Принцип неопределенности

20. Хиральность, или проворачивая против часовой стрелки

qɯɔонqvɐdиХ .XX

— Это харчевня, наверху-то?

— Это трахтир, и бильярд имеется; и принцессы найдутся… »

— Фёдор Михайлович Достоевский, «Преступление и наказание»

Жизнь — это путь, на котором всегда подстерегает смерть.

Трасса 60

Музыка

Мракобесие и Джаз – Пикник

One More Kiss, Dear – Vangelis

Я вжался в кресло, стараясь дышать медленно и равномерно. Вдохнуть и не дышать – как на флюорографии. Зажмурился. Отчитал про себя время… и ничего не почувствовал. Открыл глаза, огляделся – ничего примечательное не произошло. Я вполне сносно себя чувствую, вижу, дышу.

– Все в норме? – спросил Травер.

– Я в норме, – сказал я. Затем посмотрел в монитор и вовсе не окосел. Он показывал все те же буквы и цифры, никуда не отразившиеся.

Строчки привычно бежали слева на право. Сердце упрямо и неустанно, на износ, билось слева. Все вроде бы было нормально. Я поднял правую руку… правую? Странно… ничего, кажется, не изменилось.

– Вроде ничего не изменилось, – вторил моим мыслям Кейн.

– Ты правша? – спросил я, поскольку, несмотря на спарринги так и не разобрался в том какая же рука у него ведущая.

– Я амбидекстр, – развеял он мои сомнения. Я же понял, почему он так странно фехтовал. И то, что он мог вызвать внезапную смерть от удивления.

По идее, все «право» должно было смениться на «лево». Но я этого не замечал, похоже, оттого что мое «лево» и «право» также поменялись местами. И доли мозга… зашел бы на наш корабль посторонний, и он бы вмиг заметил отраженные надписи, но нас отразило вместе с ними.

Гиперпривод! Мысль сразу же сорвалась в спринт вдоль виртуальной цепочки, идущей от датчиков, включающей в себя сами данные, интерфейсы, что отсылали их дальше, то, что их обрабатывало и так вплоть до мотиватора гиперпривода и самых его приводов. «Поворот», «поворот», еще «поворот»… шарик перекатывался по полям рулетки, ударяясь о ребра, разделяющие клетки… четное число! Ошибка должна скомпенсировать ошибку – и нам не грозит сбиться с курса. А ведь был шанс заплутать в бездне космоса.

– Тогда осмотри окружающий мир. Может, заметишь изменения, – сказал капитан. – Хотя я их и не вижу. Это, мм… зеркальное отражение точно произошло, как ты говоришь? – обратился он ко мне.

– Совершенно точно. Мы как слизняк проползший по листу Мебиуса – развернулись в пространстве. Причем так, что даже этого и не заметили.

– Так может ничего и не произошло? – спросил Кейн.

– Хотелось бы, – сказала Нейла.

– Мозги наши построены на геометрическом принципе работы. А вот у дроида… Т2, ты ничего необычного не заметил? – спросил я Железяку.

– Технические надписи и маркеры корректны, – пропищал тот в ответ.

– А с тобой самим все нормально?

– Запускаю самодиагностику… основные показатели в пределах нормы, – отрапортовал он.

– До связи, – сказал я. – и этот туда же…

– И как это все перевернувшись, продолжает работать? – вкрадчиво спросил Кейн.

– А как работает, развернувшись, твое сердце? Просто развернулось на корабле все – и нам это безразлично. Пока. Как этого не замечаем мы сами, так и агрегаты «не замечают» таких изменений друг за другом. В безумном мире безумец – и есть самый, что ни на есть нормальный и адекватный его житель. Другое дело, что нам еще придется возвращаться в мир безумцев… или нормальных. Это как посмотреть. А пока что мы – коренные жители зазеркалья.

– Олег, это можно исправить? – спросил меня капитан.

– Во время другого прыжка. И только, если у меня это получится, – ответил я.

– Ты это сделаешь, – требовательно и недовольно сказал капитан. – Мне не охота читать надписи, как в зеркале. Полагаю, что именно это ждет меня, когда мы прибудем с грузом?

– Надеюсь, что только это. Меня больше волнует то, как далее будет работать гиперпривод, претерпевший такой поворот. Пока я не нашел препон к тому, чтобы мы двигались первоначальным курсом, но все еще не уверен в полном их отсутствии.

Я потянулся рукой к панели… левой рукой, или все же правой? Бывшей правой. И почему бывшей? – ее расположение относительно соответствующего полушария мозга не изменилось. Хотя я теперь и «левша», но левша искусственный. Я прижал руку к груди. Да и сердце у меня теперь справа. Праволево. Вот ты какое. Никаких необычных ощущений – в Силе все также оставалось прежним.

– Так что там с гиперприводом? – спросила Нейла. – Мы двигаемся туда, куда надо?

– Понятия не имею, куда нам надо... но да – мы всё еще летим к той же планете. Направление течения тока поменялось и на обмотках трансформаторов и на самих двигателях – в одну сторону. В результате минус на минус дает плюс. Ошибка компенсирует ошибку. Мне больше всего интересно то, как будут работать астронавигационные системы на выходе. Хотя микроконтроллерам должно быть безразлично, что им микроконтролить.

– Интересно ему… – угрожающе сказал капитан. – Надо собраться и поговорить. Я жду всех в кают-кампании.

Травер, собравший нас в кают-компании, нервно разливал по стопкам что-то темное и с резким запахом спирта. Затем торопливо, не дожидаясь остальных, опрокинул в себя мутную жидкость.

– И что мы будем со всем этим делать? – звякнул он стопкой о стол.

Я хотел сказать что-то вроде «наслаждаться процессом», но решил промолчать, наткнувшись на угрожающий взгляд Кейна.

– Прыгнуть по обратным координатам? – предложила Нейла.

– И Куан будет рад новым шахтерам. А то они мрут как мухи, – сказал Кейн злорадно. – Я то продержался достаточно долго, но еще год-другой могли сделать из меня развалину. Вы и нескольких месяцев не протянете. Эта шахта пережевывает людей, как голодный ранкор. Почти никто не доживает до срока освобождения.

– Провести следующий прыжок с таким же зеркальным отображением, – высказался я. – Я всё ещё считаю это единственным выходом.

– А у тебя получится? – спросил Кейн.

– Поиск закономерностей, установление причин и повторение, - принципы работы инженера. Или ученого. Я должен справиться. Надеюсь, что это не такая случайность, которую нельзя повторить.

– А такие бывают? – продолжил он спрашивать, явно не доверяя моим знаниям.

– Наука не занимается тем, что нельзя повторить в лабораторных условиях. Это называют мистикой, или еще как-нибудь нелицеприятно. А путешествие в гипере - область научная и достаточно исследованная, – поспешил я его успокоить, хотя и сам в этом сильно сомневался.

– Я осмотрел груз. Маркировка на нем тоже отразилась, – сказал капитан очень недовольно. – В смысле, раз для меня все в порядке, то с грузом-то все как раз не в порядке?

– Верно, – кивнул я. – А вот содержимое? Оно же не должно измениться.

– В этом мне придется убедить Куана, – Травер был на взводе. – Он переживал за груз больше, чем за все прочее.

– Я не могу с этим ничего сделать, – я развел руками.

– Ты с этих денег не получишь ни цента[1]. Если нам вообще заплатят. – вынес свой вердикт Травер. – поскольку со своей должностной инструкцией не справился. Ты вообще понимаешь, с кем мы можем поссориться?

Я был чертовски раздосадован. Но не мог оспорить его решение.

– Как хочешь, – сказал я и тоже выпил, как выяснилось, кореллианской отравы. Ну и дрянь же! – ей себя только убивать.

Я, не желая продолжать бессмысленный спор, ушел в штурманскую – документировать прыжок. Я уже делал это раз, записав все данные маршрута, проложенного мной на Апатрос. И я вовсе не собирался делиться этим достижением с командой – маршруты стоят денег. В отчет входили, как входные и выходные данные расчета, так и графики работы всех узлов гиперпривода и показания всех приборов. Заодно поискал информацию о произошедшем в учебниках. Согласно литературе – зеркальное отражение – относительно исследованное учеными явление. Вот как! Но только теоретически, как черные дыры… А я, значит, совершенно случайно экспериментально доказал его возможность. Никто до этого не находил таких оригинальных условий для его осуществления. Или не выживал… но эту гипотезу я решил до поры до времени не рассматривать.

Я, хотел было, схватив голокамеру, документировать то, что случилось с кораблем. Подделать голозапись – еще сложнее, чем самую высококачественную фотографию. Следы вмешательства скрыть почти невозможно, чем иногда пользовался Травер, ведя видеорегистрацию, но, разумеется, только тогда, когда нарушались его права. Так или иначе, всегда можно удостовериться, что объемная съемка была проведена в действительности. Но толку с того было немного – обратный переворот обесценит сделанные сейчас на такой же отраженной камере записи.

Черт! – никакой возможности зафиксировать свое достижение! С другой стороны - а нужна ли мне слава? Она скорее помеха, чем подспорье в моих начинаниях.

Остаток прыжка я провел, проверяя правильность работы приборов и прозванивая провода, удостоверяясь в правильной их фазности. Шутка гиперпространства к моему восхищению ничего не вывела из строя. Все работало как часы. Очень точно и четко идущие против часовой стрелки.

Выйдя из гиперпрыжка у безжизненной планеты, едва освещаемой белым карликом, и управляя «Шлюхой» на пару с Травером, мы повели корабль к ее поверхности. Капитан подозрительно косился на приборы, успешно играющие свою роль в этой зеркальной мистерии. Право и лево в равной степени поменялось местами как для системы навигации, так и для двигателей.

Курс как это обычно и бывало, прокладывался с учетом кривизны пространства. Сведение сил гравитации к геометрии с точки зрения пилота делает их анализ более простым. А траекторию – наглядной. Но я, не доверяя датчикам, вел корабль очень медленно и осторожно, в готовности среагировать на ошибки. Но мы идеально верно проследовали заложенным курсом – сомнения вновь оказались беспочвенными.

В Силе разлилось злое томление, Кербер скалил клыки, предвкушая обильное кормление.

– Травер, тебе ничего не кажется подозрительным? – я погрузился в слои вероятностей еще глубже.

– Склад далеко от места посадки. И ничего не дает гарантии, что нас не кинут, – сказал Травер. – но в таких вещах приходится идти на риск.

Поймать ритм и мелодию – вот то, что нужно сделать. Грозная музыка – сложная, насыщенная глубокими и загадочными звуками, издаваемыми вселенной. Так рядом – но нужно ее услышать, вычленить из обыденного потока информации. Она сплеталась из созвучия отдельных фантасмагорических инструментов. Каждый из них созидает свою собственную композицию из отдельных звуков. Соединенные же все вместе, они обретают новое качество – чувство, знание.

Военный марш, грозное предупреждение, трагичный вальс… Все разом и вместе с тем нечто уникальное.

Как не было бы сложно их звучание, но тонкие как калька слои сплетаются в полосы булата, с каждым ударом сердца они становятся частью меня – новым знанием, пришедшим из той темной бездны, в которой скрываются от посторонних глаз причины и намерения. Читать знаки в окружающих звуках – становится для меня все более привычным занятием.

И это живая музыка, а не мертвая. Это необыкновенно важно. Ее создает оркестр живых и ущербных существ, а не цифровая машина – и потому она несовершенна. Нет в ней точных абстрактных цифр и строгих временных рамок. Нотный лист – только формализация близкая к реальности, но вовсе не она сама.

Тысячи и миллиарды вещей взаимно влияют друг на друга. Слишком много для моего ограниченного разума, запертого в куске слизи. Вычисляя причину и следствие можно утонуть в этом океане связей. Или расшибить лоб о любой из краев множества антиномий произрастающих из самой природы разума. Но вместе с тем все необъяснимые случайности, их легкие и ветреные вероятности, – увидеть их в моей власти. Все в движении, но именно так я и слышу будущее.

И как хороший музыкант, я слышу звуки, но вижу ноты.

Красивая игра мне нравится, возбуждает интерес к происходящему. Я сам, вооружившись своим нотным листом, играю не соло, но создаю звук в составе оркестра, в гармонии и едином с ним ритме дыхания. Это завораживает, подхватывает меня, и я слышу и вижу время и место каждому знаку на этом нотном листе.

Звук стихал, миг эйфории оказался только мигом, ярким, как вспышка импульсного реактора – но длился он достаточно, чтобы я ясно понял, что меня ждет в ближайшем будущем. Вернее, уже не ждет. А вот что ждет взамен – что же, вот это опять тайна… Но до чего был бы скучен мир, будь он полностью предсказуем.

– Куану понравился твой корабль. Вот оно что, – озвучил я свое озарение. Последний камешек мозаики был забит киянкой на свое место. Грани прильнули, смыкаясь в картину – картину умело спланированного злодеяния.

– Ты уверен? – капитан ошеломленно повернулся в кресле.

– Абсолютно, – я открыл потрясенно глаза. Куан все же ублюдок не только для своих рабов. Он заслуживает смерти за это. – Его не интересует, чтобы ты доставил кортозис. Двадцать, сорок, да сколько угодно тонн – это херня. А вот корабль…

Неприятным открытием стало и то, что, не смотря на Силу, меня можно было обмануть. Обвести вокруг пальца, как ребенка. Почувствовать обман легко в том, кто не умеет обманывать – вот как. И я сам завел себя в зыбучие пески, решив, что Куан ничего не злоумышлял там, в его бронированном кабинете.

– Здесь нет ретрансляторов дальней связи, – если с нами что-то случится, то об этом никто и никогда не узнает, – размышлял вслух капитан.

– И если что-то случится с тем, кто ждет нас на базе тем более, – продолжил он. Капитан никогда не считал насилие чрезмерным способом решения встающих на пути проблем.

– И у нас нет торпед, Травер, – сказал я с обидой. Скорость, на которой, соударяясь с целью, сработает протонная торпеда, настолько высока, что в атмосфере она сгорит. Но эта планета была лишена газового облака. Но вот в чем загвоздка - не было у нас даже и ударных торпед – закончились на том пирате.

– То-то его соглядатаи крутились все время рядом, – он, нахмурившись, дернул ручку боевой тревоги. Затем через полминуты выключил. От ее высокочастотного воя и мертвый поднимется. Оцифрованная баньши.

– Кэп, – раздался за плечом голос неожиданно тихо подобравшегося Кейна, – в чем дело?

– Нас кинули, – сказал он.

– И почему ты так решил? – скептически спросил он.

– Я склонен доверять в этом вопросе Олегу.

– А я, - нет! – ответил он.

– Но ты же не капитан? – спросил с ухмылкой Травер.

– Окей. Мне похер. Ты тут начальник. Но мы ведь уйдем отсюда, верно?

– Конечно, после того, как разнесем все вдребезги, – сказал он, еще раз дернув тревогу. – И на что похож этот звук? Это, мля, боевая тревога!

Я, доселе слушавший их перепалку, побежал облачаться в защитный комбинезон. Капитан не устраивает учебных тревог – если слышен ее вой – все серьезно.

Я мигом запихал себя во вторую кожу. Я бы мог и не торопиться, но у нас бытовало состязание: кто последний, тот и платит за выпивку. После него я уже не мог делать это медленно. Главное – не соревноваться так с Ивендо, он хоть и старенький, а фору даст нам всем. У него уходило тридцать секунд на полную герметизацию. Я пока тратил на это минуту. А это недопустимо долго – мой организм не имеет большого резерва кислорода и с учетом неизбежной деаэрации крови отключит функцию сознания в два раза быстрее. Декомпрессия станет смертельной при такой нерасторопности.

На Кейна подошел только один скафандр. И то он был тесноват ему. Я в своем напротив – болтался как дерьмо в проруби. У твилеков были свои, специальные – сделанные под заказ по снятой мерке с полимерными хвостами для лекку. Дорогие, наверняка, но удобные.

– И тем самым увеличишь награду за свою голову, Травер, – сказала молчавшая до этого Нейла. как выяснилось она внимательно слушала нашу перепалку по громкой связи – И может не только за свою.

– И что? Мне уйти отсюда с его грузом? А? Он скажет, что я его кинул и сделает то же самое, – затравлено ответил капитан, явно недовольный сложившейся ситуацией. – У нас сложный и богатый выбор – в какую же именно кучу дерьма наступить!

– Альтернатива только поднести ему корабль на блюдечке с голубой каемочкой, – сказал я.

– Он отправил нас в пиратское гнездо? – спросил Кейн, похоже, восхищаясь Куаном. Впрочем, я и сам находил это очень умелым ходом.

– Кейн, да, именно так, – ответил я, окончательно отойдя от видений будущего, взбаламученного тем, что я его узнал. Водоворот, поднятый в нем, сам выталкивал из него любопытных. Не было ни единого шанса хоть что-то разглядеть в той мути.

– Зная характер этого пидара, это вполне возможно, – согласился он. – Надо быстро решать, что делать. У них там, на базе есть корабли?

– Отсюда не видно. Но думаю, что есть.

– Нет, – сказал я, – нас не ждали так рано.

– Почему ты так решил?

– Он мог навести справки. А штурмана среди нас, по его мнению, не должно быть.

– Да и по-моему тоже, – пробурчал Кейн.

– Меня он не мог взять в расчет, – согласился я, сделав вид, что не оскорбился. – Значит ожидаемое время прибытия сдвинуто вправо.

– Оставьте препирательства, – сказал Травер. – Мы дрейфуем от них так далеко, что они не могут нас увидеть, – я оглянулся на капитана.

– Действительно. Абсолютно точно – не так, как в прошлый раз, – нажал Травер на слово «абсолютно».

Дрейф на скорости несколько километров в секунду. Ну, дрейф, а что? Движение без ускорения.

– Выход из гипера зафиксирован, Травер, – сказал я ему. – Это то, что скрыть очень трудно.

Гипердатчики работают в весьма удачных условиях, без лишних помех и шумов. Те, что установлены на нашем корабле могут доложить о всех прыжках в радиусе в одну десятую парсека. От них не спрятаться и не скрыться. И уж тем более такие же есть и на скрытой базе пиратов.

– Но они не знают точно, что за судно вышло, – сказал капитан. – Рубашки пока сверху.

– А тоннаж? По амплитуде волны? – возразил я. Это можно и подделать, но не на порядки.

Пираты пока не спешили выдавать себя в радиодиапазоне. Не знай мы об этой базе, мы бы никогда ее и не нашли. Спрятанная среди камней, она была невидима с орбиты.

– Может все-таки доставить им кортозис? – предложил Кейн. В его глазах плескалось злобное веселье.

– А что это идея, раз торпед у нас нет, – сказал я усмехнувшись.

– Это их очень разозлит, – сказала предупреждающе Нейла. – Нам лучше уйти. Продать кортозис и вернуть деньги этому начальнику шахты.

– Если мы уйдем, то у нас есть данные об их расположении. И весьма точные, – сказал я неприятный для нас факт.

– И кортозис – это не то, на что легко найти покупателя, – заметил Травер. – Думаешь, я легко найду того, кто купит его, не поинтересовавшись о хозяине груза? А если и найду тех, кто не задает вопросов, вообще никаких вопросов ни о каких грузах, то кортозис возьмут за смешную долю от его реальной стоимости.

– Стал бы Куан говорить о расположении базы, да еще и так точно? – спросил Кейн. – Зная, что его все же могут кинуть? Ну, чисто теоретически, – сказал он, обернувшемуся капитану, уже готовому ответить на оскорбление – Травер редко давал право другим сомневаться в его честности.

– Чтобы успокоить и ввести в заблуждение - легко, – сказала Нейла, – и это может быть временная, не основная база.

– Он настаивал на конфиденциальности этой информации, – сказал Травер. – я решил, что он имеет на это право. И у него достаточно рычагов, чтобы ее сохранять. Я не счел это подозрительным. И да, я честный торговец.

– И? Каковы предложения? – спросил я команду.

– Голосуем. Я беру самоотвод, – сказал неожиданно капитан.

– Сбросим на них кортозис и поделом с ними, – отрезал Кейн.

– Это глупо, – возразила Нейла. – Я за то, чтобы уйти. Не надо походить на муху, притворяющуюся осой. Можно нарисовать на корабле яркие полосы, но «осой» мы не станем.

– Мы уже чуть не стали жертвой паука, притворяющегося цветочком. Немного мимикрии и нам самим не повредит. Глядишь и жало отрастим.

– За свои поступки надо отвечать, – сказала она. – и мы не готовы отвечать за такое.

– Так ты за или против? – спросил меня Травер.

– Я голосую за идею Кейна, – сказал я кровожадно. – Это неимоверно глупо, но так будет правильно.

– Безумие, – процедила Нейла.

– Вся наша жизнь – безумие! – ухмыльнулся я, выдавив настолько ошалелую улыбку, какую только смог. – И потому безумие и есть самое, что ни на есть разумное поведение. А вот требовать рациональных поступков в просторах мира изначально бессмысленного – вот уже настоящее безумие

– Я за то, чтобы разнести там внизу все в крошку. Но я уже говорил об этом, – подвел итог голосованию Кейн.

– Так давайте сделаем это, – сказал Травер раздумчиво. – Куан Сенд может объявить товар краденым, или еще чего. Избавиться от него тем образом, который имел в виду Кейн – неплохая идея, – но можно также и вступить с ним в переговоры, и предложить разойтись миром, – в последний раз предложил он нам одуматься.

– На основании чего вообще началось это обсуждение? – спросил Кейн. – Дело ясен хер мутное, но такая уверенность обязана на что-то да опираться.

– Я так решил. – Травер, видимо, прикрыл меня, так как не хотел спорить с ним о природе Силы. – Пока ты на борту, а не на поверхности – капитан я. Есть еще вопросы?

– Решить миром? – спросил я недоверчиво капитана. – Он решит убрать нас. Может быть позже, может раньше – это не важно.

– Мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть, – сказал Кейн. – Но до этого я хочу убить его, увидеть, как он будет истекать кровью, наматывая его кишки на…

– Хватит, – оборвала его Нейла, – Вы все еще уверены, что нам нужно совершать такую глупость? Только потому, что мы можем ее сделать?

– Пусть подавится свои кортозисом. – сказал Травер. – Олег, рассчитай заход на бомбометание. У тебя же хорошо тогда с торпедами получилось? Вот и сейчас прояви инициативу.

– За сколько времени мы выбросим груз из трюма? – спросил я его, копаясь в настройках.

– Три минуты. Плюс еще две, чтобы дойти до него.

Я ввел участок разгона и маневр отвода от столкновения с планетой. Затем вклинил участок линейного движения к цели на выброс «метеоритного» груза. Сделал поправку на Силу. Закончим слишком близко с выбрасыванием и не успеем отвернуть от поверхности планетоида. Нельзя это делать также и слишком далеко от цели, иначе ящики разлетятся во все стороны и пройдут мимо цели. Я сбросил пару G, не доверяя зазеркальной навигационной системе.

Двигатели загудели - корабль заскрипел, протестуя против второго закона Ньютона. Я вызвал Затупня и отправил готовить трюм к этому действу. Затем включил вакуумные насосы – жаль будет терять драгоценную атмосферу корабля.

– Десять. Девять. – Начал я отчитывать время до отключения двигателей. И, соответственно, наступления невесомости в трюме.

– Приготовиться, – сказал капитан, – к шлюзу!

– Три. Два… – досчитал я. – Поехали

Мы, сорвавшись, побежали в сторону трюма. В коридорах гравитация была, что позволяло не величественно плыть … вернее бестолково барахтаться от переборки до переборки, а передвигаться на своих двоих. Дорога каждая секунда. Мы отсоединяли контейнеры вместе с дроидом-погрузчиком специальными рычагами и выталкивали в открытый проем трюма. Работать в невесомости оказалось не очень удобно. Невесомые предметы при попытке их сдвинуть, или придать ускорения не забывали, что хотя у них и нет веса, но массы они вовсе не лишены. Надо было во что-то упираться, чтобы их сдвинуть. Выкинув не меньше половины, мы выскочили из трюма, загерметизировали его и понеслись обратно в кокпит. Капитан же, не дожидаясь того, как мы вернемся, запустил отложенную программу движения корабля – отворот с траектории.

Закрыв кокпит и глянув на зеленую планку у кнопки аварийного закрытия шлюза, говорившую о наличии нормальной атмосферы, я, тяжело дыша, снял с себя шлем скафандра. Он вовсе не был рассчитан на тяжелую работу в нем. Остальные члены команды последовали моему примеру.

И надо еще подстричься, – промелькнула мысль. Никто из космолетчиков не отращивает лохмы – неудобно

Приближающаяся с каждым мигом все медленнее и медленнее планета была прямо за нами и чуть сбоку – основные двигатели отводили нас от самоубийственной траектории. Но мы все еще летели в ее направлении.

Семьдесят километров в секунду и чуть более десяти тонн. Волшебное сочетание. Вниз на головы пиратам шли несколько мегатонн в тротиловом эквиваленте – и там внизу вскоре будет филиал Семипалатинского полигона. Пусть большая часть контейнеров рассеется, но то, что попадет куда надо – величина вполне достаточная.

Но не так много, как хотелось бы. Я вывел картинку скрытой от посторонних взглядов базы на самый большой монитор в кокпите. Ничего, кроме нескольких неправильной формы камней, да площадки, только напоминающей посадочную, на первый взгляд не было видно. Все всмотрелись в дергающееся нечеткое изображение, как в кинотеатре в преддверии решающего момента.

Короткая вспышка ознаменовала вхождение в нее рукотворных метеоритов. Взметнулись вверх комья породы и камни, закрыв базу потным облаком пыли. Кто-то умер. Поднятая пыль скрыла из виду пиратский притон. Я же задумался о том, насколько же уязвимы все те, кто на поверхности. Ведь можно притащить камень и больше. И отправить его в путь быстрее.

– Жалко, что нет атмосферы, – сказал, тем не менее, удовлетворенный и простым сейсмическим ударом Кейн.

Я мысленно согласился с ним. Отсутствие ударной волны делало зрелище не очень впечатляющим. Умерло еще несколько человек. Ни с чем другим не перепутать – как будто нечто важное, связанное бесчисленным числом нитей-связей с окружающим миров рвет их в единый миг. Исчезает из него. Со звуком рвущейся струны. Сказывалось отсутствие лишнего «шума» в виде миллионов жителей – в такой тиши в Силе слышен каждый шорох.

– Вы зря это сделали, – сказала расстроенная Нейла.

Люди продолжали умирать. Удар огромной силы привел к разгерметизации помещений или пожару, и теперь уже они уносили жизни тех, кому не посчастливилось оказаться на этой базе.

– Так любую постройку можно расколотить? – спросил я Кейна. Пытаясь отвлечь себя от странных мыслей, неожиданно без стука вломившихся в голову.

– Что ты! У них не было щита, вот и все дела.

– Был он, – покачал головой капитан. – Но они начали активировать его слишком поздно – и не успели запасти достаточно энергии. Постоянно включенный же щит их демаскировал бы, вот они и экономили, не нагружая сверхпроводниковые накопители лишний раз. Идиоты. Экономия на таких вещах всегда фатальна.

– С трудом могу представить щит, который может защитить от этого, – сказал я недоверчиво.

Прав Кейн – легко поражать абстрактные далекие цели. Так просто стрелять по отметкам на мониторе, не видя лиц. Смог бы убить их, заглянув в глаза? пролить кровь? Пусть даже пиратов и убийц? Не знаю. Вряд ли.

– Легко! – ответил Кейн, вырвав меня из мрачной думы – Он же формируется не мгновенно и аккумулирует в себе энергию работы генераторов в течении минут, а то и часов,

Любой силе можно придать геометрическое ее толкование. Вернее, сама сила изначально - это трактовка изменений в геометрии. Даже свет можно представить всего лишь как колебания четвертого пространственного измерения. Тогда любой щит, каковой бы не была его природа, должен невероятно искажать пространство. Но капитан и Кейн правы – тут проблемы с запасанием чудовищных энергий решили давно и надежно.

– Я не понимаю, как это работает. Вот это я имел в виду, – сказал я ему, – и это меня очень беспокоит.

Беспокоило не только это, но бесполезно потратить время на анализ поспешно принятых решений я еще успею. Кейн пожал плечами с полным непониманием на лице.

– Да никто в армии этого не понимает. Даже генералы. И большинство инженеров тоже. А от солдат это вообще не требуется. Нужно знать, как это включается, как называется и как характеризуется. С точки зрения потребителя, так сказать, – он показал «улыбку», подняв края губ к верху.

– Олег. Ты можешь исправить ту херню, которую натворил в прыжке? – спросил меня капитан.

– Мне надо это обдумать. Полистать пару книжек. Дай мне время, и я все исправлю, – обещал я ему.

Лист Мебиуса, только пространственный… Надо представить это. Проклятое лишнее измерение! И столь желанное – понять время, или погрузиться в пространство... Никак не могу проломить эту стену. Кандалы на воображении. Сковывают сильнее, чем давление гормонов на совесть, примитивные физиологические реакции, стереотипы, навязанные микросоциумом. О какой свободе может идти речь, если сам разум мой скован и заключен в кандалы?

– Тогда мы летим в Космический город, – заявил капитан. – Это такое место, где всем на все плевать. Кроме денег, разумеется. Даже на понятия и традиции, – в каком-то смысле слова это место еще более странное и страшное чем Луна контрабандистов… там легко потеряться… И не трогай навикомп! – он обернулся ко мне, – я сам введу данные. Твой предыдущий успех, похоже, чрезмерно вскружил тебе голову.

– Возможно. Я и не собирался что-либо трогать – ответил я погруженный в мысли о произошедшем.

Мы вошли в гипер, не задерживаясь ни на одну лишнюю минуту в этой звездной системе. Я же удалился в свою «келью» - коль скоро я создаю проблемы то мне их и решать. Но не успел я погрузиться в формулы, как в мою штурманскую завалился Кейн. Его жилистые руки встряхнули меня.

– Ты совсем закис, у а нас головизор сигнал поймал! – попытался он растормошить меня.

– Не надо меня трогать, – раздраженно сказал я. Я не считал это веселым. – Во-первых. А во-вторых видишь вот это? – я обвел рукой свою каморку.

В ней прибавилось пара все время включенных голопроекторов. Повсюду были свалены стопки исписанной под самыми разными углами и направлениями листами фримси. Я наконец вмонтировал в пустое пространство сосуд с ТЭНом и пил горячий стимчай не выходя из штурманской. Я нашел неистощимые запасы этого порошка на борту и теперь гадал, как можно было давиться кафом.

– Вижу. Ты тут прочно обосновался. Еще чуть-чуть и принесешь сюда кровать. И будешь выходить только для того, чтобы отлить.

Он взял в руки одну из моих распечаток, исчерченную пометками и сделал ярче свет, чтобы хоть что-то разглядеть в приглушенном свете, которого мне вполне хватало.

– Ты это понимаешь? – он указал на строчки и выражения в тензорной форме.

– Теорию поля почти всю. Но общие основы, а тут такие дремучие частности, что, а… – я махнул рукой. – Не забивай голову.

– Без бутылки не разберешься?

– А с бутылкой и подавно. Сомневаюсь, что те, кто создавали эту теорию, были в подпитии.

– Ты такой весь из себя серьезный. Сколько тебе?

– Биологически семнадцать. Сколько точно я тебе не скажу, – ответил я полуправдиво, вооружившись формальной логикой. Хотя я презираю полуправду, как самую коварную форму лжи, но кто я такой, чтобы мешать людям обманывать самих себя? Да и раз начал сплетать паутину обмана – будь добр завершай узор.

– И где твои родители, – он сел рядом.

– Там же, где и все прошлое. Его уже же не существует.

– Сочувствую.

Он помолчал немного.

– Какие планы?

– Стать штурманом. Но это краткосрочно.

– А дальше? – он заулыбался, не сочтя мои столь важно озвученные сопляком намерения серьезными.

– Понять, разобраться.

– В чем?

– Много тайн есть в этом мире, – ответил я уклончиво.

– Приведи себя в порядок. Завтра мы прибываем в одно из самых необычных мест галактики.

– И что это за место? – спросил я.

– Ты серьезно? – удивился он моей неосведомленности. – Ты не слышал капитана, куда мы летим?

– Нет, меня занимали другие вопросы.

– Ты не слышал про Космический город[2]? – нахмурился Кейн.

– Никогда.

– Тогда открой Юридическую интерактивную базу и почитай. Лучше быть готовым ко всему. А то травмируешь свою психику без подготовки, – он уже собрался выходить из отсека, как оглянулся и окинул меня взглядом. – Хотя тебе могут прийти по вкусу тамошние порядки. Если ты не против доступных женщин, доступной выпивки и шмали. – затем добавил, – А также пидорасов, извращенцев, и цепных шавок корпораций. Но это идет как бонус.

– Должно быть занимательное место.

– Там странные законы, я так и не осилил их логики – она совершенно бесчеловечна. Даже для такого старого солдата, как я. – Кейн вышел.

Интересно, чем же примечательно это место?

Я, воспользовавшись советом Кейна, запустил озвученный справочник. Огромная база данных позволяла определить легальность любых поступков в любом месте. И где потом тебя могли искать за это нарушение – как далеко тянулись цепкие лапы местных законов. Иначе говоря, между кем и как заключены договора о выдаче преступников. Преступление – в космических просторах понятие растяжимое, а то и вовсе конечное.

Программа у нас была бесплатная и потому могла обновлять базы всего раз в месяц, хотя Травер делал это еще реже – только в тех местах, где нас и так фиксировали средства наблюдения. Платная ее версия делала это ежедневно, а премиумная вообще в реальном времени. А ведь за месяц много что может произойти, вплоть до государственного переворота. Но получать представление о законодательстве в любом месте Галактики она, тем не менее, помогала.

Действия норм и правил имеют свои координатные ограничения. Так, субстанция необходимая для питания одного вида может быть ядом, или наркотическим веществом для другого. Предметы и технологии, запрещенные к использованию в одних регионах, были легальны в других. Выходом из этого стала концепция территориальных законов.

Я мог ввести в программу список грузов на корабле и получить карту с указанием, где эти товары легальны, а где напротив – за их перевозку, извольте милсдарь, примерить столыпинский галстук. Или быть весело растерзанным дикими зверями на арене или же быть искусно умерщвленным другим, несомненно, цивилизованным и одобренным здешним обществом способом.

Вдобавок сама программа указывала, что она сама незаконна вот тут и тут. А вот здесь не существует копирайта – не все способны понять, как можно торговать копируемой информацией. Но зато там могут отрезать голову за прелюбодеяние. Это напротив – ясно и понятно. А вот здесь его тоже нет и прелюбодеяния тоже нет. Самого понятия не существует. Это Зелтрос. Разнообразие правил и законов поражало.

Наткнулся и на регион, где за то, что я человек меня положено распылять на атомы. Хорошо еще это за пределами Республики. Хотя и в ее границах дела обстояли не намного лучше.

Назвать Республику – республикой, после долгого изучения ее законов язык не поворачивался. Скорее это тесный экономический и военный союз, построенный на рациональных стремлениях к выгоде и безопасности, но не более того.

С рядом базовых экономических принципов, которые были удобными транспланетарным корпорациям. С точки зрения Республики экономический протекционизм, как и не уплата налогов преступление куда более серьезное, чем каннибализм или педофилия. Вступивший в Республику первым делом открывал для чужого капитала все двери и калитки, снимал все запоры и экономические преграды. Сильные экономики выигрывали, слабые, которых большинство – деградировали. Лучшие кадры утекали в «метрополию», а от промышленности лишь в редких случаях не оставалось одно нижнее основание. Поскольку конкурировать с гиперкорпорациями в производстве дроидов или медицинского оборудования, стоимость перевозки которого копейки – не представляется возможным. Новому члену Республики мог выпасть шанс стать чьим-то сборочным цехом, но такое случалось редко – полная роботизация производств также требовала незначительное число высококвалифицированных работников. Как следствие, узкая специализация настигла не только разумных, но и целые планеты и сектора.

Суперглобализация. Вернее даже гиперглобализация – с местными особенностями логистики.

Что касается законов, то над всем Республиканским законодательством главенствовал так называемый первый кодекс. Он оставался практически неизменным на протяжении многих тысяч лет, прошедших от основания Республики. Он запрещал рабство и дискриминацию (в разумных пределах дискриминация узаконена: к примеру, умственно отсталые не могут иметь политический голос), устанавливал базовые принципы подобно конституции. Но в отличие от нее, он был еще и сборником законов, уголовного и налогового права. Включая только базовые преступления, не включая преступления без потерпевших или преступления против таких призрачных материй, как какие-нибудь религиозные убеждения. Кроме того, он устанавливал принцип формирования судебной и законодательных ветвей власти Республики.

Но, разумеется, он был крайне скомкан и ограничен, будучи до пещерного уровня простым. Если ты совершеннолетний гражданин, полностью отвечающий за себя, то ты вправе делать абсолютно все, если это не касается других граждан и все, что производится, не противореча твоему желанию – законно. Иначе говоря, проституция, продажа любых психоактивных веществ или договорное рабство не противоречат первому кодексу. Если ты при этом заплатил налоги само-собой. Что в нем всегда охранялось как Гроб Господень - так это частная собственность и финансовые договора.

Чувства верующих и прочие иллюзорные вещи вообще не существовали в юридическом смысле, поскольку не было возможности задать для них строгие рамки. Особенно в том многообразии культур и видов, существующем в Галактике. Некоммерческих организаций не было по той же самой причине, как класса. Проводишь операции с деньгами или перераспределяешь ценности между разумными – плати маржу.

С другой стороны на частной территории или в здании храма – т.е частного клуба за неподобающее поведение могли и прирезать. Законно. Безо всяких «чувств» - вас предупреждали.

Тот же каннибализм рассматривался как присвоение чужого имущества или его порча. По рыночной цене мясца. Веселые законы.

Кодекс этот изначально создавался не для внутреннего употребления, а для торговых и иных контактов между разными цивилизациями и видами. Поэтому многие понятия, привычные для обычного законодательства в нем отсутствовали абсолютно. К примеру, аморальное поведение. Просто по тому, что единой морали для всех видов и культур не существовало. На своей частной территории вы можете подойти к какому-нибудь эксгибиционисту или другому возмутителю порядка и попросить его удалиться. И только если он вас не послушал, можете считать это нарушением. А если всем похуй, то это не нарушение. Действует так называемое понятие «личной» морали. Да и потом еще нужно это доказать… трудно все это.

Первый кодекс среди прочего устанавливал сроки наступления совершеннолетия для различных видов или ограничивал в правах трутневых особей инсектиктоидных видов. Или в нем указывалось, когда окуклившаяся личинка становится полноправным членом общества. Хотя кто угодно и в любое время мог подать на эмансипацию в установленном порядке.

С ростом Республики эти списки росли. Но обычно сенат прислушивался к самим экзотам.

Само собой, что вся она по таким законам жить не могла. Первый кодекс действовал на нейтральных территориях, космопортах и тому подобных местах.

В разных регионах Республики действовали совершенно различные законы. Даже конституции, единой к применению на ее территории не было – многие писали свои собственные, впрочем, не противоречащие Республиканской. Первый кодекс не заставлял соблюдать себя повсюду и не подменял конституцию Республики. Так, он отрицал принудительный труд, или такой же принудительный призыв в армию. Что в отдельных субъектах Республики было поставлено на широкую ногу. Тут я не до конца понимал иерархию законов.

Считать ли рабством крепостное право? А дискриминацией кастовую систему, или сословное расслоение? А это относительно мягкие случаи неравенства для некоторых жизненных форм. Возникла необходимость в создании локализованных законов. Их действия распространялись на территории планет, их атмосферную границу, пространства звездных систем или целых секторов. Часто их мера вмешательства в первый кодекс имела градации в зависимости от удаления от поверхности обитаемых планет. Поэтому любой закон был длиннее привычного для меня на Земле в десятки раз. Просто из-за перечисления его мест деятельности и его вариантов применения в зависимости от региона. Для юристов Далекой «контекст» – это хлеб их и масло.

Следующим по важности для граждан и главным для космолетчиков было судовое право. Оно регламентировало требования к оборудованию кораблей, ведению судового журнала. Взаимным маневрам, правилам судовождения и юридическому взаимодействию с флотом Республики, юстициарами и другими уже гражданскими судами. Верхнее судовое право по аналогии с первым кодексом действовало на территории всей Республики. Без ограничений. Также оно регулировало применение других законов, в том числе и локальных в сложных ситуациях. Пример: ваш корабль с грузом чистейшего рилла - спайса, добытым на Рилоте потерпел кораблекрушение и совершил вынужденную посадку на территории, к примеру, Альдераана. Вас арестуют за хранение гигантской партии веществ? Что удивительно нет, так, как вы не намеренно, по обстоятельствам непреодолимой силы изменили положение в пространстве и соответственно правовом поле.

Вторичное или нижнее судовое право устанавливалось подобно локализованным законам. Так одни системы требовали указания в техническом паспорте корабля отметки, что при производстве этой посудины не использовался рабский труд и материалы, добытые с нарушением неких других правил и экологических норм. Были и антипримеры: в Кореллианском секторе действовало только первичное судовое право на радость контрабандистам и торговцам со всех краев Галактики.

Также судовое право, будь оно верхнее или нижнее, устанавливало то, какое право действовало на борту корабля. Как граждане Республики мы должны были соблюдать только первый кодекс и верхнее судовое право. Иначе говоря, если у нас на борту спайс или протонные торпеды, то все законно. До вхождения в «территориальные воды» какого-нибудь региона Республики по имени «Чистоплюйск». Где местное судовое право переопределяет внутреннее право на корабле по своим стандартам. Как-то так.

Во время гиперпрыжка полномочия капитана корабля по верхнему судовому праву почти безграничны. В отсутствии связи и помощи «с земли» это понятно. Он тут первый после бога.

Из-за того, что гиперпрыжки совершались с остановками, такое право редко распространяли далеко от планет в глубь звездных систем, но были и те, кто пытался установить свои законы во всем секторе, буквально узаконивая блокаду и задержку неугодных транзитных судов. Вот такое государственное пиратство. Другое дело, что это чисто технически почти нереализуемо в силу огромных расстояний и объема свободных пространств.

Сложное взаимоотношение этих четырех групп права и формировало законодательные поля Республики. За ее пределами, мы были гражданами Республики и должны были соблюдать только судовое и верхнее право. Но если мы не будем задержаны то можно сделать вид, что мы не граждане Республики и сам факт наличия рядом военных судов Республики нас не нисколько колышет.

Без досмотра судна любые претензии беспочвенны.

Государства, имеющие свой собственный суверенитет, имели в своих пространствах свои собственные законы, но их судовое право часто было скалькировано с республиканского. Для удобства торговых отношений. Даже за пределами Республики часто не замечается, что ты ее покинул.

Пространства, на которые не заявляли прав никакие государства, назывались открытым космосом. А территории, на которые официально заявлялся суверенитет, но контроль над которыми никто обеспечить не мог Травер в шутку называл «Блядский космос» или «Территории государственной импотенции».

Что нужно было знать мне сейчас, так это то, что в секторе Аурил в одноименной системе Внешнего кольца в пустоте простирался Космический город. Огромная обитаемая станция на орбите Несписа-7, на которой действовал один только первый кодекс. И несколько местных законов не сильно задевавших его жителей. И именно туда направлялась Счастливая шлюха.

Станция, да какая это станция, это целая цитадель, выстроенная в пустоте! Ее из иллюминатора за четыреста тысяч километров видно. На долгие сотни километров раскинулись секции частью жестко или не очень связанные, частью просто расположенные рядом. Жилые, энергетические и промышленные. Рост, постепенно шедший тысячи лет, ограничивали лишь стоимость аренды объемов и общая дороговизна большинства достаточно дешевых в иных местах товаров и услуг. Жизнь в замкнутом пространстве космической станции - дорогое «удовольствие». Но островок экономической свободы привлекал многих.

Чего-чего, а времени на то, чтобы его рассмотреть у меня было в достатке. Скорость сближения была, разумеется, ограничена. Вспоминая, что стало с пиратами, я понимал почему. Растянувшийся во все стороны кристалл межзвездного обитаемого льда медленно приближался. Лишь присмотревшись, можно было заметить что, размеры станции все-таки растут – стремительно, прямо, как рост бамбука. Отчасти не из-за нашей скорости, но по причине ее колоссальных размеров. В космической пустоте не было никаких ориентиров, помогающих определить расстояние, но, несмотря на уже занявшую половину иллюминатора станцию, в действительности она была еще далеко. Местное чудо света, как-никак.

Чем ближе становилась станция, тем больше деталей можно было рассмотреть на гранях огромного рукотворного кристалла. Они были покрыты рытвинами и выступами, выростами и башнями, к ней, как пиявки присосались многочисленные корабли. Космический город напоминал изломанную снежинку, состоящую из связанных и нет блоков, на полированных гранях которых играли блики далекого светила. Я заметил яркую точку, проносившуюся в нескольких километрах от нас, - другой корабль спешил по своим делам. Смотреть на ионный двигатель, работающий на полной мощности и двигающий многотонный корабль без защиты почти невозможно – настолько нестерпимо ярок свет двигателей.

Сбросив скорость до черепашьей, мы продрейфовали к стыковочному узлу. Оплачивать объемный и просторный док, для нас, итак поиздержавшихся на ремонте слишком накладно. Менять или чинить поврежденный двигатель капитан решил позже, когда вся резьба на корабле вновь станет правозаходной. Повезло, что корабль вообще получилось состыковать – хорошо хоть шлюзы были более чем универсальными.

Выбравшись из корабля и пройдя через стыковочный коридор, мы попали в полностью автоматизированную зону приема гостей. Стены ее были обильно усеяны голограммами и экранами с весьма наглядными предупреждениями о местных правилах и обычаях. Немногих, но оттого очень важных. Через несколько минут, всматриваясь в отраженные громадным зеркалом строки, я даже приноровился читать их – переворачивая мысленно картинку, хватая несчастные буквы за шкирку и ставя перевернутые, подвешенные за ноги слова и строчки обратно на твердую землю. Где с ними – в моем воображении уже можно было вести дело.

Оплатив «парковку» и получив, вернее пропустив мимо ушей инструктаж, мы довольные прошли в досмотровую зону. Самое главное испытание было пройдено – наши цифровые деньги продолжали работать, хотя прохладные металлические пластины и приходилось просовывать в зеркально отображенные ящики. Но деньги – они и в перевернутом мире остались деньгами.

Затем мы прошли мимо нескольких сканеров, установленных как скрыто, так и открыто. Целью их установки, а также работы неулыбчивых секьюрити было не допустить проноса взрывчатых и отравляющих веществ неизбирательного действия, а пуще того – ядерных взрывных устройств – здесь их детектировали на раз. Таможни же, как таковой, не было. Слитки в контейнерах мы пронесли свободно, как мусор – они не могли никому навредить.

Мечи и бластеры – трудно использовать анонимно или дистанционно, поэтому они никого не интересовали, хотя повторитель бы мы сюда не пронесли. На обычное оружие охрана тоже никак не реагировала. Право на самозащиту рассматривалось как естественное. Да и что считать оружием? Многие формы жизни сами себе оружие. Многие импланты можно рассматривать как оружие. Даже защитные средства, в какой-то мере можно рассматривать как оружие. Поэтому, не имея строгих критериев, никто и не запаривался с запретом на его ношение. На «улицах», я уточню.

Проносясь по вакуумным трубам в вагонах по секторам Города, мы добрались до Биржи металлов. В ней, не задавая лишних вопросов, нас обслужил салластанец с оттопыренными ушами и обвислыми складчатыми щеками. Кожа его имела явно нездоровый вид – но то по людским стандартам. Тот ещё уродец. Взвесив все слитки на разных весах, просканировав и просветив их в десятке приборов, он озвучил нам их стоимость.

Почти три миллиона кредитов. С учетом двадцатипроцентного НДС на жернова Республики. Из них мои - почти четыреста пятьдесят тысяч. Поскольку награды меня удачно лишили за доставленный совсем не по назначению кортозис, то я с того ничего и не потерял.

Но за такой груз платины цена все равно смешная. Почти полтонны – и такие гроши. Не зря удивлялся Кейн, почему мы не взяли оплату рабами – они куда более ценный товар. Но капитан был непреклонен – рабами он сам никогда не торговал.

Если бы не издержки, то я бы уже был миллионером, но я был к этому близок. Взнос в фонд ремонта судна был неприятно высоким. Но это было честно – мы делили все доходы и расходы вместе, а не получали у Травера зарплату. Один Кейн завистливо смотрел на нас, высчитывавших, на чей счет, сколько должно прийти денег. Ему с этого дела не светило ни одного кредита. Но отработать свой долг в сто пятьдесят тысяч такими темпами он мог очень быстро. Как и умереть тоже, впрочем. Как и все мы.

– Нам нужно найти кантину, – сказал Травер, – отпраздновать такое дело.

– Может вернуться на корабль? – спросил я его. – Сделаем разворот…

– Надоело киснуть на борту, – ответил он раздраженно, – нужно разрядиться.

– А мне не на что развлекаться, – красноречиво похлопал по карманам Кейн. – У меня даже паспорта нет.

– Наличностью могу и поделиться. У меня ее целая коробка. Я так и не удосужился до сих пор ее пересчитать,– сказал я, пошарив в карманах в поисках нескольких карточек с цифровым налом. Вся разница с банковской картой в ненужности посторонних устройств для передачи средств, но эти карточки были даже удобнее резаной бумаги. Время доказало мне это.

Я провел-таки в кантине Апатроса три массовых сеанса терапии против порочной лудомании. Смог все-таки обойтись без официальной регистрации и обойти возрастную планку. Мне покорилась рулетка и еще одна необычная игра в кости, но не сердца участников лечебных сеансов. После того я не высовывал нос из корабля – мне нравится его прямизна и отсутствие переломов.

– Потом сочтемся, – кивнул он.

Народ, встреченный по пути, можно было при желании разделить на две основных группы – одни были одеты, словно разгуливали по своей собственной квартире – по-домашнему, в легкой открытой обуви. Местные. В другую многочисленную группу входили гости Города. В комбинезонах, летной форме, удобных корабельных шмотках, а то и в самых причудливых и невероятных одеяниях, или же в утилитарной броне. Но объединяло их одно – все они были при оружии. Выйти без меча на улицу – хуже, чем выйти без штанов Мы плавно обтекали друг друга, растекаясь вдоль стенок – соблюдая неписанную дистанцию. Здесь в отличие от множества иных мест имели понимание об этикете холодного оружия.

По виду части экзотов было трудно судить – откуда они. Но все они прибыли для того, чтобы что-то купить, продать или получить некие дорогие и сложные услуги, вроде медицинских и нейропротезирования. Разнообразие языков, существ и красок напоминало о вавилонском столпотворении. То, как известно, ничем дельным не закончилось, так и это не смотря на то, что длилось уже не первый век, никакого результата пока не давало. Вечное цветение не дает плодов – лишь неизбежно появляются новые цветы и облекают себя в яркие краски – прежде чем завянуть и быть выброшенными в корзину.

Я вдохнул воздух полной грудью. Нос мой, и без того чуткий, уловил целый коктейль запахов странных и отчасти мерзких. Он преследовал меня с самого корабля, но лишь сейчас я принюхался, пытаясь разобрать, чем же именно так несло. Острый нюх – отчасти проклятие, так часто встречающиеся и раздражающие запахи зачастую сводили меня с ума. Возможно, все дело было в Силе и мне это только казалось, но результат был неизменен.

– Что-то тебе не нравится? Или зубы болят? – спросил меня Травер при входе в злачное заведение. Бар, бордель, клуб, и много еще чего под одной вывеской: «инεиж wоɓ»… «Дом жизни» Большие и яркие пиктограммы у входа говорили о том, что нам придется сдать при входе оружие, нам нельзя проносить свои вещества и продукты питания. Кроме того нельзя брать с собой домашних животных и включенные камеры. Дроиды и носители цифровых оптических киберимплантов не допускаются.

Хорошо хоть, что не: «Проституткам, актерам и грязным торговцам вход воспрещен»

– Музыка, – я вымученно улыбнулся. Она и вправду была не намного легче переносима, чем зубная боль.

– Обычная, как и везде. Что-то не так?

– Как раз так. Именно самая обычная, – от клоунской натянутой улыбки самому стало неприятно.

– Мы не можем разбредаться, – сказал Кейн. – это небезопасно.

– Еще несколько заходов в места с таким музыкальным репертуаром и я буду настаивать на увеличении доли. И она неправильная… не слышите? Что-то не так с ритмом.

– Ты так многого хочешь, – сказал неодобрительно Кейн. – Будь проще.

– Лучше я буду хотеть многого, чем строить приземленные планы. Так никуда и не доберешься.

Кейна за неимением у него документов просканировали так, что нашли бы и проглоченную жвачку в желудке. Мы же просто провели паспортами на проходной. Фэйсконтроль пропустил нас, не выходя из своей будки. Все равно со всех сторон нас осматривали и изучали. Почти пристальный взгляд из камер напрягал. Я ощущал каждую из них, как нацеленный в меня ствол автомата.

Пещерный человек во мне был очень недоволен тем, что за мной следят. Всякий пристальный взгляд он рассматривал, как угрозу. Человек современный, лицемерный – сиречь дипломатический, решил смириться с тем, что это разумная плата за безопасность внутри заведения. К тому же я помню, чем это закончилось на Корусанте. И потому лучше расслабиться. Как там, у сертифицированных носителей световых мечей? Нет эмоций – есть покой.

Я оглянулся по сторонам, отмечая несколько прекрасных созданий, апсар, танцующих в свете ламп. По ним не было понятно – то ли они полностью обнажены, одеты ли в практически прозрачные одежды. Или же их тела покрыты цветными светящимися татуировками. То ли все это вместе.

Добравшись до барной стойки, я встретился взглядом с мужчиной в черном, щегольском костюме. Воротник стойкой и повязанная на шее лента, на вроде бабочки, или галстука. На груди серебристой змейкой свернулась цепочка аминокислот – стилизованный знак какой-то корпорации, а под ней была подпись: «иʞинɐхǝwоиƍ и иʞиɯǝнǝɹ ʁиdɯɔʎɓни» . Левозакрученная ДНК – отметил я между делом. В его бокале плескалось некрепкое вино – он ценил свой рассудок. Понял я это только потому, что заказал тоже самое. Хотя на вкус оно и оказалось редкой дрянью.

Он всмотрелся в мои глаза и на лице его отобразился нездоровый интерес. Затем, ни кому не обращаясь, он начал бубнить под нос какие-то медицинские термины, мне показалось, что названия белков.

– Извините, молодой человек, а где вы приобрели такие глаза? – затем удивил он меня бестактным вопросом. Словно бы это была некая модная рубашка.

– Да всегда были такие – недоуменно сказал я.

– Но кто то-же вам их сделал такими, верно? – сказал он, примирительно улыбаясь.

– Возможно. Но полагаю тому виной естественный отбор.

– Уж извини, но это неестественный отбор, – вновь улыбнулся он – Люди лишены возможности хорошо видеть в темноте. И не просто так. Но у вас явно не только ночное зрение, уж извините, но я просканировал вашу сетчатку. Первый раз такое вижу.

– А с чего ты взял, что я человек? – я показал то, что должно впечатлить любого дантиста. И что обычно скрывал от любопытных взглядов – все восемь моих клыков.

– Не так уж и важно, к какой из ветвей человечества ты относишься, – отмахнулся он. – Ни у кого из них нет такого зрения, как у тебя. Цвет, глубина, светимость… И я, как специалист, отвечающий за зрение, очень этим заинтересован. У тебя там не просто люциферин или гуанин, – глубокомысленно сказал он, заглядывая мне в глаза. С явно нездоровым интересом.

– Чего? Это, надеюсь, не заразно?

– Не, что ты, – он рассмеялся, – это такой фермент на внутренней поверхности твоих глазных яблок. Как у фелинкса. От того они у тебя в темноте и светятся. Но у тебя не только он.

– Я понял. Нет, у меня всегда так было.

– Это-то мне и интересно. Ты не поверишь, как сложно вмешиваться в строение человека. Такая сложная система. И сделать такие глаза у моих коллег пока не выходит, – с сожалением сказал он. – И если бы кто-то смог, то, несомненно, раструбил бы повсюду о своем успехе. На этом можно неплохо подняться, ты же понимаешь меня?

– Не совсем. Я нездешний, возможно я что-то не знаю?

– Скажи прямо, твой контракт препятствует тому, чтобы ты раскрыл твоего первичного генетического корректора, – он сделал вид, что ему надоело мое притворство

– Нет никакого контракта. Я никому ничего не должен кроме самого себя.

– Тогда какие биомеханики сотворили это? – не отставал он. – Возможно, поработали вторичники? Это куда более простое занятие, не то, что моя работа.

– Я таким родился, – несколько исказил я правду.

– Твоя уклончивость весьма впечатляюща. Значит, ты был выращен в естественной человеческой матке. Только-то и всего. Но какой мастер собирал твой генотип?

– Это наследственное, – сказал я и понял, что ляпнул это зря. По его взбесившемуся эмоциональному фону можно было сказать, что теперь он от меня не отстанет.

– Проблемы? – подошел Кейн. Перед выходом из корабля он начисто выбрился, и на свет проступили жесткие и угловатые черты лица, смягченные ранее слоем щетины. Он умел выглядеть опасно.

– Никаких, – сказал я ему. – У нас почти научный диспут.

– Я смотрю за вами, – сказал он и ушел.

– Весьма впечатляющий образец, – сказал, смотря ему вслед генетик.

– Интересный подход к людям, – заметил я.

– Профессиональное, знаете ли. Видите вон ту самочку?

Я посмотрев в ту сторону в которую он указывал. Симпатичная девчонка в мини вертела задницей перед каким-то мужиком. Судя по всему набивала ей цену.

– Ага, – кивнул я.

– Что можешь о ней сказать?

– Симпатичная, хотя не в моем вкусе. Пердак слишком велик.

– Точное описание, – я заставил его улыбнуться. – Я могу написать тебе, какой баланс гормонов и какие активные аллели отвечают за ее пятую точку. Хотя это и не мой профиль. Более того, какой-то генетик их так и собирал.

– То есть можно сконструировать человека? – немного удивился я.

– Скорее собрать его из тех частей, что есть в распоряжении генетика.

– А она?

– Несомненно, сконструирована, как ты выразился. У нас целый отдел специализируется на девочках для удовольствия.

– Это законно? – я озвучил первую мысль, пришедшую в голову.

– В этом городе да. Обычно правительства запрещают все, что можно, связанное с нашей работой, – удрученно сказал он.

– Не удивлен, – злорадно оскалился я.

– Жил в консервативных регионах? Вижу, что да. В таких обычно только физлица могут заказывать у нас детей. И то, связанные административно-репродуктивным договором и зачастую только из своего генного материала. И их еще заставляют зачастую рожать лично. Вот это варварство, – он высокомерно рассмеялся.

– Каким-каким договором?

– Ох. Ты точно из мест удаленных от этого замечательного города. Я теперь чувствую себя просто обязанным просветить тебя во всех вопросах относительно генной инженерии. Это мой долг. Как сотрудника ИБГ, и как человека заинтересованного, – тип, будучи в легком подпитии был не прочь поболтать. Я же был готов его выслушать.

– Я рад, что кто-то хочет за это взяться. Я и так недавно узнал о существовании Республики. Так что прошу не ставить мне в вину мое непонимание.

– Я и не думал. А насчет договора. Это, выражаясь языком первого кодекса, брак. Точнее традиционный брак – это одна из многих форм этого документика. Жить по кодексу хорошо тем, что никто не навязывает сверху, как нам всем взаимодействовать с противоположенным или нет полом. Или с несколькими, хе-хе противоположного пола гражданами.

– Оценил, – охарактеризовал я свое отношение.

– Знаешь же историю этого кодекса, да?

– Нет. Не успел еще прочитать. Что-то уходящее корнями в глубокую древность.

– Когда его создавали, никому и в голову не пришла мысль, что по нему кто-то будет жить. Он вообще для межгосударственных взаимоотношений придуман. Разумеется, государства не вступают в половые отношения! Но оказалась, что любое взаимодействие между физическими или юридическими лицами можно представить как договор. Всего несколько начальных правил игры. Чем меньше – тем надежнее система. И законы в таком случае в несуразно огромных количествах не нужны. Просто достаточно сказать, вы подписали, да? Будьте добры исполнять.

– Очень удобная система, – то, что она могла включать кабальные договоры и, по сути, рабство не делало ее, на мой взгляд, автоматически безобразной, – а эти девочки для удовольствий обязаны заниматься проституцией?

– Нет, они, безусловно, не обязаны подписывать ни с кем контракт. Никто их не вынуждает – они же свободные разумные. Они не могут никому принадлежать, корпорация, вырастившая их, является для них только опекуном.

– И как часто это бывает?

– Никогда, – он рассмеялся. – У этих самок двухзначный коэффициент интеллекта, а все, что они умеют это ублажать самцов. И очень качественно кстати. Рекомендую, как производитель. Они успешно компенсируют свой интеллектуальный уровень социальными навыками и природными данными. Им предлагают крайне заманчивый контракт с расширенной медицинской страховкой, формированием пенсионных накоплений и прочее. Они никогда не отказываются.

Действительно, генетика - продажная девка империализма, - решил я.

– В некотором смысле их лишили выбора с самого начала, – заметил я неодобрительно.

– Ни у кого из нас нет полного выбора, чем заняться. Я вот родился мужчиной, и у меня нет возможности заниматься многими делами, вроде проституции. Хотя если подумать… нет, это не по мне. – он улыбнулся. – И я благодарен моим родителям, за то, что они провели глубокую генную коррекцию, когда делали меня. Даже знаю, что собирали меня из очень богатой выборки. Поэтому можешь считать, что у меня более двух генетических родителей. И поэтому у меня все в порядке с головой, я не являюсь носителем наследственных заболеваний или не склонен к раннему облысению или полноте. И родители мои работали на ИБГ, - он гордо поправил значок, – поэтому я имел преференции при трудоустройстве. Был ли у меня выбор?

– Несомненно, был. У тебя же не двухзначный коэффициент интеллекта, – фыркнул я.

– Да, конечно. Но представь себе проститутку, которая умнее тебя?

– Я совсем не прочь вступить в связь с такой женщиной, но проститутку… Ты прав, деньги им платят не за работу головой, хотя...

– Многие считают это аморальным, – сказал, соглашаясь со мной генетик. – А я считаю вполне справедливым. Мы, генетики-практики, окружаем себя и весь мир красотой и любовью. Спрос создает предложение, его удовлетворяют. Более того, при этом все счастливы.

– А феминистки? Уж они-то точно не будут счастливы такой практикой, – вспомнил я и о тех, кто безуспешно борется с половым отбором, как Дон Кихот с ветряными мельницами. Потому что даже достигнув успехов на поле мемов гены им так просто не перекроить. Лицо же моего визави скривилось, словно он хлебнул лимонного сока.

– Всегда есть девианты, но их девиации безынтересны всем до тех пор, пока они не пытаются перекроить под них весь прочий мир. Бывает, гибкая структура нашего сознания гнется под действием их пиар-акций, или, чуя выгоду даже сама приспосабливается к тому, что ранее было отклонениями. Мода…Все это понятно.

Эти же, феминистки пытаются изменить мир, причем уже так долго, что боюсь, у них нет никаких шансов. Кроме как заняться почкованием. И мы готовы предложить им такие услуги, за деньги, разумеется, – загоготал мой собеседник. – Они пытаются побороть настолько фундаментальные зависимости и законы мира, что это даже не смешно. Одновременно хотят занять чье-то место и вместе с тем не желают обретать тех свойств, благодаря которым эти места как раз и занимаются.

– Отчасти с этим я согласен, – кивнул я. – В целом на уровне закономерностей все так, но я лично не отрицаю того, что сам принадлежу в некотором смысле к привилегированному классу. И потому отношусь к этому спокойно. Но никогда не осуждаю и тех, кто пытается что-то изменить.

– Но ведь привилегированный он не просто так? – уцепился за слово мой собеседник. – И привилегии не всегда приятные. И не каждому они нужны и не каждый готов за них платить назначенную цену, но я думаю, что это тема скучная. Пусть о проблемах галдят те, для кого они таковыми и являются.

– А как же комиссия по генетике и воспроизводству? Насколько я помню, есть в Республике такая структура, – вспомнил я о сторонниках запретительных мер. – Они в отличие от многих имеют вполне реальные рычаги для давления на вас.

– Она нас сильно ограничивает, – с сожалением сказал генетик. – В первую очередь тем, что следит за естественностью наших образцов.

– Что они под этим понимают? Уж очень это слово расплывчатое. «Естественность».

– Принятие их в обществе, и самое важное возможность иметь здоровое потомство без нашего вмешательства.

– По-моему эта мера может иметь смысл. Особенно военный. Всегда стоит подумать о запасных путях. Сжечь за собой мосты всегда успеется.

– Не все с вами согласятся, – прищурился мой собеседник. – Многие считают, что дальнейшая эволюция должна быть рукотворной и это позволит нам достичь небывалых высот в развитии, умственных и творческих возможностях талантах. А эти традиции сковывают нас, сдерживая развитие прикладной генетики, как науки и вообще биологического вида как такового.

– Ты меня почти убедил. Но только почти. Продолжай, – заинтересовался я.

– Это могло бы существенно поднять среднюю продолжительность жизни в первую очередь. От наших средних ста пятидесяти до, скажем, трехсот для начала. Хотя есть загвоздка - нейроны те еще скряги. Не любят делиться.

– А это дорого? Все эти действия? – спросил я, раздумывая, всем ли перепадет от таких достижений.

– Глубокая генная коррекция около миллиона кредитов. Но это вторичное вмешательство – оно всегда дороже. Выращивание в искусственной матке всего девяносто тысяч кредитов. Для оптовиков скидки. Это очень просто, на конвейер поставлено. Любой медик скажет, что это более полезно для плода, чем развитие в утробе несчастной женщины подверженной стрессам, неправильно при этом питающейся, или имеющей при этом не всегда удачный и оптимальный гормональный баланс. Да и риск внутриутробных патологий существует. Здесь же он исключен.

– Спорим, есть те, кто считают, что эти исследования куплены, а плоду нужна забота и материнская любовь? – ухмыльнулся я, допив кислятины из бокала, и попросил налить бармена простого раствора спирта с водой.

– Заведомо проигрышное пари. – всплеснул руками мой собеседник. – Хватает этих непросвещенных граждан, которые не понимают, что эмоции это в первую очередь химия. Даже тут искусственная матка лучше человеческой. «Натуральное – это лучшее!» Только идиоты в это верят. – покачал он головой

– Ага, природа это тот еще идеал, – поддакнул я.

– Если все должно происходить, как в природе, то пусть и рожают вообще без медицинской помощи. А окситоцин можно и в таблетках скушать. Впрочем, людям всегда нужно что-то сакральное - но когда его лепят из того, что прекрасно изучено и давно препарировано скальпелем науки, это выглядит забавно, – вино совсем развязало генетику язык.

– Все свое существование, как разумный вид, расширяем свои возможности за счет науки и инструментов. И давно уже не охотимся на крупных животных, или не взрыхляем землю мотыгой, чтобы добыть хлеб насущный, – растекся я мысью по древу, – И если можно создать инструменты для иных целей, то почему бы и нет? – не стал я спорить с очевидным. – Я тут подумал и пришел к выводу, что если вам развязать руки, то правящие и привилегированные классы и низы вашими стараниями превратятся в два разных биологических вида. Это как, людей не пугает?

– Я и так, между нами говоря, считаю, что они уже давно если не два разных вида, то две различных популяции точно. Но да, делайте, что хотите, но пусть плоды ваших усилий не сильно отличаются от рядовых граждан! Вот что нам все время говорят, – сказал он раздраженно. – И ведь там, на верху, сидят такие же кретины с такими же навязанными своим же обществом стереотипами. Причем чем выше, тем все сильнее они отражают общественные заблуждения. Увы – власть требует хороших коммуникативных навыков, а они в свою очередь делают их носителя уязвимыми к культурному маразму.

Я с ним не был согласен – особенно по поводу естественности. Это было вполне обоснованное требование. Но я не работал в его отделе и не мог судить насколько это им мешает. Судя по тому. как его это злило – мешало сильно.

– Сюда не заявляются, время от времени религиозные террористы? С помощью божественных детонаций бороться со скверной? – вспомнил я и о братьях наших меньших.

Он заливисто рассмеялся. Я смеялся вместе с ним до тех пор, пока не заболели ребра.

– Бывает, и заявляются, – хмыкнул он. – И протестующие тоже прибывают. Хотя, что мешает протестовать им у себя дома? Где они и устанавливают правила такие, какие им нравятся. Нет! Они грузятся на пассажирские лайнеры и устраивают беспорядки тут! Их лупцуют дубинками и выгоняют отсюда, конечно. Жаль, что не в открытый космос.

– Но у себя же они имеют другие, более строгие законы?

– Конечно. Более отсталые законы, точнее. Просто это те нищеброды, которым не по карману оплатить услуги здешних генных инженеров, и которые возмущены тем, что люди обеспеченные летают сюда по своим делам. В отличие от них, – сказал злорадно генетик.

– А если они запретят летать сюда? – продолжил я привычную для известных реалий цепочку.

– Как?! – воскликнул он, всплеснув руками. – Можно сколько угодно запрещать въезд, но выезд нет, это же Республика, в конце концов.

Он заказал еще вина, какой-то очень дорогой марки. Из тех, которые были выращены из настоящих плодов, а не являлись смесью химических соединений, идеально имитировавших напиток естественного происхождения. Хотя на вкус и цвет разницы не заметит ни один сомелье, настолько хороши химики далекой, разница была в цене. И ощутима. Я же, принюхавшись, продолжил пить чистый спиртовой раствор – я начал догадываться в чем дело. Да и будь с моей биохимией сейчас все в порядке, я бы не стал покупать такие статусные вещи. Мой визави, конечно, весь такой прорывной, но все равно в мейнстриме. Только другом.

– Интересно экономика Республики работает, – сказал я, сменив тему.

– И что в ней такого интересного»?– спросил он.

– Доля сферы услуг. Причем далеко не самых нужных и важных. Она каким-то образом доходит до девяноста пяти процентов.

– Один промышленник или высокопоставленный инженер может производить так много продукции, что ему хватит на сто жизней вперед. Крайне высокопроизводительные технологии, знаешь ли. И что ему с этим делать? Правильно, продать тысячам потребителей. Так он получит огромный доход. Расходы его, в первую очередь, это налоги и акцизы. Огромные. Оплатив их, ту прибыль, что у него осталась, он тащит в бар. Пьет супердорогой виски и кушает языки рикрита в соусе из Десевро… Потом трахает элитную проститутку, выращенную в нашей корпорации с идеальными пропорциями и горячую, как вулкан. Делая это на диване из натуральной кожи, само собой. В итоге все его доходы спускаются на ступень потребления ниже. С известной долей, которую отчисляют государствам на каждом этапе. Так-то, все сливки снимают владельцы компаний и менеджеры верхнего звена. Но суть та же.

– А если он женат? – оборвал я его.

– Тем более! – воскликнул мой собеседник, – его жена найдет, куда потратить все его деньги. Не знаешь, куда их деть – заведи жену или любовницу!

– Или заключить договор, которые определяет твои отношения, как тебе угодно, – предложил я. – И что дальше?

– Те, кто его обслужил, идут тратить их аналогичным образом. Создавая условия для выплаты налогов. Вот и набегает такой процент сферы услуг. Все элементарно, парень.

– А те, кто не пристроились к этой пирамиде. Точно! Пособики, вот туда и идут эти огромные налоги. Да?

– Еще на копов и Флот. И для работы правительства. Чтобы крутились его шестерни их надо обильно поливать смазкой из кредитов. И надо же еще преодолевать трение, зовущееся коррупцией?

– И в итоге все крутится вокруг удовлетворения половых потребностей и потакания желудку, – сказал я разочарованно. Впрочем, я давно разочаровался в человечестве.

– Есть еще салоны красоты, театр, кино, туризм – начал перечислять генетик. – Высокоинтеллектуальные способы потратить деньги, если тебя не устраивают куда более простые. Но окунуться сюда тоже бывает интересно.

А ведь он именно генетик. Не биомеханик, биомеханика – искусство вмешательства в работу и долгосрочное изменение биологической структуры уже сформированных живых организмов. То, что он назвал вторичным вмешательством. Генная коррекция групп и наборов клеток, перестройка отдельных органов. - немного другой бизнес. Достаточно элитарный даже по сравнению с их работой. По мне так вкладывать деньги в себя, - биомеханику и киберпротезирование интереснее, чем строить трехэтажные особняки. Хотя мне до сих пор было непонятно, как можно встраивать различные предметы искусственного происхождения в свое тело. Но это было не интеллектуальное неприятие, а скорее дело привычки.

– Так вращается маховик экономики. Безудержное потребление, как двигатель, – сказал я поморщившись.

– Восславь его. Без него бы экономика зачахла. Все бы сидели у себя на планетах и медитировали. Слава же чревоугодию и безудержному сношению! – громко провозгласил он тост и поднял бокал. Я, разумеется, поддержал его.

– Возвращаясь к твоим глазам, если ты еще не забыл. Не думаешь же ты, что я о них забыл?

– Я помню, – кивнул я.

– Это точно не продукт биомеханики? – задал он вопрос.

– Нет.

– И это наследуется, да?

– Да, – я решил не знакомить его с особенностями моего появления в этом мире.

– Знаешь ты или нет, но человеческий генотип – это та еще куча мусора, стихийная помойка, щедро наваленная рукой естественного отбора. Причем бросалось туда только то, что было под рукой, поскольку матушка-природа имеет привычку шарить вслепую. И если кажется, что в этой куче что-то может лежать на самой поверхности – вроде устройства зрения, то это большое заблуждением. В действительности цепочки эти могут лежать в самом основании, и просто так их не поменяешь – стоит их выдернуть и заменить на что другое, как зашевелится вся куча. И последствия этого «шевеления» будут непредсказуемыми - куча может разом взять и обрушиться. Знаешь, как связан характер человека и цвет его глаз? Длина мизинца и склонность ко лжи? Мы знаем - но не всегда понимаем почему. Однако же то, что в этой куче все сцеплено со всем - факт.

Одно дело поменять что-то в уже слежавшейся куче – то есть в уже сформированном организме. Там это делать легко и просто. Но когда задача состоит в том, чтобы заложить некие необычные свойства до того, как он начнет своё развитие, все становится на порядки сложнее. Намерено заложить в генотип изменения с целью получить в ходе онтогенеза заведомо спрогнозированный и ожидаемый фенотип, выражаясь яснее. Наши возможности в этом ограниченны – моделирование ущербно, а последствия экспериментов непредсказуемы. Потому я и говорю, что работаем мы с известными и проверенными схемами. Но не потому, что такие тупые – наши методики жестко ограничены.

Тут я вспоминаю арканианцев и их гениальные достижения в генетике – они не просто тасовали известный набор генов, а творили, как настоящие художники. Путем проб и ошибок. Правда, только до того печального для науки момента, когда их познакомили с таким словосочетанием, как «научная этика». Теперь они вынужденно работают также как все и мы – копаются в известном наборе.

– Печально это, – сказал я. – Для вас.

– И потому ты должен понимать, почему я так обрадовался, когда увидел, что базовый набор можно расширить. Конечно, желательна целая популяция с уникальным набором мутаций, чтобы понять, как их можно безопасно использовать. Безопасно… Нет, все таки я отчасти понимаю арканианцев с их пониманием безопасности. Безопасности только для самого генетика!

– И этот новый элемент базового набора это я? – спросил я его. Мне такая роль не импонировала.

– Точно. Ты целый кладезь генетической информации, – он потер руки друг об друга в предвкушении. – Тебя можно изучать всю жизнь, и ты не будешь иметь нехватки в кредитах очень и очень долго. Если ты просто захочешь заработать миллион-другой кредитов, то зайди в нашу контору и сдай генный материал, – он дал мне визитку. – Ты, конечно, можешь обратиться к нашим конкурентам, но я гарантирую, что у нас тебе дадут больше.

Он, должно быть, уже представлял, какую премию ему дадут в таком случае. Я в свою очередь, позволил витать ему в его грезах, не сообщая своего мнения о таком способе заработка.

– Я подумаю над этим, – не стал я его разочаровывать.

На визитке было написано: «генный инженер первой категории Клай Хорен».

– Заходи в любое время, – добродушно проводил он меня.

Я еще раз присмотрелся с местной фауне. Забавно, что создание синтетических проституток – репликантов, говоря иначе дроидов, внешне не отличимых от человека, запрещено, а выращивать людей для этих целей считается более этичным. Уточнив, сколько мы еще здесь пробудем, я пошел искать этих пробирочных легкодоступных красавиц.

Нашел я их вверху и, облегчив кошелек на пару тысяч кредитов, оценил качество работы коллег Пигмалиона на отлично. Едва найдя силы спуститься вниз, я направился в зал игровых автоматов.

На первом этаже стояли игровые автоматы и автоматы по продаже различных напитков и веществ.

Там я отбил затраты на паре одноруких бандитов одновременно. Пусть они и исключают саму вероятность выиграть, но почему бы не хакнуть систему? Травер, подойдя, взял меня за плечо и сказал проникновенно:

– Не будем более испытывать удачу и прекратим шпилить, лады? Снимай свои кредиты в кассе и пошли. А то тебя скоро перестанут пускать в любое заведение Галактики, где играют.

– Я возвращаю баланс в этот мир. Если эти автоматы вернут хотя бы часть заключенного, то мы утонем в фишках.

– Но выбить подряд три ягодки, это не очень разумно, ага?

– Ладно, буду в будущем для разнообразия проигрывать, – сдался я.

– И не выигрывай у автоматов в будущем. Это слишком нагло. Лучше сорви банк в саббак. Это воспринимается намного проще. В следующий раз я оттаскаю тебя за уши, если ты направишься в зал с автоматами, понял?!

– Понял, – воспитывать он меня будет!

– Что этот хлыщ хотел от тебя? – спросил Кейн, когда я блаженно вернулся за столик – рекламировал услуги своей корпорации?

Он тоже прогулялся наверх – в залы блаженства, где задержался очень надолго – судя по всему в шахте ему было не до физических проявлений любви. Причем так эти «залы» и были обозначены на пожарной эвакуационной схеме. Моя слабость – не могу пройти мимо таких штук, не найдя пару-тройку нарушений. Не встречал в жизни еще ни одного здания, где бы их не было. Благо тут она цифровая и ее можно открыть на планшете.

– Предложил миллион кредитов за генный материал, – ляпнул я, не подумав. Однако генетик был прав – девчонки действительно были горячими, как вулкан. И явно получали специальное образование. И потому я все еще не мог сосредоточиться.

– Бля. Ну почему так везет не мне? – сказал Кейн. – пару раз подрочить, сдать кровь и получить за это миллион. Спорим, что тебя при этом обслужит одна из этих их выведенных в пробирке кукол?

– У меня плохие новости, Кейн. – сказал я осторожно. – Я разобрался, что же не так со вкусами и запахами.

– В чем дело? – спросила Нейла. – Я тоже ничего не пойму.

Я глянул в меню и в очередной раз поразился умению Травера выбирать «дешевые» места. Грудастая официантка принесла заказ – сопровождая репульсорную платформу. Причем с какими-то непонятными «извинениями». Стоило Кейну откинуть крышку с жаркого, как я учуял ужасную вонь. Омерзительную настолько, что меня чуть не стошнило на месте. Как будто что-то огромное выбросило неделю назад на берег моря и оно все еще разлагалось. Десантник поспешил закрыть крышку.

– Блять! – его глаза налились кровью, лицо покраснело, затем он встал из за стола. – Я сейчас найду повара, оторву его кривые ручки и затолкаю их ему в его раздолбаную задницу! Этот гнойный пидор издевается надо мной! Уже второй раз приносят какое-то говно! Второй раз!

– Я бы не стал это делать, – заметил я.

– И почему же? – он угрожающе навис надо мной. – Почему это я должен слушать тебя? Какого хера ты мне что-то указываешь? А?!

– Вся здешняя еда для нас бесполезна. А возможно даже ядовита. Чистый спирт вроде ничего, но за остальное я ничего сказать не могу. Дело в том, что простой поворот был совершен не только на внешнем уровне, но и на внутреннем, – начал я объяснять, не обращая внимания на то, насколько разозлился Кейн. – Когда отражение объекта в идеальном плоском зеркале отличается от самого объекта – такое его свойство называют хиральностью. И нас это тоже касается, поскольку почти все биомолекулы имеют такие свойства. А мы из них состоим.

– Иначе говоря, нам не стоит здесь ничего пить и есть, – сказала твилечка.

– Именно так, – спокойно кивнул я. – Химия, кратко говоря, наша несовместима с этим зазеркальем.

– Ну и дерьмо же! А я уже набрался этой гадости, – рявкнул Кейн, разбив о стену пустую стопку. – И ты мне этого не сказал, да? – надвинулся он на меня. – Развлекаешься со шлюхами… Приходишь не торопясь сюда, вальяжно читаешь мне лекции…Ах ты ж ублюдок!

После чего он, схватил меня за грудки, явно намереваясь вытрясти всю душу. Ноги мои мигом повисли в воздухе – он оторвал меня от земли.

– Пусти! – крикнул я, стиснутый его широкими руками, но вместо этого был брошен в сторону, налетев спиной на чей-то столик. Затем, несмотря на всю свою подвижность, получил по лицу.

Я не намеревался драться с ним, но другого выхода не оставалось. Я уже вооружился стулом, как внезапно нас окружили вышибалы, прервав стремительно развивающийся мордобой.

– Проблемы? – навис над нами очередной бугай.

Программа в голове такая что ли – нависать над всеми, кто тебя ниже? Целая пилорама в костюме, а не человек! Таких, наверно, тоже выводят в пробирке. Тяжелые, надбровные дуги, квадратный подбородок. Кулаки как молоты. Должно быть, в нем сконцентрировали все остатки от неандертальца, какие только нашли в генах у людей.

– Небольшая неурядица, – примирительно сказал я, потирая саднившую скулу. Оглянулся на Кейна – от неразумных действий его крепко удерживали твилеки, ухватив за плечи.

– Тогда выясняйте ее в другом месте! – рявкнул этот бугай на нас.

С ним было трудно спорить, и мы поспешно ретировались из этого заведения широкого профиля. Кейн все еще недобро косился на меня, но, кажется, немного остыл. Тем более за ним следил капитан, предупреждая любые посягательства на целостность моей головы.

– Нашли повод подраться! – зашипела на Кейна Нейла.

– А нехер с таким умным видом было мне лечить про химию! – не преминул обвинить меня Кейн.

– Я всего лишь хотел спокойно донести до тебя информацию, – огрызнулся я. – Я не виноват, что ты сначала размахиваешь руками, а потом думаешь.

– Нет! Я все правильно сделал. В следующий раз ты будешь говорить, как все нормальные люди, а не выебываться!

– Угомонились все! – гаркнул Травер. – Мы одна команда, а не груда головорезов, не способных поделить добычу. Понятно?

– Ладно. Как хочешь, капитан Травер, – пробурчал Кейн.

– Капитан Травер Последний, – уточнил твилек. Что-то в этом «последнем» было, и вовсе не байки про вывоз запоздалых пассажиров с пиратской базы. Вовсе не это

– Ладно, Травер Последний.

– Нам нужно возвращаться на борт – сказал тот в ответ.

Вагон-капсула вывезла нас из района Кадмий-118 через район Индий-118 в Олово-118. Тут была вся таблица Менделеева. И даже чуть больше. Затем мы, заплутали в каком-то из старых и полузапущенных секторов, к которому и была пристыкована Счастливая шлюха.

Я же на ходу занимался прогнозами и предсказаниями.

– У тебя были те антиалкогольные таблетки? – спросил я его, понимая, что намечается что-то поганое.

– Еще пачка с собой, зачем тебе?

– Жить хочу. И сейчас находиться в состоянии алкогольного опьянения может быть смертельно опасно.

– Я что, зря пил, чтобы потом жрать эту гадость? – сказал Травер.

– Как хочешь, но чует моя жопа, что скоро будет нечто неприятное, – я протолкнул по пищеводу одну такую таблетку. Спустя минуту гул в голове сменяется на боль. Но рука стала тверже. Удар по печени, но меньший, чем сам несвязанный алкоголь и продукты его распада.

Травер, посмотрев на меня, тоже проглотил таблетку. За ним последовала Нейла.

– И что же волшебного в твоей жопе, Олег? – спросил меня Кейн.

– О! Она умеет чудодейственно находить неприятности, но так как она все-таки часть меня, то дает сигнал об их приближении. И это именно такой случай, – пояснил я ему.

– Это достаточно точный прибор, Кейн, – сказала Нейла.

Он, оглянувшись на команду, проглотил сразу пару таблеток.

– Если я сделал это зря, то твой прибор пострадает, – сказал он это мне как непреложный факт.

Травер торопливо вел нас через шумные районы и через полупустые коридоры, где скитались лишь тени и не заглядывал пытливый взор голокамер.

– Приготовьтесь, прибор дает тревогу! – сказал я. Нет бы раньше – подумал я про себя.

Погас свет, в конце коридора показались шесть человеческих фигур, едва различимые тени приближались к нам. Я моргнул, привыкая к темноте. У твилеков вообще есть инфракрасное зрение, им хорошо. А у Кейна ПНВ. Надеюсь, он про него вспомнил.

Холодный метал тихо покинул ножны. В предвкушении кровопролития закружилась Сила. Я крепко сжал рукоять меча, затем достал левой рукой бластер.

Ника, порождение первобытного ужаса, сестра Насилия, будь же с нами! Хотя бы сегодня. Не оставляй нас!

Я рывком оглянулся, - со спины приближалось еще четверо.

– Бросьте оружие, и никто не пострадает!!! – крикнул один из приближавшихся во всеоружасе головорезов.

– Кейн, Олег, в авангард! Я с Нейлой прикрою сзади, – сказал скороговоркой Травер.

Нам под ноги покатилась круглая граната

– Светошум! – заорал Кейн. Я послушно закрыл веки. После того, как я открыл глаза, передо мной все еще висело слепяще-яркое гало, но все же я не был ослеплен. Немногие и бесполезные осколки принял на себя щит. Активные наушники не дали оглушить меня, но почему-то сдохли, сделав мир неожиданно тихим.

Я, переглянувшись с Кейном, встал в позицию. Он поднял клинок на уровень плеч и направил его острием к противнику. Загудели виброгенераторы, подготавливая оружие к убийству.

– Копье! – крикнул он и поднял клинок над головой, почти задевая им потолок. Я едва его расслышал, но понял ясно.

Присмотревшись, я, увидел во мраке типа с телескопической пикой. Кровь прильнула к голове, сердце забилось чаще. В узком коридоре не развернуться, а противников много.

Приближающиеся не делали поспешных движений и подходили к нам размеренным шагом, надеясь задавить числом. Взвизгнул бластер Травера, я тоже нажал несколько раз на гашетку, но не успел высадить и части обоймы, - нападающие бросились на нас. Я, размахнувшись, швырнул как камень тяжелый бластер в лицо приближающемуся врагу, затем перехватил рукоять сабли обеими руками.

Первый противник решил нанести косой рубящий удар. Резко, без сильного замаха, - он хорош в любом деле кроме фехтования. Руки отреагировали сами собой, вколоченным Нейлой на тренировках движением отводя клинок противника кругообразным движением в сторону и сразу же нанося удар по рукам. Я заорал как дикарь, скорее стараясь прогнать свой собственный страх, чем напугать противника. Тишину прорезали истошные крики и брань. Второй удар без усилия грубо прошелся в корпус безрукого калеки. В лицо брызнула кровь. Справа от меня полетел плотный сноп искр, - встретились мечи Кейна и еще чей-то. Я присел, шатнувшись, как пьяный в сторону, пропуская распрямившиеся как удочка раздвижное копье в сторону. Оно слегка изогнулось как живое, распарывая полу плаща, едва не достав меня своим подвижным острием.

Это мгновенное движение было совершенно актуатором копья, не требуя никаких усилий со стороны лентяя - его владельца. Не дожидаясь, пока он еще раз спустит смертоносный механизм устройства, насадив меня на этот механический перфоратор, я со всех сил c протягом ударил по пике, отсекая ее наконечник. Непрочная же хрень, все-таки! Державший ее решил отшатнуться и развернуть копье противоположным заостренным концом, но не успел – вырвавшись вперед, я раздробил виброклинком его череп, рассекая кости лица и подбородка. Как подкошенный, он рухнул наземь.

Одной Силе ведомо как, но я успел увернуться от выпада следующего противника. Тонкий прутик рапиры едва не наколол меня, как жука на булавку.

Я сделал шаг назад, даже не представляя себе, как сблизиться с ним, не будучи проткнутым. Взмах рапиры оцарапал мне ногу, мелочь, но неприятно. Проклятье!

Кейн, рубившийся рядом, не был мастером дуэли, но в неразберихе боя он двигался как бог войны, ломая руки и раскрывая богатый внутренний мир нападавших. Разрубив, как свиней на бойне двоих он ожесточенно рубился с третьим своим противником. Я же остался с нападающим, вооруженным рапирой один на один.

Лицо его было прикрыто маской и не читалось совершенно, мутные стекла не давали взглянуть ему в глаза. Он молча прощупал мою оборону двумя молниеносными выпадами в горло и грудь, которые я с огромным трудом отвел в сторону. Энергии его легкого оружия не хватало, чтобы противостоять моим ударам по его клинку, но он, пользуясь преимуществом в скорости, ускользал от меня. Идти в серьезную атаку я опасался из-за того, что это было слишком опасно. Его ответный рипост[3] проткнул бы меня. Сила без умолку кричала о смертельной опасности. Я, как ужаленный, отпрыгивал и отскакивал от его выпадов. Едва не наткнувшись на спину Травера, все еще звеневшего своим мечом.

Длины моего клинка не хватало, чтобы достать его, а удары по рапире не приносили толку, - буквально пританцовывающий противник, шутя, гасил их силу и отводил в сторону, а высекаемые из его оружия куцые искры не грозили ему его потерей. Любой серьезный замах закончился бы моей смертью и я был вынужден играть по навязанным им правилам, - скоростным тычкам и быстрым выпадам. И в панике, не зная что и делать, я проигрывал.

Набравшись смелости, я резко присел и рванул вперед, пытаясь в клинче достать его клинком и отпихивая вверх его рапиру ладонью, защищенной перчаткой, но он резко выдернул из ножен обратным хватом дагу, и глубоко рассек мою левую руку.

Расчетливый взгляд в упор – и я отшатываюсь от удара коротким клинком.

Взмах рапиры – и ее граненый наконечник едва не вспорол мне горло. Блять, больно! Царапина или смертельное ранение – я даже не понял этого. Некогда.

Если бы не моя реакция и подсказка Силы, я был бы уже мертв.

Я неловко удерживал саблю одной правой рукой. Мой соперник видя, что я ранен и в неудобном положении решил немедля закончить дело. Быстрый выпад, и я не в силах его отвести нелепо уставился на собственную грудь, проткнутую рапирой.

Он бы наверняка добил меня, но, не успев нанести еще один удар, был рассечен надвое ударом Кейна. Вместо того чтобы заниматься своим противником он прикончил отвлекшегося моего. Затем он проткнул и своего.

Ноги мои подкосились и я упал. Слушая стоны и хрипы умирающих, я лежал в луже собственной крови, смешивавшейся с потоком кровищи хлещущей из разделанного рапириста. Неверяще я смотрел на ладонь, заляпанную собственной кровью. Почти черная, густая жидкость. Я апатично смотрел, как она капает с пальцев.

В груди клокотало, каждый вздох пронзал грудь болью. Болели и другие раны, но ничто не могло сравниться с тем, как горела проткнутая грудь.

Опираясь на свой выщербленный прямой клинок, как на трость, ко мне прихромал Травер. Его нога также была окрашена ярко красным, но он явно был целее, чем я.

– Нейла! – хрипло крикнул он. – Срочно медпомощь! Срочно!!

Она тоже оцарапанная подошла, и осмотрев меня, впала в шок.

– Что с тобой сделали?! – спросила Нейла, открывая объемистую аптечку.

Я промолчал, не в силах выдавить из себя ни слова. С меня с трудом срезали куртку, пропитавшуюся кровью, Я закричал было, но голос, казалось напрочь сел, и звук едва вырывался из моего горла. Затем вкололи противошоковое и обезболивающее, с чего бы может и стоило начинать.

Меня перебинтовали, перевязали, затянули запястье рассеченной руки турникетом и напичкали кровеостанавливающим пенопорошком в течении менее чем пары минут.

Кейн, ни разу не задетый, заботливо цеплял к моему поясу колпачки от препаратов. Затем достал из аптечки жутко выглядевшую иглу. Здоровенную такую. Он действительно собрался меня ей зачем то протыкать? Но я не успел ничего сказать – мне становилось все хреновее и хреновее, обезболивающее, наконец, подействовало и я привычно потерял сознание.

Примечания

[1] Сотая кредита. Цент («сотая» по-латински) может быть от любой валюты.

[2] Одно из двадцати чудес Галактики http://ru.starwars.wikia.com/wiki/Двадцать_чудес_Галактики

Собственно сам город http://ru.starwars.wikia.com/wiki/Космический_город

[3] [фр. riposte] – в фехтовании – ответный удар или укол после взятой защиты. Каждый удар наносится так, чтобы в случае, если он не принесет успеха, отразить после него ответный удар. Каждый раз, когда вы атакуете, вы должны быть уверены, что вы сможете отбить рипост противника. Поэтому если дать настоящее оружие в руки тех, кто занимается спортивным фехтованием, то с вероятностью в 50 процентов в первые же секунды боя они убьют друг друга. В историческом фехтовании действуют намного осторожнее, проводя атаку надо удостовериться, что тот, кого ты проткнул шпагой, не отрубит тебе в ответ голову, пока он еще не истек кровью. Поэтому его можно, к примеру, ранить в руку, или ногу. А затем добить.