Процесс по делу Скавениуса

Седьмое заседание

Председательствующий: Суд идет. Слово предоставляется стороне обвинения.

Обвинитель: Политика, которая раньше проводилась в стране ведущими политическими деятелями и которая продолжается — и я смею утверждать вопреки всему — под руководством Скавениуса, была чисто соглашательской. Пытались лавировать то так, то этак. Шли на уступки, маневрировали, но держали фасон. Вся стратегия заключалась в том, чтобы поддаваться, но самую малость. Пытались затягивать переговоры с немцами и уступать там, где это не имело большого значения, но всегда твердо стояли на своем, если речь заходила о принципах.

Я нисколько не сомневаюсь в том, что эта тактика удалась бы на славу, если бы правительство состояло исключительно только из профессиональных политиков. Но вот теперь в правительстве появились три непрофессиональных министра: надменный и самоуверенный Скавениус, несамостоятельный, пляшущий под чужую дудку Тюне Якобсен и нерешительный во всем Гуннар Ларсен, незначительный представитель деловых кругов. Я полагаю, что ранее доказал, как эти вышеназванные особы самым опасным образом манипулировали политикой в правительстве, как они склонны были уступать каждому требованию немцев, как они уже фактически рассматривали страну частью новой Европы. Для настоящих же политиков это была еще лишь тема для разговора, метафора, которой пользовались для успокоения оккупантов.

Все же невзирая ни на что был этот «легальный» период очень и очень значителен. Под прикрытием политики уступок и проволочек вызревало активное Сопротивление, становление которого невозможно себе представить вне этого политического отрезка времени. Нелепо выглядело бы все, если бы правительственные заявления или официальные речи, статьи заканчивались словами, что, мол, на самом деле существовали разногласия между политиками и движением Сопротивления. Такое недопустимо! Именно политикам пришлось тянуть воз первых тягчайших лет оккупации, где в придачу еще мертвым грузом сидели министры-непрофессионалы; но когда пришла пора, они перешли к активному сопротивлению. Датчане могут с гордостью взирать на эту последовательность в политической жизни.

Известно, что даже Скавениус считал, что 29 августа не может длиться вечно. Уверен, он охотно уступил бы еще раз немцам, но он был достаточно умен, чтобы сообразить — все пути ему заказаны. Политики, деятели национального сотрудничества, лавируя, продвинулись вперед, курс соглашательства и уступок остался позади. Отныне они хотели действовать. Отныне они сказали: все, конец. К тому же Скавениус был не Квислинг. Да, он был своевольный и упрямый, вне понимания сути национального сотрудничества. Он любил подчинять, насаждать свою волю и мнение, и я показал, как он грубо пользовался обстоятельствами, угрожая всегда своей отставкой, которая будто бы могла привести к конфликту с немцами. Но даже если бы Скавениус хотел продолжать свою политику, для нее не существовало более почвы. Политики держались твердо. Теперь пришло время, когда надо было сказать решительное «нет» немецким требованиям. Отныне политический курс резко менялся.

Датский государственный корабль крейсировал в штормовую погоду, огромные волны вздымались над ним. Многие члены команды исчезли в морской пучине. Но даже если горизонт был еще мрачен и грозы еще не утихли, нашлись надежные руки, во время ухватившие руль корабля.

«29 августа стало для нас целой эпохой, — сказал бывший премьер-министр Буль, — оно выявило дух сопротивления у датчан, активная борьба за свободу стала центром сплочения национальных сил… Это был тот же самый дух, нашедший выражение в пассивном скрытом и активном внешнем сопротивлении… и поэтому ничего удивительного нет в том, что образованное после капитуляции правительство Освобождения состояло из политических деятелей и участников движения Сопротивления».

После смерти Стаунинга Буль возглавил, само собой разумеется, политику сотрудничества. Это ему выпало на долю тащить целый воз оккупационных лет. Он не обманет, ему можно верить, когда он говорит о связи политиков и движения Сопротивления!

Я не намереваюсь подробно останавливаться на событиях 29 августа. Политики искали выход, надеялись продержаться еще кое-какое время у власти, пока движение Сопротивления набирало силу и мощь. Но в августе они оказались перед выбором и сделали выбор, покончив бесповоротно с опасной игрой.

Принятое 29 августа решение было решением политики Буля, Кнуда Кристенсена, Йоргена Йоргенсена. Оно одержало верх над политикой Скавениуса, Гуннара Ларсена, Тюне Якобсена. Эти деятели — плоть, ум и сердце народа — отказались противостоять своему народу. Вот как, по моему глубокому убеждению, обстояло дело 29 августа.

Председательствующий: Слово предоставляется защитнику.

Защитник: С умилением я слушал, как обвинитель обрисовал здесь события 29 августа. Завидую его лирическому стилю, когда Стаунинг и позже Буль берутся за штурвал корабля, в то время как гром грохочет и молнии полыхают; завидую его неуемной фантазии, которая являет лишь беспримерный случай исторической фальсификации.

Я, безусловно, более прозаичен от природы. Предпочитаю реальный взгляд на вещи, а не лирико-фантастические описания. Я, естественно, не так уж слеп и глух, чтобы не понимать, какую цель сейчас преследуют, когда представляют дело так, будто между тогдашними партиями и движением Сопротивления царили мир да согласие. А что касается попытки свалить всю вину на Скавениуса, Тюне Якобсена и Гуннара Ларсена, так политики все же не были в числе первых матросов, бросивших за борт одного-другого, чтобы спасти от гибели тонущий корабль.

В противоположность моему многоуважаемому коллеге я оперирую голыми фактами и не пытаюсь подняться до его пафоса. Как я уже показал на прошлом заседании суда на основе документов, правительство и ригсдаг делали все, что было в их власти, для борьбы с саботажами. Однако число саботажей возрастало наперекор всем и всему: с каждым днем и с каждым месяцем; и что еще хуже — население поддерживало саботажников. Фактически глубокий антагонизм царил не между Скавениусом и политиками, а между правительством и ригсдагом, с одной стороны, и народом, с другой стороны. Ведь не политики, а народ сказал свое решительное «нет».

Начало положили забастовки в Эсбьерге, Ольборге и Оденсе. Были приняты все меры, чтобы привести повстанческое население к разуму. Последовали один за другим заявления от правительства, ригсдага, политиков и профсоюзных деятелей, но желаемого результата они не принесли. Если бы я обладал лирическим талантом обвинителя, я выразился бы так: Хольгер Датчанин пробудился ото сна и равнодушно взирал на бумажки с призывами, которые без удержу сыпались на его голову.

Приличия ради следует в первую очередь назвать воззвание правительства и ригсдага, в котором и в помине нет даже намека, будто думали, что легальный период миновал и подошло время перейти к нелегальному. Скавениус представил воззвание в Государственном совете, его содержание одобрили все группы коалиционных партий ригсдага. В нем говорилось:

«События последних дней приобрели угрожающий характер. Число диверсий растет, демонстрации следуют одна за другой, кое-где пытались приостановить движение на железных дорогах и саботировать работу на заводах. Нас ожидают опустошение и разорение, если так будет продолжаться. Снабжение продуктами питания и топливом приостановится, серьезные нарушения в процессе производства принесут населению страны один сплошной вред».

Но давайте посмотрим, что происходит в правительственных кругах. Если суд не возражает, я хотел бы снова побеспокоить неутомимого господина Олуфа Педерсена уделить нам внимание и дать показания.

Председательствующий: Господин Олуф Педерсен, займите свидетельское место.

Защитник: Вы обладаете такой превосходной памятью, что вам не составит труда вспомнить, что произошло в Комиссии девяти вечером 23 августа.

Олуф Педерсен: Председатель Буль рассказал, что в Копенгагене распространяли листовки с призывами к забастовкам, но что в противовес им теперь появилось воззвание от рабочих организаций; и еще одно — от деловых кругов.

Защитник: Мы позже вернемся к этому вопросу. А сейчас скажите, пожалуйста, о чем еще говорили на заседании?

Олуф Педерсен: Крафт сказал, что он не верил, будто мы с таким премьер-министром владеем ситуацией; Буль ответил ему, что вопрос этот не актуален, а Кнуд Кристенсен добавил: нет, обстановка сейчас не позволяет менять правительство; либо остается то, какое есть, либо — немецкая диктатура.

На это Стенсбалле заметил, что он не понял мысль Крафта, виною всему, что ли, международные события? А министр образования Йорген Йоргенсен сказал: не следует заигрывать с зачинщиками!

Защитник: Печально, что такое замечание сохранилось, но никуда не денешься. Оно разрушает представление о сердечных отношениях между политиками и движением Сопротивления. Но что лично вы сказали?

Олуф Педерсен: Я сказал, что нельзя принуждать Скавениуса давать на переговорах определенные обещания; но мы обязаны открыто заявить о своей оппозиции оккупационным властям и сказать, что бастуют не из-за Кристмаса Меллера, а из-за немцев и их политики. Я не верил, что смена министров в данной ситуации может оказаться полезной.

Министр сельского хозяйства Бординг думал, что если Скавениус не в состоянии проявить свою власть, то за дело должна взяться Комиссия девяти. Скавениус сделал все, что мог, у него был хороший помощник в лице господина Беста. «Мы не должны сдавать свои позиции», — заключил Бординг.

Защитник: Я понимаю это так, что Скавениус не в состоянии был проявить свою власть, потому что население было настроено против него. Впрочем, кажется, что господин Бест в лице социал-демократического министра сельского хозяйства нашел себе поклонника. Спасибо, господин Олуф Педерсен, я надеюсь, суд имеет теперь представление о настроении, царившем в Комиссии девяти.

На следующий день 400 представителей профессиональных и политических рабочих организаций подписали Обращение к рабочим столицы. Я хотел бы частично зачитать здесь текст этого документа:

«В последнее время провокаторы самого разного толка пытаются увлечь датских рабочих в безрассудные политические авантюры.

Теперь эти провокаторы с их безумными идеями объявились в нашей столице. В анонимных воззваниях эти личности стараются без зазрения совести выдвинуть себя в руководители организованных рабочих. Фальшивыми обещаниями они пытаются совратить рабочих нашей столицы на легкомысленные поступки, нисколько не заботясь о нашей демократии, об историческом прошлом нашего рабочего движения.

Они осмеливаются требовать от рабочих присоединиться к ним, нагло призывают к забастовкам и беспорядкам.

Депутаты, доверенные лица профсоюзного и политического рабочего движения столицы выражают осуждение такого рода безответственным провокационным мерам!»

Должен признаться, текст Обращения составлен так, что вызывает у меня слезы умиления. Невольно приходят в голову мысли о строгом отце, оберегающем свою дочь от соблазнителя, готового обворожить ее «фальшивыми обещаниями»… а сам он цинично превращает ее в «походную подстилку».

Главные организации деловых кругов тоже опубликовали воззвание. Следующего содержания:

«В связи с серьезными событиями, происшедшими за последнее время в различных городах нашей страны, и, присоединяясь к воззваниям правительства и ригсдага к населению относительно провокаций и диверсий, ведущие организации датских предпринимателей призывают всех, кто имеет отношение к датским деловым кругам, сделать все, чтобы везде и всюду следовали призыву короля от 9 апреля 1940 года о сохранении спокойствия и порядка».

В воззваниях этого периода занял достойное место и призыв «Датского союза железнодорожников»; в нем всех просили обратить внимание на обстоятельство, что при сложившихся трудных условиях бесперебойная работа железных дорог приобретает жизненно важное значение. «Золотые шнурки» также опубликовали свое воззвание насчет сохранения спокойствия и порядка в стране. Ко всем этим публикациям присоединилась пресса. В ней просили, угрожали и призывали. Обвинитель полагает, что именно правительство не пожелало более сотрудничать с немцами. Факты, однако, показывают, что правительство и политики прилагали усилия, дабы оказаться на высоте положения; население страны — вот, кто отказался им подчиняться, народ сам захотел править своей страной.

Не могу устоять от соблазна, чтобы не упомянуть здесь о событиях в провинции. Когда одна фабрика за другой прекращали работу, когда торговцы закрывали двери своих магазинов, когда приостановилось все движение… протестовали против немцев, но также и против политики правительства. Это был протест против Скавениуса, Тюне Якобсена и Гуннара Ларсена. Не спорю. Но в равной степени это был протест и против Буля, и Бординга, и Брурсона, и Йоргена Йоргенсена. Народ, а никто другой, нагляднее, чем на каких-либо выборах, объявил политикам вотум недоверия.

Немцы выдвинули свои требования: запретить собираться в общественных местах группами более пяти человек, запретить забастовки и собрания, запретить появление на улицах после половины девятого вечера, запретить провоцировать пронемецки настроенных датчан. Они требовали введения немецкой цензуры в области печати, выдачи имевшегося в частном владении оружия или взрывчатки и учреждения датских временных судов для вынесения немедленных приговоров нарушителям установленных правил порядка и безопасности. Немцы требовали введения смертной казни за саботажи.

Кроме того, были предъявлены особо строгие требования населению Оденсе: город должен уплатить штраф в миллион крон, потому что ранили немецкого офицера; виновные должны быть преданы суду, в городе должно быть введено чрезвычайное положение. И еще немцы грозили, что если подобное повторится в городе, будут приняты более жесткие карательные меры.

Обвинитель: Я хотел бы пояснить позицию Скавениуса относительно этих немецких требований. Прошу господина Оле Бьерна Крафта, присутствовавшего на этом заседании в качестве секретаря Комиссии девяти, дать свидетельские показания.

Председательствующий: Пожалуйста, господин Бьерн Крафт, займите место свидетеля и отвечайте на вопросы обвинителя.

Обвинитель: 28 августа ситуация в стране сложилась крайне напряженная. Утром состоялось заседание правительства и Комиссии сотрудничества.

Оле Бьерн Крафт: Скавениус открыл заседание и рассказал о требованиях немцев. Он рассматривал эти требования как последнюю попытку немцев в деле сотрудничества с датским правительством. Он сказал, что нужно ясно себе представить, каковы будут последствия, если датчане откажутся уступить: депортации, принудительные работы, заложники. Одним словом, все, что мы знаем о других оккупированных странах. Хальфдан Хеннриксен спросил, что предлагает Скавениус, и Скавениус ответил:

«Если смотреть на вещи объективно и если возможно было бы единодушие в наших рядах, то я посоветовал бы принять предложения немцев, чтобы защитить наших граждан. Но я понимаю, согласие с нашей стороны, по всей вероятности, будет для правительства компрометирующим и все равно не принесет никакой пользы. Поэтому о таковом не может быть и речи».

Обвинитель: Я констатирую, что Скавениус был готов вновь пойти на уступки немцам, несмотря на протесты населения страны, которое, бастуя, ясно выразило свою позицию.

Защитник: А я вижу все в ином свете. В своих показаниях на нашем судебном процессе Скавениус сказал, что разрыв с немцами, по его понятию, произошел слишком рано. Поэтому он лично был склонен попытаться найти modus vivendi. Но он был политиком-реалистом и хорошо понимал возникшую ситуацию, он не мог не считаться с фактом, что население страны не желало иметь правительство Скавениуса.

Я прошу свидетеля продолжить показания и рассказать, что еще произошло на заседании.

Оле Бьерн Крафт: Скавениус сказал, что правительство не приняло определенного решения, что оно хотело обсудить положение с Комиссией девяти. Позже, днем, должно было состояться заседание правительства у короля.

Обвинитель: Для Суда небезынтересно знать высказывание Буля относительно создавшейся обстановки.

Оле Бьерн Крафт: Буль сказал: «Но ведь это же ультиматум, разве можно его игнорировать? Не мыслю себе, чтобы кто-то из нас, здесь сидящих, согласился бы на выдвинутые требования. Чтобы датское правительство превратилось в вассала под немецкой пятой».

Я присоединился к Булю. Требования носили такой характер, что никакое правительство, никакой датчанин не смели бы и подумать сказать им «да». Я предложил, что надо тем или иным путем дать знать датскому народу, что датское правительство и ригсдаг отклонили требования немцев. Йорген Йоргенсен думал: ответ немцам нужно сформулировать таким образом, чтобы было видно, что мы по-прежнему придерживаемся нашего договора насчет спокойствия и порядка. Буль стоял на своем: если мы вступили на путь отказа, мы обязаны действовать заодно независимо от принадлежности к партиям и он предостерегал против иного рода мыслей. «В нашем ответе мы должны сказать, — предложил Буль, — что мы не видим повода для радикальных изменений. Те мероприятия, которые уже имели место, открывают перспективы для соблюдения порядка. Мы не можем нести теперь ответственность за меры, предложенные немцами».

Потом выступали другие. Было единогласно решено отклонить немецкий ультиматум.

Обвинитель: Насколько я знаю, последнее слово все же было за Скавениусом?

Оле Бьерн Крафт: Да, он сказал, что намеревался как-то воздействовать на немцев, чтобы они отказались от своего требования о заложниках.

Обвинитель: Итак, Скавениус снова был готов к сделке. У меня больше нет вопросов.

Защитник: У меня тоже. Однако я считаю, что для нашего Суда немаловажно знать, какой ответ немцам дало правительство. Начинается он с описания договора от 9 апреля, цель которого состояла в том, чтобы обеспечить спокойствие и порядок в стране, который в общем-то удалось сохранять вплоть до последних событий. Далее говорится:

«Правительство и ригсдаг сделали все возможное, чтобы поддерживать в народе спокойствие. Позже, 21 августа 1943 года с согласия его Королевского Величества правительство и коалиционные группировки ригсдага опубликовали воззвание.

Уже сейчас можно утверждать, что эти акции имели свое воздействие. Разрядка напряжения в стране налицо, и правительство питает надежду — вполне обоснованную, — что ему удастся справиться с имевшими место забастовками и что обстановка в стране снова нормализуется.

Правительство, как это сказано в ноте премьер-министра от 26 августа 1943 года, выразило готовность принять необходимые меры для восстановления спокойствия и порядка и исполнения действующих в стране законов, используя для этого все находящиеся в распоряжении государства средства принуждения в соответствии с обычными действующими здесь определениями, включая предписания о применении полицией оружия.

Если правительство согласится принять требуемые немецкой стороной меры, оно тем самым лишит себя возможности поддерживать в населении спокойствие, и потому правительство сожалеет, что оно не считает возможным содействовать проведению этих мер».

Этот хорошо продуманный и обсужденный со всех сторон ответ немцам не был ответом Скавениуса, Тюне Якобсена и Гуннара Ларсена, он был ответом всего коалиционного правительства и коалиционных партий. Если перевести текст заявления на честный датский язык, то он звучит так: Мы не можем согласиться на ваши условия, поскольку это значило бы потерять доверие своего народа. Но если вы нам позволите и дальше продолжать нашу работу, мы позаботимся о том, чтобы диверсанты и демонстранты не ушли от ответственности. У полиции есть оружие, и мы готовы позволить ей применить его против всех недовольных.

Обвинитель пытался изобразить дело так, как если бы правительство и ригсдаг вели соглашательскую политику, чтобы дать возможность укрепиться силам Сопротивления в народе. Неопровержимые факты говорят между тем другое. Политики были готовы продолжать борьбу с диверсиями и движением Сопротивления. И еще долгое время после 29 августа не утихал гнев политиков в адрес движения Сопротивления, которое смешало карты в их игре.

Позвольте привести один пример. Профессор Хартвиг Фриш — один из выдающихся деятелей социал-демократии. 13 ноября 1943 года он выступил с речью в студенческом обществе и подверг критике политику власти, закон мести, закон джунглей.

Хартвиг Фриш отозвался критически не о Гитлере и не о нацистах, а о датских патриотах. Он сказал, что он признает войну, какой бы омерзительной и жестокой она ни была, так как она честна по своей сути, у нее есть свои определенные цели, открытое прямое насилие не сравнимо с убийством из-за угла. И Фриш продолжал: «Иначе обстоит дело с тайным анархическим терроризмом, который сейчас мы наблюдаем у нас и который носит название “саботаж”. Господа из самопроизвольно возникшего “Совета свободы” должны читать книгу “Хевдинг Тенге”, датский роман о диверсиях высшего класса. Эта книга показывает, что и разбойникам не чуждо благородство. Говорю честно, покушение на датский паром, стоивший жизни и здоровья невинным людям, когда погибло 600 наших соотечественников, вызывает у меня чувство отвращения».

Представляется интересным сравнить эту речь со словами Фриша, сказанными им в фолькетинге 4 июля 1940 года:

«Мы сами не представляем никакой ценности, но ценность заложена в нашей общей цели: сохранение Дании, сохранение датского языка, датской культуры и датского мышления. Никто не сказал красивее, чем Йеппе Окьер, когда он пел:

Похоже, будто Хартвиг Фриш за последние годы потерял радость дрожать осенним листочком на ветру. В своей речи он советовал студенческой молодежи держаться подальше от диверсий и углубиться в изучение классического гуманизма.

Но перейдем теперь к допросу свидетелей, которому я придаю большое значение. Точка зрения обвинителя такова, что между министрами — политиками и неполитиками — в правительстве существовала глубокая пропасть и что именно политики прекратили игру тогда, когда они думали, что движение Сопротивления стало достаточно сильным. Иными словами, если воспользоваться примерами из зоологии, движение Сопротивления вылупилось из кокона соглашательской политики. Я прошу выступить в качестве свидетеля бывшего министра Альсинга Андерсена. Думаю, он не нуждается в представлении. Все знают его. Он один из самых значительных и влиятельных политиков социал-демократического движения.

Председательствующий: Я прошу вас, господин Альсинг Андерсен, занять свидетельское место и отвечать на поставленные вопросы.

Защитник: Вы подписали 2 сентября 1943 года обращение, которое было разослано таким организациям: центральному управлению социал-демократии, социал-демократической группе при ригсдаге и производственной комиссии Объединения профсоюзов.

Альсинг Андерсен: Да.

Защитник: Я прошу вас зачитать суду это письмо.

Альсинг Андерсен: Когда в шовинистических и коммунистических кругах стали утверждать, что коалиционные партии, начиная с 9 апреля и до событий последних дней, вели политику…

Защитник: Под фразой «до последних дней» вы подразумевали 29 августа, не так ли?

Альсинг Андерсен: Да. …соглашательства и выявили свою несостоятельность и что все развитие в стране дает повод шовинистическим и коммунистическим кругам для нападок, особенно на социал-демократию, и это, несмотря на баснословные колебания в политике самих коммунистов в эти годы, совершенно фальшивое представление проблемы, не выдерживающее никакой критики, должно быть опровергнуто и отвергнуто ради правды и ради важнейших событий в стране.

Защитник: Все сказанное свидетельствует, собственно говоря, о том, что отношения между политиками и движением Сопротивления тогда не были столь уж сердечными, как это пытаются сейчас изобразить. Если воспользоваться народным выражением, так «нет дыма без огня». Но прошу вас, господин Альсинг Андерсен, продолжайте дальше свои показания.

Альсинг Андерсен: Наша цель, начиная с 9 апреля, состояла в том, чтобы вести политику, которая спасла бы датское население от страданий и тяжких испытаний, к чему неизбежно привела бы другая политическая линия, и тогда война стала бы реальностью для населения нашей страны, как это случилось в других странах. Наша партия — самая большая партия в стране, и мы видели свой долг перед страной и народом в том, чтобы поддерживать эту политику, несмотря на все злостные тайные выпады. Помимо того существовала реальная опасность, что избиратели, оказавшие нам некоторое доверие, особенно могли попасть под влияние другой политики и тем самым поставить под угрозу себя и своих близких, свой дом и свой материальный жизненный уровень. В течение всех трех лет наша политика показала свое обоснование и свою состоятельность. Цель ее: оградить страну и народ от несчастий войны, насколько это было возможно. Никакая другая политика не могла дать даже приблизительно таких прекрасных результатов, и ее совершенно точно можно было бы продолжать до окончания войны на пользу всего датского общества и каждого отдельного датчанина.

Защитник: Обвинитель слишком поспешно сделал вывод, утверждая, что Скавениус намеревался еще немного остаться на своем посту. Но я вижу, что господин Альсинг Андерсен готов рассказать нам всю правду до ее горького конца.

Альсинг Андерсен: Но этот путь вперед…

Защитник: Простите, так и написано — «вперед»?

Альсинг Андерсен: Но этот путь вперед был подорван агитацией Кристмаса Меллера по радио в контакте с коалицией шовинистов и коммунистов, которые безответственно и скрыто…

Защитник: Несколько рискованно, я считаю, писать так открыто.

Альсинг Андерсен: …пытались поставить под сомнение цели и способы сотрудничества и содействовать диверсиям и волнениям среди населения и на рабочих местах как раз потому, что они хорошо знали — соотношение сил во время оккупации сложилось такое, что его нельзя было изменить, не нанеся вреда самим себе; они заманивали людей, слушавших их, глупыми фантазиями и мечтаниями, не имевшими под собой никакой реальной почвы. Поэтому ответственность за сложившуюся сейчас ситуацию лежит на них, и они обязаны ответить за эту двусмысленность, в которой мы сейчас оказались задолго до окончания войны.

Защитник: …и они обязаны ответить за эту… Да, так может говорить воистину разгневанный человек. Мне кажется, что это многозначительное послание разбивает вдребезги теорию обвинителя о взаимопонимании между правительством с его политикой сотрудничества и движением Сопротивления. Но продолжайте, пожалуйста, господин Альсинг Андерсен.

Альсинг Андерсен: Между коалиционными партиями не было разногласий относительно целей и методов датской политики, политики сотрудничества. Все правящие партии признали своим долгом вести страну и народ сквозь эти годы по возможности крайне осторожно, лавируя, не уступая, однако, там, где соглашательство и пассивность оказались бы непростительной ошибкой. Вплоть до настоящего момента нет основания упрекнуть правящие партии в такого рода уступчивости и пассивности.

Сознательно и с полной ответственностью следовали мы нашей политической линии, которая давала возможность выдержать все тяготы оккупационных лет. Свыше трех лет велась эта политика, и с полным правом можно считать ее единственно правильной; только со стороны шовинистов и коммунистов она вызывала постоянное раздражение; они знали, что оказались вне игры после того, как они пытались ослабить сотрудничество и вызвать кризисную ситуацию, которая могла создать условия для разного рода столкновений и привела бы к повсеместным изменениям условий в жизни страны и народа.

Защитник: Я не вижу здесь ни малейшего намека на отклонения от политики Скавениуса. Каковы бы ни были противоречия между политиками и неполитиками в правительстве, они ничто в сравнении с той бездной, что разделяла правительство и движение Сопротивления. Но важен конец письма.

Альсинг Андерсен: Перед всякой попыткой завуалирования или искажения этих фактов необходимо разъяснение истинного положения вещей. Правдивое изложение сути дела должно энергично проводиться всюду, где имеет место шовинистическая и коммунистическая пропаганда; оно должно быть направлено по верному адресу, организаторы профсоюзного и политического рабочего движения в свое время неустанно указывали, к чему ведет безответственная агитация.

Защитник: Спасибо, господин Альсинг Андерсен. Я считаю излишним просить вас прокомментировать это послание. Вам очень хорошо удалось выразить убедительнейшим образом те чувства, которые царили тогда в социал-демократическом центральном руководстве.

Это послание датировано 2 сентября 1943 года, и в нем содержится не более сведений о политическом соотношении сил 29 августа, нежели если бы оно было датировано сегодняшним днем. Оно рассказывает о едва сдерживаемом гневе на «шовинистические и коммунистические круги», которые «пытались поставить под сомнение цели и средства сотрудничества и пытались сформировать у большинства населения иные представления», чтобы, наконец, осуществить свои цели — «вызвать диверсии и беспокойство в населении и на рабочих местах». Шовинисты и коммунисты — это было движение Сопротивления, а иные представления — это всего лишь желание народа бороться, своеобразно проявившееся в те несколько дней, которые предшествовали 29 августа.

Это послание, послание социал-демократической партии. Альсинг Андерсен — один из ведущих лидеров этой партии, а его мнение и лезвием ножа не отделить от мнения, к примеру, Буля. Но в этом послании говорит не только социал-демократия: политика соглашательства взяла здесь свое слово. Политики были разными людьми, они вели себя соответственно своему характеру и темпераменту, проявляя, однако, схожесть в одном — они все хотели следовать прежнему курсу. Их устраивало правительство Скавениуса.

Последний призыв правительства Скавениуса был призыв к спокойствию и здравомыслию. Сколько раз в эти мрачные годы мы слышали эти призывы! Но теперь была налицо борьба, а не требуемые спокойствие и порядок. Вскоре после послания социал-демократии последовало нелегальное сообщение о том, что образован Совет свободы Дании.

Свою задачу он видел в том, чтобы организовать оккупантам сопротивление, по всем направлениям и всеми возможными средствами. Страна получила, наконец, свое настоящее правительство.

Председательствующий: Насколько я понимаю, обвинитель высказал свою позицию. Суд заслушал также свидетелей как со стороны обвинения, так и со стороны защиты.

Завтра обвинитель произнесет обвинительную речь, а защитник соответственно выскажет свои возражения. Обвиняемые, если они желают сделать специальное заявление, имеют право выступить. На сегодня судебное заседание объявляется закрытым.