Пригласительный билет

РОМАНТИЧЕСКОЕ СВИДАНИЕ

Отдельные представители общественных организаций не раз предостерегали Николая Гавриловича, главного бухгалтера облпотребсоюза:

— Не бегай, ради бога, за каждой юбкой. Не то время.

— Я романтик. Поэт на это имеет право, — парировал нападки главбух.

Н. Г. Прохорчук уже несколько лет писал стихи. За счет своего досуга. Писал самозабвенно, с упоением. Тем более, что изредка его стихи печатала ведомственная газета под рубрикой «Творчество читателей». Напечатанные стихи составляли 0,01 процента к написанным Н. Г. Прохорчуком. Остальные широким каналом наводняли редакции газет и журналов и таким же путем возвращались автору.

— Опять Прохорчук! — горестно восклицали в редакциях. Однако стихи главбуха способствовали успеху его чисто романтических увлечений. Именно благодаря ореолу поэта жена председателя облпотребсоюза, убывшего на республиканское совещание, разрешила Николаю Гавриловичу навестить ее в тихий летний вечер.

Отправляясь на свидание, лирический главбух, как человек воспитанный, из лучших побуждений захватил с собой букет цветов, средних размеров торт с кремом, бутылку десертного вина и, вдохновенный, переступил порог председательского особнячка на нешумной и непыльной улице.

На первых порах романтическое свидание шло в духе всяческого взаимопонимания. После чтения стихов, посвященных хозяйке дома, Олимпиада Корнеевна и Николай Гаврилович за столиком у торшера обстоятельно обсуждали события в Южном Вьетнаме. Лежавшая на ковре домашняя овчарка Друг спокойно созерцала беседующих, ибо находила, что ни стихи, ни тема беседы ничем не угрожают доверенному ей семейному очагу. Но стоило главбуху-поэту протянуть руку к талии Олимпиады, чтобы под звуки магнитофона сделать первые па блюза, как семейный страж вежливо, негромко, по предупреждающе зарычал.

— Успокойся, Друг, — озабоченно произнесла хозяйка, увлеченная танцем.

Однако знающий свои обязанности Друг, ощетинившись, приблизился к левой штанине романтика и вторично предупредительно рявкнул. Чтобы избавиться от надоедливого стража, Прохорчук стал уводить свою даму подальше, в глубь комнаты. Друг не отставал. Тогда догадливый главбух-поэт решил переместиться с партнершей в соседнюю комнату, чтобы танцевать там за закрытой дверью.

Но блюститель порядка был не менее догадлив, чем романтик, и пресек подобное коварство в корне, вцепившись зубами в штанину романтика. При этом взволнованный Друг, очевидно, не рассчитав, захватил часть икры хитреца.

Главбух, конечно, чисто инстинктивно попытался наказать ретивого хранителя семейных устоев ударом правой ноги, но Друг, также инстинктивно, успел вцепиться в правую штанину гостя и, опять же в пылу, захватил часть правой икры.

Первая реакция поэта свелась к ужасающей мысли: «Пропали выходные брюки!» Ужаснулась и Олимпиада Корнеевна. Всплеснув руками, она трагически воскликнула: «Что вы наделали?! Смотрите, на паркете кровь!» Тут же устремилась на кухню за тряпкой, чтобы спасти навощенный паркет.

— Стойте на месте, — явившись в фартуке, с тряпкой в руке, приказала Олимпиада прижатому к дверям гостю, которого сторожил Друг. — А то вы мне своей кровью весь паркет испортите.

— Уберите эту проклятую собаку! — громко потребовал романтик.

— Что за выражение — проклятая собака? А еще поэт! — обиделась за питомца хозяйка, продолжая неистово тереть тряпкой запятнанные места.

Друг, удостоверившись, что гостю сейчас не до лирики, вернулся на свое место. Воспользовавшись перемирием, Прохорчук ринулся вон из комнаты, на улицу. Следует упомянуть, что главбух был мнителен, как оперный тенор, и глуп, как гостиничные правила. На улице его посетила устрашающая мысль: а вдруг эта овчарка взбесилась? Тем более, что Олимпиада, действуя тряпкой, упомянула: «Друг, ты, наверное, с ума сошел! Зачем ты хватал гостя за штаны?»

С рваными штанинами и покусанными икрами Прохорчук побежал на станцию «Скорой помощи».

— Кто вас покусал? — без всяких эмоций спросил дежурный врач.

— Конечно, собака. Только что…

— Чья собака?

Подавленный главбух уже хотел назвать Друга, но своевременно осекся. Как он может сказать, чья собака, если дежурный врач — родной брат его начальника, супруга Олимпиады?!

— Не знаю, чья… Наверное, бродячая! — выпалил поэт.

— Бродячие так не кусают. У них другой подход. Бродячая кусает один раз и удирает. А ваши штаны и икры терзала сторожевая. Мы вас не отпустим, пока не скажете…

Не помня себя, романтик сорвался с медицинской кушетки с целью прибегнуть к помощи другого медучреждения. Вырвавшись из рук врача «Скорой помощи», он побежал по улочке особняков. Но за ним на тихом ходу следовала машина с красным крестом. Из открытого окошечка слышался голос дежурного врача:

— Чья собака?

— Вас это не касается! — фальцетом выкрикивал Прохорчук.

— Вы можете взбеситься.

— Это — мое личное дело, — отвечал романтик.

И тут случилось невероятное: Прохорчук резко повернул назад и хромающим галопом побежал в сторону особняка председателя облпотребсоюза. Он вспомнил, что на спинке стула в комнате, где пролилась его кровь, остался пиджак выходного костюма. Явиться домой с покусанными икрами — еще туда-сюда, это можно объяснить хотя бы бездеятельностью горсовета, который якобы не ведет борьбы с бродячими собаками, но как объяснить, где ты оставил свой пиджак?

Вновь увидев своего клиента, Друг поднялся и с чисто профилактической целью зарычал. «Два укуса и две рваные штанины тебе мало?» — слышалось в его рыке.

— Отдайте пиджак! — потребовал с порога романтик. — Приглашаете гостей и натравливаете на них собак. Мы с вами поговорим в другом месте, — выпалил поэт.

— Я хотела бы знать, в каком это месте? — подбоченилась Олимпиада, точно как Хивря в «Сорочинской ярмарке», и обозвала романтика словами, которые были вполне под стать гоголевской героине. Следует заметить, что супруг Олимпиады в домашней обстановке пользовался не большей властью, чем Солопий Черевик из того же произведения.

Главбух-поэт побледнел и онемел. Образ досель романтической дамы мгновенно померк, безнадежно потускнел, у него даже не нашлось слов, чтобы выразить свое изумление, вызванное ее далеко не поэтичными выражениями.

Трудно сказать, что произошло бы дальше, но в комнату вошел брат председателя, дежурный врач. Ошеломленный Прохорчук Н. Г. настолько поник, что не в состоянии был надеть пиджак. Зато не растерялась Олимпиада — Хивря, в свое время пригласившая в гости лицо духовного звания, а в данном случае служителя муз.

— Погляди на него, Алеша! Ни с того ни с сего явился в гости и стал дразнить Друга. И еще запачкал кровью паркет. Я терла, терла тряпкой, и все-таки пятна остались, — сокрушалась Олимпиада.

— Так чья собака? — без всяких эмоций спросил врач «Скорой помощи».

Настойчивый вопрос врача вывел романтика из оцепенения, он словно во сне взял со стола коробку с нетронутым тортом и побрел домой.

С того вечера, если в его поэтической душе и вспыхивают лирические искорки, он первым делом осведомляется:

— А у вас есть собака?

— Есть. А что?

Искорки моментально гаснут. Но стихи Н. Г. Прохорчук продолжает писать. Даже Друг не отучил его.