Проблемы с головой

Окончательная книга

Будущее наступит, хотим мы этого или нет. Не спросив разрешения, не учитывая нашего мнения, не обращая внимания на протесты и попытки повлиять на него. Нам остается только с этим смириться.

Таков был взгляд Комлева на попытки понять будущее. Он искренне не понимал, с какого перепугу ему следует обращать внимание на вещи и явления, которые он не в состоянии контролировать. Как и положено писателю, Комлев терпеть не мог терять контроль над словами. Но разговоры о будущем — это ведь всего лишь слова, не правда ли?

Комлева интересовало нечто более важное, чем пустые разговоры о будущем. Ему хотелось разобраться со своим отношением к людям. Как правильнее сказать: он их всего лишь не любит или уже ненавидит? Комлеву трудно было самостоятельно разобраться в своих чувствах. Иногда ему почему-то становилось противно находиться среди людей. Любых. Знакомых, незнакомых — какая разница (это явная нелюбовь), а иногда хотелось вооружиться дубиной поувесистее и, поддавшись порыву, использовать ее для вразумления подвернувшихся под руку прохожих (а это, пожалуй, уже ненависть). А что такого? Пусть покаются.

Комлев был человеком, для которого даже обычное общение в социальных сетях становилось мучительным испытанием. От одной мысли, что время от времени он должен обращаться к своим приятелям с развернутым утверждением, у него поднималось давление и неприятно давило на сердце. Довериться он мог только тексту. Его бесило, что любой человек, назвавшийся другом, может потребовать у него предъявить мысли, как в электричке контролеры требуют у пассажиров проездной билет. Ему казалось, что такой порядок общения оскорбителен и противоестественен. И Комлев, как ему показалось, нашел прекрасный выход — он отказался вступать в разговоры с людьми, если не видел в этом личной выгоды. Пришлось ограничить общение с людьми контактами с продавцами в супермаркете, благо тем можно было молча предъявить покупки и кредитную карточку.

Комлев с гордостью отметил, что это была на редкость удачная придумка, прекрасно зарекомендовавшая себя на практике. Его жизнь как-то сразу наладилась, Комлев почувствовал себя комфортнее. Он даже решил написать о своем чудесном преображении книгу. А что такого? Если удастся подыскать подходящий сюжет, то можно будет написать притчу, которая наверняка окажется полезной для многих людей, стремящихся лучше понять свое место в такой непростой жизни. Молчание, как образ общения с социумом — это даже звучало красиво. В этом было что-то ускользающе приятное и крайне важное.

Единственным человеком, для которого Комлев делал исключение, был его литературный агент. С ним иногда было интересно разговаривать. Фраков, так его звали. Этот Фраков был хитрым человеком. Другого объяснения его удивительной способности придумывать приемлемые темы для вполне содержательных бесед Комлеву в голову не приходило. Не исключено, что это было связано с их совместным бизнесом. Фраков был заинтересован в том, чтобы Комлев сочинял, сочинял и сочинял, поэтому был вынужден постоянно подсказывать подельнику темы для новых книг, которые должны были угодить постоянно меняющимся вкусам потенциальных читателей. Комлеву, понятное дело, было глубоко наплевать на такие вещи, а для Фракова они были важны, от них зависели тиражи. Вот он и старался.

Но на этот раз Фраков выбрал для разговора неудачную тему. Он заговорил о будущем.

— Людей опять интересует будущее. Было бы неплохо, вставлять в тексты намеки о чудесной жизни, которая обязательно станет реальностью уже через пятнадцать-двадцать лет. Понимаешь ли, Комлев, в последнее время чрезвычайно востребована тема человека, созданного для счастья, как птица для полета. Людям почему-то нравится читать о том, что совсем скоро наступит светлое будущее, и они заживут в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая.

У Комлева на этот счет было свое мнение.

— Чушь. Будущее ни с кем не вступает в переговоры и не дает обещаний и гарантий. Попытки задобрить его, приукрасив собственные ожидания, глупы и безнадежны. Некоторые умники пробовали будущее «построить», но попытки их с треском провалились. Дело в том, Фраков, что будущее нельзя предсказать или придумать. Ждать от него можно только новых испытаний и проблем. О нем страшно думать, будущее кажется непредсказуемым и беспощадным призраком. Призраком, который всегда рядом с нами. Мимо него не проскочишь.

— Нет, так дело не пойдет, выброси черные мысли из головы. Писателю вредно быть пессимистом. И побольше цинизма. Неужели так трудно предсказать что-нибудь хорошее? Ты же ничем не рискуешь, предположим, через двадцать лет твое предсказание не сбудется, и что? Разве кто-нибудь об этом вспомнит? Совсем другое дело, если ты угадаешь. Немедленно станешь героем! Мы не будем ждать двадцать лет, предсказания хорошо продаются уже сейчас. Этим и следует заняться. За работу, мой друг!

— Ерунда. Наша способность предсказывать будущее сильно преувеличена. Мы пытаемся льстить себе, когда утверждаем обратное. Если люди поверят в то, что можно предсказать будущее, у них рано или поздно возникнет желание изменить его по собственному хотению. А это очень опасное заблуждение.

— Люди придумывают себе будущее. Так было всегда, так будет и дальше. Им нельзя запретить мечтать.

— Чушь. Все мечты при проверке оказываются либо утопиями, либо антиутопиями. А ты лучше других знаешь, что это всего лишь пустые надежды и страхи мечтающего. Никому не дано знать, как изменятся его собственные представления о мире хотя бы через десять лет. А раз уж мы не в состоянии предсказывать будущее, тем более, нам не дано изменять его.

— А как быть с прогрессом, не станешь же ты отрицать существование прогресса?

— Люди склонны к комфорту, чтобы достичь его, они используют технические новинки. Вот и весь прогресс.

— Как-то это оскорбительно звучит.

— Не придумывайте.

— Значит ли это, что человек бессилен перед будущим?

— Есть люди, которые хотят контролировать или, что еще глупее, победить будущее, вот они — бессильны. Остальные живут ради будущего. Они его часть, даже если не понимают этого.

Разговоры о будущем и прежде выводили Комлева из себя. Но на этот раз время для обсуждения ненавистной темы было выбрано особенно неудачно. Комлев пытался устроить своего сына Гарика в Университет, при желании его усилия вполне можно было расценить, как попытку воздействовать на будущее. Он пытался сделать вид, что это не так. Но не очень успешно, свое поведение он считал отвратительным.

Ничего особого, впрочем, не предполагалось. Чем-то подобным занимаются едва ли не все отцы на свете, когда их дети заканчивают средние школы. Давно не секрет, что дать детям приличное образование с некоторых пор стало тяжелой проблемой. Комлев вынужден был поступать так, как поступают все, он принялся старательно и упорно отыскивать возможности пристроить сына в престижный Университет: для чего перезнакомился чуть ли не со всеми членами приемной комиссии, водил их в кабаки, не побрезговал дать взятку, торжественно обещал, со своей стороны, посодействовать в решении нужных вопросов, если таковые вдруг обнаружатся. Уломал и с гордостью сообщил об этом сыну, но тот пришел в ярость:

— Ну спасибо, папа, удружил. Вечно ты всякой ерундой занимаешься, хочешь, чтобы надо мной друзья смеялись, хочешь, чтобы я всю жизнь работал за мизерную плату на богатых людей? Хочешь, чтобы твой сын стал ботаником? Хочешь, чтобы я до старости лет изображал из себя гения, занятого скучными и никому не интересными вечными вопросами? По-твоему, я должен стать нищим придурком, лишенным друзей и радости жизни?

— Получается, что так.

— Какой же ты осел, папа! Я даже не ожидал!

— Но послушай, как же ты собираешься устраиваться в жизни без денег, образования и дела, которым бы ты хотел заняться?

— Вот об этом тебе и следует подумать. Достань денег, напряги знакомых, введи меня в круг избранных. Видишь, я не прошу слишком многого. И не надо мне ля-ля-ля про Университет. Уши сохнут, крысы дохнут.

Презрительно сплюнув, сын отправился в ночной клуб.

Комлев хотел возразить сыну. Но почему-то не находил нужных слов. Будущее в очередной раз круто изменило казавшиеся такими незыблемыми устои жизни. На миг ему показалось, что Гарик прав. Но только на миг. Комлев лучше других понимал, что у каждого будет свое будущее. У Гарика — свое, а у него — свое. Тут уж ничего не поделаешь. Их стремления не совпадают, и что такого? Разве он собирается заставлять сына жить по своим законам? Нет, конечно. Будущее, наступления которого желает Гарик, ему не нравится. Но это не означает, что оно плохое или увечное. Чужое, с этим не поспоришь. Но будущее всегда чужое. Наверное, больше подходящее для сына и совсем не похожее на то, которое бы предпочел для себя Комлев.

Но до чего же гадко станет лично ему, Комлеву, если будущее Гарика однажды окажется реализованным. Ему стало очень страшно. Оказывается все то, что до сих пор составляло смысл его жизни: любовь к мудрости, вера в торжество раскрепощенного разума, приоритет логики, глубокое понимание диалектики, — все это оказалось ненужным подрастающему поколению. Комлев упустил момент, когда на смену начитанным мальчикам из интеллигентных семей пришли самодовольные, тупые, наглые, самовлюбленные кретины. До поры до времени Комлеву удавалось сдерживать свои эмоции, он заставлял себя относиться к неожиданным оппонентам, как к детям малым. Детишки расшалились, их бы в угол поставить или сладкого лишить, но это ведь так непедагогично, вот и приходится объяснять им такие очевидные, на первый взгляд, вещи. По возможности ровным голосом, исключив любую эмоциональную оценку. Комлев надеялся, что со временем детишки повзрослеют и поумнеют. Но они выросли, так и не узнав, что Земля вращается вокруг Солнца. Они были уверены, что Луна — искусственный объект, они самозабвенно пытались доказать, что дважды два не равно четырем.

И терпение его лопнуло. Комлев внезапно понял, что бороться нужно не с будущим, а с реальностью. Дело зашло слишком далеко. Только грубая и отвратительная провокация могла вернуть людям разум и самоуважение. Он приобрел мелкокалиберную винтовку и принялся периодически, раз в три дня, обстреливать проезжающие мимо его дома автобусы. Может быть, это поможет людям понять, что причина предшествует следствию. И если пулька попала в автобус, значит, кто-то чуть раньше нажал на курок. Есть ли другой способ заставить их поверить в человеческий разум? Он убедил себя в том, что словами людям больше не поможешь, с некоторых пор они понимают только яркие, жесткие, обескураживающие действия.

Стрельба по автобусам быстро наскучила Комлеву. Ему хотелось отыскать другой способ наносить максимальный ущерб пустоголовому населению, будто бы специально собравшемуся в городе, чтобы заставлять его страдать. Нужно было придумать более жестокий способ заставить их думать. И Комлев решил стать депутатом. В этом был тонкий расчет, он смог бы без особого труда расширить аудиторию, его бы услышали люди, потерявшие навык чтения. Он рассчитывал, что еще они не утратили чувство самосохранения. Пришлось задуматься над основными тезисами разрушительной для общества предвыборной программы. Как тайный сторонник теории Мальтуса, Комлев решил, что разумнее всего было бы поработать с продолжительностью жизни пенсионеров. А что, это было очень полезное с точки зрения экономики начинание. Даже совсем небольшое сокращение максимального срока дожития населения обещало принести громадную выгоду. Заинтересованные люди просто обязаны были обратить внимание на подобные действия. Самосохранение должно было сработать.

Ученые давно уже определили три основные причины преждевременной смерти граждан. Алкоголизм, курение и неправильное питание. Как легко, оказывается, достичь нужной цели, снабдив пенсионеров товарами, которые не только приносили бы им радость, но и снижали время дожития. Дешевые сигареты для малообеспеченных слоев населения, доступный алкоголь в магазинах шаговой доступности, продажа по сниженным ценам продуктов с просроченным сроком хранения. Были у Комлева и другие задумки. Можно было, например, поэкспериментировать с фальсифицированными лекарствами. Он с энтузиазмом стал разрабатывать свои новаторские предложения, свято поверив в то, что этого будет достаточно, чтобы заставить людей опять включить свои мозги.

Но и депутатство не гарантировало решения главной задачи, которую Комлев поставил перед собой. Он мечтал отучить людей сопротивляться распространению знаний. Он хотел насильственно просветить их.

Люди не любят читать книги — это так. Но почему бы не использовать их недостаток с пользой для дела? Никто не знает, какую книгу можно считать первой в истории человечества, а последнюю, не исключено, может увидеть уже следующее поколение.

И Комлева обуяло страстное, непреодолимое желание написать Окончательную книгу. Такую, после прочтения которой человечество сумело бы безболезненно пережить кончину литературы. Это была хорошая идея — не хотите читать, не надо, но уж последнюю книгу, будьте добры осильте.

Добиться этого можно было двумя способами:

1. Написать сразу обо всем, чтобы любой человек сумел отыскать в тексте развернутый и полновесный ответ на самый специфический вопрос, который может возникнуть в процессе исполнения им повседневных обязанностей;

2. Написать Окончательную утопию и заставить элиту скрупулезно претворить в жизнь директивы, изложенные в тексте книги, не допуская попустительства, не поощряя легкомыслия и неоднозначного прочтения.

Второй вариант Комлеву понравился гораздо больше, ему показалось, что сделать это будет проще. Проще — это так говорится, он-то знал, за какую грандиозную задачу взялся. Ему давалась одна попытка, чтобы совершить что-то подобное государственному перевороту, но только в сознании людей. Сразу после прочтения Окончательной книги вседневная жизнь миллиардов людей должна была измениться самым кардинальным образом. Комлев был уверен, что этого будет достаточно, чтобы разум, наконец, победил.

Начал он с Инструкции по применению. Получилась удачная провокация, какой должна была стать и вся будущая Окончательная книга.

«Священный долг начальников — довести до сознания подчиненных: вдыхать и выдыхать воздух тяжелый труд, который человек выполняет по собственной инициативе, без принуждения, не рассчитывая на дополнительную оплату. Не так у рабов. Если бы человек был, к примеру, рабом, неотъемлемой собственностью хозяина, ситуация изменилась бы моментально, поскольку рабовладелец по определению заинтересован в сохранности своей вещи. Хозяин был бы вынужден кормить своего раба и следить, чтобы тот заботился о здоровье, качал мышцы и повышал производительность труда.

А вот при демократии все устроено значительно проще. Граждане вольны жить и умирать по своему разумению. Такова цена за предоставленную свободу. Хозяева отныне по закону освобождены от заботы о своих работниках. В их обязанности входит только одно: добиваться, чтобы граждане выполняли свои обязанности добровольно, с чистым сердцем, не замечая принуждения. Естественно, что сознание людей должно быть умело подготовлено к жизни в современном обществе. Отныне высшим смыслом и делом чести для каждого гражданина должно стать добросовестное исполнение приказов руководителей. Для чистоты эксперимента нужно способность подчиняться закрепить в генетическом коде».

Все это уже было однажды описано в замечательной книге фантаста Герберта Уэллса. Правда, предсказание о разделении людей на элоев и морлоков, представлялось Комлеву абсолютно нереальной затеей. Ему не хотелось быть морлоком, но еще меньше элоем. Лучшим выходом из непростой ситуации, в которое попало современное общество, по его мнению, могла бы стать постепенная интеграция морлоков в современное общество.

Комлев был по-настоящему счастлив, текст получался, что еще нужно? Появление подобной книги обязательно должно было заставить людей вспомнить, что у них есть своя голова на плечах, что они должны лично отвечать за свою судьбу. По замыслу Комлева подобный текст не мог не вызвать возмущения у людей, которых отныне открыто называют существами второго сорта. Он рассчитывал, что у людей отыщется чувство собственного достоинства.

Уже через неделю развернутый план проекта был готов. Фраков ознакомился с текстом и пришел в восторг, не поскупившись на похвалы, он пообещал в кратчайшие сроки отыскать кредитоспособного заказчика.

Так и получилось, и недели не прошло, как Комлев был вызван на встречу с первым предполагаемым спонсором. На вопросы о таинственном меценате Фраков отвечать отказался. Подбирая слова погрязнее и пообиднее, он, со свойственной ему простотой, посоветовал Комлеву на время забыть о любопытстве и вообще помалкивать, пока не спросят. Человек, который заинтересовался проектом Комлева, не любил, когда его имя произносят вслух. Это был очень богатый человек, почти олигарх — вот и все, что о нем следовало знать. Комлев с трудом представлял, как пройдет беседа, на которой он не будет иметь права подавать голос без специального разрешения. Однако все сложилось не так уж и плохо. Почти олигарх разрешил Комлеву говорить. Впрочем, он первый задал вопрос:

— Я слышал, что писатели внимательно относятся к определению жанра своих произведений. План, который вы написали, это утопия или антиутопия?

— Не вижу разницы между утопиями и антиутопиями, более того, сомневаюсь, что она существует, — Комлев постарался быть предельно честным. — Любая попытка построить некое «идеальное» государство всегда основана на строгом тотальном контроле и обязательно начинается с уничтожения возможных противников. Мне антиутопии кажутся более человечными, поскольку предполагают, что отыщутся люди, которым не захочется ходить в общем строю. Счастливым обитателям утопий такое в голову не приходит. Они довольны и так.

Почти олигарх довольно покивал головой:

— Значит, утопия.

— Я бы не рискнул говорить о жанре моего плана, пока не узнаю вашего мнения.

— Как это?

— Очень просто. Если вы пожелаете притворить его в жизнь, значит, мой план станет реальностью, утопией, по вашей терминологии, если нет — окажется всего лишь очередной антиутопией. Понимаете, в нашем деле, очень важно отыскать заинтересованного заказчика.

— Весьма разумно. Ваша теория интеграции морлоков в современное общество, если я верно понял, основана на утверждении, что различные слои общества обречены на совместное проживание. Это действительно так?

— Я считаю, что морлоков не следует изолировать и не следует угнетать их явным и циничным образом, как, к сожалению, это делают сейчас многие достойные люди. Напротив, нужно их мягко и вежливо интегрировать в структуру потребления. Ипотека или, скажем, кредит на автомобиль — сильнейшие из придуманных людьми средств успокоения бунтарей. Ничего более эффективного нет и, подозреваю, не будет. Главный фокус тут — чтобы они нашли свое законное место в иерархии потребления, а то, что каждому найдется там достойное место, у меня сомнений не вызывает.

Почти олигарх посмотрел на Комлева с сожалением.

— Наверное, для морлоков это действительно был бы идеальный сценарий. А вот с точки зрения элиты нет. Они видят грязный город, лишенный элементарных удобств, даже просто переместиться по нему из одной его точки в другую уже проблема. Бесконечные пробки. Жить по-человечески невозможно, все набегу. Вокруг толпятся неприятные люди с плакатами, их требования безумны. Нет сомнений, что они потенциальные враги, по крайней мере, на словах. Морлоки не способны работать, как того требуют современные условия, у них, ко всем прочим недостаткам, низкая производительность труда. Если они что-то и умеют делать, так это бросаться крысами, да и то не слишком метко. Образ жизни олигарха, простите, более подходит обычному менеджеру. А все потому, что все смешано в кучу — клерки, олигархи, социальные паразиты, сторонники демократии, маргиналы, лохи, писатели и прочие люди свободных профессий. Дурацкие правила приличий требуют делать вид, что это — хорошо организованное общество. Кругом фальшь. Все знают, что общество организовано безобразно. Все эти заигрывания приводят к одному — к разорению... Вывод очевиден: совместное проживание с морлоками больше невозможно. Процесс расслоения идет слишком медленно. Не пора ли ускорить его? Состоятельным людям пора покинуть этот проклятый «муравейник» и начать жить в кругу себе подобных в защищенном от черни месте.

— Сегрегация плохое слово, — сказал Комлев.

Он внезапно понял, что безнадежно проигрывает, его горячее желание пробудить разум людей при помощи литературной провокации так и останется бессмысленной игрой ума, если за дело возьмется почти олигарх. Ему до сих пор не приходилось встречаться с подобными людьми. Теперь он ясно понял, что у него нет ни малейшего шанса противостоять воле этого человека.

— У вас другие планы?

— Почему бы не обратить внимание на образование морлоков, почему бы не попробовать приобщить их к высокой культуре? Только так можно спасти общество.

— Чушь! Не предприняв вовремя решительных шагов к социальному разделению, легко подставить под удар все достижения цивилизации. Кстати, мне понравилось, как вы назвали будущие поселения — Усадьба и Трущобы. Поэтично получилось. Пусть так и будет.

— Вы хотите лишить людей доступа к культуре?

— Пусть морлоки живут по своим законам. Не будем компостировать им мозги чуждыми причудами. Вот это и будет истинный демократизм. Пусть сами решают, как существовать дальше. Конечно, нужно проследить, чтобы качество их жизни не опустилось ниже определенного уровня. С этим особых проблем не возникнет. Морлоки не слишком требовательны. При этом элита оставит за собой право сократить общение с морлоками до необходимого минимума.

— Аналитики утверждают, что физическое отделение морлоков от продвинутого общества сделает систему крайне неустойчивой.

— Вряд ли. Известны проверенные на опыте правила поведения. Не следует строить свою виллу среди Трущоб, постройте ее по соседству, так, чтобы морлоки знали, — это архитектурный шедевр. Пускай бесплатно смотрят на жилища элоев и восхищаются их внешним видом. У них должно возникать чувство сопричастности. Например, любой морлок должен иметь право сказать: «Я живу всего лишь в трех километрах от Усадьбы». Этого будет вполне достаточно для социальной гармонии.

— Такая система устойчива до первой прочитанной морлоками книги.

— Вы видели читающего морлока? — удивился почти олигарх.

— Если сами не прочитают, так обязательно отыщется какой-нибудь сердобольный элой, который решит, что его долг прочитать морлокам книжку. Рано или поздно это обязательно произойдет! А дальше понятно. Морлоки — существа сообразительны, они быстро догадаются, как добраться до элоев. Баланс моментально нарушится. Грабь награбленное — очень притягательный лозунг.

— Вот чтобы этого не произошло, мне и понадобилась ваша Окончательная книга. Надо признать — отличная идея. У морлоков следует раз и навсегда отбить желание читать.

Почти олигарху разговор понравился. Он услышал то, что и хотел услышать. А Комлев почувствовал, что с него хватит. Джозеф Хеллер однажды написал следующее: «Между мною и моими идеалами почему-то всегда встают люди, которые с моей помощью греют руки». Пришла очередь Комлеву сказать: «Как это верно»! Любую идею так легко опошлить. Комлеву было жаль Окончательную книгу, но участвовать в ее написании под контролем почти олигарха он не мог.

Он попытался подыскать вежливые слова для отказа, но не сумел, поэтому сказал первое, что пришло в голову:

— Я передумал. Окончательная книга меня больше не интересует. Меня от вас тошнит.

— Что же, я вас не задерживаю. Проваливайте. Вы мне больше не нужны.

Комлев вздохнул с облегчением и отправился домой. Он был уверен, что без его участия проект умрет. Но он плохо знал очень богатых людей. Почти олигарх назначил нового ответственного исполнителя. Им, естественно, стал Фраков, благо тот был знаком с проектом и вовремя оказался под рукой.

Фраков был чрезвычайно горд новым назначением. Он и раньше догадывался, что создан для чего-то большего, чем деятельность литературного агента, поэтому ни на секунду не усомнился в своих способностях написать Окончательную книгу. Для этого ему потребовалось без лишних проволочек установить телепатическую связь с внеземными цивилизациями. Уже вечером у него в голове зазвучали голоса. Они диктовали ему загадочные тексты, которые, как с неудовольствием отметил Фраков, больше напоминали бред. Но в этом, понятное дело, был глубокий эзотерический смысл.

Вскоре Фраков набрался опыта и научился отыскивать в своем тексте своеобразную прелесть. Но самое главное, сочинение очень понравилось почти олигарху, поскольку содержало оба любимых его слова: Усадьба и Трущобы! Фраков старался. Будущее в его книжке было прекрасным. Естественно, предсказанная социальная гармония, была достигнута: элои блаженствовали в своей прекрасной Усадьбе, а морлоки беззаботно проводили время в милых их сердцам Трущобах. Фраков зауважал себя еще сильнее, когда получил за свой труд гонорар. Большие деньги. Он был уверен, что его мечты теперь сбудутся.