Пределы мира

ГЛАВА 41

Александр отпраздновал рождение нового города торжественными жертвоприношениями его заступникам, после чего устроил гимнастические игры и поэтические состязания со сценическими представлениями. Лучшие трагические актеры, игравшие самые значительные роли, старались оспорить первенство у легендарного Фессала, голосу которого высокогорный климат придал еще большую силу и звучность.

Кульминацией трагического цикла стала постановка на сцене трагедии «Семеро против Фив», где молодой актер, уроженец Миласы, с большим реализмом воспроизвел роль Тидея, который запустил зубы в череп Меланиппа. Но приз за лучшую игру еще раз получил Фессал, мастерски исполнивший заглавную роль в «Агамемноне».

Празднования продолжались семь дней. На восьмой войско вслед за отрядом местных проводников отправилось к перевалу. Уже через два перехода солдатам пришлось пробираться по глубокому снегу. Территория казалась совершенно пустынной, а поскольку подъем был чрезвычайно крутым, вьючных животных освободили от половины их обычного груза, так что автономность похода существенно ограничилась.

Проводники объяснили, что по пути есть несколько деревень и там можно пополнить запасы, но хижины скрыты в снегу и потому их совершенно не видно. Единственный способ обнаружить их — это дождаться вечера, когда в домах разожгут огонь для приготовления ужина: дым укажет их точное местонахождение. Таким образом войско смогло обеспечить себе пропитание, но жителей жалких деревушек пришлось лишить самого необходимого, и они были вынуждены оставить свои жилища и спуститься ближе к долине, чтобы отбивать хлеб у других несчастных.

Поход продолжался ценой неимоверных усилий, и многие солдаты начали страдать от тяжелых повреждений глаз из-за слепящего, сверкающего на снегу света.

После захода солнца Александр позвал врача Филиппа в свой шатер и показал ему отрывок из «Похода десяти тысяч».

— Ксенофонт рассказывает, что столкнулся с такой же трудностью в снегах Армении. Он говорит, что немалое число солдат ослепли.

— Я велел людям завязать глаза и оставить лишь самые маленькие щелочки, чтобы что-то видеть, — ответил Филипп. — Это должно спасти им зрение. Больше ничего поделать не могу: у нас не хватит лекарств для каждого. Но мне вспомнилось, как мой старый учитель Никомах при твоем рождении пользовался снегом, чтобы успокоить раздраженные ткани, а также, чтобы ослабить или остановить кровотечение. Я попробовал это средство на наших солдатах и получил недурные результаты. В этом случае уместно сказать, что человека можно лечить тем же, что ему повредило. А ты как себя чувствуешь, государь? — спросил врач, заметив его усталый вид.

— Моя боль такого рода, что ты не можешь исцелить ее, мой добрый Филипп. Только вином удается иногда приглушить… Только теперь я понял, что имел в виду мой отец, когда говорил, что царь всегда один.

— Тебе удается заснуть?

— Да, иногда.

— Тогда иди отдохни. Да пошлют тебе боги спокойную ночь.

— И тебе тоже, ятре.

Филипп улыбнулся: царь называл его этим титулом медика, когда особенно ценил его услуги. Легким кивком он попрощался и вышел в звездную ночь.

На следующий день они подошли к огромной, совершенно отвесной скале. Каллисфен долго ее осматривал. Он заметил с одной стороны небольшой полукруглый выступ, по форме напоминавший гигантское гнездо, а с другой, посередине стены, — тени или пятна в виде колец цвета ржавчины и большое углубление, чьи очертания вызывали мысли о человеческом теле гигантских пропорций. Историк немедленно позвал Аристандра.

— Смотри, — сказал он, — какая находка! Мы нашли скалу, к которой был прикован Прометей. Это, — он подошел и указал на выступ, — могло быть гнездом орла, который клевал ему печень, а это, — он показал на ржавые тени, — звенья цепи, удерживающей плененного титана. А вот и отпечаток, оставленный его телом… Если мой дядя Аристотель прав, и мы находимся на Кавказе, перед нами действительно может быть скала Прометея.

Весть быстро разнеслась по рядам войска, и нашлось немало таких, кто покинул свое место в строю, чтобы подойти и посмотреть на чудо. И чем больше они смотрели, тем больше убеждались в правоте Каллисфена. Приблизился к скале и Фессал и, вдохновленный величественным пейзажем, начал взволнованно декламировать стихи из «Прикованного Прометея» Эсхила. Громовой голос актера, отражаясь от горных склонов, разносил слова великого поэта по глухим варварским местам, вечно зажатым в тиски мороза:

Царь тоже замер и прислушался к возвышенным стихам. Едва актер замолчал, как Каллисфен ответил Фессалу, изображая Гефеста, вынужденного приковать титана:

Этот отрывок задел Александра так болезненно, словно говорил о нем самом.

В это время с высочайшей вершины слетел орел, и его хриплый клекот вызвал в безбрежном пространстве эхо. Хищная птица медленно воспарила над ледяной пустыней, как будто сам оскорбленный Зевс отзывался на дерзкие слова смертных.

Каллисфен обернулся и встретил задумчивый взгляд царя.

— Разве не изумительные стихи? — спросил историк.

— Изумительные, — ответил Александр. И продолжил свой путь.

Через шестнадцать дней марша войско, вытерпев неслыханные страдания, перевалило через страшную горную гряду и спустилось на скифскую равнину. Чтобы преодолеть последний участок этого грозного барьера, пришлось забить часть вьючного скота, зато под конец Александр смог обозреть новую провинцию своих необъятных владений.

С последнего перевала открывался вид на бескрайнюю степь, и при взгляде на это бесконечное однообразное пространство солдаты снова ощутили тоску. Но особенно удивительно показалось им то, что снег и вечный лед граничили с выжженной солнцем полупустыней.

И все же, когда Александр снова повел их за собой, все почувствовали себя так, будто их затягивает в водоворот неодолимая сила, которой они не могли противостоять. Солдаты понимали, что пустились в приключение, ни с чем не сравнимое, какого до них не переживал никто в мире. Они знали: никому еще судьба не посылала такого человека, если только это действительно был человек. Многие из шедших в войске, почти постоянно видя далеко впереди блеск его серебристого панциря у красного знамени с золотой звездой, уже привыкли считать Александра каким-то высшим существом.

Выйдя на равнину, войско сразу направилось к столице здешних мест, в Бактру — город, расположившийся посреди цветущего оазиса, где можно было, наконец, найти отдых. Бактра сдалась без боя, и Александр оставил сатрапу Артаозу его должность. Тот принял царя в своем дворце и сообщил, что Бесс ушел дальше, оставляя за собой выжженную землю.

Он не ожидал, что ты так скоро перевалишь через горы, за несколько дней преодолев снега и голод. Не успев собрать достаточно многочисленное войско, чтобы встретиться с тобой на поле боя, он перешел реку Окс [17], самую большую из всех стекающих с этих гор, и подошел на той стороне к союзным ему городам, разрушив за собой мосты.

При этом известии царь решил долго не задерживаться и возобновил поход, намереваясь форсировать Оке вслед за врагом. Когда войско вышло на берег, царь позвал к себе Диада, главного инженера, и указал на другую сторону:

— Сколько тебе понадобится, чтобы построить здесь мост?

Диад взял у одного из стражников дротик и метнул в дно, но течение тут же наклонило древко почти параллельно поверхности воды.

— Песок! — воскликнул инженер. — Сплошной песок!

— Ну и что? — спросил царь.

— Дело в том, что столбы не удержатся в этом дне, точно так же, как древко моего дротика. — Он огляделся вокруг. — И, кроме того, нигде поблизости я не вижу деревьев в достаточном количестве.

— Я пошлю солдат в горы нарубить елей.

Диад покачал головой.

— Государь, ты знаешь, что ничто меня не останавливало. Не было задания, которое я считал бы невыполнимым. Но ширина этой реки — пять стадиев, течение сильное, а дно — сплошной песок. Никакие столбы и сваи не закрепятся в нем, а без свай мост не построишь. Советую тебе поискать брод.

Вперед вышел Оксатр и на своем ломаном греческом заявил:

— Брод нет.

Александр молча стал расхаживать взад-вперед по берегу на глазах у всего войска и озадаченных товарищей. Потом его внимание привлекла деятельность нескольких крестьян, что работали в поле у реки. Они отделяли солому от мякины, подбрасывая ее вилами вверх. Солома падала неподалеку, а более легкая мякина с ветром улетала к краю гумна. Это было прекрасное зрелище — вихрь искрящихся золотом соломинок.

Увидев подошедшего к ним прекрасного юношу, крестьяне бросили работу и удивленно посмотрели на него, а он наклонился и взял горсть мякины.

Вернувшись к Диаду, втыкавшему в дно там и сям колышки и безутешно смотревшему, как их сносит течением, царь сказал:

— Я нашел способ.

— Способ переправиться? — удивился инженер, разведя руками.

Царь уронил из руки мякину:

— Вот так.

— С помощью мякины?

— Именно. Я видел такое на Истре. Там набивали мякиной бычьи шкуры, зашивали их и спускали на воду. Воздух между шелухой и остями делает бурдюки достаточно легкими, чтобы дать возможность переправиться.

— Но у нас не хватит шкур, чтобы переправить всех, — возразил инженер.

— Да, но у нас их хватит, чтобы построить понтон. Воспользуемся кожей шатров, что ты на это скажешь?

Диад изумленно покачал головой:

— Гениальная идея. А чтобы не промокали, можно смазать их салом.

Товарищей собрали на совет и распределили обязанности: Гефестиону поручили набрать мякины, Леоннату — стащить в кучу все имеющиеся шкуры и кожу от шатров, а также реквизировать их у местного населения. Для строительства настила предлагалось пустить в ход грузовые платформы стенобитных машин, а в качестве якорей воспользоваться камнями, привязанными к веревкам.

К позднему вечеру весь материал был готов, и Александр провел войску смотр, но, оказавшись перед ветеранами, испытавшими долгий переход через горы, царь посмотрел на них так, будто видел в первый раз, и почувствовал к ним сострадание. Многим было уже под шестьдесят, иным перевалило на седьмой десяток. Каждый нес на себе суровые отметины страшных тягот, битв, ран, лишений. Царь чувствовал, что они все равно пойдут за ним, но читал на их лицах испуг при виде этой огромной реки, которую придется форсировать на мешках с мякиной. Они испытывали страх перед бескрайним пространством пустынной равнины, расстилавшимся за водной преградой.

Александр позвал Кратера и велел сразу после захода солнца созвать всех ветеранов к его шатру, решив отпустить их домой. Кратер повиновался, и, когда пожилые солдаты собрались в центре лагеря, Александр взошел на возвышение и начал:

— Ветераны! Вы с честью послужили своему царю и войску, преодолевая все трудности и не жалея сил. Вы завоевали величайшую державу, какая когда-либо существовала в мире, и дожили до лет, когда человек имеет полное право насладиться отдыхом и привилегиями, заслуженными в честных боях. Я освобождаю вас от присяги и отсылаю по домам. Каждый из вас получит по двести серебряных статиров как мою личную награду. Кроме того, вам будет выплачено жалованье за все время до возвращения в Македонию. Передайте от меня привет родине и живите в довольстве все годы, что вам остались. Вы это заслужили.

Он замолк, ожидая овации, но по рядам пробежал невнятный ропот; потом вперед вышел один пожилой командир и сказал:

— Почему ты больше не хочешь вести нас за собой, государь?

— Как твое имя?

— Меня зовут Антенор.

— Ты не хочешь снова увидеться со своей семьей?

— Хочу.

— Не хочешь снова увидеть свой дом и прожить там остаток дней, выпивая и закусывая, окруженный заботой?

— Еще бы!

— Тогда уходите! Будьте довольны своей участью и оставьте трудности молодым, которые займут ваше место. Вы свою часть выполнили.

Солдат не двинулся.

— Что еще?

— Я думаю, что первый такой день будет очень хорош: я снова увижу жену, моих ребят, кое-кого из друзей, мой дом. Куплю новую одежду и вдоволь еды. Но меня пугает следующий день, государь. Понимаешь?

— Я понимаю тебя. Следующий день пугает всех. И меня тоже. Потому я и не могу остановиться… никогда. Я должен бежать, чтобы догнать его и перегнать.

Ветеран кивнул, хотя ничего не понял, и сказал:

— Ты прав, государь. Ты молод, а мы стары. Нам пора возвращаться по домам. Но хотя бы…

— Что?

— Я могу обнять тебя от имени всех товарищей?

Александр прижал его к себе, как старого друга, и только тогда разразилась овация, поскольку все ветераны, от первого до последнего, в этот момент ощутили себя так, будто царь взволнованно обнимает их всех, и из глаз хлынули слезы.

Этой ночью Каллисфен написал длинное письмо своему дяде Аристотелю и вручил его одному из отбывающих ветеранов, жившему неподалеку от Стагиры. В качестве оплаты он дал ему золотой статир — первый из тех, что Филипп отчеканил с профилем Александра. Ветераны отбыли на рассвете, их проводили с почестями, салютуя оружием, под громкие звуки трубы. Они ушли на запад вдоль линии гор, в направлении на Задракарту.

Еще не затихло эхо барабанов, четко отбивавших их шаг, как Диад поспешно приступил к наведению понтонного моста, и вскоре началась переправа: сначала гетайры, ведя за собой коней, а потом пехота.

Весь контингент был на другой стороне вскоре после полудня, после чего инженеры до поздней ночи принимали меры, чтобы вытащить материалы на северный берег реки. Пока солдаты ставили шатры, Оксатр со своими всадниками сделал широкий разведывательный круг, после чего вернулся к Александру и доложил, что нашел множество конских следов, видимо оставленных войском узурпатора Бесса.

Царь тут же собрал на совет товарищей, Клита Черного и некоторых командиров, особенно отличившихся в последних операциях. Пришел и Оксатр с несколькими персидскими командирами конницы, что вызвало ледяную реакцию со стороны Клита и его товарищей.

— Наши друзья персы доказали, что им нет цены, когда прочитали следы нашего врага, — начал царь. — Теперь мы выяснили, куда направился Бесс, и знаем, как действовать. Нужно поскорее поймать его, а не то мы не поймаем его никогда. Птолемей возьмет под свое командование «Острие», один отряд гетайров, два отряда легковооруженных штурмовиков и пустится в погоню со всей возможной и невозможной скоростью. Вместе с вами отправится и Оксатр со своими воинами.

Птолемей сделал легкий нетерпеливый жест, что не ускользнуло от Александра.

— Ты имеешь что-то против, Птолемей?

— Ничего, — поспешно ответил тот.

— Тогда решено. Отправляйтесь сейчас же. Ваши проводники умеют передвигаться в темноте.

Птолемей надел шлем и вышел; за ним последовали другие участники совета. Остался лишь Черный.

— Стоит ли посылать с Птолемеем этих варваров? — спросил он. — Разве мы всегда не справлялись сами? Александр вперил в него твердый взгляд:

— Стоит, и по двум причинам, Черный. Во-первых, им знакомы эти места, как никому другому, а во-вторых, скоро они вольются в наше войско как регулярные части наравне с нашей конницей и пехотой.

Клит дернул головой, словно проглотил что-то горькое.

— Ты совершаешь страшную ошибку, Александр.

— Почему?

— Потому что рано или поздно тебе придется выбирать… Мы или они.

Он расстался с царем, не попрощавшись. Вскоре трубачи Птолемея протрубили сбор.