Проблемы с головой

О невозможности покупки душ

Довольно часто люди недооценивают свой творческий потенциал. Фраков был совсем другим. Он твердо верил, что у него хватит природного упорства и способностей для того, чтобы написать по заказу очень богатого человека, почти олигарха, так называемую Окончательную книгу. Почему Окончательную? Да потому, что после прочтения ее ни у кого больше не должно было возникнуть желания сочинять или придумывать что-то еще.

Фраков по профессии был литературным агентом, уж он-то разбирался в приемчиках, которые делают книжку успешной. Он не сомневался, что сумеет использовать теоретические знания наилучшим образом.

На практике не все получилось гладко, оказалось, что написание книг довольно скучное и монотонное занятие. Но Фракову быстро удалось отыскать в работе писателя своеобразную прелесть. Обнаружились милые пустячки, скрашивающие унылые будни. Однажды, например, когда он осторожно провел рукой по слегка шершавой крышке письменного стола, на него обрушилась волна дотоле неизвестных, но приятных ощущений: Фраков впитывал отстраненный холод и едва уловимый запах покрытого бесцветным густым лаком дерева. Впечатления оказались на удивление притягательными. Казалось, пустяк, ерунда, но с той поры стоило Фракову расположиться за своим столом, к нему немедленно приходило вдохновение, как по приказу, как по велению свыше. За таким столом было очень удобно редактировать распечатанный на принтере окончательный текст.

Знающие люди советовали Фракову положить на стол стекло, по их словам, так было принято у самых известных и успешных писателей прошлого века. Считалось, что точное воспроизведение рабочего места старых мастеров будет способствовать возникновению у людей, решивших заняться литературным трудом, специальных творческих флюидов. Кроме того, под стекло можно было засовывать фотографии, картинки и даже таблицы со справочными данными — это было и в самом деле удобно. Но Фраков не послушался, посчитав, что правильнее будет отказаться от этого предложения. Прикосновение к стеклу раздражало, поглощало его интеллектуальную энергию. А дерево — совсем другое дело, оно ведь живое, пусть и мертвое или мертвое словно живое. Это, конечно, были всего лишь детали, которые сути дела не меняли. Но в целом, стиль старых мастеров был Фраковым выдержан. Он постарался устроить кабинет в точном соответствии с попавшими в его руки древними фотографиями. Кроме стекла на столе.

Между тем сроки поджимали. Просто удивительно, как быстро летело время. Почти олигарх уже несколько раз прямо требовал представить готовую рукопись. Но дело почему-то застопорилось. Фраков дал себе торжественное обещание проявить больше старания и закончить работу хотя бы через неделю. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что сделать это будет очень сложно, потому что в голову ничего стоящего почему-то не приходило.

Он дотронулся до клавиш дополнительной клавиатуры, которую, как известно, используют для работы только настоящие писатели. Его пальцы мягко прикасались к податливым клавишам. Приятное ощущение пластмассы возбуждало. А еще он любил разгибать скрепки, получая удовольствие от лицезрения кусков странным образом деформированной проволоки, и дотрагиваться до остро заточенных карандашей или жестковатых стирательных резинок. Старые мастера знали толк в ласкающих душу мелочах. Фраков незлобиво улыбнулся. Ему нравилось быть писателем.

Фраков мог вот так существовать долгие годы, но почти олигарх требовал от него подробный еженедельный отчет о выполнении работ. Этот человек был строг и постоянно придирался к мелочам. Обычно Фракову такие люди не нравились, но что поделаешь, деньги ему были обещаны огромные. Их надо было честно отработать. В свое время он заучил цитату из текста одного из старых мастеров и не считал зазорным вспоминать о ней при необходимости. Если бы у него появились ученики, он бы и их заставил выучить эти великие слова наизусть.

«Человек может быть назван умным, добрым, честным, порядочным, благородным, только лишь пока он остается в рамках беспрекословного подчинения».

О всеобъемлющем характере этой максимы — правила поведения, выраженного в краткой форме — Фраков знал не понаслышке. Он ни на мгновение не забывал о ней и старался следовать ей неукоснительно. Не исключено, что его карьера получилась такой успешной именно потому, что однажды ему повезло познакомиться с этим правилом поведения. Фраков сумел даже придумать к нему особое следствие №1, в котором речь шла о его новой работе — сочинительстве. «Литераторы не являются исключениями, поэтому действие максимы распространяется на них в полном объеме». Получилось, что в этом смысле их можно считать обычными людьми.

К очередному обязательному визиту к почти олигарху Фраков постарался подготовиться наилучшим образом. Как только ему разрешили докладывать, он закрыл глаза и произнес выученный наизусть текст. Он был многословен, местами убедителен и эмоционально раскрепощен. Время от времени он даже позволял себе подмигивать и скалить зубы, что помогало ему подчеркивать важность отдельных высказанных им предложений. Фракову хотелось, чтобы почти олигарх его похвалил. На первый взгляд это было абсурдное желание, но жизненный опыт подсказывал ему, что это единственный способ удержаться на поверхности в предлагаемых обстоятельствах.

Но почти олигарх инициативы Фракова не поддержал.

— Хватит скалить зубы, — сказал он. — Высказывайтесь по существу.

А вот с этим у Фракова возникли проблемы. Все, что он запомнил во время разговоров с Комлевым, было им уже внесено в текст. Неужели мало?

— Чего-то не хватает в вашем труде, — сказал почти олигарх кисло.

— Чего? — вырвалось у Фракова.

— Послушайте, служивый, я вам не для того деньги плачу, чтобы вы мне вопросы задавали.

— Может быть, у вас есть какие-нибудь пожелания?

— Пожелание одно, я все еще рассчитываю получить Окончательную книгу в самое ближайшее время.

— Люди и без Окончательной книги перестают читать, потребность в знаниях иссякает прямо на глазах!

— Процесс идет слишком медленно. Народ тормозит. Надо бы поспособствовать.

— Комлев считает, что эта задача недостижима. Люди, склонные сочинять тексты, будут всегда.

— Не понял. А как же его проект?

— Насколько я смог понять, Комлев принципиальный сторонник общедоступного образования.

— Зачем же он обратился ко мне?

— У Комлева навязчивая идея, он стремится привлечь внимание к всеобщему снижению интеллектуального уровня. Его, видите ли, это не устраивает.

— А вот в разговоре со мной Комлев говорил совсем другое и был убедителен. Я заслушался. Его задушевные рассказы об отвратительном будущем меня воодушевили.

— Комлев умеет доводить любую идею до абсурда.

— Ценное качество. И полезное. Довести до абсурда — дело хорошее. Это то, что нужно. Теперь будете доводить до абсурда вы, Фраков. Сумеете?

— Уж не знаю. Я — человек серьезный.

— Да, пожалуй, не справитесь.

— Может быть, обойтись без абсурда? Ну, хотя бы на первых порах?

— Нет. Нельзя.

— Что же мне делать? — в отчаянии спросил Фраков.

— Выход есть. Будете делать, что я скажу.

— Конечно. Обязательно. Не сомневайтесь.

— Пойдете к Комлеву, поговорите с ним, попросите помощи, если откажется, своруйте у него материалы. Дело обычное.

Пришлось идти на поклон к Комлеву. В конце концов, это именно он придумал бодягу с Окончательной книгой, интеграцией морлоков, Усадьбой и Трущобами, вот пусть сам и расхлебывает.

Комлев не обрадовался Фракову, но и не указал тому на дверь. Это был хороший знак.

— Чего тебе надо?

— Понимаешь, дружище, ты у нас шибко умный, вот и понадобилась твоя консультация, даже и не консультация, а так, попрошу тебя ответить на несколько вопросов да и пойду прочь. Ты же любишь, когда тебе вопросы задают.

— Не вовремя ты, но что с тобой поделаешь, давай, спрашивай.

— Интересуюсь твоей затеей с Окончательной книгой. Я же помню, что все начиналось с обстрелов автобусов. Показалось мне, что ты совершенно непоследователен в своих мыслях и действиях. Если тебе для каких-то целей понадобилось, чтобы разум в людях восторжествовал, то зачем стрелять по автобусам? Это что, разумный шаг?

Комлев буквально позеленел от ярости, но отвечать не отказался. Фраков с удовлетворением отметил, что ему удалось задать правильный вопрос, который, оказывается, был важным и для самого Комлева, тому явно хотелось выговориться.

— Есть такая присказка: клин клином вышибают. Вот и я попробовал — не получилось.

— Не понимаю.

— Ничего сложного. Я не сумел справиться с душевной усталостью, отчаянием и унынием — и получил нервный срыв. Так бывает, когда слишком близко принимаешь к сердцу чужие проблемы. Люди перестают пользоваться своим мозгом. Все, что так важно для меня — с некоторых пор игнорируется. Это бесит. Любые попытки хоть что-то им объяснить проваливаются. Вот я и потерял над собой контроль. Дурь в голову полезла, подумал: «Если начать человеку отпиливать ногу, то он ее отдернет. Если люди не способны больше понимать человеческие слова, может быть, им легче отреагировать на действия?». И появилось недостойное разумного человека желание сделать людям больнее. Ну, знаешь, это как прописать больному горькое лекарство. Решил поиграть в доктора и проиграл. Хорошо, что вовремя охолонулся. Выбил дурь из головы.

— Значит, вся эта затея с Окончательной книгой всего лишь бессмысленная и пустая блажь?

— Наконец-то понял. Лучше позже, чем никогда. Сам подумай, что может быть для писателя страшней, чем подлая перспектива перестать быть писателем? Не будет литературы, не будет и писателей. А вот смогут ли они без своей работы существовать? Сомневаюсь. Неужели ты не знал этого, Фраков? Окончательная книга вычеркивает писателей из списка живых людей.

Фраков тотчас вспомнил волшебную притягательную силу своего письменного стола и разогнутых скрепок. Откровения Комлева звучали убедительно. К сожалению, они ни на шаг не приближали к выполнению заказа почти олигарха, скорее наоборот, делали дальнейшие усилия по его реализации до безобразия призрачными.

— Жалко, а мне показалось, что ты книгой занимался всерьез.

— Смотрю на тебя Фраков и удивляюсь. Когда у меня плохое настроение или тяжелые предчувствия одолевают, каждый раз вижу одну и ту же картину — люди будущего почему-то самым удручающим образом оказываются похожими на тебя. Я не в осуждение, поверь, просто так получается.

— Спасибо.

— Не за что. Меня интересовала твоя реакция на эту идиотскую идею. Потом появился твой почти олигарх. Уж его представление о мире — это вообще что-то с чем-то. Нарочно не придумаешь. Но вы излечили меня, спасибо. Выбили дурь из головы. Простая, казалось бы, мысль — ненависть чувство тупиковое, из нее ничего путного не получится. Но пока дурь из головы не выбьешь, все время так и тянет проповедовать да запрещать. Самое гнусное в человеке — его полудетское убеждение в том, что только он знает, как правильно жить, а остальные, получается, сплошь дураки неразумные, которых нужно вразумлять и воспитывать в соответствии с правильными и, конечно, высокими представлениями.

— Понятно, но ты, вроде бы, какие-то заметки по теме вел, сюжет разрабатывал.

— Доводил до абсурда.

— И где они? — спросил Фраков.

— А вон в углу валяются, надо бы их на помойку да руки не доходят.

— Можно мне их прочитать?

— А почему бы и нет.

Комлев с готовностью протянул Фракову папку, на которой крупно и не слишком аккуратно было написано: «Материалы для Окончательной книги».

— Знаешь, я пойду, пора, — сказал Фраков, бережно прижимая папку к груди.

— Не смею задерживать.

Только дома Фраков смог открыть папку. Там оказался один отпечатанный на принтере лист.

Жаль батарейка сдохла,

а то бы я вам показал.

Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать. Нет, не так. Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать и небо в алмазах.

Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать и небо в алмазах. Но, к сожалению, обстоятельства оказались сильнее меня — батарейка сдохла.

Отчаянию Фракова не было предела. Перед ним, в этом не приходилось сомневаться, во всей своей красе предстал законченный результат многомесячных напряженных размышлений Комлева о будущем.

Хорошо представляя себе, как у Комлева работают мозги, Фраков не мог не признать, что со своей работой тот справился блестяще. Трудно представить, чтобы кто-нибудь другой сумел бы написать Окончательную книгу столь же кратко и стилистически точно.

Комлеву надо было отдать должное. Но… показывать такой текст почти олигарху было нельзя. Не поймет.

Конечно, надо было сжечь этот листок, но у Фракова не хватило духа, к вандализму он относился с презрением. При очевидной склонности к бытовому цинизму где-то глубоко-глубоко в его организме притаилось неизбывное чувство восторга перед печатным словом. К удивлению, в его свободной и, казалось бы, не связанной никакими обязательствами жизни обнаружилось вдруг что-то по-настоящему ценное. Он понял, что если сейчас сожжет этот проклятый листок, то его жизнь немедленно и самым решительным образом изменится. Навсегда. И вовсе не радужным образом.

Не смог. Более того, психанул и отнес папку Комлева почти олигарху. Это было, конечно, неправильно. Чувство самосохранения подсказывало совсем другое поведение: было понятно, что как только почти олигарх прочитает комлевское сочинение, то немедленно даст Фракову пинка под зад. Выставит его из проекта без выходного пособия с волчьим билетом.

Однако реакция почти олигарха оказалась совершенно неожиданной. Он был восхищен.

— Больше книгой не занимайтесь, — сказал он. — Не надо.

Это был конец. Фраков немедленно почувствовал себя нерадивым учеником, получившим очередную двойку и нагоняй от строгого учителя. Но почему-то совсем не расстроился. Наверное, догадался, что на него приказы почти олигарха больше не распространяются. Оказалось, что людей, которые могли бы запретить ему заниматься литературой, больше не существует. Во всяком случае, власти почти олигарха для этого было явно мало.

— Хочу предложить вам интересную работу, Фраков. Вы должны войти в доверие к Комлеву. Будете докладывать мне о любых его начинаниях, если понадобится, придется воровать его тексты. Для первого раза у вас это хорошо получилось.

Фраков растерялся и не смог скрыть своего удивления.

— А зачем? Комлев никогда не скрывал свою работу. Он считает себя писателем в старинном значении этого слова, когда авторы еще не устраивали истерики, когда люди читали их тексты, не заплатив за это деньги.

— Надо же! Какой забавный человек. Неужели он и в самом деле ничего не утаивает?

— Нет, насколько мне известно.

— Придется приглядеться к Комлеву повнимательнее. Хочу впредь контролировать его намерения. Теперь это ваша задача. Будете докладывать о любых его действиях.

— Я не соглядатай.

— Что?

— Я не соглядатай и не доносчик.

— Почему?

— Не хочу.

— Понятно. Можете идти, я вас больше не задерживаю.

— Простите, не могу переступить некую грань, никогда не верил, что существует такое чувство — самоуважение. А вот, поди же…

— Это уже не важно. Идите.

— Оказывается, есть чувства, не связанные с корыстью и жадностью. Не знал, пока они не обнаружились у меня самого. Странное ощущение.

— Проваливайте.

И Фраков отправился восвояси. Он был потрясен. Его голова непроизвольно подергивалась, словно он вновь и вновь отрицательно покачивал головой, на губах застыла презрительная ухмылка. Задело его даже не само по себе предложение стать сексотом, а что, в наши дни — это обычное дело. Возмутило, что почти олигарх ни на минуту не усомнился в том, что он, Фраков, согласится. Разве он когда-нибудь давал повод так о себе думать? Понятно, что если бы почти олигарх честно заплатил ему за работу над Окончательной книгой, то начался бы другой разговор. Можно было бы обсудить, например, какая информация о Комлеве понадобилась почти олигарху. Фраков повторил бы еще раз: Комлев никогда и ничего не скрывает, он обожает, когда люди читают его тексты. Даже те из них, которые ему совсем не нравятся. Но чтобы закладывать товарища, вот так запросто, без обсуждения причин и без денег, надо иметь природную склонность к ябедничеству. Неужели он так похож на подлеца? Это надо поправить, решил Фраков, чаще бриться, что ли?

Пришлось Фракову еще раз посетить Комлева. Выпили кофе с коньяком. Поговорили о том о сем… Потом Фраков не выдержал и рассказал о встречах с почти олигархом и о намерении того устроить за Комлевым слежку.

— Он хотел меня заставить следить за тобой.

— Не обижайся, почти олигархи живут в придуманном мире. Иногда мне кажется, что они сами верят в ахинею, которой наполнены их головы.

— Из меня доносчик не получился.

— Не удивлен.

— Почему ты так спокойно отнесся к этой истории?

Комлев встал и несколько раз прошелся по комнате взад-вперед. Как было замечено ранее, он поступал так всякий раз, когда хотел сосредоточиться перед тем, как обрушить на людей очередную свою философскую идею. Фраков приготовился слушать.

— Мне не дает покоя одна из самых безумных затей очень богатых людей: они хотят уничтожить литературу. Не удивлюсь, если потом выяснится, что они не до конца осознают последствия своих действий. Но, как принято говорить, незнание не освобождает от ответственности. Вот, например, эта возня вокруг Окончательной книги. Понимает ли почти олигарх, что это вульгарная попытка самоубийства?

— Я так понял, что ты начал писать новую книгу?

— Да.

— Пиши, это лучше, чем закатывать истерики. Надоело слышать от тебя: «Ой, что же мне так плохо? И почему становится все хуже и хуже»?

— Пожалуй.

— О чем книга?

— А почему бы и не рассказать? Начну издалека. Наша цивилизация насквозь пропитана литературой. Я уверен, что не будь литературы, мы бы до сих пор обитали в пещерах. Зависят от литературы не только читатели, но и люди, которые принципиально не берут книги в руки. У литературы существует одна непостижимая особенность: однажды высказанная писателем мысль немедленно становится общим достоянием. Много ли людей читали, например, Гомера? А кто такой Одиссей или Прекрасная Елена знает подавляющее количество людей.

Сознаем ли мы, что все наши представления о мире — уже давно всего лишь книжные клише. У каждого свои. Но если бы они иногда не совпадали, что бы нас заставило общаться друг с другом? Книги передают не только такую нужную для поддержания достигнутого уровня развития информацию, но и, что не менее важно, эмоциональный контекст. В конце концов, только из книг мы узнаем, что такое хорошо, а что плохо. У каждого народа есть Святая Книга, это не случайно.

Принято считать, что существует ограниченное число сюжетов. Говорят, например, о тридцати шести типичных драматических ситуациях. Кстати, появление тридцать седьмой ситуации может привести к катастрофе. Но пока человечество вполне себе обходится тридцатью шестью.

Эти блуждающие сюжеты жестко определяют то, что в психологии называют коллективным подсознательным. Можно назвать самые известные: легенды о доне Жуане или о Фаусте. Сомневаюсь, что существует единственно правильное толкование поведения героев таких сюжетов. Литература по определению занятие субъективное. Иначе бы не появилось на свет более четырехсот произведений о доне Жуане. Со временем представления о поведении людей меняются, а вот желание понять их не пропадает. Есть вещи, которые человеку не дано познать до конца. Но именно они почему-то всякий раз оказываются самыми привлекательными для толкований.

Пришла и моя очередь. Один из блуждающих сюжетов показался удивительно бессмысленным. Вот и захотелось разобраться. Наверное, я упускаю что-то важное.

— И что же это за сюжет?

— Я абсолютно не понимаю, зачем дьявол скупает души грешников?

— А что такое? — не понял Фраков. — Это его работа.

— Но, если я не ошибаюсь, грешники и без усилий со стороны дьявола попадают в ад.

— Ты просто забываешь о таком важном факторе, как искушение. Побороть искушение — это едва ли не самая главная доблесть при общении с дьяволом.

— Нет, опять не сходятся концы с концами. Может ли человек считаться праведником только потому, что ему повезло, и он ни разу не столкнулся с искушением? На этот случай придумано свое правило: грех, совершенный в мыслях, ничуть не менее страшный. И потом, грешники не просто поддаются искушению, они активно желают быть искушенными.

— Были люди, которые продавали свою душу, считая, что это позволит им совершать добрые дела.

— А еще есть такие, кто считает любой свой поступок добрым делом.

— Наверняка твои утверждения можно опровергнуть, просто ничего дельного в голову пока не приходит.

— Мы с тобой вторглись на субъективную территорию литературы. Пишите книги!

— У тебя наверняка есть свой ответ. Так зачем дьявол покупает души?

— Он их не покупает.

— Как это?

— Душу нельзя продать. У людей нет такого права.

— И все-таки очень многие поддаются искушению.

— Их душа позволяет это. Только и всего.

— Но они подписывают договор своей кровью.

— А некоторые футболисты подписывают договор с мадридским «Реалом». И что с того? Они же футболисты.

— Нет, не понимаю.

— Собственно, книги для того и пишут, чтобы можно было разобраться в деталях.

— Такая книга может иметь теоретический интерес, но не более того.

— Хорошо, давай вернемся к нашей реальности. Почти олигарх предложил тебе денежную работу, а ты отказался. Почему?

— Подумал, что стать осведомителем, это то же самое, что стать грязью под его ногтями. Мне это не нужно.

— Есть ли разница в том, кто тебя искушал: дьявол или почти олигарх? Мне кажется, почти олигарх предложил бы более выгодные условия. Дьявол, как правило, обещает крайне мало.

— Так ты думаешь, что мой отказ — это неспособность продать свою душу?

— Не исключено. Говорить об этом рано, но я очень хочу написать об этом книгу.