Призрак войны

ГЛАВА 6

Музей природы и античности Квентина Кори располагал двумя наиболее интересными предметами античности — куратором музея Мадлен Ленуар Шенк и хранителем музея Грантом Александером. Хотя они были персоналом музея, а не его экспонатами — во всяком случае по своей сути, — эти два интеллигентных человека пожилого возраста служили тонким напоминанием об ушедшей эпохе. Их жизнь была цивилизованной, но и кровавой. Была война, в которой начали применяться отравляющие газы и которая началась с официального заявления Германии к Бельгии о разрешении на вторжение. Мадлен находила удовольствие в напоминании людям об этом в надежде продемонстрировать невинность, потерянную невинность, беззаботность и всеобщее убожество, начавшееся вскоре.

— Им пора называть нас своим «потерянным поколением», — однажды сказала она на своем ломаном английском. — Я потеряна? Черт побери! В Сан-Антонио, Соединенные Штаты Америки, за столом, с пером в руках. Не потеряна.

Снаружи жара постоянно нарастала, в толстых каменных стенах музея температура оставалась прохладной — шестьдесят два по Фаренгейту. Здание, официально закрытое, стояло темным, лишь один-единственный тусклый кружок света пробивался с высокого потолка. Три рода звуков можно было услышать из помещения: во-первых, шлепки швабры Гранта по гладким плитам пола; во вторых, слабый шелест страниц, когда Мадлен делала пометки в своих журналах; в-третьих, мягкий зуммер электронной сигнализации.

Кабинет Мадлен был всего лишь нишей главного выставочного этажа музея. За шкафами экспозиции нашлось немного места для столика, для ее кресла-каталки и еще немного пространства. Большая часть ее личных вещей помещалась в высоком застекленном шкафчике. Корзина для бумаг была пуста и чиста.

— Мадди? — голос Гранта, хотя и ослабленный старостью, содержал ворчливые настойчивые нотки.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила Мадлен, не поднимая головы. Ее голос ласкал слух вопреки убийственному акценту. Она сгорбилась в старой трехколесной каталке, которую она предпочитала из всех.

— Когда этот парень заставит замолчать свое оборудование? Я не доверяю этому зуммеру.

— Это напоминает тебе что-то? — Мадлен отложила перо и повернула кресло. За толстыми стеклами очков ее глаза были бодрыми и вызывающими.

— Танганьика, тысяча девятьсот одиннадцатый, — выпрямился Грант с поднятой шваброй. — Насекомые производили точно такой же шум. — Он сузил глаза. — Этакий повторяющийся шумок, на который легко не обращать внимания. Мы жили при нем, спали при нем. Однажды он прекратился… — Он взял швабру как ружье и прицелился. — Какой отъявленный плут этот гиппопотам! Обезумевший самец в брачный сезон. Пришлось потрудиться всем троим: Фентону с его карабином, Декстеру — с малокалиберной и мне с моим семьдесят пятым.

Мадлен улыбнулась ему:

— Это было в экспедиции на озеро Рукву или на озеро Викторию?

— Экспедиция, — поправил он слово, произнесенное как экспозиция. — Озеро Руква. Никогда не забуду…

Печальный зуммер электронной сигнализации внезапно затих. Грант закружился, прицелился шваброй, изобразив на лице отчаянную кровожадность.

— Не стреляй, Грант! — Из темноты показалась фигура. — Это всего лишь я, Сэм.

— Сэм? — Мадлен покатила кресло навстречу ему. Приблизившись, она встала из каталки и немного прошлась: — Ты все хандришь?

Улыбающийся Сэм оценил жест ее сочувствия:

— Да, я в унынии. К сожалению, ФБР не заинтересовалось моими бомбами.

— Глупость, — фыркнул Грант. — Бомбы в самолетах. Худые дела. — Он провел рукой по морщинистому лицу. Его короткие белые волосы поблескивали в темноте. — Не нравятся мне эти телеуправляемые акции современной войны, если вы спросите мое мнение. Когда я был молодым, в этом был, если хотите, элемент рыцарства, азарт охоты.

Сэм, внимательный и вежливый, кивнул.

— Охота за крупным зверем? — спросил он, вторгаясь в любимую область разговора Гранта. — Полностью согласен. Современных браконьеров с автоматическим оружием можно только презирать.

— Очень правильно! — Грант прислонил швабру к стенке и пустился в громоподобный пересказ одного из своих африканских сафари.

Сэм подмигнул Мадлен и устроился слушать. Мадлен медленно и с напряжением прошлась по кабинету, затем задумчиво села в каталку. Скучноватый Грант Александер проливал бальзам на раны Сэма. Но в особо тяжелых случаях он знал, что может обратиться к Мадлен.

Неистовые рассказы Гранта помогали Сэму бороться, и он слушал их внимательно. Но он все больше смотрел на спинку кресла-каталки Мадлен. Он знал, что ее ноги были парализованы не совсем. Он видел, как она ходила по городу без малейших признаков усталости. Ее шаги, однако, не были уверенными, и она всегда возвращалась в свое кресло. В отличие от Гранта, она неохотно рассказывала свои истории. Она была ранена 9 сентября 1914 года, принимая участие в знаменитой гонке такси в помощь фронту в первой битве при Марне. Ее машина была подбита гаубичным снарядом. Подчиненные ей солдаты погибли. Ей было в то время шестнадцать лет, и, хотя она все помнила с немеркнувшей от годов ясностью, она только раз говорила об этом с Сэмом.

— Знаешь, — сказала она тихо, с озабоченным видом, но с неувядаемым юмором в душе, — мы пробежали наши метры. Патриоты-добровольцы, наряду с водителями такси. — Она улыбнулась и покачала головой: — Честь Франции победила в этой войне, это точно.

Сэм знал ее секрет. Она могла говорить по-английски, как профессор Оксфорда по литературе, без акцента и с правильной интонацией. Но она предпочитала не делать этого и нарочно говорила неправильно, создавая комический эффект. Таким же было ее отношение к креслу-каталке, хотя иногда она испытывала настоящую боль.

Она позволяла Сэму хранить электронное оборудование в свободной комнате музея, иначе ему пришлось бы продать его.

Она позволяла ему жить в музее. Музей, где она была главным куратором, хранил предметы материальной культуры древнего человека, а также природные экспонаты древности. Тем не менее, небольшая ниша была заполнена самым современным оборудованием. Там же хранилась постель Сэма и кое-что из его одежды.

Повествование Гранта, как всегда, зашло в тупик. Он потерял нить повествования не из-за забывчивости, а запутавшись в отвлекавших его новых ходах ассоциаций. Люди, слушавшие Гранта продолжительное время и не вооруженные необычайной терпеливостью, слыша его фразу: «А это напоминает мне…», погружались в безнадежное томление. Не будучи особо терпеливым в обычной жизни, Сэм никогда не уставал слушать старика, наслаждаясь деталями.

Рассказы Гранта отнюдь не были недостоверными: многие экспонаты музея были его трофеями, а в зоопарках всего мира росли потомки животных, пойманных им.

— …это было, когда я бежал вместе с вождем Томми Дикая Лошадь в Юте, — сказал Грант звучным голосом, отдававшимся в зале, благодаря высокому потолку и колоннаде. Повествование привело Гранта домой из Африки через Пенджаб, окопы Мировой войны, Амазонку и Анды, Сент-Луи и наконец Солт-Лейк-Сити.

Сэм тряхнул в удивлении головой. Он с удовольствием слушал бы еще, но Грант побежал вниз. Теперь он уже сидел на упаковочной клети, почти скрытый темнотой музейного помещения.

Мадлен подняла голову и слабо улыбнулась:

— За разговором и полы протерты?

Грант подбежал и картинно взмахнул шваброй.

— Нет, мадам! — Изысканно подмигнув Сэму, он окунул швабру в ведро и стал протирать пол.

— О, — сказал он, остановившись на мгновение, — проинформируй нас, пожалуйста, зуммер какого адского устройства издавал сигналы последние пару часов?

— Грант, это был датчик радиосигналов, — Сэм растопырил руки. — Радиодиапазон неизведан, как дикие места Африки когда-то. Я прислушиваюсь к… — Он остановился.

— Вторжение в Афганистан? — предложил Грант.

— Нет, нет, — вмешалась Мадлен. — Сейчас важно не то, кто вторгается в Афганистан, а против кого это вторжение. Наука, как всегда, не знает, что она ищет. Когда вы должны что-то увидеть, вы смотрите «Вуаля».

Грант фыркнул. Сэм пожал плечами. Мадлен вернулась в своему журналу.

Сэм бочком пробрался в тесное хранилище своего оборудования. Потолок был высоко, выше семнадцати футов над головой, откуда свисала единственная лампочка в сорок ватт. Сэм знал, что когда-то эта лампочка перегорит и замена ее будет сродни подвигу Геркулеса в этом помещении с размерами четыре фута на пять. Временами Сэму казалось, что наиболее яркие часы творчества он пережил здесь, в «лифтовой шахте», а не в освещенном и налаженном мире лаборатории компании «Химической промышленности» Кука. Его труд освещали тогда лампы дневного света, в распоряжении была самая современная техника, но то время было скучным и поразительно невдохновляющим. Теперь, живя в алькове позади выставленных фигур пещерного медведя, работая почти в шкафу, он испытывал подъем, ему способствовала беспрецедентная удача.

«Вся проблема в деловом костюме, — рассуждал он. — Это точно. Не следует заниматься химией, не снимая пиджака и галстука».

Электроника занимала каждый дюйм стены от пола до высоты протянутой руки Сэма. Полки сделал он сам, пристраивая оборудование в доступные места, находя пространство для домашнего компьютера «Хальцион», модель 38-Б с придуманным им самим алгоритмом. Провода змеились повсюду. Датчики и антенны на крыше музея сообщали оттуда полученную информацию.

Понимают ли меня Мадди и Грант, задумывался он. Эта мысль приходила к нему непрошеной. Он думал о лампочке, горевшей под потолком, накачивая свет в темные углы помещения, все это время, которое он приходил сюда. Мадлен Шенк и Грант Александер приветствовали его в музее еще семилетним ребенком.

Лампочка не может гореть вечно, как не может вечно продолжаться его дружба с этими двумя людьми, составляющими персонал музея. Он слабо улыбнулся. Рассматривают ли они его как ребенка? Простая ли это терпимость?

Нет, я чувствую нечто более глубокое. Нечто реальное.

Мадлен Шенк движима почти религиозным почитанием правды. Грант Александер преданно поддерживает ее, кроме того, им двигают силы, которых Сэм пока не понял. Любят ли они друг друга? Ответ явно положительный, но они не любовники. А были ли когда-нибудь? Он бросил думать об этом. Он никогда не посмеет спросить об этом, они же со своей стороны никогда не откроют этой тайны.

Посмотрим, что за призраки населяют радиодиапазон. Он начал крутить диск, быстро перебирая мегагерцы и килогерцы, слыша успокоительный шум голосов и музыки. Мексиканские станции, американцы, ведущие передачи из Мексики, доминировали на частотах, перегружая их. Местные станции передавали музыку, спортивные новости, просто новости.

Сигнал тревоги вторгся на регулируемые частоты. У него не хватало информации для определения исходного места. Его пальцы тонко нащупывали полосы частот. Он нашел станцию, передающую сельскую музыку из Кентукки, затем станцию в пятьдесят тысяч ватт из Лос-Анджелеса. Сигналы этих станций накладывались друг на друга — обе на 1070 килогерц. Сэм услышал странным образом приятную музыку песни под гитару, наложенную на новости. Между двумя пиками находилась «терра инкогнита» — узкая полоска, где может таиться новый сигнал.

Техника Сэма представляла странную смесь сверхсовременного и обветшалого оборудования. Одно время он представлял себя не Охотником, а забавлялся кличкой Мусорщик. Его оборудование было составлено из устаревших деталей радиостанций, университетского оборудования и найденного в радиомагазинах. Соединенное им по-своему, оно, как это ни парадоксально, было лучше, чем у кого-либо в штате. Целое было лучше частей.

Кто дал сигнал тревоги? С минуту Сэм крутил диск настройки взад-вперед, занятый микроскопическим настраиванием. Скоро, слушая с закрытыми глазами, он нашел то, что искал.

Это было крохотное пульсирующее возбуждение на удивительно узкой полосе, передаваемое невероятно малой энергией. Помехи громоздились вокруг маленького островка смысла. Сэм вздохнул и улыбнулся. Он устроил двойную проверку и, довольный, занес сведения в журнал.

Затем, довольный уловом, он сидел и прослушивал его трели и другие почти птичьи звуки, приятные и тем не менее жалобные. Гром атмосферных помех почти все заглушал, но что-то было слышно.

Это могло быть что угодно. Сэм слышал рев советских радиоглушилок, бескомпромиссный, как само советское государство. Он слышал монотонность международного кода, передающего секреты погоды, ветра и позиций отдаленных станций. Он слышал, будучи не в силах расшифровать информацию, передаваемую с орбит сателлитов. Он слышал солнечные пятна, их безжалостный рокот и гам, закрывавшие другую сторону земного шара.

Он никогда не слышал веселого щебетания тремоло амплитудной модуляции.

Как всегда при нахождении новой частоты, он пытался ответить. После некоторого размышления он направил короткий двухсекундный запрос на той же частоте на октаву ниже, но пытаясь подделаться под вибрацию тона. Проделав это, он сде лал отметку в своей книге проекта, и удовлетворенно вздохнув, начал отключать те части аппарата, которые не были в постоянной работе. К его удивлению, оказалось, что их больше десяти.

В конторе музея Мадлен и Грант по-прежнему не спали. Сэм вошел к ним и приветствовал их улыбкой.

— Что ты нашел, юноша? — спросил Грант, подбоченясь и расставив ноги, как полковник в мировую войну, принимавший посыльного.

Сэм улыбнулся:

— Я искал носорога, а нашел синюю птицу.

Грант закинул голову и захохотал. Он подошел и сильно ударил Сэма по спине. Сэм вновь удивился силе и живости Гранта. Было трудно представить, что Гранту девяносто три года. Когда он смеялся, казалось, что у него вообще нет возраста. Сэм снова взглянул на него. В действительности Грант был очень старым, хлипким и усталым, его поддерживала гордыня.

— Синяя птица? Гм! Опасно, мой мальчик… когда они нападают!

— Ты защитишь меня?

— Гм? — Грант посмотрел на энергичного юношу, единственной слабостью которого была наивность. — Должен признаться, что да. У меня еще есть пара ружей. Пусть нападают синие птицы, черные птицы, вороны!

Мадлен отъехала на каталке от стола, мягко прокатилась и взглянула на обоих.

— Записывай, Грант Александер! Если ты подстрелишь для музея радиоволну, ты должен будешь ощипать ее.

Грант нахмурился:

— Конечно, Мадди.

Сэм удалился, развернул постель и вскоре заснул.