Принцип неопределенности

16. Сцилла и Харибда

О, Джим! Смоллет плавает по правилам. И таковы почти все капитаны. Я же плаваю по звездам.

Сильвер, Джон (Остров Сокровищ)

— Мы всё ещё летим.

— Этого мало.

— Этого достаточно - Малькольм Рейнольдс

(Светлячок)

Слушай, а если как в математике или алгебре, сложить положительного гондона с отрицательным гондоном и получить, типа, ноль гондонов?

Джесси Пинкман (Во все тяжкие)

Музыка:

Сруб – Василиск

Parra Bellvm – Тело Христофора Колумба

Я, торопясь вырваться из задымленной ловушки,начал поднимать машину в воздух.

– Какой план? – спросил я у капитана, имевшего совсем потерянный вид. Он не ответил, шаря по приборным панелям растерянным взглядом .

– Может тебе в мед отсек надо? Ты как?

– Легкая контузия, – ответил он с задержкой, вяло отмахнувшись

Ага, контузия. Капитан даже не терял сознания, разве что на секунду. Он отделался легким испугом, хотя граната попала ближе всего к нему. Вот что щит животворящий делает.

– После того, как мы начнем маневрировать, до медицины можно будет и не добраться. Разве только растекшись вдоль переборок, – предупредил я капитана.

– Я в порядке, – он тряхнул головой. – Поднимай корабль. Прямо над нами флотские зависли, лучше об этом подумай.

– Я вижу, – ответил я, прокладывая мимо них маршруты движения. Как я их не сдвигал, все они легко перехватывались. Последней я проложил пологую дорожку настильно через атмосферу. Долгий путь в плотной среде теоретически вел к свободе. Как ордалия огнем.

– Дерьмовый вариант, – сказал Травер, следя за моими действиями, – мы сгорим в атмосфере на такой скорости.

– Но они же не знают, что наш трюм теперь совсем пуст. А щит уже давно не родной. Сейчас, пока карты еще не открыли, немного блефа не повредит.

– Но они то не в атмосфере, поэтому могут надменно плевать на нас сверху вниз. Или ебнуть с турболазера, – он скривился, как от зубной боли, – Мы для них сейчас никто, тут дикое пространство. Если уж хваленые джедаи не смогли договориться, то и эти вояки могут последовать их примеру. Если мы полетим прямо через их строй на орбите, то точно их разозлим.

– Тогда мы пойдем через атмосферу, где можем не опасаться турболазеров фрегата, – предложил я еще раз ту же самую идею

Я обратил взор на извилистую линию своей судьбы. Которую собирался выгнуть по своему усмотрению.

– Я знаю, мы должны пройти, корабль справится – на пределе, – уверенно сказал я, хотя сам и считал эту затею безумной, – щиты должны сдюжить, а вот они должны быть уверены в обратном. Мы должны убедить их в этом. Поэтому маршрут должен пройти на самом пределе наших возможностей – но пусть они решат, что мы ошибаемся. Фатально ошибаемся. Особенно в самом начале – чтобы экстраполяция показала бессмысленность и смертельную опасность этой затеи. Для этого нужно будет сбавить мощность нашего щита в начале разгона.

– А потом изменим слегка траекторию и включим щиты на максимум, может, и не расплавимся, – продолжил капитан задумчиво. – Но мы их все равно перегрузим, – засомневался он.

– Они нам уже никогда не понадобятся, если мы с ними пересечемся, – продолжал я убеждать капитана.

– Ладно, не будем дразнить меднолобых канониров, – нехотя согласился он, затем зло усмехнулся, – и Олег, кто не рискует, тот не умирает молодым. Трогай!

Я включил автопилот, и он потащил нас по проложенному курсу. Пройти этот маршрут надо было как можно скорее, но тонкие стенки из дюрастила пугающе быстро перегревались при той скорости, которую могли придать нам плазменные двигатели в этом море агрессивного газа. Я включил основные двигатели прямо над городом, совершая экологический вандализм, загаживая их без того чумазую и радиоактивную атмосферу чудовищным потоком ионизированных частиц. Легкая дрожь прошла по звездолету, словно у нас на борту был не термоядерный реактор, а стучал тепловозный дизель. Заныли зубы.

Я почти физически ощутил, как потоки заряженных частиц, порождаемые реакцией ядерного синтеза в реакторе, тормозятся в магнитном поле, создавая огромную разность потенциалов. Чудовищная мощь запертая в объеме морозильной камеры! Все это происходило в пространстве, искаженном в множестве координат для того, чтобы ужать гигантское энерговыделение и чудовищные скорости и расходы рабочего тела в мизерных объемах ректора. Поэтому он и назывался «реактором на гиперчастицах».

Этой мощности хватало, чтобы привести в движение всю махину корабля. И еще как привести! Махину? Ну, почти тридцать метров в поперечнике и чуть более в длину, при высоте в десять, это, на мой взгляд, для транспортного средства немало. Пусть и со всеми торчащими во все стороны антеннами и выступами. Имела «счастливая шлюха» пустой вес в добрых двести тонн. В трюм можно было запихнуть еще хоть триста тонн, но груза достаточно плотного. А ведь даже какие-то несколько десятков тонн груза существенно ограничивали нашу маневренность. Нормальным же грузом[1] для нашей модели корабля считалась нагрузка в чуть более чем сто тонн.

Третий и второй законы старого алхимика Ньютона до скрипа сжимали силовые конструкции сложнейшей и почти совершенной геометрии, созданные инженерами Мон-Каламари, мыслящими далеко за прямоугольными рамками декартовых координат. Но даже этого было мало – трубы и все жесткие и длинные элементы имели изогнутые компенсаторы, иначе бы при прогибе корпуса корабля, какой случался на пределе его возможностей, они лопнули бы, как хворост.

Наш легкий транспорт постройки Мон-Каламари был хорош с точки зрения сопромата. Очень хорош. Но выливалось это в ужасающую головную боль при его ремонтах – все агрегаты тоже размещались согласно неясной мне криволинейной логике.

Я увеличил тягу двигателей, когда мы вышли в слегка разряженные слои атмосферы. Замигали предупреждающие сигналы, свидетельствующие о высокой температуре корпуса. Датчики фиксировали за нами шлейф осыпающегося «стелс» покрытия. Хоть на что-то оно сгодилось – ему выпала неожиданная и ослепительно яркая, хотя и короткая роль – стать абляционным покрытием.

– Гондон, – неожиданно выразился Травер.

– Кто? – мне стало интересно.

– Тот механик, которые это сушеное дерьмо шаака наносил на мой корабль. Найду и убью нахер.

– Я так понимаю, что сейчас оно начало отваливаться чересчур рано?

– Очень вежливо сказано. Сбавь немного скорость, я боюсь за нашу обшивку.

– Совсем немного можно, – не стал с ним спорить я и двинул немного РУД[2] на себя.

Отказала антенна радиосвязи. За ней пара внешних приводов. Затем замигало кислотно-желтое уведомление о частичной неисправности еще одного агрегата. Плевать – это далеко не самое главное. Главное можно пересчитать по пальцам.

Если бы корпускулярный щит на малой мощности не помогал бы расталкивать молекулы ставшего на такой скорости вязким, как желе, воздуха, то мы бы уже горели в атмосфере, как блок баллистической ракеты. Поврежденный блок. Генератор щита тоже постепенно подходил к критической температуре работы. Его ведь тоже надо охлаждать, а при такой температуре проектора, расположенного снаружи сбрасывать лишнее тепло становится очень трудно, а все из-за малого температурного напора в рубашках охлаждения этого агрегата.

Следующими не выдержали испытания трубки одной из петель системы охлаждения реакторов. Давление в сочетании с температурой сделали свое дело, и гелий стремительно покинул контур через лопнувшую трубку. Впрочем, осталось ещё шесть петель.

Мы переглянулись с Травером, затем молча уставились на навигационную карту.

– Стоит подняться выше, – сказал он, – пока еще что-нибудь не развалилось.

– Ага.

– Смотри, корабли на орбите никуда не двигаются! – воскликнул он, не веря или в свою удачу, или же в их глупость.

– Тогда начнем подниматься выше, – я изменил траекторию, не дожидаясь подсказки капитана – теперь мы должны были занять более высокий эшелон, а затем резко устремиться вверх, как сигнальная ракета.

А теперь крутое пике!

– Эй, неунывающий и мужественный командор, а что там нам хотят сказать эти военные? – я указал на мигающее предупреждение о входящем сигнале.

– Давай послушаем, – не смог сдержать любопытства капитан, и надавил на кнопку, принимая вызов.

– Я, Лейтенант Зак Тармин. Мне интересно, нахера вы это делаете? – загорелась голограмма мужчины, человека, судя по всему.

– Не стоит отвечать, – сказал капитан, – Оставим его в блаженном неведении. Пусть запишет в отчете: «неизвестный борт не вышел на связь». А не «капитан Травер Последний окончательно тронулся умом и решил сгореть в атмосфере».

– А как насчет тех джедаев, ты же представился им?

– Теперь следует учесть тот факт, что их могли и кокнуть.

– Джедаев? Они же живучие, как палочка Коха! – не поверил я в такое.

Хотя я и не следил за ними, и не мог ничего об их судьбе сказать – такое обращение к Силе здорово отвлекает.

– Я еще не слышал ни об одном джедае, отразившим, к примеру, авиабомбу, – кровожадно заметил твилек.

– Потому что ни один нормальный джедай не окажется на том месте, где она упадет, – ответил я.

– Тоже верно, – не стал спорить капитан. Он еще страдал от того, что он назвал легкой контузией, но, похоже, потеря сознания ему не грозила.

– Смотрите! – вышла на связь Нейла, сидевшая за моим местом в штурманской. – Они разворачиваются и не в нашу сторону!

– Вам повезло, – вновь вышел на связь лейтенант – Вашего брата еще подвалило. Вы тут только первые, но далеко не единственные. Можете не кичиться своей уникальностью. Но их мы собьем, если они будут выебываться так же, как и вы.

Капитан выдохнул, я же сбавил тягу, дав притормозить нас напору воздуха. Затем открыл заслонки, закрывавшие обзор через кокпит и увидел очищенный от матового покрытия, как от шелухи нос звездолета. Теперь он сверкал полированным металлом, подобно истребителю зари реактивной авиации.

– И что бы они сделали, полети мы прямо через их строй? – спросила Нейла.

– Ну, чисто юридически они должны соблюдать законы, – капитан опять поморщился, как от головной боли. – Но в таких случаях контрабандистов могут и подстрелить. Мне известно немало таких примеров. А потом скажут: «нас здесь не было». Хрен ты, что потом докажешь. Или как сейчас – они поступили хитрее – намерено стали так, чтобы мы совершили «опасный, угрожающий маневр». Со всеми вытекающими.

– Понятная стратегия. «Если вы играете без правил, то отчего мы тоже должны их соблюдать?»

– Вообще-то должны, – сказал Травер с усмешкой.

– Кому? – я спросил его со вздохом.

– Республике, я полагаю, – ответил мне капитан. – На территории военных и дипломатических кораблей Республики, включая нейтральный космос действуют именно ее законы. Но только для них. Поэтому первым делом я зашифрую все сделанные записи и выложу в голонет. На всякий случай. Умелый адвокат сможет с помощью этого нас отмазать, если им взбредет в голову на нас наехать.

За нами не гнались ни истребители, ни крупные корабли. Это радовало. Но мы все равно уходили от них на максимальном «рабочем» ускорении в тридцать g[3]. Что давало возможность за минуту разгоняться до почти семнадцати километров в секунду. В любой момент военные могли передумать и выслать «Ауреки» нам на перехват. А эти ужаленные не разваливаются и при более чем шестидесятикратных перегрузках, и это с боевой нагрузкой! Что позволяло им нагнать нас и при немалом удалении от их носителей.

– Каждое их действие записывается, – объяснил мне капитан. – Чисто юридически довольно сложно скрыть вылет истребителя. Капитан не в силах исправить лог событий в памяти корабля, у военных это так. Навязали сверху, чтобы вот таким самоуправством за пределами ретрансляторов голосвязи они не занимались, – он довольно улыбнулся. – А вот сделать «случайный» выстрел из турболазера по «метеориту», особенно движущемуся на встречной траектории, или захватить гравитационным захватом неопознанное судно для досмотра очень даже можно.

– Хорошо, что мы разминулись, – порадовался я.

– Еще сотня таких перегревов и корабль можно будет продать только на запчасти, – не очень-то довольно сказал Травер, – а корабль стоит немало.

– Сколько кстати? – проявил я интерес.

– Ну, мой я бы смог продать за двадцать миллионов кредитов. Можно и больше выручить, если не торопиться. Все-таки установить такие модификации стоит дорого.

– Внушительно, – сказал я.

Хотя, на мой взгляд, это было вовсе не дорого. Репульсорный скоростной грузовик с грузоподъемностью как у «КАМАЗа» стоил порядка двухсот тысяч кредитов. Но КАМАЗы и их местные аналоги никто не комплектует ни проекторами щита, ни турболазерами, ни уж тем более РЛС и более сложными гиперпространсвенными датчиками. А также системой жизнеобеспечения. Да и сравнивать звездолет с репульсорным грузовым лэндспидером, пусть даже и сходной грузоподъемности некорректно. Тот же «Горбатый» - Ил-76 стоил на Земле около ста миллионов вечнозеленых. Так, что пропорция цен звездолет/грузовик в Галактике была раз в двадцать меньше, чем самолет/грузовик на Земле. Что, однако, все равно не делало звездолеты доступными по ценам для простых смертных.

Когда я лазил по голонету в поисках дешевого звездолета, то маленький и убогий бот с минимум удобств, слабым щитом и откровенно убогим астронавигационным оборудованием, при этом бороздивший просторы вселенной почти век, стоил около миллиона кредитов. Так то.

«Счастливая шлюха», все ускоряясь, покинула пределы атмосферы этого негостеприимного мира. Материки удалялись со скоростью, заметной на глаз. Но все также – только на мониторе. Попробуй мы начать разворачиваться на такой скорости радиус разворота будет невероятно огромным. С диаметр планеты точно.

Но мы еще не покинули гравитационную яму, создаваемую небесным телом. Прыжок из нее был невозможен, вернее имел совершенно непредсказуемые последствия. А попав в неразведанную область ее не покинуть уже никогда. Совершение же прыжка по обратным координатам могло вынести нас вовнутрь планеты.

– Куда прыгаем? – спросил я капитана, кумарившего в кресле.

– А.., что? Куда дальше? – он подумал немного. – На Налл-Хатту, там продадим добычу по достойной наших усилий цене. Никто там и спрашивать сопроводительные документы на груз не будет. Там это не принято. И сделать это надо как можно быстрее.

– Не затормозив перед этим? – опять засомневался я.

– Плюс-минус погрешность… кого это волнует, – беспечно сказал он. – Чем раньше уйдем отсюда, тем лучше. И я не хочу тормозить в зоне действия турболазеров вон того крейсера, – он ткнул в голограмму. Тот спешил остановить очередных охочих до поживы проходимцев.

– Тоже верно, – кивнул я.

Я ввел координаты конечного прыжка в терминал. Через пять минут расчетов он предоставил предварительный вид оптимального маршрута, состоящего из множества прыжков. В идеале можно было войти в гипер в одной точке и выйти уже у цели. Но чем сложнее было устроено гиперпространство, чем больше в нем было аномалий и чем меньшая плотность реперных точек по аурек, крэш и форн[4] координатам была занесена в гиперкарту, тем сложнее это было сделать. С ростом числа перестроек по гиперкоординатам лавинообразно накапливалась погрешность, и в итоге можно было выйти далеко за пределами исследованных регионов. Обратный прыжок с таким багажом ошибок был нереализуем. В итоге мы должны были определить точки промежуточных «остановок». Неизбежно разрывая огромное путешествие в гиперпространстве на много маленьких участков. Конечно, можно вносить в маршрут поправки и вручную, перед тем как обсчитывать прыжок до первого «всплытия». Но что толку?

– Капитан, тут можно выходить? – я ткнул в ближайшую промежуточную точку на маршруте. Ничем непримечательная система с звездой, которой даже не хватило веса как следует разгореться. Но зато тлеют такие очень долго.

Он из под прищура минут пять рассматривал предложенный маршрут, а затем махнул рукой. Похоже не только на маршрут.

– Сойдет, – он устало прикрыл глаза.

– Как скажешь.

– Да когда уже? – сказал раздраженно теряющий терпение Травер. Гипернавигационный компьютер рассчитывал прыжок уже почти полчаса. Не сходилось у него никак.

Мы, казалось, уже отчаялись дождаться когда он закончит с вычислениями, но все же вошли в гипер, пусть и плюнув на предупреждение об огромной дисперсии координаты выхода. Только теперь можно было чувствовать себя в безопасности. Но легче от того не было. Я первым делом запустил самодиагностику систем корабля. Не хватало еще получить «сюрприз» с нежданным выходом из строя, к примеру, одного из двух главных реакторов. Необходим был и срочный ремонт систем охлаждения. И если есть время, то оно не для того чтобы расслабляться – корабль всегда должен быть в максимально боеготовом состоянии. Так говорил Ивендо, а спорить с ним в вопросах эксплуатации звездолетов - расписаться в своей неизлечимой тупости.

Я, выйдя в коридор, встретил там Нейлу.

–Эй, что-то тебя не было слышно, – сказал я ей удивленно.

– Пока вы там обжаривали судно на гриле, я подготовила наш медотсек к работе с любой формой контузии. Мы все-таки твилеки, а не люди – она указала на свой слуховой конус.

– Тогда туда надо отвести Травера, – кивнул я. – а то он не очень хорошо себя чувствует.

Он с каждой минутой все сильнее впадал в странную апатию. И я не мог понять почему.

Нейла помогла мужу добраться до медицинского отсека. Похоже, я опять не знал неких тонкостей физиологии твилеков, и ему действительно нужна была помощь. Хотя хлопнуло и не сильно, на мой взгляд. Во всяком случае, в ушах звенело недолго. Но, как сказала Нейла, такова расплата твилеков за острый слух в широких диапазонах.

Требования к судовладельцам о медицинском обеспечении сильно разнились в зависимости от размера судна и его автономности. Да и от возможного экипажа также. Наш медпункт мог провести несложные анализы или оказать первую помощь. Провести серьезную операцию в нем было невозможно – по местным меркам. По моему мнению, функционал был потрясающий. В крайнем случае, в соседней кухне был тибановый холодильник. Соседство кухни и медицины по этой причине не было случайным. Оборудование необходимое для шоковой заморозки/разморозки в тибане было тяжело и габаритно, но стоило дешевле, чем полноценная хирургическая ячейка. Да и хранить тибан, бывший рабочим телом для субсветовых двигателей в жидком виде было опасно. Эта «горючка» натурально была горючей и не менее огнеопасной, чем керосин.

Нашу автономность ограничивал именно запас этого сжиженного или замороженного до кристаллического состояния газа, расходуемого релятивистскими двигателями, а также продовольствие – у нас не было сублиматоров и пищевых реакторов, как на большом военном корабле.

Пока капитан валялся под капельницей и отходил от шока в компании твилечки, я носился по всему кораблю и проверял агрегаты на работоспособность. Несколько резервированных систем, не имевших большой важности, работали с перебоями, но ситуация оказалась лучше, чем я ожидал. Выходит, что некая угроза, все еще тревожащая самую периферию сознания связана вовсе не с техническим состоянием корабля и это… напрягает.

Т2-B3 был отправлен наружу, заваривать лопнувшие трубки теплового проектора. Ему пришлось отрезать и заглушить часть змеевиков, поскольку ликвидировать трещины не представлялось возможным.

То, что в охлаждении использовался именно гелий, а не, к примеру, вода, было большим неудобством. Одно повреждение – и он в секунду утекает в вакуум. Часть теплообменника опустошается – часть, поскольку она оперативно отсекается силовой завесой, не дающей разом потерять весь теплоноситель. Гелий – весьма своенравный, чистых кровей газ, не терпящий несвободы. Но давление, которое надо было создать в трубках для предотвращения закипания, к примеру, воды, при температуре в тысячу градусов, как и необходимая система компенсации объема, критически увеличили бы вес систем охлаждения. Не говоря о том, что теплопередача через толстые трубки, рассчитанные на такое чудовищное давление, шла бы и вовсе вяло. А замерзнув в трубах при нулевой отводимой мощности, она могла вывести судно из строя. Вода, как теплоноситель – бессмертная классика, но не для звездолета.

Кроме того она была еще и очень тяжелой, что ставило крест на идее использования любой другой жидкости с более высокой температурой кипения (вроде жидкого металла) в качестве теплоносителя. Поэтому охлаждение было безальтернативно газовым.

Трубки имели сложную форму, интенсифицируя теплообмен. Меня, как энергетика восхищала мощность этих теплообменников при их малом весе и одновременно огромной стойкости к перегрузкам.

Закончив регламентные работы, я перетащил весь груз платиновых металлов в контейнеры грузового трюма, чтобы они не мешались под ногами. Почти полтонны платины и еще каких-то более редких металлов.

До выхода из гипера я даже позволил себе немного вздремнуть, а за двадцать минут меня поднял сигнал будильника. Наглотавшись кафа, я еще раз поплевался с этого напитка. Надо найти аналог чая в Галактике! Взбодрившись и перекусив энергетическим батончиком, я прошел в пилотскую, где уже расположился Травер.

– У меня нехорошее предчувствие… – сказал я вкрадчиво. На душе действительно висел груз тревоги.

– У меня, как это ни странно тоже, – отхлебнул кафа капитан. – Беда не приходит одна.

Мерцание гиперпространства перед нами погасло, открыв вид на тусклую точку – далекое светило. Звезда необычно меняла свет через мерцающий барьер, пока мы «всплывали» из гипера. Но, это мог видеть только я сам. Сними это камерой и воспроизведи на датападе, я бы увидел куда более тусклую картину. Но я не спешил знакомиться с психиатрией и не делился этим с окружающими.

Травер тут же вывел навигационную обстановку на лобовое остекление. К нам, ускоряясь, шло на перехват неопознанное судно. Слишком быстро, чтобы избегнуть пересечения траекторий.

– Еще одни умственно обделенные, – глубокомысленно сказал капитан. И тяжело вздохнув, нажал кнопку боевой тревоги. Она по совместительству готовила корабль к боевому положению, а не только терзала слух малочисленного экипажа. Затем, когда до нас все равно не дошло, он отключил душераздирающий вопль.

– Травер, – раздался голос Нейлы, – в чем дело?

– Пираты... Чего стоим? Живо к бою! К бою! Я кому сказал?! – заорал он, привстав с кресла.

Я пулей вылетел из кокпита, в штурманскую – там хранился мой легкий скафандр. «Салфетка» в просторечии. Одевать скафандр надо уметь за время, пока горит спичка… пока ей есть в чем гореть. Если произошла разгерметизация, то сначала нужно надеть дыхательный аппарат, всегда носимый на поясе. Он даст десять – пятнадцать секунд сознания при взрывной декомпрессии. Затем собрать всю свою волю к жизни, всю свою скорость – от считанных секунд будет зависеть твоя жизнь. Особенно от самых первых – пока есть еще силы и парциальное давление кислорода в легких, чтобы спешно спрятаться в эту вторую кожу от холодных объятий пустоты.

Не одни мы решили воспользоваться новехоньким маршрутом. Пираты засели на маршруте, тоже ловя свою «удачу». И у нас не было получаса на расчет нового прыжка. И дело было не только во времени – корабль, во время расчета прыжка должен снимать характеристики полей в окружающем пространстве, да и вообще, двигаться максимально линейно, желательно не дергаясь и без ускорения. Представляя при этом из себя идеальную мишень.

Но пока Ивендо лечил свои прокуренные легкие и измученную химией печень, вторым пилотом был я и потому должен был занимать место рядом с капитаном. Тут мое место в бою.

Капитан включил аварийное опорожнение наружных баков водяного запаса. Прямо в открытый космос. Был бы груз какого-нибудь хлама, мы бы и его сбросили. Водяные капли резко испарялись в вакууме, настолько резко, что затем превращались в микроскопический иней, оставляющий за нами шлейф – как у небольшой ледяной кометы. Корабль стал набирать скорость, выйдя на встречный курс. Корабли шли лоб в лоб – как рыцари на ристалище. Я не стал спрашивать капитана, зачем он так делает – ему виднее.

Травер щелкнул по панели, принимая сигнал от пиратов.

Из голографического проектора выросло небольшое лопоухое существо – в бронежилете, с длинной шеей и вытянутой вперед мордой. Венчала её пара глаз-антенок. Гунган?!

– Ваша не дергайся! – ААА! Точно гунган! Мысленно заорал я. – Ваша лечь в дрейф. Сейчас же. Если жить еще хотите. Босс Данкс говорит вам это. Моя милосердныя, моя не убивать вас, только грабить.

Пиратский капитан-гунган эмоционально размахивал руками. И ушами. Было бы смешно, если бы у этой обезьяны не имелся вооруженный корабль. Какого… вообще? Эти земноводные по канону жили обособлено и не очень-то выделялись в техническом смысле. И это через тысячи лет! Хотя, может… я чего-то не знаю?

Я вывел на экран информацию о корабле пиратов. Им оказалась яхта постройки верфей Рендили. Достаточно крупное судно, надо признать. Вытянутый игловидный корпус достигал восьмидесяти метров длиной. Пролистал данные о базовом оснащении корабля на экране. Слабенько. Крупный корабль некогда был роскошной скоростной яхтой, но промышленность специальных кораблей для пиратов не выпускает.

– Он медленно идет. Или груженный, или неродных пушек у него хватает, – предположил я, пристегиваясь к креслу. Оно тут же начало генерировать локальный щит, который мог защитить меня от какой-нибудь остаточной мелочи при пробитии основного или тонкой, как фольга обшивки.

Затем всухую разжевал таблетку радиопротектора – страшная горечь разлилась во рту. Лицо мое перекосило от спазма, но я не жаловался – так эта химия резвее всасывается в кровь.

– Или то и другое, – сказал Травер, оценивая наши шансы, – и щиты у пирата вряд ли родные.

– Если ваша не заглушай движки, то я бум-бум вас! – продолжал угрожать пират. – Живые будет завидывый мертвая. Если ваша слушайся меня, то я пощадить ваша жалкая жизни.

Мы с Травером переглянулись, поражаясь «правильной» речи пиратского капитана. Босс Данкс вроде? Но он все равно был достаточно убедителен.

Затем он включил нашу сторону связи с пиратом.

– Иди нахуй, пока я не разнес твое корыто, лопоухое чмо! – сказал он гунгану. Травер явно был не в духе. – И если ты не уберешься отсюда, то это ты пожалеешь о том, что покинул матку своей мамаши. Или ты вылупился из сраного яйца? Мне похер, собственно говоря, из какой жопы ты появился на свет.

– Твоя грубый! Я наказать тебя за это. Ты будешь жалеть об этом, пока я расчленяй тебя, как филе шаака.

Травер, выключил связь, продолжая готовить судно к бою. И снизив ускорение до достаточно небольшого, так, чтобы можно было передвигаться по коридорам корабля.

– Нейла, пройди сюда к нам, похоже придется воевать, – сказал по громкой связи Кэп. – И принеси сюда все оружие, какое нам может пригодиться.

– У нас пять минут до столкновения, помоги пока Нейле со снаряжением, – затем сказал он мне.

Я сорвался с места и встретил ее в кают-компании и в два захода притащил все, что она извлекала из оружейки. Если дело дойдет до абордажа, мы сможем дорого продать свои жизни. Какая глупая фигура речи! Как будто это то, что можно в чем-то измерить!

Нейла тоже надела «салфетку», хранившуюся в кокпите рядом с костюмом Травера – я отвернулся, чтобы не смущать твилечку, хотя ее, по-моему это совсем не волновало. Это одеяние напоминало что-то среднее между тяжелым скафандром для ВКД и тем фантастическим «скафандром в облипочку» что встречается только в играх и мультфильмах.

Капитан зацепил маркер корабля противника системой наведения. Теперь мы его точно не потеряем. Мощность щитов он перевел по умолчанию на направление к противнику.

– Ты участвовал в подобных стычках? – спросил меня капитан.

– Ни разу. Но могу работать пророком.

– Если что-то мне будет нужно узнать, то я спрошу. Хаттово дерьмо, как мне сейчас нужен Ивендо! Ты умный малый, но его на этом посту никто заменить не сможет, – сказал он мне.

Я всматривался в тактические знаки, данные системы управления стрельбой и показатели щитов. Это не простое пилотирование – это намного сложнее.

На экраны выводилось море информации, от досягаемости огня до вероятности попадания тем, иди иным оружием по противнику. Были выведены и ракурсы пуска торпед. Из-за огромных скоростей, на которых мы могли пересечься с противником, пуск торпеды по нам, должен был бы завершиться нашей неминуемой гибелью, но все было сложнее, чем казалось на первый взгляд.

Не давая разорвать дистанцию, капитан навязывал ему свои условия игры – пущенная со стороны и долго разгоняющаяся по широкой дуге ракета могла прийти с куда большей скоростью и энергией, чем запущенная по самой короткой траектории даже с учетом того, что мы двигались ей навстречу и с ускорением. А еще все наши пушки, РЛС, способная работать как средство РЭБ смотрели вперед, готовясь такую ракету сбить.

Капитан навязал пирату «рукопашную». И тот уже пропустил «окно», когда пуск ракет еще имел смысл. Пока тот думал – мы уже сократили дистанцию. Блеф и скорость, бег по лезвию клинка – родные стихии для капитана.

Пускать же ракеты со слишком большой дистанции, пройдя которую они наберут огромную скорость тоже не всегда выгодно. Если она потеряет цель на большой дистанции, то пролетит мимо.

Это по маневренной цели вроде нас, а вот стационарный объект такой снаряд разнесет за милую душу.

Невидимый молот врезался в грудь, выбивая воздух, будоражаще запахло озоном – пират сделал залп, разряжая накопители энергии, когда проносился мимо нас, как пушечный снаряд.

Корпус звездолета задрожал, как мост под ротой марширующих в ногу солдат. Так, если бы мы сидели в подвешенном краном морском контейнере, а по нему стучали кувалдой. Неприятное ощущение, от которого холодеют руки, замирает сердце и даже сбивается дыхание.

На миг возникло желание выблевать все внутренности.

Это мы с огромной скоростью развернулись вокруг своей оси, и сделали залп из турболазеров вдогон уходящему пирату, летя двигателями вперед. Компенсатор неплохо отрабатывал линейные перегрузки, но отвратительно – перегрузки вращения вокруг своей оси. Автоматика вместо того, чтобы плавно изменять мощность компенсаторов инерции вслед за перегрузкой, колебала ее, как пульс у страдающего тахикардией.

На экране загорелись цифры загрузки щита, выдержавшего попадание, температуры проекторов и генератора. Они немного выросли после абсорбции урона. Совсем немного.

Пират тоже должен был оставить часть запасенной энергии нетронутой – ведь она потечет по сверхпроводникам также и к эмиттерам щитов, чтобы искажать, буквально выворачивая ткань пространства, отражая ответные выстрелы. Ведь шла она и на щиты и на пушки из одного и того же источника.

– Мы их тоже не пробили, – констатировал я факт. Никто не выплеснул всей энергии в турболазерный залп – и Травер и наш противник благоразумно осторожничали. Никто не знал полной емкости суперконденсаторов противника. Да и о той пиковой мощности, которую можно пропустить через турболазеры и которую мог отразить щит противника ни у нас ни у врага информации не было. И никто не спешил открывать карты раньше времени.

– Пойдем ва-банк, – капитан изменил схему расхода энергии. И готовясь пропустить через орудия столько, сколько это было возможно. – У него, я думаю, реакторы должны быть мощнее.

Капитан не рисковал – он поступал оптимально. В действительности стратегия эта выигрышная, если уверен в том, что твой корабль не превосходит по мощности противника или равен ему[5]. И, как некоторые не понимающие самой сути риска говорили – «очень рискованная». Не понимая, что если перемножить много «мелких рисков» и неэффективно расходовать энергию на запитку щитов, то суммарный риск будет даже больше

Я смотрел на мигающую дугу, постепенно подводящую нас к новому столкновению. Вот и возможность вновь стать той звездной пылью, из которой мы все без задней мысли и проэволюционировали. Умом я понимал, что трагедия в том не большая – в случае чего скорбеть по этому поводу будет некому. Но все равно заранее обидно. А еще страшно. До тремора в ладонях. От меня сейчас ничего не зависит – твердил я себе, тем не менее, не отрывая взгляда от экрана – на приближающуюся точку противника. Точка… Она и вправду может стать точкой.

Наши неродные орудия с кастрированной системой охлаждения, тем не менее, могли поглотить насухо в одном залпе весь энергетический запас корабля. А еще они были лишены приводов и были закреплены на корпусе неподвижно. Что ухудшало точность углового наведения и соответственно дистанцию огня. Противник откроет огонь первым – а это не в нашу пользу.

Я закрыл глаза и сказал:

– Наш агрессивный гунган собирается придерживаться той же тактики. Но не полностью – часть он оставит для щитов.

Капитан, посмотрел на меня, пожевал нервно губу и сказал нервно.

– Он может и промахнуться.

– Нет, не промахнется, – ответил я уверенно. – У него пушка в поворачивающейся башне. Вектор огня и тяги у пирата ранее не совпадал.

Ползунки расхода накопителей на турболазеры были сдвинуты пальцами капитана вверх, уткнувшись в свой потолок.

Мы разминулись еще раз – корабль тряхнуло. Я защелкнул забрало шлема, чтобы не дышать ионизированным до предела воздухом. Свершилось чудо, и основные системы не пострадали. Отсутствие брони выступило как удивительное преимущество – потоки частиц, разогнанные турболазером, пробили нас насквозь, как лист бумаги, и унесли большую часть энергии с собой дальше. И не передав ее нам.

Над нами мелькнули вспышки бластерный турели, питаемой прямо из реактора, когда мы пронеслись на дистанции «пистолетного выстрела». То есть ближе десяти тысяч метров. Сбив пирату щит, мы сделали его уязвимым к оружию с самым жутким заброневым эффектом. Чем поспешили воспользоваться. Но он как летел до этого так и летел дальше, только с корпуса была оторвана какая-то мелочь.

– У этого ушастого косноязычного пидораса щит лучше, да и орудия тоже, – неудовлетворенно сказал Травер, – Надо уходить в отрыв.

– Сразу никак нельзя было решить? – раздался голос Нейлы. Она все это время не вмешивалась, боясь отвлечь нас от боя.

– У него максимальная перегрузка больше, чем у нас, и я решил, что не выйдет, – ответил, оправдываясь, капитан. Его руки в это время нервно бегали по приборной панели и сенсорным экранам.

– Паспортное, то есть значение, – тем не менее, он нашел время объяснить причины своих поступков. – Ведь тот, кто показывает свои ходовые возможности сразу – конченый идиот. Похоже у этого пирата мозг размером с гранату. Но блять, это дерьмо сыграло с нами дурную шутку. Меня провели. Меня! Не понять, что это вовсе не блеф! Пиздец! – распалялся капитан.

– Это так.. С таким щитом и орудиями он не может иметь заводские сорок пять единичек, – высказал я очевидный факт, спешно изучая характеристики вражеского корабля в локальной библиотеке кораблей. Но капитан знал, как оказалось, это и на память.

Но если он медленнее нас… Я внезапно понял, что делал сейчас капитан! И зачем сходился лоб в лоб два раза, все увеличивая дугу! Хотя то, что мы не сделали ставку на защиту и было глупым решением, но так мы создавали предпосылки к реализации запасного плана, которым сейчас и воспользовались.

Пока мы обсуждали вопросы тактики, мы делали циклопический разворот с радиусом кривизны в несколько десятков тысяч километров. Оставалось еще пять… нет – уже четыре минуты до следующего контакта. Но ему не было суждено состояться. Нас надежно разделяют тридцать тысяч километров. И это расстояние меняться теперь не будет.

«Спидометр» показывал относительную скорость в сорок километров в секунду. Я чуть со смехом не вспомнил кадры из оригинальной трилогии, где звездные истребители гонялись друг за другом в стиле поршневых самолетов.

Капитан закончил изменять курс. Поскольку мы обладали чуть большим ускорением, и благодаря тому, что успели набрать за несколько заходов огромную относительную скорость, капитан превратил нашу траекторию в стабильную орбиту вокруг пиратского корабля. Он, обладавший меньшей, чем мы перегрузкой выступал ее центром, а мы с малым относительным ускорением, ставшим центробежным двигались вокруг по огромной окружности.

Пат. Но всяко лучше того, чтобы изображать из себя камикадзе.

– Мы же можем уйти, – сказала крайне обеспокоено Нейла, не понимая Травера, – почему мы все еще кружим? Зачем?! Почему не оторвемся?!

– Если мы просто развернемся и втопим, то получим вдогонку торпедный залп, – объяснил Травер наше движение и свой новый план. – Может, уйдем, а может и нет. И если по нам попадут, то распылят – ракета успеет разогнаться до очешуительных скоростей. А под такими ракурсами мы сможем оторваться от него и заняться ракетами уже после пуска. Так они до нас не дойдут – собьем на подлете.

У нас превосходство в маневре, – размышлял я, – но не такое большое, чтобы изображать из себя военный истребитель с протонной торпедой на борту. Но достаточно, чтобы не дать подойти к себе ближе. Все же это не победа – а только выигрыш во времени. И может быть общий проигрыш по шансам, но я не настолько разбираюсь в этих тонкостях и вынужден довериться капитану.

Я глянул на боевую сводку – корабль противника мигнул. Оптика зарегистрировала выстрел. Он и с такого астрономического расстояния пытался вести огонь. Но наш щит уже вновь был заряжен, а попасть он мог только при большом везении. Травер же пока и не пытался вести огонь – надеясь на максимальную мощность щитов.

Я погрузился в Силу, нащупывая причины и следствия. Факты и намерения.

– Он промахнулся, и пока не зарядил щиты… – договорить я не успел. Травер нажал на кнопку, и корабль выполнил заранее заложенный сценарий.

Меня затошнило от болтанки – «Шлюха» сделала выстрел. Мимо. Но поступок совершенно верный – надо пользоваться любым шансом, любым промахом и ошибкой противника.

Капитан не стал дожидаться, очередного промаха пирата-гунгана, а начал вести огонь каждый раз, когда заряжались сверхпроводниковые энергетические буфера, склонные, замечу к взрывному разрушению. Но затем темп огня сильно упал – орудия почти сразу перегрелись.

– Этот заднеприводный увеличил ускорение до тридцати двух, – сказал Травер обеспокоенно. От наших постоянных разворотов округлая траектория сжималась, как удавка.

– Он либо развалится через час-другой, либо выиграет в перестрелке, – заметил я.

– Хера там, – сказал капитан и поднял наше ускорение до тридцати семи.

Корпус корабля застонал, как у субмарины, раздавливаемой весом столба воды. Я до скрипа стиснул зубы. Коэффициенты запаса, спасите нас!

– А мы сами не рассыплемся от такого? – спросила взволнованно Нейла. Ее милое личико побледнело и выражало неподдельный страх.

– Подумай лучше о том, что мы, наконец-то выбьем пыль из ковров, – широко улыбнулся капитан. Он и в такой ситуации пытался всех нас успокоить. Но я знал - в его голове витали не самые радостные мысли, но он старался сохранять лицо.

Нейла прикрыла рот рукой.

Еще один обмен выстрелами. Гребаный аттракцион. Та самая выборная карусель Псаки? Каф опять попросился наружу. Капитан тоже маялся с желудком – последствия контузии.

– Да и не только пыль, – сказал я, услышав лязг, похоже, со стороны трюма.

– Э? – обернулся почти позеленевший, несмотря на свой изначально синий цвет капитан.

– Наверное, послышалось, – сказал я невинно, – продолжаем нарезать круги.

В следующий заход щит пропустил часть энергии, которая не нанесла нам никакого существенно урона. Во всяком случае, наш БИУС не волновался по данному поводу.

Тупой гунган зачем-то решил ослепить нас своей РЭБ.

– Кретин, кретин капитан, а не гондон, – я усмехнулся, – наш пират кретин в первую очередь, а уже потом гондон.

– Ага, вскрылся рано. Такой хилой системой даже ударную торпеду не обманешь.

Я ввел данные о цели в систему наведения торпед. Теперь уже и подавно. Так-то средства РЭБ и у нас не блистали возможностями.

Запиликал зуммер ракетной атаки. Пущенная не в нашу сторону ракета, по широкой дуге начала выходить на нас. Расчетное время встречи через пятнадцать минут. Мы не стали дожидаться, когда она, зная о постоянном курсе пирата, пройдет циклопическую полуокружность и настигнет нас через несколько десятков оборотов вокруг пирата.

Вместо этого мы вынужденно начали двигаться относительно ракеты, а не пиратского судна. Затем, подождав, когда мы еще сильнее разорвем с ним дистанцию пират выпустил еще целый ракетный залп. Но не зря за бортовую оборону от ракет отвечаю я – все они были сбиты огнем из плазменных и турболазерных пушек. Сила – надежный союзник.

Тактика «пьяный летчик» на короткой дистанции не действовала и как отчаянно не маневрируй, а временной лаг, связанный с конечностью скорости света выливался в ошибку точки прицеливания в несколько сантиметров. Метры начинались с пары сотен километров. Но угловая ошибка наведения пушек помогала ракетам выполнять свою цель. Но я чувствовал – в разные моменты времени шанс попадания по ракетам разный. И не пытался успеть за ними реакцией сознания, просто позволяя Силе вести мой палец, жмущий на гашетку.

Вернувшись на атакующую директиву, мы снова выхватили, БИУС заорал, как резанный. Один из эмиттеров щита сгорел окончательно, но и мы задели у противника что-то значимое. Дела шли неважно.

Лицо Травера выражало напряженную умственную работу. Мы могли также отправить в пирата торпеды, но риск был слишком высок. Пускать их по одной глупо. Шанс попадания при залповом пуске выше. Поскольку им легче пройти активную оборону.

– Он сумасшедший! – закричал капитан. Цель на тактическом экране, то терялась, то снова загоралась. Маневрируя, мы были вынуждены разворачиваться всем корпусом. А мы не «Арли Берк[6]», у нас АФАР не на 360 градусов смотрят во все стороны. В нашем случае не на все четыре "Пи" телесного угла.

Противник вновь поднял ставки согласно новым возможностям. Его перегрузка достигла тридцатипятикратного значения. Травер тоже не стал отставать и прибавил еще одну единичку и слил последние запасы воды. При разворотах корабля скрежет и пробирающийся в душу скрип переборок стал еще сильнее, передаваясь всем конструкциям, минуя наглухо задраенные шлюзы. Я буквально задницей чувствовал, что корабль идет на пределе своих возможностей.

Капитан начал увеличивать радиус дуги, уже не опасаясь ракет пирата. Тот, чуя проблемы, пытался догнать нас по ускорению, но не мог сделать это при всем желании.

Мы, вращаясь вокруг противника, были не в самом выгодном положении. "Шлюха" все еще могла вести по нему огонь, но и он по нам также.

Разве что мы могли развернуть корабль так, чтобы минимизировать вероятность словить заряд турболазера. Это постоянное кручение вокруг своей оси – чтобы маневрировать или вести огонь, из-за узкого сектора обстрела, вызвало у нас морскую болезнь. Не все виды перегрузок компенсировались быстро и точно.

Капитан, сбледнувший с лица, откинул забрало и проблевался в гигиенический пакет. Я, смотря на него, последовал его примеру.

– Надо это заканчивать, – сказал я. – Но я чую, что у него еще остались ракеты.

В эфир вновь вышел гунган.

– У твоя тоже бо-ольша-ая пушка!

– А то, – не стал спорить Травер.

– Моя милостиво предлагай тебе разойтись. – сказал гунган.

– И где гарантии, того, что ты не выпустишь все свои оставшиеся погремушки мне вслед? – недоверчиво сказал Травер.

– Мне нужен твоя груз, а не ваша сгоревший посудина. Моя предлагай решай все миром. – оскорбляя сам основной язык сказал босс Данкс.

– У меня нет груза, если бы он у меня был, то я бы так резво не летал. Не находишь? – сказал Травер, поражаясь глупости пирата.

– Твоя уходить. И моя тоже уходить.

Я молча показал капитану запись в навигационной карте. «Он врет»

– Лады, – и отключился.

– Готовь торпеды к пуску, – скомандовал мне капитан.

– Сколько?

– За один заход, сколько можно отстрелить?

– Половину. Четыре, то есть, – отрапортовал я. В каждом из торпедных пусковых было по четыре торпеды. Но они были устроены так, что не могли дать залповую стрельбу. Требовалось время на перезарядку.

– Какой нахер ручной пуск? – спросил меня капитан. Переводя в автоматический.

– Как хочешь, но тут «джедай» не ты, – сказал я.

– Зато капитан здесь я, – сказал он.

Торпеды ожидаемо, пусть только и для меня, прошли мимо, а пока мы выходили на новый вираж от корабля оторвался какой-то элемент внешней обшивки. И опять разгерметизировалась несчастная петля охлаждения. Мощность реактора через некоторое время придется снижать. Я же ничего не мог сделать – корректировать курс ракет я не мог.

– Самонаводящееся дерьмо, – сказал Травер.

– Не ругайся, лучше подумай что нам делать, – сказала Нейла.

Боевые параметры, застившие весь обзор, указывали на неотвратимо, как паровой каток приближающийся, перегрев всего, что могло греться на корабле. Хорошо, что еще не все отвались, что не было намертво связано с силовым набором.

Капитан начал щелкать по пульту, отключая системы кондиционирования и жизнеобеспечения. Да и вообще все что можно.

Внезапно противник стал кувыркаться, как ротор турбины, но затем нормализовался на курсе. С прежним ускорением.

– Один из двигателей отказал, – радостно сказал , заметивший это капитан, – не беспокойся и нас такое тоже ждет, если вновь промахнемся, – «успокоил» он меня.

Свет на корабле мигнул, корабль лягнуло. Полный залп вошел нам в борт, практически минуя перегруженный и перегретый щит. Полетели искры и осколки – под потолком лопнул баллон с воздухом. Оторвалось несколько панелей. Хорошо, что кресла прикрыты еще одним щитом. Локально, так сказать. Заверещало в кабине, но то была не угроза ракет – это был тот звук низкий и жуткий, который заставлял меня запоминать Ивендо – сигнал о разгерметизации.

Не глядя на загоревшиеся сигналы о повреждениях, выдаваемые заботливым БИУСом я стал искать то, место, которое было перфорировано пиратами. Система, отвечающая за поиск утечки – указала на повреждение, проведя сканирование помещения и потоков воздуха.

Я оглянулся на капитана, с его штанины капала кровь. Коварные боги! Нейла соскочив со своего места – сзади от наших, оказывала ему первую помощь. Но это было мало – ситуация было очень опасной для Травера.

– Я запеню это отверстие, – сказал я ему. Разгерметизация могла убить его, поскольку «салфетка» была разорвана.

– Давай, но я не могу отключить двигатели дольше, чем на минуту, – сказал он мне хрипло.

Компенсатор рассредотачивал перегрузку в стороны от обитаемой кабины-пилотской, но не мог это делать на максимальных перегрузках во всем ее объеме. Это не по правилам, принятым, к примеру, для проектирования в Кореллии или верфях Куата. Но корабль этот строили экзоты. По своим понятиям о безопасности. И для себя. Меньше защиты от дурака – но выше прочие характеристики.

Я, отцепившись от кресла, взял комплект для борьбы за живучесть и подпрыгнул, в секунду добравшись до потолка в той невесомости, что образовалась после потери тяги. Баллон с герметизатором, извлеченный из контейнера и сжимаемый в левой руке, тоже ничего не весил. Меня самого неумолимо повлекло к отверстию в обшивке. Схватившись за поручень, я вплотную приблизился к небольшому отверстию, через чьи рваные края можно было увидеть черноту межзвездной пустоты и через которое, как из пробитого баллона, наружу со скоростью звука хлестал воздух.

От потери сознания или кессонной болезни меня защищала «салфетка» со встроенной кислородной маской. Хвала нарушению флотских традиций! Я, направив раструб в отверстие, нажал на рычаг. Вязкий, практически мгновенно застывавший полимер начал заполнять дыру. Не жалея пены я залил быстро твердеющим герметиком и края отверстия. При необходимости им можно было «заклеить» и достаточно крупные отверстия. В случае если через них слишком быстро не выходит воздух.

Оттолкнувшись вниз, я махнул рукой капитану. Тот незамедлительно включил компенсаторы и двигатель. Я кубарем, вышибая из себя дух, упал на металлический пол. Тут ковров не было.

– Я на месте, – сказал я, снова устроившись в кресле. Колено ныло от соударения с металлическим полом.

Нейла заделала Травера, пока я латал корабль. Наш дроид-механик сейчас делал тоже самое по всему кораблю. Я оглянулся, на шлюзе горел красный маркер. Там за ним, судя по всему совсем вакуум. Жопа.

– У нас еще пара заходов до абзаца, – сказал Травер, ожидая от меня чуда. Переменчивая Фортуна переметнулась на сторону врага.

– Переведи торпеды на ручной пуск, – сказал я вкрадчиво.

– Ладно, хотя это херово безумие, но я согласен. Хотя в твою реакцию я не верю.

– А в Силу?

– Фокусы, хотя и полезные. Сделай сейчас такой, пожалуйста. А то щиты у нас уже совсем похерились. – капитан сменил курс, разгоняя нас в сторону от противника – создавая запас в расстоянии, которым воспользуются самонаводящиеся болванки. Так, когда они войдут в зону его ПРО они успеют разогнаться до бОльших скоростей.

– Постарайся, пока мы не угодили в рабство к этому вислоухому уроду, – сказала Нейла.

– Сделаю.

Он передал мне ручное управление. Я постарался расслабиться, поймать пульс и растечься в настоящем-будущем. Отвлекала тревога Травера с Нейлой. Но я представил себя в глухом колодце, в месте покинутом и пустынном – и мне стало проще. Я занес руку над пусковой, вывел пуск на гашетку и приготовился, не слишком расслабляясь но и не ожидая того точного момента, когда нужно будет нажимать. Все равно сознательно такой точности достичь нельзя. Мы пройдем оптимальную с точки зрения удачи зону пуска быстрее, чем нервный импульс, рожденный в моем сознании, дойдет до кончиков моих пальцев. Надо сделать это красиво, слитно.

Мир замедлил свой пульс. Я как во время игры в Пазаак спокойно, погрузившись в транс, нажал кнопку без особых эмоций. Палец неестественно долго жал на кнопку.

– Рано!!! – закричал враз потерявший всякую надежду Травер.

Но барабаны, несущие смерть уже высвободили свой грозный груз на свободу.

Раз. Два. Три. Четыре. Пя… Блять! В, неприкрытый ничем, наш корабль ударил мощнейший залп пирата, я повис на ремнях в кресле. Затем уставился на голограмму, смотря за отметками ракет. Пять. Четыре. Три... Да! Марка пирата мигнула на тактической схеме. Попадание. Мы сражались на таком расстоянии, что увидеть друг друга невооруженным взглядом можно было только пару микросекунд, в те моменты, когда мы сходились первые два раза. Да и то так быстро мое зрение не реагировало. Неудивительно, что Хан Соло принял звезду смерти за планету.

Мы кувыркались, как дерьмо в проруби. Несмотря на то, что капитана опять затошнило, я подавил рвотные позывы. Накрылся звездой один из двигателей. Они у нас стоят не по центральной оси и потому попарно компенсируют момент друг друга. Отчасти, как винты у вертолета с соосной схемой. Откажет один – отключай и второй. Нагрузку на новый набор двигателей распределило не сразу и выйти из болтанки мгновенно не получалось.

На этот раз большинство попаданий пришлись в заднюю и центральную часть звездолета. Пострадали не только двигатели, глаза разбегались по горевшим красным значкам на схеме главных узлов.

Капитан, тяжело дыша, откинулся в кресле. Прозрачное забрало его «салфетки» запотело - воздух вновь заполнивший отделение был сухим и холодным. Я же, убедившись в том, что у нас в отсеке вновь есть атмосфера, тоже откинул забрало и вытер пот, стекающий со лба. Нейла приблизила вид на обломки яхты пирата. Спасательной капсулы не было. Шансов выжить у них все равно не было никаких. Большая часть корабля превратилась в мелкое крошево.

– Как его звали? – спросила меня Нейла.

– Пирата? – она кивнула. – Он называл себя Босс Данкс.

– Надеюсь за его верхнюю конечность, из которой он издавал звуки, есть награда. Мы можем разориться на ремонте, – кисло пробормотал капитан, содрав себя шлем и вытирая лицо.

– Что там хочет сказать Т2? – спросила Нейла капитана.

– Что нам пиздец, – прочитал письменно донесение капитан прямо на остеклении, – Он говорит, что на месте нашего навикомпа дыра. Ебаная дыра!

– Подай сигнал о помощи, – предложила Нейла.

– Ты не смотрела, где мы? В этом регионе на сигнал о помощи слетятся только падальщики.

– Но, мы можем попросить тех военных из сектора. Должен же кто-то летать по этому маршруту!

– Прощай тогда мой корабль. Женщина, выход всегда есть. Правда, Олег? – поискал он у меня поддержки.

– В подземном мире всегда есть место, – не стал я его разочаровывать. – А у нас есть, чем заплатить паромщику. Если он, конечно, принимает платиновые слитки.

– Ты так намекаешь про некое загробное царство? – сказала Нейла.

– Сто очков за понимание! – улыбнулся я сквозь силу.

– Ебаная нога! Ебаные пираты! – Закричал в сердцах капитан.

– Я вколола тебе обезболивающее. Ты сейчас ничего не должен чувствовать – сказала Нейла. – и в медотсек мы не попадем еще двадцать минут. Пока Т2 не заделает все дыры в кают-компании.

– В том-то и дело, что я ни хера не чувствую, – пожаловался капитан.

– А вонь от блевотины? – спросил я его.

– Ты пиздец, какой тактичный.

– Прекратите, – обиделась на нас Нейла.

Я, не теряя времени, стал копаться в системах корабля, поражаясь числу сдохших, или некорректно отвечающих его частей. Не удивлюсь, что любой летательный аппарат в таком состоянии на Земле подлежал немедленному списанию.

Лететь он мог. И гиперпривод слава богу был цел. Какому богу? Гермес еще не лишил нас своего покровительства. Хотя прочие и отвернулись.

Но у нас не было навикомпа. А без этой коробочки даже дублированный гиперпривод бесполезный набор высокоорганизованного металла. Считать прыжок по стандартным алгоритмам на бортовой ЭВМ можно так долго, что обстановка по гипердатчикам изменится настолько кардинально, что расчеты потеряют всяческий смысл.

Старательный Т2 уже заделал все сквозные отверстия, а система жизнеобеспечения заполняла загерметизированные отсеки воздухом из запасов. Трюм мы приводить в обитаемое состояние не стали.

Пока Нейла помогла Траверу добраться до медкабинета, я пошел проверять состояние корабля. Вид его был ужасен. Один плюс от отверстий, пробитых пиратом в обшивке, был – поднятая пыль, и мелкие осколки по большей части вышли вместе с увлекшим их воздухом. Но те, что оставалась, вместе с мелким мусором попадалась под ноги. Я присмотрелся к бритвенно острому осколку обшивки, воткнувшемся в диван. Сидевшего бы здесь раскроило. Стол в кают-компании сорвало с креплений и размозжило о стенки отсека во время наших головокружительных маневров. Его осколки заполняли половину помещения. Все стенки были в царапинах и следах сильных ударов. Заглянув ненадолго в ванную, с желанием прополоскать рот, я встал как вкопанный, смотря на разгромленное в хлам помещение. Зеркало было разбито также, как и мое душевное состояние. Крепления для личных предметов гигиены были сорвано. Всё было в осколках пластика и залито потеками шампуней и всяких средств, которыми пользовалась Нейла. Ее это точно расстроит. Вспомнив, что и воды у нас тоже нет, я плюнул с досады и поплелся в машинное отделение.

В нем к моему удивлению, оторвало только один ящик с инструментами, в котором их было слишком много. Однако Ивендо был прав насчет правильного размещения вещей на корабле. «По коробкам как можно равномернее». Один гидроключ застрял в кожухе реактора. Что на его работоспособности не сказалось. Я издали посмотрел на поврежденную проводку все еще под напряжением и решил аккуратно, медленными семенящими шагами покинуть машинное отделение. Только плотно закрыв шлюз, я почувствовал себя в безопасности.

Корабль напоминал техническую свалку, или разгромленный завод на окраинах, каких много на постсоветском пространстве.

В моей каюте было не так страшно. Ящик с вещами был на месте. Сами вещи, закрепленные под тщательным надзором одноногого механика, тоже не пострадали. Неплохо, что датапад рассчитан на такие испытания. Только из-за защищенного исполнения он был дороже обычного в десяток раз. Но я об этом не жалел. Взяв его в руки и законнектив его с кораблем, я пошел дальше.

Сверяясь с картой разбитых агрегатов, я обошел корабль. В трюме было несколько работающих голокамер и я, заглянув туда, ужаснулся. Платина, вывалившаяся из пары ящиков, похоже, половину боя рихтовала его переборки, сейчас же гнутыми и сплющенными кусками она валялась по всему трюму. Замечательно то, что ее ценность не зависит от товарного вида.

Уровень радиации зашкаливал – был разбит реактор того гравицикла, который лежал в трюме еще с Корусанта.

Обходя отсеки, я встретил Т2.

– Эй, ты знаешь, есть ли у нас еще вода?

– Бип- Би-И Вуу.

– Я понял, – на моем датападе загорелся ответ. – Ты говоришь, что мы такие распиздяи, что не ведем учет погруженных и разгруженных предметов на борту? И не имеем всех положенных документов?

– Виу.

– Это не ко мне, это к капитану, – возразил я дроиду.

– Вууу. Ви. – разочарованно пропищал дроид и укатил дальше паять и изолировать оголенную проводку. Нужное дело.

Во вспомогательном трюме остались целыми два ящика с вином. Йо-хо хо и бутылка рома! Но шанс испытать переживания семнадцати матросов на острове «сундук мертвеца» меня не прельщал. Хотя это, возможно, только красивая легенда…

Наконец, обходя обломки, я добрался и до навикомпа. Этот агрегат, размером с морозильную камеру являл собой печальное зрелище и выгорел подчистую, его обломки и куски плат можно было найти по всему отсеку. Расположенный за внутренним корпусом, в своем собственном отсеке рядом с неинерциальной системой навигации он был полностью разрушен, из сквозного закопченного отверстия воняло паленым пластиком, все внутренние печатные платы были разворочены и повреждены пожаром.

Поражаюсь тому, что корабль нигде не имел серьезных пожаров. Впрочем, тот воздух, что делал любое возгорание в замкнутом пространстве филиалом ада, при попаданиях в корабль быстро покидал его. Те элементы, которые были задеты турболазером, раскалялись до ужасающих температур, испаряясь и создавая ударную волну облаком этого раскаленного газа. Мелкие, частично и полностью расплавленные ошметки как шрапнель разлетались по всему кораблю, застывая потеками смолы, и оставляя ожоги на переборках. Высокие температуры окончательно выводили агрегаты из строя. Химические потенциалы при таких температурах тоже были очень впечатляющим. Небезызвестный кориум – расплав активной зоны реактора, к примеру, вступает в химическую реакцию с бетоном. Та же судьба постигла и множество предметов обстановки.

Сорванные панели обнажили «скелет» судна. Для того чтобы выдерживать такие перегрузки кораблю нужно было иметь минимальный паразитный вес и максимальный – конструкций воспринимающих нагрузки. Как корабль гражданский, «Счастливая шлюха» Травера не несла бронирования. Поэтому основу корабля создавал каркас сложной, как рыбий скелет, формы, к которому прикреплялись все агрегаты и отсеки.

Снаружи скелет прикрывался «шкурой» - внешней обшивкой, защищавший все это от воздействия внешних факторов и атмосферы. Часть агрегатов была закреплена прямо на «скелете», причем так, что добраться изнутри до них было нельзя. Наиболее важные системы, вроде жизнеобеспечения, включавшей в себя кондиционирование, вентиляцию и регенерацию атмосферы, были доступны изнутри и располагались частично прямо в жилых отсеках. Вся эта мешанина стальных «органов» была оплетена «кровеносной системой» из силовых и сигнально-командных кабелей. Я пораженно рассматривал разлохмаченные и разорванные «нервы» из оптоволокна в металлической и полимерной оплетке. То, что мы еще живы – чудо, не иначе!

Как жаль, что для полноценного ремонта нужно доковаться! Компромисс между прочностью и удобностью, живучестью корабля и его ценой, к которому пришли конструкторы Мон-Каламари мне не нравился. Я понимал Ивендо, который хвалил кореллианские суда и хулил сделанное разумными креветками.

Основа, «хребет» корабля – был в районе двигателей. Именно там чудовищная тяга двигателей, и создававшая, собственного говоря, перегрузки до сорока "g", прилагалась к каркасу корабля. Конструкция была рассчитана именно на конкретное расположение нагрузок и реакций от тяжелых агрегатов. Поэтому, вздумай кто расположить дополнительную нагрузку где попало – и при каких-нибудь двадцати "g" корабль треснет в месте возросших напряжений. Поврежденная конструкция ослабит каркас судна, что может привести к тому, что он развалится на куски. Печальная перспектива.

Оттого дополнительную нерасчетную нагрузку размазывали по всему объему корабля, так, чтобы она равномерно дополняла уже имеющуюся массу. Так основное оружие на «Шлюхе» занимало то место, в котором раньше был отсек с бассейном и дополнительные емкости с водой. Не забываем, что корабль этот земноводные космолетчики строили для себя. О том, как он достался пиратам, можно было только догадываться.

Второе место, наиболее усиленное – машзал, где были наши реакторы и основной гиперпривод. Третье – трюм. Таким образом, центр тяжести корабля был смещен к кормовой части с двигателями. Также на главной оси корабля вперед были вынесены вспомогательные и резервные реактор с гиперприводом.

Часть агрегатов и чутких датчиков не могли пережить такие ускорения и имели собственные компенсаторы перегрузки. Устанавливались, они, как правило, сгруппировано в специально предусмотренных для этого объемах корабля. Таким местом было и то, в которое угодил заряд турболазера, разбивший навикомп. Нам чертовски повезло, что попадания противника не угодили в силовой каркас, или главные ректоры.

Немалая часть оборудования была чувствительная к помехам и электромагнитным полям, создаваемым другими элементами корабля. Да и о воздействии магнитных и электрических полей на организм человека забывать не стоило.

Скомпоновать корабль - это адский труд, требующий учитывать такое количество знаний и наук, что удачная конструкция является плодом титанических усилий целого КБ. Очевидно, скажете, да? Цикл разработки и доводки корабля до серии в Галактике – не менее пятидесяти лет, а чаще и больше.

Какой там прогресс! Да еще с любовью к проверенным решениям, полной сквозной взаимозаменяемостью с деталями многотысячелетней давности и большим техническим традиционализмом. Вот и летают одни и те же модели кораблей по Галактике сотни, а то и тысячи лет.

Предаваясь такими мыслями о технических решениях в конструкции кораблей, я закончил обход судна на предмет его повреждений. Я даже не записывал выявленные повреждения – слишком много их было.

Затем я зашел в медицинское отделение, где Травер сидел, опустив ногу в раствор кольто. Это как раз из тех вещей, принцип работы которых я не понимал. Медицинская «магия». Да и еще работающая почти на все жизненные формы.

– Что с навикомпом? Его можно восстановить? – спросил он меня с надеждой в голосе.

– Нет.

– Да чтоб его, – он пригорюнился. – У нас два варианта и оба хреновые.

– Подать сигнал о помощи, – предложил я.

– И попасть к еще одним пиратам. Не для этого я раздолбал полкорабля, чтобы быть проданным в рабство. Или быть зарезанным.

– А как еще считать прыжок?

– Вручную. Говорят это можно. Кто здесь навигатор? – он уставился на меня.

Я покивал головой с кривой ухмылкой.

– Я не волшебник, – возразил я.

– Ты только учишься. Я помню.

– Как долго мы тут сможем дрейфовать? – спросил я капитана.

Он на миг задумался.

–У нас целы запасы сжиженного воздуха, и жидкость я тоже нашел. Ее на неделю. Запасы воздуха считай неограничены, электролизер цел, – хоть что-то хорошее. – Другое дело, что болтаться по этим координатам долго - смертельно опасно.

– Как эти пираты так хорошо поймали нашу точку выхода? Случайность?

– Вряд ли. Просчитали наиболее вероятные точки выхода с сектора, откуда мы прыгали. Целенаправленно ждали приз именно оттуда.

– Это сложно? – спросил я.

– Долгая работа, – он закинул лекку за спину. – Нужен навигатор.

– А кому он не нужен?

– Глупцам, или тем, кто не покидает центра. Ну, или если у тебя система навигации от Инком. Но я с такой не работал. Не думаю, что она заменит навигатора. Так дело дойдет и до дроидов-пилотов. А это меня совсем не устраивает. Что это будет за мир? Будет ли нам в нем место?

– Сколько у меня есть времени? – задал я ключевой вопрос. – Точно. Мне нужна точная цифра.

– Сутки, не более, я думаю. Чем дольше мы здесь дрейфуем, тем раньше на нас наткнется еще какое-нибудь отребье.

– Тогда я посмотрю, что можно сделать.

– Ты уж постарайся, – напутствовал меня капитан. – Вытащи нас из плена этой тусклой звезды.

Навигационный компьютер, также известный как астронавигационный компьютер, навикомпьютер, навикомп, был устройством, которое делало тщательные расчеты, необходимые для навигации через гиперпространство.

Это известно каждому жителю Галактики. Но не все скажут, почему тоже самое не вычислять и на бортовой ЭВМ.

Зачем отдельное устройство, до кубометра блоков с электроникой в объеме?

Откроем учебник по гипернавигации[7].

Некогда каждый прыжок был риском для жизни. А совершать их на дальние расстояния было и вовсе невозможно. Это было связано с точностью расчетов.

Современная математическая модель гиперпространства описывается системой нелинейных дифференциальных уравнений. Наиболее сложное из них четвертого порядка с семью переменными. Для получения будущей инструкции для гиперпривода необходимо получить кусочную функцию – решение этой системы. Где в качестве граничных условий выступает астро и гипер навигационная карта. Т.е. иначе говоря, в самом строгом случае несколько миллионов граничных и начальных условий. И каждый расчет нового участка требует обсчитать предыдущий. И так устроено всё. А потом новая итерация по кругу. И снова. И вновь.

Оценили? А сейчас вы скажете, что это слишком. Эта система нелинейных уравнений не имеет строгого математического решения. И применимы для его поиска только численные методы. Ни один бортовой компьютер, даже в Галактике не даст решения этого уравнения за время, за которое обстановка входа в гипер – одно из важнейших начальных условий не изменится. Когда он выдаст результат – тот уже потеряет актуальность.

Выдает это решение специализированный квантовый компьютер, созданный только для выполнения строго заданных математических операций. И то, что он делает ошибки (он же квантовый) не так уж и важно. Они слишком малы и он может корректировать себя сам. Проводя один и тот же расчет несколько раз подряд. Его можно назвать аналоговой расчетной машиной, решающей только одну систему уравнений. Примитивненько, но он делает это лучше чем что-либо в галактике.

Решение в итоге весит несколько терабайт, а затем аппроксимируется в инструкции для мотиватора гипердвигателя. Так, чтобы перемещений по гипер координатам было не более нескольких сотен. С приемлемой конечной точностью.

Из-за этого длина прыжка достаточно ограничена. Более совершенные и точные гиперприводы позволяют совершать и больше перестроек с меньшим накоплением ошибки. Но они платят за это скоростью этих действий и, как правило, не дают из-за этого выигрыша. Я могу заставить и наш главный гиперпривод TYN-15 с шильдиком «Кореллианский звездный двигатель» работать на других не базовых режимах, но практического толка с этого было мало.

Но не все так печально, как я описал.

Компьютер старательный, он стремится избежать какой либо ошибки. Тратит слишком много времени на то, чтобы обсчитать ненужные вещи. Берет неправильные начальные точки и уравнения не сходятся и так тысячи раз подряд. Добивается таких расхождений, что в памяти не хватает места для знаков после запятой. Эта точность нужна, но не всюду. А так, как он не знает, где она нужна, а где нет, то все делает с максимально достижимой точностью.

Любое уравнение можно упростить, приняв некие допущения. Любой расчет можно ограничить допустимой точностью вручную.

Проще сделать это, если навикомп цел и вручную покопаться в его настройках. Можно сделать расчет и за пять минут, а не за полчаса. Это могло спасти нас от пиратов, к примеру, но я не умею делать это так быстро. Это подлинное искусство. Да и опыта у меня нет. Я такой же «навигатор», как и Травер знаток классической литературы.

Вы спросите, а почему не увеличить мощность, тривиально поставив несколько таких аппаратов и заставив их коллективно трудиться на благо народа? Увы, но это невозможно. Скорость работы расчетно-решающего устройства такова, что она превосходит скорость обмена данными между ними на порядки. Печально.

Спасением для нас могли бы быть гиперпространственные маяки. Они помогали ориентироваться в гипере и корректировать курс, не выходя из него, помогая не заблудиться в иных физических измерениях древним звездоплавателям. Но этот регион Галактики был освоен много позже того, как их окончательно перестали строить. На новые корабли из экономии антенны для приемы их сигнала устанавливали не всегда, справедливо считая это излишним. У нас такие приемники были, но сигнал они не ловили. Республика в лице Республиканского бюро космолиний, кстати, до сих пор поддерживала эти древние сооружения в рабочем состоянии. Хотя небольшая польза от них была – они позволяли корректировать курс и ускоряли движение по основным «хайвэям» Галактики. Последний такой маяк был введен в эксплуатацию тысячу лет назад. Много, это или мало? Трудно судить.

Отхлебнув мерзкого, как на вкус, так и на запах кафа из автомата, в котором еще была вода, я нашел на нем шильдик: «КМК, сделано в Кореллии». Неудивительно, что он пережил эти маневры. Воистину боевой агрегат.

Достал датапад и нашел библиотеку литературы по гипернавигации. Всегда стоит попробовать. Нет, не попробовать! Сделать.

Я открыл главы, посвященные приблизительным, или оценочным расчетам. Они были приведены, как примеры древних методик и как способы предварительной оценки того или иного маршрута. Пролистав несколько страниц, я наткнулся на иллюстрацию, изображавшую древний наборный круг. Сложная конструкция из концентрических колец с углублением под ладонь и выемками под пальцы. Она предназначалась для ввода гиперпространственных координат, дрейфа по ним, скорости, внутреннего времени хода до перестройки по координатам и прочее. Да и любых иных величин, какие захочется.

Самое интересное было в том, что опытный навигатор вводил с помощью этой штуковины данные быстрее, чем с клавиатуры раз в десять. А то и больше.

Как это сделать, не имея под рукой цифр? Поворачивая диск, изменяешь значение в поле данных в большую или меньшую сторону. Причем от угла поворота зависит скорость роста, или падения значения. Все.

Учебник говорил, что это архаичное устройство, дополнявшее клавиатуру, уступает нейроинтерфейсу, а самое главное – вносит погрешности. Т.е. на нем нельзя ввести что-то вроде «40», или «533,1444» на выбор. Нет, всегда будет вот так: «XXX,XXX…..XXXX». Иначе говоря, это аналоговое устройство ввода. Далее описывались преимущества такого способа и его недостатки. Недостатков было много больше.

От избыточной бессмысленной точности, до желания самовольно, полагаясь на интуицию, а не на точные расчеты исказить данные в ту, или иную сторону. Книжка, правда, не умолчала, что большинство известных гиперпространственных путей было проложено именно с использованием наборного диска. Да и самые первые прыжки, граничащие с переходом каната, натянутого над бездонной пропастью, совершались аналогично.

Что-то мне подсказывало, что освоение галактики не обошлось без одаренных. Я смотрел на эту иллюстрацию и видел нечто очень важное. Невероятно значимое. «Преимущество такого ввода данных не доказано». А для меня очевидно! Подобно древнему кругу с созвездиями он был чем-то важным. В мире нет точных цифр. Ну, кроме физических констант… которые определены с известной погрешностью. Почему бы не вводить данные уже с погрешностью? В руках одаренного эта погрешность и не погрешность вовсе, а истина.

Листая литературу в поисках подсказок, я нашел книжку озаглавленную так: «Мифология и суеверия навигаторов». Надо будет обязательно ознакомиться, но после того, как мы покинем это неприятное место.

Я включил главный голопроектор в кают-компании. Он зажег рябящее меню неприятно зеленоватым светом. Он тоже неисправен.

Вооружившись стилом и датападом, разлегшись на израненном диванчике, я погрузился в карту гиперпространства. Как же ограничен наш разум! Запустив простейшее (свободное) програмное обеспечение для прокладки маршрута я посмотрел на измятый «лист» пространства, пролегший в трех координатах. В качестве трех осей можно было выбрать любую из трех же пространственных или гипер координат. А оставшиеся три оставались недоступны для глаза. Разве что можно было вывести еще несколько отличных по цвету изоплоскостей, отстоящих от базовой на некоторую величину по четвертой дополнительной координате. Передвигаясь по этим слоям, можно было немного поехать крышей. Во всяком случае, моя черепица уже зашевелилась.

Ну что, из чего исходить? Задаться концом маршрута и их связать? Или идти по дороге из желтого кирпича, авось, куда и выведет? Рискну выбрать второе. И да, дороги появились для того, чтобы по ним могли передвигаться короли.

Откроем учебник и посмотрим, где и как можно упростить расчеты. И где работают эмпирические формулы и коэффициенты. Что совсем по-средневековому, но для меня сойдет. Это же не сложнее, чем выбрать нужную карту в пазааке?

Я уже несчетное время копался в слоях и проекциях, елозя по всем шести координатам, и советуюсь с Силой. Без Нее это можно было делать вечно. Программка могла мне советовать и помогать, но прокладывать маршрут так, чтобы его было проще обсчитывать, ее не учили. Все приходится делать вручную.

Дойдя до некоего этапа, где можно было начать с относительно чистого листа и выкинуть из памяти море промежуточной информации, я встал с дивана. Чуть не упал – настолько затекло тело.

– Ты оторвался? – заботливо спросила меня Нейла.

– Эй, ты все время была тут? – встрепенулся я.

– Расслабься, я отворачивалась, когда ты чесал яйца.

– Спасибо. У нас есть вода? – я ощутил желание промочить горло чем-то кроме кафа.

– Вино и вон тот двадцатилитровый бак с водой на каф-машине. И ты его с нее не снимешь. Слишком велик риск разлить воду при этом. Больше ничего у нас не осталось.

– Даже не знаю, что лучше, пить эту гадость, или ужраться.

Нейла прыснула в кулак.

– Ничего не хочу намекать, но наиболее устойчив к алкоголю здесь ты. А Травер уже сдался.

Я прикинул, через сколько времени придется спиваться. Довольно скоро.

Затем я активировал сканеры гиперпространства. По факту всем кораблем можно управлять с одного датапада. Связь только защищенная нужна.

Нейла принесла что-то перекусить. Я, не глядя что это, загрузил в себя калории.

Гиперпространство в некотором смысле можно сравнить с океаном. Оно колышется, все время в движении. Волнуются все его слои, как относительно друг друга, так и относительно берега – геометрических координат. Сильнее всего колышутся его характеристики на «поверхности». На месте «входа» в него. Измерения кривизны пространства вдоль гиперпространственных координат покажут одно, а затем через полчаса другое. Ошибка будет невелика, но она будет первой в цепи последовательных расчетов и потому самой опасной. Безусловно, измерение можно и повторить, внеся поправку в итерационный расчет во время несколькомиллионного пробега. Но это будет иметь смысл при незначительных переменах. При сильных изменениях в направлении векторов (тензоров) меняются и способы задания граничных условий и надо переделывать расчетную схему. Все сыпется и требует постройки расчета заново.

Проложив курс, мне необходимо упростить его расчет настолько, чтобы с ним справилась бортовая ЭВМ за отведенное время, но не настолько сильно, чтобы выйти внутри какой-нибудь звезды.

При этом не прогадать, что считать точнее, а что грубее. Понимать, как накапливается погрешность, и как влияют одни шаги расчета на другие. Сложный и тонкий баланс, выставленный вручную.

Получив данные с датчиков, я чертыхнулся. У нас тут не тихая заводь.

– Капитан, – я нажал на кнопку внутренней связи.

– Да-а? – спустя заминку ответил Травер.

– Мы слишком разогнались. И идем в противоположную сторону от вращения местного светила,– выразился я не точно, но так, чтобы он понял.

– И что ты предлагаешь? Вращаться вместе со звездой с одной скоростью? Тебе это зачем нужно? – он отхлебнул из банки с каким-то напитком. Грубоватая голограмма не позволяла рассмотреть из какой.

– Капитан, ты в школу ходил? – вздохнул я.

– Когда не кормил рикритов. Бывало, да, мне вообще повезло - о моём образовании кто то вообще подумал. А что? – его нисколько не задел мой вопрос.

– Разные слои звезды вращаются с разной скоростью. Ядро вообще, как бешенное крутится, а фотосфера лениво ползет. По сравнению с ядром, разумеется. Нам бы просто идти по круглой орбите вокруг звезды в том же направлении, что и она сама крутится. Неплохо будет, если перпендикулярно оси ее вращения. И, да, только так мы вообще сможем прыгнуть отсюда.

Я старался говорить по возможности медленно и внятно. Хотя меня все равно могли не понять.

– Ладно, я сейчас посмотрю, что можно сделать, – он на минуту замолчал, – я выйду на такой курс только через пять часов.

– Ну и ладно, – меня это устраивало – Все равно раньше я не досчитаю.

– И как прогресс?

– Движется. У тебя нет чистой воды?

– Нет, только пиво. Тебе надо? – он кажется, уже был вполне поддат. Хотя, что ему еще оставалось?

– Ясно. До связи.

Я, не став вообще ничего пить сел дальше за расчеты. Обезвоживание снижает IQ, как известно, но алкоголь сделает это быстрее.

Неужели? – я посмотрел на проклюнувшийся вариант. – Вот тут можно выйти на обитаемый мир. Решено. Будем обсчитывать выход тут. Выход из гиперпространства – также важный этап.

Выйти далеко от планеты – не просто. Чем ближе к объектам с массой, тем больше градиенты полей всех величин в гиперпространственных, да и в обычных координатах. Чем дальше от планеты, или звезды хочешь выйти, тем сложнее сделать это точно. Малая ошибка в гиперкоординатах выливается в большой разбег между вероятными точками выхода. Можно потом идти на плазменных движках еще пару суток, если повезет.

Есть и аномальные зоны, для которых эти наблюдения не всегда верны. Но обычно это так.

Напротив слишком близко к планетам выходить просто опасно – вектор скорости на выходе тоже имеет немалый разброс. Можно и не отвернуть от столкновения, как с поверхностью, так и с какой-нибудь орбитальной станцией. Или космическим мусором. Орбиты многих планет чем-то напоминают обочины российских трасс.

Стоит также учитывать тот неприятный факт, что планеты вращаются вокруг звезд. Хотя без звезд было бы тускло и грустно. И жизни не было бы. Пусть мы имеем сверхточные данные о астрографии системы, которую хотим навестить, но для точного выхода на их орбите нужно знать время, затрачиваемое на гиперпрыжок. А продолжительность полета в гипере будет известна только после полного расчета. А полный расчет, в свою очередь, не зная точно точки выхода провести нельзя. Вот и приходится задаваться для начала расчета такими оценочными величинами, как полное время полета, и время прохода его отдельных участков. От точности первоначального первого приближения зависит очень много, а самое для меня важное – число итерации и время расчета.

Выйти из гипера относительно близко с планетой или другим кораблем не так сложно. А вот выйти в гипер в таком месте - дело нетривиальное. Называли это обычно эффектом гравитационной тени. Слишком большие возмущения в таком месте. Прыгнешь из тени на пару парсеков, а выйдешь у хатта на хвосте. Или в неизвестных регионах в окружении гиперпространственных аномалий.

Хотя новые регионы, судя по учебнику, открывались исключительно таким образом. Но только теми, кто смог при этом еще и вернуться обратно. Одиссеи, потомки Трижды величайшего, в галактике встречались пачками.

Это все можно сделать, если снять все внутренние блокировки на мотиваторе гиперпривода. Это то устройство, которое непосредственно управляет гипердвигателем. Он преобразует цифровые команды с навикомпа в частоты, токи и напряжения, которые прилагаются к устройствам внутри привода. От его работы зависит судьба любого путешествия. Именно он создает всю точность, посредством ювелирной работы с энергией.

Мне повезло, что наш мотиватор, получая управление от центральной ЭВМ, не спрашивал кодированного подтверждения о соответствии инструкции судовым нормам.

Согласно правилам судовождения все эти действия несут ограничения и всё ПО должно иметь закладки, ограничивающие вольность капитана судна. Но по тем же правилам при наличии на корабле штурмана с признаваемой Республикой квалификацией можно почти все. Когда-то на «шлюхе» был такой.

Включив десяток экранов, я листал формулы и уравнения, сноски и комментарии, как рецепт волшебного зелья, способного оживить мертвого. Или методичку по варке философского камня, хотя тот и не для получения золота черни… Вбивая уравнения, цифры и совершая все это интуитивно не глядя на рекомендации или строгие запреты, я создавал алгоритм. Выбросив мысли о том, насколько это глупо или опасно.

Создатель первого мирного советского реактора использовал логарифмическую линейку[8] длиной чуть более десяти сантиметров. И считал, что использовать более длинную[9] – не имеет смысла. Да и счетами не брезговал. И в итоге расчетные значения с экспериментальными разошлись не более, чем на несколько процентов. Такой результат и доныне неплох. Настоящий инженер должен мыслить категориями и порядками, делать оценки, полагаясь на свое понимание, а не просто ждать расчетов от компьютера. Которые не исправят ошибок, заложенных в самом начале расчета криворуким и безграмотным человеком.

Я осоловело посмотрел на листы, забитые числами, черточками и буквами переменных, перемежающиеся пометками и пояснениями. От результата зависит моя жизнь, пожалуй, стоит перепроверить. Внеся мелкие поправки, увеличивая или уменьшая точность разных расчетов, оглядываясь на точность методов и гипернавигационной карты, я сделал в конце расчета роспись. В некотором смысле это тоже картина.

– Эй! Травер, – я звякнул твилеку.

– Не отвлекай меня, я готовлюсь к смерти, – ответил мне бухой в хлам капитан.

– У меня хорошие новости, – решил я порадовать его.

– Мы умрем быстро? Или ты проложил курс через черную-черную дыру? Хочешь узнать, что лежит за горизонтом событий? – ух ты, какие термины пьяный твилек вспомнил!

– Есть такое желание - узнать, что же внутри гроба для звездного трупа. – Не стал скрывать я такого интереса, но поспешил успокоить капитана. – Но лично в таком эксперименте участвовать я не намерен.

– Я рад. Корабль на твоей орбите. Кружится, как тебе хотелось. Ты доволен?

– Очень. Это помогает строить график… – я зевнул, – колебаний полей в шести координатах. Вру, в семи, – вспомнил я и о вотчине Кроноса. Хорошо, что это делала машина. Мне бы представить больше трех… Записать могу, а представить – тяжело.

Гравитационные волны, зыбь поверхности пространства-времени, и искажения в градиентах по гиперкоординатам, создавались движущимися сверхтяжелыми черными дырами и прочими тяжеловесными звездными объектами. Да еще гуляло эхо Большого Взрыва. И за то время, которое мы провели на орбите, неплохо были изучены датчиками звездолета.

Помехи от такого «трупа» в центре Галактики возмущали гиперпространство во всех ее углах. От глубокого ядра до самых отдаленных рукавов и «крошечных» галактик – спутников, путь в которые и доныне не проложен. Виной тому было то, с какой скоростью обращалась вокруг своей оси павшая во тьму суперзвезда.

Находясь несколько часов на относительно стабильном островке можно было изучить все течения и ветра, его омывающие.

– Капитан, я готов, – отрапортовал я.

– Можешь провести пробный расчет, а? – поинтересовался он. – Для спокойствия.

– Это можно, – я загнал данные и запустил расчет. Нельзя сказать, сколько он будет идти заранее. Число повторяющихся по кругу расчетов – итераций не было задано точной цифрой, их определяли мои представления о допустимой погрешности. И заранее представить, как долго они будут сходиться, я тоже не мог.

Я встал и хрустя затекшими суставами размялся. Накатила страшнейшая усталость, я чувствовал себя прошедшим марафонскую дистанцию.

Навестив кладовку с провизией, я извлек несколько пакетов карбонитовой заморозки. Тонкая пленка карбонита покрывала продукты. Этот материал обладал воистину удивительными свойствами. Коэффициент теплопроводности этой гадости стремился к нулю. Поверхность его даже не была холодной на ощупь, что подтверждало этот факт. Но нулем он не был. Поэтому долгоиграющую теплоизоляцию, или теплоизоляцию в местах высоких тепловых потоков из него не делали. А еще он был сравнительно хрупок и не выдерживал потоков радиации. Капризный материал.

Поместив его в местную микроволновку, специально заточенную под такое питание, я разогрел пакет.

Вытащив его, я полюбовался на поверхность полностью покрытую текстом и условными обозначениями. Цветастые стилизованные картинки говорили, какие виды разумных, или их группы могут употреблять в пищу данный продукт.

Из-за этого видового разнообразия так много текста и было нанесено на поверхность коробки. Республиканские нормы требовали писать подробно, указывая столько, сколько нашему отечественному законодательству по защите прав потребителя и не снилось. А еще они требовали делать это крупным шрифтом. Многие виды имели проблемы с чтением мелких буковок – не у всех такое специализированное бинокулярное зрение, как у человека.

В коробке был встроен чип, считав который можно было получить подробное описание продукта с его происхождением, не напрягая зрение. Отследить можно было все вплоть до технологии, по которой был выращен тот или иной овощ в салате и расположение фермы, где это произошло. Без такого строгого бюрократизированного подхода ни один товар в Республике официально не продавался и не покупался. Все для защиты потребителя разумеется.

Интересно, каково мелким частникам?

В покрасневших глазах уже рябило от цифр, поэтому я не стал читать всю эту мешанину, удовлетворившись только человеческой фигуркой на пакете. Сейчас я, вероятно, напоминал сказочного сита, чьи золотистые глаза окружала сетка полопавшихся сосудов, какие изображают у приверженцев Темной стороны.

Вернувшись в кают-компанию я посмотрел на результаты расчета. Двадцать три минуты и пятьдесят процентов задеть что-нибудь по пути, или выйти так близко от звезды, что никакой щит от потока тепла и радиации не защитит. Но компьютер был не в курсе, что я задавал константы и все остальное, пользуясь Силой. Так что с точностью он ошибался и сильно.

– Капитан, – вышел я на связь. Никто не ответил. Комлинк его был выключен.

– Он спит, – сказала вместо него Нейла.

– Тогда мы прыгаем, – сказал я с чувством проделанной работы.

– Ты уверен?

– Точно уверен.

– Ладно, в случае чего мы погибнем мгновенно. И не предупреждай меня, когда мы будем проходить рядом со звездами – если это и случится, пусть свершится внезапно.

– Не волнуйся, пересечь проекцию звезды в гиперпространстве, или гиперобьекта нам не грозит. Это как упасть в черную дыру – вообще-то не возможно, – успокоил я её. Не сказав, что как и в случае с черной дырой это так же успешно убьет нас еще задолго до того, как завершится это "падение".

Я ввел данные на расчет, дождался еще одного расчета. И нажал кнопку гиперпрыжка. Дважды подтвердил то, что я уверен в своих действиях, не пьян и не обдолбан и запустил гиперпривод.

По кораблю прошла дрожь. Десятки по-разному действующих элементов гипердвигателя начали функционировать. Продукт инженерного гения пришел в действие. Я еще раз зевнул и пошел спать, фаталистично последовав примеру Травера.

Примечания

[1]Т.е. таким, при котором маневренность снижается в два раза. Напряжения в конструкциях корабли растут линейно либо с ростом ускорения, либо с ростом массы груза при неизменном другом параметре.

[2] Рукоять управления двигателем – традиционный орган управления на всех реактивных самолетах.

[3] Для порожнего корабля.

[4] Названия дополнительных измерений на основном даны по названиям букв ауребеша.

[5] Подробнее во второй, еще не написанной главе статьи: «К вопросу о космофлоте во вселенной Звездных войн». Кратко – КПД щита всегда меньше единицы. Стрелять энергетически выгоднее, чем отражать выстрелы. Надо уничтожить противника раньше, чем он тебя и лучше это сделать как можно быстрее. Даже если ты пропускаешь попадания – противник тоже получит свое. Причем в итоге больше, если пытается воспользоваться щитом. В конечном итоге вероятность быть уничтоженным меньше у того, кто только вел огонь, полностью отключив щиты. При условии, что пушки и щиты в равной мере могут вмиг потреблять всю запасенную энергию это становится однозначным выводом. При прочих могут быть и вариации, но с тем же общим выводом. Полностью отражать урон противника щитами выгодно тому, кто имеет больший и более мощный корабль.

Вывод этот не очевидный на первый взгляд, но с решением дифференциальных уравнений повреждения «условной прочности» корабля это будет доказано в статье. Но это не отменяет пользу от щитов в иных многочисленных ситуациях. В том числе, если противник знает о том, что вы спустите всю энергию в залп. Тогда вместо одного мощного выстрела он сделает много более слабых и с большей вероятностью выведет из строя внутренние агрегаты противника (при отсутствии брони). Но об этом нужно знать заранее. С другой стороны – в случае, описанном в этой главе, пират никак не мог этого знать. В отличие от столкновения военных кораблей и Травер и Пират были в куда более сложном положении не зная, что в действительности (с учетом переделок) представляли из себя их корабли.

[6] Американский эсминец, оснащенный четырьмя полотнами АФАР и БИУС «Эгида» (Иджис).

[7] Писалось без учета самого наличия людей, не изучавших высшую математику и прочие инженерные науки. Не понятно – пролистывайте. Хотя я и старался писать просто и доходчиво.

[8] Кстати. Работа на логарифмической линейке заставляет постоянно держать в уме порядок чисел и работать с порядками отдельно. Ошибки, совершаемые на калькуляторе связанные с порядками значений, не преследовали инженеров прошлого.

[9] Это снижает инструментальную погрешность расчетов.