруччо.

— Старичок, заходи. Вася, садись в мою машину и дуй с Костей домой. Я ему обрисовал ситуевину, он на месте разберется, что с твоим Буцефалом делать. Да не реви ты, мать честная. Подумаешь, лошадь в квартире, хорошо хоть не слон.

Петруччо посторонился пропуская меня, я зашел в его рабочий кабинет, больше напоминавший комнату в старинном замке — все было отделано натуральным деревом, с уклоном в аристократизм. Пройдя мимо длинного стеллажа с книгами, я сел в кресло рядом с массивным дубовым столом с резным орнаментом. В общем кабинет производил впечатление, будь я здесь в первый раз, наверняка бы потерялся.

— Выпьешь что-нибудь? — спросил Петька и это тоже выходило за привычные рамки — питие с утра он всегда ставил мне в упрек. Я одобрительно кивнул. Петька подошел к столу и кинул мне лист бумаги. — Полюбуйся. А я пока сооружу натюрморт на две персоны.

На листке черным фломастером были начертаны две коротких фразы: «Ты хотел знать, когда умрешь? Сегодня в полночь». Ни подписи. Ни даты. А главное — совсем не смешно.

— Может быть это чей-то розыгрыш? — как можно беспечнее спросил я.

— Не мели ерунды. Об этом знали трое — ты, Вася и черт. Ты шутил?

— Упаси боже!

— Значит тебя вычитаем. Василике не до меня, ей Мерседес сеном кормить пора. Кто в сухом остатке? — Петька достал бутылку коньяка, плеснул по стаканам, швырнул на стол коробку шоколадных конфет. Выпил. Вопрос повис в воздухе. — Сегодня утром прихожу в кабинет, на столе лежит конверт без адреса. Вскрываю, там этот лист…

Его речь прервала открывшаяся дверь, в кабинет вошла сухонькая женщина предпенсионного возраста с разноцветными папками в руках.

— Петр Николаевич, они требуют документы за…

— Полина Ермолаевна, — как можно мягче перебил ее Петька, еле сдерживаясь, — представьте, что я умер. Что бы вы делали?

— Ну, я бы…

— Вот и считайте, что меня нет. Скоропостижно скончался во цвете лет. Все, — дверь закрылась, мы остались одни. — Налоговая проверка некстати с утра нагрянула. Все на ушах стоят, — он потер грудь в районе сердца и сел за стол. — У меня итак голова кругом, а тут еще это письмо. Да ладно бы только оно, через полчаса позвонили по телефону, и мерзкий голос поинтересовался — на какой час назначен банкет.

И вновь Петруччо прервали, на этот раз телефонным звонком. Он снял трубку с массивного под старину аппарата и пробурчал раздраженно «Да». Больше он не проронил ни звука, лицо его побледнело, он слушал в течение минуты, затем аккуратно положил эбонитовую трубку. Мы молча смотрели друг на друга, наконец я не выдержал.

— Что?

— Диспетчер из фирмы «Скай Кон». Кто-то зашел к ним на сайт и от моего имени оставил заявку на прыжок с парашютом. Сегодня на одиннадцать вечера, — он застыл, думая о своем.

— И все?

— Нет. Она извинилась, полеты только по выходным и днем. Сегодня никак. Предложила дату на выбор. Спросила, съемку заказывать будете? — он нажал кнопку вызова, обращаясь к секретарше. — Анечка, посмотрите, что за фирма с названием «Скай Кон». Не Ком, а Кон. Не знаю, раздельно или слитно. Что-то связанное с парашютным спортом.

— Ты что, серьезно прыгать надумал? — спросил я Петруччо.

— Нет.

— Тогда зачем тебе выяснять насчет фирмы? — я пожал плечами. — Только человека зря напрягаешь. Если мы пришли к единому знаменателю, что происходящее сегодня — проделки черта, то какая разница, как фирма называется и есть ли она в природе. Хотя название красивое, с намеком.

— На что? Ну-ка просвети.

— «Скай» по англицки «небеса», а кон это кон. Жизнь поставлена на кон, да не на простой, а на небесный. Если согласиться с таким грубым допущением, то можно протянуть ниточку к Василике.

— Валяй старичок, тяни, — Петруччо махнул рукой.

— Предположим, что из названия выпал мягкий знак, тогда небесный кон, легко трансформируется в Небесного Коня. Седовласый мерин к Василике не в открытую форточку ночью залетел, тогда бы это был Пегас с крыльями, и не в дверь копытом постучал, а свалился, фигурально выражаясь, с небес. Чистопородный небесный жеребец.

— Толсто. Старик, ну что ты дурака валяешь? Лучше скажи — шутит твой черт или не шутит?

— Понятия не имею, — мне хотелось ввернуть про вчерашнее, мол, сам напросился, но подумал, что выглядеть будет чересчур жестоко. — Проверить это можно только эмпирическим путем, на основе эксперимента.

— Это как? — Петька явно заинтересовался.

— Очень просто. Дождаться двенадцати часов ночи.

Петька поежился, разлил по стаканам коньяк и выпил в одиночку. Он встал из-за стола и принялся ходить по кабинету, вдоль трех больших окон туда-сюда, останавливаясь и посматривая на улицу. Со стороны он напоминал заключенного, которому недавно огласили приговор. Окна первого этажа, убранные ажурными решетками, добавляли натурализма, не хватало только кровавого заката для полноты картины. Потом он подошел ко мне и навис сверху, переминаясь с ноги на ногу.

— Вот за что я тебя всегда уважал, старичок, так это за удивительную честность и доброжелательную прямоту, — с его губ слетел иронический упрек.

— Ты забываешь, что я пребываю в точно таком же положении. Единственное отличие — у меня один день форы.

Петруччо хотел возразить, но его остановил голос Анечки из динамика.

— Петр Николаевич, я прошерстила все, что могла, такой фирмы не существует.

— Что и требовалось доказать, — Петька вернулся за стол, нажав кнопку, кратко поблагодарил секретаршу и повернулся всем корпусом ко мне. — Один день форы, говоришь? Выходит, я — это генеральная репетиция, последний прогон перед окончательной премьерой?

— Проба пера, сигнальный экземпляр, выражаясь вашим профессиональным языком.

— Ну что ж, гулять, так гулять, — он впервые улыбнулся краешками губ, бородка ниточкой поехала к ушам, подтянул к себе лист бумаги, — сейчас составлю список приглашенных на торжество. Помолчи пару минут, дай сосредоточиться, выпей, я мигом.

— Покурю. У тебя курить можно?

— Вообще-то нельзя, но кури, — Петька достал пепельницу из ящика и поставил на стол, одновременно включив кондиционер.

Я закурил, взял стакан в руку и стал вышагивать вдоль окон, повторяя маршрут друга, в то время как Петруччо схватил ручку и занялся привычным делом — писаниной. Он что-то бормотал себе под нос, до моего уха доносились незнакомые фамилии, спорил сам с собой, добавляя и вычеркивая, будто прикидывал, достоин ли кандидат приглашения проводить господина Сапожникова в последний путь. Две минуты растянулись в полчаса, выкурив три сигареты, я не выдержал и подошел ближе. Петька убористым подчерком заполнял уже четвертый наградной лист.

— Ты что, сдурел что ли, — мое возмущение было искренним, — или Кремлевский дворец съездов надумал под банкет арендовать? Да на такую ораву приготовления займут неделю. Петь, ну что ты, в самом деле? Это же не юбилей.

— Неудобно перед людьми, — смущенно возразил Петруччо. — После смерти будут судачить — Петрова позвал, а Сидорова забыл.

— Не факт, — я пошел с козырной. — Вдруг обойдется, по Москве моментально слушок поползет — издатель Сапожников из ума выжил — на собственные поминки весь столичный бомонд собрал и не помер. Засмеют. Оно тебе надо? Мне кажется, надо позвать только тех, кто в курсе, хотя бы в качестве моральной поддержки. В виде исключения еще Таньку с Макаром, я Наталье позвоню.

— Господи, хорошо хоть Евгения моя с младшим в Таиланде. Отобьют телеграммку, так мол и так. Ладно, поздно сокрушаться, печаль по душе размазывать, действуем.

Протянув руку, он сграбастал исписанные листы, скомкал их и выбросил в корзину. У Петьки зазвонил мобильный, он посмотрел на экран, шепнул мне: «Костя, вести с полей», и лишь потом соединился, пробормотав «да». Он молча слушал рапорт, почти не перебивая, пару раз хохотнул и попросил передать трубку Василике.

— Вася. Ага, я понял, что все отлично. Слушай сюда — вы сейчас с Костей заскочите в ресторацию по дороге и возьмете еды на десять-двенадцать персон. По своему усмотрению, деньги у Кости есть. Нет. Бухла не надо. У меня его столько, что дивизию напоить можно. Все.

Он отключился и передал мне подробности разговора. Лошадь выпустили на волю, спустив по ступенькам, благо второй этаж и парк примыкает к дому. Смышленый шофер, проделал это в одиночку, чтобы на Василику не пало подозрение соседей по дому — желающих увидеть лошадь на фоне городского пейзажа набралось хоть и немного, но береженого бог бережет. Картину смазала непонятно откуда взявшаяся шавка, которая лаяла с таким неистовством, будто ее предки погибли под копытами табуна лошадей.

— В общем, ни одно животное не пострадало, — закончил Петруччо со смешком. — Хотя не все так радужно, как хотелось бы, я думал, конь к их приезду исчезнет, испарится, как мираж. Ладно, поехали ко мне, по дороге решим, кого звать.

Мы вышли из кабинета, Петруччо отдал краткие распоряжения секретарше и двинулся по коридору, открывая каждую дверь, явно кого-то разыскивая. Наконец, объект поиска обнаружился, им оказался молодой человек в очках с всклокоченной шевелюрой по имени Кирилл, на просьбу Петьки он любезно согласился отвести нас хоть на край света, лишь бы не работать. Судя по тому, как Петьку приветствовали и шутили в присутствии шефа, я понял, что в издательстве его любят.

В машине сама собой завязалась беседа на литературную тему, Кирилл рассказывал последние новости, лихо крутя баранку, казалось, что мы домчим до пункта назначения достаточно быстро. Однако Петруччо вдруг попросил притормозить, увидев слева по ходу небольшую церковь, видимо, недавно отреставрированную, так ярко светились ее купола.

— Совсем забыл, надо свечку поставить, — полушепотом сообщил мне Петька, вылезая из машины.

— За здравие или за упокой?

— За все сразу, чтоб не промахнуться.

Перед входом Петруччо остановился на секунду и перекрестился, бросив взгляд на меня, я демонстративно поднял руку для крестного знамени и почесал лоб. Петька злорадно усмехнулся, потянул на себя тяжелую дверь и мы вошли внутрь. В предбаннике он купил четыре свечи, прошел к храм, поставил свечки в два круглых латунных подсвечника, зажег их поочередно от одной и, немного постояв, вернулся обратно. Взяв у служки листки, мой друг стал писать записки, я специально подкрался ближе и встал рядом, чтобы из-за плеча подглядеть их содержание. Записки касались раба божьего Петра — за здравие, за упокой, на панихиду и на отпевание, весь поминальный комплект, так сказать, в одном флаконе. Подойдя к женщине, торговавшей свечами, он протянул бумажки, та прочитала их и подняла на Петруччо испуганные глаза.

— Вы крещеный?

— Естественно.

— У вас тут везде упоминается Петр. Это что, один человек? — спросила она тихо, но настойчиво.

— Да это я, — гордо ответствовал Петька, не замечая ужаса, проступившего на лице женщины, и полез в карман за деньгами.

— Я не могу принять записки, извините, вам надо поговорить с батюшкой, — после небольшой заминки твердо сказала женщина, смиренным жестом показав вглубь коридора уходящего вправо.

Петька рванул в указанном направлении, от его спины веяло раздражением, я еле поспевал за ним, маршируя сзади в предвкушении небольшого скандала. Скандала не вышло, мы уперлись в дверь, на которой прозрачным скотчем был приляпан листок, отпечатанный на принтере «Дежурный священник». Петруччо постучал, подергал дверь, но его потуги остались тщетны, он развернулся и устремился вон, не глядя, на ходу бросил записки и скомканные купюры в подол платья сидевшей женщине. Деньги разлетелись веером по кафельному полу, но служка не обратила на них ни малейшего внимания, усиленно крестясь и бормоча под нос что-то явно недружелюбное, спасибо, что не плюнула ему вслед.

— Черте что, развели бюрократию, — в сердцах бросил Петька, садясь в машину.

— Не злись попусту. У Бога тоже может быть перерыв на обед, — утешил я его.

В квартире уже кипела работа — кухню оккупировали Василика и водитель Костя, распаковывая свертки, выставляя лотки с салатами, тихо переругивались, гадая, хватит ли хлеба на всех. Семейное гнездо Петруччо, на мой взгляд, зашкаливало в размерах — в свое время он купил две соседних квартиры на последнем этаже и объединил их в одну. Учитывая, что старшие сыновья выросли и вылетели из под папиного заботливого крыла, один в Америку, другой в Питер, на огромном пространстве в пятьсот с гаком метров протирали бамбуковый паркет трое — Петька, его жена и младшенький, Федор. Отрок заканчивал школу, уже посматривал на отца сверху вниз, так как перерос его на полголовы, и тоже глядел в сторону оперившихся братьев, собираясь продолжить обучение в Англии. Как-то я спросил друга, на хера тебе это все надо, имея в виду пустующие хоромы и загородный дом, в нем чета Сапожниковых бывала, дай бог, десяток дней в году, на что Петька хмыкнул глубокомысленно — чтоб было. Больше я этой темы не касался, посчитав ответ исчерпывающим. Зато сейчас, предоставленный самому себе, с удовольствием бродил по длинному коридору, в котором запросто могли бы разъехаться две машины, рассматривая стеллажи с книгами. Делать мне было абсолютно нечего, прислуга колдовала на кухне, хозяин скрылся в спальне, поэтому я решал сложную метафизическую проблему, накатить сейчас или подождать, пока гости соберутся. Гостями пусть занимается Петька, я свое мнение высказал, в конце концов, это его «праздник», а мне достаточна роль советника по взаимодействию с загробным миром, кою и буду исполнять по мере сил. Наталье я звонить не спешил, решив, что соображу по обстановке, поэтому стрелка моего внутреннего барометра склонилась к отметке «выпить».

На кухне мне любезно выдали плоский шкалик водки, я еще немного погулял по квартире, размышляя, где бы приткнутся, в итоге облюбовал тренажерный зал, он располагался в самом дальнем углу квартиры после небольшой гардеробной, там и опустился на стул рядом с беговой дорожкой. Сделал пару глотков и не заметил, как уснул.

Проснулся уже в темноте, слабый свет еле освещал комнату, поэтому я добирался до выхода практически на ощупь. Открыв дверь, прошел несколько шагов, завернул за угол и невольно зажмурился от яркого огня, полыхнувшего в глаза, свет бил из светильников расположенных в полу. По коридору, будто по широкому проспекту, фланировали парочки, незнакомые люди клубились небольшими группами, с бокалами в руках, что-то обсуждая, и я понял, что Петруччо не послушал моего совета. Все флаги в гости к нам. Пока пробирался к центру, чтобы найти виновника торжества, со мной несколько раз любезно поздоровались, один раз хлопнули по плечу, какой-то доброжелатель сунул мне в руку бокал с коктейлем, я поблагодарил, даже не рассмотрев лица, настолько был ошеломлен количеством людей. Петька давал указания, непонятно откуда взявшимся официантам, заметив меня, ринулся в мою сторону.

— Ты куда пропал? Я его ищу, названиваю, абонент не отвечает. Тебя тут уже все обыскались.

Я достал телефон, попытался включить, но он не отвечал. Конечно, забыл поставить на зарядку, хорошо что ее еще хватило на один звонок с утра.

— Кто все? — мне не хотелось рассказывать про тренажерную, хотя про себя отметил, что звукоизоляция там сделана отличная, ни один шум не долетел до ушей.

— Ксюха с генералом, тандем Чертопраховых, Бессонов…, - тут его отвлекли, — извини, я сейчас.

Петька отошел в сторону с бритым под ноль господином, я подождал пару минут, а потом решил найти Василику в надежде, что она введет меня в курс дела — кто, что и зачем? Женщина отыскалась на кухне, она сидела у окна и в задумчивости смотрела на город с высоты тридцати этажей. Увидев меня, она радостно вскочила и схватила мою руку с коктейлем.

— Слава богу, вы нашлись. А-то Петр Николаевич рвал и метал — куда Никитин делся? Куртка здесь, а самого нет. Вы где были?

— В тренажерной спал. Давно тут этот дурдом? — я кивнул на дверь, которую предусмотрительно плотно закрыл.

— Гости начали прибывать через полчаса после вашего приезда. Сплошным косяком, сейчас уже на убыль пошли. Хорошо, что Сапожников быстро понял, что мы с обслуживанием не справляемся, и вызвал фирму, а то бы я пластом лежала.

— Интересно, под каким соусом он людей зазывал?

— Петр Николаевич такой выдумщик, — засмеялась Василика, — я уже совсем запуталась. Одним сказал, что продает издательство, другим, что его орденом наградили, третьим, что внук родился. Кстати, вас недавно молодой человек спрашивал, Сергей Поликарпович, по фамилии…

Не успела она происнести фамилию, как дверь приоткрылась и в проеме появилась голова Бессонова.

— Никитин, отлично, а то я тебя обыскался. Погутарить надо, — поприветствовал он и посмотрел на Василику. — Где тут уединиться можно, чтобы не сильно мешали?

— Ступайте на ту половину, — Вася махнула рукой, — там не накрыто, соответственно и народу кот наплакал. Можете у Федора в комнате спрятаться.

Я вылил коктейль в раковину, на всякий пожарный нащупал шкалик в кармане и пошел вслед за Бессоновым.

— Перво-наперво, спасибо тебе, — начал следователь, когда мы расположились в комнате младшего сына Петруччо у компьютерного стола. — Удостоил меня черт аудиенции.

— Неужто?

— Так точно. Вчера, под вечер. Только не сам пришел, а курьера прислал.

Сергей полез в карман за сигаретами, я присоединился к нему, мы закурили, начали стряхивать пепел в пустой бокал из-под коктейля, не найдя другой более подходящей тары. Из рассказа Бессонова следовало, что вчера к нему домой заявился мужик лет пятидесяти с кряжистым лицом в габардиновом пальто фасона пятидесятых годов прошлого века. Незнакомец с порога отрекомендовался посланником Варфаламея и заявил, что уполномочен ответить на любой вопрос гражданина Бессонова. На любой, но только на один. Сергей спросил, мужчина ответил, попрощался, сел в лифт и уехал.

— Дай пофантазирую, — не вытерпел я. — Ты хотел выяснить, кто убил твоего отца?

— Как ты догадался? — изумился Поликарпыч.

— Долго объяснять. Ну так что, знаешь теперь его имя?

— Знать-то знаю, да что толку. Джалма Кампуш де Мураиш его кличут.

Тут уже пришла очередь изумиться мне, а Бессонов продолжил рассказ. Сергей догнал мужчину уже на улице, вцепился в рукав и стал бормотать, что незнакомец все перепутал — человек с таким экзотическим именем никак не мог быть убийцей его отца, который получил смертельный удар по голове, разнимая драку подростков в одном из дворов Москвы. На что мужчина нехотя объяснил, что тот, кого Сергей считал своим отцом, ему чужой дядя, а отец погиб в Мозамбике, подорвавшись на мине. На той самой мине, что тяжело ранила Поликарпа Ивановича Бессонова, переводчика с португальского. Мину поставил Джалма де Мураиш. Он убийца. Когда же Сергей спросил, кто его настоящий отец, незнакомец усмехнулся, добавив, что это уже второй вопрос, и ушел быстрой походкой, растаяв в темноте.

— У меня крыша совсем поехала, я всю ночь в родительских архивах копался, фотографии рассматривал. Думал, вдруг случайно наткнусь на снимки из Мозамбика, сердце подскажет или внутри екнет, — признался обескураженный Сергей.

— Да, дела, — согласился я. — Что думаешь предпринять в свете открывшихся обстоятельств?

— Поговори еще раз с чертом, Никитин, ну что тебе стоит.

Я молча кивнул, дескать, нет проблем. Достал шкалик, сделав пару глотков, предложил Сергею, но он отказался. Отчего же не поговорить, подумал я, язык не отвалится, но будет ли прок от такого разговора? У Бессонова был один вопрос, ответ на него лишь напустил тумана, внеся еще больший раскардаш в его душу. Знакомое состояние, будто сидишь в полумраке, не хватает света, решаешь зажечь все лампочки на люстре, клацаешь выключателем, и тут — бах! — короткое замыкание. Шаришь в потемках и думаешь, чего мне, дураку, не хватало?

В дверь постучали, и она тут же распахнулась, не дождавшись приглашения. На пороге комнаты возникла влюбленная парочка — Носкова, с видом храброй болонки и Решетов, одетый в странный вязаный жакет до колен, смахивающий на балахон.

— Вот вы куда спрятались, — хмыкнула Ксения, имея в виду прежде всего меня.

— Я пойду, — Бессонов поднялся и направился к выходу.

— Ты не останешься? — бросил я ему в спину.

— Меня на этот праздник не звали, сам напросился. Тебя искал, вышел на Сапожникова, он и предложил заехать, — Сергей постоял в задумчивости. — Бывай, жду звонка.

— А у нас опять проблема, — пожаловалась Ксения, как только за следователем закрылась дверь.

Я в этом даже и не сомневался, ничего удивительного — у всех, кто обратился к четру за помощью, так или иначе возникли затруднения разного порядка — от вполне решаемых, как у Василики, до грозящих серьезными неприятностями, как у Петруччо. Учитывая стойкую нелюбовь крысы к Носковой, вчерашние бурные выпады Дуньки в адрес ясновидящей, не надо быть Спинозой, чтобы понять в каком направлении будут развиваться события — крыса выразилась довольно-таки недвусмысленно. Интересно только, как ее пожелания претворились в жизнь, если быть совсем точным — насколько экстравагантна их интерпретация?

— Излагайте. Застыл во внимании, — я покрутил рукой, предлагая Носковой начать рассказ.

Смущенная Ксения поведала, что позавчера, приехав в загородную резиденцию, они решили не дожидаться помощи черта и надумали обратиться напрямую к сверхъестественным силам, чтобы вернуть генералу былую мужскую силу. Носкова пошла логическим путем от противного в буквальном смысле — пораскинув мозгами, она пришла к выводу, что их беды являются прямым следствием деятельности зловредной Евдокии. Это крыса навела на Решетова порчу в отместку за то, что Носкова не сумела совратить Никитина, рассудила Ксения и, надо думать, оказалась невдалеке от истины. Знакомая колдунья, давно практикующая черную магию, подсказала элегантный и необременительный выход из создавшегося положения — следует найти любую крысиную норку и генерал должен помочиться в нее, чтобы исчез наговор. С поиском норы проблемы не возникло, в подвале дома Решетова уже полгода беспредельничал крысиный выводок, непонятно каким образом прогрызший дыру в бетонной стене в углу комнаты у самого пола. Заминка вышла с генералом, тот категорически отказывался исполнять магический ритуал, не по причине его несомненной глупости, а лишь сомневаясь в возможности осуществить техническую сторону дела. Как ты себе представляешь, вопрошал он Ксению, я, генерал-майор МВД в отставке, встану на колени в углу подвала и направлю струю прямо в черный мрак отверстия размером с пятак? Уговоры ни к чему не привели, тогда Носкова, никогда не отличавшаяся строгостью в следовании канонам, перекроила обряд таким образом, чтобы роль генерала в нем свелась к минимуму. Решетов помочился в литровую банку из под грибов, и уже с емкостью, наполненной драгоценной жидкостью, вооружившись обычной клизмой, Носкова спустилась в подвал в одиночестве. Магическая влага достигла пункта назначения, и враг был посрамлен. Вторую часть марлезонского балета, подсказанную знакомой, отложили наутро. Едва продрав глаза, поехали в ближайшую деревню и там купили белого петуха, черного не нашлось. Действуя как два заправских ветеринара, аккуратно набрали шприцем крови из гребня бедной птицы, и генерал, чертыхаясь, смазал красной жидкостью свой опавший причиндал. Для завершения обряда оставалась самая малость, пропустить кочета между ног Решетова. Но идиот-петух в следствие понесенной им психологической травмы никак не желал не то что пробежать пару метров, но и просто сдвинуться с места. Не помогли ни «цып-цып-цып», ни просо, рассыпанное тонкой дорожкой. В итоге Решетов просто переступил через впавшего в ступор болвана, и тут же произошло чудо — давно позабытые ощущения наполнили плоть генерала и он, возликовав, побежал принимать душ. В общем, не мытьем, так катаньем, они добились своего, проведя два изумительных часа в спальне помолодевшего духом Решетова. Слушая Ксению, глядя в отнюдь не радостное лицо генерала, я размышлял, в чем заключался подвох, крыса ни за чтобы не сдалась без боя. Мои подозрения подтвердились, маятник Жоржа качнулся в противоположную сторону, да и застыл там, будто привязанный, намертво. Ясен пень — генерал облачился в просторный вязаный балахон, чтобы окружающие не заметили выпирающую часть тела. Ни разу не побывав в подобной ситуации, я нутром почуял, насколько болезненны должны быть ощущения.

— Не то слово, — засвидетельствовал генерал, в уголках его глаз застыла мука.

— Мы готовы на любые условия, так и передайте черту, — несколько обиженно, но с вызовом добавила Носкова.

У меня не было слов утешения, поэтому я, так же как и Бессонову, кивнул им в полном согласии. Оставалось гадать, что явилось причиной Решетовского болезненного конфуза — проделки чертовой троицы тому виной, знакомая намудрила с черной магией или не того петуха подобрали в помощники — но факт, как говорится, налицо, если не сказать хуже.

Посчитав миссию выполненной, несчастные влюбленные направились к двери, несколькими минутами спустя я двинулся следом. Мне решительно не хотелось вклиниваться в гудящий рой толпы, но и оставаться в комнате не имело никакого смысла. К моему удивлению шум голосов в квартире стих, пройдя через широкую, как футбольные ворота, арку, соединяющую две половины, я оказался в зияющей пустоте. Два официанта убирали со столов и столиков, шофер Костя безуспешно пытался разбудить подгулявшего гостя, Петруччо возвышался в коридоре, беседуя с неудачниками от магии. Решетов с Носковой стояли уже в дверях, готовые к выходу, и прощались с хозяином. Может быть навсегда. Я отвернулся, сделал несколько шагов от них и замер, пораженный другой картиной — расположенные в полу светильники били вверх посадочными огнями, коридор стал напоминать взлетную полосу аэродрома с черным квадратом окна в конце, бездонным, как небо. К горлу подступил комок, я вдруг ощутил приближение неминуемой потери — жизнь вертится в карусели событий, стрелки часов бегут наперегонки, чтобы на финише последний раз сомкнуться, как ножницы, в двенадцать, отрезав путь назад. Окружающие разойдутся по своим делам, и человек в итоге остается один. Кто-то положил мне руку на плечо, я обернулся, это был Петька — лицо его выглядело бледным, чувствовалось, что он измучен.

— Знаешь, — Петруччо обнял меня и мы побрели, не спеша, по освещенному коридору к холодной темноте окна, — в любом романе должны быть экспозиция, завязка, кульминация, развязка, не считая пролога с эпилогом. Герои обязаны достигнуть высшей точки и пройти очищение через страдание. Я сегодня весь день прислушиваюсь к внутреннему голосу, но никакого катарсиса не ощущаю, только необъяснимая горечь на душе. Тебе не кажется это странным?

— Наверное мы в жизни пишем неправильные романы. Поэтому они не интересны никому, кроме нас самих, ну и еще пары-тройки идиотов.

Мы подошли к окну и оба, будто по команде, посмотрели не вниз, где город раскинулся смятым платком в разноцветных блестках, и не вверх, где в решете облаков мерцали недоступные звезды. Мы глядели вдаль, в никуда, погруженные в одинаковые мысли, словно надеясь, что оттуда придет прозрение или прощение, или все вместе.

— А куда народ разбежался? — спросил я, только чтобы разорвать тягостное молчание.

— Я гостям сказал, что у меня самолет в двенадцать, — ответил Петька, и у меня побежали мурашки по телу. Он взглянул на часы и усмехнулся, — Сорок минут до отлета осталось.

— Может мне попробовать с чертом переговорить? Надежды мало, но вдруг.

— Да пошел он. Будь что будет. Сколько не живи, все равно мало покажется.

Нас прервал звонок в дверь.

— Ребята приехали. Я их специально к концу позвал. Пойдем, — он развернулся и быстро зашагал в сторону заливистой мелодии.

— Постой, — я поймал его за рукав, — ты Женьке не звонил?

— Чтобы повторить, как я ее люблю? Незачем, она итак в курсе. Только сердце рвать понапрасну.

Вот и я Наталье так и не позвонил, ибо не знал, что сказать. Пригласить к Петруччо на поминки, значит надо объяснять, с каких-таких валуев он их отмечает. Дверь отворилась, в квартиру ввалилась распрекрасная компания — Макар, Танька и моя жена. Мне на секунду показалось, что сейчас они хором крикнут: «Розыгрыш!». Зловещий морок последних дней растает легкой дымкой, уберется восвояси чертова троица, мы обнимемся, смеясь и плача, проживем долго-долго, счастливо-счастливо, назло врагам и пенсионному фонду. Но нет, лица пришедших выдавали напряженное любопытство, с таким выражением лица заглядывают в комнату, где только что произошло убийство.

С приходом гостей, хочешь-не хочешь, всегда возникает невнятная суета, все снимают верхнюю одежду, толкаясь локтями на небольшом пятачке, женщины начинают прихорашиваться у зеркала, мужчины отходят в сторонку, чтобы вместо приветствия переброситься ничего не значащими фразами. Я поспешил присоединиться к маленькому бедламу, с тайным желанием внести еще больший хаос в ряды друзей, надеясь таким коленкором заболтать основной вопрос — причину, по которой мы здесь собрались. Однако Петька меня опередил — он торжественно объявил новоприбывшим, что намеревается сделать важное заявление ровно в половину первого ночи, а то тех пор ничего объяснять не будет. Так как все давно уже привыкли к его выкрутасам, никто не стал задавать бесполезных вопросов, что толку, время покажет. Я поздоровался с ребятами и отвел жену в сторону, чтобы показать умерший телефон, тем самым оправдывая молчание, но Наталья была уже в курсе. Петруччо позвал всех в кабинет, где усилиями Василики удивлял разнообразием накрытый стол, несоизмеримый с предыдущим приемом, но для небольшой компании в самый раз. Начали рассаживаться, мы с женой уселись с краю рядом с напольными старинными часами по правую руку от Петруччо. Снова возникла сумятица, пока накладывали, разливали, подавали, пододвигали стулья, чтобы усесться поудобнее, наконец все стихло, взоры собравшихся сконцентрировались на хозяина пиршества. Петруччо поднял рюмку, собираясь провозгласить тост, но тут его перебил голос из дальнего угла стола — он принадлежал девице Чертопраховой.

— Давайте, господа, возблагодарим Петра Николевича за благодать присутствовать на этом ужине, — Плотная Лиза покачивалась Ванькой-встанькой, слезы умиления текли по ее лицу.

Судя по «возблагодарим за благодать», степень опьянения Чертопраховой преодолела третью фазу, когда окружающий волшебный мир находит свое олицетворение в конкретном милом лице, которое хочется непременно облобызать. Рядом с Елизаветой печальным Пьеро украдкой вздыхал братец Виктор, напудренный сверх меры, чтобы скрыть бланш, поставленный Шариком. Счастливый тандем в сборе. По другую руку от Чертопраховой сидела женщина, ее лицо выражало недоумение, казалось, она не понимала, зачем ее сюда позвали, почему согласилась придти и теперь обдумывала, как бы исчезнуть незаметно, чтобы никого не обидеть невзначай. Я с трудом узнал Мишкину дочь, немудрено, виделись мы один раз — на поминках. Она еще хотела со мной переговорить о чем-то.

— Петр Николаевич, господа, — продолжала Чертопрахова чересчур напыщенно, — оказался столь любезен и, не побоюсь этого слова, прозорлив, согласившись издать наш новый роман «Кладбище самородков», даже не читая, настолько он уверен в творческом потенциале авторов, вашей покорной слуги и ее брата.

При этих словах Виктор встал и степенно поклонился, подчеркивая торжественность момента. Я внимательно следил за реакцией Петруччо, мне казалось, что велеречивые фразы Елизаветы должны были оскорбить его вкус, но он даже не поморщился украдкой, а наоборот, слушал их со снисходительной улыбкой, принимая как должное. По гусарски отставив локоть, Чертопрахова опрокинула рюмку внутрь, сидевшие за столом последовали ее примеру и принялись закусывать. Молчание длилось недолго.

— Вторым тостом, господа, — Плотная Лиза не желала выходить из роли тамады, — я хочу искренне поблагодарить камрада Никитина, извините, не знаю имени-отчества, за его деятельное участие в привлечении потусторонних сил во славу искусства.

Посмеиваясь, что еще ждать от пьяной женщины, несет черте что, собравшиеся подняли рюмки, но тут часы начали отбивать двенадцать. Петька побледнел, хотел мне что-то сказать, но не сумел, рванул воротник рубашки и завалился набок.