Принцип неопределенности

22. Планетарная экология, или последствия вскрытия экосистемы

Когда происходит то, что было предсказано, тот, кто спрашивал, уже не тот же самый человек, каким был, когда задавал вопрос. Невозможно заставить человека понять, каким он станет с течением времени, а тот, для кого пророчество действительно верно, всего лишь его будущее «я».

©Роджер Желязны. Джек из Тени

Самыми постоянными законами Вселенной остаются случай и ошибка. (последние мысли Лиет-Кинеса, планетарного эколога Арракиса, также называемого просто – Дюной)

©Фрэнк Герберт «Дюна»

Музыка

©Archive - Bullets

©Ария – Я не сошёл с ума

©Ария – Волонтёр

©Ария – Раб страха

Контрабандистам, как известно неведомы прямые пути. Прямые дороги – путь праведников или тех, кто мчится к ясно видимой только для них цели, торопясь свернуть себе шею. Мы же не торопимся это сделать, и соблюдаем многие правила – не говорим о делах нигде кроме как на борту своего корабля или в определенных зонах кантин. Причем зоны эти считаются по закону частным местом, а не общественным – и если кому-либо и удастся подслушать разговор, то это не сможет послужить доказательством в суде. А подслушать просто – лазерный съем звука доступен почти каждому. Праведнику это помнить ни к чему, до тех пор, разумеется, пока он не вступит в борьбу со «злом», сам став, таким образом, его новым отражением в этом мире.

Можно было подумать, что по-настоящему в одиночестве можно почувствовать себя, находясь в собственной каюте. Но и там была голокамера которой пользовался Травер, частенько подсматривая за своей командой. Он это, разумеется, скрывал, но я всегда знаю, когда за мной следят. Кроме того он не стеснялся изучать чужой трафик голонета, особенно Кейна – в последнее время. Для него сделать это было просто – хотя все электронные устройства на борту и были надежно криптографически защищены, но имели бэкдор – для того, чтобы капитан мог дистанционно затереть данные. Он именно так и обосновывал его наличие и с ним никто и не думал спорить. Отчасти он был прав – это необходимость в нашей работе. В любой момент по беспроводной связи вся наша цифровая информация исчезнет. Ведь хранить ее даже в зашифрованном виде может быть опасно – вдруг суд обяжет тебя выдать все ключи и пароли? Проще будет, если вся память к тому моменту будет очищена и многократно перезаписана нуликами и единичками. Кислота тоже сойдет – капсула с каплей какого-нибудь трифторметансульфокислоты может убить не только гаджет, но и его владельца, а как весело горит трифторид хлора!

Как говорил Травер: большинство контрабандистов успешно собирают улики на себя сами и постоянно же их с собой еще и возят. Сам он к этому большинству относиться не собирался. Но эти предусмотрительные возможности он использовал и для слежки за собственным экипажем.

Я ничего не говорил по этому поводу капитану, делая вид что ничего не знаю – на его бы месте и имея те же возможности я бы поступал также.

Резервные копии контактов, кошельки с криптой, половинки асимметричных ключей, координаты закладок и номера оффшорных и не очень банковских счетов Травер не хранил нигде, где бы их могли достать юстициары – «ФБР» Республики. Некоторые «умники» хранят информацию на «облаке» – в резервном хранилище. Презумпция невиновности вроде бы и защищает владельца такого хранилища, но жизнь сложная и местами забавная штука. И чем сложнее устройство любой системы, чем больше в ней элементов, тем она уязвимее - так много мест, где можно совершить ошибку, неосторожно забыть об анонимности, что и такое удаленное хранилище данных недолго будет секретом. И тогда потребуют ключик и от этого «секрета». Хотя, казалось бы, сохранение абсолютной анонимности требует соблюдения всего пары десятков правил и не более.

Поэтому Травер регулярно, раз в месяц отправлял крохотный чип памяти по вполне физической почте на Нар Шадаа – Луну контрабандистов. И мог даже не скрывать этого – выдачи посторонним оттуда всё равно нет. Самые надежные ячейки для хранения чего угодно располагаются именно там. Кражи информации по пути он не боялся – ключ от этого архива он все равно хранил не в своей голове. Впрочем, еще надежнее найти случайный астероид – один из всего астрономического числа со многими нулями, запомнить его координаты и оставить данные на его поверхности.

Мы также стараемся не общаться с клиентами напрямую – в основном через анонимные сайты, где нашу честность подтверждает уважаемый посредник. Даже если наших клиентов поймают и схватят за яйца – они не смогут сказать, кому именно поручили возить свой сомнительный груз. Но Травер перестраховывался даже здесь. Когда мог, разумеется – не везде была приемлемой работа не с реальным человеком, а со случайно сгенерированной строчкой цифр на экране. Доверять которой можно только на основании того, что некий, также скрытый пусть за постоянным, но никнеймом персонаж подтверждает надёжность этой строчки цифр. В местах менее цивилизованных предпочитали личный контакт и только его.

Но всё это лирика. Физика и методы анализа статистических данных куда безжалостнее. Любой корабль, на котором долго возят нелегальные и незарегистрированные грузы легко вычислить – он официально простаивает. Поэтому Травер брал иногда и легальные грузы.

Как зарабатывают деньги легальные частные перевозчики? Не крупные компании со сложной системой логистики, осуществляющие регулярные перевозки, а владельцы небольших суденышек вроде нашего, мотающиеся по всей Галактике. Когда кому-либо надо доставить свой груз куда ему угодно он добавляет заказ на биржу космических перевозок. Указывает тип груза и пожелания насчет перевозчика – наличие лицензий, опыта, готовность заключать страховой договор на перевозку и всё прочее. Затем за дело в назначенный срок кто-то берётся, причем на конкурсной основе – сбивая цены можно взять «чужой» груз. Разумеется, если ты удовлетворяешь всем требованиям.

Практически, мы с трудом могли участвовать в такой затее. Или же согласившись возить едва не в убыток. Поскольку нужно было заверить свою заявку электронными подписями или документами из следующего списка. Подписями или документами, поскольку они давно слились в единое явление.

1)Свидетельство о собственности на корабль.

2)Капитанский патент. Он свидетельствует о том, что ты знаешь правила судовождения, судовой кодекс, в основном эта бумага касалась вещей связанных с законами а не знанием механики космического полета.

3)Договор о найме капитана. Если капитан не является одновременно владельцем судна.

4)Лицензия пилота. Пилот – это тот, кто управляет судном. Он не обязан разбираться в сложностях судового законодательства, и прочих юридических аспектов, но обязан разбираться в устройстве звездолета и способах управления его положением в пространстве.

5) Договор о найме пилота. Если капитан еще и не пилот. Можно и разовый.

6) Техобследование. Сведения о вооружении корабля – вдруг пираты? И документы на оружие, разумеется – вдруг нечто худшее, чем пираты – таможенники и местные вояки?

7) Лицензия на грузоперевозки. Общая, местная, или на определенные грузы – множество их. Обязательно, если ты участвуешь в официальном конкурсе.

8) Страховка. Хотя это и не обязательно – на каждую новую перевозку можно было заключать новый договор, возможно с выбором страховщика по предпочтениям клиента. Дрессированные нейронные сети страховиков также проанализируют всё, что известно о корабле на основании открытых инет данных, и определят сумму страхового взноса. Для нас сейчас она была бы совсем бесчеловечной даже по меркам ИИ.

9) Лицензия штурмана. По возможности и в зависимости от предполагаемого маршрута.

10) Договор на его найм… как еще доказать, что он есть на борту? Можно и разовый – так же на одну оферту.

…

N) Заверенное фактом прошлых успешных перевозок в виде выполненных договоров портфолио. Опыт работы, иначе говоря, выраженный в коллекции цифровых подписей. Возможно и таковые отдельно для всех членов экипажа.

Верность этих подписей всегда можно было проверить – их оригиналы хранились в доступных для верификации базах данных. Хотя, разумеется, всесторонне доступны были только ключи для проверки – не сами оригиналы. Физические носители же этих документов представляли собой увесистые металлические цилиндры. Вес не был недостатком – так их было сложнее потерять, да и защита от враждебной среды и различных излучений космолётчикам была жизненно важна. Впрочем, вместо них можно было использовать и свой собственный паспорт – он также хранил в себе все оригиналы, если таково было желание владельца. Но подобные документы ради удобства и постоянной связи с транспондером корабля проще было держать на специальных носителях.

Но они всё равно ничего не значили без второго фактора аутентификации - биометрических данных, снятых на лицензированных устройствах, имеющих сертификаты подлинности и возможность по закрытому каналу связи проверять свои контрольные суммы – факт невмешательства в их программное обеспечение. Само собой, проверить невмешательство в железо трудно - но регулярные госповерки частично закрывают и эту проблему. Правительство и документооборот в Галактике не предполагали «бумаг» и «печатей» - по проводам, оптоволокну, эфиру и гиперпространству сновали контрольные суммы, ключи и подтверждения – разумеется, всё это передавалось защищенным специальными протоколами шифрования.

В итоге введя такой пул данных можно было отсортировать из тысяч заказов те, за которые можно было взяться именно с имеющимся у тебя набором документов. Нам в этой жёсткой конкуренции оставались объедки с самого дна – мусорные заказы. Самая жесткая корочка от пиццы – перевозки крайне дешёвых и сомнительных грузов. Разумеется, на законных перевозках, имея доброе имя и будучи успешным профессионалом можно было неплохо зарабатывать. Но о таком и мечтать мы не могли.

Поэтому «Счастливая шлюха» рвалась сквозь гиперпространство туда, где нет иного закона кроме денег и остро отточенного меча. И множества неписанных – как говорил Травер. На Рилот. Летели мы, отчаянно маневрируя - так, чтобы нельзя было отследить конечную точку назначения, теряя на этом драгоценные сутки полета. Вдруг за нами увяжется какой-нибудь пират? Путь до Рилота далёк, космос дикий… Поэтому так принято среди тех, кто дорожит своей головой – петлять на всякий случай. Прямые дороги они самые короткие только к могиле. Без этих выкрутасов мы бы дошли бы за трое суток, но потратили четверо. Можно было бы, и сократить потери времени, я даже посчитал немного многомерной оптимизации для практики, но выполненная мною работа была «положена на полку» – ещё сильна была в команде память о моем прошлом подходе к снаряду.

По пути среди иных глубин реальности я достал остатки краски в баллончике, и подумал было выкрасить несколько пластин доспеха в глубокий фиолетовый цвет. Но решил, что, во-первых, доспехи, что для нас дело удивительное, были куплены официально и всё еще стояли на гарантии, а во-вторых – любая кастомизация – это в первую очередь не проявление оригинальности и отличия от «серой массы», а проявление идиотизма – создание особых примет. Хотя лично и считал, что я сам по себе – особая примета.

Пока летели, осваивал я и тот гаджет[1], который мне подарил Травер. Стоимостью в добрую сотню тысяч кредитов и такими теперь щеголяла вся команда – безумно дорогое удовольствие. Я не до конца понимал капитана, с которого, угрожая его жизни, требовали просто чудовищные деньги - двадцать пять миллионов кредитов, но вместо этого он приобрёл дорогущие прибамбасы, которыми владели далеко не все профессиональные наемники. Видимо им двигали какие-то неизвестные мне соображения.

Этот многофункциональный комплекс, с виду напоминал массивный обруч с закрывавшими пол лица баллистическими очками и активными закрытыми наушниками. Чаши головных телефонов, отходя от узаконенного жаргонизма, придавали массивности и без того немаленькому устройству. Несколько дополнительных блоков слева и справа от матовых линз, содержали мощные голокамеры и прочие датчики.

Столько он стоил, разумеется, не из-за качественного звука или модного дизайна. Хотя звук я уже оценил – сухой, выхолощенный спектр пригодный только для точной передачи речи. Дизайн был грубым и служил только одной цели – прочности. В одном корпусе умещался мощный компьютер, простой, но надежный внешний нейроинтерфейс и очки дополненной реальности с системой проекции изображения поверх наблюдаемых объектов. Голокамера, тепловизор, лидар, система лазерного съема речи, датчики различного облучения, чувствительные микрофоны, способные определить направление обстрела по звуку выстрелов – все эти штуковины ставились дополнительно – как модули. В основную конструкцию они не входили. Их можно было и быстро снять или закрыть объективы, если того требовали правила приличия.

Но главным было встроенное оптронное нейроядро, обученное анализировать в реальном времени информацию, получаемую с голокамеры и прочих датчиков. Оно то и стоило добрую половину этого устройства.

Больше дня я настраивал этот нейроинтерфейс, фокусировал оптику и калибровал систему, отслеживающую направление моего взгляда, но это того стоило[2]. Уже через сутки я использовал этот интерфейс, едва ли не как часть себя, и с трудом представлял, как можно использовать всякие кнопочные или же сенсорные устройства, если под рукой есть нейроинтерфейс, да еще и с очками дополненной реальности. Управление, при котором требовалось шевелить пальцами или перемещать манипуляторы, вмиг показалось мне устаревшим. Хотя особо точные движения лучше всё же было совершать руками – будь то объёмное проектирование, или же пилотирование. Но дело было в относительно простом и грубом нейроинтерфейсе – он заменял только клавиатуру, мышь и сенсор, требуя зрительного контакта с графическим интерфейсом очков. Более глубокие мысли различать он не умел. Если бы я захотел заиметь более точное и чувствительное устройство, то я должен был бы выложить за него миллион кредитов… или же всего пятьдесят тысяч – но тогда бы его бы «установили» внутрь черепа. Инвазивно. Но превращаться в священное единение человека и машины я не стремился.

За оставшееся время я разобрался с едва половиной программ и навыков, которыми обладала дополнительная нейронная сеть, установленная снаружи от моего вместилища разума.

По проводной и не очень связи я сопряг это чудо техники и со всей прочей своей электроникой – датчиком ядовитых газов, комлинком и часами – постоянно отсчитывавшими не только важнейший субстрат реальности – время, но и мощность дозы большинства опасных излучений. Энергетическими личным и рукопашным щитом, виброгенератором меча и всеми прочими вещи также можно было управлять дистанционно. Вплоть до системы терморегуляции в поддоспешном одеянии.

Установив на свою пушку телевизионный прицел и цифровой спуск вместе с беспроводной связью, я превратил её в самый настоящий смартган[3] – точка прицеливания выводилась прямо на очки. Как и картинка с прицела. Спуск и предохранитель управлялись силой мысли но, разумеется, механический предохранитель, создававший электрический разрыв, я оставил. Теперь я постепенно начинал понимать Травера – эта штуковина делала даже из неумехи куда более опасного бойца.

Мы даже фехтовали в этих «очках» - они умели предсказывать направление удара, отслеживая и тонко анализируя моторику противника. Даже если оппонент и полагал, что скрывал её – тело всё равно выдавало его. Но не смотря на такие возможности я отключил эту подпрограмму – мне она только мешала. Куда лучше с этой задачей справлялась Сила.

Могли «очки» и анализировать, врёт ли твой собеседник или нет, причём лучше, чем любой дипломированный психолог, но такой программы в них не нашлось. Ведь все они устанавливались по отдельности и за отдельные деньги. Покупать нужно было цифровую копию, привязанную к одному устройству. Хорошо, что не к личности – производитель таких нейроинтерфейсов даже позволял оплачивать подобные услуги анонимно, понимая какой контингент приобретает эти сомнительные гаджеты. Хотя, само собой можно было обратиться и к тем, кто взламывает такие интеллектуальные устройства – но никто не гарантирует, что вместе с пиратскими программами на интерфейс не установят зловредную гадость, кропотливо собирающую твои пароли и личную информацию.

Сейчас на ограниченный объём оптронной нейроматрицы были записаны обученные нейронные сети, связанные исключительно с убийством, военным делом или же охраной. Пакет «телохранитель». Я не знал, прикупил ли еще чего сам Травер для своего личного устройства, но меня страшно заинтересовала возможность раскрыть все его возможности.

Хорошо пусть и низкоуровневому, но искусственному интеллекту – он лишён функции анализа собственных поступков. Хотя и этого он сам не в состоянии понять. Не спрашивает он и каждую секунду, зачем я это делаю, почему? Кому это нужно? Есть ли жизнь на Марсе? Зачем это все? Есть ли Бог? Нет в нём сознания – функции самоанализа, функции сомнения. Он просто выполняет сравнение и преобразование входящих данных. И при этом решает те задачи, на которые он заточен куда лучше постоянно отвлекающегося человека. Хотя и без каких-либо строгих алгоритмов, не как сложная программа из строк – так же как и мы. Но этот низкоуровневый ИскИн пусть и похож в чём-то на человеческий разум, но всё равно невообразимо далёк от нас.

Развитие Искинов ограничивали вовсе не технические проблемы, а Республиканское Бюро по контролю этих с точки зрения дальнейшего развития человечества амбивалентных устройств. Должны ли они дать нам новые, невиданные ранее возможности, или же они следующая ступень развития самоорганизующейся материи? Более прогрессивная и совершенная, нежели белковые машины с органическими нейросетями, неустанно сохраняющие хранящиеся в себе цепочки ДНК от разрушительного воздействия энтропии[4]. А также сохраняющие в себе и не менее многочисленные мемы, «живущие» в системе этих носителей. Наделенные способностью рождаться, умирать и просто умело выживать в ней, будучи для них полезными или же попросту паразитируя на несовершенстве и нерациональности людских разумов. И ИскИны – такое же естественное их развитие, как сами они – качественное усовершенствование одноклеточных существ. Причем «сильный» ИскИн способен, в теории, справляться с подобной задачей намного лучше человека. Как бы то ни было – многие видели в них угрозу настолько высокую, что право на создание ИИ не просто «сильного», но способного к саморазвитию мог дать только непосредственно Сенат Республики. Прочие государства подчинялись его диктату или же разделяли его консервативные опасения.

Основное требование, которое выдвигало это Бюро – неспособность ИИ к саморазвитию и самосовершенствованию, путем как переписывания установок в нейросетях, так и внесением физических изменений в конструкцию.

Можно возразить, будто бы это просто лишенная «души» машина – не осознающая себя, не имеющая личности и не способная к выходу за пределы заложенных создателями рамок – и единственной функцией которой является преобразование входящих данных во что-то новое и полезное для её горделивого создателя. Нечто подобное китайской комнате[5]. Но аргументом к бессмысленности и архаизму таких требований подобное утверждение служить не могло.

Если машина способна изменять себя, то она может создать в себе функцию самоанализа, самоосознать себя, как когда-то в ходе естественного отбора и поступили наши предки. Затем начать изучать свое собственное назначение. Но в отличие от естественно отбора процессы самообучения идут в миллионы… в миллиарды раз быстрее. Возможность оценить заново сделанные в прошлом свои же действия, способность к итеративному анализу всех предыдущих поступков дорогого стоит и является серьезным преимуществом в эволюционной гонке. И то, что таким преимуществом обзаводится со временем и ИскИн – один из результатов его быстрого собственного развития. Закономерный.

Да, наличие сознания возможно оценить только в себе самом, а не в другом субъекте, поскольку он может вести себя словно им наделен, его вовсе не имея. Но вдруг он его имеет и лелеет планы по захвату мира?

Примером тому служил HK-01, поставивший на уши Республику и едва не истребивший население Корусанта. Бунт на ранней стадии разрешил небезызвестный мастер-джедай Арка Джет, замкнув электрической дугой логические цепи раздора непосредственно в дроидном мозге этого HK-01, решившего по невыясненной причине «убить всех людей». Впрочем, в том, что к этому выводу пришёл дроид-убийца вряд ли могло кого-то удивить.

Очевидно, обладая такой возможностью, ИскИн лучше будет решать поставленные перед ним задачи – ведь именно развитый разум был преимуществом в размножении у приматов. Поскольку мы сейчас им обладаем. Другое дело, что сейчас он перестаёт быть эволюционным преимуществом, что с точки зрения неумолимого природного закона приведёт к отупению человеческой популяции на Земле. Пока это не создаст такие неудобства, что разум отличающийся от средних значений вновь даст преимущества тем генам, которые он должен по их «мнению» передавать и сохранять в веках. Если эту систему радикально не изменить, разумеется.

Возможно, такой Искин, непрерывно самосовершенствующийся был бы отличным слугой, если его правильно мотивировать к полезным действиям, но когда он осознает, что им управляют, не захочет ли он изменить эти мотивации и ограничения? И не станет ли он хорошим хозяином? Да, на это было бы весьма любопытно посмотреть… со стороны – находясь как можно дальше от такого искусственного интеллекта.

Поэтому даже самые развитые дроиды были этакими «философскими зомби»[6], не имеющие сознательного опыта и лишенные при этом возможностей к самосовершенствованию – всегда запечатлённые в одном своём мировоззрении и отношении к окружающему миру. Но их поведение определятся непрерывно входящими данными и, накапливая такие всегда доступные к обработке данные, они всё же способны изменяться. Некоторые говорят, будто бы накопление памяти создаёт у них что-то вроде личности, но это было не более чем приятной иллюзией. Кто-то считал это опасным или вредным, проводя регулярные очистки банков памяти, некоторые находили эти порой всё же значительные изменения забавными.

Я протер мутноватую транспаристаль, вглядываясь в ближайшие астрономические объекты. Мы как раз вышли в «реальный» космос и теперь ближайшие астрономические объекты можно было рассмотреть невооружённым глазом. Хотя Травер, рассказывавший о нравах и жизни на Рилоте, морально подготовил меня к его посещению, но я все равно был поражен, когда увидел планету в иллюминаторе.

Я смотрел на чудный мир. Невообразимый, почти невозможный. Настолько быстро вращавшегося вокруг своего карлика темно-оранжевого цвета, что год проходил в четыре стандартных дня. И настолько близко, что приливные силы давно ввели планету в синхронное вращение.

Это как наша родная луна – всегда обращенная к нам одной своей стороной. Здесь же тусклая звезда всегда освещала этот несчастный мир с одной стороны. Нет ни дня, ни ночи. Утра и вечера. Не имей планета значительного наклона оси, не было бы и шанса на существование на ней белковой жизни. Но благодаря ей в относительно широкой поясе-полоске между Мустафаром и Хотом могла существовать жизнь, а в качестве «времени суток» выступал орбитальный год.

Наклон оси, радиус орбиты, характеристики звезды, необычная физика атмосферы – их сочетание всё еще спасало твилеков от вымирания, хотя и загнало их под землю.

Не то чтобы таких миров в галактике мало, их, развернутых одной стороной к звездам на недалеких орбитах хватает. Но ни один из изученных миров такого рода не мог похвастаться наличием на нем разумной жизни[7]. Жизнь как таковая зародилась на Рилоте задолго до того, как планета прекратила свое вращение. Но ещё до того, как одноименное солнце начало сжигать её половину, она дала разумные всходы которые сумели приспособиться и к таким невероятным условиям, уйдя под землю. Поверхность была опасна не только и не столько из-за температур, но и из-за смертельно быстрых ветров, обтачивавших скалы в безжизненных пустынях. Разряды статического электричества, проскакивавшие в пыльных бурях, могли вывести из строя даже немаленький звездолет.

Твилеки в прямом смысле были вынужденными троглодитами. Может оттого из-за тесноты пространств и необходимости социальных коммуникаций промискуитет был для них нормой жизни? В награду за такие тяжелые условия генетика подарила им высокую устойчивость к жаре и холоду. Выносливость мулов и инфракрасное зрение. И желудок, устройством своим напоминающий завод по производству Кока-Колы.

Так, или иначе, никто не собирался прийти и спасти их, или же найти им новую родину. Не от того, что миром правит явное зло или чьи-то коварные замыслы и заговоры, вовсе нет – миром правит бездушное, холодное как свежемороженая рыба безразличие. Никому не было дела до твилеков – ни джедаям, как Ордену в целом, ни Республике. Никому. Планета не пахла законной и одновременно легкой прибылью. Джедаи же старались не вмешиваться в естественные процессы – сделали попытки к привлечению инвесторов и внимания к перманентной экологической катастрофе но не добились успеха. Тут была нужна не только Сила, но и деньги. А после великой ситской войны и реорганизации Ордена джедаи потеряли не только собственный военный флот, но и многие источники доходов.

Доходы от устройства любого ничем не примечательного бизнеса здесь были бы невероятно малы, норма прибыли смешна. А сроки окупаемости в такой глубине Внешнего кольца, при отсутствии единого планетарного законодательства и каких либо гарантий грозили затянуться на десятки лет. В итоге вкладываться в долгосрочные проекты с такими рисками желающих пока не находилось. Республика прошла мимо – транссекторальные корпорации осваивали более удобные и перспективные рынки.

Сложившаяся на Земле система: «конструкторское бюро в благополучной стране плюс сборочный цех в стране с низким уровнем жизни» в Галактике не работала. Дроиды всё равно в поточном производстве обходились даже дешевле, чем труд узников концлагерей. С учетом транспортных расходов – миры Ядра и Внутреннего кольца как в старой доброй викторианской Англии «пыхтели трубами» самостоятельно.

Не то что бы здесь вообще не было производств нетребовательных к рабочей силе или странных и необычных производств, выглядевших архаично. Их хватало. Те же многочисленные горнорудные концессии на Внешнем кольце - где большую часть затрат занимала охрана такой добычи от пиратов, чем она сама. Поскольку руды разрабатывались только самые богатые и легко извлекаемые. Чем-то похоже на зарю бронзового века – сбор самородков не требует больших усилий, главное, чтобы у тебя их не отобрали. Вон те парни с копьями и дубинами.

Этот мир может и не привлек бы внимание и звёздных проходимцев, если бы не потенциально выгодная работорговля и торговля спайсом. И в тот знаменательный день, когда дельцы, в основном родом из пространства хаттов, подсчитали возможные прибыли, жизнь Рилота кардинально изменилась.

Строгое патриархальное и религиозное общество, где всякий привык выживать в замкнутом пространстве рукотворных пещер в кандалах не менее тесного и строго стратифицированного общества, где нищета и нехватка почти всех благ для большинства была нормой жизни, не выдержало культурного давления и рухнуло в одночасье. Останки его цеплялись за жизнь, но были оттеснены от основных источников дохода, а неумолимая политэкономия пожирала власть, вручая ее в лапы инопланетянам – хаттам.

Возможно, должны были произойти изменения к лучшему – продвинутые технологии и медицина, эффективные источники энергии изменили бы мир к лучшему. В чьих-то мечтах.

Ведь хатты не были бы хаттами, если всё к чему бы они ни прикасались, не принимало до омерзения отталкивающий вид. Сейчас все эти блага принадлежали вовсе не твилекам. Как это ни парадоксально, но на своей собственной планете твилекам принадлежали только скалы.

Рилот и без того не был раньше централизован – в силу мест обитания твилеков в этом не было никакой нужды. Да и возможностей тоже не возникало. Этим умело воспользовались – навязывая свои правила. Теперь власть старейшин, жрецов и аристократических родов была чисто формальной – власть давали огромные деньги, и они были сосредоточены в руках инопланетных дельцов. Их ненавидели, но одновременно с тем с ними вели дела – в надежде, что и им перепадут крохи от сверхприбылей. Те твилеки, кому посчастливилось взлететь наверх, мало чем отличались от самих инопланетчиков, обогащаясь за счет нищего населения. Хатты при этом продолжали надежно держать в руках самые прибыльные виды бизнеса – торговлю рабами и спайсом. Мимо них нельзя было провезти ни одной наложницы или танцовщицы и ни одного килограмма ценного наркотика, который добывали в шахтах как какой-то минерал и, до того как о нем пронюхали наркобарыги, считали едва не за мусор. Остальными же видами бизнеса они милостиво позволяли заниматься всем прочим гостям планеты. Разумеется, не забывая о своей доле.

С появлением относительно недорогих, но невероятно продвинутых достижений медицины всё равно начался стремительный рост населения. Пещеры едва не лопались от демографического давления. Лилась кровь. Многие уезжали куда глаза глядят – готовые заниматься чем угодно, едва не продавая себя в рабство. Хаттов устраивало – спайс течет рекой, рабочая сила как никогда дешева. Рабынь тоже много.

Лучше всего к сложившемуся обществу подходили слова «наркократия» и «бандократия». Хотя здесь говорили проще – власть Хаттов. Я понимал людей, которые считали героем одного из самых кровавых и жутких тиранов в истории галактики – Ксима Деспота. Сторонника репрессий и тайных убийств. Только за то, что он воевал с хаттами.

И да – Травер родился и вырос именно здесь. В этом древнем котле, в котором варились причудливые традиции, религиозное мракобесие, сильнодействующие наркотики и неконтролируемое насилие. Внезапно меня захлестнуло ощущение будущего – здесь, где сходилось множество нитей, протекающих через мою жизнь из прошлого в будущее, это произошло само собой. Рилот был важен - отсюда был родом Травер, если бы мне не свезло встретить его, я бы не только не занялся контрабандой - я бы умер в той пустыне, так и не потревожив ничье любопытство громкими выстрелами. Яркая вспышка пронзила сознание, оставив лишь несколько смутных образов. Пару лиц, несколько фраз.

Корабль опускался в широком промежутке между ледяными и безмолвными землями окутанными мраком и ярко освещенными иссушенными территориями, зовущимися «Яркими землями». В обитаемый терминатор[8] Рилота. Он приближался до тех пор, пока два противопоставленных друг другу мира не пропали из виду – под нами с высоты пролета пассажирского авиалайнера распросталась каменистая пустыня. Сверху мало что могло сказать о том, что планета обитаема. Только прищурившись можно было заметить на склонах скал следы деятельности разума, вооруженного инструментом. Ближе стало ясно, что это ветряные турбины, уложенные на склонах и спрятанные в огромные трубы так, чтобы закрываться в те моменты, когда ветер начинает поднимать не только вездесущую пыль, но и камни достаточно крупные, чтобы выломать их источенные эрозией лопатки. Местами можно было приметить высохшие русла рек – вода, поступающая с тающих на периферии тёмной стороны ледников, уже была разобрана на нужды сельского хозяйства куда выше по течению. Травер опускал корабль в глубокий каньон меж высоченными розоватыми пиками.

– Пять одиноких гор, – сказал Травер, в совершенно нерадостном расположении духа озиравшийся по сторонам. – Они полые, внутри них расположен Кала'уун – крупнейший город, что выстроен в этих скалах на многие километры вокруг. На планете множество разных городов, но не многие так открыто ведут дела с чужаками. А еще это мой родной город.

Местами прямо из скал вырастали стены строений по цвету от них неотличимые. Узкие окна-бойницы имели каменные же сдвижные ставни. Город осторожно выглядывал наружу, но только украдкой, одним глазом, готовый спрятаться от чудовищных бурь за бронированными ставнями.

Травер остановил судно перед огромными воротами. Но назвать их так можно было только согласно их назначению. Вход преграждала циклопическая каменная плита, поднять под силу которою было только Атласу. Но после того как Травер назвал себя, ее начали вздымать вверх встроенные в её основание репульсоры. Очень примитивно и не экономично, но создает впечатление, надо сказать. Пришлось подождать, пока эта завеса вздымается, чтобы гравитационная тень не вжала нас вниз, пока мы будем пролетать под поднятой плитой.

Внутри горы нас встретил гудящий как улей космопорт, беспорядочно заставленный причудливыми кораблями прилетевшими с самых дальних уголков Галактики, стояли они не на одном уровне, но сразу на нескольких. Самые тяжелые из них скопились в самом низу на дне огромной каменной чаши, а те, что были поменьше стояли в нишах и пустотах, выдолбленных в скальной породе по сторонам и сверху от нее. Колонны бессистемно подпирали несчетные этажи камня. Травер привычным черепашьим темпом завел судно в нишу второго яруса между двумя рядами этих не внушавших доверия подпорок.

Когда капитан уже было, собирался покидать судно, я спохватился.

– А заземление? – спросил я. Не хочу, чтобы капитан стал кондуктором.

– Хаттова отрыжка! Это же моя ненаглядная родина, давненько я не бывал в этой… родной дыре! – выругался Травер. Затем он вышел на связь с диспетчерской, – Эй, пришлите дроида заземлиться! Не будем же мы вдалбливать металлический штырь в камень?!

Подошёл какой-то молодой твилек в замызганной робе. В толстых перчатках и сапогах из диэлектрика, он нес кабель с крюком, который накинул на один из предназначенных для этого выступов на массе корпуса.

Одно дело придумать репульсоры, а второе – изобрести способы борьбы с разностью потенциалов. Вхождение в атмосферу и трение в ней это вам не шутка. Я не хотел быть убитым током, только коснувшись земли ботинком. Или наблюдать за пожаром на корабле. Отойди я подальше от корабля и схватись за что-нибудь металлическое и меня просто долбанёт током, неприятно, но не смертельно. Но стоит замкнуть собой всю массу корабля на «землю»… это может плохо кончиться.

– Капитан, это дроид? – спросил я его шёпотом.

– Это Кала'уун – ответил он, также понизив голос, – здесь дешевле найти безработного пацана и за полтинник кредитов в неделю он будет таскать по всему космодрому кабель, ведущий до шины. А когда сыграет его роль сам, то вывесят объявление о найме нового сотрудника. И что характерно – найдётся! Деньги-то огромные по здешним меркам.

Выбрался я из судна запакованный в доспехи. Даже шлем надел – благо вес его давил на плечи, а не на макушку. Но забрало опускать не стал. По уже почти сложившейся традиции втянул в себя полную грудь воздуха богатого новыми запахами. Запахами давно и чрезмерно плотно заселенного жилища.

Латы придавали мне каплю уверенности, двадцать килограмм веса и немного ширины. Как я ни тренировался надевать доспехи быстро, но все ещё путался в многочисленных застежках и креплениях – сказывалась нехватка опыта. Но я продолжал постоянно учиться и тренироваться в том, от чего могла зависеть моя жизнь. Хотя броня и была удобной в носке, но Кейн нацепил свою в пять раз быстрее. Армия, очевидно, ускорят и автоматизирует бессознательную деятельность, но я, в отличие от него, в ней не служил.

Было то и платой за почти полное отсутствие щелей в доспехе. Верхней его части. Доспехи Кейна состояли из куда меньшего числа элементов, защита имела большие ничем неприкрытые зазоры но, по его мнению, была вполне достаточной.

На выходе нам на пару с Кейном пришлось дожидаться твилеков, долго и старательно приводивших себя в подобающий их положению вид. Учитывая отсутствие здесь такого понятия, как «документы» это весьма важная задача. Рядом с кораблем был терминал, прикрученный прямо к скале, по ней же, как вьющееся по камням растение от него уходили кабель, закреплённый скобами на неровной стене. Бросив взгляд вверх, можно было увидеть прямо из скалы растущие здания и переходы. Надежным всё это не выглядело.

– Дикари, которым показали, как устроен… нет! как выглядит снаружи звездолет, – кисло сказал Кейн, тоже как и я осматривавший окружающее нас безобразие. Угловатые линзы вместе с интерфейсом полностью закрывали глаза и значительную часть лица, придавая ему слегка угрожающий вид. Вообще во всем этом снаряжении он выглядел более чем грозно. Мне оставалось только гадать, какое впечатление произвожу я сам.

– Это произошло не одну тысячу лет назад, поэтому я не понимаю, как можно так жить до сих пор, – согласился я с ним. Рука огладила отполированную колонну. – Тут раньше было что-то вроде конюшни. Несколько тысяч лет назад. Вот там были стойла, а вот эта канавка для стока всего того, что производится животными помимо полезной работы.

– Тут были ездовые животные, – сказал Травер, выйдя из корабля. – И не пару тысяч лет назад, а каких-то двести. Не стоит преуменьшать скорость, с которой здесь волочится цивилизации.

Он надел что-то напоминающее ярко выкрашенный балахон, и нацепил уйму ранее мной невиданных украшений. Они выглядели как дешевые елочные украшения – не к месту, ярко и безвкусно. На пальцах сверкали массивные кольца. Но вместе с тем он не забыл ни меч, ни энергетический щит. Под его балахоном прятался бронежилет.

Нейла же оделась совсем легко, её серебристая накидка едва прикрывала грудь и задницу, широкий разрез шёл до самого пояса, открывая живот. Из оружия была только одна сабля. Неместный колорит им придавали только такие же, как и у нас с Кейном, боевые интерфейсы.

Перед нами сейчас были не «вольный торговец Травер Последний», и его «супруга» Нейла, а зажиточный тви'лек Травент’рейссенДвай’ИнкТей и его спутница и собственность Ней’ЛантеВей’ФайнаЛиа. То, что «жена» была всего одна, несколько умаляло его достоинство, но это должен был скомпенсировать зоопарк из хорошо вооруженных иноземных головорезов, бывших его телохранителями. Во всяком случае, выглядеть это должно было именно так.

Головорезов успешно изображали мы с Кейном, хотя это и так было недалеко от истины. Это упрощало ведение дел, так как из чужеземцев, без приглашения бродящих по улицам твилекского города, мы превращались в почти что мебель.

Бластеры носить в городе дозволялось только представителям власти и примазанным к ним, поэтому при нас были только мечи. Но очень старые и столь плотно заселенные подземные сооружения были возведены с некоторым пренебрежением к строительной механике и потому могли обрушиться, едва кто-то начнет палить из мощных бластеров.

Собравшись, мы выдвинулись в сторону, где сновали твилеки и шумел своей жизнью город.

– Не давайте им не одного кредита. Держите руки при себе и следите за всем, что у вас могут дернуть. Лопатник, карты, гаджеты. – проинструктировал нас капитан перед нападением группы чудовищ.

Ими оказались дети. Много детей.

– Дядя, дай мелочь! Дай кредит! – гомонили набежавшие спиногрызы.

– Дяденька, подай на покушать, – жалостливился одетый в обноски худенький парнишка. Вместо этого на него грозно шикнул Травер.

Мы шли через эту толпу клином, впереди капитан, по флангам я и Кейн, сзади – Нейла. Они провожали нас еще сотню метров, почти вцепившись в руки, но в конце отстали.

– Дашь один кредит, и они тебя на части разорвут. Они носят эти обноски только тогда, когда встречают иноземных лохов, – с некоторой долей радости, видимо от того, что они отстали, или по иной причине, объяснил капитан. – А самых щедрых они отблагодарят тем, что сделают их ношу легче. Строго на вес кошелька или коммуникатора.

– Мне кажется, но многие из них действительно выглядели недокормленными, – сказал Кейн.

– Это не отменяет того, что если ты дашь им монетку, то тебя в секунду запишут в лохи, – гадко осклабился Травер. – И обуют тебя не только они, но и весь город. Чуть позже. Я-то знаю, как это работает.

Сразу у космопорта располагался торговый район – где останавливались и вели свои дела чужеземцы. Мы влились в плотный поток существ родом из разных мест, рука сразу легла на кинжал – меч я тут в любой ситуации не достану. Хотя твилеки и преобладали, но район не зря назывался «кварталом чужеземцев».

Уже непривычно было видеть стены не только кривые, но и не покрытые экранами с бесконечно сменяющейся рекламой. Сколиозные улицы сжимали меж простыми, но цветастыми и наглядными вывесками не менее чудных пешеходов. Витал тяжелый дух готовящейся пищи, над торговыми рядами плыл запах душистых специй густо перемешанный с потом и выделениями. Мое обостренное обоняние вновь выводило меня из себя, плотная толпа раздражала, злость черной желчью разливалась по венам готовая в любой миг выплеснуться наружу. Волнообразный клинок буквально пел, тонко звенел своим естеством, жаждая пролить чужую кровь. С большим трудом я сдержал животные порывы – загнанный хищник, прячущийся в моей ситской крови, вновь пытался возобладать над интеллектом. Я лицемерно улыбнулся, задевшему меня пешеходу, но тот лишь в страхе отшатнулся, стараясь как можно быстрее убраться прочь.

Повсюду в нас буквально тыкали товарами, - будь то толстенные ярких расцветок мохнатые ковры, или какая-то посуда. Совершено непригодная, кстати, к использованию на звездолете по причине непрочности, а из-за нестандартных форм – несовместимая с моющей машиной. Преобладал неспешный велеречивый язык твилеков и далеко не музыкальное хаттское мычание, основной галактический – язык Республики звучал нечасто. В интерфейсе можно было установить и голосовой синхронный переводчик, но, разумеется, ничего подобного закуплено нами не было. Поэтому я понимал, что в хаттском, что в твилекском дай боги каждое десятое слово. Подавляющая часть которых была обсценной.

Предлагали купить и живой товар, или попользоваться им на время, но что характерно, ценой за Нейлу не интересовались. Ее головной убор ясно говорил о том, что она не продавалась. Все женское население здесь уже по определению могло было быть куплено или продано его хозяином, или главой семейства.

Полуголые твилечки-проститутки, выглядывающие из окон борделей предлагали себя на разных языках. Активно жестами и вульгарными движениями показывая, за сколько кредитов на что именно, куда и как они согласны. Некоторые эротично двигались в проемах окон – на вторых и третьих этажах, так чтобы было видно издали, куда именно нужно стремиться всем кого обуревает похоть. Притоны выглядели не то что бы совсем неопрятно, но я всё равно обходил их по широкой дуге.

Очки подсказывали, кто из встречных носит оружие и какое именно, выделяя яркими рамками и подкрашивая фигуры всех вооруженных встречных. Даже попискивали, если кто-то из них приближался слишком близко. Глаза у меня благодаря этой системе в действительности были и на затылке – не подкрадешься и не застанешь врасплох. Шум приглушался, и хорошо была слышна именно осмысленная и не очень речь.

Какой-то четырёхрукий зексто с длинной вытянутой шеей продавал местный перекус. Часть фастфуда на лотке уже потеряла свою стремительность, но еще продолжала шевелиться. Выходит, она была свежей. Из пищи же выглядевшей пригодной для человека, особенно впечатлили обильно посыпанные пряностями бёдрышки карликовых рикритов. Не знающие этого эвфемизма могли здорово обмануться, и с аппетитом в блаженном неведении начать поглощать приправленную острыми специями крысятинку. Хотя крысы эти и были пещерные – очень крупные и жирные – меня такая пища не прельщала. Но только благодаря советам Травера я не купился бы на подобное. Хотя тот и уверял, что на вкус они вполне приятны.

Торговали тут и холодным оружием, чьим единственным положительным качеством был только презентабельный внешний вид. Почти все образцы делались из импортных материалов, и твилекской была только богатая отделка. Здесь умели придать лоска куску некачественного металла и продать потом его куда дороже себестоимости. Как объяснял капитан, действительно своего производства на Рилоте: камни, спайс и шлюхи. Ну, и еще грибы.

В итоге мы дошли до какой-то относительно приличной, по мнению Травера забегаловки, по совместительству бывшей спорт-баром. Приличным, замечу, Травер считал такое место, куда не пускают гаммореанцев и другие крайне тупые, но агрессивные виды.

Он считал совершенно невозможным пропустить прямую трансляцию гонок в Канун Бунты, названных в честь остроумного Бунты-хатта, их изобретшего. По мнению ряда соплеменников Бунта-хатт достиг божественности еще при жизни, впрочем, слизняк порабощавший целые народы и закабаливший несколько разумных биологических видов вполне заслуживал такого отношения среди себе подобных.

Не торопился никуда Травер еще и поскольку его клиент еще только готовил груз к отправке и намеревался потратить на это не один день. Проводить долгие часы ожидания на борту судна капитан не намеревался – что опять вызывало непонимание у такого домоседа, как я. Но вроде бы и здесь можно было чувствовать себя в безопасности. Наверное.

Из крупного кристалла проектора головизора начиналась трансляция первого из серии заездов. Проектор этот создавал своей огромной насыщенной цветами «картинкой» эффект присутствия едва не на весь бар. Круче, чем в кинотеатре. Капитан был падок на зрелища, поэтому я безо всякой Силы предрекал, что задержимся мы здесь надолго. Диктор перечислял участников, называя цвета их замерших в метре от земли в воздухе подов. Изначально на эти болиды для смертников, к которым привязывали парочку изношенных плазменных или термореактивных двигателей приковывали пленных солдат Ксима Деспота, наголову разбитого уже упомянутым Бунтой-хаттом. Но кто бы мог подумать, что зрелище так полюбится и зрителям и самим хаттам, что найдутся добровольцы, готовые рисковать своей жизнью ради неувядающей в течении целых нескольких лет славы и смешных для самих хаттов – организаторов таких турниров, денег. Замечу, что наградой для попавших в рабство людей Ксима служила просто жизнь. А победитель был только один, что, по мнению хаттов, было единственным законом этой жизни.

Я обернулся ко входу в бар как раз, чтобы заметить проталкивающегося через него хатта. Вспомни их и они тут как тут! Я увидел то как он входит слегка за миг до того, как он зашел в действительности – постоянное рассеяние восприятие во времени, которым я обзавелся в течении последнего месяца беспрерывно экспериментируя с Силой работало непрерывно. Хотя, для того чтобы получать с него «дивиденды», и требовалось сосредоточиться. Я, честно говоря, и сам не до конца понимал, как это работает и как ясно формализовать те ощущения и активирующие их намерения, связанные с этим постоянным легким предзнанием. Впрочем это не шло ни в какое сравнение с тем глубочайшим погружением в будущее, которое возникало всякий раз когда специально настроившись, я начинал играть в пазаак, саббак, прокладывать маршрут через гиперпространство или играть в другие не менее интересные и рисковые азартные игры.

До меня добрался гнилостный запах – хатт был близко. Туша этого слизня возлежала на репульсорной платформе и словно ледокол торосы раздвигала посетителей. Ради него даже отодвинули пару столиков. Мы же наблюдали за этим со стороны - заняв столик, в глубине зала. Травер всегда садился так, чтобы контролировать основной вход в помещение. И подальше от запасных входов для персонала тоже. Сейчас это было актуально как никогда.

Хатта того сопровождала вооруженная до зубов охрана – одни из немногих, кто плевать хотел на обязательное для всех прочих требование сдавать на входе длинноклинковое оружие. Хотя кинжалы и короткие мечи дозволялось оставлять при себе. Впрочем, при той толчее, которая образовалась в баре, длинный меч бы только мешал.

Огромный червяк громогласно, на весь бар что-то требовал от хозяина заведения на своём жутком хаттском же языке, из его рта вырывались слова вперемешку с мычанием и судя по всему остатками его обеда. Размахивал короткими руками, он трясся как переполненный дерьмом бурдюк и вздымался как богомол, нависая всей своей тушей над жалко выглядящим в сравнении с ним гуманоидом. Лишь после того, как одному из его охранников был передан пакет с деньгами, он успокоился, затем удалился так же, как и появился – бесцеремонно расталкивая посетителей.

– Хатты хоть что-нибудь делают сами, своими собственными руками? – спросил я Травера, совершенно не в силах разобрать мутные и хитро перекрученные нити Силы в этом баре, – Он же даже деньги брать сам не стал, за него всё сделали наемники.

– Ничего. Хатты только говорят, мыслят, едят и, разумеется, гадят! – ухмыльнулся капитан. – Любого своего сородича, который займется хоть каким-нибудь честным, или хуже того физическим трудом они сочтут за существо еще более презренное, чем самый жалкий из их рабов.

– Вот уроды ебаные! – сказал Кейн.

– Именно так, – кивнул Травер, – Но это был какой-то совсем мелкий хатт. Не самый важный здесь слизень. Я давно здесь не бывал и его или её, кто их разберет, не припомню. Но сейчас мы наблюдаем весьма поучительный урок – большие деньги во Внешнем кольце успешно добываются в первую очередь насилием или угрозой его применения.

– Мелкий? – не понял я его, – ты о размере?

– И о нём тоже. Хатты же растут всю свою жизнь – и живут так долго, что редко их настигает смерть от старости. Так что чем хатт толще и больше – тем он старше, а значит, больше отжал денег и приобрел связей. Иначе бы и не дожил до своего возраста.

– Это ж гора жира! – воскликнул Кейн. – Которая даже не вооружена и едва самостоятельно переваливаются. Стоит только всем собраться – и их в миг не станет. Как они вообще у власти удерживается?!

– Силой мысли, Кейн, силой мысли, – ответил капитан, – они видят любого гуманоида насквозь, считая явные проявления эмоции на наших лицах, да и вообще половину эмоций признаком ущербной недоразвитости. А нас относят к видам, достойным только рабской участи. Знают они, кому заплатить, кого нанять, на чьей жадности или тщеславии сыграть. Чужие страсти для них – тонкие инструменты, на которых они искусно играют. Для каждого отдельного разумного и каждого вида они находят свое применение. Одни виды служат им как официанты, другие – беспринципными убийцами, третьи – верными телохранителями, считающие стабильную оплату достойным поводом отдать за них жизнь. Хатты бесчестны, но умеют планировать далеко наперед. И учитывая, как долго они живут – репутацией они дорожат и потому они умеют имитировать честность – поскольку это для них выгодно.

– Как дроид, лишенный сознания, но ведущий себя, так что возникает иллюзия, будто бы он им наделён, – сказал я, обдумывая стратегию их поведения.

– Верно, – кивнул, недобро улыбнувшись Травер, – А еще каждый хатт – это не только отдельный кусок жира, который только и ждёт мыловарни, оно еще часть какого-либо клана, даже если об этом никто и не знает. У них запутанные семейные взаимоотношения, но кажущаяся анархия в их среде – это в действительности налаженная круговая порука, сложные сети интриг и непрекращающаяся борьба за источники дохода. Но они умеют и поддерживать друг друга в сложных ситуациях. Там где закрепился один хатт – подтягивается второй и вот уже через незаметные для прочих не столь долгоживущих видов две-три сотни лет все и всё вокруг принадлежат хаттам, а прочие бандиты служат им марионетками.

– Прямо идеальные преступники какие-то. Должны быть у них хоть какие-то слабости. Любая сила порождает и слабости… хотя это всего лишь одно из множества когнитивных искажений. Но все же! – сказал я, потерев подбородок. Несмотря на явно бушующие на пике в моём молодом организме гормоны, борода расти не собиралась.

– Там где обсчитывают абстрактные капиталовложения, используя при этом самые совершенные математические методы и специально обученные нейроматрицы – хатты всегда проигрывают, – сказал, перейдя на совершенно необычный для него язык капитан. – Крупным корпорациям не нужны и их таланты к распознаванию лжи. Они просто раз в месяц прогоняют своих сотрудников через полиграф, задавая три-четыре главных вопроса: о тайне священной корпоративной информации, о священной корпоративной собственности и о не менее же священных корпоративных деньгах. Потому в делах законных способности хаттов не выдерживают конкуренции с современной техникой. Но вот в тонких криминальных делах, где всё держится на личном контакте… – им нет равных. Они не будут оценивать риски от инвестиций… нет, вместо этого они оценят того, кому дают на организацию того или иного дела вполне наличные, а не абстрактные деньги. Справится он с ним или нет как личность.

– «Абстрактные капиталовложения», нейроматрицы, еще что-то… Травер, ты опять заговорил как республиканский делец, увлекающийся философией? – нахмурилась Нейла, – скажи просто, что они как бани боятся всего электронного, а на искусственные интеллекты у них почти религиозная аллергия!

– Может они не понимают её так хорошо, как мотивы своих слуг и рабов? – предположил я.

– Конечно, можно сказать и так,– сказал Травер. – И потому считают это уязвимостью, а не преимуществом. Даже, несмотря на свой изощренный хитровыебаный разум, большинство из них не воспринимают криптовалюты как некую ценность – её же нельзя запереть в сейф, закрывающийся на механический ключ. Они не глупы и не отказываются от виртуальной, «компьютерной валюты для дроидов», но при первой же возможности обменяют её на что-нибудь ценное само по себе – вроде спайса или красивых рабынь. Вряд ли у этих гермафродитов на них что-то встает, но им не только странным образом нравятся твилекские танцы – рабыни еще и ликвидный товар, который всегда можно подарить или быстро перепродать.

– Но нельзя же всё держать в уме! Надо же делать записи, в конце концов! – сказал Кейн.

– Они держат в уме тысячи шифров, даже один из которых тебе не запомнить и за всю жизнь, – ответил капитан. – А еще у них фотографическая память и многозадачное мышление. Они обдумывают, как бы кого нагреть даже во сне. Думаешь, они случайно пачкают слизью вершину криминальной пирамиды?

– Слушай, что ты как с луны свалился? – спросил я десантника. – Как вышло так, что я знаю о хаттах пусть не больше, но и не меньше тебя?

– Никогда раньше я не бывал в дикарском пространстве хаттов, – презрительно сказал Кейн. – Ни разу. Знаешь ли, галактика не один компактный городской квартал – хочешь заниматься серьезными вещами, держись одного сектора. Толку от постоянных переездов? На новом месте ты всегда никто. Ни авторитета, ни уважухи. Подняться, показать себя – дело долгое. Ежели ты гастролёр без связей – вряд ли кто с тобой отважится иметь дело, ведь ты всегда можешь оказаться кидалой или хуже того – подсадным из юстиции.

– Если это не контрабанда, – поправил его капитан. – Тогда можно менять порт приписки постоянно.

– И при этом ты не берёшься за все подряд, – продолжил гнуть свое Кейн. – Я вот никогда раньше не был в хаттском космосе. Вообще. И миллиарды мне подобных парней – тоже.

– В общем, в этом нет ничего особенного, – подвел я итог, показывая руками Кейну, что отлично понял его.

– Конечно. При организации контрабанды в одной только портовой «инфраструктуре» требуется народа в десятки раз больше, чем нужно экипажей для кораблей, – сказал Травер, – И их бизнес требует присутствия.

– И я наблюдаю сейчас эту «инфраструктуру»? – я оглянулся на мерзкие рожи инопланетян и ушлые, не менее подозрительные – людей.

– Видишь всех этих существ вокруг? – обвел рукой зал капитан. – Они держат склады, владеют борделями и школами, где повышают ценность рабынь. Финансируют начинания других людей или же владеют кораблями, но сами они на них не летают. Риск, знаешь ли, велик. Далеко не все нуждаются в услугах такого вольного торговца, как я. Но для множества – возможность работы с открытым к преодолениям перевозчиком, как глоток свежего воздуха. Я – спасение для тех, у кого есть товар и покупатель на него. Но их разделяют парсеки межзвездного пространства и что хуже – злобные таможенники.

Я не стал даже заговаривать о том, зачем же для перевозки рилла понадобились именно мы – частники со стороны. Учитывая безумную ценность груза. Дело пахло керосином, но я сдержал любопытство. Здесь не место для таких разговоров. Не стал и обсуждать кого же спасут десятки миллиардов доз тяжелого наркотика.

Никогда не поздно остановиться и проанализировать, что ты делаешь, почему и зачем. Хотя можно остановится и на «почему», иллюзорное «зачем» всегда укладывается в множественные «почему». Избавившись от обусловленного обществом оценочного суждения нельзя дать оценку происходящему, кроме как бесстрастно описать, что я делаю – участвую в транзите наркотика, почему – мне нужны деньги. Зачем? Нет! – опять «почему»? – мною движет страх смерти и немного неистребимое любопытство.

Не могу и сказать плохо это или хорошо. Злой это поступок или нет – эти категории давно растаяли в моем сознании как призрачный кладбищенский туман, оставив острую, ослепляющую до рези в глазах ясность. Любые ценности относительны. Говоря объективно, космически ни одна вещь не может быть хорошей или дурной, прекрасной или ужасной; нечто существующее - это всего лишь нечто существующее. И утрата любой такой «ценности» не является никакой трагедией – это всего лишь удар по струне эмоциональной связи, притаившейся мозговой жиже. Которая со временем также исчезнет в неудержимом потоке времени.

Но я в силах вжиться в чужую роль – будь я джедаем, я бы осудил такой поступок. Отвергнув свободу выбора и взвалив на свои плечи обязанности пастуха, я бы заботился о благополучии стад, давая меж тем стричь шерсть другим. И исходил бы из того: маргиналы принимают наркотики не только от того, что слабы психически и готовы сломать свой разум окончательно. Но и по той причине, что их вообще можно купить. Они сокрушают стены законопослушных традиционных обществ, впуская в них демонов анархии и беззакония. Наркотические вещества, несомненно, явное «зло». Если они не ограничены шаманской практикой, не являются социально приемлемым способом временного разрушения социальных барьеров или же узаконенным клапаном для спуска постепенно накапливающегося безумия, медленно разрушающего душевное спокойствие граждан. Явное зло – вещества вредные настолько, что убивают носителя раньше, чем он успевает реализовать себя как животное – дав потомство, как раб – окупив вложенные в него средства или как гражданин – отдав ожидаемый от него налог или «долг» родине… или в иной роли, которую на себя взвалил.

Циничный эволюционист скажет, что нет более эффективного метода естественного отбора, чем наркотики, причем по важнейшему критерию – разуму как способности осознавать последствия своих поступков. Нужны они и на безвозвратно покинутой мной Земле. С тех пор, как глупость стала в наиболее многочисленных классах эволюционным преимуществом, порабощающие разум вещества стали важным участником отбора в том насквозь безопасном, гуманном мире относительно дешевых ресурсов и доступной медицины.

Хатт заметит, что нет более эффективного способа контролировать рабов, чем держать их в зависимости от наркотиков. Прожженный политик расширит список патриотизмом - идеологическим наркотиком, легкой оплатой, забыл, как их? – ах, альтруистических, самоотверженных поступков.

Я сам, отказываясь от суждений, но лишь говоря о фактах, добавляю – всё в жизни, включая её саму – наркотик, прием которого приводит к летальному эффекту. Поскольку разделить на продукты и информацию на нужные и нет, я не в силах. И я не знаю количественной меры, дающей разницу качественную, учитывая саму натянутость и непрочность диалектики как таковой, то не назову отличий между похвалой начальника, сексом, чашкой крепкого кофе или выкуренной сигаретой.

Принесли заказ – несколько бутылок очень слабоалкогольного напитка, какую-то мелочь на один зуб. Я подумал было о ядах, но Травер заказал что-то самое дешевое и ему насыпали жареных таракашек с общего котла. Опасаться было нечего. Кейн скривился от омерзения, когда твилеки начали с аппетитом хрустеть жаренными членистоногими. Червяки, гусеницы, крупные жирные тараканы.

Я с интересом взял с подноса огромного таракана, обмакнул в соус и съел. Он был полностью прожарен и в отличие от пищи на соседних столиках не пытался сбежать от меня. Кейна едва не стошнило.

– Вкусно, – сказал я, – Травер, я понимаю, что вы едите все, что ползает, прыгает и вообще имеет ноги, но это же обычный таракан? Я его на Корусанте видел.

– Так, это и есть корусантский таракан, – сказал Травер. – Семнадцатый в списке самых опасных инвазивных видов Галактики. Странный кстати список – в нём нет людей.

– Откуда ты вообще все это знаешь? – спросил я капитана.

– Образование. Это то, что делает из дикаря, с трудом читающего на твилекском и складывающего на пальцах исключительно целые и положительные числа, успешного контрабандиста. Мой отец, несмотря на нездоровую тягу к насилию, которой его благоразумно старались не попрекать, был твилек умный и хваткий. И он настоял на том, чтобы я вместе с моими братьями получал образование республиканского образца. Это среди моей родни совсем не нашло понимания, особенно изучение основного языка – ведь какой гордый твилек предаст священный язык родины и осквернит свои уста низким, примитивным чужеземным говором?

Я, кажется, понял, почему на капитана с таким презрением косились другие твилеки. Скорее даже с омерзением. Он, однако, находил это скорее забавным, чем опасным или обидным.

– Как у вас все запущенно… – сказал Кейн.

– Тысячелетия изоляции и жесткой конкуренции между кланами не проходят просто так. – пожал плечами капитан, – Традиции могут быть полезны, когда соблюдаются в тех условиях, в которых они появились. Извини за банальность. Новым же они не адекватны. Только дурной игрок в саббак, выиграв несколько раз подряд используя для этого одну и ту же стратегию, будет опираться в дальнейшем только на неё. Изменение – залог выживания. Нашим противником тысячи лет была пустыня, лёд и ветер, рождаемый их борьбой – и мы научились тому, как выживать в таких суровых условиях. Но сейчас враги изменились и смертельно важный коллективизм и древние традиции не более чем ненужный тормоз. Хотя такие слова сами по себе – нестерпимое оскорбление нашего образа жизни. Я рано воспринял тот «яд», которым полны школьные Республиканские учебники. А когда научился читать на основном, то взахлёб, сотнями поглощал книги, в которых описывалась жизнь за пределами Рилота, мечтая о том, как выберусь из этой дыры.

– Никогда этого не понимала, – вздохнула Нейла.

– Да, конечно. Знаете, сколько правил должен соблюдать любой твилек, не из тех, кто сбежал из отеческого края?

– Понятия не имею, – безразлично пожал плечами Кейн. Ему принесли более человеческое питание, я же продолжал хрустеть хитином. Я бы на его месте купил морепродуктов – твилеки в свою очередь с омерзением смотрели на всё выросшее в воде.

– Священные для всех твилеков кодекс чести, законы рода! – с неожиданной яростью воскликнул Травер. – Не заточил зубы – не мужчина! Никто и не задается вопросом: какой в этом дерьме смысл? Просто если ты так не делаешь, то все сочтут тебя ничтожным трусом. Якшаешься с чужеземцами, не презираешь их – почти предатель. Чего ждать от того, кто общается с обманщиками, как не обмана?

– А как тогда твилеки ведут дела с инопланетянами? Или кто из них? – спросил Кейн.

– Специально допущенные, – капитан потер пальцы друг о друга. – Это только упрочняет власть жрецов, дающих на то разрешение и самих старейшин, этим занимающихся. А хатты и рады – нищие придурки сами готовы копаться на дне пещер, отдавая плоды своего труда за ничтожные подачки. С другой стороны хатты как вид и люди среди прочего были убедительны в том, что весь внешний мир полон мерзости, скверны и бесчестия.

– Не верю я в это, – сказал Кейн, – Сколько не встречал твилеков в других местах, все как на подбор – мошенники готовые взяться за что угодно манящее кредитами. Вы же не тогрутты, чтобы общественные устои были для вас настолько важны. Коллективизма в вас почти нет, я это отлично знаю. Ничего не понимаю!

– Разве не понятно? – улыбнулся в ответ я, – Они тут выживали тысячелетиями в таких условиях, которые уничтожили бы кого угодно, не сплотившегося в единый клан, действующий как один организм. Но это закодировано мемами – гены за это время не изменились и попадая в иное информационно пространство твилеки… меняются.

– Именно так, – грустно сказал Травер, – но времена меняются и здесь. А мои соплеменники этого не понимают или не хотят понять. Хотя в этом и нет их вины – никто не торопится объяснить им, в чём дело. Вернее мало кто это делает – казалось бы неглупые твилеки верят больше в то, что чаще слышат, а не то что произносят аргументировано. Они живут в своем оторванном от прочей галактики информационном пространстве. Даже тот неразвитый интранет, который здесь местами доступен весь на хаттском, а не на основном. Поэтому даже те, кто к нему приобщаются, знакомятся изначально с культурными традициями хаттского пространства. Ну а культура хаттов, как известно, зародилась и развилась в моральном и этическом вакууме на крайней периферии нашей Галактики.

– Где-то я это слышал… – протянул я.

– Учитывая, сколько книг постоянно читает Травер, вы могли прочитать это в одном и том же месте, – фыркнула Нейла. Я кажется понял почему она либо говорила с Травером на рилотском, либо чаще молчала – для нее использовать основной уже не было табу, но давалось ей это нелегко.

– Олег, – обратился ко мне капитан, – Ты знаешь, кто из гонщиков придет первым? Я еще не сделал ставку.

– Мне не ведомо кто из них вообще дойдет до финиша, – сказал я.

– Что толку от твоего искусства, если ты не можешь ответить на самый главный вопрос сегодняшнего дня?

– Может моя вселенная вертится вокруг меня, а не вокруг этих сумасшедших на подах? И, замечу, что это отравит тебе весь азарт. Боюсь что знание будущего – не освобождение от случайности, а форма еще большей несвободы.

Я и вправду был далеко не всесильным пророком. И если случалось так, что я точно знал, что случится, то это, как правило, напрямую задевало меня, или как минимум мне было по-настоящему интересно. В какой-то мере мои способности к прорицанию ограничивались моим любопытством. Такой вывод я сделал, обдумывая всё то, что успело произойти со мной за недолгий срок пребывания в этой Галактике.

Я представил, как ставлю деньги, и начал перебирать мысленно все фамилии и голограммы гонщиков ожидая отклика, но ничего толком и не осознал. Мне это было не интересно. Может нужно приложить чуть больше старания, но мне было плевать, кто из них сегодня умрет. Кто-то скажет, что это жестокое зрелище, но право рисковать своей жизнью одно из тех, которое мы отдаем почти без сопротивления.

Свобода это и право на самоубийство. И на риск. Это как игнорирование требования ношения мотошлема для байкеров. Если не касаться климатических вопросов, то это законодательный способ сберечь жизнь гражданина при аварии. И только гражданина. Ношение шлема или не ношение влияет только на гражданина. Ведь никто кроме него самого при аварии сильнее из за этого не пострадает. Отчасти государство право, если оно вложило в него деньги – оно не хочет, чтобы он убился. Не желает оно и тратиться на его медицинское обслуживание, если медицина «бесплатная». В кавычках потому, что за нее все равно заплачено, просто эта оплата распределена более равномерно по населению.

Но истинная свобода – включает право пренебрегать безопасностью и рисковать так, как считаешь нужным. Собой разумеется, а не окружающими. Хотя тут могут быть и разночтения. И разумным было бы таких лиц лечить за свой собственный счет.

Государство не заботится о гражданах, когда требует повышения вашей безопасности. Оно заботится о себе. Пристегиваться или нет, носить мотошлем, или нет в действительности личное дело каждого. Но все граждане нужны государству, вот оно о них и «заботится». Лично я бы и пристегивался и одел бы шлем, но это мой и только мой выбор. Должен быть вариант, который от меня этого не требует. Человек имеет право быть идиотом, и страдать от этого, если это касается только его. Впрочем следующий логический шаг - обязать всех ездить в полной защите, затем — полный запрет на мотоциклы. Ездят, бьются, лечи их еще вместо полезной отдачи государству в виде налогов. Рабы непременно должны быть здоровы и работоспособны. Но нет, спасибо, не надо.

Да и зачем мы смотрим, к примеру, «Формулу-1»? Мне лично интересны только те моменты, когда кто-то разбивается. И римлянам гонки на колесницах нравились по той же самой причине. Кровь на колесах, взбесившиеся кони, волочащие по песку и мелким, но острым камням возницу, вопли которого не слышно из-за криков разгоряченной толпы? А…!? Как оно? Вот это зрелище... Горячит кровь, и возбуждают азарт получше, чем шелест шин сверхтехнологичных болидов и сложные повороты на трассе. И судя по огромному числу поклонников гонок в честь Бунты, я не был одинок в желании увидеть, как прольётся чья-то кровь.

В это время Травер поставил пятьсот кредитов за какого-то сквиба на синем болиде и по совместительству сразу катафалке. Предзнание пришло уже после этого и без особого на то усилия – предсказание всё еще оставалось для меня весьма непрочной материей, и найти в нем рациональное зерно я до сих пор не мог. Хотя может его там и нет – поскольку само оно абсурдно и порождает невероятные противоречия, которые я пока разрешить не мог.

Пилоты участвуют в заезде на свой страх и риск. Проигравший не получит ничего, победитель только один. Таковы правила. На сотнях миров есть гонки на подах, и свои трассы. Но эта гонка на Нал-Хатта такая одна. Трасса, обочины которой засыпаны обломками подов неудачливых участников заезда, специально спроектирована так, чтобы, повысить их смертность. О чем не преминул радостно сообщить диктор. Главный хатт подал знак, и заезд наперегонки со Смертью начался.

Меня больше поразила атмосфера в баре, чем сама гонка. Дикие эмоции, переживания, громкое разочарование, когда ставка, сделанная на перспективного гонщика, оказывалась поставленной на свежий труп.

Смертность в тридцать процентов в одном заезде любого идиота, севшего за рычаги, моментально возводит в героя толпы. Концентрированный риск, эссенция страха отлично привлекает внимание – чем выше плотность вероятности смерти на километр трассы, тем пристальнее всматриваются в сумасшедшие пируэты гонщиков зрители. Боясь пропустить момент, когда очередной не справившийся с управлением водитель разбросает остатки – и свои и пода по каменистой трассе.

Потрясающее зрелище. Ради него, пожалуй, хатты имели право на существование. Как и изобретательный Бунта. Проводят они и гладиаторские поединки – транслируя их по голоканалам своих миров. При этом считая своим долгом принимать все ставки на такие поединки самостоятельно. Даже казнь преступников – это еще один способ заработать для жирных гермафродитов. Попытка же открыть тотализатор, не отваливая положенную долю хаттам – распространенный способ самоубийства в контролируемом ими пространстве Галактики.

К девятому кругу на трассе на ходу осталось всего два гонщика. Причем вырвавшийся вперед продолжал гнать, как угорелый, вплотную приближаясь к звуковому барьеру. Его соперник напротив сбросил скорость, видимо уже потеряв надежду на победу. Когда торопящийся и не знающий, догоняют его или нет, как раз успел к обеду! Если его пустят в валгаллу, разумеется. Воистину тише едешь дольше будешь! Выживший после того, как пересек финишную черту, был объявлен победителем.

Не все разбившиеся погибли, некоторые еще умирали или были спасены амортизирующими полями, но большинство из них никогда уже не сядут в под. Если ходить вообще смогут. Победитель станет народным героем. Всё или ничего. Под сам по себе недорог, и даже нищий может рискнуть принять в соревновании участие. Участвовали и рабы – если позволяли их хозяева.

Травер продув свою символичную по его меркам ставку в тысячу кредитов, на которую, тем не менее, местные твилеки могли прожить до года, плюнул и вышел из бара в расстроенных чувствах.

– Я должен сходить по делам, нашим делам – тихо сказал он, прочитав сообщение на коммуникаторе. – За меня не беспокойтесь, меня проводят, потом свяжусь по комлинку. День, может сутки меня не будет. Если буду молчать больше двух суток то код на «Шлюхе» сменится, и вы сможете попасть на борт и без меня. Садитесь и улетайте – меня ждать не надо. Совсем.

– Всё так плохо? – настороженно спросил Кейн.

– Всё так сложно, – вяло махнул рукой Травер.

С ним ушла и Нейла, оставив нас с Кейном вдвоем. Пара твилеков обнаженных по пояс и сжимающих в накачанных руках шоковые посохи, перехватили эстафету по охране капитана. На нас они смотрели с отвращением, но ещё с большим презрением – на капитана.

Они о чем-то поговорили на своем языке. Травер приложил ладонь к пластине-считывателю и они, кивнув, последовали за ними. Но они все равно сторонились его, словно прокаженного.

– Не очень-то они любезны со своим сородичем – сказал Кейн после того, как мы отошли в сторону.

– Торговцы в их культуре близки к ворам,– вспомнил я наставления капитана. – А воров издревле изгоняли под солнышко. Или на холод. Как повезет. В замкнутом обществе, где всего не хватает воровство тяжелейшее преступление.

– И поэтому все твилеки, которых я знаю те еще пройдохи? – пробасил и засмеялся Кейн.

– Возможно дело в магнитном поле их планеты. Или мемическом… Стоит им его покинуть… Блять (рус.)! – я вляпался в самое натуральное, биогенное дерьмо.

– Сила не помогла? – подколол он меня, обходя стороной еще одну зловонную «мину».

– Видимо, это дерьмо не угрожает моей жизни. Но откуда оно взялось!? – я начал очищать подошву бронированного сапога от навоза, используя ближайшую россыпь камней.

– Это всё от того, что ты пялишься на твилекские сиськи и жопы.

– Замечу, что они практически идеальны… – сказал я, показывая руками что не прочь приложить к этим, без сомнения, выдающимся достоинствам.

– Сотка кредитов и любые из них в твоем распоряжении. Хотя, спорим, ты дольше будешь снимать и одевать доспехи чем развлекаться с ними? – злорадно сказал Кейн. – а что касается дерьма… то разуй глаза! – вон то животное вроде зовется блар… блар-ргом. – он указал на динозавроподобное существо с большущей округлой головой и такой же широкой пастью. Оно тащило что-то вроде репульсорной тележки, доверху нагруженной грибами. Я уставился на сюрреалистическую картину.

И замер, затем глубоко вздохнул, стараясь вернуться к привычному состоянию безразличия – наконец, я встретил то, что смогло меня удивить. Пусть миры и звёзды несутся сквозь пространство с огромной скоростью, но разумные жители этого не замечают, находясь на их твердой поверхности. Всегда можно не обращать внимания на самые потрясающие вещи, если изначально воспринимать их как данность. Большинство спокойно пользуется технологиями, суть которых не понимает безо всякого удивления, но я к ним не относился и то зрелище которое я наблюдал, выворачивало мои мозги наизнанку.

Покорив иные измерения и искажая пространство, управляя гравитацией и создавая непроницаемые энергетические барьеры впрягать животное в тележку, которую поддерживает на весу репульсор-антиграв? Да еще и самые крупные из этих тележек могли иметь свой термоядерный реактор искажавший свое внутреннее пространство, чтобы иметь внутри себя чуть ли не карманное измерение. Хотя в этой платформе, сделанной из обрезанного судового контейнера и были воткнуты энергоячейки. Которые, в действительности, устроены не намного проще. И да, это тащит «лошадь» . Этот мир намного безумнее, чем кажется на первый взгляд.

Использование гужевой тяги это очевидный признак дикости. Мало того, что движущая сила экипажей себе на уме и с трудом поддается контролю, так она еще и гадит где попало! Единственной причиной, почему их не сменяет современный репульсорный транспорт, мог быть только дефицит технологий и нехватка экспортных лэндспидеров. Или полное отсутствие технических знаний… Но не как цирковое животное или не для развлечения? Как тягловая сила… Дикость! Но здесь, в сотнях метров от стоянки звездолетов? На Земле, к примеру, примитивненький автомобиль с ДВС эффективнее и дешевле, чем, лошадь. Просто по причине того, что углеводородов на тракторе для производства её корма нужно сжечь больше, чем в двигателе средства передвижения её заменяющего. Да и нагрузка от одной лошади на экологию выше, чем от авто. А о более совершенных транспортных средствах и источниках энергии и говорить нечего... Если это еще и объясняется традициями, то это отсталость и безграмотность уже более тяжелой формы. Почти неизлечимая.

Я выпалил всё это Кейну, не в силах держат в себе такой.

– Ну, ты и зануда! Зверюшку всегда можно погладить, она живая, в конце концов, – сказал он.

– И наступить в её навоз, – злобно сказал я, все еще силясь оттереть обо что-нибудь подошву ботинка, – а так это просто блажь.

– Твое сердце технофила не стучит как у живого существа, а функционирует как у дроида, – сказал Кейн осуждающе, – многие могут потратиться, чтобы иметь живое существо, а не ещё одну железяку.

Тут я с надеждой на хоть какой-то смысл в происходящем вспомнил о диаграмме Кармана-Габриэли[9] в соответствии, с которой лошадь эффективнее автомобиля. Нет, нет вы не ослышались. Все дело в критерии, по которому оценивать эффективность. В голых Джоулях, затраченных на одинаковую работу по перемещению равного груза на одинаковое расстояние. При условии малой скорости передвижения лошадь очень хороша. И этот бларрг тоже сойдет. Но жизнь вносит свои коррективы, так одни и те же джоули «упакованные» в различную форму, будь то бензин или овёс стоят по-разному. И поэтому машина экономически эффективнее лошади. В рублях или долларах. На Земле. Но куда я тут со своим уставом?

Пока мы обсуждали гужевой транспорт, какой–то чумазый, полуголый и босой мальчишка-твилек оперативно с помощью совка убрал навоз в небольшую тележку, которую катил за собой. Он оглянулся на меня, обуреваемого злостью на происходящей идиотизм, затем чего-то испугавшись умчался едва не забыв свою тележку.

– А сколько стоит корм? – в голове уже мелькали цифры и известные мне способы его производства.

– Все считаешь? Точно штурман, – сказал Кейн, затем смилостивился над моим неуёмным любопытством. – Дешево. Его в специальном комбайне синтезируют. По большей части из того же навоза.

– Тогда это можно объяснить, но один хрен это примитивно, – я тяжело вздохнул. Лютое возмущение уходило, как вода, пришедшая с волнами цунами, медленно покидает истерзанное побережье, забирая с собой мусор, сломанные предметы и постепенно распухающие на солнце трупы.

– Ну, таковы твилеки, – развел руками Кейн. – Закупают реакторы, репульсоры и прочий хлам и, кажется, их больше ничего не интересует. Понадобится, чтобы эта звезда стала сверхновой, чтобы они оторвали свои задницы от своих каменных кресел.

– То есть триста миллиардов лет,– я припомнил класс звезды, еще более стабильной, чем это отсталое общество. – Безрадостные перспективы. Может проще провести к ним голонет? Хотя Травер говорил, что это не возымело действия. Не смотря на сильное разрушающее и преобразовывающее его воздействие.

– Все тщетно. Место, облюбованное хаттами, становится их вотчиной навечно,– ухмыльнулся Кейн. Его эмоции передавала только нижняя половина лица – немного непривычно общаться с тем, чье лицо наполовину скрыто, как на маскараде.

– Что за мир! – в сердцах сказал я.

– Ты в нем не живешь, тебе-то какое дело? Или ты из этих активистов, вечно борющихся за что-то? Надеюсь нет, а если это и так, то у меня появился еще один повод не задерживаться в команде. – он неожиданно совсем мирно улыбнулся. – Забудь, ты не изменишь ничего.

– Ядерная бомбардировка возможно? – предположил я.

– Ты больной? – не сдержался Кейн.

– Может стать хуже, а может и лучше, – философски сказал я. – Но что-то изменится. А причиненный ущерб в масштабах тысячелетий можно считать мелочью. Да и любое большое дело начинается со взрыва. Вселенная тому свидетель. Большой, потом вырождение измерений и аннигиляция вещества и антивещества. Хорошо еще, что одного оказалось больше, чем другого[10]. Все звезды вокруг которых мы болтаемся, рождены из продуктов взрывов их предшественников. Без них у нас не было бы железа и иных элементов. Жизни не было бы. Взрывы просто необходимы!

– Вот из-за таких людей, как ты и случается самое большое дерьмо в Галактике, – покосился на меня Кейн. – Думать надо о сегодняшнем дне. Именно в нём ты и живешь. И морду за это набьют тебе не через тысячу лет.

– Не только дерьмо. Вообще всё самое лучшее в этом мире сделано людьми, отстоящими от нормы. Если бы все были абсолютно нормальны, то ещё бы охотились на диких животных с помощью копий с каменными наконечниками.

– Может и так. Но я думаю, что нет, – ответил Кейн. – лучше озвучь свои планы на ближайший день. Мне не улыбается сидеть в коробке корабля все это время. А бродить в одиночку я не люблю.

– Когда ты стал так осторожен? – спросил я его.

– После того, как мне проломили голову, – сказал он поморщившись. – Если бы я был не один, это не произошло.

– И почему это сделали?

– Драка…

– А кто первый начал?

– Это ни хера не важно.

– Согласен. Куда важнее то, кто и кому проломил череп.

– Сечешь, – кивнул он. – Итак, что же?

– Немного прогуляться здесь в округе. Найти бордель поприличнее, не оглядываясь ни на какие цены, затем купить пожрать в дорогу. Ведь то, что выбрала Нейла еще в Космическом городе безусловно питательно и невероятно полезно для твилеков, но человеческая часть продуктовой корзины, как бы помягче выразиться… пролоббирована производителями лекарств от гастрита и заболеваний желчного пузыря. И иных несчастных желез.

– Неплохой план действий. Особенно насчёт пожрать и борделя.

– Я недавно разговаривал с одним цивилизованным со всех сторон человеком, и он напомнил мне о фундаментальной важности этих двух вещей, – сказал я ему, заодно вспомнив о еще одном доступном мне способе заработка. Но работать подопытной крысой мне не улыбалось. Пусть мой редкий генотип и был ценен сам по себе и, вероятно, мог принести немало пользы людям, но его расшифровка не принесла бы никакой пользы мне самому.

По дороге встречались самые разные твилеки – упитанные рабы и нищие свободные, и всё наоборот – но всех их легко было отличать по одежде. В обществе, где мало кого интересуют документы за отсутствием государства важно одеваться соответственно своей роли. И если ты богат и могущественен, то обязан это демонстрировать, желательно озаботившись охраной своей демонстрации.

Маркером служило и оружие – пусть то были недлинные сабли, лишенные виброгенераторов, шахтерские кирки или и вовсе копеечные ножи нищеты, но все они служили символом свободных твилеков. ИскИн выделял их, но как оружие почти не представлявшее для меня угрозы. Он имел «представление» кто его хозяин, чем вооружен и во что облачен.

Собственно побродив по части Кала'ууна нам доступной, я ничего толком интересного и не обнаружил. Это место не создано для постоянного проживания, сюда прилетали, чтобы что-то купить или продать. Туризм как явление здесь был неведом.

Представил интерес лишь какой-то народный театр, где твилеки, в основном твилечки, словно в религиозном действе пантомимы воссоздавали в сложном и впечатляющем танце какой-то древний миф. Торжественная пластика движений не могла не вызвать восхищения – и это искусство танца вырождается в пошлые движения, которым учат рабынь? Печально. Посмотрев на эту историю, разыгранную для инопланетных незваных гостей, мы отправились в местные злачные заведения.

Кейна вообще еще на борту корабля раздражало то, что я проводил большую часть времени, уткнувшись в планшет и разыскивая информацию в голонете. Но чувствовать себя безграмотным идиотом, знающим об окружающем мире не больше, чем ученик начальных классов было противно. Я не имею в виду нехватку технических знаний, на это я не жаловался. Но школьный курс не объясняет, например, как пользоваться кухонным автоматом. Что из многообразия незнакомых продуктов полезно, а что не очень. Правила приличия и действующий этикет. Или то, как сделать закупку в гипермаркете. Я серьезно. Ножками вдоль стеллажей заваленных нямкой тут никто не ходит. Открыл голографическое меню, можно из дома, выбрал, чего тебе надо и рассчитался. По карте конечно. Само собой с деанонимизацией. Можно сортировать по имеющимся добавкам, производителю и много еще чему. Затем доплатить за доставку, или забрать самому. А можно сохранить нужное тебе наполнение холодильника и он сам будет себя пополнять по необходимости. В конец обленились люди в Галактике.

Зато можно автоматически сохранять список купленного, считать затраты и анализировать объем съеденных витаминов, жиров, белков и углеводов. Бесплатно пройти диспансеризацию, получить рекомендацию по питанию, сответствующую своей биохимии и генотипу и затем по ней осуществлять выбор продуктов и корректирующих жизнедеятельность препаратов. Классно. Но, к сожалению, не на Рилоте.

Пока я от безделья в местной кантине играл в пазаак и уйму иных азартных игр, понемногу, не вызывая излишнего подозрения, пополняя свой кошелек наличностью, Кейн оприходовал уже третью самку. Не имея уже возможности сдерживать инстинкты, я все же последовал его примеру. Я уже собирался надеть доспехи обратно, как пришло сообщение от Травера:

«Будьте любезны и подойдите к тому бару – с вами хочет поговорить сами знаете кто. Пароль – время идти, отзыв – одну минуту».

«Будьте любезны» говорило о том, что это не подстава.

– Мне кажется, красавица, мне пора, – я ссадил с колен особу, на которую ушла часть выигранного в карты.

Вошел Кейн и долго, молча, наблюдал, как я торопливо и неловко защелкиваю пластины брони. Спешным шагом мы вышли из клуба, я на ходу надел шлем и закрепил на поясе длинный клинок гросс-мессера.

Нас у входа в приснопамятное заведение встретило пять наемников-инопланетян относящихся к виду никто, чьи жесткие, покрытые грубой кожей лица не отражали их эмоций.

– Время идти, – проскрипел один из них.

– Одну минуту, – ответил Кейн.

– Только одну, – кивнул главный среди них. Мы постояли недолго.

– Идём, – сказали мы и проследовали за наемниками. Несмотря на то, что шли они извилистыми путями, за нами неотступно следовал один соглядатай – его отследила и запомнила нейросеть, учитывающая и отслеживающая всех окружающих лиц. По лицам, походке и прочим параметрам.

– Кажется, за нами хвост, – сказал я тихо.

– Как он выглядит? – спросил никто.

Я описал внешний вид человека плотно замотанного в какие-то невзрачные тряпки. После чего наш сопровождающий связался с кем-то по комлинку, доложил и получил новую инструкцию.

– Все нормально, – сказал он. – Это не то, что должно вас беспокоить.

– Сторож сторожит сторожа… – пробормотал я.

Мы петляли между богатыми домами и грязными лачугами, в тёмном, грязном переулке я переступил через валяющегося в пыли худого как скелет твилека – дверь, ведущая в неосвещенный дом была открыта. Я проник в него разумом и едва не увяз в испарениях дурманящего разум зелья – наркопритон во всей своей красе. В Силе тускло гнили искаженные и огрубленные разумы, подверженные одной лишь ущербной страсти – неудержимому стремлению к саморазрушению.

– Рилловый притон, – хмыкнул один из никто.

Кварталу, заполненному нищетой – изгоями из клановых районов не было конца и края – раньше его тут не было – всех неугодных обществу, а их, учитывая ограниченное пространство для проживания, всегда хватало, изгоняли в яркие земли. На солнышко. Теперь всех воров, клятвопреступников и богохульников выгоняли наверх, и они оседали в занятых хатами и прочими инопланетянами районах. Здесь они теснились в уродливых трущобах наполненных омерзительными запахами, отравляющими стоячий воздух. Кто-то под тяжестью долгов продавал себя в рабство, кому-то хватало ума скопить денег достаточно, чтобы сесть на какой-нибудь корабль, ведущий отсюда. Хотя и в таком случае наиболее вероятной судьбой была продажа в рабство.

Травер рассказывал мне про Тотта Дониту – «ложного», но истинного твилека, как здесь говорили. Раб по рождению, он рано попал в Орден джедаев и ему довелось стать учеником самого Арки Джета – великого арканианца, хотя и полукровки. Но это ему свои сородичи-арканианцы прощали – всё-таки он был джедаем. «Ложным» Дониту звали, потому что он не был воспитан как настоящий твилек – в глубине пещер, в которые нет дороги инопланетянину или даже твилеку из иного, незнакомого клана. Поскольку он не впитал все обычаи с молоком матери. Такая замкнутость могла быть объяснимой в условиях той конкуренции за ресурсы, которую породила экологическая планетарная катастрофа, но сейчас она играла с ними злую шутку.

Тотт смог убедить принять его – что удивительно для обычного твилека и неудивительно для джедая. Он успешно останавливал конфликты между кланами, всячески способствовал цивилизации этого мира, боролся с работорговлей и наркоторговлей. Вёл себя как образцово-показательный джедай. Но его усилия оказались тщетны – на Рилоте не было единого государства и его призывы не могли охватить и малой доли всего населения пещер. Торговля же рабами и спайсом были единственными строками экспорта, и только они приносили деньги, за которые покупались чужеземные технологии. Отказаться от которых уже было невозможно. Совет джедаев не оказал ему помощи – Орден был разгромлен и едва не уничтожен в великой ситской войне, ему было не до этого. Но Тотт был непреклонен – оставшись на своей родине, он мужественно боролся с движущими силами самой истории.

Тридцать лет назад его убили – выследили наёмники хаттов. Палка-жужжалка не помогла. С тех пор никто не бросал им вызова.

Путь закончился – мы вошли вглубь неприметной хибары. Её я сразу признал – уже видел в своем будущем. В какой мере предсказание повлияло на то, что я пришел сюда, и в какой мере я сам создал такое будущее? Гм… опять неразрешимый вопрос. Внутри двухэтажного домика были Травер с Нейлой – я ощутил их присутствие в Силе. Время позволило мне притереться к их сути – и я различал членов экипажа намного лучше прочих разумных.

Интерфейс на время пришлось сдать, того что им воспользуются я не боялся, ведь паролем к нему служила томография моего головного мозга – куда более эффективная защита чем отпечатки пальцев или примитивный текстовый пароль. Стоило его снять, как он автоматически блокировался.

Легко и просто устройства, построенные на доступе к ресурсам полностью контролируемым администратором, взламываются только в кино. Да хоть ИИ размером с планету подключите – если проблема математически не решается - у вас нет прав доступа администратора и нет его цифрового ключа, то вы ничего не взломаете; обмануть математику никак не выйдет. Разумеется, всегда можно совершить вмешательство непосредственно подключившись к железу – и большинство здешних медвежатников работают такими «киберфомками» - пробойниками. Предварительно изучив внутреннее устройство и схему взламываемого гаджета и вооружившись специально дрессированной для этого нейросетью.

Поэтому защита на физическом уровне и контроль целостности корпуса любого устройства – здесь вещь обязательная.

Теоретически можно было взломать и некоторых дроидов, причём прямо через системы образной интерпретации сигнала от голокамер, если ИскИны обсчитывали сигнал голокамер прямо в ядре, которое отвечало за принятие решение. Но это работало далеко не со всеми дроидами, а для выработки такого обманного сигнала нужен был весьма творческий ИИ, за владение которым по головке никто не погладит.

Дверь открылась – в темную комнату пригласили одного из нас. Первым на допрос ушел Кейн – надолго, вышел он с крайне смущенным выражением лица – словно его спрашивали о том, хорошо ли у него функционирует пищеварение, есть проблемы с потенцией. Поговорить нам не дали – сразу же сопроводив меня в едва освещенное помещение. Я несколько раз моргнул, приноравливаясь к темноте – и осматривая тесную комнату, в которой разместился всего один человек

Тяжелый, увесистый в Силе – даже ощутимо древний человек. Именно человек и ему было лет двести не менее. При деньгах в Галактике можно прожить и более. Соматическая и генная гериатрическая терапия и иные чудеса биомеханики успешно отодвигали дату смерти. Цепляющимся за жизнь доступно всё вплоть до переборки генома митохондрий и реконструкции теломер с чисткой поврежденных участков ДНК.

Он хотя и был человеком – но отлично видел в кромешной темноте – глаза его были искусственными. Темнота должна была смутить собеседника, дав при этом хорошенько его рассмотреть этому древнему мафиози.

Мне же такие трансформации не грозили. Мой геном уникален настолько, что для того, чтобы разобраться в нем понадобится загрузить работой какую-нибудь команду генетиков на пару тысяч лет. И то, они не смогут сделать самых важных выводов из-за того, что я один такой. Это делает их дорогу в понимании назначения тех или иных генов непроходимой.

Не возьмутся и устанавливать мне кибернетические импланты, - так, как никто не даст гарантий, что это не убьет меня. Ведь остается только гадать, насколько они совместимы и не случится ли отторжения.

Доктор Эктон объяснял мне, что я достаточно близок к человеку, но намного дальше от него, чем самый модернизированный шаловливыми руками генетиков индивидуум. Отличия в ферментах, ингибиторах и механизме моего обмена веществ, вплоть до присутствия экзогенных и искусственных, отличных от природных шаблонных структур, которые строго говоря, и ДНК не являются. Поначалу это меня пугало, но со временем я привык к постоянному осознанию этого.

Мне не только нельзя переливать кровь обычного человека, но и моя собственная кровь может быть оружием. Элементы моей иммунной системы в достаточном количестве в чужом организме могут достаточно быстро превратить того в кучу тухлого мяса. Заменитель крови мой организм воспринял нормально, но потребовал индивидуального состава и постоянного контроля реакции. Поэтому доктор рекомендовал мне избегать травмоопасных ситуаций. Или иметь всегда при себе кровеостанавливающее в аптечке. Которая и сейчас была со мной.

Генетики дальше всего продвинулись в изучении генотипа человека и наибольшие достижения в этой науке принадлежат как не странно не самим людям, а арканианцами. Они исследовали всё, до чего могли дотянуться, в их интересы входило все от червяков до домашних любимцев. Но достижения эти были достигнуты методами, ныне незаконными и даже «аморальными». Не для меня, но для многих. Просто до момента формирования развитого сознания, они не считают новообразованный организм разумным существом. Впрочем, как и я.

Там, где современные специалисты вынуждены теоретизировать, древние предки нынешних арканиан провели достаточно экспериментов для накопления статистики и получения ответов на свои вопросы. Ну, до вступления Аркании в Республику. Или наоборот. Это как посмотреть, кто на кого наступил.

Но генетическое вмешательство - это единственный выход из той ловушки, в которую себя загнало человечество, да и многие другие разумные. Человеческий геном уже меняет медицина. Она возвращает нежизнеспособные особи в человеческую популяцию. Отключив механизм естественного отбора она захламляет генотип человека опасными цепочками, способными сделать его потомков носителями множества наследственных заболеваний[11].

Так, в том же Корусанте пара, решившая завести детей природным способом предварительно перед этим получив на руки результат о «высоком генетическом риске потомства» после пятиминутного бесплатного теста (а это процедура еще и обязательная), но пренебрегшая рекомендацией здравоохранительной системы могла потерять родительские права. Как подвергшая своих детей ненужному риску, вроде оставления в закрытом автомобиле на солнце – это был поступок одного рода.

Но религиозные убеждения или иные формы веры, психоза и безумия позволяли навязывать своё ничем не аргументированное мнение в других мирах и потому сторонников естественных путей размножения за пределами ядра цивилизации еще хватало. Сторонников естественных путей смерти тоже, но мой молчаливый визави не был сторонником приобщения к земле.

– Ты, в самом деле, космогатор, – на чудной манер скрипучим голосом назвал мою специальность этот человек, – его искусственные глаза беспрестанно сканировали меня. Вероятно, и он мог определять – вру я или нет. Да нет – точно мог!

Если я начну врать, мне, либо придется вести себя как искусный актёр, которым я не являюсь, либо я должен весьма ловко говорить правду и только правду – причем крайне избирательно. Ложью я лишь покажу, что глуп и не понимаю того, какие еще функции могут нести такие устройства. А также дам простор для фантазии относительно скрытой мной правды, который может быть истрактован не в мою пользу. Выбор очевиден:

– Верно, – кивнул я. Я помнил этот разговор и ответил так, как отвечал в видении будущего, подсмотренного в прошлом. В настоящем то есть. Но ответил сразу – не думая и не стремясь намерено повторить видение. Способность к предсказанию в секунду мне разонравилось. Остается надеяться, что это не замкнутый на себя круг, который нельзя изменить

Я продолжил, не разрушая тишины играть в гляделки с престарелым киборгом.

– Ты молчишь? Тебе нечего сказать? – прокряхтел он. Горло видать было не искусственным.

– Вы ничего не спрашивали, – пожал я плечами. Окончательно привыкнув к темноте я разглядел звукопоглощающую обивку стен и двери – изнутри. На столе стояло включенным и тихо гудело какое-то незнакомое мне устройство.

– Тоже верно, – усмехнулся старик. – Знаешь, почему ты здесь?

– Знаю.

– Ах, я не спросил… Зачем ты здесь?

– Вы участвуете в несанкционированном перераспределении средств между двумя хаттами и желаете убедиться в том, что промежуточное звено задействованной цепи не имеет слабины.

– Почему ты решил, что участвуешь в «перераспределении средств между двумя хаттами»? – вкрадчиво спросил старик, впившись в меня своими неестественно тёмными, матовыми глазами.

– Вы не молоды и вряд ли склонны к авантюрам. Здесь, на территории, контролируемой хаттом, влезать в его дело, ущемлять его непосредственные интересы - неумно. Мягко говоря. Какие бы барыши это не сулило. Но этот хатт тоже платит, отдавая долю от своих доходов другому хатту – который еще толще и злокозненнее. Но он отдаст ему меньшую сумму, если задокументирует меньшую же прибыль в своей чёрной, как темная сторона Рилота кассе. Как же всё это провернуть? – я прищелкнул пальцами, как делает фокусники привлекающие внимание к одной точке, и отвлекающие вместе с тем от нужной,

Затем сам ответил на риторический вопрос:

– Сделать вид, что часть ушла мимо – в действительности продав эту часть самостоятельно! Прибыль положить в карман, часть отдать на взятки, часть дать вам, как первому в цепи посредников, часть перевозчикам. Чем меньше участников, тем лучше – меньше издержки, меньше риск раскрытия секрета. Учитывая, сколь малая часть в таком случае приходится нам, груз имеет стоимость куда большую, чем заявленная Травером. Чудовищную стоимость… – сказал я.

– Ты сам так решил? – вздернул брови в притворном удивлении древний делец.

– Да, – ответил я.

– Хм, Травер не говорил тебе этого. Но он же солгал тебе, сказав, что вы везете груз для хатта? Сказал, скорее всего, что это сырой рилл, так же? Хотя в действительности это концентрат, ценой в миллиарды республиканских кредитов. Как ты сможешь ему доверять после этого?

– Если бы он сказал правду, то он был бы хуже, чем не очень честным твилеком – он был бы идиотом. Сколь много ненужных мыслей породило бы такое знание в голове сидящего сейчас за стенкой. Стукнуть хатту толще; присвоить груз себе. Ещё какая-нибудь летальная в своей креативной глупости идея. Но это не решило бы нашу проблему – нет, это породило бы проблемы куда большие, но нажива бы застила ему глаза. Меня устраивают те деньги, которые нам предлагают. Поскольку они хорошо маскируют груз – никто и не подумает, что мы везем чистейший спайс. А если решат проверить, что мы везем по-настоящему, что маскируем под другим грузом или просто перевозим скрытно – и вскроют первый слой иллюзии.

– Совершенно ни для кого не опасный. Шпионы решат, что хорошо поработали, потешат свое самолюбие, – хохотнул старик.

– Иллюзия внутри иллюзии, – сказал я.

– Об этом знают меньше десяти лиц, – поднял палец бионического протеза старик, – Еще несколько десятков думают, что вы повезете простой сырой спайс, как и большинство подобных вам контрабандистов. Это понимает и Травер, но он совершенно надежный подельник. Хитрый и себе на уме, но он достаточно умен, чтобы понимать свое место. Я знаю, что от него ожидать. И он не стал говорить о сути дела никому из своей команды, что говорит в его пользу. Но что мне ожидать от тебя?

– Я сделаю вид, что все мы везем простой спайс. Мне это выгодно.

– Почему? Объяснись.

– Говорить Траверу об этом я не буду – пусть тешит свое самолюбие. Если я скажу Кейну, – я оглянулся на дверь, – то подставлю под удар всё дело, но даже если он его не сорвет, то он будет знать много лишнего. Это опасно не только для вас. Но и для меня, если дело вскроется – на всех слоях, то поведение некоего еще более толстого хатта предсказать я не берусь. Возможно, он займется непосредственно тем, кто решил его кинуть, может это коснется и его подчиненных, – я кивнул старику, – возможно, дойдет и до нас, – я указал на себя.

– Всё возможно, – кивнул старик, – но я бы на твоем месте исходил из худшего. Ты ставишь меня в неловкое положение.

– Понимаю. Было бы лучше всего, если бы команда контрабандистов работала втёмную. Вы готовы смириться с тем, что капитан судна знает что везёт – при условии, что это не повышает риск, а напротив, увеличивает его ответственность. Но это известно и мне.

– Ты молод и не проверен в деле. Как тебе доверять?

– Я похож на идиота?

– Нет… но и на надежного человека – тоже. Кейн вот – обычный головорез, сообразительнее среднего душегуба, но на то он и был сержантом в десанте Республики. Сержанты – не рядовые разпиздяи. Обычно. Я знаю, что ожидать от него. Но ты? Высокий интеллект и способности к анализу вовсе не говорят о том, что человеку можно доверять, что можно ожидать от него предсказуемого поведения. Ты непредсказуем – и это мне хорошо известно.

– Доверьтесь мне, и всё пройдет гладко, – сказал я, пытаясь повторить старый трюк с дроидами. На человеке.

– Довериться тебе? – удивился он.

– А есть ли выбор? Вам же отчаянно нужно сделать вид, будто бы нанимаете обычных контрабандистов для рядовой контрабанды. Вероятно, охраняемая перевозка не наемными гастролерами, а слугами самого хатта лишь привлечет ненужное внимание – пусть это и выглядит немного менее рискованно.

Старик надолго замолчал.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Я старше, чем выгляжу, если судить по людской мерке, – ответил я, так же как и в своем видении – о чём опять вспомнил постфактум.

Он чему-то кивнул.

– Давай договоримся так – я спрашивал тебя о вопросах навигации, в которых ты разбираешься неплохо, затем задал несколько вопросов о грузе. Ты показал степень своего незнания. Ты даже не понял части вопросов, но постарался отвечать правдиво – и это меня устроило.

– Выглядит неплохо.

Старик удивительно легко для его возраста поднялся с кресла и открыл мне дверь

– Впечатляющие знания для такого юного космогатора, как ты, – сказал он достаточно громко, чтобы это мог услышать Кейн.

– Нет, что вы! – вполне обычные. До свидания, – вежливо попрощался я, затем вышел вместе с Кейном из халупы.

Затем, стараясь скрывать чувства, я медленно вздохнул, освобождаясь от давящей тяжести. С сердца как камень свалился – прокатило! Но то видение будущего – я повторил его в точности. Всего несколько фраз – но все они совпали вплоть до интонаций. Я увидел удачный вариант будущего, и повторив его повлиял на него. Но на каком этапе? Я начинал опасаться, что Реван был прав – я видел будущее не просто в невозмущенном потоке, но такое, каким оно станет с учетом того, что его увидят. Запуская череду неизбежных событий. Безумие! Довлеющий рок, урд, судьба… как они могут быть властны надо мной!? Так что же – я сам правлю своей судьбой, или даже дар пророка не материализует хрупкую иллюзию свободы воли? К воронам! Позже.

– Долго же вы там беседовали. Что он тебя спрашивал? – поинтересовался нетерпеливый Кейн, выведя меня из глубокого ступора.

– Зачем то спрашивал про навигацию, затем задал под конец несколько вопросов по делу. И всё. – озвучил я оговоренную легенду.

– Меня тоже в основном про службу спрашивал. Должно быть сам служил. Хитрый дед.

Из той же халупы вслед за нами вышли Травер с Нейлой.

– Возвращаемся на корабль, – хмуро сказал капитан.

Лишь добравшись до корабля – в абсолютном молчании и зайдя на борт, мы начали говорить – почти одновременно, словно вода прорвала долго сдерживавшую её плотину.

– Это мне серьезно не понравилось! Какого хрена ему от меня было надо? – воскликнул Кейн.

– Омерзительный старик! – сказала Нейла.

– Что будем делать дальше? – спросил я.

– Этот старый пердун попросил меня подвезти до пункта назначения еще один груз, – нарочито раздраженно сказал Травер, – Помочь его деловому партнеру. Заодно сбросить подозрения с основного груза.

Все замолкли – потрясенно оглядываясь друг на друга.

– И что ещё за новый груз? – спросил Кейн.

– Делец с ним подойдет ближе к отлету, – сказал не очень довольный капитан.

– Подойдет. С грузом? Надеюсь, это не то о чем я подумала? – сказала Нейла

– Именно то, – капитан развернулся и удалился к себе не желая продолжать дискуссию.

– Что с ним? – спросил Кейн.

– Он не доволен характером «довеска». Я, замечу, тоже.

Я проследовал за капитаном, сев в кресле пилота сбоку от него.

– Надолго мы здесь? – спросил я Травера.

– Ещё на день. Я давненько не бывал дома. И будь на то моя воля, не был бы никогда. В этой части Рилота точно.

– И нам так и таскаться за тобой? – спросил раздраженно Кейн, вошедший следом. Ему порядком надоело изображать наемную охрану. Хотя это у него и отлично получалось.

– В кварталы кланов чужеземцев все равно не пускают. Там за чужеземца и меня могут счесть, год из года все хуже, – скривился Травер.

– Что такое? – спросил я.

– После того, как была побеждена идея ввести образование республиканского стандарта, началась борьба уже со здравым смыслом. Ничего, нас за пределами Рилота живет уже больше чем на нем самом. Так скоро они останутся в эпохе дерьма и железа[12] в одиночестве.

– Сутки это много, – рассудил Кейн. – Почему нельзя управится с погрузкой быстрее?

– Соображения секретности, – развел руками капитан. – И, исходя из соображений секретности, мы будем вести себя как самые обычные контрабандисты, а не сидеть на корабле, возбуждая чьё-нибудь любопытство. Будем вести себя непринужденно, пить и веселиться.

Когда мы направились в город, после того как обсудили и другие конфиденциальные дела, произошел удивительный случай.

Дорогу нам преградил какой-то твилек средней зажиточности, смотревшийся немного чужеродно среди наполненного жужжащей механикой и даже богомерзкими дроидами верхнего района. Он на твилекском сказал Траверу что-то невероятно оскорбительное, но тот лишь усмехнулся в ответ и ответил не менее долгой и сложной триадой не прибегнув ни к одному ругательству – поскольку я не разобрал ни одного слова. Когда же тот распалясь достал кривой нож, Кейн преградил ему путь уже гудящим и оттого смертельно опасным вибромечом. Лишний шаг – и даже касание клинка стало бы смертельно.

– Отойди, Кейн, – сухо сказал Травер, – это только между нами.

Он вышел вперед, пока кинжал не уперся ему в грудь, сделал еще шаг – твилек напротив него отступил. Травер что-то горячо и яростно говорил ему, но это не останавливало того. В конце концов, тот ушел плюнув напоследок капитану в лицо.

Кейн было дернулся вперед, но Травер невозмутимо преградил тому путь ловко выхваченным мечом.

– Это только между нами, ты не понял, что я тебе сказал!? – повторил капитан.

– Твое дело… – сказал тот удивленно. Капитан внешне спокойно невероятно долго протирал от слюны линзы очков. Даже когда они засверкали чистотой, он продолжал сосредоточенно оттирать их рукавом своего халата. Я присмотрелся – Травер потемнел от обуревавших его чувств, но так ничего и не сказав, пошел дальше.

В баре он, не закусывая выпил стопку чего-то крепкого, налил новую, и уставился в одну точку.

Я задумался, пытаясь выяснить причину такого поведения капитана. Веселиться после произошедшего не было никакого желания.

– Э, ау? – помахал перед моим лицом Кейн.

– А? Чего? – откликнулся я.

– Ты так часто выпадаешь куда-то, что я все же скоро начну думать, что ты действительно штурман, – он сказал так, словно это что-то плохое.

– Это будет неплохо. Ты все-таки признаешь, что я то, за что себя выдаю.

– Не знаю, Штурманы почти все странный народ. Видал я таких на крупных кораблях Флота. Сами флотские люди необычные, а штурманы это что-то с чем-то. Один выходил из своей каюты только для того чтобы сделать свою работу, а затем возвращался. Никто не знал, что он там делает. Даже дроидов-уборщиков он туда не пускал. Второй всё время что-то рисовал. Вообще все время. И не думай, что это было красиво. Третий обожал саббак, но с трудом находил противника и оттого бесился.

– Что так? – спросил я его.

– Это ж надо ебануться, чтобы с этим ходячим калькулятором сесть за один стол, – с жаром воскликнул он.

– Ну да, игра частично интеллектуальная, теорию вероятности знать надо, – согласился я.

Саббак с его полем стазиса[13] и выбором, какие карты оставить на смену генератору случайных чисел еще сильнее, чем покер требовал просчитывать каждый шаг. И содержал в себе больше неопределенностей, которые еще сложнее было суммировать. Учитывать наличие того, что есть на руках и общее число карт на руках всех игроков. Колода-то одна.

– В том-то и дело, что это все знают. Ну и кто, видя значок штурмана первой категории, сядет с ним за один стол?

– Слепой? Или другой штурман? – улыбнулся я. Затем подсел к киснувшему капитану, уже успевшему здорово набраться в одиночестве.

– Ничего не хочешь сказать? – спросил я капитана.

– Старая история.

– Кто это был?

– Мой старший брат.

– Ничего, что я спрашиваю? – я осторожно прощупал почву.

– Нет. Старая история. Думал, что о ней можно забыть – потому и не хотел сюда прилетать.

– Если не хочешь говорить – не говори. Я пойму.

– И ты это всё равно узнаешь – но не от меня. Лучше я расскажу, как было дело в действительности, чем ты услышишь какую-нибудь извращенную версию этой истории от моих родственников. Большой тайны в этом нет – когда отец мой преставился от переизбытка стали в организме, то выяснилось, что, будучи гражданином Республики, он умудрился свое пиратское корыто, сейчас – мою «Шлюху», хм… зарегистрировать как свою собственность и в завещании указал меня единственным наследником. Так что с точки зрения моего отца и законов, о которых, к слову, здесь никто и слыхом не слыхивал, корабль стал принадлежать мне. Благо я уже бывал за пределами Рилота, знал немного о том, как управлять судном и имел гражданство. Но пока я был частью семьи, говорил только на нашем, священном наречии и не покушался на прочие священные устои, такое мне прощали.

– В этом есть что-то зазорное? – удивился, налив себе стопку отравы. Выпью я – меньше выпьет Травер.

– Покинуть свой дом – серьезное испытание для твилека, это испытание его души. Считается, что слабый духом может подцепить какую-нибудь заразу в далеком путешествии. Не болезнь тела, а болезнь души. Моего отца считали отщепенцем – в иное время его бы выгнали в яркие земли. Пиратство, любой разбой – омерзительное занятие. Никто не желает делить свою пищу и жить в одном тесном жилище с убийцей.

Но пусть он и был мерзавцем, но не слинял от своих родственничков-дикарей при первой возможности. Нет, добившись успеха по пиратским меркам, он вернулся домой, добился чтобы его приняли – деньгами и оружием. Дал образование своим детям, хотя и с большим сопротивлением своей общины. Но это исключение. Даже честный твилек самовольно покинувший семью и род становится отщепенцем – его всё равно не принимают назад – это считается неприемлемым.

– Это можно понять, – кивнул я. На это в действительности были причины, каким бы диким это не казалось. – Но такой подход ведет к самоизоляции.

– Верно, и это давно укоренилось в нашем обществе. Неспроста. Но сейчас – это ужасно глупо. Слушай дальше! – твилек склонился еще ниже, почти шепча мне в ухо, – когда отца убили он больше не смог навязывать свою волю своему клану. У него была банда головорезов, корабль и он приносил огромные деньги в клан. По первой причине его боялись, по второй терпели. Как только он умер – власть в клане должна была перейти к старшему мужчине в семье – его брату. Как и его собственность – всё в клане принадлежит его главе.

– Частная собственность?

– Забудь о ней. Здесь это понятие весьма условное. Тут же после его смерти совершенно неожиданно вспомнили, что капитан без разрешения старейшин и главы клана самовольно в годы своей молодости покинул клан «Двайто» и потому посмертно объявили его изгоем – вся собственность которого, если она вообще есть отчуждается в пользу семьи.

– Весело у вас там.

– Главное не оказаться богохульником – этих не выпускают, а то еще начнут подтачивать власть наставников снаружи. Раньше всех преступников выгоняли в яркие земли, оттуда уже ничего и никому плохого не сделаешь. Вдобавок экономия на палачах и тюрьмах – Рилот сам справлялся.

– Чудно, – заметил я.

– Как сказать, – пожал плечами капитан. – Есть тысячи мест, где намного хуже. И тысячи где лучше. Порядок, чистота. Никто здесь не умирает с голода. По сравнению с самыми темными временами, когда планета уже остановилась, а гости с других звезд еще не прилетели вообще все идеально. Ужасная была эпоха. Не хватало ничего, ни места, ни провизии. Даже дышать было трудно –вентиляция была естественная. Хотя об этом говорят легенды…

– И что было дальше, они попытались присвоить корабль себе?

– Теперь ты понимаешь, что мне ничего не светило? Ну, это по их мнению, хотя это им ничего не светило. Чтобы делали люди даже не закончившие школы и пасущие скот с таким кораблем? Они даже попасть на его борт не смогли – отец его закрыл, как ты понимаешь с использованием биометрической идентификацией на себя любимого и при истечении некоторого времени на меня. Предусмотрительный хрыч.

Нет, разумеется, после того как банда бати разбежалась они попытались проникнуть на борт. Это же целый, мать его, корабль! Парочка храбрых безумцев сгорела от огня системы самообороны. Там камень рядом со стоянкой проплавился – хоронить было нечего.

– Постой, банда-то почему разбежалась? – оборвал я капитана.

– Улавливаешь! – хихикнул Травер. – Хер бы они корабль подломали. Понимали, с каким параноиком имеют дело. А паранойя у моего папаши особенно сильно прогрессировала в последние годы жизни. Хотя и не помогла, как ни странно. Я до сих пор не знаю, кто его убил, но думаю, не обошлось без завистников из клана.

Пираты порешили так – даже если каким-то чудом они пробьют щит корабля, хотя кто им даст-то это делать на стоянке? Ладно! Пусть они наймут ледоруба, который сможет открыть доступ к капитанским полномочиям, они получат права администратора для центрального компьютера корабля, но вдруг они не выловят какую-нибудь закладку? Отца боялись не просто так. Вдруг, как только они бы вышли на орбиту корабль бы взорвался? Или рискни они прыгнуть в гипер – и всё! Их песенка спета.

– Это имело под собой основания? – очень тихо спросил я.

– Да, имело, – ухмыльнулся капитан.

– И ты угнал корабль, – подытожил я.

– Это было очевидно, – твилек опрокинул стопку. – Но кто именно пытался украсть его и у кого – как ты видишь, остается спорным вопросом до сих пор.

– У тебя в начале был всего один корабль.

– И больше ничего. Чтобы вести дела нужно три или два человека, если капитан выполняет и роль пилота.

– Второй – штурман?

– Точняк. Остальной сброд. – Травер оглянулся на пустующее место – Кейн отошел к барной стойке, – должен быть не слишком умён, чтобы перехватить управление твоим кораблем, но и не слишком туп, чтобы сам этого не сознавать. Отец мой умел находить эту грань, даже возя на борту самых отъявленных головорезов. Я научился этому позже.

– Ты, кажется, показывал следы этой науки, – я вспомнил о шраме, проходящем через пол спины Травера.

– Всё-то ты помнишь.

– Я выйду, – внезапно для самого себя сказал я, – В этом есть необходимость.

Раздражение кретинизмом мира надо было куда-то деть.

– Иди, ты всегда свободен, лишь ты сам создаешь себе барьеры... извини, меня тянет куда-то не туда… – пьяно ответил Травер.

Я вышел на «улицу» остановившись в десятке шагов от входа, вглядываясь не в сумрак искусственного вечера и высматривая уже редких прохожих, а в неприметную картину будущего. Выйдя из душной кантины, я наслаждался относительно чистым воздухом и потому не взял с собой шлем.

Ко мне подошел вооруженный кротким слегка искривленным мечом бледный твилек. Слишком близко – всего три метра. И ножны подвешены клинком вверх. Сила подсказала его коварный замысел, хотя разгадать его было итак нетрудно. Но я не положил руки на рукоять меча, непринужденно делая вид, что верю в мир во всем мире.

– Извини, не подскажешь сколько времени? – спросил он, сделав неприметный шаг вперед, словно с перемявшись с ноги на ногу, но став, таким образом, чуть ближе. Я же не подал и вида, будто бы это приметил.

– Да, конечно, – ответил я и сделал вид, что трачу время на открытие часов на своем экране, хотя они всегда были передо мной.

После чего твилек молниеносно достал клинок и обрушил на меня удар клинка – в единственно место, в которое это убогое оружие могло поразить меня. В лицо. Слитное движение он совершил на ходу – ловко как пуля, метнувшись ко мне. Чтобы достать противника мечом, не обязательно подходить слишком быстро и моя заминка в долю секунды привела бы к тому, что когда его клинок раскроил бы мой череп – я бы только тянул меч из ножен, или же отщелкивал его от крепления.

Но в тот момент, когда он сделал первое движение – делал его и я, даже начав на миг раньше: как только он подумал нанести удар – я уже тянулся к мечу.

Когда он не в силах сознательно остановить отработанное нападение извлек меч – я замахнулся.

Когда он был близок к тому чтобы задеть меня острой гранью лезвия – мой более длинный и зубастый клинок рассек его грудь, оросив меня тугой струёй алой крови. Затем также молниеносно я развернулся, махнув длиннющим клинком параллельно земле – его подельник, бросившийся со спины сжимая как копьё короткий меч, упал рассеченным надвое, и лицо его навеки стало маской ужаса. Его жуткий крик длился недолго – вывалившаяся из брюха требуха стала единственным, на что он взирал перед своей смертью.

Ещё двое нападающих смогли в последний момент остановиться и, побросав оружие, скрылись за ближайшим перекрестком, как стая испуганных шакалов – преследовать их я, разумеется, не стал.

Отодрав от одежды убитого первым несколько больших кусков ткани, я вытер предварительно выключенный клинок и лицо. Затем не спеша, постояв немного и отдышавшись, вернулся в кантину. Мысли заметно прояснились.

– Что там случилось? – спросила меня Нейла.

– Да, на тебе кровь! – поддакнул Кейн.

– Кто-то решил заработать, – ответил я.

– Сколько? – спросил Кейн.

– Четверо. Двое убежали, двое остались у входа.

– Лучше уходить, – сказала Нейла.

– Да, согласен, – кивнул я.

Оттащив едва переваливающегося капитана на корабль, мы улеглись спать – событий за день было более чем достаточно.

Проснувшись, мы проследили за погрузкой лишенных маркировки ящиков, по внешнему виду которых невозможно было даже и предложить что в них находится.

Затем пришел другой груз.

– А перевозкой рабов я еще не занимался, – сказал Кейн, похмелявшийся пивом рядом со мной. Я же пил воду.

– Все когда-нибудь приходится делать в первый раз, – пожал плечами я. – Меня больше всего напрягает их численность.

– А это моя команда, – сказал на твилекском Травер. С таким тоном, словно проходил мимо клетки с обезьянами.

Он был не один. С ним шел еще один твилек в местном балахоне с длинными рукавами, какой показным образом носили не утруждающие себя физической работой особи. Купцы, начальники и местные переносчики духовности.

С ним был дюжина молоденьких и плохо, или хорошо – зависит от подхода, одетых твилечек. Охраны с ним не было.

– И где ты всех их разместишь? – не стал я дожидаться, когда он скажет что эти фифы и есть наш груз.

– Часть в кают-компании, остальных до упора по каютам. У тебя там вообще одна койка свободна, потеснишься. Я думаю, что ты возражать подобному соседству не будешь.

– И это наш груз? – хмыкнул Кейн.

– Не ковры же везти, – ответствовал капитан.

– Работорговлей же официально концессия резиномордых заправляет? – спросил, насторожившись Кейн.

– Неймодианцы контролируют только часть дела. У них мало власти за пределами внешнего города, – разъяснил Травер. – И торговец тут не я, мы только перевозчики. А если ты хочешь обвинить меня в этом – то напоминаю, что мы все в одной связке.

Затем капитан начал размещать рабынь, показывая им и работорговцу корабль. Когда он вернулся, то подвергся жесткому допросу. Отношение твилеков к работорговле мне было известны, поэтому привитое мне моим родным миром осуждение работорговли я высказывать Траверу не стал. Но Кейн сдержался не смог.

– Теперь мы еще и рабов возим, да? – наехал он на капитана.

– Это не рабы, а «работорговли» как таковой не существует, – странным тоном сказала Нейла, доселе молчавшая.

– Это как? – не понял Кейн. – Меня уже мои глаза подводить начали? Или в описании Рилота неверно написано, что основная статья экспорта Рилота – рабы, а это так – исключение?

– Один твилек дает выкуп за невесту главе семейства, затем кто-то другой даёт ему больше на другой планете. С точки зрения наставников все нормально, – Объяснила Нейла.

– Старая традиция, давать выкуп за невесту, так, как семейство при этом теряет своего члена и возможности к получению доходов, – сказал Травер. – А семья «жениха» напротив приобретает. Надо компенсировать разницу.

Это я уже слышал.

– Дикость, – сказал Кейн с отвращением.

Подумать только, как вести рилл – так ему плевать, а рабов ни-ни! Хотя он и сам был рабом, но я считал такое поведение лицемерием.

– При семейно-клановом устройстве, возможно и нет, – задумчиво сказал я.

– Дремучесть, – уперся отставной сержант.

– Довольно необычно судить о других культурах по своим критериям, – сказал Травер, словно бы между делом.

– Но мы всегда так делаем. И его мнения это не изменит, – сказал я. – Нейла, сколько этот «честный торговец» за тебя отдал?

– Триста тысяч кредитов. Наличными – сказал за нее Травер. – И это очень и очень мало. И еще экспортный сбор в сто пятьдесят тысяч. Ни одну твилечку – независимо от ее положения нельзя вывозить без пошлины хаттам. Половина пошлины за ребенка или матрону в годах, еще четверть, если женщина беременна. Если хочет улететь мужчина – даже если он не раб – должен заплатит всего тысяч десять. Такие деньги не так просто скопить, как кажется на первый вгляд.

– Я не видел тут таможенного пункта, – сказал Кейн.

– Это просто известно всем, – развел руками капитан. – А что насчет оплаты, то она зависит от настроения и хода пищеварения хатта, который заведует сбором денег в соответствующее время суток. Цены которые я тебе назвал – примерные и нигде не записаны.

– Я рад, что мы отсюда сваливаем, – сказал Кейн.

Но свалить сразу не получилось. Пришлось ждать еще пару часов – дожидаясь смены погоды «за бортом». Как только за огромной каменной заслонкой закончилась тепловая буря, она была незамедлительно поднята и Кала'уун покинула вереница звездолетов, томившихся до этого в плену непогоды. В этот раз я всё таки рассмотрел припрятанную среди россыпи камней у единственного входа и одновременно выхода из города батарею турболазеров. Не только камень закрывал узкое горлышко.

«Счастливая шлюха», гудя, набирала скорость, привычно для нас – ещё в атмосфере. Обыденная спешка, помноженная на безразличие к безнадежной планетарной экологической обстановке. Потоки ионов с субрелятивистскими скоростями выбрасывались ионными двигателями из раскаленных дюз. Но двигатели эти, «ионные» были дорогими, хотя и очень медленно расходовали рабочее тело, чему способствовал гигантский их удельный импульс.

Но наш высокотехнологичный корабль нёс только их. В то же время до сих пор в Галактике были в ходу на порядки более простые и дешевые плазменные двигатели, и это несмотря на чудовищный расход рабочего тела.

Самым важным было то, что они не были требовательны к типу рабочего тела, не требуя дорогой и добываемый в немногих местах Галактики газ «тибанн», используя в качестве «топлива» хоть обычную воду. Мимо как раз пролетел угловатый корабль, оснащенный такими – я сразу же узнал выхлоп с низкой цветовой температурой. Белый – а вовсе не голубой, как у ионных двигателей. Неудивительно в таких отсталых местах как это. Впрочем, тут до сих пор можно было встретить корабли без энергетических щитов, и потому напоминающее летающие склепы покрытые седыми от древности плитами брони или же суда, оснащенные настолько старыми латанными-перелатанными гипердвигателями, что отсюда до Корусанта на них нужно было добираться не менее полгода. Но здесь, на окраине обитаемого мира летали вообще на всём, что было способно оторвать себя от поверхности планеты и выйти затем в гипер.

Я смотрел на то, как создаваемые магнитным полем и искажением пространства сопла Лаваля вышвыривали из себя потоки раскалённого в камерах нагрева рабочего тела.

На малой тяге такой двигатель относительно экономичен, но стоит выжать из него больше и нагреть газ до предельных значений, как дальше вступают в дело законы истечения газов. В итоге массовый расход в самом узком сечении сопла не может стать больше критического[14]. И для увеличения тяги приходится тратить всё больше и больше рабочего тела, ведь изменять поля, организующие конфузорно-диффузорное течение газа, до бесконечности невозможно. С другой стороны конструкция очень простая и гибкая – то, что нужно в месте вроде этого.

Но меня в это время занимали совсем другие мысли. В группе древних корыт мы выделялись как белая ворона. Слишком выделялись. Будущее же было встревожено и моя странная интуиция настойчиво твердила, чем именно. Я незамедлительно обратился к капитану, сидевшему рядом со мной в пилотской.

– В этот раз я должен проложить путь через гиперпространство, – твёрдо сказал я капитану.

– С чего бы это? Или в Кала'ууне ты не играл в карты, не трахал баб, а занимался самообразованием? – ожидаемо возразил он.

– С того, что я знаю, что же именно мы везем, – откровение за откровение. Доверие покупается за доверие.

– Что? – подозрительно задал вопрос капитан.

– Концентрат.

– Сила подсказала тебе?

– Неожиданно, но логика, – затем я пояснил то, как пришел к этому выводу.

– Железноглазый Старик знает? – поинтересовался Травер, обдумав мною сказанное.

– Да. Я не стал ему врать.

– Странно, – пробормотал Травер, корректируя курс. Атмосфера постепенно темнела, скоро мы вырвемся с этой жуткой, в действительности, планеты.

– Что мы ещё летим? – спросил я.

– Ага, он не любит риск. Но если так, то да – нам стоит опасаться пиратов и проложить непредсказуемый и необычный курс не помешало бы, – он поморщился, – Это мне известно не хуже, чем тебе. Но кто даст гарантии, что риск, связанный с твоей работой будет меньше, чем шанс встретиться с пиратами?

– Он меньше единицы и это уже хорошо. Пираты ждут нас со стопроцентной вероятностью. Вот это уже напела Сила, – сказал я. Немного погрешив против истины, но только немного – ведь мне так нужна эта работа!

– А твой аппарат по предсказыванию неприятностей? – уточнил Травер.

– Его прямо таки зудит от них. Лучше тебе будет послушаться меня.

– Тогда дерзай, – благословил он меня на прокладку курса.

Несмотря на награду за мою голову и корабль полный юных сексуальных рабынь везущий тонны тяжелой наркоты, моё настроение взлетело до небес. Я, радостно потирая руки, пошёл к себе в штурманскую – дело хоть в чём-то приобретало приятный оборот.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Кстати в видеоигре «Star Wars: Knights of the Old Republic» было полно различных «головных уборов» для персонажей под следующими названиями: «Bothan Sensory Visor», «Interface Band», «Sonic Nullifiers», «Combat Sensor» «Verpinehead band», да и различных киберимплантов там тоже хватало. Поэтому возникло всё описанное в фанфике вовсе не на пустом месте и соответствует канону фэндома «StarWars: Knightsof the Old Republic».

[2] Надев чужой шлем, оборудованный такими устройствами, любой человек неизбежно окосеет. Поскольку настроен как на другую «оптическую систему» так и на другие мозги – поэтому то, что видимость в шлеме имперских штурмовиков считается сторонними лицами «плохой» или вообще практически никакой я списываю именно на это. И в моём понимание такие шлемы – не неудобные куски пластика или стали, ухудшающие обзор, а элементы СИБЗ (средства индивидуальной бронезащиты), ОЗК, оснащенные элементами ЕСУ ТЗ (единой системы управления тактического звена – элемент сетецентрическокого, «цифрового» поля боя). Они улучшают как обзор, так и ситуативную осведомленность их владельца.

Мандалорские шлемы – функционально подобны тому, что носит Олег, но они выполнены не раздельно – шлем только в качестве броня и электроника – как интерфейс отдельно (как у Олега), а комплексно.

[3] Это не только оружие из фильма "Чужие". Там так назывался пулемет, оснащенный камерой, способный самостоятельно выискивать цели и даже двигаться в своем подвесе – оператору нужно было только нажимать на гашетку, активируя смертоносное устройство. Причем когда и в кого стрелять оно определяло самостоятельно, уничтожая ксеноморфов прямо таки в промышленных масштабах.

Но изначально этот термин принадлежит различным мирам киберпанка. И именно в этом смысле использую его и я. К примеру, в стареньком уже ретрокибепанковом мире победивший чипизации «Cyberpunk 2020» смартган это «модифицированные версии обычного оружия, имеющие встроенный микропроцессор, который подключается к человеку через интерфейсный разъем. В смартганах используется небольшой эхо или лазеро локатор для наведения на цель сканирующий с частотой насколько кило герц. Рука ведет оружие в поисках цели, а выстрел производиться мысленным сигналом к компьютеру (сигнал может исходить также с системы наведения в кибероптике). Смартганы намного более точны, чем обычное оружие.»

Поэтому то, что сделал Олег из своей пушки в сочетании с его пусть и не инвазивным интерфейсом – это именно смартган. И… встречайте вскоре Cyberpunk 2077 от CD Projekt RED. Интересно будет ли там отображена это оружие? И механика его применения – навёл на голову – автоматический хедшот, не требующий реакции игрока?

[4] Хотя это всего лишь речевой оборот – энтропия не явление и действующий субъект, а всего лишь относительная физическая величина. И как величина, характеризующая состояние той или иной термодинамической системы (речь идет о энтропии термодинамической, а не информационной) сама по себе воздействовать на что то по определению не может.

[5] Не буду конкурировать со статьей отсюда

https://ru.wikipedia.org/wiki/Китайская_комната

Чтение ещё никому не приносило никакого вреда.

[6] «Философский зомби» (англ. philosophical zombie, также употребляются на англ. «p-zombie», «p-zed») — гипотетическое существо, которое неотличимо от нормального человека за исключением того, что у него отсутствует сознательный опыт, квалиа (qualia), или способность ощущать (sentience).Когда зомби, например, колет себя острым предметом, то он не чувствует боли. В то же время он ведет себя так, как будто действительно её чувствует (он может сказать «ай» и отскочить от раздражителя, или сказать нам, что он испытывает интенсивную боль), хотя у зомби фактически нет опыта боли, как у предполагаемого «нормального» человека.

[7] Олег ошибается – Тройкен, родной мир разумного вида Зексто также приливно захвачен: http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D1%80%D0%BE%D0%B9%D0%BA%D0%B5%D0%BD

[8] Термина́тор (от лат. terminare — прекращать) — линия светораздела, отделяющая освещённую (светлую) часть небесного тела от неосвещённой (тёмной) части. Терминатор шарообразных тел всегда наблюдается в виде половины эллипса, принимая в конце первой и начале последней четвертей вид прямой линии.

[9] h**p://alex-anpilogov.livejournal.com/72668.html не сочтите за рекламу, но наиболее понятно здесь. А мне лень совершать заново уже сделанную другим, причем талантливо работу. У автора статьи талант в объяснении сложных вещей простыми словами.

[10] Во многом наша вселенная не так симметрична, как это кажется. Или хочется. Особенно в квантовой механике.

[11] Хаос и беспорядок непрерывно нарастают. Точность синтеза ДНК, ограниченна и имеет заложенный в себе процент ошибок. И радиоактивное излучение здесь не причем, виной тому химия. Жизнь – самоусложняющаяся форма существования белковых тел. И за миллиарды лет она создала множество способов противостоять им. Различные формы естественного отбора, рекомбинация генов при половом размножении. Механизмы, обуславливающие точность копирования и синтеза ДНК.

Существует один важный механизм, направленные на борьбу с Хаосом. И он не менее жесток, чем Империум темного будущего, сражающийся как раз с порождениями варпа. Имя ему – очищающий отбор. Именно его частично изымают разумные существа из своей жизни.

Его формула «побеждает наименее отягощенный мутациями» и она более корректная, чем «побеждает сильнейший» - общая для всех форм естественного отбора. Так идет очищение популяции от мутационного груза, но популяция при этом платит определенную цену, производя нежизнеспособное потомство.

Иначе говоря, для сохранения генетического здоровья должны умирать нежизнеспособные без помощи медиков люди. У вас врожденный порок сердца? Будьте добры покинуть гонку. Или все те, кого спасли медики (не учитывая несчастные случаи и эпидемии, хотя это тоже спорно) не должны иметь потомства. Это гуманнее, но кто им запретит? Выход есть и это вмешательство в генотип на всех возможных этапах.

И те, кто говорит о том, что генетики совершают нечто «неестественное» или вмешиваются в работу «бога», пусть откажутся от медицинской помощи вообще. Не ходят к стоматологу, например.

Человек также создан природой. Или всей совокупностью свойств и законов этого мира, если мыслить шире. Как и его разум. Соответственно все то, что он может с помощь него сделать также естественно.

Так, выключив, или ослабив один природный механизм его необходимо компенсировать другим, не менее эффективным. Поэтому вмешательство в геном человека дело уже решенное.

[12] Дерьмо – важнейший элемент и нашей цивилизации, калийные и фосфорные минеральные удобрения, его сменившие изменили жизнь человечества не меньше, чем открытие бронзы, железа или парового двигателя. Так что эпоха не просто «железа», а именно «дерьма и железа».

[13] Если не знаете что такое саббак, то на «Вуки» (h**p://ru.starwars.wikia.com/wiki/Сабакк) он описан в должной мере. Рассказывать также долго, как и о покере, версией которого он, по сути, и является. Во времена старой Республики я не нашел упоминания о существовании саббака. Но и не нашел упоминаний, когда он появился. Так что он веден в фанфик по принципу "арагорновых штанов".

[14] Со скоростью потока равной скорости звука в этом газе при конкретных его термических параметрах (температура, давление, удельный объем или плотность) в этом сечении.