Принцесса Иляна

I

Никогда ещё праздник Посещения Святой Елизаветы Пресвятой Девой Марией не казался Илоне таким длинным. Целых восемь праздничных дней подряд, из которых на свадьбу израсходовалось только три. Когда новобрачная переехала в дом к мужу, шёл четвёртый день, и оставалось ещё четыре. Хорошо, что восьмой день был воскресеньем, которое накладывало на супругов ограничения.

Пусть в этот день совершались бракосочетания, но возможность совершить обряд в церкви вовсе не означала, что воскресенье надо превращать в вакханалию, которую нередко напоминал свадебный пир. Подобные пиры нарушали церковную традицию. Воскресенье следовало посвящать Богу, а не утехам, и лишь после захода солнца супругам разрешалось отвлечься от благочестивых мыслей и подумать друг о друге.

Ах, как ждала Илона воскресного дня! Ведь уже в субботу вечером она могла с полным правом закрыть дверь своей спальни на ключ. А муж пусть ночует у себя. Он, наверное, успел забыть, что у него есть собственная спальня.

Ночь с субботы на воскресенье — спокойная ночь, а затем ожидался такой же спокойный день, когда можно было не опасаться, что муж ради забавы поймает супругу в одной из комнат, прижмёт к стене и предложит снова отправиться в постель.

Увы, уже вечером воскресенья это спокойствие закончилось бы. А дальше оставалось ждать постного дня, то есть среды, чтобы накануне — вечером вторника — с полным правом запереться.

В постный день — так же, как и в воскресный — муж не вправе требовать от жены, чтобы она исполняла супружеский долг, и теперь казалось даже досадным, что постных дней в неделе всего два — среда и пятница. Только в эти дни, не считая воскресенья, можно было призвать Ладислава Дракулу вести себя прилично.

«Это надо перетерпеть, — успокаивала себя Илона. — Он не так давно оказался на свободе, поэтому голоден до женщин. Пройдёт совсем мало времени, и он станет гораздо спокойнее. Это надо просто перетерпеть».

Тётя Эржебет оказалась права, когда говорила, что Ладислав Дракула — очень несдержанный человек. Он оказался несдержан и в отношении супруги. И даже слуг не стеснялся. Если вместе с Илоной в комнате был слуга или служанка, то Дракула на правах хозяина дома делал лишним людям знак удалиться, а сам начинал «ухаживания».

Только если Илона вела со слугами какой-то разговор, то муж, внезапно появившийся в комнате, отсылал челядь прочь не сразу, а садился где-нибудь в углу и терпеливо ждал. Но он не столько ждал, сколько выжидал, как хищный зверь, который выслеживает добычу. И забавляется охотой.

Илона, несмотря на все тётушкины слова о милом личике племянницы, никогда не считалась настоящей красавицей, поэтому никогда прежде не испытывала на себе столько мужского внимания. И вот оно обрушилось на новобрачную, как гроза с ливнем. «Куда бы спрятаться?» — порой думала супруга Дракулы. А особенно смущало её то, что внимание зачастую проявлялось среди бела дня! И никакие отговорки не помогали избежать его.

— Если я сниму платье, кто поможет мне его снова надеть? — спросила Илона ещё в первый день, когда муж, положив ей руку на талию, предложил «внимательнее осмотреть спальню».

— Платье можешь не снимать, — невозмутимо ответил Ладислав Дракула. — Я ослаблю тебе шнуровку, чтобы ты могла свободно дышать, а после затяну обратно.

В другой раз Илона сказала мужу, что не может постоянно уступать его просьбам, потому что должна заниматься домашними делами, но и тогда не нашла понимания:

— А слуги тебе на что? — возразил Дракула. — К примеру, вот та твоя служанка... Как же её по имени? Она привезла в дом твои вещи вскоре после того, как мы сами приехали сюда с твоей роднёй.

— Йерне?

— Да, она. Такая бойкая. Если что, она сумеет приструнить всех.

— И будет хозяйкой дома вместо меня? — в свою очередь возразила Илона. — Нет уж.

— Нет, хозяйкой она не будет, — многозначительно произнёс супруг. — У хозяйки дома есть обязанности по отношению к хозяину дома.

Ладислав Дракула всегда находил, что возразить, и, наверное, поэтому Илона очень долго оттягивала разговор о том, что в воскресенье и накануне ночью желает быть благочестивой.

В итоге эта беседа состоялась в субботу днём, когда по настоянию мужа они опять оказались в спальне Илоны, и он начал ослаблять жене шнуровку спереди на платье.

— Послушай, — сказала Илона, — я хочу напомнить тебе кое о чём.

— О чём? — спросил муж, увлечённо занимаясь одеждой супруги.

— О том, что сегодня вечером мы уже не сможем делать то, что делаем сейчас.

— Почему? — насторожился он и, наконец, поднял глаза на Илону.

— Потому что завтра воскресенье, — ответила она. — Я пойду в церковь, а если ты проведёшь эту ночь у меня, то завтра я не смогу причаститься. Я не хочу пропускать причастие. Поэтому сегодня ты ночуешь у себя в спальне.

— Хорошо, — произнёс муж и заметно погрустнел. Теперь он ослаблял шнуровку уже без увлечения, скорее задумчиво.

Илона больше ничего не говорила и мысленно радовалась, что разговор оказался таким простым, а ведь она ожидала, что будет трудно.

— А если я просто переночую у тебя? — вдруг спросил муж. — Если я не попрошу делать ничего, что помешает тебе завтра причаститься, тогда мне можно прийти?

— Но почему ты не хочешь ночевать в своей спальне? — спросила Илона.

Ладислав Дракула фыркнул и проговорил сквозь зубы:

— Как же я ненавижу ту комнату...

Илоне удивилась:

— Ненавидишь?

Он вздохнул и, будто нехотя, ответил:

— Я провёл больше десяти лет в одной комнате. И никого рядом. Не хочу снова быть в таком же положении.

То есть муж говорил о своём недавнем заточении в Вышеградской крепости, в одной из комнат Соломоновой башни. «Женщин в той комнате не было», — подумала Илона, но ей совсем не хотелось жалеть недавнего узника, вынужденного провести много лет в воздержании. Несколько дней, проведённых в постоянном ожидании «ухаживаний», убили в ней всякое сочувствие к «горю» Ладислава Дракулы.

— Но ведь твоя спальня в этом доме — совсем не та комната, в которой ты провёл много лет, — вкрадчиво произнесла Илона. — В твоей нынешней спальне ты впервые оказался всего месяца полтора назад, когда поселился в Пеште. Да? Неужели, за такой малый срок она тебе надоела?

Муж улыбнулся. Наверное, он думал, что жена пытается его понять, а ведь на самом деле она стремилась от него избавиться.

— Днём я вполне могу находиться в любой комнате и не вспоминать прошлого, — сказал Ладислав Дракула, — но ночью всё по-другому. — Он опять вздохнул и снова заговорил через силу: — Знаешь, когда я только оказался в Пеште... когда меня сюда привезли и заперли в этом доме, я... мне было очень трудно спать. По ночам, лёжа в той спальне, куда ты меня сейчас выгоняешь, я часто просыпался и не мог понять, где нахожусь. В темноте мне казалось, что я по-прежнему в Вышеграде, в верхней комнате Соломоновой башни. Мне казалось, что всё вернулось, и что никто не станет меня освобождать. Я вскакивал и начинал в темноте ощупывать стены, предметы, чтобы убедиться, что обстановка не та, а с тобой... — Ладислав Дракула вдруг улыбнулся и погладил Илону по щеке, — с тобой всё иначе. Я просыпаюсь и вижу — ты рядом. Значит, теперь всё хорошо. Я свободен. Ты — моя свобода.

Муж крепко обнял её, поцеловал в плечо, а затем в шею, говоря:

— Ты — моя свобода. Ты даже не понимаешь, как сильно мне помогла.

Теперь настал черёд Илоны вздохнуть. Разговор, который поначалу был лёгким, теперь оказался даже труднее, чем она предполагала с самого начала. Муж рассказал ей то, чему она могла сочувствовать и сочувствовала. Как выгнать такого из спальни? Как?

— Я знаю, что это ребячество, похожее на детский страх темноты, — продолжал Ладислав Дракула, поцеловав жену в мочку уха, — но... позволь мне перебороть этот страх позже... не сейчас.

Жёсткая щетина на подбородке мужа по-прежнему царапала Илоне кожу, и это ощущение, будто трёшься о кирпичную стену, напомнило супруге Дракулы о том, от чего ей хотелось бы избавиться хоть на одну ночь.

— Я понимаю, — произнесла Илона, — но я не могу позволить тебе всё время оставаться у меня. Дело не только в завтрашнем причастии. Подумай, что люди скажут.

— А что они скажут? — муж перестал её целовать и теперь просто смотрел ей в лицо, обнимая за плечи.

— Скажут, что мы не соблюдаем посты, потому что ты всё время в моей спальне.

— А как они узнают?

— Через слуг, — ответила Илона и грустно улыбнулась. — Слуги всё время болтают о господах. Наши слуги будут знать, что ты не ночуешь у себя, и случайно скажут об этом кому-нибудь из соседских слуг, а соседские слуги проболтаются своим господам, и так об этом узнают все, пойдёт молва. Я этого не хочу.

— Ты вышла замуж за Ладислава Дракулу, но тебя беспокоит, что скажет молва? — муж удивлённо поднял брови.

— А если эта молва дойдёт до священника в храме, куда я буду ходить? — строго спросила Илона. — Что если он из-за молвы не захочет допускать меня к причастию? Решит, что я — грешница.

— Одного взгляда на тебя достаточно, чтобы понять, что это не так, — хитро улыбнулся супруг.

— Если бы это оказался священник, который меня давно знает, то он бы, наверное, не поверил молве, но этот меня не знает, — всё так же строго возражала Илона и напомнила о событиях минувшего дня: — Я только вчера ходила, чтобы представиться настоятелю храма и сказать, что теперь буду посещать службы, потому что поселилась неподалёку.

— И что?

— Настоятель спросил, будет ли кто-то приходить вместе со мной, а когда я сказала, что замужем за некатоликом и назвала твоё имя, этот священник очень насторожился. Я хочу заслужить его доверие, поэтому... не могу выполнить твою просьбу и позволить прийти ко мне сегодня вечером.

— Что ж. Я понял, — ответил Ладислав Дракула. Он произнёс это очень спокойно, хоть и разочарованно.

«Не рассердился, — обрадовалась Илона. — А то, что будет сейчас, я вполне потерплю». Однако терпеть ничего не пришлось, потому что супруг оставил жену в покое и вышел из комнаты. Неужели, обиделся? Илона даже почувствовала себя виноватой, но это ощущение быстро прошло, потому что она вдруг обнаружила — обиженный муж так и оставил шнурки на её платье сильно ослабленными. Привёл всё в беспорядок и ушёл! Значит, супруге теперь следовало самой кое-как затянуть их, а затем позвать служанку, чтобы та сделала всё хорошо.

«Ах, он обиделся! — насмешливо думала Илона. — А как я выгляжу в глазах челяди, ему и дела нет. К примеру, я растрёпана и в мятом платье, а он как будто не понимает, что слуги решат, глядя на меня такую».

Впрочем, обида недавнего узника оказалась совсем не сильной. На следующий день вечером он уже вёл себя как ни в чём не бывало.

Наверное, Ладислав Дракула проявлял повышенное внимание к своей супруге не только потому, что за минувшие тринадцать лет стосковался по женщинам, но и от безделья. Илона вдруг догадалась об этом утром в среду, то есть в постный день, когда увидела, что муж сидит на крыльце и рассеянно наблюдает, как слуги по очереди выводят лошадей из конюшни и чистят. Ладислав Дракула явно не знал, чем заняться!

Илона, остановившись в дверях дома, несколько мгновений смотрела на широкую спину своего супруга, сидевшего на ступеньках, и на ту картину, которая разворачивалась перед ним. Наверное, могла бы смотреть и дольше, но он почувствовал её взгляд, обернулся. Поначалу заулыбался, но затем, очевидно, вспомнил, что сегодня среда, как-то сник и снова принялся смотреть, как чистят лошадей.

«А ведь я так мало знаю о нём», — в очередной раз напомнила себе Илона. И вот именно теперь представился случай побеседовать, поскольку она могла быть уверена, что её случайная улыбка или слова сочувствия не окажутся истолкованы как согласие немедленно идти в спальню.

Супруга Дракулы решительно двинулась вперёд и, подобрав юбки, села на ступеньках рядом с мужем. Тот вопросительно посмотрел на неё, а Илона поспешно заговорила:

— Я давно хотела тебя расспросить о том, как ты жил раньше.

— О том, что я делал в Валахии? — усмехнулся муж. — Об этом до сих пор ходит молва. Неужели, она до тебя не дошла?

— Нет, я хотела спросить о том, что было ещё раньше, — серьёзно ответила Илона. — Я слышала, что ты не всегда жил в Валахии. Твои детские годы прошли в Эрдели, как и мои.

Муж понял, куда она клонит, но всё равно оказался вынужден разочаровать её: «Нет, мало у нас общего, моя супруга»:

— Не все годы, — сказал он. — Мне не было и восьми, когда я покинул те места.

— А в Эрдели твоя семья жила в Сегешваре[9]? — продолжала спрашивать Илона. — У твоей семьи там был дом?

— Да.

— Такой же, как этот? — она мельком оглядела двор и многочисленные окна, которые сюда выходили.

— Поменьше.

— Иногда мне кажется, что наш нынешний дом слишком велик, — сказала Илона. — На втором этаже столько пустых комнат, в которых никто не живёт.

— Когда здесь поселится мой сын, станет на одну меньше, — напомнил Ладислав Дракула.

— А когда это будет? — оживилась Илона. — После свадьбы прошла уже неделя. Я думала, что он поселится у нас раньше. В его комнате всё готово. Может быть, нам следует напомнить моему кузену, что...

— Ты хочешь, чтобы мой сын поселился здесь поскорее? — удивился муж.

— Да. А что? — произнесла Илона и в свою очередь посмотрела на своего супруга с удивлением.

— Он же не твой сын, — напомнил Ладислав Дракула.

— Будет мой, — возразила Илона. — Я же его мачеха.

— Не забивай себе этим голову. Мачеха ему не нужна.

— Не нужна?

— Нет.

Илона сразу погрустнела, и это оказалось так заметно, что муж обеспокоенно спросил:

— Что случилось?

— Ничего, — вздохнула Илона, поспешно встала и скрылась в доме. Захотелось плакать, но следовало дойти до спальни и только после этого дать волю слезам.

Это удалось не вполне. Ещё только поднимаясь по лестнице, супруга Дракулы почувствовала каплю на левой щеке и поспешила смахнуть. За этой каплей уже готовились последовать другие, и потому надо было спешить, скорее дойти до двери. Скорей!

Илона так торопливо бежала по ступенькам, что за звуком собственных шагов не услышала чужие. Она уже взялась за дверную ручку, когда за спиной раздался голос:

— Я обидел тебя? Чем?

Супруга Дракулы уже вошла в спальню, хотела запереться, но муж удержал рукой дверь и тоже вошёл в комнату:

— Я обидел тебя?

Илона уже не могла сдержаться, зарыдала. Перед глазами у неё сейчас стояла соборная площадь в Буде, а на площади находился маленький четырёхлетний мальчик, казавшийся ничьим. И пусть сейчас речь шла не о мальчике, а о девятнадцатилетнем юноше, Илона живо вспомнила то чувство, которое испытала, когда мальчика пришлось вернуть матери.

Супруга Дракулы тщетно пытаясь вытереть слёзы тыльными сторонами ладоней. Даже возникла мысль использовать край бархатного кроватного полога вместо платка.

— Почему ты не хочешь, чтобы я о нём заботилась? — спросила Илона. — Почему? Разве моя забота чем-нибудь повредит? Или я займу чужое место? Ведь у твоего сына нет матери. Почему я не могу стать ему матерью, если матери у него нет? Ты же знаешь, что у меня никогда не было детей. Никогда. Но я всё время просила Господа о них. А когда я узнала про твоего сына и про то, что он воспитывался монахами при дворе епископа, то подумала: «У этого мальчика нет матери. Значит, мои молитвы услышаны. У меня появится сын». Почему ты не хочешь, чтобы он был у меня? Или у него всё-таки есть мать?

— У него была мать, — медленно произнёс Ладислав Дракула, и по всему стало видно, что внезапные женины слёзы озадачили его и даже ошарашили. — Была в Турции. Но так случилось, что мне пришлось увезти сына из турецких земель, а мать осталась там, и больше он её не видел. Ему было три года, когда я увёз его. А затем его воспитывала другая женщина, но когда ему исполнилось шесть, с ней он тоже разлучился. Не по моей вине. Решал не я. Решали люди Матьяша, а я к тому времени уже ничего не мог решать, потому что находился под арестом.

— Значит, он с шести лет лишён материнской заботы! — воскликнула Илона, на минуту успокоившись. — Бедный мальчик!

— Да в том-то и дело, что уже не мальчик, — осторожно возразил Ладислав Дракула. — Ему девятнадцать. Даже будь у него мать, в такие годы пора отвыкать от... — он не договорил, потому что супруга опять заплакала навзрыд:

— Значит, по-твоему, я испорчу его своей заботой? Испорчу? Скажут «маменькин сынок»?

Илона оглянулась по сторонам, увидела вдали на столике тазик с кувшином для умывания, и там же — полотенце. Слёзы лились таким потоком, что только полотенце могло помочь. Она бросилась туда, схватила полотенце, прижала к лицу, а между тем муж подошёл справа и положил ей руку на плечо, успокаивая:

— Ну, зачем ты плачешь? У тебя наверняка появятся свои дети.

— Нет, — рыдала Илона. — Почему ты говоришь так, будто ничего не знаешь? У меня не будет своих детей, ведь я уже выходила замуж до тебя, и детей не родилось. Я даже ни разу не забеременела. И моя старшая сестра уже много лет живёт со своим мужем, а детей у них нет. И она тоже не беременела ни разу. Неужели, тебе никто этого не рассказал?

Дракула помолчал несколько мгновений, будто его по-прежнему удивляло поведение супруги, а затем успокаивающе произнёс:

— Рассказал. Матьяш рассказывал мне про тебя. Про твою сестру, правда, умолчал. А может, говорил, но я прослушал. И всё-таки я даже теперь думаю, что всё в руках Божьих. Мы сыграли свадьбу только неделю назад. А вдруг у нас получится то, что не вышло у тебя с твоим прежним мужем? Но нам придётся стараться, — в его голосе послышалась хитрая улыбка. — Если не стараться, то и не получится ничего.

— Вот, значит, как! — супруга Дракулы, не глядя, стряхнула мужнину руку со своего плеча и продолжала: — Вот, что тебе от меня нужно! Чтобы я раздвигала ноги, будто шлюха, которую тебе кто-то оплатил! А считать меня частью своей семьи ты не хочешь. Твоя семья — это ты и твой сын. А я для тебя кто, если к своему сыну ты меня не подпускаешь? Если я для тебя, как шлюха, тогда, может, мне лучше уехать из этого дома, а ты найдёшь себе настоящую шлюху? И живи с ней!

Илона всё же отняла полотенце от лица, чтобы гневно посмотреть на собеседника, а затем она вдруг вспомнила слова тёти: «Ты уронишь свою честь, если забудешь, что ты — Силадьи и исполняешь долг перед своей семьёй».

Меж тем муж ничего не говорил и даже не гневался, хотя слова о шлюхе могли считаться оскорбительными. На его лице отражалось лишь удивление, как будто Илона говорила полнейшую чушь — такую чушь, на которую и обидеться невозможно. «Женщины всегда мелют вздор», — как будто думал он.

Супруга Дракулы потупилась и ощутила себя такой униженной! «Я действительно забыла, кто моя семья на самом деле. Я не принадлежу к влахам, но решила, что принадлежу. И вот итог, — подумала Илона, после чего вспомнила ещё и о Вацлаве: — Он тоже моя семья, хоть и находится на небесах. Он, а не этот... Дракула».

Она снова прижала полотенце к лицу и даже успела пообещать себе, что больше не забудет, что является частью семьи Силадьи. И вдруг услышала слова, которых не ожидала услышать:

— Ну, прости меня. Прости. Хочешь заботиться о нём — заботься. Ты — моя жена, и если решила принять моего сына, как родного, я не должен тебе мешать.

Супруга Дракулы почувствовала, что муж теперь стоит совсем близко к ней и мягко отнимает полотенце.

— Не плачь, — уговаривал он. — Хочешь быть матерью — будешь, даже если не родишь сама. Но ты должна верить: если Бог захочет, чтобы ты родила, так и случится. Несмотря на твой прежний брак и на брак твоей сестры. Если ты не веришь, что Бог всемогущ и милостив, это большой грех.

Ладиславу Дракуле, который мягко, но настойчиво продолжал тянуть за полотенце, всё же удалось чуть отнять его от лица Илоны. Она почувствовала на своей левой щеке поцелуй и прикосновение жёстких усов. Плакать почему-то расхотелось.

— Мне можно заботиться о Ладиславе-младшем? — Илона выглянула из-за полотенца, которое держала в руках, будто из-за укрытия. — В самом деле?

— Да, — ответил муж и примирительно улыбнулся. — Всё? Тебя больше ничего не тревожит?

Илона улыбнулась и помотала головой. Ладислав Дракула вынул полотенце из рук жены, бросил на столик, обнял её за талию и дальнейшими действиями ясно указал, что задумал.

— Не сейчас, — тихо произнесла Илона, уворачиваясь от его поцелуев. — Сейчас ведь среда, постный день. Нельзя. Вот вечером день закончится...

— А почему мы не можем хоть разок нарушить пост? — уговаривал Ладислав Дракула. — Ничего, после покаемся.

— Нет, — умоляюще произнесла Илона и подумала: «Как так можно? Только что рассуждал о вере и Божьей милости, а теперь уговаривает меня грешить. Что за человек!»

Меж тем муж не слушал её, пытался поцеловать в губы, и тогда супруге Дракулы вспомнилось то, о чём она думала недавно, стоя в дверях дома: «Муж всё время докучает мне своим вниманием, потому что не может придумать себе другое занятие». А ещё она подумала, что занятие для Дракулы есть.

— Послушай, — торопливо заговорила Илона, продолжая уворачиваться, — я понимаю, что ты был в Вышеграде один, без жены много лет, и сейчас тебе хочется наверстать упущенное. Но ведь есть много всего, что ты должен наверстать.

— О чём ты? — Ладислав Дракула, наконец, прекратил попытки поцеловать её, но продолжал обнимать.

— Вот помнишь, как неделю назад мы переправлялись через Дунай? — меж тем говорила Илона. — Я спросила тебя, насколько велик Пешт. А ты сказал, что не знаешь, потому что раньше, пока жил в Пеште, ходил только в храм и на пристань — стража больше никуда не пускала. Но ведь теперь ты свободен! Стражи больше нет. Так почему же ты никуда не ходишь? Сидишь в этом доме, как будто тебя кто-то стережёт.

— А ведь верно, — Дракула даже рассмеялся. — Ты верно заметила, моя супруга. Я сохраняю повадки узника, а от них надо избавляться.

— Вот и избавься сейчас, — подхватила она, осторожно высвобождаясь из его объятий. — Пройдись по городу. Вернёшься к обеду. И не придётся ни в чём каяться. Сам не заметишь, как день пройдёт.

Муж всё-таки признал, что прогуляться надо, и вышел из комнаты, чтобы надеть плащ, а Илона подошла к зеркалу посмотреть, высохли ли слёзы, и не растрёпана ли причёска.

Убедившись, что лицо и причёска в надлежащем порядке, супруга Дракулы всё же чуть-чуть поправила белую ткань, закрывавшую волосы, и тоже вышла из комнаты, чтобы проверить исполняется ли распоряжение, данное ещё вчера — вымыть пол в столовой.

Илона как раз спускалась со второго этажа, когда внизу лестницы показалась Йерне:

— Госпожа, у наших ворот королевская стража, — доложила служанка.

— Что? — удивилась супруга Дракулы. — Что нужно страже?

— Не знаю, — ответила Йерне. — Мне сказал наш конюх, а я передаю вам.

«Зачем явилась стража, если мой муж больше не узник?» — насторожилась Илона и, напустив на себя строгий вид, вышла во двор, а затем по широкому каменному коридору, в стенах которого виднелись ниши для сидения, направилась к воротам дома, который теперь считала своим и приготовилась его защищать.

Возле ворот стоял конюх и некоторые другие слуги, которые слышали настойчивый стук со стороны улицы, но открыть не решались, поэтому Илона сама отодвинула засов, закрывавший калитку в левой створке ворот, и выглянула на улицу:

— Что вам нужно? — спросила она так важно, как только могла.

Супруга Дракулы ещё не успела оглядеть всю стражу, поэтому с удивлением услышала знакомый молодой голос:

— Доброе утро, госпожа Илона. Вы меня помните?

Перед воротами, со всех сторон окружённый королевской стражей, стоял юноша в тёмной скромной одежде, а подмышкой держал узел с вещами. Илона сразу узнала говорившего: тёмные волосы, тёмные глаза, как у его отца, но лицо широкоскулое, и нос с горбинкой, не как у отца. Да и ростом юноша был выше, чем Ладислав Дракула. Перед ней стоял Ладислав-младший.

Илона улыбнулась:

— Конечно, я тебя помню. Ты — мой пасынок.

Башмаки у юноши покрылись пылью, как и сапоги стражи. Значит, он пришёл сюда пешком. Пешком и под конвоем? И так всю дорогу? И это видели и в Буде, и в Пеште? И кто же такое придумал!?

Супруга Дракулы вышла на улицу и уже собралась обратиться к стражникам, но тут один из них — очевидно, главный — поклонился и заговорил сам:

— Госпожа, согласно распоряжению Его Величества, этот человек, — он указал на Ладислава-младшего, — доставлен в ваш дом. В целости и сохранности.

— Матерь Божья! — воскликнула Илона, всплеснув руками, и снова напустила на себя строгий вид. — Неужели вы хотите сказать, что мой кузен Матьяш отдал вам такое нелепое распоряжение!? Вести моего пасынка по улицам под конвоем! Он разве преступник!?

— Не под конвоем, а под охраной, госпожа, — поправил стражник.

— Ах, под охраной! И вы станете объяснять это всей Буде и всему Пешту? — продолжала возмущаться Илона, причём так громко, что услышали даже прохожие. Они начали скапливаться на улице и явно любопытствовали, для чего пришла стража.

— Госпожа, я получил распоряжение не от Его Величества, а от своего начальника, — оправдывался стражник. — Как мне сказали, так я и сделал.

Меж тем Ладислав-младший начал растерянно оглядываться по сторонам. Быть в центре внимания многих людей он явно не привык, поэтому Илона умерила гнев:

— Ну, хорошо, — сказала она стражнику. — Можете сказать во дворце, что распоряжение исполнено. И идите, идите отсюда поскорей. И так уже наделали шуму. Теперь мои соседи наверняка станут говорить, что в нашем доме живут одни преступники. То мужа моего под конвоем сюда водили. Теперь вот пасынка моего... Идите.

— Как прикажете, госпожа.

Илона снова улыбнулась и распахнула перед Ладиславом-младшим калитку:

— Ласло, проходи, не смущайся. Это же и твоё жилище.

Тот, несмотря на приглашение, всё же пропустил мачеху вперёд. Илона зашла, велела одному из слуг задвинуть засов, а сама вместе с пасынком направилась во двор, но не успела пройти и половину пути, как навстречу вышел Ладислав Дракула. На его плечах виднелся плащ, но стало ясно, что сегодняшняя прогулка по городу отменяется.

— Сын... — только и выдохнул Дракула.

Отец и его отпрыск крепко обнялись. Узел, остававшийся у Ладислава-младшего подмышкой, упал на камни, которыми был вымощен двор.

— Наконец-то, — продолжал Ладислав Дракула. — Я всё думал, когда же тебя передадут мне. Матьяш обещал, что после свадьбы.

— Насколько я знаю, Его Величество хотел дать тебе время побыть вдвоём с супругой, отец, — ответил Ладислав-младший, а Илона, слушая их, насторожилась.

Сын говорил о Матьяше очень почтительно, а отец — небрежно, и это различие, которое было мало заметно во дворце, теперь проявилось в полной мере. Со временем оно могло бы стать причиной размолвки.

— Пойдёмте в дом, там удобнее говорить, — предложила Илона, и они направились к крыльцу. Но Ладислав Дракула теперь молчал, не пытался ни о чём расспросить сына.

«Наверное, уже не доволен, что сын так почитает короля», — подумала супруга Дракулы, и сама решила поддержать беседу, чтобы пасынок не чувствовал себя неловко:

— Ласло, ты сегодня ел?

— Да, благодарю, госпожа Илона, — вежливо ответил юноша.

— А может, ты снова успел проголодаться? — продолжала допытываться мачеха. — Ведь у тебя была долгая пешая прогулка. Обычно такие прогулки пробуждают аппетит.

— Нет-нет, госпожа Илона, — возразил юноша, — я прошёл пешком не так уж много. К тому же при дворе епископа Надьварадского меня приучили быть умеренным в пище.

— Всё равно позволь мне тебя угостить, — настаивала Илона. — Хотя бы кусочек рыбного пирога. И немного вина тебе не повредит.

Пасынок согласился, а чуть позднее, когда тот уже сидел за столом, мачехе показалось, что этот юноша излишне скромен. Судя по тому, как он налегал на угощение, всё, что было сказано об отсутствии аппетита и привычке к умеренности, являлось правдой едва ли наполовину.

Илона и её супруг, сидя рядом слева и справа соответственно, смотрели, как Ладислав-младший ест, и пытались задавать вопросы, а тот поначалу отвечал не очень охотно. Лишь насытившись и выпив вина, юноша разговорился. Он рассказал, что, много лет проведя при дворе епископа Надьварадского, в прошлом месяце оказался внезапно привезён в королевский дворец и встретился с отцом, а затем узнал, что отцу скоро предстоит свадьба. Всё это стало для Ладислава-младшего весьма неожиданным! Он признался, что до сих пор не вполне осознал перемены.

— Мне и самому временами трудно поверить, что я женат, — усмехнулся Ладислав-старший и обратился к Илоне: — А тебе, моя супруга? Ты уже привыкла к мысли, что у тебя есть муж?

Илона смутилась и ничего не сказала, а Ладислав Дракула продолжал:

— Вот сидим мы тут... А если вспомнить, где был каждый из нас ещё в мае? Я находился в Вышеградской крепости и даже помыслить не мог, что в середине лета буду в собственном доме сидеть за одним столом с сыном и супругой. А ты, Илона? — он снова обратился к жене. — Где ты была весной? В Эрдели?

— На пути из Эрдели в Буду, — смущённо ответила та.

— А если б тебе сказали, что к июлю у тебя будет муж и пасынок, ты бы поверила?

— Думаю, нет, — улыбнулась Илона и обратилась к пасынку: — А ты, Ласло? Если б весной ты сразу узнал обо всём, что тебя ждёт летом, то что бы сказал?

— Я сказал бы то же, что спросил у королевских посланцев, когда они явились за мной ко двору епископа, — улыбнулся юноша. — Я спросил, не перепутали ли они меня с кем-нибудь.

Когда все трое убедились, что чувствуют то же самое, разговор стал весёлым и непринуждённым, но затем они вспомнили о Матьяше, и лёгкость постепенно начала исчезать.

Ладислав-младший рассказал, что, живя во дворце, «удостоился чести» помогать хранителям королевской библиотеки, и уже от этих слов старший Ладислав нахмурился.

— Только одного я не могу понять, — меж тем говорил сын. — Там такие ценные и красивые книги, что я держал их в руках с опаской. Боялся оставить следы от пальцев. И поэтому мне очень странно было иногда находить на полях чернильные пометки и надписи, сделанные рукой Его Величества. И вправду странно. На изготовление книги было затрачено столько труда, а Его Величество так легко к этому относится. Конечно, книги принадлежат Его Величеству, и он может делать с ними всё, что пожелает, но... — Ладислав-младший замолчал, не решаясь прямо признать, что не одобряет поведение короля.

Отцу такая нерешительность тоже не понравилась, но он сказал об этом с иронией:

— Я вижу, ты умнее меня, сын. Следишь за языком. Вот я в своё время говорил прямо о том, чем недоволен в поведении Матьяша, и это обернулось против меня.

— Отец, — серьёзно ответил Ладислав-младший, — я, конечно, знаю Его Величество не так хорошо, как ты, но мне всегда казалось, что король отнюдь не глух к чужим словам, даже неодобрительным. Единственное, чего не терпит Его Величество, так это навязчивости. Когда кто-то начинает настойчиво советовать что-либо или часто напоминать об обещании, полученном от Его Величества, король склонен гневаться.

Отец и сын посмотрели на Илону, будто спрашивали, могут ли вести подобные разговоры в её присутствии, но она предпочла сделать вид, что не поняла этого немого вопроса.

— Увы, я не могу судить, кто из вас прав, — с нарочитым легкомыслием произнесла супруга Дракулы. — Пусть Матьяш — мой двоюродный брат, но я мало знаю его. Мы почти всё время жили вдали друг от друга, а когда я приезжала в Буду, и нам всё-таки доводилось побеседовать, то беседа была пустая. Такая, которые обычно ведутся при дворе. Подобные беседы совсем не позволяют судить о человеке, с которым говоришь.

Меж тем в дверях показалась Йерне, а Илона, увидев свою служанку, поспешила подойти к ней, потому что четверть часа назад дала той весьма важное поручение.

— Я сейчас вернусь, — сказала Илона мужу и пасынку, а когда вместе с Йерне перешла из столовой в другую комнату, то спросила: — Ну? Ты заглянула в его узел? Что там?

— Ох, всё очень плохо, — сказала служанка. — У молодого господина только один кафтан на смену и одни запасные башмаки. И ещё там две смены белья лежали. Обе надо стирать. Вот и всё его богатство.

— Даже меньше, чем я думала, — нахмурилась Илона. — Но ведь узел был тяжёлый. Что там лежало ещё?

— Бумага, госпожа, — ответила Йерне. — Вся сплошь исписанная. Видать, молодой господин — учёный человек. Я, конечно, в этом ничего не понимаю, но там, кажется, и стихи у него есть. Короткие строчки, когда одна под другой — это ж стихи, да?

— Возможно, он даже сам их сочинил, — улыбнулась супруга Дракулы, но тут же вспомнила про неподобающе бедный гардероб пасынка и снова нахмурилась.

II

Помнится, когда Илона по приглашению тёти ехала в столицу, то без всякой радости думала о том, что, возможно, придётся покупать ткань на новые платья. Теперь же бывшей затворнице захотелось пройтись по лавкам.

Пусть дело представлялось непривычным, ведь выбирать Илоне предстояло не для себя, не для другой женщины и даже не для ребёнка, а для юноши, но мысли о возможных затруднениях лишь придавали бодрости: «Всё когда-то в первый раз. И к тому же у меня нет выхода. Муж уж точно не станет этим заниматься, а если я возьму с собой Ласло и стану с ним советоваться, он нарочно выберет, что попроще и подешевле. Он же такой скромный!»

Мысль о предстоящих покупках заставила задуматься и о деньгах, поэтому Илона обрадовалась, когда родители пригласили её с мужем к себе, чтобы завершить передачу приданого, которое по настоянию Матьяша составило всё же двадцать тысяч золотых, а не десять.

И опять Илона поймала себя на том, что иначе стала смотреть на многие обстоятельства — она без всякого смущения посетила дом, когда-то принадлежавший дяде Михаю, а теперь ставший отцовским. Она уже не чувствовала себя здесь лишней и почти не вспоминала, что где-то в дальних комнатах сидит женщина, отцова любовница, которая раньше называлась домоправительницей. Раньше это представлялось ужасным и несправедливым по отношению к матери, а сейчас стало почти забавно, ведь отец, мать и любовница сейчас уживались под одной крышей, а расстановка сил изменилась.

Главной в доме сделалась мать. Она, как и обещала, отложила свой отъезд из Буды, по крайней мере, до сентября, а отец, который с недавних пор постоянно слышал от неё упрёки в мягкотелости, совсем присмирел. Он постоянно оглядывался на супругу перед тем, как что-нибудь сказать, и, наверное, даже комнату бывшей домоправительницы посещал тайком, чтобы не вызвать гнева жены и новых упрёков: «Мало того, что из-за тебя нашу девочку заставили выйти замуж за изверга, так ты ещё и позоришь меня в нашем собственном доме!»

Когда Илона, опираясь на руку Ладислава Дракулы, вылезла из крытых носилок, а затем взошла на крыльцо, то поняла — именно мать станет задавать тон предстоящей встрече.

Ошват Силадьи и его супруга Агота ждали свою дочь и зятя в дверях, но уподобились каменным статуям. Лишь тогда, когда Илона оказалась с родителями лицом к лицу, мать уже не могла оставаться холодной, поэтому улыбнулась и раскрыла объятия, а отец, увидев это, тоже улыбнулся. Правда, улыбка предназначалась только дочери. Зятя будто и не заметили, так что Илоне пришлось оглянуться на мужа, а затем, снова повернувшись к родителям, сказать:

— Я очень рада, что вы пригласили нас обоих. По правде говоря, я опасалась, что вы станете приглашать нас порознь, а не как супружескую чету.

Агота сдержанно улыбнулась Ладиславу Дракуле, тот почтительно поклонился ей, и только тогда отец Илоны решился выдавить из себя:

— Добро пожаловать, Ладислав. Я вижу, что наша дочь довольна. Значит, из тебя получился достойный муж для неё. Ну, что ж, хорошо. Надеюсь, ты и дальше не разочаруешь нас.

Мать Илоны бросила в сторону своего супруга недовольный взгляд, означавший что-то вроде: «Не слишком ли ты торопишься?» — после чего Ошват сразу замолчал, а его лицо опять сделалось непроницаемым.

Илона хотела бы объяснить матери, что не считает свой брак таким уж тяжким бременем, и что нет причины винить отца. Но тогда мать успокоилась бы, и родители перестали бы жить вместе, а Илоне этого почему-то не хотелось, хоть она и понимала, что они уже никогда не сойдутся и не станут такой парой, которой являлись ещё десять лет назад.

К счастью, никто пока не расспрашивал Дракулову супругу о том, как она живёт, поэтому Илона не стала говорить о своём браке. Она, снова опершись на руку мужа, прошла вслед за родителями в одну из комнат, где все расселись в резных креслах.

— Нет ли каких новостей о будущем крестовом походе? — вежливо спросил Ладислав Дракула у своего тестя. Наверное, не хотел сразу начинать разговор о деньгах. Да и вопрос о будущей войне не был праздным.

Ошват, взглядом испросив одобрение своей строгой супруги, начал неторопливо рассказывать, но Илона не услышала отцовского рассказа, потому что ей пришлось уйти вслед за матерью в другую комнату.

— Пойдём, доченька, — произнесла Агота, — я хочу тебе кое-что показать.

Однако это был лишь предлог, потому что мать, уведя дочь в уединённое место, тут же спросила с тревогой:

— Илона, ты, в самом деле, довольна? Он... не обижает тебя? Если да, то скажи сейчас.

— Всё хорошо, — улыбнулась супруга Дракулы. — Лучше, чем я ожидала. Всё именно так, как говорила тётя Эржебет. В супружеской жизни он настойчив, но требует лишь полагающееся ему по праву, а сверх того не требует.

— Ты уверена? — серьёзно продолжала мать. — Не думай, что мы с отцом не сможем вмешаться и прекратить это.

— Матушка, я уверена, — так же серьёзно ответила Илона, потому что стремилась избежать как раз того, чтобы родители вмешивались. Впервые она почувствовала себя самостоятельной. Впервые она жила не с родителями и не с родителями мужа, а отдельно, то есть сама вела хозяйство и сама беспокоилась о том, чтобы между ней и её супругом сохранялся мир. Но стоило только начать жаловаться, как всё вернулось бы к тому, от чего ушло.

Если в первые дни после свадьбы новая непривычная жизнь пугала Илону, то теперь всё больше привлекала. «Я справлюсь. Справлюсь, — повторяла себе супруга Дракулы. — Даже с таким мужем я как-нибудь уживусь, а отказаться всегда успею».

— Как бы там ни было, — меж тем говорила мать, — мы с отцом решили принять меры предосторожности в отношении твоего приданого. Отец дал распоряжение казначею, чтобы выделил из наших семейных сбережений двадцать тысяч, но получить эти деньги сможешь только ты. И не сразу всю сумму, а частями. Так мы будем уверены, что твой муж ничего не растратит.

— А мой муж как на это посмотрит? — засомневалась Илона.

— Он уже согласен, — ответила мать. — Это обсуждалось ещё до свадьбы и записано в брачном договоре. Мы не посвящали тебя в такие дела, потому что не были уверены, дойдёт ли дело до передачи приданого, но раз ты говоришь, что твой муж обращается с тобой хорошо, значит, пора.

Мать и дочь вернулись в комнату, где вели разговор мужчины, а через некоторое время все вчетвером отправились пешком на Еврейскую улицу, ведь именно там жил «казначей».

Ошват Силадьи, как и большинство венгерских вельмож, хранил свои деньги не в собственных подвалах, а в сундуках у евреев-ростовщиков, чтобы деньги приносили доход. В столице Венгерского королевства евреи жили на особой улице, которая так и называлась — Еврейская, а знатные и уважаемые представители венгерских фамилий посещали это место довольно часто, ведь знати постоянно требовалось золото.

Доверял свои деньги евреям даже Матьяш. Именно поэтому должность главного сборщика налогов в королевстве занимал еврей, а раз уж Его Величество имел дела с этим народом, то и Илоне нечего было стыдиться: «Никто не подумает обо мне плохо, даже если я стану ходить сюда одна».

Еврейская улица ничем не отличалась от других улиц в Верхней Буде. Те же двухэтажные каменные дома с крепкими воротами. Та же булыжная мостовая. Но именно здесь чаще всего попадались люди в особенных шляпах. Казалось, что на головы этих прохожих надеты воронки для разливания масла по бутылкам. Вот такой формы были еврейские шляпы, а сами обладатели этих уборов выглядели вполне обычно, то есть почти не отличались от венгров, и лишь иногда попадались такие лица, в которых явно проглядывало что-то восточное.

Впрочем, Илоне порой казалось, что и в лице Ладислава-младшего есть что-то восточное, а ведь он принадлежал совсем к другому народу. Вот почему такие черты не вызывали у неё страха.

Конечно, супруга Дракулы не раз слышала, что все евреи — мошенники, но ведь у Матьяша главным казначеем стал еврей, пусть и принявший христианство. «Кузен слишком умён, чтобы отдать государственные доходы в руки мошенника», — напомнила себе Илона и потому решила, что отцовского казначея тоже не следует сходу подозревать в обмане.

Меж тем слуги, сопровождавшие её отца, постучали в ворота одного из домов. В воротах тут же открылась широкая калитка, и двое кудрявых юношей, хоть и без шляп, но явно из израильского племени, проводили гостей в дом.

Дом оказался тесный. Двор там был маленький, как колодец, так что Илона едва смогла разглядеть кусочек неба между деревянными балконами, на одном из которых собрались четыре или пять женщин. Прячась в тени, женщины разглядывали посетителей.

Меж тем двое молодых евреев проводили Илону, её родителей и мужа в комнату, обставленную дорогими, но явно подержанными вещами. В глаза бросались потёртости на пёстром ковре и царапинки на дубовом столе, а у кресел, расставленных вокруг стола, подлокотники были прямо-таки до блеска отполированы ладонями и локтями многочисленных посетителей.

Казначей, весьма старый человек, тоже появился перед гостями без шляпы, но его крючковатый нос и кучерявая борода говорили сами за себя.

После того, как этот старик не менее трёх раз поклонился всем пришедшим, Ошват Силадьи указал на Илону:

— Это моя дочь, о которой я тебе рассказывал.

— Ещё раз позвольте поприветствовать вас, госпожа, — принялся кивать старый еврей.

Для Илоны всё происходящее было ново. Она ещё никогда не посещала дом ростовщика и не знала, как и что тут происходит. Поначалу ей даже казалось, что сейчас придётся спуститься в подвал и посмотреть на сундук, полный золота, ведь двадцать тысяч должны занимать много места. Однако никуда спускаться не пригласили.

Вместо этого Илоне предложили сесть в одно из кресел с отполированными подлокотниками, и такое же предложение получили её родители и муж, а старый еврей оставался на ногах и начал объяснять, как меняется порядок получения денег в зависимости от суммы. Чем больше денег требуется, тем дольше следовало ждать, чтобы их получить.

Супруга Дракулы поняла также то, что двадцать тысяч приданого отданы в рост, и она станет получать проценты так же, как её отец получает со своих денег. Еврей, кланяясь через каждые несколько слов, показал ей тетрадь, сейчас почти чистую, где всё будет записываться.

Илона рассеянно взглянула на чистые страницы, а затем её спросили, хочет ли «молодая госпожа» взять сколько-нибудь денег сейчас. Несмотря на то, что вопрос был ожидаемый, она смутилась и, чуть наклонившись к мужу из своего кресла, спросила полушёпотом:

— Сколько мне взять?

Полушёпот был прекрасно слышен всем в комнате, поэтому можно было говорить и в полный голос, но Илона почему-то стеснялась.

— Бери, сколько хочешь, — ответил Ладислав Дракула, то есть получалось, что ему самому ничего не нужно.

«А вот мне нужно много», — подумала Илона, ведь за минувшие дни она уже успела вникнуть в хозяйственные дела и подсчитать семейные расходы.

К примеру, выяснилось, что Матьяш, обустроив для новобрачных дом в Пеште, не только озаботился нанять слуг, но и заплатил слугам жалование на месяц вперёд, однако в дальнейшем новоявленная супружеская чета должна была нести расходы сама.

Илона уже вычислила, сколько это, сразу поняв, что выгадать тут не получится: «Платить меньше, чем назначил Матьяш, нельзя. Иначе слуги уйдут к другим хозяевам или станут менее старательны». И точно так же она подсчитала, во сколько приблизительно обходится покупка припасов для кухни, а ещё — корм для лошадей и другие мелочи. А ещё пришлось предусмотреть расходы на Ладислава-младшего.

При этом Илона подозревала, что казначей станет докладывать её родителям, сколько она берёт денег, и как часто. Становиться предметом слежки совсем не хотелось, поэтому следовало сейчас взять побольше золота, чтобы в следующий раз явиться нескоро.

— Мы возьмём триста золотых, — произнесла Илона и даже не сразу сообразила, что произнесла «мы» вместо «я», пусть казначей и получил чёткое распоряжение от её родителей: деньги должны выдаваться ей, а не её мужу.

Да, несмотря ни на что Илона считала своё приданое общим семейным имуществом, поэтому по возвращении домой, в Пешт снова предложила Ладиславу Дракуле взять сколько-нибудь, но тот отказался. Почему?

Через несколько дней Илону пригласила в гости тётя Эржебет — одну, без мужа, что вполне ясно указывало на причину приглашения. Как и ожидала Илона, тётя начала расспрашивать о Ладиславе Дракуле так же, как делала мать, но вопросы оказались немного иными. Матушку Его Величества заботило не счастье племянницы, а то, послужит ли заключённый брак интересам венгерской короны.

— Ну, расскажи мне, как ты живёшь, моя девочка, — произнесла Эржебет, отослав своих придворных дам из комнаты и жестом предлагая гостье сесть в кресло напротив.

Под взглядом тётки Илона почувствовала себя неуютно, хотя Эржебет говорила ласково.

— Вы были совершенно правы, тётушка, — ответила племянница и, несмотря на смущение, всё же не опускала взгляд: — Если я добросовестно выполняю супружеские обязанности, мой муж не сердится.

— Значит, иногда ты всё же уклоняешься, — лукаво улыбнулась Эржебет.

— Тётушка, иногда он уговаривает меня нарушить пост, — призналась Илона, — а я не могу. А даже если нет поста, то... не могу же я делать, что он просит, по три раза на дню. Это очень утомительно.

— То есть ты недовольна? — Эржебет перестала улыбаться.

— Нет, я довольна, — поспешно возразила Илона, ведь иначе получилось бы, что матери она сказала одно, а тёте — совсем другое.

— Довольна? — с сомнением переспросила матушка Его Величества.

— Да, — кивнула племянница, — мой муж обращается со мной хорошо, а мои жалобы на усталость... Как видно, такой уж у меня характер. Я всегда о чём-нибудь печалюсь и всегда о чём-нибудь сожалею. Или мне только кажется, что я сожалею. Простите меня, тётушка. Сама не знаю, что говорю. У меня всё благополучно. Мне не на что жаловаться.

С этими словами Илона улыбнулась, поэтому тётя улыбнулась тоже.

— А муж-то твой доволен? Как тебе кажется? — полушутливым тоном спросила Эржебет.

— Он доволен, когда получает, что хочет. То есть по большей части — да, — ответила племянница.

— Наверное, он и про моего сына говорит с благодарностью, — непринуждённо продолжала тётя. — Как же иначе, если именно мой сын устроил вашу свадьбу!

Илона на мгновение задумалась и вдруг вспомнила тот разговор, который произошёл между её мужем и пасынком в самый первый день, когда пасынок только явился в дом. Слова Ладислава Дракулы никак не получалось назвать проявлением благодарности, но доносить об этом Илона не хотела. Да, вышел бы именно донос!

Увы, она не умела хорошо врать, поэтому от внимания матери Его Величества, конечно, не ускользнула тень сомнения, промелькнувшая на лице племянницы. Эржебет снова перестала улыбаться, а Илона, увидев это, смутилась больше прежнего и всё-таки опустила взгляд.

— Так что же? — серьёзно спросила мать Его Величества. — Что твой муж говорит о моём сыне? Чем ты так смущена?

Илона, которая совсем было растерялась, вдруг подумала, что дело ещё можно поправить. Она смело подняла глаза на тётю и произнесла:

— Верно ли я понимаю, тётушка, что вы просите меня доносить на моего мужа, если он скажет что-то не то? Если да, то я смущена. Очень смущена. Мне представлялось, что моя свадьба должна послужить укреплению мира и дружбы. Так говорил Его Величество. Неужели, всё иначе? Неужели, я должна не укреплять мир, а следить за своим супругом?

— Разумеется, речь не о слежке, — спокойно возразила тётя, — но ты ведь помнишь о том, кем являешься? Ты принадлежишь к семье Силадьи и ты — родственница короля, поэтому если заметишь, что твоей семье что-то угрожает, твой долг — предупредить об этом. Я говорила тебе это и прежде, — строго добавила матушка Его Величества: — Если ты забудешь о том, кто ты, то уронишь свою честь. Ты ведь не забыла?

— Нет, не забыла, — пробормотала Илона.

— Вот и хорошо, — Эржебет милостиво улыбнулась, а Илона теперь подумала, что если бы Матьяш хотел следить за Ладиславом Дракулой, то делал бы это при помощи нанятых слуг. Ведь неспроста же король нанял слуг для новой супружеской четы!

«Среди слуг наверняка есть доносчик», — сообразила Илона, однако при том разговоре, когда Ладислав-старший и Ладислав-младший обсуждали короля, никто из слуг не присутствовал.

Супруга Дракулы успокоилась и с улыбкой сказала:

— Знаете, тётушка, я ещё плоховато знаю своего мужа, но полагаю, что он не дурак. Если бы мой муж испытывал недовольство по отношению к Его Величеству, то не стал бы говорить об этом мне, двоюродной сестре Его Величества. Я вижу то, что видят все. Ладислав Дракула хочет отблагодарить Его Величество верной службой, и поэтому спрашивал у моего отца про будущий крестовый поход.

Эржебет засмеялась:

— Очень хорошо. Вот такого ответа я от тебя и ждала, моя девочка. Сразу видно, на чьей ты стороне.

Супруга Дракулы снова улыбнулась, но улыбка вышла немного фальшивой. Илона и сама уже не понимала, на чьей стороне находится. Ладислав Дракула всецело дал понять, что хотел бы считать свою супругу частью своей семьи, и что брак — не формальность, а Эржебет меж тем говорила совсем другое. «Как бы там ни было, но доносить на своего мужа я не стану, — решила Илона. — Будь он в десять раз хуже, чем есть, всё равно бы не стала. Я не для этого выходила замуж».

На протяжении всего пути обратно в Пешт она, сидя в носилках, думала о том, что ввязалась в совсем не женское дело — в политику. Матьяш говорил, что нужно будет просто выйти замуж, но Илона видела, как слова кузена всё больше расходятся с делом. Теперь оказалось, что супруге Дракулы придётся думать над каждым словом прежде, чем что-то сказать, ведь почти всякое слово могло иметь серьёзные последствия для её мужа, а значит — и для неё самой.

Увы, муж вёл себя глупо, поскольку позволял себе в присутствии жены говорить о Матьяше без восторга. Илона предпочла бы, чтобы он, в самом деле, был умнее, но понимала, что эта глупость — следствие того, что сердце у Дракулы не каменное. Он был благодарен жене, согласившейся на брак, и доверял ей, поэтому невольно делал своей соучастницей. «Ах, зачем мне эти его чувства!» — думала Илона, но в глубине души была тронута и даже рада, что так вышло, ведь муж доверил ей не только собственную судьбу, но и судьбу своего сына. «Мне нельзя обмануть их доверие. Это грех, — говорила себе жена Дракулы. — Значит, я должна стремиться помирить моего мужа с моим кузеном, ведь это единственный способ угодить сразу всем. Но получится ли?»

Именно в тот день, возвращаясь в Пешт, Илона впервые задумалась, почему её муж, несмотря на все полученные милости, недоволен Матьяшем. Казалось бы, следовало радоваться и благодарить, но Дракула был благодарен лишь своей жене, а вовсе не Матьяшу, который их познакомил и поженил. Дракула как будто подозревал во всём происходящем какой-то подвох. А ведь и Маргит когда-то говорила, что неожиданная перемена Матьяша в отношении к крестовому походу выглядит весьма странной.

Его Величество уверял, что, заполучив такого военачальника как Дракула, сможет нагнать страх на турков. Но насколько искренни были эти слова? Может, король задумал некую хитрую игру, а Дракула должен был стать в этой игре если не пешкой, то офицером?

Илона оставалась погружённой в эти мысли и тогда, когда оказалась во дворе собственного дома. Выбираясь из крытых носилок, она даже не сразу поняла, что человек, который протягивает ей руку, чтобы помочь, это её муж. Тот встречал жену и искренне радовался, что она вернулась.

Вот они вошли в дом, молча поднялись наверх, причём Дракула последовал за супругой даже в её спальню, явно надеясь на что-то. «Я устала, а мне ещё и мужа ублажать?» — с некоторым неудовольствием подумала Илона, но продолжала молчать.

— Как поживает почтенная Эржебет? — меж тем спросил Дракула, и вопрос прозвучал очень простодушно.

Лучше бы муж спросил иначе, как-нибудь с подковыркой. Это означало бы, что он понимает, насколько серьёзные последствия мог бы иметь разговор тёти с племянницей, но Дракула будто не понимал.

Вот почему Илоне подумалось: «Перевалил на меня заботу о себе. Как взрослый ребёнок! Я думала, что усыновляю только Ладислава-младшего, а усыновила и Ладислава-старшего тоже. Забочусь о нём больше, чем он сам заботится о себе».

— С ней всё хорошо. Она о тебе спрашивала, — с некоторым раздражением ответила Илона.

— Спрашивала? — эхом отозвался муж.

— Да, ей хотелось знать, благодарен ли ты Матьяшу за брак со мной.

— Я благодарен. Как может быть иначе, — улыбнулся Ладислав Дракула, приобняв жену за талию и целуя в угол рта.

— А недавно ты говорил другое, — всё так же раздражённо произнесла Илона, но не в полный голос, чтобы слуги не слышали. — Ты утверждал, что мой кузен был к тебе несправедлив, не ценил правду и наказал тебя за то, что ты говорил её. Ты, наверное, думал, что даже наш брак, устроенный Матьяшем, не восполнит ущерба, тебе причинённого.

Даже такие слова Дракулу не насторожили:

— И ты сказала об этом тёте? — непринуждённо осведомился он.

— Нет, я сказала, что ты благодарен.

— Ничего иного я и не ждал, — Дракула крепче притиснул жену к себе, отодвинул ткань полупрозрачной накидки, прикрывавшей плечи, поцеловал в ключицу. — Моя милая, умная супруга...

Илона, сама не зная, почему, принялась вырываться:

— Пусти. Пожалуйста, пусти.

— Но ведь день сегодня непостный.

— Я устала, разъезжая по гостям. Прошу тебя. Пусти.

Муж исполнил просьбу и вот теперь насторожился:

— Я тебя совсем не пойму, — сказал он. — Вот ты заботишься обо мне, но не хочешь, чтобы я выразил тебе благодарность. Ты говорила, что я понравился тебе. Так почему же ты кривишься так, будто тебя выдали за меня силой?

— Я просто устала, — вздохнула Илона. — Пожалуйста, уходи.

Эта просьба тоже была исполнена.

Как только скажешь во всеуслышание, что всё хорошо, сразу всё становится плохо. Стоит только сказать всем, что муж доволен, как он сразу становится недоволен.

С того дня, как Илона побывала у тёти и решила, что не станет доносить на своего супруга, он начал хмуриться и задавал вопросы, которых прежде не было:

— Почему ты так холодна со мной? Раньше я думал, это от скромности, но ведь уже две недели прошло. Пора бы привыкнуть и перестать смущаться. Хватит.

— Я веду себя так, как положено, — отвечала Илона. — Ты взял в жёны католичку. Может, в Валахии женщины ведут себя по-другому, но здесь, в католической стране — именно так.

Дракула почему-то не верил. И стал вести себя иначе. Если раньше он, целуя жену, забывался в своих чувствах, то теперь всё больше приглядывался к супруге: поцелует и смотрит, довольна ли та. То и дело спрашивал:

— Тебе так нравится? А так?

Илона честно сказала мужу, что колючая щетина на его скулах и подбородке царапает ей кожу. Он начал бриться с вечера, но это мало чему помогло. Жена Дракулы по-прежнему хотела вывернуться из его объятий и делала над собой усилие, чтобы не выворачиваться, и даже когда допускала мужа к себе, на её лице порой мелькало выражение: «Оставь меня в покое». Конечно, он старалась улыбаться, а улыбка получалась фальшивой, откровенно фальшивой.

Жена Ладислава Дракулы прекрасно понимала, что муж от неё хочет — хочет видеть, что приятен ей именно как мужчина. Но потакать этому мужскому тщеславию Илона не могла. Да и следовало ли? «Этот человек как будто забыл, что у нас договорной брак, — рассуждала она. — Ну, да, в первую ночь я сказала, что вышла замуж потому, что жених мне понравился. Но я вынуждена была это сказать. А теперь я вынуждена изображать женщину, которой нравится быть с ним в постели? Нет, не стану. Всему есть предел. Я не обещала, что буду радоваться постельным утехам. Обещала лишь, что буду выполнять супружеский долг. А когда я говорила, что мне понравился человек, изображённый на портрете, то имела в виду совсем не постель. Я имела в виду, что без неприязни смогу жить с ним под одной крышей, говорить с ним».

Несмотря на всё своё недовольство постоянными приставаниями и неудобными вопросами, Илона отнюдь не хотела жить отдельно от мужа, то есть разъехаться. «Во-первых, не всё так плохо, чтобы невозможно было терпеть, — повторяла она себе, — а во-вторых, как же Ласло? Кто станет о нём заботиться? Ведь Ласло тогда станет жить с отцом».

Именно эта мысль чаще всего помогала Илоне исполнять супружеский долг — исполнение долга было своеобразной платой за право заботиться о пасынке, а заботиться очень хотелось. «Почти тринадцать лет он жил под присмотром одних только монахов. Без матери. Ах, бедный мальчик!» — часто говорила себе новоявленная мачеха и, наверное, поэтому очень скоро стала называть Ладислава-младшего даже не Ласло, а «мальчик мой».

Она говорила так не только мысленно, но и вслух, однако вслух произносила это обращение шутливым тоном. Увы, пасынок был уже давно не мальчик, а разница в возрасте между ним и мачехой составляла едва ли десять лет. Никто не принял бы Илону за мать Ладислава-младшего, разве что — за старшую сестру. И всё же Илона хотела называться его мачехой, а пасынок совсем не противился, и в свою очередь стал шутливо называть её «матушка». По всему было видно, что ему нравится произносить это слово. За минувшие годы он произносил его слишком редко, а теперь будто навёрстывал упущенное.

У Илоны никогда не было детей, и лишь сейчас она получила возможность дать выход материнским чувствам, а Ладислав-младший, Ласло, почти всё время рос без матери и тосковал без материнской заботы, пусть и не признавался в этом. Так два человека нашли друг друга и обрели друг в друге то, что каждый из них искал.

Пусть Ладислав-старший и утверждал, что его сын уже взрослый и в материнской опеке не нуждается, но Илона чувствовала другое — юноша нуждался в матери. Всякий человек нуждается в том, чтобы произнести слова «мама» или «матушка» достаточное количество раз. А пасынок в течение девятнадцати прожитых лет произносил эти слова вовсе не так часто, как хотел. Когда он воспитывался при дворе епископа Надьварадского, то просто не мог найти применение словам, обращённым к женщине. Там не было женщин. Никаких.

То, что Ласло воспитывался как в монастыре, проявлялось очень явственно. Юноша с робостью смотрел на всех женщин без исключения. В том числе и на служанок в доме. Говорил с ними мало и опускал глаза, как делал бы монах. Даже перед мачехой он робел, но победить робость помогало то, что все разговоры с ней велись как будто понарошку. Мачеха и пасынок говорили друг с другом так, будто всё — лишь игра. Но играли они увлечённо, с радостью.

Илона не могла вспомнить без улыбки, как Ладислав-младший, стоя на табуреточке, и вытянув руки в стороны, сказал:

— Матушка, я сейчас похож на огородное пугало.

Увы, именно так следовало стоять, чтобы портной, приглашённый в дом, мог снять мерку. Когда «мальчик» сравнивал себя с пугалом, портной как раз обмерял длину рук, поэтому Илона ответила:

— Ничего-ничего. Немного побудешь пугалом, чтобы после выглядеть, как подобает. Не то вконец обносишься и что тогда? Вот ты сам называешь себя пугалом. А не боишься, что пугалом тебя назовут другие?

Меж тем портной закончил обмер и на чёрной дощечке, которую он оставил на столе, появилась ещё одна, последняя, цифра, начерченная мелом.

— Итак, сколько нам понадобится полотна? — со всей возможной серьёзностью спросила Илона.

— Мальчик-то совсем взрослый, — задумчиво проговорил портной. — Я-то думал, ему меньше лет, когда вы первый раз сказали, что придётся на «мальчика» шить. Пятьдесят пять локтей никак не хватит.

— А сколько нужно? — всё так же спокойно спросила Илона.

— Семьдесят, — ответил портной.

— Семьдесят локтей полотна, чтобы сшить двенадцать сорочек? Вы с ума сошли! — мачехе было совсем не жалко потратиться на пасынка, но и дурой выглядеть не хотелось, пусть даже из всех присутствующих только сам портной и его помощник решили бы, что она дура.

Пасынок ничего не понимал в портняжном искусстве. Муж, который сидел в дальнем углу комнаты и лениво наблюдал за происходящим, тоже не разбирался в этих делах.

— Госпожа, я могу пошить и из меньшего количества, но сорочки будут куцые, — возразил портной.

При упоминании о куцых рубашках Илоне вдруг почему-то вспомнилась история про крестьянку с отрубленными руками и про предупреждение Маргит: «Он тебе тоже руки отрубит».

Помнится, Илона тогда ответила сестре, что бояться нечего, но теперь вдруг испугалась, и весёлое настроение исчезло. Жена Дракулы покосилась на мужа, который, кажется, даже не заметил, что происходит. И, тем не менее, свою правоту следовало отстаивать.

— Ты пражскими локтями считаешь? — строго спросила Илона у портного.

— Нет, венскими[10], госпожа.

Ну, это уже была откровенная наглость! Вдруг вспомнились слова матери: «Слуги вертят тобой и крутят, как хотят». А теперь крутил и портной! Пришёл в богатый дом и, поняв, что у хозяйки мягкий характер, начал требовать.

— Да куда же столько? — Илона от возмущения с трудом подбирала слова. — На одну сорочку нужно всего-то пять локтей! По одному на каждый рукав. По одному на переднюю и заднюю часть. И по одному на отделку.

— Мальчик-то больно взрослый, — повторил портной свои недавние слова.

— Ну, и что? — не унималась Илона. — Мой мальчик — не великан. Я видела, что ты мелом пишешь. По твоим расчётам ему на двенадцать сорочек хватит шестьдесят локтей. Ты просто хочешь себе полотна оставить ещё на две сорочки, в дополненье к той плате, что тебе обещана. Мошенник!

Ладислав Дракула, услышав о мошенничестве, встрепенулся, спросил из своего угла:

— Что? Кто-то вздумал хитрить?

— Да! — выпалила Илона. — Я ещё посмотрю, давать ли ему заказ, а то договоримся мы на шестьдесят локтей, а он себе всё равно полотна отрежет, и рубашки получатся короткие.

— А шестьдесят, в самом деле, хватит? — продолжал спрашивать муж.

— Руку даю на отсечение! — опять выпалила Илона и осеклась, осознав смысл собственных слов. Она вовсе не хотела допускать отсечение даже одной своей руки.

А вот Дракула, кажется, так ничего и не понял:

— Ну, а что ж ты робеешь? — улыбнулся он. — Воюй с этим мошенником дальше.

— А если он плохо сошьёт, ты меня ругать станешь? — Илона помялась. — Как ту женщину...

— Кого?

— Ту, которая шила мужу короткие рубашки.

Дракула, наконец, понял, но вопрос в его взгляде остался: «Ты шутишь или нет, моя супруга?»

Илона и сама не знала, шутит ли, но тут услышала, как Ласло, сойдя с табуреточки, тихо засмеялся. Вслед за Ласло засмеялся и его отец, а точнее захохотал:

— Если я и проучу тебя, моя милая, то тем же способом, как проучил ту женщину. Так, как я рассказывал тебе ещё до свадьбы. Основательно проучу, и пусть у тебя после этого родится мальчик.

Илона почувствовала, что краснеет, но сейчас не имело смысла укорять мужа, который, нисколько не смущаясь, отпускал такие непристойные шутки, да ещё при посторонних.

Дракула продолжал смеяться, а Илона, снова напустив на себя строгий вид, обратилась к портному:

— Сойдёмся на шестидесяти пяти локтях. Денег получишь, сколько обещано. Годится?

— Да, госпожа, — портной поклонился, и в этом поклоне, кажется, проявилось неподдельное уважение.

Илона осталась довольна условиями сделки, но решила ещё побыть строгой:

— Если рубашки окажутся коротки, станешь за свой счёт их перешивать. И не отвертишься.

Для убедительности она хотела напомнить: «Я — двоюродная сестра короля», — но вдруг подумала, что более действенными окажутся другие слова:

— Ты помнишь, кто мой муж? Тот самый Дракула. Ты шьёшь рубашки для его сына, и если что-то окажется не так... — жена Дракулы погрозила пальцем.

Портной, пока обмерял её пасынка, наверное, позабыл, в чей дом явился, иначе не пытался бы выторговать себе лишнее, а теперь, вспомнив, с кем пришлось иметь дело, смутился. Этого портного не в первый раз приглашали в богатые дома, так что он, конечно, отвык робеть перед высокопоставленными особами и смело завышал расходы на пошив, но жульничать с семьёй Дракулы могло выйти себе дороже:

— Я всё сделаю, как нужно, госпожа, — это прозвучало даже робко.

Когда «жулик» вышел из комнаты, муж Илоны, по-прежнему весёлый, заметил:

— Я слышал, что моим именем пугают детей. Но чтобы пугали портных? Такое впервые, — а Илона меж тем смотрела на Ласло:

— Ну, вот. Рубашки, считай, есть. А кафтаны шить мы пригласим другого портного. Так быстрее.

— Матушка, я могу подождать, — ответил пасынок.

— Нет, это ни к чему. Ты должен выглядеть, как подобает твоему положению, и чем скорее получишь новую одежду, тем лучше, — мягко возразила Илона.

Она принялась рассуждать о том, что подобает носить юноше из хорошей семьи, так и не ответив на шутку мужа, а когда, наконец, посмотрела на него, тот уже не веселился. Дракула смотрел странным взглядом, будто укорял: «Я успел подумать, что ты теперь более расположена ко мне, раз стала со мной шутить. Но нет, ты опять прежняя и уделяешь больше внимания моему сыну, чем мне».

III

Ладислав Дракула с каждым днём всё больше походил на капризного ребёнка, который хочет, чтобы всё внимание доставалось ему и никому другому. Если он слышал, что его жена и сын ведут разговор, то обязательно вмешивался, стремился вставить хоть пару слов. Если же Дракула сам заговаривал с супругой, то не терпел вмешательства. И ладно бы говорил о чём-нибудь важном! Но нет — речь почти всегда шла о пустяках.

Муж расспрашивал жену про её ранние годы в Эрдели. Ладиславу Дракуле почему-то очень важно было знать, нравилось ли Илоне посещать праздники, которые устраивались в городке рядом с замком, и ходила ли она по весне собирать первоцветы.

Когда Илона сказала, что танцы на городских праздниках в отличие от придворных танцев ей нравились, потому что движения были проще, а музыка — веселее, мужа это привело в восторг. А вот когда она сказала, что первоцветов не собирала, потому что мать не разрешала ей ходить в лес, муж огорчился.

Казалось, он пытался увидеть в своей супруге некую другую женщину, которую знал когда-то. А может, Илоне это и впрямь казалось, ведь она тоже поначалу пыталась сравнивать нового мужа с Вацлавом и огорчилась, обнаружив, что сходства совсем нет. Вацлав был очень мягким человеком. И не только по характеру. Даже усы у него отличались мягкостью. А Дракула оказался жёстким и колючим во всех смыслах: щетина колючая, а усы — как щётка.

Илона втайне от своего супруга посоветовалась с брадобреем — можно ли что-то сделать? Тот сказал, что можно попробовать изменить форму усов и зачёсывать волоски не вниз, а больше в стороны, ведь чем длиннее отрастает волос, тем мягче становится.

Тогда Илона начала уговаривать мужа, но объясняла необходимость перемен веяниями моды:

— Конечно, всё это очень глупо, но если не следить за модой, то своим человеком при дворе не станешь. На тебя будут косо смотреть. Все решат, что ты не хочешь видеть того, что происходит вокруг, и не хочешь считаться с этим. А ведь так обычно ведут себя глубокие старики, которые живут прошлым и не понимают нынешних событий. При дворе над такими людьми втайне посмеиваются.

— Я немолод, это верно, — усмехнулся Дракула. — А стареющий Дракула — это, должно быть, и впрямь забавно.

— Но ты не стар, — возразила Илона. — А Матьяш полагает, что ты принесёшь большую пользу христианам в новом крестовом походе. Мой кузен не из тех, кто надевает в новый поход ржавые доспехи. Вот и покажи Матьяшу, что он не зря выбрал тебя для похода.

— Я покажу это, если подстригу усы по-новому? — Дракула смотрел на жену с искренним недоумением.

— Как ни странно, да, — ответила она и в эту минуту вдруг подумала, что нисколько не лжёт. Всё действительно так и есть. О человеке судят по одежде и по тому, как он подстрижен и побрит. Тот, кто одет по-старому и подстрижен по-старому, кажется тенью прошлого. Как же король отдаст настоящих живых воинов под командование тени?

В итоге муж согласился с доводами, но Илоне это не принесло радости. И не только потому, что усы, даже причёсанные по-новому, в итоге остались почти такими же колючими. Просто Илоне сделалось стыдно за своё поведение, ведь она, настаивая на изменении формы усов, заботилась о себе, а не о своём супруге. По большому счёту ей было всё равно, как тот выглядит, но муж-то подумал другое — подумал, что о нём заботятся, и потому согласился последовать совету. Ладислав Дракула счёл это проявлением внимания и даже на время успокоился, перестал вести себя подобно капризному ребёнку. А Илоне было стыдно.

Чтобы хоть как-то облегчить свою совесть, жена Дракулы стала давать мужу и другие советы, заботясь уже о нём, а не о себе — например, порекомендовала посещать купальни, находившиеся близ Пешта, к востоку от города. Там из-под земли били особые ключи, образовавшие озеро, вода в котором оставалась тёплой круглый год:

— Туда ходит вся придворная знать, и там можно завести полезные знакомства, да и вода целебная.

Илона именно в те дни заметила, что по утрам, если утро сырое и прохладное, муж чуть-чуть припадает на левую ногу. «Суставы. У него колено побаливает, — сразу мелькнула мысль. — Мой супруг и впрямь немолод». Вот поэтому показался уместным совет на счёт купален. Говорили, что вода в них хорошо помогает от боли в суставах — может творить чудеса.

Муж снова послушал и снова решил, что это проявление внимания, а особенно уверился в этом, когда в купальнях повстречал Иштвана Батори, видного королевского военачальника, знавшего о будущем крестовом походе чуть больше, чем отец Илоны.

Повстречавшись, Батори и Дракула разговорились, а в итоге в пештском доме появился новый, довольно частый гость.

Впервые появившись на пороге, Батори спросил Илону:

— Как поживаешь, племянница? — потому что на сестре Иштвана когда-то был женат дядя Илоны, Михай.

Однако на этом проявление родственных чувств закончилось. Уже через минуту гость отослал хозяйку дома прочь:

— Вели-ка, чтобы принесли чего-нибудь выпить и закусить, а нам с твоим мужем надо потолковать о делах.

Илона послушно удались и потому ровным счётом ничего не узнала об этих делах, однако её муж явно остался доволен содержанием беседы и сказал после ухода гостя:

— Хорошо, что ты надоумила меня сходить в купальни, моя заботливая супруга.

А ведь Илона сделала это, сама не зная, почему. Наверное, потому что Господь велит помогать тем, кто нуждается в помощи.

В один из дней возле дома появился весьма странный прохожий, издалека чем-то напоминавший петуха. Красный берет алел на тёмной кудрявой голове, будто гребешок. Куртка из красного бархата казалась ярким оперением. Короткий коричневый плащ, колышимый ветром, напоминал о петушином хвосте. А ещё больше сходства с птицей добавляли короткие дутые штаны чёрного цвета, надетые поверх штанов-чулок — хорошо хоть, не красных, а синих.

Странного прохожего заметила Йерне и подозвала Илону глянуть из окна на втором этаже:

— Полюбуйтесь, госпожа! Ходит перед нашим домом туда-сюда уже полчаса, не меньше. Ходит, ждёт чего-то, а в ворота не стучит. Может, спросить его, чего ему тут надо?

— Он ходит именно перед нашим домом, а не перед домом на другой стороне улицы? — засомневалась Илона.

— Перед нашим, госпожа, — уверенно кивнула служанка. — Он на наши окна чаще поглядывает, чем на тот дом. Ума не приложу, что этому щёголю надо. Может, он из грабителей? Выглядывает богатое жильё, которое можно обокрасть.

— Грабитель? — Илона ещё раз присмотрелась к таинственному прохожему и тут поняла, что он — никакой не грабитель. Что за грабитель поедет аж из самой Италии, чтобы обчищать венгерские дома?

Костюм не оставлял сомнений, что его обладатель — итальянец. Если ношение штанов-чулок было среди венгерской знати обычным делом, то дутые верхние штаны никто не носил. Такое носили только приезжие из Рима, Неаполя, Флоренции, Венеции, Генуи. Илона успела насмотреться на таких приезжих при дворе Матьяша, но сама никаких знакомств с этими людьми не завела, поэтому теперь задалась вопросом подобно своей служанке: «Что этот иностранец делает возле нашего дома?»

Меж тем незнакомец в очередной раз прошёлся по улице туда-сюда, а затем, остановившись, задрал голову, но как-то слишком высоко, как будто скользил взглядом не по окнам, а по крыше.

— Да чего он всё вынюхивает? — проворчала Йерне, и тут Илону осенило:

— Он и вправду принюхивался.

— Что? — не поняла служанка, а госпожа, улыбаясь, поспешно объяснила:

— Он принюхивается к запахам с нашей кухни. Мы же скоро будем обедать. Суп почти готов. Гуляш — на подходе. Кажется, я поняла: как только этот человек решит, что обед готов, тогда и постучится к нам в ворота.

— А! Так он надеется за наш счёт набить брюхо! — возмущённо воскликнула служанка. — Пойду спрошу этого дармоеда, зачем явился, и если это какие-нибудь пустяки, скажу, чтоб не шатался тут.

Йерне так поспешно ринулась исполнять своё намерение, что Илона не успела возразить, и поэтому пришлось бежать следом:

— Подожди! Подожди! Нельзя же так сразу. А вдруг мы ошиблись...

Увы, по дороге госпожа потеряла туфлю, и пришлось ненадолго остановиться. Служанка как будто не слышала просьб подождать, а вот госпожа отлично слышала тяжёлую торопливую поступь сначала на лестнице, затем — во дворе, а дальше — в каменном коридоре, ведшем к воротам.

Зная, что Йерне невоздержанна на язык, Илона боялась, что служанка скажет итальянцу что-нибудь, за что после придётся извиняться. Оставалось надеяться, что тот говорит только на своём языке и на латыни, так что грубостей не поймёт.

Увы, оказалось, что незнакомец прекрасно говорит по-венгерски. Уже находясь в коридоре, Илона видела, как торопливая Йерне резко открыла калитку и высунулась на улицу.

— Ей, щёголь! — послышался окрик. — Ты чего ходишь под нашими окнами уже полчаса? Надо чего — так стучись, а нет — так...

— Тысяча извинений, — раздался молодой мужской голос. — Я просто сомневался, здесь ли живёт господин Ладислав Дракула.

— Здесь, — буркнула Йерне. — А что у тебя за дело к нему?

Ответ прозвучал не сразу:

— Дело? М... нет. Я пришёл просто так. Как старый знакомый господина Ладислава.

— Как твоё имя?

— Джулиано Питтори.

— Что-то он ни разу о тебе не упоминал, — Йерне упёрла руки в боки, и как раз в этот момент к калитке подошла Илона, сразу вмешавшись в разговор:

— Добрый день, — произнесла она. — Я — супруга Ладислава Дракулы.

— Госпожа, — итальянец, ловким движением сняв свой «петушиный» берет, изящно поклонился.

По возрасту этот Джулиано был чуть старше, чем Ласло, пасынок Илоны, поэтому, если бы итальянец назвал себя знакомым её пасынка, она поверила бы гораздо охотнее. Тем не менее, гость настаивал — он пришёл к Ладиславу Дракуле.

— До меня дошли слухи, что господин Ладислав женился, — произнёс итальянец, — и я пришел, в том числе, затем, чтобы его поздравить. Но раз уж так сложились обстоятельства, позвольте поздравить сначала вас, госпожа. Будьте счастливы.

«Счастлива с Дракулой?» — мысленно переспросила Илона. А ведь ей не желали счастья даже на свадьбе. Желали здоровья, долгой жизни, желали детей, а вот счастья... Как-то никому в голову не пришло, а этот юноша пожелал счастья, причём пожелал осмысленно, а не так, как иногда говорят, лишь бы что-нибудь сказать. Слова казались настолько удивительными, что невольно подумалось: «Это неуклюжая попытка льстить?» Однако Джулиано казался неглупым и ловким человеком, который неуклюже льстить не станет.

— Странно, что вас не пригласили на свадьбу, — с подозрением произнесла Илона. — На свадьбе было не так много гостей со стороны моего мужа. Если бы вы были на свадьбе, я непременно бы вас увидела.

— Госпожа совершенно права, — итальянец снова поклонился, — меня на свадьбе не было, и вы не могли меня видеть, однако вы видели работу моего учителя. Портрет.

— Портрет? — переспросила Илона, смутно начиная догадываться, какое отношение к её мужу имеет её собеседник.

— Да, — Джулиано скромно улыбнулся. — Мой учитель по заказу Его Величества рисовал портрет господина Ладислава. Когда мой учитель показывал Его Величеству готовую работу, то Его Величество обмолвился, что портрет предназначен для вас, госпожа.

— Ах, вот оно что, — пробормотала Илона, а итальянец, продолжая скромно улыбаться, добавил:

— Портрет делался в Вышеграде, где я и мой учитель стали первыми гостями господина Ладислава за долгое время. Работа над картиной заняла около месяца, и всё это время мы с учителем скрашивали одиночество господина Ладислава разговорами и игрой в шашки, мы каждый день ходили в его покои. Смею надеяться, что господин Ладислав не забыл этого и будет рад увидеть меня снова.

Илона не могла не отметить, что Джулиано выразился предельно вежливо. Он ни разу не сказал, что Ладислав Дракула ещё недавно сидел в тюрьме, но суть происходившего в Вышеграде была передана понятно. «Нет, когда мне пожелали счастья, это была не неуклюжая лесть», — подумала жена Дракулы и решила, что надо пригласить итальянца к обеду.

Муж непритворно обрадовался. Ещё мгновение назад он, сидя в гостиной в резном деревянном кресле, скучал, но как только в комнату вошёл итальянец, Ладислав Дракула улыбнулся и тут же поднялся на ноги:

— А! Мой старый приятель! — произнёс он, разведя руками. — Вот теперь ты вправду мой гость. В Вышеграде ты приходил ко мне независимо от моей воли, а теперь всё иначе. Теперь я волен выгнать тебя, но, конечно, не стану, а наоборот — предложу вина и партию в шашки. Вспомним прежние дни? Или, может, у тебя ко мне дело? Может, денег одолжить хочешь?

Муж, как всегда, говорил прямо, и это граничило с грубостью, но итальянец нисколько не обиделся и даже засмеялся:

— Нет, господин Ладислав, просить денег я не собирался. Гонорар за портрет ещё не истрачен, но от вина и партии в шашки не откажусь, — с этими словами он поклонился и немного церемонно произнёс: — Мне стало известно, что господин Ладислав обрёл свободу и тут же, если можно так выразиться, потерял её, добровольно попав в самый приятный плен из всех, существующих на свете. Как только я узнал, то поспешил сюда — поздравить и с освобождением, и с пленением.

Илона видела, что Джулиано в отличие от её мужа говорит не настолько откровенно. Итальянец был рад тёплой встрече, но явно рассчитывал на большее, пока шёл от ворот в эту комнату. По дороге он, остановясь во дворе, сбавил шаг и будто бы невзначай огляделся по сторонам, а на самом деле — принюхался. Гость хотел оказаться приглашённым на обед, но напрашиваться не решался, а муж Илоны как-то позабыл об обеде. Сытый голодного не поймёт.

Конечно, Джулиано не голодал — иначе это отразилось бы на его лице (голодающие румяными не бывают), но денег от упомянутого гонорара, наверное, осталось немного, и юноша стремился совершать как можно меньше трат.

Пришлось Илоне вмешаться в это дело:

— А может, пригласим гостя к обеду? — спросила она. — Ещё четверть часа, и всё будет готово.

Джулиано отвесил благодарный поклон даже раньше, чем Ладислав Дракула успел кивнуть, выражая согласие с супругой, поэтому Илона подумала: «Голоден», — а её муж, видя воодушевление гостя, с подозрением спросил:

— Тебе точно не нужны деньги? Я охотно одолжу. Главное, чтобы ты после этого не забыл дорогу в мой дом. Мне будет жаль, если ты больше не появишься.

Говоря о деньгах, он, наверное, забыл, что сам сейчас без денег, ведь на Еврейской улице уверял, будто не нуждается, однако Илона уже приготовилась выручить мужа и ни в чём не укорять, поэтому слегка огорчилась, когда итальянец отказался от денег и во второй раз. Своим отказом он не дал ей сделать доброе дело.

Во время обеда, сидя перед дымящейся тарелкой, гость спросил у «хозяйки дома», как ей показался портрет её супруга:

— Удалось ли моему учителю уловить сходство?

Вопрос был самый обычный. Его следовало ожидать, но Илона смутилась. Теперь, в присутствии мужа и пасынка, она стеснялась повторить то, о чём подумала, когда впервые решилась внимательно разглядеть картину. Как же скажешь мужу, что на портрете у него был взгляд обречённого! «Ладислав Дракула решит, что ты согласилась на брак из жалости. А ведь ты уже говорила в первую брачную ночь, что образ на портрете тебе понравился».

Хорошо, что Илона вовремя сообразила, что сейчас её никто прямо об этом не спрашивает — выражая своё мнение о портрете, можно сказать что-то другое. Но что? Она вдруг вспомнила, что плечи на портрете узковаты. И нет даже намёка на мелкие морщины вокруг глаз. Следовало ли говорить об этом?

— Конечно, сходство есть, — наконец, произнесла жена Дракулы. — И я думаю, что художник старался не льстить, когда рисовал лицо. Но зачем было рисовать такое богатое одеяние?

Помнится, в первый раз, глядя на картину, она обратила внимание только на кроваво-красный цвет одежд, но позднее удивилась, что шапка Дракулы украшена невиданным количеством жемчуга. Узник не мог быть так одет.

— Полагаю, что мой учитель хотел изобразить правителя, а не узника, — сказал Джулиано.

— Даже если так, то я, глядя на портрет, знала, что это узник, — уже смелее произнесла Илона. — Я знала это с самого начала. И знала, что заключение было долгим. Поэтому меня не удивила худоба лица. И взгляд... именно такой может быть у узника.

— Именно такой? — переспросил гость.

Илона поняла, что проговорилась, но останавливаться было поздно:

— Да, — сказала она. — Взгляд, обращённый куда-то в прошлое. В будущее так не смотрят. Как будто человек, изображённый на портрете, — Илона намеренно не произнесла «мой муж», — не надеялся обрести свободу.

— А так и было, — вдруг произнёс Ладислав Дракула и весело добавил. — Я хотел получить свободу, но не надеялся на исполнение этого. Я не знал, для чего нужна картина. А если бы знал, то смотрел бы по-другому.

Жена воззрилась на него с некоторым удивлением, а Дракула продолжал, уже обращаясь к ней:

— Я смотрел бы прямо на тебя, на свою будущую невесту, а не в прошлое.

Сейчас он так и смотрел: прямо и даже дерзко, потому что во взгляде была лукавая искорка, которую Илона видела уже много раз. Такой взгляд означал, что муж прямо сейчас предпочёл бы отправиться в спальню. «И тогда я не согласилась бы выйти замуж», — подумала Илона, опуская глаза.

Джулиано, поняв, что беседа грозит перейти в неловкое молчание, тут же перевёл её на прежнюю тему и вкрадчиво спросил:

— Так значит, госпожа полагает, что богатое одеяние на портрете не вполне уместно?

— Возможно, следовало изобразить на портрете ту одежду, которая была на самом деле, — ответила Илона, старательно избегая встречаться взглядом с мужем.

— Вот! — воскликнул Ладислав Дракула, и снова это прозвучало весело. — Джулиано, я тебе то же самое говорил в Вышеграде, когда ты показывал мне портрет. Зачем такое одеяние?

А гость всё выпытывал у хозяйки:

— Может быть, госпожу смущает что-то ещё?

— Нет, портрет вполне удачен, — ответила она и всё же призналась: — Но он мрачный. Поэтому я не решаюсь повесить его в доме. Он хранится у меня, завёрнутый в сукно, а вот повесить его на стену...

— А что если мой учитель нарисует ещё один портрет? — спросил Джулиано. — Новый мрачным не будет. Или можно сделать портрет господина Ладислава вместе с супругой. — Немного помолчав, итальянец улыбнулся немного виновато. — По правде говоря, придя сюда, я надеялся получить не денег в долг, а получить заказ. Просто не решался сразу переходить к делу.

Теперь он говорил откровенно, и получалось, что Ладислав Дракула и этот юноша-итальянец — впрямь приятели, которые весьма хорошо друг друга знают, и потому им не имеет смысла друг другу лгать: обман быстро раскроется.

Однако для Илоны было бы легче дать денег просто так, а не за работу:

— Нет-нет, — произнесла она прежде, чем муж что-нибудь ответит на предложение гостя, — у меня совсем нет времени позировать. Мне надо заниматься домашним хозяйством.

Тратить время на общий портрет не хотелось и по другой причине. Илона не считала себя красавицей и боялась обнаружить, что на взгляд живописца всё ещё хуже. Живописец, которого Джулиано называл «мой учитель», явно имел склонность к тому, чтобы изображать свою очередную модель без прикрас. По крайней мере, лицо.

Илона не хотела увидеть себя беспристрастными глазами этого художника. Когда смотришься в зеркало, и отражение тебе не нравится, всегда можно чуть повернуть голову, улыбнуться, поправить волосы, и лицо как будто меняется, но это всё равно ты. А на портрете так не выйдет. Глядя на «отражение», которое остаётся неподвижным, как ни крутись, ты со всей обречённостью сознаёшь: «Именно такой тебя создал Бог. Что есть, то есть, и ничего не изменишь». А когда художник рисует тебя лучше, чем ты есть, ты говоришь себе: «Это не я».

— Как жаль! — воскликнул Джулиано. — Вдвойне жаль, поскольку я вижу, что госпожа разбирается в живописи, понимает тонкости. Делать портреты тех, кто понимает и сможет оценить работу, мастеру всегда приятно.

— Нет, я позировать не смогу, — повторила Илона.

— А господин Ладислав? — спросил гость без особой надежды.

Ладислав Дракула засмеялся:

— Нет уж, прости. Мне и в прошлый раз еле хватило терпения, чтобы потакать всем причудам твоего учителя. Вот вместе с супругой я бы согласился, но снова оказаться на картине одному... не хочу.

Джулиано просительно посмотрел на Илону, будто говорил: «Сжальтесь. От вашего решения зависит мой с учителем заработок», — но хозяйка жилища лишь покачала головой.

Молодой итальянец, наверное, был достаточно опытным, чтобы понять главную причину отказа Илоны, но не пытался убедить её в том, что на портрете получится весьма миловидная особа. Говорить о достоинствах её внешности, когда муж сидит рядом, за тем же столом, конечно, не следовало.

В то же время гость хотел завоевать расположение не только хозяина дома, но и хозяйки, поэтому принялся нахваливать обед. Когда принесли гуляш, юноша сказал, что во Флоренции, откуда он родом, это готовят иначе, но за годы, прожитые в Венгрии, он успел полюбить и венгерское блюдо:

— То, что вы называете «гуляш», мы называем «спеццатино». Во Флоренции это готовят из цыплёнка, но из говядины — тоже очень вкусно. Я успел заметить, что у каждой хозяйки рецепт свой.

Сходу назвав основные ингредиенты, Джулиано сказал, что в гуляше, который ему подали сейчас, «есть что-то ещё, особая специя». Гость принялся угадывать, и Илоне вдруг почему-то сделалось очень весело, когда она мотала головой и говорила «нет», «снова нет».

На пятый или шестой раз он угадал, но тут же заметив, что Ладислав Дракула, а также Ласло, всё это время молча следивший за ходом беседы, заскучали, сменил тему. Теперь гость обратился к Ласло, которому был представлен перед началом обеда.

Узнав в ходе недолгих расспросов, что «молодой господин», когда воспитывался при дворе епископа Надьварадского, постоянно имел дело с книгами и полюбил их, итальянец заговорил о типографии Андрея Хесса:

— Она находится почти рядом с моим домом и выходит окнами на площадь Девы Марии, рядом с рыбным рынком. Неужели молодой господин там не был? Удивительно! Этот немец, Хесс, вот уже два года как наладил своё дело. Многие ходят туда посмотреть на производство печатных книг и говорят, что это просто чудо. Я понимаю, почему. Ведь на всё королевство типография единственная!

Илона снова подумала о том, что пришло ей в голову ещё в первые минуты знакомства с Джулиано — что по возрасту он больше подходит в приятели для девятнадцатилетнего Ласло, а не для Ладислава Дракулы.

Меж тем выяснилось, что Ласло охотно пошёл бы посмотреть. Он видел печатные книги в королевской библиотеке, поэтому теперь хотел узнать, как же они делаются.

Джулиано любезно вызвался проводить, ведь «всё равно по дороге», а заодно предложил показать юноше всю Буду:

— Я могу показать молодому господину всё, что ни есть интересного во всей округе!

Молодые люди сразу поняли друг друга, да и Илона сразу поняла, что книги, по мнению итальянца, — далеко не самое интересное, что есть в Буде. А самое интересное — женщины.

— Я не могу похвастаться тем, что прожил в Буде всю жизнь, — продолжал Джулиано, — но я прожил там достаточно, чтобы с полным правом утверждать: я знаю, как найти в этом городе отличные развлечения за весьма умеренную цену.

Он выразился тонко, чтобы оставить себе путь к отступлению, если хозяйка начнёт возмущаться наглостью гостя. Увы, трудно угодить всем сразу. Говоришь с хозяйкой дома о гуляше — скучают хозяин и его сын. Говоришь о весёлых красотках — хозяйка может рассердиться.

Понимая всё это, Илона не рассердилась. Может, следовало бы, но она вспомнила, что Ласло слишком скромен даже по её меркам, и это надо исправить, потому что юноше такая скромность ни к чему. Тот, кто в девятнадцать лет не совершает глупостей из-за любви, начнёт совершать их в почтенном возрасте, ведь природа рано или поздно возьмёт своё. Но глупить, когда тебе тридцать пять или пятьдесят лет — это совсем никуда не годится. Лучше уж в девятнадцать. Вот почему Илона сказала:

— Молодым людям, наверное, скучно гулять по городу, если кошелёк пуст.

Из тех трёхсот золотых, которые она взяла не так давно, когда ходила вместе с родителями и мужем на Еврейскую улицу, денег оставалось ещё предостаточно. «Ничего. Снова приду за деньгами на месяц раньше, чем рассчитывала», — решила она. К тому же теперь её перестала мучить совесть по поводу того, что Джулиано и его учитель остались без заработка.

А вот муж не понял такой щедрости:

— Не много ли им будет? — спросил он, когда увидел, как Илона, после обеда спроваживая со двора не только гостя, но и пасынка, даёт пасынку довольно большой кошелёк:

— Иди, мой мальчик, посмотри город, но не спускай все деньги за один раз, — шутливо произнесла Илона.

Муж хмурился, но Ласло не обращал на это никакого внимания... как и Джулиано:

— Госпожа, не беспокойтесь! — радостно воскликнул итальянец, тоже оценив тяжесть кошелька, и повторил свои недавние слова: — Я знаю много способов получить самое лучшее за разумную цену и с удовольствием поделюсь этим знанием с молодым господином.

Ладислав Дракула продолжал хмуриться, поэтому жена выразительно взглянула на него: «Не будь ханжой», — однако он опять понял это по-своему и притянул супругу к себе, положив руку ей на талию, а другой рукой махнул гостю и сыну:

— Идите уж.

Илона не стала противиться, пока Ласло и его новый приятель не оказались за воротами. Лишь затем она вывернулась из мужниного полуобъятия и спросила очень серьёзно:

— Ты, в самом деле, хочешь этого?

Тот смотрел на неё несколько мгновений, затем пожал плечами, глянул в сторону ворот, но теперь не хмуро, а как-то тоскливо. И опять во взгляде было что-то от обиженного ребёнка, о котором забыли, но Илона не понимала, как это можно поправить: «Я должна была отправить в Буду и его тоже? Или сама стать для него развесёлой красоткой? Ясно же, что он приосанился перед молодыми: дескать, я тоже тут скучать не буду. Но вот они ушли. Перед кем теперь приосаниваться?»

Илона вспомнила, как Джулиано желал ей счастья. Значит, он считал, что Ладислав Дракула вполне может понравиться женщине, и что кузина Его Величества вышла замуж охотно. Но откуда же мог знать этот юноша, что Илона хотела и в то же время не хотела брака! «А может, я не хотела быть изображённой на семейном портрете, вовсе не потому, что не хочу портрет? Может, я просто не хотела быть изображённой рядом с мужем?» — спрашивала она себя.

IV

Ладислав Дракула вёл себя так, что Илона всё меньше и меньше понимала его. Он по-прежнему требовал внимания. Именно требовал. Но для чего? «Мой муж собирается перед кем-то отчитываться в том, сколько раз уделил жене внимание? — думала Илона. — Но никто же не считает эти разы».

Иногда казалось, что муж измотал сам себя и уже почти не получает удовольствия, требуя от супруги исполнять её долг. Дракула почти заставлял себя точно так же, как Илона заставляла себя. Но зачем тогда всё это?

«Он всерьёз собрался с моей помощью наверстать всё, что упустил за минувшие годы? — думала супруга. — Но ведь он же не сошёл с ума и понимает, что этого не наверстать. Даже если бы мы оставались в спальне во все дни и ночи, и нарушали пост, всё равно не наверстать. Хоть измотай себя до смерти этими утехами, всё равно не наверстать».

А ещё Илона продолжала слышать от мужа вопрос, такой странный в договорном браке:

— Почему ты холодна со мной?

Она устала говорить о том, что так и должна вести себя католичка, поэтому просто отвечала на разные лады:

— Наверное, я всегда была такой.

Дракула почему-то полагал, что это можно исправить. Наверное, он думал, что холодная жена — как ненаточенный нож. Ненаточенным ножом можно разрезать всё, что хочешь, но нужно поднажать, затратить больше сил. Ладислав Дракула делал именно так. И этим утомил и себя, и супругу. И к тому же по ночам стремился беседовать с ней. А ей хотелось спать!

Жена Дракулы временами сама не понимала: спит или не спит, беседует ли с мужем или видит сон о том, что беседует. Ей не раз вспоминалась странная мысль, пришедшая в церкви незадолго перед венчанием: «Вся эта свадьба — странный нелепый сон, который никогда не закончится, пробуждения не будет». Наверное, поэтому так странно ощущалось всё то, что теперь происходило в спальне.

Илона за годы своего вдовства привыкла, что ночью в спальне всегда одна. Даже в кромешной тьме, когда многим людям чудится присутствие призраков или чего-то подобного, Илона чувствовала, что одна. Возможно, она чувствовала это потому, что очень долго ждала, что Вашек станет являться к ней бесплотной тенью, и с ним можно будет поговорить, услышать утешающие слова. Он ни разу не явился. А теперь, в новом браке часто ощущалось чужое присутствие: голос живого человека, звучавший из темноты совсем рядом; звук дыхания; шорох на простынях, когда этот человек переворачивался со спины на бок или наоборот.

— А если б мы поженились четырнадцать лет назад? Как думаешь, что было бы? — спросил он однажды ночью.

Илона вспомнила, что в те времена жила в браке с Вацлавом — тихой размеренной жизнью в «словацкой глуши». Кажется, тогда ещё не начала угасать надежда, что удастся завести детей. Илоне было лет шестнадцать, а Вацлаву — двадцать. «Вы ещё очень молоды. У вас многое впереди», — говорили все вокруг. Но при чём тут Дракула? Как могла в то время состояться свадьба с ним?

— Четырнадцать лет назад? — удивилась Илона. — Разве это было возможно?

— Думаю, да, — ответил Ладислав Дракула. — Я вспомнил недавно, что четырнадцать лет назад Матьяш хотел породниться со мной так же, как сейчас. Обещал в жёны некую свою родственницу, но имени не называл и не говорил о ней ничего. Я всё гадаю: может, это была ты? Может, он говорил о тебе?

— Нет, не обо мне, — ответила жена Дракулы, всё ещё погружённая в воспоминания. — Я уже вышла замуж к тому времени.

— Что ж... — вздохнул супруг. — Может, оно и к лучшему. Сколько тебе могло быть лет тогда? Совсем мало? Тебя бы никто не спрашивал, как теперь. И если бы тебя выдали силой за «того самого Дракулу», ты бы, конечно, не обрадовалась. А смогла бы поверить, что не нужно меня бояться?

— Я не знаю, — ответила Илона. — В самом деле, не знаю.

Она стремилась поскорее закончить разговор, но не потому, что устала. Не хотелось, чтобы вдруг начались расспросы — кого Матьяш мог пообещать «тому самому Дракуле», если не её. Илона перебрала в уме всю свою родню тех времён и не смогла найти ни одной подходящей невесты.

Даже подумалось: «Может, мой муж что-то перепутал?» — но если бы Илона призналась в том, что не видит среди своих родственниц ни одну, на ком Ладислав Дракула мог бы жениться четырнадцать лет назад, то могла разразиться буря. Дракула, возможно, воскликнул бы: «Так значит, Матьяш меня обманул!»

«А даже если и так, — продолжала размышлять Илона, — то откуда мне знать о причинах обмана? Может, Матьяш был по-своему прав, поступив так? Может он хотел вместе с Дракулой выступить против турок и дал ему обещание породниться, чтобы военный союз стал прочнее? Может, Дракула не соглашался идти в поход, не получив подобных обещаний?»

Как бы там ни было, Илона не собиралась делиться с Ладиславом Дракулой своими мыслями. Поделиться означало донести ему на своего венценосного кузена, а коль скоро Илона решила, что не будет доносить своему венценосному кузену на мужа, то и мужу не собиралась ничего докладывать. Следовало укреплять мир, а не сеять раздоры.

К счастью, Ладислав Дракула так и не спросил о том, кто же мог стать его наречённой четырнадцать лет назад. Наверное, подумал, что жене может не понравиться, что он расспрашивает её о другой женщине.

Илона продолжала вспоминать о Вацлаве. Временами, сидя в одной из больших комнат, предназначенных для приёма гостей, и занимаясь вышиванием, она вдруг отвлекалась и уносилась воспоминаниями вдаль. Представлялась огромная долина, окружённая горами, подобными тёмно-зелёной зубчатой стене. Виделась полноводная река и деревеньки по берегам. Ах, Липто! Чудесный словацкий край. И когда Илона обозревала его мысленным взором, то казалось, что Вашек где-то совсем рядом. Может, он справа в одном шаге от тебя, надо только повернуться в ту сторону.

Илона хотела повернуться, но почему-то очень редко удавалось. Чаще эта грёза прерывалась, потому что вдруг приходило ощущение: «Ты находишься под чьим-то пристальным взглядом». Оказывалось, новый муж сидел в кресле неподалёку и вглядывался в задумчивое лицо жены:

— Куда ведут дороги, по которым ты только что путешествовала? — спрашивал он.

Ладислав Дракула спрашивал скорее с любопытством, чем с подозрением, но Илона пожимала плечами, отмалчивалась или же бормотала что-то почти бессмысленное. Ей было стыдно, потому что жена Дракулы несмотря ни на что временами ощущала себя женой Вацлава. Тем неприятнее ей оказалось узнать, что все вокруг не только считают её женой «того самого Дракулы», но и мысли не допускают, что когда-то она была женой другого человека!

Неприятное открытие случилось в католическом храме Пешта, стоявшем на главной городской площади. Туда Илона ходила на воскресные мессы (ходила, разумеется, без мужа, посещавшего службы в другой церкви, в сербском квартале) и пусть жена Дракулы избегала разговоров о своей персоне и семье, все, кто ходил на мессы в тот же храм, быстро обо всём узнали.

В тот день Илона, которую сопровождала Йерне, как обычно, пришла немного раньше начала службы, так что храм оставался ещё полупуст. Оставив служанку стоять ближе к алтарю, чтобы придержала для госпожи место в медленно сгущающейся толпе[11], госпожа отошла в один из закоулков церкви, где преклонила колени перед статуей Девы Марии.

От молитв отвлёк разговор двух женщин, стоявших у стены в нескольких шагах от Илоны. Они говорили шёпотом, но одна из собеседниц так воодушевилась, что её шёпот стал слишком громким, а в каменном храме всё прекрасно слышно.

— ...подземный ход! — говорила воодушевлённая собеседница. — Она ходила к нему в башню через подземный ход. И оставалась у него до того часа, пока не начнут меняться стражи. Тогда ей приходилось возвращаться обратно к себе во дворец, потому что стражники заглядывали к Дракуле и проверяли, что он делает.

Слово «Дракула» заставило Илону начать прислушиваться: «Наверное, они судачат о том, что в Вышеграде у моего мужа была любовница».

— Быть не может! — меж тем воскликнула другая собеседница, и тоже слишком громко.

— Да может, может, — продолжала первая. — Пока он был в Вышеграде, она то и дело ездила туда под разными предлогами, жила там во дворце и всегда просила, чтобы ей давали одни и те же покои, чтобы ходить через ход. Она думала, что никто не догадается. Но Матьяш всё равно про это узнал, и тогда решил её и Дракулу поженить, чтобы она больше не позорилась.

Слушая это, Илона чуть не задохнулась от возмущения. Оказалось, что говорили о ней. И навыдумывали всякого! Откуда только взяли! Значит, сплетницы решили, будто она вышла замуж за Дракулу только потому, что сама же за ним и бегала?! А как же Вацлав. Значит, Вацлав и вовсе не существовал?

— Так она влюбилась, что ли? — меж тем продолжала удивляться вторая собеседница. — Господь всемогущий! Я слышала, этот Дракула страшный, что просто ужас.

— А может, ей это и понравилось, — хмыкнула первая. — Я слышала, сама Илона тоже красотой не блещет, но рядом с Дракулой и она покажется красавицей. А ему, когда он в башне сидел, любая сгодилась бы. Других-то всё равно не было.

«Вот, как просто всё! — Илона почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. — Значит, не было у Матьяша намерения идти в крестовый поход и сделать Дракулу союзником. Король просто пристроил, наконец, свою кузину, которая лицом была страшная, как смерть, и никто кроме страшилища-Дракулы на такую не позарился».

Собеседницы, сейчас так зло обсуждавшие королевскую кузину, наверное, знали её возраст, но не знали о предыдущем браке и полагали, что она дожила до тридцати лет, так ни разу и не побывав замужем. А почему раньше замуж не вышла? Ясное дело! Страшная!

Илоне даже смешно стало вспомнить, как Эржебет уверяла, что свадьба с Дракулой — не урон чести! Вот, как теперь сплетничают о жене Дракулы! И не только в этой церкви.

Невольно вспомнились слова самого Дракулы: «Моей будущей супруге придётся нелегко из-за разных сплетен». Получалось, что он оказался честнее, чем Эржебет, стремившаяся представить Илоне сомнительный брак в наиболее выгодном свете.

Оскорблённой племяннице захотелось сейчас же поехать к тётушке и рассказать обо всём. Но сперва хотелось спросить сплетниц: «А что же Дракула сам не сбежал от такой уродины по подземному ходу и не нашёл себе никого покрасивее?» Илона уже приоткрыла рот, чтобы произнести эти слова, но в последний момент сдержалась. А сплетницы всё продолжали:

— Говорят, она теперь к нам в храм ходит. С сынком вместе.

— Каким сынком?

— Да от Дракулы. Каким ещё!

— Так у них и сын есть?

— А то! Взрослый уже. Илона с Дракулой ещё давно спуталась. В тот год, когда король привёз его в Буду как преступника, она сразу же на это страшилище и кинулась. Нашёл сапог пару. Она сама уродина, и он страшилище. Вот тогда Илона и забрюхатела. А после, когда родила, стала таскаться в Вышеград.

«Радуйся, — мысленно подбодрила себя жена Дракулы. — Эти сплетницы назвали Ласло твоим сыном». Даже не хотелось спрашивать, как же так вышло, что король арестовал Дракулу и посадил в тюрьму тринадцать лет назад, а сыну уже двадцатый год пошёл.

Теперь показалось даже к лучшему, что про Вацлава эти сплетницы ничего не знали. «Ещё не хватало, чтобы они трепали его имя, — подумала Илона. — Пусть треплют только моё... и ещё имя Дракулы. Он привык к тому, что молва рассказывает небылицы, и что о нём судачит весь свет».

Жена Дракулы вдруг поняла, что нет смысла жаловаться тётушке. Всему королевству рты не заткнёшь, да и Эржебет всё-таки не обманывала. Утверждая, что сплетен не будет, если Илона станет держать себя достойно, тётя имела в виду только королевский двор, ведь при дворе хорошо знали всю историю свадьбы. А что могли знать горожанки из Пешта?

Пусть Илона не видела лиц ни одной из сплетниц, но видела, что одеты они не слишком богато. Значит, та, кто одета богаче их, может им приказывать. Вот почему кузина Его Величества, вспомнив, что сейчас одета в выходное дорогое платье, которое сразу говорит о высоком положении, поднялась с колен и решительно двинулась к шепчущимся собеседницам.

— И как вам не стыдно обсуждать такое в храме! — строго сказала жена Дракулы. — Вы на молитву пришли.

— Простите, госпожа, — пискнули те и притихли.

Конечно, они не знали, кто сейчас обратился к ним, ведь Илона представлялась им уродиной, а рядом с ней непременно должен был идти такой же некрасивый сын.

В череде домашних дел и мелких семейных событий, которые теперь наполняли жизнь, Илона не заметила, как прошло три недели, а между тем политические дела Матьяша тоже шли своим чередом. Король почти сразу после окончания свадебных торжеств решил, что Ладиславу Дракуле следует съездить в Эрдели, дабы помириться с жителями Надьшебена, Брашова и других саксонских городов. Тринадцать лет назад между Дракулой и саксонцами, жившими в Эрдели, была вражда, но теперь следовало забыть старые обиды.

Это следовало сделать хотя бы ради того, чтобы саксонцы предоставили своих воинов для крестового похода. Несколько десятков тысяч хорошо вооружённых людей оказались бы совсем не лишними, но муж Илоны не верил, что примирение с саксонцами чему-то поможет:

— Они всё равно не дадут ни одного воина. Хоть дружи с ними, хоть не дружи. Когда я последний раз воевал с турками, саксонцы так никого и не прислали в помощь. Неужели, за минувшие тринадцать лет все так сильно переменились?

Правда, Дракула хоть и ворчал, но готовился к поездке. Всё путешествие туда и обратно заняло бы, по меньшей мере, месяц. Это долго, а в таком долгом путешествии нужно много вещей. Значит, следовало купить ещё пару лошадей, которые несли бы поклажу, да и деньгами запастись. Пришлось Илоне, на всякий случай взяв с собой мужа, отправиться к еврею-казначею даже раньше, чем она думала после того, как отдала часть денег своему пасынку на развлечения.

Кстати, Ласло должен был тоже поехать в Эрдели, и потому отец стал выезжать с ним за город, чтобы юноша поупражнялся в верховой езде. На лошади он держался весьма неуверенно и, наверное, предпочёл бы ездить на лошаке или даже на осле, как делают монахи, но отец — как и Илона — хотел бы вытравить из него монашеские привычки.

Увы, знакомство с Джулиано не давало таких быстрых плодов, как хотелось бы. Ласло оставался скромен и застенчив, но в то же время стал куда менее покладист, чем прежде. Теперь, когда появился новый знакомый, Ласло частенько сбегал к нему в Буду, чтобы таким образом уклониться не только от уроков верховой езды, но и от занятий славянским языком. Отец сказал, что сын должен выучить славянскую грамоту, поскольку это обязательное знание для будущего правителя, а Ласло, хоть и обещал выучить её самостоятельно, но явно не был воодушевлён. Он не видел себя правителем. Он просто радовался каждому дню своей новой жизни, полюбил шум городских улиц и стал думать, что весьма интересно окунуться в эту суматоху после той тишины, которая царила в резиденции епископа Надьварадского или в дворцовой библиотеке Матьяша.

— Раньше моими собеседниками были книги, — однажды сказал Илоне пасынок, — а теперь я обнаружил, что поговорить с незнакомым человеком на улице это то же, что раскрыть книгу. И что бы я ни слышал в разговоре, почти всегда удивляюсь. Оказывается, я столько всего не знаю! Столько всего... простого. К примеру, что в городском трактире даже за кружку воды придётся заплатить, а в деревенском воду тебе нальют бесплатно. Или что спелость плодов можно определить не только на вкус, но и на ощупь, — он по обыкновению смущённо улыбнулся. — Когда мне говорили про плоды, то имели в виду спелость женщин, но затем я обнаружил, что спелость обычных плодов, которые лежат на лотке у торговца, определяется так же. То есть про женщин — это была остроумная шутка, и мне следовало смеяться, а не таращиться, приоткрыв рот. А я таращился, потому что не знал про обычные плоды.

— Над тобой из-за этого посмеялись? — немного обеспокоенно спросила Илона.

— По счастью — нет, — ответил Ласло.

Отцу он ничего подобного не рассказывал. Лишь опускал глаза, когда Ладислав Дракула строго замечал, что если сын не возьмётся за славянскую грамоту сейчас, то после будет некогда. В этом покорном поведении всё равно чувствовалось несогласие, но отец не знал, что поделать, если сын не горит желанием вести себя как наследник престола и в будущем заниматься государственными делами.

— Он не похож на меня? — как-то раз спросил Дракула у жены, когда она в один особенно солнечный день ходила по комнатам второго этажа и проверяла, хорошо ли слуги вытирают пыль.

Услышав вопрос, Илона вмиг вспомнила все разговоры при дворе о сомнительности происхождения Ласло, поэтому забыла про пыль и как можно убедительнее произнесла:

— Нет-нет, он похож. Но не так, как ты думаешь. У него во многом твой характер, упрямый, но если ты упрямишься открыто, то твой сын надевает шкуру ягнёнка. Так его научили при дворе епископа.

— А вот путешествовать, похоже, не любит, — заметил Дракула. — Помню, в его годы я всегда был рад отправиться куда-нибудь. Мне не сиделось на месте. Да и сейчас не очень сидится, а он...

— Твой сын любит путешествовать, но не так, как ты, — продолжала убеждать Илона. — Ты в минувшие годы объездил много земель, а он путешествует по страницам книг. Он только-только открыл для себя Буду, но ты хочешь сразу открыть ему весь мир. Это то же самое, что предложить разом прочесть все книги в библиотеке. Конечно, твой сын упрямится.

Ладислав Дракула подошёл и обнял её:

— Как ты хорошо сказала. Почему ты не говоришь так со мной всегда?

— Как «так»? — насторожилась Илона и сама почувствовала, что голос её леденеет, а ведь ещё несколько мгновений назад она говорила очень тепло.

Дракула как будто не заметил перемены или предпочёл не замечать, обнял крепче:

— Сердечно, заботливо. Временами ты заботишься обо мне, а временами — только делаешь вид, что заботишься. Раньше я думал, что ты, когда делаешь вид, просто обижена на меня за что-то. Думал, я должен попросить прощения, чтобы ты снова одарила меня тёплым взглядом. А сейчас... не знаю, что думать.

— Я не понимаю тебя, мой супруг, — всё больше настораживалась Илона.

— Ты на моей стороне? Или на стороне Матьяша? — продолжал спрашивать тот, не разжимая железных объятий и словно прислушиваясь к биению её сердца, которое стучало всё громче, потому что звучали неудобные вопросы. Сердце билось в смятении.

— Что значит «на стороне»? — в свою очередь спросила Илона. — Разве есть стороны? Я думала, что наш с тобой брак положил этому конец, и теперь ты и мой кузен Матьяш — верные союзники. Вы оба на одной стороне, а на другой — турки.

В глубине души она чувствовала, что всё не так, но разве могла сказать что-то иное? По-другому говорить не следовало, но Ладислав Дракула разочарованно хмыкнул и разомкнул объятия:

— Так значит, моя супруга, ты из тех, кто стремится угодить всем и каждому, со всеми быть в дружбе? И думаешь, у тебя получится?

Илона молчала, а муж, приняв её молчание за согласие со сказанным, покачал головой:

— Нет, выбрать придётся. И даже если ты не хочешь выбрать, всё равно выберешь. Нельзя вечно улыбаться и направо, и налево и каждому говорить то, что он хочет от тебя слышать. Рано или поздно, чтобы поддержать кого-то, придётся что-то сделать. А если не сделаешь, значит, тем самым покажешь, что выбрала иную сторону. Как бы ты ни старалась, рано или поздно кто-то назовёт тебя предательницей.

Илона смотрела ошарашено и не могла понять, что происходит: «Мы так хорошо говорили и вдруг... такие слова! Почему?» Она ушла из комнаты, так ничего и не сказав, а муж на этом не успокоился. Дракула как будто хотел, чтобы она выбрала сторону до его отъезда, и будто подталкивал к этому выбору: все последующие дни говорил ей резкие слова, причём становился резким почти без причины.

— Ты так довольна, — например, сказал он, видя, что в одной из комнат Илона уже разложила на сундуках и скамьях часть его вещей и вещей Ласло, которые следует взять в дорогу. — Радуешься моему скорому отъезду? Радуешься, что сможешь спровадить меня?

— Я не понимаю тебя, мой супруг, — холодно ответила ему жена. В то мгновение она действительно хотела, чтобы муж поскорей уехал.

И так же было в другой раз, когда муж произнёс:

— Помнится, ты говорила, что вышла замуж, потому что я понравился тебе. Но, как видно, я оказался не таким, как ты представляла.

Спальню жены он посещать перестал даже в те ночи, когда мог бы. Поэтому казалось странным, что в период ссор ни разу не зашла речь о том, чтобы разъехаться, то есть жить отдельно. «Ничего. В поездке он остынет, обдумает своё поведение и вернётся успокоенным», — думала Илона, которая по-прежнему не хотела жить порознь. Ей просто хотелось, чтобы прекратились странные вопросы, на которые она не знала, что отвечать. Эти вопросы могли кого угодно вывести из терпения!

И вот, наконец, настало утро, назначенное для отъезда. Ясное июльское утро, которое дышало прохладой лишь потому, что было ещё очень рано. Улицы и фасады домов оставались в густой, почти чёрной тени, и лишь небо ярко сияло.

Илона вместе с Йерне и прочей челядью стояла возле открытых ворот и смотрела, как пятеро конных скрываются за углом: муж, пасынок, двое конных слуг, тянущих за собой вьючных лошадей, и один королевский посланец. Однако это не значило, что путешественники так и отправятся в Эрдели впятером: после переправы на будайскую сторону к ним должны были присоединиться королевские чиновники, призванные сопровождать Ладислава Дракулу в поездке, и положенная охрана.

Илона, глядя вслед мужу и пасынку, прежде всего жалела об отъезде Ласло. Накануне она даже попросила его:

— Если будет возможность, пиши мне из Эрдели, как ты там с отцом, — но добавила «с отцом» больше ради приличия. Грубости Дракулы заставили её сердце совсем очерстветь. «У меня есть месяц спокойствия или чуть больше, — говорила она себе. — Высплюсь, как следует. И к тому же смогу ходить по дому, не опасаясь, что меня вдруг потащат в спальню. Ну, а когда мой муж вернётся, то, надеюсь, наконец, поймёт, как должен себя вести. Господь, сделай так, чтобы Дракула ко мне охладел и не кидался на меня, будто голодный зверь».