Продвинутый аккаунт

Глава 21 Перевернутая отзеркаленная нота

Пашка перевёл взгляд на другую маму, и, разбив перевёрнутую отзеркаленную ноту, убрал у неё перелом носа и сотрясение мозга. Осталось три тысячи двести восемьдесят восемь баллов.

Отсутствие отца стелило в воздухе какой-то холодок.

И ещё жутко, кошмарно воняло говном.

Кое-как Пашка поднялся, поскальзываясь в кровяке. Голова закружилась. Это что, всё из него натекло?

Другая мама села, и тут же, охнув, метнулась к сыну, начав ощупывать его лицо и руки. В панике задрала футболку там, где была продырявлена вымокшая от крови ткань.

Потом огляделась.

— Где он?

— Ушёл, — процедил Пашка, и телефон в руке вздрогнул от вибрации.

— Ты живой? Целый? Ничего не сломано? Выступает холодный пот?

— Я нормально. Нос, кажется, разбил.

— Я тоже… — нервно хихикнула вдруг другая мама. — Ступай в ванную. Переоденься. Я позвоню в полицию.

— Зачем? — испугался Пашка. — Он же ушёл.

— Чтобы он не приходил больше. Такого не повторится. Хватит дрожать. За это он ответит. По всей строгости закона.

В ванной Пашка с отвращением стянул грязные вонючие спортивки и трусы. Дерьмо начало подсыхать, оно облепило всё, и было куда хуже крови. Унизительнее.

Ярость снова сжала на секунду Пашкины внутренности. Телефон вздрогнул.

Он поспешно затолкал штаны в стиралку. Залез под душ.

Злость проходила, уступая место чему-то тёмному, пустому и сосущему.

К тому же что-то болело в теле, и перед глазами то и дело плыло. Надо почитать справочник на предмет неявных повреждений. И восполнить потерю крови.

На фига матери менты?

Блин.

Устроят тут…

Обмывшись как следует и стараясь не наступать в зловонные комки, часть которых легла горкой в слив и не сразу ушла в канализацию, Пашка сел на дно ванны, не выключая воду. И уставился в ржавый подтёк на эмали, прочертивший полосу от отверстия прямо под краном.

Это что вот он сделал? Куда делся отец?

Он же должен был куда-то деться. Не мог же он просто взять и пропасть?

В брюхе заворочалось что-то холодное, морозом прошедшее по всему телу, несмотря на струи горячей воды.

То самое слово, которое больше всего подходило, Пашка гнал от себя всеми возможными силами.

Он не убивал отца. Это отец едва не убил его. Он всадил ему в живот отвёртку и вспорол желудок! Пашка бы двинул кони, если бы не скачал раньше «Дополненную реальность». Убийца — он, безумный алкаш-отец! А Пашка… он просто защищался. Защищал себя, мать, дом… Он не убивал отца, он просто его убрал, убрал из… своей жизни. И из жизни других.

Не убил, нет! Если кого-то убить, остаётся тело. Труп. Мёртвая оболочка. Если нет мертвеца, то не было и никакого убийства.

Пашка не втыкал в отца нож, не ломал ему шею, не разбивал ему голову, не топил в воде, не сбрасывал с высоты… Он не убивал, не убивал никого!

Просто…

Младший Соколов рывком прибавил мощность горячей воды, и из лейки душа полился уже почти кипяток. Кожа раскраснелась, как у рака в кастрюле, но всё равно было холодно. Пашку бил озноб.

— Не убивал. Я никого не убивал. Не убивал…

Он взялся раскачиваться из стороны в сторону.

Заляпанный кровью телефон на стиралке показался зловещим оружием. От одного его наличия в крохотной ванной комнате теперь словно бы становилось темнее.

Другая мама постучала в дверь и сказала, что принесла чистые вещи.

Потусторонняя заботливость вывела Пашку из транса, и он наконец-то выбрался из ванной. Зеркало запотело. Запах фекалий всё ещё отравлял воздух.

Он забрал с поставленной к двери табуретки шмотки. Оделся. Как-то нехотя, словно бы с отвращением взялся за телефон. Сначала протёр его полотенцем от крови, потом — протёр ещё раз полотенцем уже влажным.

Вдыхать и выдыхать было больновато. Смирив себя, Пашка открыл игру. Разбил дракона и «G» на боку, не испытывая прежнего удовлетворения от поступивших значков достижений. Сунулся в анатомический справочник.

Он отыскал внутренних повреждений ещё на шестьсот баллов к тому моменту, когда в квартиру прибыл наряд полиции.

И началось что-то херовое. Что-то, ни к чему хорошему привести не могущее.

Поначалу даже немного сочувственные, двое ментов, осмотревшись в квартире, как-то напряглись и переменились. Затребовали у матери номер телефона отца и стали совсем уж другими, когда он оказался не в сети. Вопросы со здоровья Пашки и матери перекинулись на то, был ли ранен отец перед «бегством». Наверное, количество крови не соответствовало травмам тех, кто называл себя пострадавшими, слишком уж разительно. Эта парочка вызвала кого-то ещё, и кровищу на входе в Пашкину комнату, кажется, собрали на анализ.

Сначала он от этого совсем уж задёргался. Потом рассудил, что кровь-то, как ни крути, его. С другой стороны, исчезновение отца скоро станет всем известным фактом.

Надо было его как-то вернуть. Только вот как?..

Менты вымотали Пашку вопросами, прямо душу из него всю вытрясли, а в довершение заявили, что, если батя не объявится невредимым, на днях надо будет явиться для дачи показаний.

Пока они топтались в хате, поступили три платежа от Весёлой фермы, три запятые и три цельные «П», а игра уведомила:

«Вы достигли 82-го уровня!»

«Вы достигли 83-го уровня!»

Ещё дали целых три «G» на боку. И всё это тоже совершенно Пашку не порадовало, как-то даже напрягло. Подумал он отключить ферму. Честно говоря, чесались руки в ту ночь вообще бросить игру. Но ведь надо было сначала вернуть отца, где бы он там ни был…

Когда в полночь пришла тысяча очков за Лосева, полиция уже сворачивалась. А Пашка вдруг понял, что сделает завтра вот просто обязательно. И пусть минусует штраф, хер с ним, невзирая на очень маленький баланс очков.

Но завтра Пашка поговорит с добрым странным старичком Андреем Витальевичем. Тем более, была завтра пятница, и тот должен был быть где-то около Светофорного дерева, если, конечно, сдержит слово, несмотря на то что Пашка пропал. Но казалось почти наверняка, что сдержит.

Другая мама в ту ночь не спала. Сначала они вместе драили пол в коридоре и Пашкиной спальни от крови и того, второго и стыдного, потом она долго-долго сидела на кухне. Он тоже не спал, хотя на этот раз не игрался со своей энергией.

Вместо того Пашка по-тихому влез на табуретку в зале и отыскал в высоком шкафу старые альбомы с фотками. Когда он был маленький, фотки ещё распечатывали и вставляли потом в альбомы с котятками, пальмочками или цветочками на обложке. В семье таких было не то чтобы очень много, но были. И так Пашка добыл изображение пропавшего отца.

Принёс в комнату. Нехотя вошёл в игруху.

Но зря. Определялась карточка «Фотографией вашего отца», и как Пашка с ней не бился, войти в меню с возможностью вернуть батю с помощью фотки не сумел.

Не было такого и в том районе, откуда отец удалился. Пашка и не до конца сошедшие кровавые следы пробовал идентифицировать, и просто пространство около шкафа. Потом решил подойти к задаче через батины шмотки. Ничего. Не давала игруха нужную возможность.

Где-то в районе пяти утра, когда уже рассвело во дворе за окном, уселся младший Соколов на кровать, уставился на дрыхнущего Стержня, и потихоньку стал рассматривать вероятность, что загрузить батю обратно вообще не получится.

А тогда что?

Отец его был…

Врезавшись в самом начале оправдательных рассуждений в это «был», словно гонщик в фонарный столб, Пашка сжался, завалился набок и притянул колени к груди. Ему хотелось заорать. Уснуть, отрубив энергию, и проснуться вчера, когда…

Вдруг рывком, словно того «немного ядовитого» волосатого паука сумасшедшей Жени, Пашка откинул смартфон, и он стукнулся о ковёр, разбудив Стержня. Кот уставился на телефон насторожённо, Пашка — с ужасом.

Под кожу просачивался, заполняя всё внутри, страх.

Господи, во что он ввязался? Чего добивается игра⁈

Нужно ли это всемогущество такой ценой?

Пашка сорвал со стены картинку с иконкой «Дополненной реальности» и кинул на стул оборотом вверх.

Но ведь он бы умер. Просто умер уже, если бы не…

Нет. Не умер. Потому что никогда не выгнал бы отца из дома. Потому что не смог бы ни морально, ни физически. И ещё тот бы не вернулся, свирепый и бухой, вот так, если бы Пашка своими руками не накидал огромных пауков в окно бабке Лебедева. И другая мама, оставайся собой, она бы вела себя иначе. Она не сказала бы отцу про развод. И он не взялся бы за эту отвёртку. Всё было бы не так. Пашку бы травили в школе, его бы унижали более сильные и ловкие одноклассники.

Но гопники не угрожали бы ему ножом, а родной отец не всадил бы под рёбра отвёртку. И не был бы руками Пашки удалён… из жизни.

Слово «убит» мозг всё ещё отказывался применять даже не вслух.

Всё это сделала игра.

Или Пашка?

На рассвете он зачем-то всё-таки взял с ковра телефон и вошёл в приложение, чувствуя себя наркоманом, который понимает, что нужно завязывать, и не может.

Первым делом дали Пашке за что-то медведя и перевёрнутый «игрек».

«Квест пройден! +2 000 баллов!»

«46. Проведи весь день с матерью. Награда — 20 000 баллов».

Оно ведь делает это нарочно, м-да? Читает Пашкины мысли и пытается помешать? Только зачем?

Почему так нужно было поговорить с Лосевым и что это могло изменить, Пашка бы объяснить не смог. Но нужно было. Сильно-сильно.

И тогда он вышел из игры, не свернул, как обычно, а закрыл её полностью и поклялся себе не трогать как минимум до вечера. И пусть будет минус двадцать, а так-то, наверное, даже двадцать одна тысяча баллов. Плевать, хотя баланс и станет отрицательным. Плевать.

Другую маму Пашка нашёл на кухне, заснувшей, положив руки на стол и утопив в них лицо. И тут же прекратил шуметь, как только мог.

Эту женщину, с каждым днём всё меньше похожую на его настоящую мать, Пашке теперь было как-то боязливо и мучительно жаль. И это чувство пугало. Он привык противостоять предкам, которые старательно отравляли ему жизнь. Мечтать о каких-то не таких, и постоянно бороться.

С другой мамой бороться не хотелось. Но она вовсе не была идеалом из мечты.

А сейчас и мечтать о какой-то такой было даже не то, что стыдно, а даже и страшно.

Не туда куда-то заводили Пашку мечты.

Он сбежал из дома, стараясь щелчком замка не разбудить другую маму. Купил на заправке хот-дог и не смог его есть. Выбросил едва надкушенным.

А фиг знает куда, в центр города, пошёл пешком, потому что всё равно было ещё слишком рано, чтобы надеяться встретить Лосева в сквере…

К половине одиннадцатого дотопал до Светофорного дерева. Ещё почти час бродил там неприкаянный, гоня мысли из башки, и почти потерял надежду. А потом вдруг увидал лосевскую фигурку, пересекающую дорогу на переходе.

Испытал Пашка внезапную бурную, необъяснимую радость. Понёсся к старому бомжу, как к самому близкому и родному другу, только что обнимать его не бросился.

— Доброго дня вам, Павел! — просветлел Лосев лицом. — Вы ко мне пришли, али по надобности какой тут?

— К вам! Поговорить можем? — выпалил Пашка. — Просто. О разном.

— От чего же не поговорить с хорошим юношей? — улыбнулся Лосев, и что-то больно кольнуло у Пашки внутри, а в памяти всплыл кровавый след на дверце шкафа.

— Вам что-нибудь нужно? Может, купить еды? — пробормотал он, гоня образ прочь.

— Благодарствую, не надобно. К лавке пройдём? Ноги мои уж не те, сидя сподручнее…

Пашка кивнул, и они зашагали по аллее.

— Вы скверно выглядите, Павел. У вас приключилась какая-то беда? — начал Лосев сам, потому что Пашка вдруг слова позабыл все, которые прежде сформулировал в правильные и нужные фразы.

Что ему рассказать? На самом-то деле, что и как рассказать этому человеку?

Пашка вдруг понял, зачем пришёл. Ему было нужно, просто жизненно необходимо, чтобы этот странный добрый старичок-бомж сказал, что он всё сделал правильно. Чтобы он оправдал его и «разрешил» пользоваться игрой дальше. Успокоил.

Именно он.

И ещё, может быть, Зинка. Но той Пашка не мог бы сказать слишком многого…

— Это прозвучит… очень странно.

— В жизни многое звучит очень странно, Павел, — философски протянул Лосев. — Важно не звучание. Говорите, что хочется.

Хотел Пашка совсем прямо, но не смог. И потому спросил:

— Мне нужен совет. Представьте, что вы бы могли управлять другими, Андрей Витальевич. Сделать с ними, что пожелаете. Сделать их лучше. Или… научить тех, кто вёл себя действительно ужасно в жизни. Что бы вы сделали?

— Ничего, — серьёзно сказал Лосев. А потом пояснил: — Видите ли, Павел, по моему разумению, управление, даже самое благое, оно непременно приведёт к лиху. Человек — ему трудно всё просчитать. Он в одном месте наладит — а в другом это приведёт к такой беде, что горше всякого ужасного жизненного поведения. Обратите внимание, Павел, как оно бывает у правителей всяких государственных. Даже и те, кто, вроде бы, старается быть народу опорой, они так и эдак для многих зло разное творят: то ли ущемляют, то ли наказывают, то ли недосмотрят. А бывает, и осознано. Да не всегда из жестокости, просто управление — стезя опасная, часто очень уж непредсказуемая. И оно не одних государственных управителей касается, а всякого руководства. Вот я, покуда на заводе работал, я бригадиром был. Всяко старался поступать по справедливости. Думаете, Павел, меня все любили? Куда там! Такое зло мне, порою, приписывали, что даже и спать после того выходило скверно. Одного перевёл на новую работу, потому как лучше она у него выходила, а он там покалечился так, что вовсе стал инвалидом, семья кормильца потеряла. Другой просил отпустить со смен внеурочно, по важной надобности, я отпустил — а он перепил зелья, и утоп вовсе в Суре. Третьему заработную плату поднял за умения и прилежание, он через то смог спустя год приобрести автомобиль, а после на нём сбил ребёнка. Я, знаете ли, Павел, даже и рад, что на улице нынче живу. Судьба сама управилась, как оградить меня от бед ненамеренных. Это, конечно, ребячество. Человеку надлежит в социуме жить и как-то во всём этом лавировать. Только очень уж оттого большая на нём ответственность. Вот самые боязливые в схимники и подаются. Я же — в лица без определённого места жительства, на новый манер, так сказать. А вы говорите — управлять другими. Увольте уж от такой ответственности…

Пашка хотел возразить, заспорить, сказать, что можно кому-то действительно помочь — даже необязательно себе. А потом вспомнил другую маму. Или того же Толика, которого мастерство в драках свело с сестрой гопника, ножом орудовать не чурающегося…

— И что же, любой поступок обязательно к херне какой-то приведёт? — уныло спросил Пашка.

— А того мы тоже не знаем, Павел, — совсем не обратил внимания на грубое высказывание Лосев. — Мы про судьбу очень мало осведомлены. Может, ребёнок тот, которого работник мой сбил, вырос бы и сделал бы что ужасное, может, тот, что утоп, на другой день сам бы за руль сел и кого на смерть сбил. Кто его ведает. Знаете, вот бывают поверья в народе про разные проклятые предметы или места, которые несчастья приносят якобы? Пытается так человек снять с себя ответственность за то, что не ладно для него управилось с ним или вокруг. Жизнь — она вопрос большой ответственности, Павел. И брать на себя ещё большую стоит только тем, кто готов последствия — всякие — принять и жить с ними дальше. Это вот как с генералами в боях. С одной стороны они землю свою защищают, а с другой — отправляют на смерть людей. Коли чует человек в себе волю с такой ношей тягаться, можно ему идти в генералы, а коли нет — ещё больше он там вреда принесёт, даже и своим. В жизни очень важно свои силы наперёд научиться оценивать, в особенности душевные. Простите, Павел, — прибавил вдруг Лосев, бросив взгляд на дом через дорогу, где в кафешке на дверь вывесили табличку «счастливые часы», — я одной даме обещался подсобить с переездом в послеобеденное время, мне отлучится надобно, чтобы договорённость нашу не нарушать и не подвести её. Нет у ней особо финансов грузчикам платить. Я вернусь сюда к вечеру, если вам на душе лежит поговорить ещё, буду рад.

Застывший Пашка проводил раскланявшегося Лосева (в натуре, поклонился ему дедушка, с лавки встав, плечами и головой) взглядом задумчивым и расфокусированным. В башке мысли творили какой-то беспредел.

А Пашка вдруг… Достал телефон и разблокировал экран.

Иконка «Дополненной реальности» была на главном, прямо под строчкой поиска в браузере.

Пашка поднёс к ней палец.

Всемогущество. Безнаказанность.

Всё там, ждёт… Ждёт своего избранного, единственного и неповторимого. Его, Пашку.

Убившего своего отца просто потому, что в какой-то момент всё застлал бешеный гнев.

Его, получившего за это значок достижения.

Пашка нажал на «Дополненную реальность». Но не привычным быстрым касанием. Он надавил на иконку и держал, пока не появилось окошко с тремя кнопками.

Выбрать. Убрать. Удалить.

Выбрать. Убрать. Удалить.

Выбрать. Убрать. Удалить.

Дрожащий палец завис над правым вариантом.

Перед глазами встали кровавые пятерни, так и не оттёршиеся от стенки коридорного шкафа, хотя мать пыталась драить их даже содой. Следы пальцев по-прежнему различались, когда утром Пашка уходил из дома.

Всё, что благодаря Павлу Андреевичу Соколову, осталось от его родного отца в этом мире.

Закусив до боли губу, Пашка кликнул по экрану. И в белом прямоугольнике внизу возник вопрос, определяющий всю его дальнейшую жизнь:

'Дополненная реальность

Удалить приложение?

Отмена — Ок'.