Принцесса Иляна

I

За минувшие семнадцать лет Илона уже успела забыть, что бракосочетание — это очень утомительно. Несмотря на то, что все возможные приготовления были совершены накануне, утром пришлось очень рано встать, чтобы, умывшись и помолившись, сесть в кресло и сидеть там около двух часов очень прямо, пока тебе делают причёску. Затем пришлось ещё около часа одеваться, а затем потратить ещё час на разные мелочи, и вот Илона, уже готовая ехать на бракосочетание, остановилась посреди комнаты, посмотрела в зеркало, стоявшее на туалетном столике, и сама себя не узнала.

Кто эта женщина в красном платье с золотой вышивкой? Откуда эта высокая замысловатая причёска, кажущаяся огромной из-за белого полупрозрачного покрывала, приколотого к волосам? Почему руки у неё такие холёные, будто она никогда не делала этими руками никакой работы?

Новые туфли немного жали ногу. Туго затянутый лиф платья не давал свободно дышать. От них хотелось избавиться, поэтому невеста подумала: «Быстрее бы всё закончилось», — но, увы, всё только начиналось.

— Ах, доченька, что же мы делаем, — вздохнула мать, уже давно одетая, чтобы ехать в церковь.

— Вы готовы? — спросил отец, входя в комнату.

— Да, — ответила Илона и, помня обычай, склонилась перед родителями: — Отец, матушка, благословите ехать в церковь.

— Да благословит тебя Всемогущий Бог, — поочерёдно ответили те и осенили дочь крестным знамением, а затем произнесли: — Амэн.

День выдался ясным и солнечным. Во многих дворцовых комнатах яркие лучи, пробиваясь сквозь стёкла витражей, оставляли на стенах и на полу цветные узоры, и такие же узоры появились на стенах церкви Матьяша — бывшего собора Девы Марии — где состоялось бракосочетание.

Илона не помнила, как доехала туда из дворца. Не помнила, как вышла из колымаги, поднялась по каменным ступеням и оказалась под высокими стрельчатыми сводами, где вот-вот должна была начаться свадебная месса. Запомнился лишь путь к алтарю. Невеста шла, ведомая отцом, а справа и слева толпились разодетые люди, и половину из них она не знала. Позади шла мать, которая раза два тихо всхлипнула, но сумела сдержаться и не расплакалась.

Возле алтаря, испещрённого цветными пятнами солнечных зайчиков, уже ждал архиепископ Эстергомский в белом богослужебном облачении и другие церковнослужители в похожих одеждах.

Вот справа, в первом ряду нарядной толпы показался жених — не Вашек, а Ладислав Дракула, поэтому Илона поначалу даже не верила в истинность происходящего, когда отец вручил её этому человеку, и она под руку вместе с Дракулой пошла к алтарю. Казалось, что это сновидение, глупое сновидение, где всё перепуталось, но вскоре пришло осознание, что «сон» уже не закончится, пробуждения не будет, и придётся жить в этом сне, несмотря на всю его нелепость.

Не так давно невеста смеялась, когда ей предложили стать женой Дракулы, и вот это уже нисколько не напоминало шутку. Кузен Матьяш, который, сидя на балконе вместе со своей матерью, ждал начала богослужения, теперь уж точно не стал бы останавливать то, что совершается, и говорить: «Пошутили, и хватит».

Вот родители Илоны встали в первом ряду гостей, слева чуть позади своей дочери-невесты. Там же оказалась и Маргит со своим мужем, пришедшие заранее. Две сестры переглянулись, и старшая указала глазами куда-то за плечо младшей. Оказалось, Маргит указывает на жениха, который неотрывно смотрел на свою невесту и улыбался, но Илона не смогла улыбнуться ему в ответ. Она лишь опустила глаза и именно так взошла по ступенькам к алтарю, ведомая женихом и остановилась перед архиепископом Эстергомским.

Вот архиепископ произнёс на латыни:

— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, — с этих слов началось приветствие, обращённое к жениху, невесте и всем собравшимся. Месса началась.

Всё это время жених продолжал держать невесту за руку, а затем по подсказке одного из церковнослужителей всё же отпустил и повернулся к алтарю вполоборота, как и Илона, чтобы собравшиеся гости видели не только затылки будущей супружеской четы. Свадебная месса, как ни крути, это не только богослужение, но и представление.

Во время службы читались отрывки из Ветхого Завета, но Илона не понимала их смысла, как и смысла проповеди, которую после этого произнёс архиепископ, поскольку всё было на латыни. Илона знала лишь то, что в проповеди раскрывается суть христианского брака.

Наверное, речь архиепископа оказалась хороша, потому что многие собравшиеся, среди которых было немало людей, знавших латынь, внимательно слушали и чуть заметно кивали. А вот жених Илоны явно не относился к числу сведущих, потому что, хоть и стоял спокойно, но совсем не слушал, а посматривал на невесту. Она не раз ловила на себе его взгляд, но старалась делать вид, что не замечает.

«Хорошо, что ходить вместе с этим человеком в церковь мне больше не придётся, — подумала Илона, — а то он и в другие дни смотрел бы на меня вместо того, чтобы следить за ходом службы. Это же неприлично!»

Рядом с женихом по-прежнему стоял церковнослужитель, подсказывая, когда нужно произносить «амэн» и креститься, но даже эти простые действия жених совершал по-своему. Он крестился не слева направо, а справа налево и вместо «амэн» произносил что-то вроде «аминь».

Илоне даже показалось, что её будущий муж нарочно чуть запаздывает с этим словом, чтобы все слышали отличие. «Что за человек такой! — думала невеста. — Почему он не старается быть, как все? Почему оказывается смутьяном даже в храме? То, что Дракула — смутьян, это известно всем. Но почему даже сейчас?»

Вот настало время для бракосочетания как такового. Матьяш и его матушка, находившиеся на балконе, встали, что придало всему происходящему особую торжественность.

Вот архиепископ Эстергомский взял правую ладонь невесты и вложил в левую ладонь жениха. Вот жених вслед за архиепископом начал повторять:

— Я, Ладислав, беру тебя, Илона, в свои законные жёны и обещаю с нынешнего дня хранить тебе верность в невзгодах и в благополучии, в богатстве и в бедности, в здравии и в болезни, пока мы оба живы.

Брачная клятва в отличие от остальных слов службы произносились по-венгерски. Пусть это и выглядело не очень достойно — будто совершается свадьба каких-нибудь неучёных простолюдинов — но брачные обеты следовало произносить сознательно, а жених действительно не знал латыни. Конечно, он мог бы заучить брачную клятву наизусть, но было решено сделать ему послабление, и это оказалось к лучшему. Венгерская речь жениха звучала осмысленно и потому убедительно.

Благодаря послаблению Илона тоже говорила на понятном ей языке, и, наверное, поэтому она, повторяя вслед за архиепископом ту же клятву, вдумалась в смысл. Произнеся «обещаю с этого дня хранить тебе верность», Илона растерялась: «Как странно. Кому я обещала верность? А как же мои родственники? Как же они все? Что я стану делать, если вновь вспыхнет ссора, которую мой кузен Матьяш погасил посредством моего брака? Что, если мой муж выступит против моего кузена? Чью сторону мне придётся принять? Ведь тётя говорила, что я уроню свою честь, если забуду о долге перед семьёй, но если во время раздора я буду на стороне семьи, то нарушу клятву, которую дала сегодня».

Затем началось благословение обручальных колец, и Илона, ожидая, когда жених наденет ей кольцо на палец, снова подумала: «Что если начнётся противостояние?» Она представила себе обе стороны и вдруг осознала очевидное: «А ведь Ладислав Дракула одинок. И в этом храме — тоже».

Илона, пусть и не знакомая с половиной присутствующих на свадебной мессе, знала, что все они — родственники или друзья семьи Силадьи. Помимо родителей, старшей сестры, кузена и тётушки здесь собралось много людей, которых Илона могла назвать роднёй. К примеру, Иштван Батори[8], видный королевский военачальник, на сестре которого в своё время был женат дядя Михай. А ещё здесь присутствовали Понграцы, но не те, что из Липто, а другие, из Денгеледя, которые стали королевскими родственниками через брак одной из тёток Матьяша по отцовской линии — Клары Гуньяди. Были здесь и представители семейства Розгони, весьма ловкого, ведь оно ещё много лет назад сумело посредством браков породниться и с семьёй Силадьи, и с Понграцами из Денгеледя.

Илона на нынешней свадьбе находилась среди своих. А её жених — нет. Он оказался настолько одинок, что Матьяш выбрал нескольких придворных, чтобы на время свадьбы изображали свиту и родню «королевского кузена Ладислава», потому что жениху не положено быть на церемонии и на последующих пиршествах одному, особенно когда с невестой приходит множество народу.

Единственный, кого Ладислав Дракула мог бы взять с собой — его девятнадцатилетний сын, носивший такое же имя, как отец. Илона узнала об этом юноше недавно, ей даже не представили его, и потому сейчас она не могла быть уверена, что он присутствует на свадьбе.

Илона очень хотела бы познакомиться с ним, но Матьяш сказал, что пока ни к чему:

— Тут весьма тонкое дело, кузина, — объяснил король. — Происхождение этого отпрыска сомнительно. Мало того, что он рождён вне брака, так ещё в землях нехристей, а мать и вовсе не известна. Как мне передавали, всё началось с того, что мой кузен Ладислав привёз из Турции трёхлетнего мальчика и объявил своим сыном. Туманная история. К тому же теперь, когда мальчик стал юношей, в нём не очень-то видны черты родителя. Я бы на месте кузена сомневался в своём отцовстве, но тот почему-то не сомневается. В любом случае тебе, будущей законной супруге, не подобает сейчас знакомиться с таким родственником, который, может, вовсе и не родственник. Вот выйдешь замуж и решишь сама, хочешь ли признать его.

— Тогда я хочу, чтобы этого юношу представили мне в день моей свадьбы после церемонии, — твёрдо произнесла Илона.

— Что ж, — Матьяш развёл руками, — пусть будет так.

И вот теперь Илона, почти ставшая супругой Ладислава Дракулы, представила себе положение человека, который назовётся её мужем. Она представила его одного перед толпой богатых и влиятельных персон. Все такие сильные и уверенные, а возглавляет их кузен Матьяш. И вот Дракула стоит перед ними — одинокий человек, которому не на кого опереться, потому что девятнадцатилетний юноша, находящийся рядом, не настоящая опора.

Илона где-то слышала, что младший Ладислав, пока его отца держали в тюрьме, воспитывался при дворе епископа Надьварадского, всё равно как в монастыре, а воспитание продолжалось около двенадцати лет — почти две трети жизни, если тебе девятнадцать.

«Что этот мальчик знает о людях? Ничего, — думала Илона. — И он не сможет помочь отцу, даже если захочет. Просто не сообразит, как. А я могу помочь им обоим. И с чего я взяла, что может возобновиться вражда? Её не будет, ведь человек, который сейчас наденет мне на палец кольцо, неглуп и понимает, что окажется раздавлен, если попытается сделать что-то наперекор моему кузену Матьяшу. Может быть, со временем, когда наберёт силу и снова станет править в Валахии?.. Но что такое маленькая Валахия по сравнению с огромным Венгерским королевством? Нет, не будет вражды. Её и сейчас нет, а есть свадьба как символ примирения, и есть два потерянных человека, отец и его сын, которым я могла бы помочь».

Затем она в который раз вспомнила о своём первом муже и, мысленно обращаясь к нему, пообещала: «Вашек, я просто помогу им. Просто помогу. Ведь христианский закон велит нам оказывать помощь тем, кто в ней нуждается».

Всё на нынешней свадьбе шло не так, как семнадцать лет назад. Невеста уже не была невинной девочкой, а являлась женщиной, которая выходит замуж вторично, поэтому гости не собирались отказываться от своего любимого развлечения — смотреть, как новобрачные целуются.

Илоны знала это и потому радовалась, что свадебная месса длится долго и после обмена кольцами отнюдь не заканчивается. Пусть пришлось в общей сложности больше часа стоять в новой, не очень удобной обуви, но всё равно казалось лучше стоять в храме, чем сидеть на празднике во дворце и развлекать гостей, целуясь напоказ и отвечая на нескромные вопросы. Эти вопросы нарочно задаются, чтобы вконец смутить новобрачную и раззадорить её мужа. Редкая свадьба обходится без подобных вещей.

Вот почему новобрачной хотелось, чтобы никогда не заканчивалось причастие, во время которого она и муж, уже получив облатки, стояли на коленях перед алтарём, а к архиепископу всё подходили и подходили люди, чтобы вкусить Тела Христова.

«Вот сейчас последний гость причастится, и свадьба станет совсем другой, не торжественной, а стыдной», — думала Илона, наблюдая за происходящим, потому что вспомнила, что вскоре после этого придётся целоваться с мужем.

Она никак не могла смириться с тем, что прямо возле алтаря придётся целоваться напоказ, много думала об этом и уговаривала себя не волноваться, но у неё, конечно, не получилось уподобиться каменной статуе, которую сколько ни целуй, она не покраснеет. А ведь поцелуй был очень скромный, как и положено в доме Господнем.

Во второй раз пришлось целоваться на выходе из храма. Гости, уже вышедшие на площадь, залитую полуденным солнцем, и образовавшие полукруг у главных храмовых дверей, очень настаивали, поэтому новобрачной пришлось покориться, когда супруг мягко развернул к себе её лицо и дотянулся губами до её губ.

В то же время показалось странно и неожиданно, что второй поцелуй мужа был таким же сдержанным, как первый. Больше ощущалось прикосновение усов, довольно жёстких, чем сам поцелуй. Наверное, супруг тоже не радовался от мысли, что придётся целовать жену всем напоказ.

Илоне понравилось, как тот себя ведёт, но она сказала себе: «Не обольщайся. Во дворце за праздничным столом он после одного или двух кубков, конечно, изменит мнение». Ей тут же представились эти полупьяные поцелуи и медвежьи объятия, и подумалось: «Ах, как же хорошо было на прошлой свадьбе!» На той свадьбе новобрачная ещё не считалась по-настоящему взрослой, поэтому Вацлав во время пира не целовал жену, а первую ночь пришлось отложить на несколько месяцев.

Семнадцать лет назад Илона немного сожалела о том, что после пира отправилась спать в одиночестве, зато сейчас с огромной радостью отложила бы брачную ночь на неопределённый срок, но достойную причину найти не получалось.

«Может, зря я согласилась снова выйти замуж?» — думала Илона, а меж тем новоявленная супружеская чета и все, кто присутствовал на церемонии в церкви, торжественно, с музыкой, переехали во дворец, где уже ждало праздничное угощение, а в другом зале были выставлены подарки новобрачным.

Илона увидела резную мебель, серебряную посуду, ковры, бархатные кроватные пологи и даже постельное бельё очень тонкой работы. Всё должно было стать частью обстановки дома в Пеште, а пока гости осматривали это, Матьяш выполнил обещание и представил кузине юношу, который теперь стал её пасынком, а она ему — мачехой.

Пожалуй, Ладислав-младший и впрямь не очень походил на отца, что проявилось особенно явственно, когда отец и сын оказались друг напротив друга. Ладислав-старший стоял под руку с супругой, а Ладислава-младшего по знаку Его Величества подвёл к ним кто-то из придворных, и вот появилась возможность сравнить.

Сын оказался выше ростом и не такого крепкого телосложения. Тёмные волосы и карие глаза очень напоминали отцовские, но нос был не прямой, а с горбинкой, и само лицо выглядело не узким, а широким.

По характеру этот юноша показался Илоне скромным и даже застенчивым, чего она никак не ждала от сына Дракулы, однако не стала делать поспешных выводов, ведь ей удалось поговорить с пасынком всего минуту, а затем Матьяш, который их познакомил, сказал:

— Ну, хватит. Пора садиться за стол. Гости ждут.

Пришлось подчиниться, несмотря на то, что новоявленная мачеха предпочла бы, присев со своим пасынком где-нибудь в уголке, долго расспрашивать его о годах, проведённых при дворе епископа Надьварадского и о раннем детстве. Увы, на нынешнем празднике ей отвели совсем другую роль — следовало изображать счастливую новобрачную.

Покорно направляясь к столу, Илона вдруг подумала, что только в сказках мачеха непременно злая: «Я буду доброй. Буду. И если уж не могу родить, то, возможно, сын Дракулы станет мне сыном, ведь матери у него нет. Господь, прошу Тебя, пусть никто не отберёт у меня этого мальчика! Пусть этот мальчик не отвергнет мою заботу! Господь, сделай так, чтобы эта забота стала мне утешением в новом браке!»

Во время застолья Илоне опять пришлось целоваться и не раз, но муж оставался таким же сдержанным, как на площади перед церковью, и лишь тогда, когда гости стали кричать: «Не робей! Целуй сильнее!» — он виновато улыбнулся супруге и поцеловал её долгим поцелуем, после которого она не сразу смогла восстановить дыхание. «Вот! Другое дело!» — кричали гости, а Илона не могла не думать о том, что в этом самом зале она семнадцать лет назад сидела с Вашеком, и всё было совсем не так.

К примеру, на прошлой свадьбе она не только не целовалась, но и не страдала от назойливого внимания со стороны мужа, а вот нынешний супруг за столом постоянно пытался поймать левую руку жены, покоившуюся на скатерти.

Илона первое время пыталась этому противостоять. Только заметив «опасность», она левой рукой тянулась к ближайшему блюду или брала платок и обмахивалась, потому что в зале в разгар лета было душно, однако очень скоро такие уловки стало невозможно использовать. Туго зашнурованный лиф позволял новобрачной съесть ещё меньше, чем она съедала обычно, а от постоянного махания платком запястье, в конце концов, занемело, и пришлось сдаться. Илона уже ничего не предпринимала, когда муж накрывал её руку своей ладонью.

Танцевать новобрачных никто не заставлял, но к удивлению Илоны новый муж, услышав очередной мотив, который наигрывали музыканты, сам вытащил её из-за стола:

— Этот танец я знаю. Пойдём.

Она пробовала отказаться, произнеся шёпотом:

— Не надо, прошу тебя. Я уже позабыла движения, — но муж так же еле слышно ответил:

— Это простой танец. И я стану тебе подсказывать.

Под одобрительные крики гостей он повёл её в центр зала, а Илона проклинала сама себя за то, что перед свадьбой не догадалась вспомнить несколько танцев хотя бы с помощью старшей сестры, которая танцевала очень хорошо. «Меня никто не предупреждал, что придётся танцевать, — мысленно повторяла новобрачная, будто оправдывалась. — Никто не предупреждал», — а между тем музыка уже играла, и слышался успокаивающий голос мужа:

— Кланяемся. Два шага налево по кругу. Дай мне руку. Шаг вперёд. Теперь назад. Два шага направо. Теперь обойди меня по кругу. Видишь? Всё просто.

Это оказалось не так уж просто, ведь Илона почти сразу ошиблась, когда прекратились подсказки — шагнула не туда, а через некоторое время ещё раз не туда, так что мужу снова пришлось начать подсказывать.

— Когда ты последний раз танцевала? — спросил он, когда они вернулись за стол.

— Больше пяти лет назад, — ответила Илона.

— В самом деле? — это прозвучало с неподдельным удивлением.

— Пять лет назад умер мой прежний муж, и с тех пор я не танцевала, — грустно пояснила Илона.

Услышав это, новый супруг озадаченно притих, и Илона даже обрадовалась, что не нужно больше разговаривать с ним. Она молча смотрела, как в центре залы уже выстраиваются пары для нового танца, и сохраняла на лице печальное выражение.

Возможно, молчание продолжалось бы ещё долго, но Матьяш, сидевший совсем рядом, почти сразу заметил, что у новобрачных некое подобие размолвки. Он поднял кубок с вином и провозгласил очередной тост в честь новой супружеской четы, повелевая им снова целоваться.

Илона уже собралась подняться из-за стола и исполнить повеление, как вдруг услышала, что муж обратился к королю:

— Ваше Величество, дозвольте мне просьбу.

— Все просьбы после, — отмахнулся Матьяш. — Целуйтесь! — но муж Илоны, поднявшись на ноги, продолжал настаивать и говорил очень громко:

— Я рискну просить. Дозвольте моей супруге выбирать: поцелуй или танец.

— Не дозволяю! — сказал король. — Она станет делать и то, и другое.

Это прозвучало грубовато, и Илона даже хотела возмутиться, но сдержалась, а её супруг произнёс:

— Я всё-таки хочу, чтобы она выбирала, кузен.

Последнее слово будто заставило Матьяша опомниться, или вмешалась Эржебет, сидевшая рядом с сыном, но Его Величество вдруг изменил мнение:

— Ну, хорошо. Пусть выбирает. Посмотрим, что из этого выйдет.

Теперь все смотрели на Илону, тоже успевшую подняться на ноги. Даже те, кто в эти минуты танцевал в центре зала, как будто приостановились, а музыканты стали играть тише. Возможно, новобрачной только показалось, что она сделалась предметом внимания всех вокруг, но она недоумевала так же, как Матьяш: «Что это ещё за шутка? Зачем мне выбирать?»

— Поцелуй или танец? — вкрадчиво спросил муж, и Илона вдруг подумала, что целоваться — не так уж плохо. Гораздо лучше, чем пытаться вспоминать замысловатый порядок шагов и поворотов. К тому же танец длится довольно долго, а поцелуй — несколько мгновений. В обоих случаях стыдно. В обоих случаях ты у всех на виду, но если целоваться, то стыд не такой долгий.

— Поцелуй или танец? — громко переспросила Илона. — Выбираю поцелуй, — и прежде, чем муж успел опомниться, развернула его к себе, быстро чмокнула в губы, а затем так же быстро села на место.

Тот в растерянности ещё оставался на ногах, когда со всех сторон грянул хохот. «Гостям шутка понравилась, но этого ли от меня ждали? — спросила себя новобрачная. — Может, мой муж хотел, чтобы я всё-таки танцевала?»

Илона в очередной раз подумала, что с новым мужем всё не так, как с Вацлавом. Про Вашека она знала очень многое ещё до венчания, поэтому довольно легко могла угадывать, о чём тот думает, и что предпочтёт в том или ином случае. Другое дело — Ладислав Дракула. Появилась мысль: «А ведь я почти ничего о нём не знаю кроме каких-то глупых сплетен, которые совсем не помогают его понять».

Чтобы хоть как-то восполнить этот недостаток знаний, супруга начала приглядываться к новому мужу и вот тогда заметила, что он избегает пить вино. С того мгновения, как она начала свои наблюдения, супруг только раз осушил кубок до дна, а если пить до дна не просили, то не пил вовсе — только притворялся, смачивая губы, но при этом не делал ни глотка, ведь количество напитка в кубке не уменьшалось.

Когда рядом появлялся мальчик, разливавший вино из большого кувшина, муж делал знак, что в питье не нуждается, а однажды, когда маленький виночерпий улучил минуту и хотел подлить незаметно, у мужа сделался такой суровый взгляд, что мальчишка в страхе отпрянул.

Таким же умеренным муж был в пище. Но зачем так делать на пиру? Поначалу Илона не понимала, а затем начала подозревать, что умеренность впоследствии обернётся безудержным проявлением кое-чего другого: «Кажется, мой муж бережёт силы для брачной ночи, и потому не тратит их сейчас на веселье... Боже Всемогущий, когда же закончатся мои мучения!»

Новобрачная уже сейчас чувствовала себя утомлённой шумным праздником, а от мысли, что даже ночью не получит отдыха, стало немного дурно. К тому же она вдруг засомневалась, что даже под влиянием смертельной усталости сможет уснуть рядом с человеком, которого почти не знает. А муж меж тем продолжал вести себя так, что только подтверждал опасения жены — часто брал её за руку и иногда даже обнимал за талию. Он делал это будто бы невзначай, когда наклонялся к уху своей супруги и тихо расспрашивал её о том или ином госте, но Илона почему-то была уверена, что расспросы — лишь предлог для проявления нежностей. И ведь не скажешь «перестань», потому что это муж. К тому же тётя Эржебет советовала не отказывать без особой причины.

И всё же от обращения, за минувшие пять лет ставшего непривычным, у Илоны все мысли путались. Отвечая на вопросы своего нового супруга, она с трудом вспоминала имена людей, ей хорошо знакомых, и позволила ему уговорить её на ещё один танец, а затем на ещё один, хоть поначалу не собиралась больше танцевать.

— Я буду тебе подсказывать, — обещал муж.

Тем временем начало темнеть. Это случилось как-то незаметно, поэтому многие гости искренне удивились, когда прислуга начала вносить в зал зажжённые свечи.

К вечеру гости совсем развеселились, и началось то, чего Илоне особенно не хотелось — шутки на грани пристойности. К примеру, жениха спросили, что влахи ценят в женщинах, и что из этого есть в новобрачной. Илона почему-то смутилась так сильно, что даже не услышала, что ответил муж, а помнила только то, что каждая его фраза вызывала хохот. Затем гости начали расспрашивать уже саму новобрачную — вызнавали, что она чувствует в преддверии брачной ночи, и давали советы вроде:

— А когда закончите, ложись спать на правый бок. Тогда наверняка родится мальчик.

«Разве вы не знаете, что детей у меня не будет?» — думала Илона, но не могла сказать такого вслух. Все советы подобного рода оказывали на неё лишь одно действие — заставляли вспомнить, что ей ничего не поможет.

Эта пытка прекратилась лишь тогда, когда Матьяш громогласно объявил:

— Всё! Хватит разговоров! Новобрачным пора продолжить празднование свадьбы, но уже наедине. Сейчас моя кузина отправится в спальню, куда вскоре явится и супруг.

Смех гостей не прекращался, когда Илона встала из-за стола и направилась к выходу из зала вместе с тётей Эржебет, своей матерью и старшей сестрой. Новобрачную продолжали подбадривать шутками, и она уже знала, что с её уходом разговоры начнутся совсем уж непристойные.

Последнее, что слышала Илона, были слова Иштвана Батори, видного королевского военачальника. Под громовой хохот гостей-мужчин он обратился к её мужу, очевидно, стремившемуся последовать за женой:

— Погоди-ка, братец! Ишь, как ты торопишься ринуться в бой. А стратегия-то у тебя есть?

Новобрачная готова была закрыть уши ладонями, чтобы не слышать, что за стратегию собрались предложить пьяные гости. Может ли быть стратегия на брачном ложе? А если и может, то неужели муж станет рассказывать?

По счастью, большие двустворчатые двери пиршественной залы успели плотно закрыться за спиной у Илоны прежде, чем прозвучал ответ на счёт стратегии. Ничего из сказанного на пиру уже не было слышно.

II

Покои, которые занимала Илона, пока гостила во дворце, теперь преобразились. То, что ещё утром накануне свадьбы было комнатой одинокой женщины, теперь стало спальней для новобрачных.

Исчезли разбросанные в суматохе женские вещи, и даже портрет, успевший обосноваться в углу и накрытый сукном, куда-то исчез. Всё было убрано с необыкновенной тщательностью, повсюду стояли цветы, но Илона отметила это лишь мельком. Она устало остановилась посреди комнаты, ожидая, пока служанки во главе с Йерне расшнуруют ей лиф и расплетут волосы, уложенные в причёску.

Мать, старшая сестра и тётя Эржебет присутствовали при этом и следили, чтобы всё было в порядке.

— Да не тяните вы её так за волосы, — сказала тётя, увидев, что племянница чуть заметно скривилась. — Осторожнее. Не торопитесь. Времени ещё достаточно.

— Ночную рубашку принесли? — осведомилась Маргит у Йерне.

— Да, госпожа, вот, — ответила служанка с лёгким поклоном и указала на постель, где на одеяле аккуратно положили белую рубашку тонкого полотна, плохо различимую под тенью кроватного полога.

Старшая сестра Илоны, взяв свечу, стоявшую на окне, подошла к кровати чуть ближе, посмотрела и осталась довольна тем, что увидела.

— А если он всё же попробует сделать что-то, что запрещено церковью? — вдруг спросила мать Илоны, имея в виду нового мужа своей младшей дочери и его поведение во время предстоящей брачной ночи.

— Матушка, мы уже говорили об этом, — спокойно произнесла Маргит, ставя свечу на место. — Он предупреждён Его Величеством, что должен вести себя пристойно, а если забудет, то тем хуже для него. — Старшая сестра посмотрела на младшую: — Илона, не бойся. Всё будет хорошо.

— Да вы её только больше пугаете своими разговорами, — проворчала Эржебет и ласково обратилась к племяннице: — Девочка моя, ни о чём не беспокойся. Мы тебя не за зверя замуж выдали, что бы ни думала твоя матушка, — тётя наклонилась к уху Илоны и еле слышно прошептала: — Просто помни, что я тебе рассказывала про мою родственницу, за которой когда-то ухаживал твой нынешний супруг.

Новобрачная кивнула.

— Вот и умница, — улыбнулась Эржебет.

Меж тем служанки принесли ширму, чтобы Илона могла в присутствии посторонних сменить ту рубашку, которая была у неё под подвенечным платьем, на ту, что ещё минуту назад лежала на кровати.

Все молча ждали, а когда Илона, на которой уже ничего не было кроме рубашки и домашних туфель без задника, вышла из-за ширмы, тётя поправила племяннице пряди распущенных волос и сказала, обращаясь к остальным присутствующим дамам:

— Ну, что ж. Теперь мы можем идти.

Служанки помогли Илоне лечь в кровать, расправили одеяло, погасили освещение, оставив только одну свечу на туалетном столике, а затем собрали одежду новобрачной, уже не нужную, и вышли вслед за знатными дамами.

Теперь супруге Ладислава Дракулы оставалось только ждать, глядя, как огонёк единственной зажжённой свечи отражается в зеркале. «Как жаль, что нельзя просто уснуть. Как же я устала!» — думала Илона, но понимала: то, что предстоит ей совсем скоро, просто необходимо сделать хотя бы один раз, чтобы брак считался действительным.

Очевидно, новобрачная ждала довольно долго и даже задремала, потому что вдруг обнаружила, что вокруг темно, то есть свеча догорела и погасла, но в то же время было видно, что темноту всё больше разгоняет другая свеча, которую держит мужчина, входящий в комнату.

Вот мужчина, стараясь ступать тихо, закрывает за собой дверь, подходит к туалетному столику и ставит зажжённую свечу рядом с догоревшей. Затем всё так же тихо снимает с себя верхний кафтан, накинутый на плечи, и небрежно бросает на резное деревянное кресло. Затем расстёгивает ремень, надетый поверх нижнего кафтана.

Илона увидела, что на поясе нет кинжала, и вспомнила слова, сказанные не так давно: «Носить оружие мне пока не разрешается». То есть Ладислав Дракула, который сейчас явился в супружескую спальню, пока ещё оставался узником, а завтра с утра должен был выйти отсюда свободным человеком. «До чего же странный способ обрести свободу», — подумала новобрачная, а её муж тем временем успел снять нижний кафтан и, стоя возле кресла, начал стаскивать с себя сапоги — всё так же молча, сосредоточенно и почти бесшумно.

«Он думает, что я сплю», — вдруг поняла Илона и решила, что должна как-то дать знать о своём бодрствовании. Она вытащила руку из-под одеяла и откинула его край на свободной стороне кровати.

Муж, в это время стаскивая с себя второй сапог, так и замер, стоя на одной ноге, а затем поднял голову:

— Ты не спишь?

— Нет.

Второй сапог упал на ковёр рядом с первым, муж распрямился, улыбнулся:

— Ну, раз не спишь, тогда иди сюда.

— Сюда? — удивлённо переспросила Илона.

— Да, подойди ко мне, — попросил супруг и, видя, что жена медлит, добавил: — Твой муж просит тебя.

Илона вылезла из-под одеяла, совершенно ничего не понимая. Даже позабыла надеть домашние туфли, стоявшие возле кровати, и пошла по ковру, как есть, босая, а когда вспомнила об обуви, то возвращаться было уже поздно.

— Подойди, — снова попросил муж, а когда жена сделала ещё несколько шагов и, наконец, вступила в круг света, то поняла, зачем. Взгляд у Ладислава Дракулы сделался такой, как если бы у неё просвечивала ткань рубашки, и Илона даже начала подозревать, что так и есть, а ведь точно помнила, как примеряла эту рубашку несколько дней назад, и сквозь ткань ничего не было видно.

Захотелось закрыться руками, но всю себя не закроешь. Илона потупилась, распущенные волосы упали вперёд, а Дракула подошёл, откинул пряди ей за спину, провёл тыльной стороной ладони по щеке супруги, взял за подбородок, заставил поднять голову и поцеловал в губы. Этим поцелуем он будто говорил: «Вот я. А где ты?» Илона не решилась ответить.

Между тем его руки легли ей на плечи, а через несколько мгновений двинулись вниз, и она почувствовала, как ткань рубашки, только что висевшая свободно, теперь соприкасается с кожей то в одном месте, то в другом. Вполне ожидаемо.

Новобрачная уже не опасалась, как бы от неё не потребовали того, чего добродетельная христианка делать не должна. Она даже перестала бояться, что предаст память о Вацлаве, и теперь боялась только одного — как бы не расхохотаться, ведь то, что сейчас делал Ладислав Дракула, напомнило ей нечто иное. «Он женился или купил себе лошадь?» — подумала Илона.

Ей доводилось видеть в Эрдели на деревенской ярмарке, как странно порой ведут себя люди, только что совершившие удачную сделку. Помнится, один дворянин, купив лошадь, на радостях с этой же лошадью и обнимался, поцеловал в морду, любовно оглаживал лоснящуюся шею...

Действия мужа сейчас странным образом напомнили Илоне именно это. Торг окончен, и теперь покупатель, уже не скрывая восхищения своей покупкой, оглаживает ей бока, зарывается пальцами в гриву, шепчет в ухо нежные слова, но лошадь не понимает смысла и лишь встряхивает головой, потому что от дыхания человека ей щекотно.

«Смех! Просто смех!» — думала новобрачная, невольно улыбаясь, однако стало уже не смешно, когда муж принял улыбку за ободряющий знак и, смяв в руке подол рубашки своей супруги, потянул вверх.

— Нет! — в испуге воскликнула Илона, а через мгновение, опомнившись, добавила: — Здесь слишком светло.

— Ну, хорошо, — согласился супруг. — Пойдём туда, где темнее.

Он потянул её за руку к кровати, но увидел, что Илона робеет даже теперь, когда круг света остался позади.

— Если ты стыдишься, то можешь сначала лечь и накрыться одеялом, а затем снять рубашку, — предложил муж.

Илона так и поступила, причём старательно отворачивалась, чтобы не смотреть, как Ладислав Дракула, стоя рядом с кроватью, избавляется от своей одежды. Пусть в полутьме был виден только силуэт, казавшийся совсем чёрным из-за яркого света свечи, продолжавшей гореть вдалеке, для Илоны даже это показалось слишком. Она всё думала о своём прежнем муже: «Вашек, я тебя не предаю. Я согласилась на новый брак только ради своих родственников. А то, что случится сейчас, нужно сделать, чтобы брак считался действительным».

Ей вспомнилась её первая брачная ночь. Ночь семнадцатилетней давности. Такая же июльская ночь, как нынешняя. Илоне было тринадцать, а Вацлаву — всего лишь на три года больше.

Никто из них не чувствовал стеснения, лишь большую ответственность — они оба были обязаны сделать так, чтобы у них всё получилось. Вот почему, когда Вацлав пришёл в комнату, Илона, одетая в одну лишь спальную рубашку, не заставила себя упрашивать, а сама выскочила из-под одеяла и, подойдя к шестнадцатилетнему мужу, начала сосредоточенно расстёгивать пуговицы на его кафтане.

Расстегнув несколько, она подняла глаза:

— Я правильно делаю?

— Да, — ободряюще произнёс Вацлав, — я ведь как раз собирался просить тебя об этом.

Илона продолжила своё дело, а шестнадцатилетний супруг простодушно признался:

— Мой отец сказал мне, что будет хорошо, если я попрошу тебя сделать так.

Илона тоже решила признаться:

— Моя мать тоже говорила со мной об этом и сказала, что будет хорошо, если я тебе предложу.

— Значит, мы всё сделали верно, — улыбнулся Вацлав.

— Да, — улыбнулась Илона, стаскивая с него кафтан, и вежливо осведомилась: — Помочь тебе снять обувь? Моя мать не говорила мне об этом, но я могу. Мне совсем не трудно.

Юные новобрачные сделались такими довольными! Будто два ученика, хорошо выучившие урок. А затем настало время делать то, в чём Илона уже не могла помочь своему мужу. Могла только не мешать.

— Не беспокойся. Я знаю, как нужно, — произнёс Вацлав, старясь казаться небрежным, но по всему было видно, что он слегка озадачен.

Конечно, Вацлав уже пробовал это делать до свадьбы. Наверняка, ещё в Липто родители нашли среди своей челяди честную служанку, вдову, которой посулили хорошее вознаграждение, если она «поможет»: «У нашего сына скоро свадьба, а он ещё не знает, как и что делать. Ты должна объяснить ему доходчиво, научить его, а мы в долгу не останемся».

Увы, вдова — совсем не то же самое, что тринадцатилетняя девственница. Вацлаву оказалось даже труднее, чем он думал, но мать Илоны, зная, что так будет, дала дочери наставление и на этот случай:

— Ты должна проявить покорность и много терпения. Очень много. Если тебе не понравится то, что произойдёт, не говори своему мужу. А если спросит, улыбнись и ответь, что ты счастлива. Тогда твой брак будет счастливым.

Тот давний совет подходил и для нынешней брачной ночи, поэтому Илона проявляла покорность и терпение, но поступать так пришлось совсем по другим причинам.

Нынешний супруг, конечно, знал, как обращаться с женщинами. Никакими тайными недугами, отнимающими у мужчины силу, этот человек не страдал. К тому же, за минувшие дневные часы он не позволил себе сильно опьянеть и не наедался. Значит, длительность брачной ночи зависела только от его решения, а оно заключалось в том, чтобы растянуть себе удовольствие, и вот это Илоне не нравилось. Новобрачная предпочла бы, чтобы всё закончилось быстро, потому что хотела спать, но ей ничего не оставалось, кроме как проявлять покорность и терпение, терпение и покорность.

Супруг, который был в полтора раза старше Илоны, показывал почти юношеский пыл, и это заставило её поверить, что она — первая женщина, которую Ладислав Дракула узнал после тринадцати лет воздержания. Правда, это обстоятельство нисколько Илоне не льстило, ведь получалось, что даже если она попросит отложить долгие утехи до другого раза, муж вряд ли согласится. Он мог бы даже рассердиться, а сердить Ладислава Дракулу не следовало. Это было то самое, о чём предупреждала тётя Эржебет: «Не отказывай без веской причины», — а усталость после свадебного торжества, конечно, не причина.

Меж тем утехи длились и длились. Илоне казалось, что её заставляют карабкаться на невообразимо высокую гору, и только на самой вершине возможен отдых. Уже нет сил, ты задыхаешься, но тебя всё подгоняют и подгоняют. Зажжённая свеча, стоявшая на туалетном столике, давно догорела, и только поэтому Ладислав Дракула не видел, что на лице его жены временами появляется выражение крайней неприязни.

Илона с благодарностью вспоминала прежнего мужа, ведь с ним всё было иначе. Если случалось, что их желания не совпадали, то есть Илона хотела спать, а Вацлав — нет, то это решалось довольно просто. Он умел стать незаметным для своей супруги, так что она, закрыв глаза и уже начиная дремать, чувствовала лишь то, как по телу распространяется приятное тепло, а затем проваливалась в сон.

Почему же нынешний муж не мог сделать так!? Он будто нарочно старался, чтобы она не спала и принимала осознанное участие в том, что совершается. Зачем!? Неужели, Ладислав Дракула полагал, что если он за минувшие тринадцать лет соскучился по постельным утехам, то Илона за пять лет своего вдовства тоже соскучилась? Да с чего он это взял!?

Увы, сказать такое вслух новобрачная не могла. Приходилось терпеть, поэтому, когда всё, наконец-то, завершилось, она облегчённо вздохнула и непритворно обрадовалась. «И почему я боялась, что в одной постели с новым мужем буду слишком взволнована, чтобы уснуть? — думала Илона. — Я так устала, что даже если бы меня сейчас заперли в одной клетке с медведем, уснула бы и там».

Увы, мучения новобрачной не закончились даже тогда, когда муж, тяжело дыша, повалился рядом навзничь. Вот он немного перевёл дух, а затем, судя по всему, перелёг на бок лицом к ней. Илона поняла это, когда супруг нащупал в темноте её руку, но так и не отпустил, а задумчиво поглаживал пальцами.

Илона попыталась осторожно высвободиться, но ей не позволили, а затем она услышала:

— До свадьбы мы с тобой говорили так мало, и почти всё время были на людях, поэтому я не успел спросить... Почему ты вышла за меня?

Илона растерялась. Она не понимала, почему муж спрашивал её об этом. Ведь речь шла о договорном браке, где каждая из сторон действует ради выгоды — своей собственной или ради выгоды своей семьи. Однако ласковый голос мужа подсказывал, что совсем не такой ответ следует дать.

Новобрачной снова вспомнилось наставление матери, данное семнадцать лет назад совсем не для брака с Ладиславом Дракулой, но, кажется, этот совет подходил и для нынешнего случая: «Ответь, что ты счастлива». Хороший совет, но как его исполнить?

Илона никогда не умела искусно лгать и к тому же полагала, что добродетельной христианке это умение не нужно, а сейчас пришлось бы именно солгать. Жена Дракулы отнюдь не чувствовала себя счастливой. Более того — она и не хотела быть счастливой, потому что стать счастливой означало предать Вацлава. Но ведь не скажешь же об этом новому мужу!

— Я... — Илона никак не могла сосредоточиться.

Все мысли сбежали из головы, как мыши из кладовки. Вот ты подходишь к кладовой, слышишь писк и то, как эти грызуны скребутся, резко открываешь дверь, а там ни одной мышки. Именно так чувствовала себя новобрачная, надеясь поймать хоть одну сбежавшую мысль за хвостик.

— Просто... — Илона по-прежнему не могла ничего придумать, поэтому начала рассказывать предысторию помолвки, ничего не объясняя: — Матьяш сказал мне, что у него есть для меня жених на примете. Я сначала удивилась, когда услышала твоё имя, но Матьяш уверил меня, что принимать в расчёт молву не нужно, а нужно думать о тебе так, как будто ты просто дальний родственник семьи Гуньяди. Матьяш показал мне твой портрет и сказал, что я должна решить сама, без подсказки родственников. Я поразмыслила... и согласилась.

— Увидела мой портрет и согласилась? — переспросил муж. — Получается, я понравился тебе?

— Да, — быстро ответила Илона.

А что она должна была ответить? Признаться, что человек, изображённый на портрете, показался ей злым из-за прямых и острых черт лица? Конечно, нет. И уж тем более она не могла признаться, что вообще не хочет, чтобы новый супруг ей нравился, потому что хочет любить прежнего. Разве об этом скажешь!

Илона сказала «да», ведь ничего другого не оставалось, но Ладислав Дракула, услышав это короткое слово, тихо рассмеялся и, очевидно, остался доволен. Новобрачная вдруг почувствовала, что её рука, по-прежнему покоившаяся в руке мужа, сжата сильнее.

«Почему ему не всё равно, из-за чего я согласилась на брак? — спрашивала себя Илона. — Что это? Мужское тщеславие?»

Меж тем муж поднёс её ладонь к губам и поцеловал. Больше ощущалось прикосновение его жёстких усов, чем сам поцелуй.

— Знаешь, кто ты? — спросил он. — Ты — Иляна Косынзяна, принцесса из сказки.

— Кто?

— У влахов о ней много сказок, но чаще рассказывают такую, где Иляна помогает витязю, который ей понравился. Помогает просто так, а после выходит за него замуж, и это весьма удивительно, ведь она — завидная невеста: красивая, богатая. Всякий рад был бы взять её в жёны, но она выбирает витязя, который вечно в беде и вечно жалуется Иляне на судьбу. От свадьбы с таким женихом никакой выгоды, но принцесса выбирает именно его.

— Я не принцесса, — смущённо ответила Илона. — Принцессой называется дочь короля, а мой отец — не король.

— Ну, так и я не Фэт-Фрумос, — хмыкнул муж.

— Кто?

— Прекрасный витязь, который в сказках женится на Иляне Косынзяне, — он снова хмыкнул. — И всё-таки я тебе понравился.

Наконец, жена Дракулы отважилась спросить:

— Может быть, настало время для сна? Я очень устала.

По правде говоря, она не рассчитывала получить согласие, но услышала:

— Конечно, спи.

Ладислав Дракула натянул на неё одеяло чуть повыше, а вот сам он, судя по голосу, совсем не хотел спать.

III

Прошло довольно мало времени, и Илона почувствовала, что её вырывают из сна поцелуями. Когда глаза невольно приоткрылись, стало видно, что вокруг уже не очень темно. Наверное, начало светать, но она не хотела, чтобы её будили так рано, нарочно зажмурилась, даже попыталась отбиваться. В полусне все попытки отбиться были очень вялы и потому вызвали лишь смех того, кто будил.

Муж что-то сказал, но Илона не расслышала, зато почувствовала, что он сомкнул её руки в кольцо вокруг своей шеи, да и в дальнейшем сам придавал её телу нужное положение, обходился своими силами. Супруге Дракулы, как и в прошлый раз, следовало просто смириться с происходящим. Она лишь подумала: «Завтра скажу, чтобы брился с вечера, если хочет провести со мной ночь. А то эта щетина такая жёсткая. Будто трёшься щекой о кирпичную стену».

Илона не помнила, как её оставили в покое и позволили снова погрузиться в глубокий сон, а настоящее пробуждение случилось, когда солнце уже было высоко. Услышав стук, не слишком громкий, но настойчивый, она открыла глаза и вполне осмысленным взглядом оглядела комнату.

Всё те же цветы в вазах, расставленные повсюду и ещё не увядшие. Всё та же спальня, убранная с особой тщательностью. Лишь на кресле и на ковре в беспорядке лежит одежда — мужская одежда. Илона перевела взгляд на соседнюю половину кровати и поймала вопросительный взгляд мужа:

— Что им надо? — спросил Ладислав Дракула, кивком указывая на большую дверь. Ведь стучали именно в неё.

— Мы слышали! Он скоро выйдет! — громко сказала Илона, после чего стук прекратился, а она пояснила, обращаясь к своему супругу: — Тебе сейчас нужно одеться и покинуть мою спальню. С той стороны ждут слуги, которые отведут тебя в другую комнату и помогут принять надлежащий вид для празднеств, которые ожидаются сегодня. А сюда в это время придут служанки, чтобы я тоже могла подготовиться к празднествам.

— Хорошо, — ответил муж и тут же покинул кровать.

Это произошло настолько стремительно, что Илона, ещё немного сонная, не успела вовремя отвернуться, а ведь супруг был полностью обнажён. Она разом увидела всё, что так не хотела видеть вчера даже при свете свечи. Она и сегодня ничего этого видеть не хотела. Но увидела. И теперь досадовала из-за того, что приобрела знание, которое не хотела приобретать.

Конечно, Илона отвернулась и потупилась сразу, как осознала свою оплошность, но уже ничего нельзя было исправить. Полученного знания ей с лихвой хватило, чтобы даже сейчас, уставившись в одеяло и слыша лишь звук шагов по ковру, а также шорохи, мысленным взором видеть, как муж, нисколько не смущаясь своего вида, ходит возле кровати, собирает свою одежду, а затем неторопливо одевается.

Вот он положил перед супругой её скомканную рубашку, поднятую с пола.

— Благодарю, — сказала Илона, расправляя рубашку, чтобы надеть.

Наконец, муж ушёл, поцеловав жену на прощание и произнеся многозначительно:

— До встречи.

«И теперь мне придётся проводить с ним много времени? — думала Илона. — Ох, надеюсь, тётушка не откажется от своих слов о том, что я не обязана жить с мужем, и могу жить отдельно». Пусть не произошло решительно ничего плохого или страшного, но жена Дракулы сейчас испытывала почти неодолимое желание вернуть всё к тому состоянию, которое было до помолвки. «Я не хочу! Не хочу! Ничего этого не хочу!» — готова была закричать Илона, несмотря на то, что никаких причин для недовольства у неё не было. Ну, подумаешь, слегка не выспалась!

Сразу же, как муж вышел, в комнате появились служанки во главе с Йерне. Они несли небольшую деревянную бадью, нагретую воду в вёдрах, кувшин, полотенца и ещё что-то. Йерне сочувственно поглядела на госпожу, но ничего не сказала, а Илона, тоже не сказав ни слова, вылезла из кровати и пошла за ширму к бадье — мыться.

Вот на дно бадьи постелили простынь, вот Илона встала туда обеими ногами, сняла рубашку, убрала волосы под специальный чепчик и уже готова была почувствовать, как на спину льётся вода, но тут в спальню явились мать и старшая сестра. Конечно же, они нарочно пришли чуть позже, чтобы случайно не встретиться в коридоре со своим новым родственником.

— Ну, что? Как? — настороженно спросила Агота, подходя к ширме и будто пытаясь заглянуть через неё туда, где стояла младшая дочь.

Илоне стало неловко:

— Что «как»? — спросила она, будто не понимая.

Маргит пояснила:

— Как прошла ночь?

— Ничего страшного не случилось. — Илона пожала плечами и сделала знак одной из служанок лить воду, но тут мать решительным шагом обогнула ограждение и начала пристально разглядывать дочь. — Матушка, что вы делаете!? — Илона схватила рубашку, висевшую на углу ширмы, и попыталась прикрыться, а мать вдруг ахнула и указала рукой на левое бедро младшей дочки:

— Вот! Я так и знала!

Маргит тоже подошла, чтобы взглянуть, а Илона проследила за материнской рукой и улыбнулась — настолько необоснованными оказались крики.

На бедре возле ягодицы виднелись два круглых синячка, расположенные совсем рядом и уже успевшие стать светло-лиловыми. Они появились после минувшей ночи, и пусть Илона не помнила точно, что стало причиной их появления, но, наверное, муж сжал жене ляжку и не рассчитал силу — кончики среднего и безымянного пальцев вдавились в кожу.

Маргит, судя по выражению лица, тоже не видела в этом ничего особенного, поэтому Илона решилась возразить матери:

— Пустяк. Всё очень скоро пройдёт.

— Как это «пройдёт»! — негодовала Агота. — У тебя после брачной ночи синяки! Нет, это чудовище больше к тебе не притронется!

— Матушка, если вы скажете это во всеуслышание, ведь двор будет смеяться над нашей семьёй, — сказала Илона и удивилась сама себе. Только что она тяготилась ролью замужней женщины, а теперь, когда появился случай под благовидным предлогом избежать совместной жизни, использовать случай не хотелось.

Жена Дракулы думала об этом и после того, как, одевшись в новое платье, отправилась завтракать в пиршественную залу, где уже собрались все, кто присутствовал на празднике вчера, ну а когда собравшиеся подкрепились немного, состоялась церемония, которую нарочно придумал король Матьяш.

По традиции на следующий день после свадьбы новобрачным полагалось преподнести друг другу подарки, но гости, находившиеся во дворце, слишком хорошо знали, что Ладислав Дракула лишь недавно освобождён из тюрьмы, и у него нет ничего. Вот почему Матьяш вместо церемонии обмена подарками, которая стала бы просто формальностью, решил устроить нечто более значительное и произнести слова, которых многие ждали.

В ту неделю как раз пришло известие, что турки захватили ещё одно христианское государство — Мангуп. И пусть оно было небольшое, и там жили христиане восточной ветви, но новость всё равно вызвала при дворе тревогу. К тому же союзник Матьяша, молдавский князь, настоятельно просил, чтобы Его Величество скорее прислал ему войско в помощь против турецких орд, и чтобы армию возглавил именно Дракула, а послы других христианских государств, находящиеся при венгерском дворе, ожидали, что эта просьба будет удовлетворена.

В итоге Его Величество отменил церемонию обмена подарками и, собрав всех в тронном зале, сам преподнёс своему кузену подарок весьма символичный — меч. Король не в первый раз за последние недели произнёс речь о будущем крестовом походе, а закончил её следующими словами:

— Пусть этот меч послужит на благо христианства и этого королевства. В походе ты, кузен, станешь одним из моих капитанов.

Капитанами звались военачальники в королевской армии, а Матьяш, вручая оружие, не только обещал Ладиславу Дракуле должность, но и подтверждал, что кузен теперь больше не узник, ведь узнику носить оружие запрещалось. Этой речью Его Величество, казалось, угодил всем, и зал наполнился криками ликования, но Илоне не захотелось даже улыбнуться. «Как же странно всё-таки мой муж обрёл свободу», — думала она, вспоминая брачную ночь. А затем подумала, что муж, обретя свободу, сразу же попал в новый плен, поскольку теперь обязан делать всё, что повелит Матьяш. И сбежать нельзя: брачные узы держат так же крепко, как цепь.

На третий день свадебных торжеств Его Величество устроил охоту на оленей, и пусть подобное развлечение могло показаться утомительным, Илона была довольна, потому что во время охоты могла находиться в стороне от мужа.

Когда все, собравшись во внутреннем дворе, уселись верхом и шумной толпой двинулись прочь из резиденции и из города, Ладислав Дракула ехал подле жены, улыбался и даже иногда клал руку в перчатке поверх жениной руки, но как только началась охота, толпа невольно разделилась. Мужчины ринулись вслед за оленями и борзыми псами, а женщины отстали и ехали вслед за звуком охотничьих рогов: ехать в дамском седле не очень-то удобно.

Илоне всё это казалось обычной прогулкой по зелёному светлому лесу. Ехать приходилось быстро. Но не настолько быстро, чтобы забыть про корни деревьев, о которые лошадь может споткнуться, или о ветках, которые так и норовят ударить по лицу. Пусть супруга Дракулы ещё три недели назад — в гостях у сестры — говорила, что обрадуется, если умрёт вскоре после бракосочетания, но вот теперь совсем не хотела упасть с лошади и свернуть себе шею.

В итоге Илона увидела только самый финал охоты, когда олени уже лежали на земле, псари оттаскивали борзых в сторону, а охотники спешились и теперь разглядывали свою добычу.

Очевидно, Ладислав Дракула хорошо проявил себя, поскольку Матьяш похлопал его по плечу и сказал:

— Молодец, кузен, — но Илона так и не услышала, за что король похвалил её мужа, потому что над ухом тут же раздался взволнованный щебет Орсольи, обращавшейся к ней и к Маргит:

— Вы только подъехали? Значит, вы не видели, как Его Величество поразил оленя стрелой? Она попала прямо в шею. Так метко! Ах, как жаль, что вы не видели! Надо было ехать быстрее.

Илона снова посмотрела на оленей, но тут же отвернулась, поскольку наступил черёд собакам получить свою часть добычи. Кто-то из слуг как раз вспарывал одному из оленей брюхо, чтобы борзые могли полакомиться кишками и прочим, что не годится в пищу людям. Очень грязное зрелище.

Так же собирались поступить и с остальными оленями, поэтому Илона задумалась, сможет ли заставить себя съесть хоть кусочек оленины, когда туши убитых животных будут освежёваны и насажены на вертела.

Меж тем настало время отправиться на поляну неподалёку, где под присмотром госпожи Эржебет и госпожи Аготы уже были накрыты столы, установленные прямо на траве.

По счастью, здесь, в лесу все вели себя свободнее, и новобрачной уже не требовалось сидеть за столом вместе с мужем. Сославшись на то, что в последние дни она слишком много съела, Илона отправилась прогуляться пешком в соседнюю рощу. Маргит и Орсолья вызвались сопровождать кузину Его Величества на прогулке, но, по правде говоря, Илона бродила по роще совсем не долго.

Солнце так приятно припекало сквозь зелёные ветви, а лесная трава была такая мягкая, что новобрачная уселась под дубом, прильнула спиной к стволу, подставила лицо тёплым солнечным лучам, еле проникавшим сквозь листву, и почти сразу заснула.

Старшая сестра и Орсолья уселись рядом и сначала пытались будить «соню», но в итоге добродушно посмеялись и оставили в покое.

— Ах, бедняжка, — с улыбкой в голосе произнесла Орсолья. — Значит, минувшие две ночи муж совсем не давал ей спать?

— Орсолья, до чего же ты ещё глупая! — беззлобно произнесла Маргит. — Нашла бедняжку! Вот лет через пятнадцать ты узнаешь, что жалеть надо тех бедняжек, которым никто спать не мешает.

Наверное, они говорили и дальше, но Илона, конечно, не слышала, а проснулась оттого, что левой щеке стало щекотно. Открыв глаза, жена Дракулы увидела прямо пред собой лицо мужа. Как оказалось, он склонился над ней и легонько водил по её щеке сорванным лесным цветком — синим колокольчиком.

От неожиданности Илона отпрянула и в итоге стукнулась затылком о ствол дуба, на который оперлась. На лице мужа отразилось беспокойство:

— Я напугал тебя? — спросил он, а Орсолья и Маргит, которые по-прежнему сидели рядом, но не помешали Ладиславу Дракуле будить супругу, захихикали.

— Нет, не напугал, — ответила Илона. — Просто я забыла, что нахожусь под деревом.

— Ушиблась? — продолжал спрашивать муж.

— Нет. Причёска меня спасла. Узел на затылке — как подушка.

Произнося это, Илона старалась, чтобы в голосе не проскальзывало раздражение. Ей хотелось бы спросить: «Зачем ты пришёл? Что тебе сейчас от меня нужно? Здесь ведь не спальня!» — однако следовало сдержаться и промолчать, а муж, не догадываясь, что неприятен супруге, отдал ей цветок:

— Ты в сотню раз прекраснее, чем он.

Илона посмотрела на колокольчик, вдруг подумав: «Почему цветок? Почему не пирожное?» — и опять вспомнила, что прошлое осталось в прошлом. Человек, который сейчас склонился над ней, не был Вацлавом и даже не был тем мальчиком, который когда-то вложил ей в руки ящерицу, а затем сказал: «Ты смелая». Помнится, Ладислав Дракула тоже сказал ей: «Ты смелая», — но совсем по другому поводу.

«С чего ты взяла, что этот человек похож на тех, кого ты знала прежде? — спросила себя Илона. — Он другой. И ты его совсем не знаешь, а когда узнаешь, тебе это наверняка не понравится».

IV

День охоты был последним днём торжеств, а на следующее утро новобрачные смогли наконец переехать из дворца в собственный дом, расположенный в Пеште, городке рядом со столицей, на противоположном берегу Дуная.

Супругов сопровождали родители невесты, а по настоянию Илоны поехала и Маргит. Дорогу показывал какой-то усатый чиновник, одетый нарядно, но не очень богато. Оказалось, он занимался благоустройством дома и очень гордился своим поручением, полученным от Его Величества, поэтому порученца заметно огорчал скептицизм, проявляемый родителями новобрачной.

В первый раз скептицизм проявился, когда выяснилось, что Илона и остальные женщины не могут ехать в колымаге и должны воспользоваться крытыми носилками, ведь переправляться через Дунай придётся на пароме, а колымага там не поместится — лишь трое носилок и три верховые лошади.

— Что же это за глушь такая, если туда даже на колымаге не доедешь? — удивилась мать Илоны, на что королевский чиновник вежливо возразил:

— Ну, что вы! Это вовсе не глушь.

Паромами служили большие вёсельные лодки, которые по форме больше походили на корыта. Острого носа ни у одной из них не было, зато вместо носа имелась вторая корма.

Лодка, не разворачиваясь, плавала по реке, приставая к берегу попеременно то одной кормой, то другой. Как только этот паром причаливал, через корму на пристань перекидывались деревянные мостки, чтобы одни пассажиры могли выйти, а другие — загрузиться, и так с утра до темноты.

— А мы не утонем? — спросил отец Илоны. Он, спешившись вслед за зятем и королевским слугой, с подозрением глядел, как на паром заводят лошадей и заносят пустые носилки.

— Ошват, никто из нас не утонет. Я ручаюсь, — произнёс Ладислав Дракула, первым ступив на мостки парома и подавая руку супруге: — Ты ведь не боишься? Нет?

— Не боюсь, — ответила Илона, вдруг обнаружив, что за последний месяц эта фраза стала привычной.

Держась за мужнину руку, она прошла по мосткам, не таким уж шатким, а когда судно отошло от берега, то стало казаться не таким уж утлым. Илона даже решилась пройтись по парому — хотела подойти к родителям, но муж шепнул:

— Куда ты? Побудь со мной.

Супруга Дракулы осталась на месте и лишь смотрела, как яркое солнце отражается в волнах реки и рассыпает по воде сотни бликов, от которых хотелось сощуриться. Это мешало разглядеть приближающийся Пешт, который подобно Буде стоял на самом берегу Дуная, обнесённый каменными крепостными стенами.

— Никогда не была в Пеште. Только видела его издали, — сказала Илона мужу, избегая неловкого молчания, а затем спросила: — Сколько нужно времени, чтобы обойти весь город? День? Два?

— Не знаю, — ответил муж.

— Не знаешь? — удивилась Илона. — Ведь ты жил там около месяца.

— Да, — кивнул Дракула, — но у меня не было возможности узнать, насколько велик город. Мне не разрешалось бродить по улицам. Всё, что я знаю, это дорога из моего дома до храма, а ещё — дорога из моего дома до пристани, к реке, — он как-то по-особенному улыбнулся. — Я ходил на пристань не так часто, как в храм, но помню этот путь, будто прошёл его тысячу раз, ведь он вёл меня в Буду, на встречу с тобой. Хочешь, перечислю всё, что есть на этом пути? — Муж сильнее сжал супруге руку.

Илона смутилась:

— Прошу тебя, не нужно.

— Не нужно перечислять?

— Не нужно так крепко держать меня за руку.

Сам город родителям новобрачной тоже не понравился. Дощатые пристани, деревянные домики служебных построек рядом, каменные домики пригорода, возвышающаяся за ними крепостная стена с широким зевом открытых ворот, шпиль католического храма, виднеющийся из-за стены, — казалось, всё вызывает у родителей невесты неудовольствие.

— И наша дочь станет жить в таком месте? — спросила мать Илоны, стоя на пристани и почти с презрением оглядывая всё вокруг. — Какой-то захудалый городишко.

Агота неодобрительно смотрела даже на людей, проходящих мимо, а ведь это не были какие-то оборванцы — самые обычные прохожие, да и пристань была не грязнее, чем с противоположной, будайской стороны.

Маргит молчала, не принимая ничью сторону, отец хмурился, но тут Илона почувствовала, что не может молчать. Стало обидно, но не за себя или за мужа, а за ни в чём не повинный город и его ни в чём не повинных жителей. Ведь ясно же было, почему родители ругают всё вокруг — им не нравится новый супруг младшей дочери! И пусть во время приготовлений к свадьбе и самих торжеств эти чувства скрывались, дабы не вызвать неудовольствие короля, но теперь Ошват Силадьи с женой больше не могли и не хотели сдерживаться.

«Пусть им не нравится мой супруг, навязанный мне, — думала Илона. — Но зачем же так несправедливо относиться ко всему, что так или иначе связано с этим человеком!» Вот почему новобрачная вдруг воскликнула:

— Да что вы, матушка! Вспомните Эрдели, откуда вы совсем недавно прибыли. Разве центром Земли Силадьи не является такой же город как этот? А когда я жила в Эрдели с вами, мы вместе ездили туда на ярмарку и не думали, что едем в неподходящее для нас место.

— На ярмарку — это одно, но жить я бы там не стала, — ответила мать, конечно, не желая признавать, что погорячилась.

— А как же другой городок неподалёку? — продолжала Илона. — Матушка, вспомните то время, когда был жив дядя Михай. В то время вы, отец, Маргит и я жили в небольшом замке рядом с маленьким городком. Тот городок был гораздо меньше, чем Пешт, однако я ни разу не слышала, чтобы вы или отец говорили о том месте с неудовольствием. Пешт ничем не хуже.

Ладислав Дракула улыбнулся в усы, довольный. Он улыбнулся бы более явно, но сдерживался из уважения к семье своей супруги.

Меж тем родители Илоны продолжали хмуриться, Маргит по-прежнему не принимала ничью сторону и сохраняла бесстрастное лицо, а Илона, видя всё это, огорчённо вздохнула. Она-то хотела, чтобы отец с матерью стали веселее, но вместо этого получилось, что супруга Дракулы опять защищает своего мужа, как три дня назад, когда мать увидела пару крохотных синячков и сказала, что Дракула во время брачной ночи повёл себя слишком грубо.

После разговора на пристани, который так и не закончился примирением, женщины сели в носилки, а мужчины — на коней, но путь продолжили молча.

Только однажды это молчание было нарушено — когда все двигались через большую площадь, расположенную недалеко от пристани. Чиновник, всё ещё не терявший надежду на то, что семья Силадьи останется довольна, показал рукой налево, на большое каменное здание с мощными стенами и невысокой колокольней, судя по всему стоявшее здесь уже не первую сотню лет:

— А вот это главный католический храм города.

Илона узнала шпиль колокольни, который видела с пристани, и за который заступалась, как и за весь город. Именно этот храм Илоне теперь предстояло посещать каждое воскресенье, поэтому прежде, чем родители успели что-то проворчать, она громко произнесла:

— Очень хорошо.

Дом, в котором новобрачным теперь предстояло жить вместе, даже издалека светился новой побелкой и оказался достаточно большим. Как и все окрестные здания, это жилище имело два этажа, над которыми поднимался скат черепичной крыши с печными трубами.

На фасаде помещалось восемь окон в каменных рамах. На втором этаже — четыре трёхстворчатых, а на первом — тоже четыре, но двустворчатых, то есть узких. Окна нижнего этажа архитектор объединил в пары и сдвинул ближе к краям дома, потому что следовало оставить место в середине, где находились массивные деревянные ворота, обрамлённые ажурной каменной аркой.

В одной из створок виднелась маленькая калитка. Илона услышала, как эта калитка хлопнула (наверное, кто-то из слуг, всё время выглядывая на улицу, поджидал приезда хозяев и скрылся, увидев их), а затем ворота распахнулись.

— Прошу за мной, — произнёс королевский чиновник, первым въезжая в дом и даже не пригибая голову — так высока была арка.

Само здание чем-то напоминало дом дяди Михая в Буде, теперь занимаемый отцом Илоны. Так же, как дядюшкин дом, этот казался внутри больше, чем снаружи. За воротами, как и во всех подобных строениях, начинался длинный каменный коридор, а справа и слева в стенах виднелись ниши для сидения.

Коридор вёл во внутренний мощёный дворик с колодцем. Здесь, во дворе, по всей длине второго этажа шёл крытый деревянный балкон. В первом этаже виднелось большое парадное крыльцо, а также другое, поменьше, и дверь в погреб.

Перед парадным крыльцом стояли в ряд несколько мужчин и женщин в скромной опрятной одежде, которые очень почтительно поклонились.

— Сейчас я покажу вам дом, — произнёс королевский слуга, обращаясь к семейству Силадьи и Ладиславу Дракуле. — Затем мы пройдём в столовую, где к тому времени накроют трапезу, — теперь он указал на людей возле крыльца и пояснил: — Его Величество был настолько предусмотрителен, что распорядился нанять слуг для новой четы. Впрочем, если эти слуги окажутся не достаточно старательными, их можно поменять.

С этими словами чиновник взошёл по ступенькам парадного крыльца и церемонно открыл дверь, предлагая новобрачным и родне Илоны проследовать в комнаты, а там, конечно, обнаружилось всё то, что было недавно выставлено в одном из залов королевского дворца как подарки.

Изукрашенная дубовая мебель, ковры на полу, серебряная посуда на полках, венецианские зеркала на стенах — всё это, а также другие дорогие предметы, которые во дворце не выставлялись, делали дом ещё более похожим на дом дяди Михая. Наверное, это заметили и родители Илоны, потому что обстановка им понравилась. Маргит тоже выражала одобрение и, кажется, по своему обыкновению, слегка завидовала.

Новобрачная даже подумала: «Отдам что-нибудь из этого сестре. Пусть порадуется». Илона сделала бы такой дар с лёгким сердцем, да и Христос призывал проявлять щедрость. Оставалось только спросить согласие у мужа, но по глазам Ладислава Дракулы было видно, что он легко расстанется со всем, что здесь находится. Для него эта богатая обстановка стала такой же новой, как для его супруги, и вызывала такое же удивление, но если Илона теперь считала себя хозяйкой всего этого, то муж смотрел не как хозяин. Будто думал, что всё может исчезнуть в любой миг!

Наверное, тринадцать лет заточения приучили этого человека к тому, что Бог даёт богатство так же легко, как отбирает, а последние несколько дней лишь добавили уверенности в изменчивости судьбы. Илона ясно читала по лицу мужа, что ещё недавно эти комнаты (которые тот не раз обошёл, пока жил в Пеште под арестом) смотрелись иначе. Наверное, они оставались пустыми или очень скромно обставленными, а стоило отлучиться во дворец и отпраздновать там свадьбу, как здесь появилась роскошь.

«Для моего мужа все эти вещи будто с неба упали», — продолжала размышлять Илона, потихоньку наблюдая, как тот осматривает своё же жилище, однако Ладислав Дракула удивлялся новизне недолго, потому что его мысли приняли другое направление. Он всё норовил пропустить королевского слугу и родню своей жены вперёд, чтобы самому, пока никто не видит, лишний раз положить руку супруге на талию. Вот, что Ладислав Дракула, несомненно, считал своей собственностью! И не только женину талию, но и всё её тело. Вот, на что он смотрел, как хозяин!

Поначалу Илона пыталась как-то избежать его знаков внимания — начинала торопливо идти вперёд или делала неожиданный шаг в сторону якобы для того, чтобы лучше рассмотреть обстановку, — но мужнина рука с досадной настойчивостью возвращалась на прежнее место, так что Илона в конце концов поняла: «Я зря стараюсь. Как и в предыдущих случаях. Нельзя избежать неизбежного».

Наконец, все собрались в столовой, чтобы отведать специально приготовленный для них обед и заодно оценить мастерство кухарки, которой, наверное, на первое время доставили продукты прямо из дворца. На городском рынке в Пеште она вряд ли нашла бы «дичину», а между тем обед был приготовлен именно из этого.

— Вкусно, — сказала Илона, пробуя суп из перепёлок. Она вдруг сообразила, что если мать хоть раз придерётся, то сама примется искать для младшей дочери новую кухарку, а затем и дальше начнёт вмешиваться в домашние дела. «Я не впервые замужем, но впервые становлюсь хозяйкой дома, — подумала новобрачная. — Пусть я не рада новому браку, но могу же хоть чему-то порадоваться. Стану сама вести хозяйство, и это меня развлечёт. Не надо, чтобы мама вмешивалась».

— Вкусно, правда? — спросила Илона у своего мужа, на что услышала:

— Да, — и вдруг испытала огромную благодарность за то, что он просто согласился, а не начал, как часто делают мужчины, показывать, что у него на всё есть своё мнение. Если бы Дракула начал обстоятельно рассуждать о вкусе и обмолвился, что в супе чего-то не хватает, мать Илоны могла бы за это зацепиться и настоять, чтобы кухарку заменили. Но вряд ли Дракула сказал «да», поскольку разбирался в женских уловках. Просто сказал, не думая. И всё же...

Когда настало время для жаркого из кабанятины, Илона опять сказала, что вкусно, ведь это была правда, а муж опять согласился, очевидно, даже не подозревая о важности своих слов, но жена всё равно одарила его самой тёплой и искренней улыбкой.

Остальная часть стряпни тоже оказались принята хорошо, после чего родители новобрачной сказали, что согласны оставить свою дочь в этом доме.

— Что ж, я довольна, — сказала Агота.

— Теперь я вижу, что жить здесь ей будет удобно, — подытожил Ошват Силадьи и, следовательно, королевскому слуге, родителям Илоны и её старшей сестре настало время вернуться в Буду.

Новоявленная супружеская чета проводила всех до крыльца и только-только вернулась в прихожую, как Илона в очередной раз почувствовала руку на своей талии. Жена Дракулы осторожно подняла глаза на мужа, а он подмигнул ей и многозначительно произнёс:

— Что-то я не помню, показывали ли нам твою спальню.

— Да, показывали, как и прочие комнаты второго этажа, — ответила Илона, прекрасно понимая, к чему всё клонится. Она хотела бы придумать отговорку, но тех нескольких мгновений, в течение которых можно было это сделать, не хватило.

— Да-да, теперь припоминаю, — кивнул супруг, — мы туда заглянули и сразу же пошли дальше, поэтому теперь, когда нам никто не мешает, давай-ка осмотрим там всё повнимательнее.

Илона ещё раз мысленно оглядела дом, который теперь стал её домом, и не удержалась от печального вздоха, хотя, казалось бы, каждая новобрачная обрадуется, став хозяйкой такого жилища. Илона не радовалась. В эту минуту она не ощущала себя хозяйкой здесь. Дом превратился в ловушку, которая только что захлопнулась.