Приключения юнкора Игрека

«ДЕРЖИТЕ ДОБЫЧУ И ВОЙДИТЕ В КАДР!»

Кэт убежала, оставив нам Пирамидона и диктофон. Понимая, что сейчас она вернется за диктофоном, пришлет за ним маму или брата Ромку, мы положили диктофон в Борькин портфель и отправились в, редакцию — к Сиропову. Я не забыл своего обещания — приехать и объясниться. Теперь уже это было вполне возможно.

Сиропова мы встретили у лифта. Он был в новеньком синем вельветовом костюме и сиял от удовольствия. В руке он держал сетку с огромным бумажным свертком, из которого выглядывал кончик знакомого нам уже сироповского свитера.

— Привет, старички! — закричал он, обнимая, нас обоих разом. — Ну, Игреки, даете жару! До сих пор не могу в себя прийти…

Створки лифта раздались в сторону, и мы шагнули в огромный, почти как кабинет, лифт. В такой поставь стол и телефон — вполне работать можно.

Сиропов отпер кабинет и пропустил нас вперед:

— Прошу, братцы-кролики!

Закрыв за нами дверь, он принялся хохотать. Мы недоуменно переглянулись. Что такое? Может, случилось что-нибудь? Только для печали он слишком весел…

— Видали?! — спросил Сиропов и широко развел полы пиджака. — Как смотрюсь?

Мы промолчали, ничего не понимая.

— Хороший… костюм… — выдавил Борька. — Синий.

— Синий! — засмеялся Сиропов. — Скажешь тоже — синий. Чулок — и тот синий бывает. А это же — вельве-эт! Понимаете, вельвет! Фирменный! Сказка! Только что купил. Вот спасибо!

И чего он вдруг говорит нам «спасибо»? Не понятно… Мы не верили своим ушам. Уж не двоюродный ли он брат Катьки Суровцевой — этот Олег Сиропов? Больно похожие у них слова. Но главное удивление ждало нас впереди. Я хотел было рассказать обо всем Сиропову, но он замахал руками.

— Ничего не надо говорить, я уже обо всем знаю.

— Вы все же позвонили Леопарду Самсоновичу? — спросил я.

— Ни Леопарду, ни тигру, ни лошади Пржевальского я не звонил, — сказал Сиропов. — Можешь не волноваться. Твой обидчик мне сам нанес звонок вежливости. Игрек мне звонил, тот самый, что ту телеграмму передал.

И кто же это был? — не выдержал я. — Ромка?.. Катя?..

Не знаю точно кто. Но шутка вышла презабавная. Позвонил и говорит: «Телефонограмму бросьте в корзину, все это был просто розыгрыш. Пристрелка перед первым апреля. А сами загляните до закрытия магазина к моему товарищу, он остро нуждается в творческом собеседовании с вами. Посоветоваться хочет. Есть у них какое-то любопытное обращение к ребятам. Хотят его через газету до сведения ребятни довести. А заодно, чтобы не зря до них прогулялись, — помогу сделать женщинам редакции отличный подарок, совсем дешево будет стоить».

Я, понятно, обрадовался. Шутка ли — праздник на носу, а я так и не придумал, чем бы женщин порадовать. Беру адресок магазина и — вот, прямиком оттуда!

— И что за подарки?

— Подарки? — Сиропов захохотал. — Вот они — подарки. В лице этого самого костюма. Ну, шутники! Ловко придумали… Слушайте. Прихожу я в магазин и нахожу товарища того шутника. Динэр Петрович зовут.

Мы с Борькой переглянулись.

— Он мне и говорит… — продолжил Сиропов. — Могу, говорит, предложить импортный вельветовый костюмчик за всего ничего. По своей цене. Не костюмчик — голубая мечта журналиста! И тут я, братцы-кролики, честно говоря, малость опешил. Ничего себе — подарочки женщинам. Это же мой личный годовой бюджет нужно в магазине оставить.

— Не-е, — говорю. — Не пойдет. Я лучше в гастрономе торт куплю — пусть с чаем съедят за свое здоровье.

Так ему и говорю. А он — хохотать.

— Вы, — говорит, — меня не поняли, молодой человек. — Костюмчик этот — для вас лично предназначен. Не хотите ли взглянуть?

И объясняет… Нет, вы только послушайте, как он это дело объясняет. Он мне говорит так:

— Наденете костюмчик — и всем женщинам будет приятно на вас смотреть. Разве же это не подарок для всех них? И цена — прекрасная. С рук вы за такой два номинала отдадите.

Глянул я на костюм и обомлел. Действительно, мечта! Но у меня с собой денег таких не было. И что же вы думаете? Так мне отдал. Деньги, говорит, потом занесете. Друг моего друга должен в женский праздник выглядеть как огурчик. И вот — прошу любоваться. Прямиком из магазина в. нем пришел. Чудеса прямо! Сейчас в секретариат зайду — упадут.

— Не чудеса это, — мрачно сказал я. — Не чудеса, а Суровцев.

— Суровцев?

Динэр Петрович. Вы же сами его назвали. А про товарища — это все его враки. Сам он вам звонил, сам. Чтобы замять всю эту историю.

А никакой истории и не было! — строго и холодно заметил Сиропов. — Просто я по делам в магазин, а заодно костюм себе купил. За свои, между прочим, деньги. Сейчас возьму в кассе взаимопомощи и отнесу. Так что не надо говорить глупостей. И не костюм тут главное. Это — так, между делом. А главное — совсем другое. У них в детской секции товарооборот барахлит. Вот они и просят, чтобы газета им рекламу сделала. Фоторепортажик из секции, с небольшой подписушкой строк на двадцать. Как мамы и ребята радуются покупкам. Наглядная, так сказать, агитация.

И тут Сиропов просиял:

Слушайте, Игреки, а почему бы вам самим это не сделать! Идея! Даю задание пойти в магазин. Решено!

А фотографировать кто будет? — растерянно протянул Борька, явно не готовый к такому повороту.

Фотографа к вам пристегну. А с вас — подписушка. Это даже лучше, если напишет не взрослый, а юнкор. Убедительнее будет. Ну что, пойдете? Или Маратику поручить?

Сиропов хлопнул меня по плечу:

— Соглашайтесь, Игреки, пока я добрый. Прямо в номер репортаж заявляю. Сразу дебютируете. Пора уже. А то разговор у вас на доллар с полтиной, продукции — на цент с копейкой. Ну что, беретесь или нет? В редакции иногда меня, честно говоря, не понимают. Но с вами-то, надеюсь, столкуемся?

Я подмигнул Самохвалову и произнес:

— Ладно, беремся. А где фотограф ваш?

— Вот это другой разговор! — повеселел Сиропов. — Сделайте подписушку, а заодно и помиритесь. Правильно говорю?..

Я кивнул и, не удержавшись, вспомнил папины слова:

— Лучше плохой мир, чем хорошая война.

— Хвалю! — просиял Сиропов. — Кажется, вы что-то начинаете понимать. Звоню фотографу.

Сиропов покрутил диск телефона и спросил кого-то:

— Макс, ты? Проветриться не желаешь? Да фоторепортажик надо соорудить. Прямо в номер. Тут рядом… Ага, давай запирай лабораторию — и ко мне. Старик, мне очень надо…

Положив трубку, Сиропов велел нам подождать и выскользнул из кабинета. Он вернулся минут через пять и протянул мне конверт:

— Передадите Суровцеву. Здесь деньги за костюм.

Он еще раз любовно оглядел себя:

— Каков, а?! Я же говорил вам, что женщины ахнут. Даже неприступная Сонечка — она у нас председатель кассы взаимопомощи — и та растаяла и достала ключ от сейфа.

В кабинет вошел парень в кожаной куртке с огромной квадратной сумкой. Он будто сундук нес на ремне, перекинутом через плечо.

— А вот и Макс! — объявил Сиропов и коротко объяснил ему задачу, сообщив, что фотокорреспондент Макс назначается главой творческой бригады, а мы с Борькой — приданное к нему подразделение.

Я хотел было спросить у Сиропова — будет ли напечатана задуманная им страница в помощь министру, — но тут зазвонил телефон и, подняв трубку, Олег мигом преобразился. Расплывшись в улыбке, он стал шарить рукой по столу, ища ручку.

— Крякина звонит, — шепнул он нам и замахал рукой. — Идите, мол, не теряйте времени. Крякина — это надолго.

— Понимаю, — вздохнул я. — Операция «Частушка…»

Макс был удивительно грустен и молчалив. Он не проронил ни слова, не задал Сиропову ни одного вопроса. И только, выходя на улицу, вздохнул:

— Ох, как мне все это… — и замолчал.

Ах, если бы Сиропов только знал, что и нам с Борькой тоже…

У входа в магазин мы вплелись в поток покупателей, влились в огромные ворота со стеклянными створами и сразу же подошли к кассиру из секции, где продавали холодильники.

Как нам найти коммерческого директора? — спросил я.

Динэра Петровича? — с готовностью подхватил кассир. — Поднимитесь на пятый этаж, и — справа по витой лесенке, прямиком к нему.

С Суровцевым мы столкнулись нос к носу на этой самой витой лестнице. Она, как штопор, вонзилась в крышу магазина и, казалось, хотела откупорить магазин, как бутылку.

Опять ты? — огорчился Динэр Петрович. — Да хотя бы на работе могу я не слышать о тебе? Пристал, понимаешь, как банный лист. Чего тебе здесь? Вроде бы обо всем вчера договорились. Объяснились, поладили… Разве тебе батя не сказал, что все в порядке?

Вот, держите, — угрюмо сказал я и протянул ему конверт.

Что за письмо? — удивился Суровцев.

Деньги это. Олег Сиропов просил передать.

А вы от него сейчас?

От него… Вот, к вам прислали, с заданием.

— С каким еще заданием? — холодно полюбопытствовал Суровцев.

Тут в разговор включился Макс, и Динэр Петрович развел руками:

— Ну, Сиропов! Я думал — серьезный он человек, а он — гляди кого прислал. Мелюзгу.

Я поглядел на него исподлобья:

— А вам кто был нужен? Шекспир, что ли? Макс сфотографирует, а мы заметку напишем — чего тут особенного. Где ваша секция, ведите.

Динэр Петрович, конечно же, пока ничего не знал о нашей утренней проделке с Пирамидоном, иначе попросту спустил бы нас с Борькой с лестницы и выставил из магазина, наказав всем продавцам не подпускать нас и на пушечный выстрел. Но весть о живом воротнике ждала его только вечером, и поэтому сейчас он, чертыхаясь, повел нас в детскую секцию. Макс сразу же обрел деловитость. Он поставил на пол свой сундук, извлек фотоаппарат и принялся ходить по секции, что-то высматривая.

Что вы ищете, молодой человек? — полюбопытствовал Суровцев.

Точку ищу, — сухо бросил Макс. — Точку съемки. А вы пока готовьте объект.

Объект? — переспросил Суровцев. — Это кого же, если не секрет?

А кто будет в кадре работать? — ответил Макс вопросом на вопрос. — Покупателей готовьте.

Ах, вот оно в чем дело! — обрадовался Суровцев. — Это мы быстро! — и он бросился вслед за выходящей из секции мамашей с малышом лет шести.

Борька Самохвалов, ухмыляясь, полез рукой в сетку, где у него был Катькин диктофон, и зачем-то подмигнул мне.

— Мамаша! — кричал Суровцев. — Одну минуточку!

Покупательница обернулась. Суровцев призывно помахал рукой:

— Вернитесь, пожалуйста. Нам без вас не обойтись.

А что, собственно, произошло? — разволновалась она. — Мы ничего не купили.

А жаль… жаль… — пожурил покупательницу Суровцев. — Вы зачем к нам наведались?

Костюмчик хотела сынишке.

Не купили?

А чего здесь у вас брать? — сердито бросила покупательница. — В этой амуниции только воспитательницу пугать. Да Мишку моего и в детсад-то не пустят в таком. Виданное ли дело — ребенка пугалом вырядить. — С этими словами покупательница сняла с вешалки ярко-красный с черными кругами костюмчик и, презрительно поджав губы, повертела им перед Самохваловым:

Этот мухомор прикажете покупать? Извините… — и она повесила костюмчик обратно.

Значит, решили уйти без добычи? — заулыбался Суровцев. Похоже, ему пришлись по душе гневные слова мамаши о товаре. — А тут товарищи из газеты пришли, хотят познакомить читателей с работой секции.

— Я-то тут при чем? — удивилась мамаша.

— Сфотографировать бы вас надо, — льстиво говорил Суровцев. — И вас, и вашего чудного малыша. Товарищи целое кино придумали. Мальчуган наденет костюмчик — новинку местной фирмы, а вы остановите на нем восхищенный взгляд. — С этими словами Суровцев обернулся к фотографу:

— Я правильно излагаю сценарий?

Макс громко щелкнул пальцами, прищурился и едва слышно процедил:

— Нормально, Пусть пацана оденет, будем снимать.

Вот еще! — мамаша передернула плечами. — Делать мне, что ли, нечего? С какой такой стати? Сами одевайтесь, если вам надо. Пошли, Мишаня!.. — и, схватив мальчика за руку, она хотела уже покинуть секцию.

Да погодите же вы! — сердито выкрикнул Суровцев. — Сейчас мы вам пропишем настроение, — и он строго приказал заведующему секцией:

Покажите мамаше то, что им нужно. Вы меня поняли?

Из первой партии? — растерянно спросил тот, смеривая взглядом мальчика.

Давайте для начала из первой, — согласился Суровцев, и завсекцией нырнул за ширму и тут же вынес целлофановый пакет и передал его Суровцеву:

— Этот пойдет?

А вы у мамаши спросите, — ухмыльнулся Динэр Петрович. — А то она у нас больно нервная, — и Суровцев протянул пакет покупательнице:

Держите добычу, пока я добрый, и войдите в кадр.

Увидев заветный пакет, мамаша дернулась, опустила Мишку, выхватила пакет из рук Суровцева и мигом извлекла из него костюмчик.

— Ка-а-а-кая прелесть! — воскликнула она и, подбежав к Мишке, приложила к нему костюмчик.

Суровцев, посмеиваясь, терпеливо наблюдал, как дергалась осчастливленная им мамаша. Натешившись всласть нежданной покупкой, она вздохнула:

— Как раз о таком я и мечтала! Просто прелесть. Мишка завтра будет самый красивый на утреннике. Ну-ка, Мишаня, скажи нам, что завтра у вас в саду? — затормошила она мальчика, и Мишаня нараспев сказал:

— Мамин праздник.

Все ясно. К Восьмому марта мамаша делала себе подарок — костюмчик для сына, чтобы он был звездой утренника.

Суровцев решил напомнить о себе.

— Ну так что же, мамаша! — мягко сказал он. — Будем сниматься? Войдем в кадр?

— Конечно, войдем! — воскликнула мамаша. — Покажите, куда надо войти. Я сейчас Мишаню переодену… Ах, какая прелесть! — тараторила она. — Сплошной хлопок! Как я рада! — и она уже собиралась было упаковать Мишаню в обнову, как вдруг Суровцев остановил ее.

— Не спешите, мамаша! — мягко сказал он. — Этот костюмчик вы в сеточку свою положите. Вот так. Как говорится, благодарим за покупку. А фотографироваться будем вот в этом, — и он кивнул на «мухомор».

Мамаша растерянно хлопала глазами. Суровцев протянул ей «мухомор».

— Одевайте мальчика, и поживее — у товарища пленка прокисает.

Мамаша с готовностью закивала, поняв наконец, что от нее хотят, и быстро надела первый костюм на Мишаню.

— К зеркалу поближе давайте, — распорядился Макс. — И, пожалуйста, побольше умиления. Больше радости, мамаша, больше восторга на лице! Дайте улыбку крупным планом. Держите улыбку, далеко не отпускайте!..

Макс беспрерывно щелкал — то взбираясь на прилавок, то почти ложась на пол. Бедная мамаша уже и улыбаться разучилась, а Макс все взбадривал ее, требуя все новых порций восторга.

Наконец пленка кончилась и Макс успокоился.

— Можете освободить кадр, — милостиво разрешил он.

Вконец измотанная съемкой, мамаша подняла усталые глаза:

А Мишаню… можно… освободить?

От чего освободить? — спросил Макс.

— От костюмчика этого, разумеется, — сказала она, с ненавистью стаскивая с Мишани «мухомор». Стянув, отдала Суровцеву и с надеждой в голосе спросила:

— Я свободна?

Заплатите в кассу и — счастливого пути! — ответил Динэр Петрович и подошел к нам.

Ну как, репортеры, дело сделано? — спросил он, улыбаясь. — Когда прикажете читать?

Я пожал плечами:

— По-моему, никогда.

Что за шутки? — зло покосился на меня Суровцев. — Ваш старший коллега пленку израсходовал, а мы, со своей стороны, актрисе этой с сыночком организовали импортную штучку, чтобы в кадре ей было веселее. Что еще требуется?

Правда требуется, — спокойно сказал я. — Не понимаю: зачем газете фоторепортаж про такого малыша. У нас же не «Веселые картинки» и даже не «Мурзилка».

Тут Макс изменился в лице и закричал:

— Задержите!.. Задержите их! Всё — брак!

Завсекцией, не задавая лишних слов, стремглав бросился к выходу, крича:

— Задержите женщину с ребенком!

Он бежал, расталкивая покупателей и простирая вперед руки с дрожащим указательным пальцем. Минуты три спустя он конвоировал обратно в секцию объект недавней фотосъемки. Женщина упиралась и возмущенно кричала:

Безобразие какое!.. Позорят на весь магазин… Бегут как за воровкой… Да заберите вы свой импорт! Она нашарила в сетке только что купленный костюмчик, право приобретения которого они с Мишаней честно отработали, и с гневом всучила пакет Суровцеву. Динэр Петрович был невозмутим.

Пардон, мамаша! — сказал он, источая высоковольтную улыбку. — Маленькое техническое осложнение. Товарищ фотограф просит уточнить некоторые детали.

Какие, к черту, детали! — не выдержал Макс. — Все заново надо снимать. Это секретариат не пропустит. Юнкор правильно говорит: малец еще не учится, а мамаша уже школу закончила. Ерунда получается, надо что-то придумывать.

Вот и придумывайте! — воскликнула мамаша, — Я-то тут при чем? Мне спешить надо.

— Да помолчите вы хоть минутку! — взмолился Макс. — Дайте слово сказать. Стыдно, мамаша. Тут, понимаешь, целая бригада работает, а им некогда. Некрасиво!

Пристыдив мамашу, он обернулся к Суровцеву и, показывая на стоящий у кассового аппарата красный телефон, спросил:

Внутренний?

Почему же, можно и в город выйти.

Вы позволите?! — обрадовался Макс и, схватив трубку, стал набирать номер Сиропова.

Привет, старик! — услышали мы. — Тут ерунда получается. Нужен твой совет, иначе секретариат зарубит. Понимаешь, есть пацан лет шести. Что с ним делать?.. Ничего не могу придумать… Какой игрек? Юнкор? А, юнкор?! Ну и что же у нас получится? Да-да-да! Все понял. Отлично придумано, старик! Сейчас сделаю. Чао-какао!

Бросив трубку, Макс довольно потер руки и стал оглядывать нас с Борькой, то и дело переводя взгляд на малыша. Наконец он хлопнул по плечу Борьку Самохвалова:

— Ты, пожалуй, больше похож. Хватай пацана — и скорее в кадр! Мамаша, одевайте объект.

Мишаня был готов через минуту. Макс тоже. Борьке и вовсе не нужно было готовиться. Ему, а заодно и мне, не помешало бы просто разъяснить, что задумали Макс с Сироповым. Я было заикнулся, но Макс недовольно скривился:

Потом, старичок. Потом, потом… Мне через полчаса надо быть во Дворце пионеров. Время — кадры, понял? Мой девиз!

Что делать-то с ним? — пробурчал Борька, ошеломленный натиском Макса.

Все повторяем! — скомандовал Макс. — Делай вид, что примеряешь мальчику костюмчик и ужасно радуешься обновке для братишки.

Самохвалов испуганно глянул Максу в глаза, но тот замахал руками:

— Потом, старичок! Потом, потом… Ты пойми, это же — творчество! Художественное обобщение! Ладно, позже, в редакции, объясню. Да скорее же ты! — взмолился Макс. — Я же во Дворец пионеров опаздываю.

Отщелкав уже знакомый нам всем сюжет, Макс быстро уложил фотоаппарат в сумку и, махнув рукой, стремительно выскочил из секции, оставив нас с Борькой наедине с нашими намерениями.

Ушла и мамаша с Мишаней. Завсекцией водворял на место «мухомор».

Суровцев засмеялся:

— Вот и отлично! — сказал он. — Теперь, думаю, эти костюмчики веселее пойдут.

Мухоморы? — спросил я.

Они самые.

А зачем их продавать, если они такие противные? И неправда это, что мамаша купила Мишане «мухомор». Неправда!

Не твое дело! — зло и холодно отрезал Суровцев. — Тебя бы в мою шкуру — вот бы поглядел я тогда, как бы ты запел, если бы тебе надо было свалить с собственной шеи эти костюмчики. Их мне восемь тыщ штук поставили. Ими на складе сто лет моль кормить можно, если не продать раньше. А кому продашь? Разве что слепому. Вот и приходится выкручиваться, идти на разные дипломатические штучки.

Это чтобы больше слепых становилось, да? — спросил я. — Чтобы эти ваши «мухоморы» люди посчитали за опята или лисички, или даже — за белый гриб?

Это у кого как получится! — усмехнулся Суровцев. — Покупатель — он же как малый ребенок. Не хочет ребенок кашки, противно ему. А ты ему — сказочки под кашку подпусти, ловкую побасенку. Он тогда и не заметит, как проглотил кашку. Сложная это наука, и не вам, мальцам, в нее встревать. Коммерция…

А с Леопардом Самсоновичем у вас тоже была коммерция? — не выдержал я. — Вы ведь и ему «мухомор» подсунули.

Что за чушь? — насторожился Суровцев. — Выражайся яснее.

Пожалуйста! — согласился я. — Могу яснее. Ваш Ромка вон что в кабинете зоологии сделал. И коньяк он в школу приносил. Он! Больше некому, мы это точно знаем… И что же? Чуть на меня все не свалили. А когда мой папа все объяснил директору, Ромке все равно ничего не было. Ромка ваш — как «мухомор». Ему все можно. За него краской заплачено. И еще — стенка какая-то. Мне папа говорил… И в редакцию вы на меня жаловались, будто это все я…

Суровцев криво усмехнулся:

— Ну, акселераты! Во все нос сунут. А стенка — что? Он за нее денежки заплатил. А что помог ему раз добыть дефицитишко — так как же не причинить добро хорошему человеку? Не в моих это правилах. Мне ваш Мантюш ничего дурного не сделал. И детей не обижал. Впрочем, чего я вам об этом толкую? Малы вы еще.

Суровцев глянул на часы и развел руками!

Мне пора. Сиропову, шефу вашему, привет! А газетку пусть пришлет.

Коммерция! — передразнил Борька Самохвалов Суровцева, когда мы спускались к выходу. — Вранье на постном масле. Ишь, как он ее одним костюмчиком актрисой сделал. Войдите в кадр… Войдите в кадр…

— А сам-то ты! — не выдержал я. — Сам-то…

Борька вздохнул:

— Ерунда какая-то… Понимаю, что ерунда, а ничего сделать не могу. И зачем Макс меня фотографировал — никак в толк не возьму. Как ты думаешь: что ему Сиропов по телефону сказал?

— Откуда я знаю. Я и сам ничего не понял. Ты же видел, как Макс спешил.

— Слушай! — подпрыгнул Борька и прямо-таки выхватил из моих рук сетку, которую дал мне подержать, когда «пошел в кадр» взамен мамаши, — Ты диктофон выключил?

А кто его включил? — удивился я. — Ты, что ли?

Ну! — и Борька нажал на черную клавишу. — Есть!

Когда же ты его включил?! — восхитился я. — И — так незаметно… Ну, молодец!

А как начался весь этот кинематограф — так сразу и включил. Просто так. Для смеха. Раз уж мы его взяли с собой, надо же было хоть что-то записать.

А если не записалось? — засомневался я. — Давай проверим.

Выбежав из магазина, мы присели на скамейку, включили диктофон и сразу же услышали строгий голос: «Мамаша! Одну минуточку!.. Вернитесь, пожалуйста. Нам без вас не обойтись…»

Суровцев! — расплылся в улыбке Самохвалов. — Попалась рыбка на крючок!

Крючок, кстати, ему и принадлежит, — напомнил я. — Не забудь, что Катька уже караулит нас у подъезда, чтобы отнять свой диктофон.

Вот и отдадим, — спокойно отозвался Борька.

С кассетой вместе?

Вот еще. Кассету оставим.

Это по какому такому праву?

— Скажем, что хорошую музыку случайно записали. Перепишем, мол, и сразу кассету отдадим. С этой музыкой вместе…

Я засмеялся. Борькина идея — дать Динэру Петровичу кассету с записью всего, что было в магазине — пришлась мне по душе. Для этого ее и переписывать не нужно. Сказать только, что переписали, и все. Пусть трясется. Пусть думает, что есть еще одна запись.

А как же заметка? — спросил Борька. — Подписушка, как сказал Сиропов. — Строк на двадцать… Будем писать или нет?

Надо позвонить Олегу, — сказал я. — О чем писать-то вообще. Про «мухомор», что ли?

Слушай, а давай дадим ему послушать запись! — предложил Самохвалов.

— Сейчас, что ли?.. Поздно уже. В школу опоздаем.

— Ладно, — согласился Борька. — Кассету все равно сегодня Катьке не отдадим. Пусть послушает Сиропов, кто его шикарным костюмом осчастливил.

— Взамен какого-нибудь «мухомора»! — прибавил я.

Как говорит Акрам — «Бумажный кораблик в одном лучше и сильнее океанского теплохода: умеет плавать в арыке».