Пределы мира

ГЛАВА 12

Александр примчался в маленькую деревушку, состоявшую всего из нескольких домов, сложенных из грубых кирпичей и битума; она располагалась на полпути между его лагерем и рекой, которую он сегодня пересек. Подъехав к колодцу, выкопанному под пальмами, царь спешился и стал ждать.

Вскоре из-за невысоких холмов на востоке взошла луна. Ночное светило рассеяло свой тихий свет по жнивью, золотым кольцом окружавшему деревню, и по бескрайней пустыне, простершейся на необозримую даль за этим обработанным клочком земли. Царь пустил коня пастись среди пучков травы, пробивавшейся между пальм. И вот он увидел маячившую на юге фигуру. По дороге — правильнее было бы сказать, по тропинке — ехал на верблюде Евмолп из Сол.

— Можешь спокойно слезть, — сказал Александр, заметив его настороженный взгляд. — Перитас остался в лагере.

— Приветствую тебя, великий царь и владыка Азии, — начал осведомитель, но Александр, не имея лишнего времени, прервал его:

— Я прочел то, что ты мне принес. Тебе удалось узнать еще что-нибудь?

— Должен сказать правду: я и раньше знал, что Мазей очень удручен, убежденный в том, что для державы Кира Великого настал последний час. Я попросил Гефестиона, когда тот окажется у Тапсакского брода через Евфрат, уговорить его перейти на нашу сторону. Однако Гефестион отказался. Он, видимо, считал, что переманивать противника нехорошо и бесчестно.

— И я думаю так же.

— Лучше скажем: он думал так же, как ты.

— Если тебе так угодно.

— Хорошо. Но богиня Тихэ повернулась в нашу сторону: очевидно, она питает к тебе слабость, мой государь. Ты не поверишь, но именно через Гефестиона Мазей и связался с нами. Он вручил ему статуэтку под видом подарка для меня, и я получил ее, когда по делам находился между Тиром и Дамаском. Внутри я нашел послание Мазея, содержание которого сообщил тебе устно через гонца, когда ты с войском подходил к броду через Тигр. Но потом я захотел приехать сам, желая убедиться в том, что послание доставлено надежно.

— Да. Я видел твоего дрозда на вертеле.

— Неплохо придумано, а? Мои слуги поймали этого красавчика в сети сегодня утром, и мне пришла в голову мысль таким оригинальным способом назвать тебе мой пароль.

— Тебе это удалось.

— Так что именно передал тебе гонец?

— Мазей предлагает мне помощь на поле боя, а взамен просит оставить его сатрапом Вавилонии. Сообщает, что его части выстроятся на правом фланге войска Дария и, что я могу безопасно ослабить мой левый фланг, чтобы сосредоточить силы в другом месте, где мне грозит окружение. Я правильно понял?

— Совершенно верно. И тебе не кажется, что это честное предложение?

— Ты бы доверился предателю?

— Да, если предложение выгодно обоим, а мне кажется, так оно и есть. Мазей не верит, что Дарий может тебя разбить. Он считает, что ты выйдешь победителем, и потому предлагает тебе нечто, желая получить нечто взамен. Ты из этого извлечешь несомненную выгоду, и он — тоже.

— А теперь только представь себе, что он лжет: я оголяю мой левый фланг, чтобы усилить правый, предвидя обход персидской конницы в этом месте; Мазей же врезается в мой левый фланг и заходит мне в тыл, когда я готовлюсь бросить в атаку «Острие». Катастрофа. Можно сказать, конец.

— Верно. Но если не рисковать и не верить обещанию Мазея, ты все равно можешь проиграть, потому что персов гораздо больше, чем вас. К тому же ты решил принять бой в месте, выбранном Великим Царем. В самом деле, дилемма.

— Тем не менее, сейчас я вернусь в свой шатер и спокойно усну.

В неверном свете луны Евмолп попытался рассмотреть выражение лица своего собеседника, но не смог различить ничего особенного, что раскрыло бы его намерения.

— Так что мне передать Мазею этой ночью? — уточнил Евмолп. — Как видишь, я переоделся сирийским купцом и скоро явлюсь к нему, чтобы сообщить твой ответ.

Александр схватил за поводья своего гнедого и одним махом вскочил в седло.

— Скажи, что я принял его предложение, — ответил он и двинулся прочь.

— Погоди! — остановил Александра Евмолп. — Еще кое-что может тебя заинтересовать: в лагере Дария находится тот паренек, сын Барсины. Он собирается завтра принять участие в сражении.

На несколько мгновений Александр замер на своем скакуне, словно это известие парализовало его, потом вдруг очнулся и, пришпорив коня, скрылся в облаке пыли. Евмолп покачал головой и, обдумав про себя этот короткий диалог, опустил своего упрямого верблюда на колени, после чего, кряхтя, залез в седло. Потом прикрикнул на животное, и верблюд поднялся сначала на задние ноги, отчего седок чуть не вывалился вперед, а потом на передние, отчего тот чуть не рухнул назад. Наконец верблюд выровнялся и, подгоняемый пинками своего седока, побежал к персидскому лагерю.

Александр увидел, как навстречу галопом скачет отряд гетайров из царской охраны во главе с Гефестионом, и остановился.

— Куда это вы? — осведомился он.

— Куда это мы? — переспросил Гефестион вне себя. — И ты еще спрашиваешь? Разыскивать тебя! Ты покинул лагерь, никому ничего не сказав, чтобы прогуляться ночью по территории, кишащей вражескими дозорами, — и это накануне сражения, которое решит нашу судьбу. К счастью, один часовой заметил тебя и доложил своему командиру. Мы чуть не померли со страху, а ты…

Александр остановил его жестом руки.

— Это касалось одного дела, которое я должен был выполнить в одиночку, но хорошо, что вы здесь. Кто командир этой части?

Вперед вышел один молодой горец из Линкестиды.

— Я, государь. Меня зовут Евфранор.

— Выслушай меня, Евфранор: когда мы вернемся в лагерь, ты со своими людьми отправляйся по этой тропе в деревню, что в десяти стадиях отсюда, и там оставь половину своего отряда под командованием надежного человека. С другой же половиной проследуй к берегу Тигра и подожди там, пока не услышишь, как с другого берега кто-то крикнет: «Где дорога на Вавилон?» Ты ответишь: «Дорога идет отсюда!» — а потом отведешь этих людей в лагерь и отдашь в распоряжение Кратера.

— Лично ему, государь?

— Лично ему, Евфранор. Следуй в точности этим моим распоряжениям, от этого зависит судьба всех нас.

— Спи спокойно. Никто из нас не сомкнет глаз, и никто не проскользнет между бродом и деревней без нашего позволения. Этого ты от нас хочешь, верно?

— Именно. А теперь поехали.

— Кого это мы ждем? — спросил Гефестион, поворачивая коня в направлении лагеря.

— Увидишь. А пока поехали назад: у нас не так много времени, чтобы выспаться до рассвета.

Они вернулись в лагерь и разделились: Гефестион отправился к своему отряду «Острия», а Александр пошел в шатер к Барсине. Она встретила его поцелуем.

— Я слышала, что ты уехал куда-то один, и волновалась.

Александр прижал ее к себе, ничего не сказав.

— Завтра ты поведешь в бой свою конницу, правда?

— Да.

— Зачем подвергать себя смертельной опасности? Если с тобой что-то случится, твои солдаты останутся без командира.

— У царя есть свои привилегии, но, когда его солдаты идут навстречу опасности, он должен быть готов умереть первым. Послушай меня, Барсина: вон там, в восьми-девяти стадиях отсюда, стоит персидский лагерь. Там находятся твой отец Артабаз и… твой сын.

Взор Барсины вдруг заволокло слезами.

— Если хочешь отправиться к ним, — продолжил Александр, — я прикажу проводить тебя вместе с Фраатом до первого персидского поста.

— Ты этого хочешь? — спросила Барсина.

— Нет. Я хочу, чтобы ты оставалась со мной, но понимаю, что твое сердце разделено и потому ты никогда не можешь быть счастлива.

Барсина погладила его лицо и волосы, а потом проговорила:

— Я твоя женщина. Я остаюсь.

— Если ты моя женщина, заставь меня в эту ночь перед сражением забыть обо всем, ласкай меня, как никогда не ласкала ни одного мужчину, подари наслаждение. Завтра от меня может остаться лишь пригоршня праха.

И, не дождавшись ее ответа, стал целовать ее в шею и грудь, ласкать ее живот и бедра, с неодолимой силой прижимая ее к себе. Ощутив исходящий от его кожи лихорадочный жар, и аромат его волос, и насыщенный мускусный запах его паха, Барсина отдалась волне желания, пробежавшей под кожей вместе с горячим током крови.

Он продолжал ласкать и целовать ее, а она разделась сама и раздела его, забыв о былой сдержанности. Жадно целуя его в губы и в грудь, она повалила его, голого, на ковер, покрывая страстными поцелуями. Александр подмял ее под себя и яростно овладел ею, словно наслаждался ее телом и ее любовью в последний раз. Он видел, как горят ее глаза, как ее лицо искажается все сильнее и мучительнее, ощущал, как ее руки и ногти впиваются ему в плечи и спину, и, наконец, услышал ее восторженный крик, вызванный безмерным, ничем не стесненным наслаждением, какое только боги могут послать смертным.

Александр откинулся навзничь на мягкий ковер, а она продолжала целовать его и ласкать, самозабвенно и неистово. Он отвечал на ее поцелуи, а потом, с последней лаской, оторвался от нее и встал.

— Спи со мной, прошу тебя, — сказала ему Барсина.

— Не могу. Завтра перед наивысшим испытанием мои люди должны увидеть меня в одиночестве. Часовые, вышедшие в последнюю стражу, должны знать, что ночью охраняли одиночество своего царя. Прощай, Барсина. Если мне суждено погибнуть в бою, не оплакивай меня: это честь — пасть на поле боя, избежав долгой старости и постепенного телесного и умственного упадка. Если я умру, возвращайся к своему народу и своим сыновьям и живи безмятежно своей жизнью, вспоминая, что тебя любили, любили так, как ни одну другую женщину в мире.

Барсина поцеловала его в последний раз, прежде чем он исчез за порогом. Ей не хватило мужества сказать ему, что она ждет от него ребенка.