Пригласительный билет

ТАК ЛИ ЭТО БЫЛО?

Я читаю смешные рассказы. По возможности, конечно. К сожалению, не я их пишу, мне приходится читать произведения авторов-юмористов.

Вот, к примеру, очередной концерт в Доме культуры Н-ского завода. Концерт обычный, стандартный, как комплексный обед в ресторане от часу дня до четырех. Есть можно, но радоваться нечему. Сперва, как водится, соло аккомпаниатора, за ним певица или певец, скрипач, оригинальный жанр, балетная пара, еще музыкальный номер и в заключение я — юмористический рассказ.

Да, еще конферансье. Его интермедии и шутки столь же солидного возраста, как и мой рассказ «На лестничной площадке», который я читаю невиданное количество времени.

Рассказ этот, признаюсь, в смысле прицела слабенький, но смешной. «Проходит», как у нас говорят, «на ура». В зале хохот, чему, безусловно, содействуют отработанные мной мимические «штучки-дрючки», многозначительные паузы и именно в тех местах, где в зале должен раздаться смех.

После того, как ты раскланялся с чутким зрителем, входишь в артистическую уборную и благодаря еще не угасшей совести ни на кого не смотришь, притворно вздыхаешь, мол, как не хочется читать старые рассказы, пусть даже весьма популярного автора…

Идешь к автобусу. Правда, делаешь вид мастера сцены, который только что великолепно сыграл Гамлета. А в душе, на самом ее дне, ворочается холодная, скользкая лягушка. Так и натворил бы что-нибудь на полных пятнадцать суток.

Но вот несколько недель назад я приготовил новый рассказ другого популярного автора-юмориста, «Так ли это было?». Признаюсь, хороший рассказ, с точным прицелом, достаточно веселый по тону, есть и смешные места. Я поработал над рассказом с помощью опытного эстрадного режиссера.

На очередном концерте читаю новый рассказ. Впервые. Есть успех. Есть смех в зале… Но… не такой оглушительный, как во время чтения «На лестничной площадке». Не тот смех, прямо скажем.

Закончил читать рассказ «Так ли это было?», раскланялся, вхожу в артистическую и слушаю отзывы собратьев по эстраде:

— Очень милый рассказ. Ты хорошо читал. Успех вполне приличный.

Причем, чувствую, отзывы искренние, доброжелательные, обнадеживающие. Но они меня не устраивают. Я ведь привык не к «приличному успеху», а к оглушительному, чтобы зал хохотал, визжал.

На следующем концерте, задолго до своего выхода на эстраду, мучаюсь, раздумываю, читать ли «Лестничную площадку» или новый рассказ. Решаю читать «Так ли это было?». Но, как назло, мои коллеги «проходят на ура». Не могу же я «пройти» хуже них. И я придумываю трюк.

Пишу на листке бумаги следующее:

«Уважаемый товарищ конферансье! Очень просим артиста Глаголева (то есть меня) прочитать наш любимый смешной рассказ «На лестничной площадке». Группа зрителей».

Записку вручаю какому-то парню, который вертелся за кулисами, и прошу его подать ее конферансье, как только я выйду на эстраду.

— Понял? — спрашиваю его.

— Как не понять!

Все! Конферансье возьмет из рук парня записку, прочтет ее вслух, и я «вынужден» буду читать «На лестничной площадке».

На душе стало легко, спокойно. Рассказ проверенный, хохот и визг обеспечен.

Наконец конферансье объявил мой выход. Выхожу. И точно, парень с моей запиской тут как тут. Он подошел к рампе и протянул ее ведущему концерт. Я загадочно улыбаюсь и жду. Конферансье развернул записку, слегка поклонился зрителям: мол, ваше желание для нас — закон. Затем громко читает:

— «…Очень просим артиста Глаголева прочитать наш любимый смешной рассказ (делает небольшую паузу)… «Так ли это было?».

Засим следует полуповелительный жест в мою сторону, что означает— слово артисту.

У меня, очевидно, был настолько глупый вид, что зрители сразу развеселились. Даже раздались ободряющие аплодисменты.

Я не начинал рассказ, меня терзали сомнения: неужели я ошибся и написал в записке «Так ли это было?»? Или это подвох моего друга-конферансье, мастера на всякие розыгрыши.

Но делать нечего, надо читать. Обычно я начинаю рассказ с этакой бодренькой интригующей интонацией и, чего греха таить, умело скрываемым самолюбованием. Мол, вот как мы, мастера эстрады, умеем читать.

А тут… стою, как пришибленный, и начинаю чтение унылым, «посторонним» голосом, ибо ко всему меня обуял предательский страх: а хорошо ли я помню новый рассказ?

И трудно себе представить: после первых пяти-шести фраз в зале раздался смех, который именуется дружным и еще жизнерадостным. Я как-то теряюсь, невольно, вопреки правилам, переминаюсь с ноги на ногу, но зритель явно сочувствует рассказчику, а вернее, герою рассказа. И чем дальше, зал все чаще смеется и столь длительно, что я вынужден делать паузы, не режиссерские, а вполне естественные.

Когда же я произнес заключительные слова рассказа совершенно «упавшим» голосом: «А так ли это было?», — зал наградил меня столь милыми сердцу артиста, оглушительными аплодисментами.

За кулисы я шел буквально ошеломленный, так как рассказ я читал как бы во сне, без всяких там модуляций и «педалей». Еще больше ошеломил меня мой друг-конферансье:

— Ты, наглец, думал, что я не видел, как ты сунул парню записку? Сколько можно читать проверенный, затрепанный рассказ?! Работать надо! Входить в новый образ, искать новую форму! Вот сегодня ты ее нашел.

Я очнулся.

— Как раз это самое я хотел и тебе сказать! — не без удовольствия ответил я своему другу-конферансье.