Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Глава VII IMPLETUR VETERIS BACCHI

Это время, это весёлое время Брандоно, устрицъ, лѣности, куренія, пѣсенъ по ночамъ и содовой воды по утрамъ, на головы одинокаго и холостого — это правда, но за то беззаботнаго; это время, когда денегъ было вдоволь, когда сегодня было весело, а о завтра не думалось, это время часто вспоминалось Филиппомъ впослѣдствіи. Мистеръ Филь не очень восторженно смотрѣлъ на жизнь. Плоды міра сего, которые онъ вкушалъ съ тайнымъ наслажденіемъ, я долженъ признаться, были самые обыкновенные, садовые, а честолюбіе лѣнтяя не заходило далѣе возможности гулять по солнечной сторонѣ сада, наѣсться до-сыта, а потомъ спокойно отдыхать въ бесѣдкѣ изъ виноградныхъ лозъ. Зачѣмъ родители матери Филя оставили ей тридцать тысячъ фунтовъ? Конечно, многіе были бы рады сдѣлать столько же для дѣтей своихъ; но если бы у меня было десять человѣкъ дѣтей, я оставилъ бы каждому изъ нихъ или по сту тысячъ, или одинъ насущный хлѣбъ.

— Люди созданы работать или лѣниться, утверждалъ Филиппъ съ своей обыкновенной энергіей выраженія. — Когда индійскій воинъ идётъ на охоту, онъ трезвъ, дѣятеленъ, неутомимъ; никакія опасности не устрашаютъ его и никакіе труды не утомляютъ. Онъ терпитъ зимній холодъ; онъ спитъ на лѣсныхъ листьяхъ; онъ питается кореньями или добычею своей стрѣлы. Когда онъ возвращается въ свою деревню, имъ наѣдается до пресыщенія; онъ спитъ можетъ быть до чрезмѣрности. Когда дичь съѣдена, а огненная вода выпита, опять онъ выступаетъ въ пустыню; онъ лазить ловче двуутробки; онъ душитъ медвѣдя. Я индѣецъ; этотъ клубъ мой вигвамъ. Барбара, моя жена, принеси мнѣ устрицъ, кружку пѣнящагося чорнаго пива блѣднолицыхъ, или я повѣшу твой черепъ съ волосами на шестѣ въ моей палаткѣ.

И Барбара, добрая, старая служанка въ этой тавернѣ бандитовъ отвѣтитъ, бывало:

— Какія вы пустяки болтаете, мистеръ Филиппъ!

Гдѣ теперь эта таверна? гдѣ всѣ весёлые люди, собиравшіеся тамъ? Вывѣска снята, пѣсня безмолвствуетъ, трубки разбиты и пепелъ разсѣялся по вѣтру,

Еще нѣсколько поболтаемъ о весёлыхъ дняхъ Филиппа — и довольно. Онъ былъ принятъ въ адвокаты и на ужинѣ, которымъ онъ праздновалъ своё вступленіе въ адвокатуру, собралось насъ человѣкъ двѣнадцать его старшихъ и младшихъ друзей. Квартира въ Пергаментской улицѣ была вся предоставлена ему въ этотъ день. Мистеръ Ван-Джонъ, кажется, уѣхалъ куда-то далеко на охоту, но мистеръ Кассиди былъ съ нами и многіе знакомыя Филиппа, школьные, свѣтскіе и университетскіе. Былъ отецъ Филиппа, и дядя Филиппа Туисденъ, и я, уважаемый и почтенный старшій его товарищъ въ школѣ, и другія изъ нашего бывшаго училища.

Вина были изъ погреба доктора Фирмина. Слуги его служили гостямъ. Отецъ и сынъ любили пышное гостепріимство, и относительно комфорта, пиръ Филиппа былъ богатый.

— Ужинъ, я люблю ужинъ больше всего! и для того, чтобы насладиться вашимъ ужиномъ, я съѣлъ за обѣдомъ только кусочекъ баранины! закричалъ мистеръ Туисденъ, встрѣчая Филиппа.

Мы нашли ого, пріѣхавъ изъ Темпля, гдѣ Филиппъ обѣдалъ въ залѣ коллегіи, въ парикѣ и мантіи, съ другими членами этой коллегіи, уже въ квартирѣ Филиппа и кушающаго десертъ молодого адвоката.

— Онъ здѣсь давно, сказалъ мистеръ Брайсь, занимавшій должность буфетчика: — такъ и бросился на оливки и макароны. Не буду удивляться, если онъ сунулъ ихъ въ карманы.

Брайсь не слишкомъ уважалъ мистера Туисжена, котораго достойный буфетчикъ откровенно называлъ скупымъ скотомъ. Между тѣмъ Тальботъ воображалъ будто старикъ уважаетъ его, всегда разговаривалъ съ Брайсомъ и обращался съ нимъ съ весёлымъ дружелюбіемъ.

Собрались другіе гости, непринадлежавшіе къ адвокатурѣ; мистеръ Туисденъ говорилъ за всѣхъ. Онъ сіялъ восторгомъ. Онъ чувствовалъ себя въ духѣ. Онъ распоряжался за столомъ Филиппа. Право никто никогда не подчивалъ гостепріимнѣе чужимъ виномъ; самъ Филиппъ былъ молчаливъ и растревоженъ. Я спросилъ его: не утомила ли его страшная церемонія, которую онъ только-что выдержалъ?

Онъ нѣсколько тревожно глядѣлъ на дверь, и зная нѣсколько о положеніи дѣлъ дома, я подумалъ, что, вѣроятно, онъ имѣлъ съ отцомъ одинъ изъ тѣхъ споровъ, которые въ послѣднее время случались такъ часто между ними.

Гости почти всѣ собрались, занимались разговоромъ и пили превосходное бордоское доктора, когда Брайсъ доложилъ о докторѣ Фирминѣ и мистерѣ Тёфтонѣ Гёнтѣ.

«Чортъ возьми мистера Тёфтона Гёнта!» чуть было не сказалъ Филиппъ, однако онъ вскочилъ, подошелъ къ отцу и встрѣтилъ его очень почтительно; потомъ онъ поклонился джентльмэну, представленному подъ именемъ мистера Гёнта, и они сѣли за столъ, докторъ занялъ своё мѣсто съ своей обыкновенной изящной граціей.

Разговоръ, довольно живой до пріѣзда доктора Фирмина, нѣсколько утихъ при его появленіи.

— У насъ была ужасная ссора два дня тому назадъ, шепнулъ мнѣ Филиппъ. — Мы пожали руку другъ другу и примирились, какъ вы видите. Онъ не долго останется: за нимъ пришлютъ черезъ полчаса. Онъ скажетъ, что за нимъ прислала герцогиня, и поѣдетъ пить чай въ клубъ.

Докторъ Фирминъ поклонился и грустно улыбнулся мнѣ, пока Филиппъ говорилъ. Кажется, я немножко покраснѣлъ, мнѣ сдавалось, что докторъ зналъ, о чомъ его сынъ говорилъ св мной. Онъ тотчасъ началъ разговоръ съ лордомъ Эскотомъ; онъ надѣялся, что отецъ его здоровъ.

— Вы поддерживаете его здоровье, докторъ. Вы не даете мнѣ возможности сдѣлаться его наслѣдникомъ, сказалъ молодой лордъ.

— Передавайте же бутылку, молодые люди! Мы намѣрены проводить васъ всѣхъ отсюда! кричитъ Тальботъ Туисденъ съ твёрдымъ намѣреніемъ попировать на чужой счотъ.

— Прекрасно сказано, сэръ! подхватилъ незнакомецъ, представленный подъ именемъ мистера Гёнта: — и безподобное вино. Ага Фирминъ! я знаю это вино, и онъ чмокнулъ губами, потягивая бордоское. — Это ваше бордосское съ 26 года — въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія.

— Этотъ красноносый, кажется, знатокъ, шепнулъ Розбёри, сидѣвшій возлѣ меня.

Розбёри, любимецъ Мэй-Фэра. Розбёри, визитныя карточки и пригласительные билеты на каминѣ котораго заставляли всѣхъ мущинъ широко раскрывать глаза отъ удивленія, нѣкоторыхъ хмуриться отъ зависти. Носъ незнакомца дѣйствительно былъ нѣсколько красенъ. Къ этому я могу прибавить, что платье его было чорное, лицо блѣдное и не весьма тщательно выбритое, бѣлый галстухъ грязенъ, а глаза налиты кровью. Онъ какъ-будто ложился въ постель не раздѣваясь, точно весь въ пуху.

— Кто этотъ уважаемый другъ вашего отца? продолжалъ шалунъ вполголоса,

— Вы слышали его имя: угрюмо сказалъ молодой адвокатъ.

— А мнѣ кажется, что вашъ отецъ находится въ затруднительныхъ обстоятельствахъ и сопровождается полицейскимъ, или, можетъ быть, онъ подверженъ умственному разстройству и отданъ подъ надзоръ сторожа изъ дома умалишенныхъ.

— Оставьте меня въ покоѣ! заворчалъ Филиппъ.

Тутъ Туисденъ, поджидавшій случаи сказать спичъ, вскочилъ съ своего стула и остановилъ дальнѣйшія замѣчанія шутливаго адвоката своимъ собственнымъ краснорѣчіемъ. Онъ расхваливалъ въ своей рѣчи Филиппа, новопожалованнаго адвоката.

— Какъ! если никто другой не предлагаетъ этого тоста, то его предложитъ твой дядя, съ множествомъ искреннихъ благословеній, мои милый! закричалъ маленькій человѣчекъ.

Онъ былъ щедръ на благословенія. Онъ отёръ слезу умиленія. Онъ говорилъ много и долго. Спичъ его былъ дѣйствительно хорошъ и его приняли съ заслуженными восклицаніями, когда Туисденъ наконецъ сѣлъ.

Филь пробормоталъ нѣсколько словъ въ отвѣтъ на комплиментъ дяди, а потомъ лордъ Эскотъ, молодой аристократъ и большой юмористъ предлагалъ тостъ за здоровье отца Филя и пѣсню. Докторъ сказалъ очень милый спичъ. Его волновали нѣжныя чувства родительскаго сердца, сказалъ онъ, глядя на Филя, который грызъ орѣхи. Видѣть сына счастливымъ, видѣть его окружоннымъ такими друзьями, знать, что онъ съ этого дня вступаетъ въ профессію, представляющую обширное поле для дарованій, благороднѣйшую награду за трудолюбіе, было гордою и счастливою минутой для него, доктора Фирмина.

Онъ выпилъ за здоровье молодого адвоката изъ рюмки, въ которой вина было не болѣе какъ съ напёрстокь; онъ уговаривалъ юныхъ друзей, собравшихся здѣсь, поощрить его сына на его новомъ поприщѣ. Онъ благодарилъ ихъ сердцемъ отца! Онъ махнулъ своимъ изумруднымъ перстнемъ, поднялъ глаза къ потолку, испрашивая оттуда благословеніе на своего сына. Какъ-будто невидимые духи ободряли его воззваніе, громкій стукъ послышался сверху, вмѣстѣ съ аплодисментами, которыми спичъ доктора привѣтствовали джентльмэны, сидѣвшіе вокругъ стола. Это стучалъ мистеръ Бёфферсъ, жилецъ третьяго этажа, которому захотѣлось такимъ образомъ посмѣяться надъ нашимъ безвиннымъ маленькимъ празднествомъ.

Мнѣ кажется, что эта шуточка насмѣшника Бёфферса развеселила насъ. Несмотря на всѣ разговоры, намъ было скучно, и я не могу не признаться въ справедливости замѣчанія моего сосѣда, что насъ душили старики. Двое-трое изъ молодыхъ джентльмэновъ сердились, зачѣмъ еще не позволялось курить. Но Филиппъ запретилъ это удовольствіе.

— Отецъ мой этого не любятъ, сказалъ онъ. — Онъ поѣдетъ къ больнымъ вечеромъ, а они не могутъ переносить запаха табачнаго дыма у своей постели.

Нетерпѣливые юноши ждали, положивъ возлѣ себя сигарочницы, скоро ли удалится препятствіе къ ихъ счастью.

— Онъ не уйдётъ, говорю я какъ. За нимъ пришлютъ, ворчалъ мнѣ Филиппъ.

Докторъ разочаровалъ направо и налѣво и, повидимому, не думалъ уходить. Но вдругъ, черезъ нѣсколько минутъ послѣ десяти часовъ, лакей доктора Фирмина вышелъ въ комнату съ запиской, которую Фирминъ распечаталъ и прочолъ, между тѣмъ какъ Филиппъ глядѣлъ на меня съ угрюмымъ юморомъ на лицѣ. Мнѣ кажется, отецъ Филя понималъ, что мы знаемъ, что онъ игралъ роль. Однако онъ очень серьезно разыгралъ комедію.

— Время доктора не принадлежитъ ему, сказалъ опъ, качая своей красивой меланхолической головой. — Прощайте, любезный лордъ. Пожалуйста напомните обо мнѣ дома! Прощай, Филиппъ, мой милый, дай Богъ тебѣ успѣха въ твоей карьерѣ! Пожалуйста, пожалуйста не безпокойтесь.

И онъ ушолъ, махая своею бѣлою рукою и шляпой съ широкими полями и съ красивой бѣлой подкладкой. Филь проводилъ его до дверей и вздохнулъ, затворивъ её за отцомъ — вздохнулъ съ облегченіемъ, я думаю, что онъ ушолъ.

— Ушолъ батюшка. Какъ батюшка по латини? сказалъ лордъ Эскотъ, который имѣлъ много природнаго юмора, но не обладалъ очень глубокой учоностью. — Препочтенный родитель, Фирминъ. Эта шляпа и наружность стоятъ чего-нибудь.

— Извините меня, пролепеталъ Ризбёри: — но зачѣмъ онъ не взялъ съ собою своего пожилого друга — этого оборваннаго джентльмэна духовнаго званія, который такъ безцеремонно пьетъ бордоское? А также зачѣмъ онъ не увёлъ вашего оратора? Мистеръ Туисденъ, вашъ интересный молодой неофитъ угождаетъ насъ превосходнымъ обращикомъ увеселительнаго произведенія гасконскаго винограда.

— Ну теперь, когда старикъ ушолъ, выпьемъ хорошенько и проведёмъ ночь на бутылкою — не такъ ли, милордъ? кричитъ Туисденъ. — Филиппъ, ваше бордоское прекрасно! Ты помнишь моё шато-марго, которое Уинтонъ такъ любить? Оно должно быть хорошо, если онъ его хвалитъ. Я самъ его вывезъ и далъ Уинтову адресъ бордоскаго купца, и онъ говорилъ, что рѣдко пилъ подобное — это его собственныя слова. Надо вамъ всѣмъ попробовать это вино когда-нибудь у меня.

— Когда-нибудь! Когда же? Назначьте день, великодушный амфитріонъ! закричалъ Розбёри.

— Когда-нибудь въ семь часовъ. Обѣдъ будетъ простой, тихій: крѣпкій бульонъ, рыба, два маленькіе entrées и вкусное жаркое — вотъ мой обѣдъ! Попробуемъ этого бордоскаго, молодые люди: это вино не тяжолое. Это не первоклассное вино. Я не хочу даже сказать, чтобы это было дорогое виню, но оно имѣетъ букетъ и чистоту. Какъ? вы будете курить?

— Будемъ, мистеръ Туисденъ, лучше подражайте всѣмъ намъ. Попробуйте вотъ эту сигару.

Маленькій человѣчекъ принялъ предлагаемую сигару изъ сигарочницы молодого аристократа, закурилъ её, закашлялся, плюнулъ и замолчалъ.

— Я думаю, что это отдѣлаетъ его, пробормоталъ шутникъ Эскотъ: — она довольно крѣпка, чтобы закружить его старую голову, и мнѣ бы очень этого хотѣлось. Эта сигара, продолжалъ онъ громко:- была подарена моему отцу герцогомъ Медина Сидонія, который получилъ её изъ собственной сигарочницы испанской королевы. Она много курить, но, натурально, любитъ слабыя сигары. Я могу дать вамъ покрѣпче.

— О, нѣтъ! Эта, кажется, очень хороша. Благодарю, сказалъ бѣдный Тальботъ.

— Не-уже-ли вы не можете оставить его въ покоѣ? замѣтилъ Филиппъ — не дурачьте его при молодыхъ людяхъ, Эскотъ.

Филиппъ всё былъ очень унылъ среди пиршества. Онъ думалъ, о своихъ несогласіяхъ съ отсутствующимъ отцомъ.

Мы всѣ легко утѣшились бы, еслибъ докторъ взялъ и собою пожилого господина, котораго онъ привёзъ къ Филю. Онъ не былъ пріятнымъ гостемъ для нашего хозяина, потому что Филиппъ хмурился на него и шепталъ своему сосѣду:

— Проклятый Гёнтъ!

«Проклятый Гёнтъ» — Тёфтонъ Гёнтъ было его имя, а званіе пасторъ — вовсе не смущался холодностью его пріёма. Онъ очень свободно пилъ своё вино, любезно разговаривалъ съ своими сосѣдями и громко кричалъ: «слушайте, слушайте!» когда Туисденъ объявилъ о своёмъ намѣреніи просидѣть за виномъ всю ночь. Разгорячившись отъ вина, мистеръ Гёнтъ разговорился съ всѣми гостями вообще. Онъ много болталъ о фамиліи Рингудъ, говорилъ мистеру Туисдену, что онъ былъ очень друженъ въ Уингэтѣ съ бѣднымъ Синкбарзомь, единственнымъ сыномъ лорда Рингуда. Воспоминаніе и покойномъ лордѣ Синкбарзѣ было не очень пріятно для родственниковъ Рингудскаго дома. Онъ былъ расточительнымъ и безславнымъ молодымъ лордомъ. Его имя рѣдко упоминалось въ его семействѣ; отецъ же, съ которымъ у него были большія ссоры, никогда не говорилъ о нёмъ.

— Вы знаете, это я познакомилъ Синкбарза съ вашимъ отцомъ, Филиппъ? сказалъ грязный пасторъ.

— Я слышалъ, какъ вы говорили объ этомъ, отвѣчалъ Филиппъ.

— Они встрѣтились на пирушкѣ у меня. Въ то время мы называли вашего отца Бруммелль Фирминъ. Онъ былъ первый щоголь у насъ въ университетѣ, держалъ охотничихъ лошадей, давалъ лучшіе обѣды въ Кэмбриджѣ. Мы были большіе кутилы. Синкбарзъ, Брандъ Фирминъ, Берилль, Тотэди, человѣкъ двѣнадцать насъ, почти всё вельможи и дворяне и всѣ держали своихъ лошадей и своихъ слугъ.

Эта рѣчь обращена была въ обществу, которому, казалось, не очень нравились университетскія воспоминанія этого грязнаго пожилого господина.

— Мы обѣдали другъ у друга поочереди черезъ недѣлю. У многихъ изъ нихъ были свои кабріолеты. Отчаянный человѣкъ былъ вашъ отецъ. И… но мы не должны разсказывать что у насъ бывало въ университетѣ — не такъ ли?

— Нѣтъ, пожалуйста не разсказывайте, сэръ! сказалъ Филиппъ, сжавъ кулаки и закусивъ губы.

Грязный дурновоспитанный хвастунъ ѣлъ хлѣбъ-соль Филиппа. Возвышенныя идеи Филя о гостепріимствѣ не позволяли ему ссориться съ своимъ гостемъ въ своёмъ домѣ.

— Когда онъ пошолъ въ доктора, мы всѣ удивились. Брандъ Фирминъ одно время былъ первымъ щоголемъ въ университетѣ, продолжалъ мистеръ Гёнтъ: — и какой храбрецъ! Синкбарзъ, я и Фирминъ дрались съ двадцатью гребцами разъ у воротъ коллегіи Кайя, и вамъ надо было бы видѣть какіе удары наносилъ вашъ отецъ. И я также въ то время проворно дѣйствовалъ кулаками. Мы учились благородному искусству защищать себя въ моё время, юные джентльмэны! Мы пригласили Гловера, бокcёpa, изъ Лондона, давать намъ уроки. Синкбарзъ былъ порядочный боксёръ, только силы въ нёмъ не хватало, онъ тщедушный былъ. Водка убивала его, сэръ — водка! Да вѣдь это вино вашего отца! Мы съ нимъ пили его сегодня въ Паррской улицѣ и говорили о прошлыхъ временахъ.

— Я радъ, сэръ, что вы находите вино по вашему вкусу, сказалъ серьёзно Филиппъ.

— Нахожу, Филиппъ, мой милый. А когда отецъ вашъ сказалъ, что ѣдетъ къ вамъ пить ваше вино, я сказалъ, что и я поѣду тоже.

— Желалъ бы я, чтобы кто-нибудь вышвырнулъ его изъ окна, застоналъ Филиппъ.

— Важный, серьезный и почтенный старичокъ, шепнулъ мнѣ Розбёри: я вижу бильярдъ, Булонъ, игорные дона въ его благородныхъ чертахъ. Давно онъ украшаетъ вашъ семейный кругъ, Фирминъ?

— Я нашолъ его дома, мѣсяцъ тому назадъ, въ передней моего отца, въ этомъ же самомъ платьѣ и съ паршивыми усами на лицѣ; онъ бывалъ у насъ съ-тѣхъ-поръ каждый день.

— Echappé de Toulon (каторжникъ изъ Тулона) спокойно сказалъ Розбёри смотря на незнакомца; — Cela se voit. Homme parfaitement distingué. (Это видно. Человѣкъ чрезвычайно изящной наружности) вы правы, сэръ. Я говорилъ о васъ, и спрашивалъ нашего пріятеля, Филиппа, гдѣ я имѣлъ честь встрѣчать васъ за границей въ прошломъ году. Эта вѣжливость, прибавилъ онъ кротко: — обезоружитъ тигра.

— Я былъ за границей, сэръ, въ прошломъ году, сказалъ тотъ, кивнувъ головой.

— Держу три противъ одного, что онъ былъ въ булонской тюрьмѣ, или, можетъ быть, капелланомъ въ игорномъ домѣ. Постойте… я вспомнилъ! въ Баденъ-Баденѣ, сэръ?

— Я точно былъ тамъ, сказалъ пасторъ: — это очень хорошенькое мѣсто, но воздухъ, Après [21] убиваетъ васъ. Ха-ха! Отецъ вашъ любилъ поигрывать, когда былъ молодь. Филиппъ! Я не могу удержаться, чтобы не называть васъ Филиппомъ. Я знаю вашего отца тридцать лѣтъ: мы были университетскими товарищами, знаете.

— Ахъ! чего не далъ бы я, сказалъ со вздохомъ Розбёри:- чтобъ это почтенное существо назвало меня по имени. Филиппъ, оживите чѣмъ нибудь наше общество. Старики душатъ его. Спойте что-нибудь, кто-нибудь, или потопимъ нашу меланхолію въ винѣ. Вы похвалили это бордоское, сэръ, и сказали, что прежде отвѣдывали его?

— Я выпилъ его двѣ дюжины бутылокъ въ прошломъ мѣсяцѣ, сказалъ, улыбаясь, мистеръ Гинтъ.

— Двѣ дюжины и четыре бутылки, сэръ, замѣтилъ мистеръ Брайсъ, ставя новую бутылку на столъ.

— Прекрасно сказано, Бракъ! Я дѣлаю отель подъ вывѣскою фирминскаго герба своею главной квартирой и удостоиваю хозяина своимъ обществомъ, замѣтилъ мистеръ Гёнтъ.

— Фирминскій гербъ получаетъ много чести отъ подобныхъ посѣтителей, сказалъ Филиппъ съ сверкающими глазами и съ тяжело подымающейся трудно.

Каждую минуту онъ всё болѣе сердился на этого пастора. Подъ хмѣлькомъ, Филиппъ любилъ говорить о своей родословной, и хотя онъ выражалъ весьма либеральныя мнѣнія, однако не мало гордился своими предками.

— О, полно-те, къ чорту вашъ гербъ! закричалъ лордъ Эскотъ.

— Мнѣ очень жаль! Я готовъ на всё, чтобы сдѣлать вамъ удовольствіе, но я не могу не быть джентльмэномъ, заворчалъ Филиппъ. — Ваши предки были лавочниками, Эскотъ, когда мои стояли за сторонѣ короля Ричарда въ справедливой войнѣ!

Этотъ монархъ наградилъ землями Рингудскую фамилію. Ричардъ III былъ любимымъ воиномъ Филиппа; когда онъ разъѣзжалъ на нёмъ послѣ обѣда, онъ былъ великолѣпенъ своимъ рыцарскимъ духомъ.

— О! если вы сядете на Бѣлаго Сёррея [22], будете сражаться при Босвортѣ [23] и задушите принцевъ въ Тоуэрѣ [24], продолжалъ лордъ Эскотъ.

— Подѣломъ этимъ маленькимъ злодѣямъ! заревѣлъ Филь. — Они были такіе же наслѣдники королевской англійской крови, какъ я…

— Еще бы! А всё-таки мнѣ лучше хотѣлось бы послушать пѣсню. Ну, товарищи, спойте что-нибудь! Перестаньте спорить о босфордскомъ сраженіи и Ричардѣ III; онъ всегда такой, когда подгуляетъ, клянусь моею честью, шепнулъ молодой аристократъ своему сосѣду.

— Я сумасшедшій! я сумасшедшій! закричалъ Филь, ударивъ себя по лбу. — Есть минуты, когда несчастья моихъ предковъ приходятъ мнѣ на память… Не ваша вина, мистеръ… какъ бишь васъ зовутъ? что вы намекнули съ насмѣшкой на мой гербъ. Я на васъ не сержусь. Я прошу у васъ прощенія. Я пью за ваше здоровье этимъ бордоскимъ, которое хорошо, хотя оно принадлежитъ моему отцу. Въ нашемъ домѣ не всё… шш! это бордоское 1825 года, сэръ! Отецъ Эскота подарилъ ему цѣлую бочку за то, что онъ спасъ жизнь, которая могла бы лучше быть употреблена, и мнѣ кажется аптекарь вылечилъ бы васъ, Эскотъ, не хуже моего отца. Но вино хорошо! хорошо! Брайсъ, дайте еще бордоскаго! Пѣсню! Кто говорилъ о пѣснѣ? Пропойте намъ что-нибудь Томъ Дэль! пѣсню, пѣсню, пѣсню!

Томъ Дэль съ своимъ обычнымъ юморомъ пропѣлъ чудную пѣсенку: «На крышахъ луна сіяетъ», потомъ вѣжливость требовала, чтобы нашъ хозяинъ послѣдовалъ его примѣру и Филиппъ своимъ звучнымъ голосомъ запѣлъ пѣсню: «Докторь Лютеръ».

Нижайшій слуга читателя былъ старѣе многихъ въ этомъ пиршествѣ, которое происходило лѣтъ двадцать тому назадъ; но когда я прислушивался къ шуму, къ хохоту, къ пѣснямъ, припоминаемымъ отъ нашихъ университетскихъ дней, къ разговору и фразамъ старой школы, въ которой многіе изъ насъ были учениками, Боже мой! я совсѣмъ помолодѣлъ, и когда въ дверь послышался стукъ около полночи, мнѣ представилось будто это стучатся прокторы, услышавшіе наши крики на дворѣ. А поздній посѣтитель былъ никто иной, какъ слуга изъ таверны съ ужиномъ, и мы могли разглагольствовать, кричать, ссориться съ молодыми сколько мы хотѣли, и никто не нашелъ бы въ этомъ преступленія, кромѣ, можетъ быть, стараго адвоката, жившаго внизу, который вѣрно не могъ заснуть отъ нашего шума.

Когда явился ужинъ, бѣдный Тальботъ Туисденъ, пришедшій такъ далеко, чтобы насладиться имъ, не былъ способенъ участвовать въ немъ. Сигара лорда Эскота оказалась слишкомъ крѣпкою для него; и достойный джентльмэнъ лежалъ на диванѣ въ сосѣдній комнатъ уже нѣсколько времени почти безъ чувствъ. Онъ разсказывалъ намъ, пока еще способенъ былъ говорить, какую любовь и какое уваженіе имѣлъ онъ къ Филиппу; но между нимъ и отцомъ Филиппа было любви немного. У нихъ случилась самая худшая изъ всѣхъ ссоръ — несогласіе на счотъ раздѣла имѣнія ихъ покойнаго тестя. Фирминъ всё считалъ Туисдена подлымъ скрягой, а Туисденъ считалъ Фирмина человѣкомъ безъ правилъ. Когда мистриссъ Фирминъ была жива, двѣ бѣдныя сестры должны были распредѣлять свою привязанность по приказанію своихъ мужей, и быть то горячими, то холодными, соображаясь съ расположеніемъ ихъ мужей. Хотѣлъ бы я знать, много ли бываетъ истинныхъ примиреній? Я знаю, что я примирился съ милымъ Томкинсомъ. Мы обѣдали вмѣстѣ у Джонса. Ахъ! какъ мы любимъ другъ друга! О, очень любимъ! Такъ и Фирминъ съ Туисденомъ… Они встрѣчались и пожимали руку другъ другу съ полною враждою; такъ и младшій Туисденъ и младшій Фирминъ. Молодой Туисденъ былъ старше Филиппа, билъ и обижалъ Филя въ дѣтствѣ, пока тотъ не расорохорился и не швырнулъ своего кузена съ лѣстницы, Мысленно они всегда швыряли другъ друга съ лѣстницы. Итакъ бѣдный Тальботъ не могъ участвовать въ ужинѣ, когда его принесли, и лежалъ въ жалкомъ положеніи на диванѣ отсутствующаго мистера Ван-Джона.

Кто поѣдетъ съ нимъ домой, гдѣ жена его вѣрно съ безпокойствомъ его ждётъ? Я согласился отвезти его, и пасторъ сказалъ, что ему тоже надо въ ту сторону и что онъ проводитъ насъ. Мы подъ-руку провели старика черезъ Темпль и посадили его въ извощичій кабріолетъ. Его тошнило отъ сигары и моралистъ, захотѣвшій бы прочесть нравоученіе о вредѣ куренія, могъ бы выставить примѣромъ этого безпомощнаго и несчастнаго джентльмэна.

Вечернее пиршество только воодушевило мистера Гёнта и придало пріятное увлеченіе его разговору. Я видѣлъ этого человѣка прежде въ домѣ доктора Фирмина и, признаюсь, его общество было почти столько же противно мнѣ, какъ и сыну доктора, Филиппу, Обо всѣхъ предметахъ и людяхъ Филь привыкъ высказывать свои мысли слишкомъ откровенно; а мистеръ Гёнтъ былъ для него предметомъ особеннаго отвращенія съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ увидѣлъ Гёнта. Я старался извинить его отца. Люди добрые, находящіяся въ хорошемъ положеніи, почти всегда имѣютъ двухъ-трёхъ бѣдныхъ друзей. Люди отправляются вмѣсти на ристалище жизни; Джэкъ выигрываетъ, а Томъ падаетъ возлѣ него. Тотъ, кто имѣлъ успѣхъ, помогаетъ и протягиваетъ дружескую руку несчастному состязателю. Воспоминаніе о прошломъ даётъ послѣднему нѣкоторое право обратиться къ своему счастливому товарищу; и сначала тотъ сожалѣетъ, потомъ терпитъ, потомъ обнимаетъ товарища, къ которому въ прежнее время можетъ бытъ онъ не имѣлъ никакого уваженія. У человѣка, имѣвшаго успѣхъ въ жизни, должны быть послѣдователи; если у него ихъ нѣтъ, значитъ онъ имѣетъ жестокое сердце.

Такъ философствовать было очень хорошо. Это прекрасно, что человѣкъ не бросаетъ друзей своего дѣтства, но жить съ такимъ мерзавцемъ, съ такимъ низкимъ раболѣпнымъ, пьянымъ существомъ…

— Какъ могъ мой отецъ, у котораго такіе изящные вкусы, который любитъ знатное общество, сносить присутствіе такого человѣка? спрашивалъ Филь. Я не знаю, когда онъ противнѣе, тогда ли, какъ фамильярничаетъ, или когда онъ почтителенъ, тогда ли какъ говоритъ комплименты гостямъ моего отца въ Паррской улицѣ, или когда разсказываетъ отвратительныя исторіи, какъ у меня за ужиномъ.

Вино, которое мистеръ Гёнтъ свободно наливалъ въ то время, сдѣлало его, какъ я уже сказалъ сообщительнымъ.

— Нашъ хозяинъ человѣкъ хорошій, замѣчалъ онъ съ своей стороны, когда мы вышли вмѣстѣ:- важничаетъ, красивъ собою, говоритъ что думаетъ, ненавидитъ меня; а мнѣ, впрочемъ, всё равно. Мастеръ Филиппъ должно быть находился въ хорошемъ положеніи.

Я сказалъ, что я надѣюсь и думаю это.

— Бруммелль Фирминъ долженъ заработывать четыре или пять тысячъ въ годъ. Сумасбродный малый былъ онъ въ моё время, могу я сказать вамъ — кутилъ, моталъ, разорялся, поправилъ кой-какъ свои дѣла и наконецъ женился на богатой. Не всѣ изъ насъ были такъ счастливы. За меня некому было платить долги. Я потерялъ своё мѣсто съ университетѣ оттого, что лѣнился и моталъ. Я любилъ хорошее общество въ то время — всегда любилъ, когда могъ попасть въ него. Если бы вы описывали мои приключенія, вамъ пришлось бы разсказывать престранныя исторіи. Я вездѣ былъ; видалъ и высокое и низкое общество — особенно низкое. Я былъ школьнымъ учителемъ, я показывалъ медвѣдя, я издавалъ газету, я былъ въ Америкѣ, въ Вост-Индіи, въ каждомъ городѣ въ Европѣ. Мнѣ не посчастливилось, какъ Бруммеллю Фирмину. Онъ разъѣзжаетъ въ каретѣ, а я хожу на своихъ на двоихъ. Гинеи каждый день падаютъ къ нему въ руку, а въ моихъ рукахъ они очень рѣдки, могу сказать; бѣдный старикъ Тёфтонъ Гёнтъ не богаче на пятомъ десяткѣ, какъ и въ то время, когда ему были восемнадцать лѣтъ. Какъ вы себя чувствуете? Воздухъ васъ облегчилъ? Вотъ мы въ Бонашской улицѣ; надѣюсь, что ключъ съ вами и что барыня не увидитъ васъ.

Толстый буфетчикъ, слишкомъ хорошо воспитанный, чтобы выразить удивленіе при какомъ бы то ни было происшествіи, случавшемся внѣ дома, растворилъ дверь мистеру Туисдену и впустилъ джентльмэна въ столь плачевномъ состояніи. Онъ былъ очень блѣденъ и торжественъ. Онъ проговорилъ нѣсколько словъ, выражавшихъ его намѣреніе назначить въ какой день пригласить насъ обѣдать и попробовать вина, которое Уинтонъ такъ любилъ. Онъ махнулъ вамъ нетвёрдою рукою. Если мистриссъ Туисденъ стояла на лѣстницѣ и видѣла въ какомъ положеніи воротился ея властелинъ, я надѣюсь, что она сама взяла бы подсвѣчникъ, чтобы пьяный мужъ не выронилъ его изъ рукъ, Гёнтъ заворчалъ, тогда мы вышли.

— Онъ могъ бы предложить намъ закусить за то, что мы привезли его домой. Только половина второго. Нехорошо ложиться спать такъ рано. Пойдёмъ и выпьемъ гдѣ-нибудь. Я знаю очень хорошую таверну недалеко отсюда. Нѣтъ, вы не хотите? Я знаю — тутъ онѣ разразился хохотомъ, который какъ-то страшно раздался по спящей улицѣ — я знаю о чомъ вы думали всё это время. Вы думали: «этотъ скучный старый пасторъ попробуетъ занять денегъ у меня». Но я не буду занимать, мой милый. У меня есть банкиръ; онъ меня боится. Вы понимаете. Я могу добывать соверены отъ моего щоголя доктора въ Старой Паррской улицѣ. Я предписываю ему кровопусканіе. Я вытягиваю деньги отъ него. Онъ очень добрый малый, Бруммелль Фирминъ. Онъ не можетъ ни въ чомъ отказать своему дорогому старому другу. Спасибо ему.

И, отправляясь въ одинъ изъ своихъ полуночныхъ притоновъ, онъ махнулъ рукою по воздуху. Я слышалъ его хохотъ въ безмолвной улицѣ и полисмэнъ X, шагавшій на караулѣ, обернулся и подозрительно поглядѣлъ на него.

Тутъ я подумалъ о мрачномъ лицѣ и меланхолическихъ глазахъ доктора Фирмина. Доброжелательное ли воспоминаніе о прежнихъ временахъ было союзомъ между этими людьми? Всѣ въ домѣ моёмъ давно спали, когда я растворилъ и тихо затворилъ дверь моего дома. При мерцающемъ свѣтѣ ночника я могъ видѣть тихое дыханіе матери и ребёнка. О! счастливы тѣ, которыхъ на изголовьи не преслѣдуетъ угрызеніе! Счастливы тѣ, кто избѣгнулъ искушенія!

Мои подозрѣнія о грязномъ пасторѣ подтверждались предположеніями Филиппа о нёмъ, которыя онъ выражалъ съ своимъ обыкновеннымъ чистосердечіемъ.

— Этотъ негодяй требуетъ чего хочетъ въ гостинницѣ фирминскаго герба, говорилъ бѣдный Филиппъ: — а когда собираются важные гости моего отца, я полагаю, что почтенный джентльмэнъ обѣдаетъ съ ними. Желалъ бы я посмотрѣть, какъ онъ чокается съ старымъ Бёмпширомъ или бьётъ бишопа по спинѣ. Онъ живётъ въ улицѣ Слиго за угломъ, такъ, чтобы находиться около нашего дома, между тѣмъ сохранять свою независимость. А то я удивился бы, почему онъ не поселился въ Старой Паррской улицѣ, гдѣ стоитъ порожнею спальня моей бѣдной матери. Докторъ не хочетъ занимать этой комнаты. Я помню теперь, какъ молчаливы бывали они между собою и какъ испугана она всегда казалась передъ нимъ. Что онъ сдѣлалъ? Я знаю одно дѣло въ его молодости. Не знаетъ ли еще чего этотъ Гёнтъ? Они вѣрно были сообщниками въ какомъ-нибудь заговорѣ, сэръ, и непремѣнно съ этикъ молодымъ Синкбарзомъ, о которомъ вѣчно хвастаетъ Гёнтъ, достойнымъ сыномъ достойнаго Рингуда. Не-уже-ли развратъ течотъ въ крови? Я слышалъ, что мои предки были честными людьми. Можетъ быть только оттого, что никто не могъ узнать ихъ дурныхъ дѣлъ; и фамильное пятно обнаружится во мнѣ когда-нибудь. Я теперь еще не совсѣмъ дурень, но я дрожу, какъ бы мнѣ не пропасть совсѣмъ. Положимъ, я утону и пойду ко дну? Не весело, Пенденнисъ, имѣть такого отца, какъ мой. Не обманывайте меня вашимъ пальятивнымъ состраданіемъ и успокоительными предположеніями. Вы тогда напоминаете мнѣ о большомъ свѣтѣ — ей-богу такъ! Я смѣюсь, пью, веселюсь, пою, курю безконечно, а говорю вамъ, я чувствую постоянно какъ-будто мечъ виситъ надъ черепомъ моимъ, когда-нибудь опустится и разсѣчотъ его. Подъ Старой Паррской улицей подводятъ мины, сэръ — подводятъ мины. И когда-нибудь мы будемъ взорваны на воздухъ — на воздухъ, сэръ; помяните моё слово! Вотъ почему я такъ безпеченъ и лѣнивъ, за что вы, товарищи, вѣчно браните меня, вѣчно надоѣдаете мнѣ. Какая польза остепениться пока взрыва не было еще, развѣ вы не видите? Бѣдная, бѣдная матушка! (онъ обратился въ портрету матери, который висѣлъ въ той комнатѣ, гдѣ мы говорили) не знала ли ты этой тайны, и не оттого ли въ глазахъ твоихъ всегда выражался такой страхъ? Она всегда любила васъ, Пенъ. Помните, какъ она казалась мила и граціозна, когда лежала на диванѣ наверху, или когда улыбалась изъ своей кареты, посылая намъ, мальчикамъ, поцалуй рукой? Каково женщинѣ, если eё обольстятъ нѣжными словами, увезутъ, а потомъ она узнаетъ что у ея мужа копыто на ногѣ?

— Ахъ, Филиппъ!

— Какова доля сына такого человѣка? Нѣтъ ли и на моей ногѣ копыта?

Нога его, когда она говорить, была протянута по-американски, на рѣшотку камина.

— Положимъ, для меня спасенія нѣтъ и я наслѣдую мою участь, какъ другіе наслѣдуютъ подагру или чахотку? Когда знаешь свою судьбу, какая польза дѣлать что-нибудь особенное? Говорю вамъ, сэръ, всё зданіе нашей настоящей жизни разрушится и разсыплется. (Тутъ онъ бросилъ свою трубку на полъ, такъ что, она разлетѣлась въ дребезги). — А пока настанетъ катастрофа, какая польза приниматься за работу, какъ вы выражаетесь? Это всѣ равно, что говорить было жителю Помпеи, чтобы онъ выбралъ себѣ профессію наканунѣ изверженія Везувія.

— Если вы знаете, что изверженіе Везувія разразится надъ Помпеей, сказалъ я съ испугомъ:- зачѣмъ не переѣхать въ Неаполь, или подальше, если вы хотите?

— Развѣ не было часовыхъ въ будкахъ у городскихъ воротъ, спросилъ Филиппъ:- которые могли бы бѣжать, а между тѣмъ остались, чтобы быть погребёнными тамъ? Положимъ, что эта участь намъ не угрожаетъ, а опасеніе моё просто — первый страхъ? Положимъ это случится и я останусь живъ? Опасность получить добычу придаётъ ей вкусъ, старый товарищъ. Кромѣ того, надо помнить о чести и о комъ-то другомъ въ этомъ дѣлѣ, съ кѣмъ разстаться нельзя въ часъ опасности.

Тутъ онъ покраснѣлъ, тяжело вздохнулъ и выпилъ рюмку бордоскаго.