Проект 018. Жизнь!

ГЛАВА I Факты

Факты, выстроенные в такой последовательности, образуют весьма необычную картину. Она не противоречит известной истории, но она непривычная. Из нее следует, что в глубокой древности, скрытой от нас непроницаемой толщей времени, на земле царило что-то невероятное, не вписывающееся в наши привычные представления.

Отринуть эту непривычную картину не получается, потому что факты… Они как бы окружают меня и прижимают к стенке. Так, в свое время «гадкие кванты» прижали Эйнштейна к стенке (так физик выразился о своих проблемах с квантовым миром).

Факты вынуждают меня признать то, что не умещается в привычные рамки. Первый ошеломляющий для меня факт: человечество началось не так, как описывает современная наука. Если верить науке, человек появился в результате эволюции, которая от простой клетки за миллиарды лет дошла до обезьяны, а за миллионы лет — до человека.

Этому понятному и привычному объяснению противоречат факты. Один из самых ярких, на мой взгляд, аномальная генетическая близость людей. Чтобы увидеть ее, в двух словах немного информации: каждый вид имеет эволюционную историю. Чем он старше, тем больше между особями накапливается генетических различий.

Образно говоря, если один вид живет миллион лет, а другой десять миллионов лет, между особями второго вида генетические различия будут больше, чем между первыми. Разница показывает возраст вида. Это называется генетические часы.

У всех известных живых существ генетическая разница, условно говоря, измеряется метрами. Единственный, у кого разница измеряется миллиметрами, — человек. Если взять гены людей из племени диких лесов Амазонки и сравнить их с генами английского лорда, между ними разница будет меньше, чем между любыми животными из одного помета.

Такая аномально малая разница говорит о молодости человечества. Наша история не исчисляется даже одним миллионом лет (не говоря уже о двух, как утверждала до сих пор наука). Наша история исчисляется двумя-тремя сотнями тысяч лет.

Опираясь на современные научные представления и на здравый смысл, получаются два взаимоисключающих факта. Первый факт — человек сложнее всех известных существ — венец эволюции. Второй факт — человек моложе всех существующих форм жизни.

Наука объясняет аномальную генетическую близость глобальной катастрофой. Суть в том, что на планете сотни тысяч лет назад случилась глобальная катастрофа, в которой выжило некоторое количество наших далеких предков. За сотни тысяч лет человечество от них воспроизвелось. В биологии это называется «пройти сквозь бутылочное горлышко».

Допустим, так оно и было. Даже еще больше усугубим ситуацию — допустим, что при проходе сквозь бутылочное горлышко выжили не тысячи человек, как говорит наука, а одна-единственная пара (как Ной после потопа).

Получается следующая картина: человечество миллионы лет жило до катастрофы. За это время, как и все другие живые существа, оно копило генетическую разницу. Когда случилась ужасная катастрофа, у выживших людей генетическая разница, накопленная за время существования вида, никуда не могла деться. Катастрофа может убивать и калечить, но не может устранять генетическую разницу, потому что она генов не касается. Что в генах накопилось за все прошедшее время, то никакая катастрофа не может стереть.

Если все волки на планете погибнут и выживет одна стая или пара, генетическая разница между ними будет такой, какая накопилась за миллионы лет жизни вида волков. Если представить мысленный эксперимент, представить, что погибли все люди и все волки, но выжила только одна пара волков и одна пара людей, генетическая разница между волками будет огромной по сравнению с разницей между людьми.

Чтобы быть вполне понятым, погружу вас немножко в биологию. До конца XX века считалось, что ДН К содержится только в ядре клетки. В конце XX века открыли, что ДНК есть в митохондриях (генераторы энергии внутри клетки). Эти митохондриальные ДНК не смешиваются с ДНК отца. Они передаются в неизменном виде по женской линии. В каждой клетке каждой женщины (и многих многоклеточных) есть точно такая же ДНК, как у ее прародительницы (ученые называют ее митохондриальной Евой).

Были исследованы ДНК тысяч женщин разных национальностей и рас. У азиаток, славянок, китаянок, европеек, африканок и женщин иных национальностей ДНК были идентичны. Получается, хранящаяся в митохондрии ДНК первозданная, а ДНК в ядре меняется в результате скрещивания половины отцовской и половины материнской ДНК.

Это значит, что, если после прохода сквозь бутылочное горлышко выжили не тысячи людей, а одна беременная женщина, разница между ядерной и митохондриальной ДНК никуда не денется. Когда женщина родит ребенка, генетическая разница между матерью и ребенком покажет величину, накопленную за все время жизни вида, — это и называется генетическими часами вида.

Держа информацию в голове, я вижу единственный способ объяснить аномальную разницу — человек появился на планете не в результате эволюции, а в результате творения, как это описывают шумерские библейские и прочие религиозные мифы. Сначала был сотворен мужчина. Далее из его генетического материала была сотворена женщина. Эти два существа не имели генетической разницы. Это была точка нуль. С этого момента начали тикать генетические часы человечества. Эволюция в разных условиях породила человеческое многообразие — современное человечество.

Какое иное объяснение аномальной близости людей можно придумать? Например, род homo был географически локализован и потом расселился по всей планете. Хорошо, но возникают вопросы, на которые я не нахожу ответа. Опускаю пока очевидное — срок жизни человека, самого развитого существа на планете, не измеряется ни двумя, ни одним миллионом лет. Это само по себе противоречие. Размер сложности пропорционален времени. Чем сложнее, тем больше времени шла эволюция. У человека же ровно наоборот — он самый сложный, но при этом имеет самую ничтожную генетическую разницу.

Но основное соображение — какие можно допустить уникальные условия, чтобы из ВСЕХ живых существ на планете, включая бананы и водоросли, только у человека, у единственного, была аномальная генетическая близость? Миллионы живых существ самых разных природ, бывших за время своего становления и эволюции во всех катастрофах, которые пережила Земля. И вот из всего этого многообразия только человек выделяется близостью. Можно ли назвать это случайностью? Если можно, тогда нужно признать, что человек был в каких-то фантастических условиях. Причем был он в них один, ни единого живого существа с ним больше не было. Но это уже самая настоящая фантастика…

Я не вижу иного объяснения, кроме как признать, что шумерские и библейские мифы описывают реальные события. А теория эволюционного происхождения человека — это измышления, притягивание за уши одних фактов и игнорирование других.

В далеком прошлом человек имел дело с превосходящей формой жизни. Те далекие события породили культ карго — все известные на сегодня религии. Но со временем эти события были признаны невозможными и отнесены к категории фантазии древних.

То же самое произойдет, если человечество постигнет гигантская катастрофа. Кто выживет, те быстро забудут достижения современной цивилизации. Они одичают, как это происходит с людьми, попавшими в экстремальные условия. Конституция человека сразу перестраивается (очень ярко это заметно на Маугли). Для потомков выживших все разговоры про компьютер с телефоном и самолетами будут оформлены в мифы с участием привычных объектов (ковер-самолет, волшебное блюдечко и прочие сказочные атрибуты).

В древнем городе майя Киригуа есть странные стелы. На одной из них начертана хронология событий, уходящая на 90 миллионов лет в прошлое. На другой стеле самое раннее из событий датируется 400 миллионами лет назад. Что это? Зачем это?

Если настаивать, что человек — это одна-единственная разумная жизнь, бывшая на планете, и никакой иной не может быть, потому что не может быть никогда, как объяснить упомянутые стелы? Какая практическая необходимость в таких цифрах была у древних индейцев? На том этапе развития потребности в счете не превышали бытовых величин. Цифры после десяти наши предки обозначали одним словом — «много».

Как объяснить гигантские фигуры насекомых и зверей в пустыне Наска, видимые с высоты птичьего полета? Некоторые из нарисованных животных никогда не жили в этой местности. Как объяснить многокилометровые прямые линии, исчерчивающие пустыню Наска или дно Аральского моря? Сомневаться в их рукотворном характере невозможно.

Я допускаю, что творцы этих объектов — люди, владевшие утраченными на сегодня технологиями. Но я не допускаю, что древние люди были создателями этих технологий. И если так, получается, в далеком прошлом на планете были другие формы разумной жизни.

Впервые совершенно осознанно я склоняюсь к мысли, что абсолютно не знаю мир, в котором живу. Меня окружают чудеса, но у них такой большой масштаб, что я их не вижу. Я, как планктон, вижу на 20 сантиметров. Если я, допустим, буду сидеть на сети, поставленной на китов, где размер ячейки с квадратный метр, я не увижу никакой сети.

Кругозор большинства людей позволяет сказать, что они планктон или водомерки, скользящие по поверхности воды. Если водомерку насильно погрузить ниже натяжения воды, она окажется недееспособной. Если спросить у планктона, сидящего на канатах сети, поставленной на китов, есть ли в мире сети для китов, он с чистым сердцем скажет, что нет таких сетей… Что такие разговоры неприлично вести… порядочному планктону.

Говорить с планктоном о явлениях, выходящих за бытовые рамки, — это все равно что говорить с кошкой. С кошкой даже лучше, она хотя бы глупостей не скажет, просто слушать будет. А люди-планктон, если выходят за привычный масштаб, глупости несут.

Обращаю внимание, что события, о которых говорят мифы древних цивилизаций, не более отдалены от нас, чем от самих повествователей. Например, шумеры рассказывают о событиях, случившихся ориентировочно 300 тысяч лет назад. Следовательно, от нас они отстоят на 310 тысяч лет. Получается, нас с шумерами от тех событий отделяет одинаковое количество времени. Согласитесь, между 300 000 и 310 000 разница невелика…

Из сказанного я делаю вывод, что последний контакт с иной формой жизни случился около трех с половиной тысяч лет назад — о нем повествует Библия. Он положил начало процессу, докатившемуся до наших времен. И этот процесс все еще продолжает катиться.

ГЛАВА II Соображение

Цивилизацию, сложное инженерное сооружение, можно назвать «человечником». Люди, образующие цивилизацию, — это муравьи, образующие муравейник. Они построили «человечник» точно так же, как муравьи построили муравейник — ни одна особь не имела плана строительства. Но при этом сооружение за определенное время было построено.

Глядя на каменный топор или космический корабль, я вижу уровень интеллекта его создателя. Пчелиные соты или муравейник тоже говорят об уровне интеллекта создателей. Но как? Насекомые не обладают никаким разумом. Если сдвинуть вход в улей на 10–15 сантиметров, пчела будет долго тыкаться в прежнее место входа, прежде чем «сообразит», как войти в улей. Это говорит, во-первых, что пчела подключена к навигационной системе, очень точно, до сантиметров, задающей ей координаты в пространстве. Человек не может задать объекту размером с пчелу (пуле, например) такие точные координаты.

Во-вторых, длительное решение такой простой задачи указывает на отсутствие у пчелы разума. По сути, пчела — запрограммированное летающее «растение». Но если так, как насекомые могли создать инженерное сооружение, требующее плана и организации?

Если настаивать, что муравейник сделали муравьи, следующий шаг — есть тайная группа умных насекомых. Сначала она составила чертеж муравейника. Потом втемную организовала своих глупых собратьев-муравьев на постройку муравейника.

Муравьиная конспирология выглядит неправдоподобной и не подтверждается ни единым фактом. Но если тайной группы умных муравьев нет, а муравейник есть, остается единственный вариант: автором сооружения является иная форма жизни. Я не имею иных предположений про эту форму жизни, кроме идеи о коллективном разуме, висящем над муравейником. Других версий о том, кто создал это инженерное чудо, у меня нет.

Коллективный разум из насекомых подобен головному мозгу из нейронов. Один нейрон, как и одно насекомое, не способен мыслить. Но если их объединить, совокупность нейронов порождает коллективный разум (головной мозг) примерно так же, как совокупность пчел или муравьев образует коллективный разум.

Уровень сложности «человечника» превышает возможности отдельного индивида или группы. Кто же построил человечник и управляет им? Предположить человека на эту роль невозможно по причине, указанной булгаковским Боландом, — слишком мало живет.

Предположить таинственную группу людей, которые тысячи лет назад создали чертеж будущей модели и все это время управляют из-за кулис процессом, используя людей втемную (мировой заговор), не проходит в силу несоответствия масштаба человека и цивилизации. Человек способен оперировать только в своем масштабе. Выше и ниже он недееспособен. Мы не можем расписать наши действия по миллисекундам (миллионным долям секунды). Равно как не можем расписать пошаговый план на тысячу лет — что нам сегодня делать, завтра, и так с весны 2016 года по весну 3016-го. Потому что мы не можем учесть в своих расчетах того, чего еще нет в нашем времени, но появится в будущем.

Если допустить, что в далеком прошлом была некая тайная группа, поставившая цель, достижение которой требовало нескольких тысячелетий, она могла учесть в своем плане только то, что существовало в их время. Чего не было, того она не могла учесть. Это значит, что, когда появилось неучтенное новое, все планы этой группы сразу пошли бы коту под хвост.

Огнестрельное оружие, электричество, атомную бомбу, компьютер и Интернет никто не планировал. Они возникли из тысяч и миллионов переплетающихся причин. Ваш прекрасный план завоевать мир с помощью холодного оружия можно сдавать в утиль, как только появится оружие огнестрельное.

Горизонт планирования человека — в бытовых границах и сиюминутных желаниях. Максимум планирования — десятилетия. Планировать сегодня на 50—100 лет, учитывая стремительность сегодняшних изменений, — это уже мечты, а не планирование.

Второе соображение, не позволяющее мне серьезно относиться к конспирологии, — социальная энтропия. Любая команда за века (и тем более за тысячелетия) разложится. Если даже допустить, что есть люди, способные составлять пошаговые планы на тысячу лет и потом их реализовывать, заранее зная, что результатов они не увидят, значит, они рассчитывают, что их дело продолжат сторонники. Но вся история человечества показывает, что дело отцов-основателей во втором — максимум третьем — поколении умирает. На смену идейным фанатикам приходят бюрократы, аппаратчики и начетчики — люди с более скромным масштабом и целями. Идею они превращают в лозунги — в кормушку. Это касается как религий, так и светских идеологических теорий.

Непропорциональность исторического процесса и нашего мышления исключает версию про тайную группу людей, которая тысячи лет управляет миром, манипулирует дураками-правителями, спекулирует на их страстях и прочее. Такая группа невозможна в силу человеческой природы. У бабочки-однодневки свой масштаб, у человека — свой. А у исторического процесса свой масштаб. И один масштаб никогда не войдет в другой.

Если человек не способен действовать в масштабе, превышающем его природу, он не мог спланировать операцию по установлению монополии — создание религий, запрещающих занятия ростовщичеством всем, кроме иудеев. Но если не человек, то кто?

Я вижу два предположения. Первое — автором является висящий над человечеством коллективный разум. Кажется, он висит над любым заметным скоплением людей, над толпой, оживляя ее и делая самостоятельным существом, над каждым племенем или субкультурой. Коллективный разум висит над каждым народом — национальная душа.

Второе предположение — неизвестные формы разумной жизни направляют развитие человечества в нужную этим формам сторону. Они подобны лаборанту, а человечество — колонии бактерий. Лаборант склонился над колонией бактерий и капает в них разные растворы, стремясь получить одному ему ведомый результат. Капля одного раствора связывает бактерии, капля другого активирует, третьего — кристаллизует и так далее.

Раствор — это информация. Капая в человеческие скопления информацией, придают массе первичное состояние и направление — это растворитель. Далее туда же деньгами и статусами капают, делая форму и скорость устойчивой, — это закрепитель.

История напоминает водяной поток, прокладывающий себе путь к неведомой цели. А люди в нем подобны рыбам в реке. Как от рыбы не зависит направление реки, так от людей не зависит направление истории. Но рыбы могут отрастить ноги и выйти на берег.

Обе версии, про коллективный разум и иную форму жизни, очень непривычные, но они объясняют многое. Наверное, есть иные способы внести ясность, но я их не знаю. Но в любом случае каждый выберет наиболее правдоподобную, по его мнению, версию.

ГЛАВА III Зарождение

Продолжу историю общества. Деньги в долг под проценты с древности давали институты, аккумулировавшие сокровища. Это закономерно. Если в одном месте есть деньги, а в другом месте есть спрос на них, спрос и предложение обязательно встретятся.

Пожертвования богам никогда не лежали без дела. Языческие храмы были в Древнем мире «аккумуляторами» золота. Жрецы давали его в оборот под политические, финансовые и торговые операции. За пользование деньгами обязательно брали процент. Называли его пожертвованием на храм. Так, религия и финансы уживались к обоюдной пользе.

Размер ростовщичества иллюстрирует история известного храма Артемиды в Эфесе. По одной из версий, он сгорел не потому, что Герострат хотел прославиться, а потому, что у жрецов дебет с кредитом не сошелся. Храм финансировал рискованное предприятие, и оно провалилось. Чтобы вкладчики не задавали лишних вопросов, жрецы устроили пожар.

В пользу этой версии говорит реакция городской бюрократии. Когда власти узнали о преступлении Герострата, они издали указ, которым жителям города предписывалось забыть имя поджигателя. Для исполнения указа на всех площадях народу регулярно напоминали, кого надо забыть. Ночью в дома врывались солдаты и спрашивали: чье имя нужно забыть? Полусонные граждане отвечали: «Герострата, сжегшего храм Артемиды!» В итоге весь мир запомнил: 21 июля 356 до нашей эры Герострат из города Эфес сжег храм Артемиды.

Согласитесь, странно предположить в отцах города идиотизм. Более здраво объясняется реакция властей тем, что они были в доле со жрецами и потому так рьяно и на показ отрабатывали версию поджога. Чтобы до всех вкладчиков дошла новость, что храм сгорел, потому что его сжег безумец. Безумца, как водится, по-быстрому казнили за оскорбление богов. И концы навсегда ушли в воду вместе с деньгами.

С приходом христианства и ислама войны не прекратились. Деловая жизнь тоже не остановилась. Следовательно, заинтересованность в кредитах была. Институты, где были деньги, тоже были. Когда у одних есть спрос, а у других — возможность удовлетворить его, и все это с обоюдной выгодой, ситуация подталкивает стороны к деловому сотрудничеству.

Христианство и ислам создали атмосферу богопротивное™ ростовщичества. Но это касалось исключительно низов общества. Элита была вынуждена нарушать религиозные заповеди, чтобы дальше оставаться элитой. Когда перед могущественным человеком вставал выбор: или потерять власть и деньги, но соответствовать религиозной догме, или сохранить власть и приобрести выгоду, но нарушить религиозный канон, каждый делал выбор в пользу высшей ценности. Большинство выбирало власть и деньги.

История знает единичные случаи, когда правитель ради соответствия религиозным канонам гробил страну. Например, в XVI веке религиозный фанатизм короля Испании Филиппа 11 положил начало политическому и экономическому банкротству Испании, которое и завершилось при его преемнике. Испания навсегда вышла из разряда государств первой линейки и больше никогда туда не возвращалась.

Но такие правители, как Филипп, были редкостью. Обычно короли ориентировались на государственные и экономические цели, а не на соответствие божеским заповедям. Да и как не ориентироваться, если священники ручные, любые действия объявят угодными Богу. А если делиться с ними доходом… Еще при жизни могут святым объявить…

На христианских и исламских территориях ростовщичество процветает в высших кругах. Многие знатные и влиятельные фигуры христианского мира дают деньги в рост другим крупным фигурам. Придворные богословы легко это оправдывают.

Неугасимое стремление человека к благу, к материальному, творческому и прочему, инициирует развитие. Мореплаватели находят новые земли, ученые делают открытия, растет население городов. Девственные земли режутся дорогами. Увеличивается объем товарной массы и скорость ее циркуляции.

Цеховая система, стесняющая развитие производства, ломается. Начинает меняться архитектура экономики. Денег нужно все больше. Больший спрос не только рождает предложение, он и меняет структуру предложения. Ростовщичество начинает развиваться как бизнес, оформляясь во все более устойчивую и организованную систему.

Экономическое развитие влечет за собой изменения во всех сферах общества. Мир начинает меняться. Для экономики Древнего мира и раннего Средневековья запрет давать деньги в рост был помехой, с которой можно было жить. Но чем более развивалась экономика, тем тяжелее ей было жить с этим запретом. Растущий организм постоянно требовал денег.

Сильные мира сего начинают с головой уходить в ростовщический бизнес. Впервые ростовщичество как системный и организованный бизнес возникает в X веке в Европе — в Ломбардии, где монетизация экономики была достаточно высокой. Вырос этот бизнес из торговли. Если вы не могли сразу оплатить товар, купец продавал его вам в рассрочку, но по более высокой цене. Сейчас это называется товарный кредит с отсрочкой платежа.

Далее купец приходит к мысли: а зачем это я еду за тридевять земель, покупаю товар, потом доставляю его, храню, продаю. А не проще ли сразу давать тому, кто хочет купить этот товар, не сам товар, а стоимость товара?

И пусть он сам едет с этими деньгами за товаром. А выданные ему деньги пусть отдает так же, как если бы купил у меня товар.

Идея давать не товар, а непосредственно деньги выглядит весьма привлекательно. Выгода от этого купцу такая же или даже больше, а хлопот намного меньше — ни складов тебе, ни перевозок… Да и времени сколько экономится, если сразу торговать деньгами.

Так постепенно и незаметно торговля деньгами обосабливается от торговли вещами. До XI столетия в бизнесе доминируют итальянцы. Это отразилось на самом названии главного ростовщического термина — банк. По-итальянски banco значит «скамья» или «стол». На них ростовщики и менялы раскладывали свой товар — деньги.

С XI века на первый план выходят тамплиеры, рыцари Храма (temple — «храм»). Так называли себя рыцари, принявшие помимо монашеского обета еще ряд специфических (например, охранять паломников, идущих в Иерусалим). Эти монахи-храмовники сильно продвинули ростовщическое дело, значительно усовершенствовав его.

Они возродили вексель на предъявителя, аккредитив, текущий счет. Особенно ценной услугой было то, что монахи могли принимать деньги в одном месте и выдавать в другом, не перевозя золото туда-сюда. Это стало возможно благодаря тому, что у ордена была сеть общин, покрывающая страны Европы и Ближнего Востока. Человек мог сдать деньги у себя дома тамплиерам и получить их в другом месте, где также был монастырь тамплиеров. Никто в Европе не мог предоставить подобной услуги.

Монахи кредитовали королей, принимая в залог недвижимость, драгоценности, земли, печати и важные документы. Проценты по кредиту назывались не процентами, чтобы никто не подумал, что монахи занимаются ростовщичеством, а пожертвованием.

Тамплиеры говорят, что если орден служит Богу, то конечный получатель денег — Бог. Если Бога нельзя назвать ростовщиком, его слуг тоже нельзя назвать ростовщиками. Они просто помогают добрым людям в меру сил, а добрые люди в меру сил их благодарят (по заранее оговоренному прейскуранту) — жертвуют деньги на богоугодные дела типа войны за правое дело и торжество христианской истины. Остальное заявляется бонусом.

Если проститутка стесняется своего ремесла, она называет оплату своих услуг не оплатой, а подарками, знаками внимания и прочим. Только заранее оговоренный подарок — это все же оплата, а не подарок. Аналогично и с монашествующими христианами, они называли процент, взимаемый за пользование деньгами, не процентом, а пожертвованием, милостью и прочим. Только кредитный процент — это все же процент, а не милость.

В глобальном смысле христианские храмы точно так же исполняли функции банков, как и языческие храмы, только на более высоком уровне. Тамплиеры оказывали своим высоким клиентам банковские услуги такого качества, какое никто в мире не мог обеспечить.

ГЛАВА IV Развитие

С XII века экономическая реальность достигает такого уровня, когда соответствовать религиозной доктрине о ростовщичестве оказалось совершенно невозможно. Экономика и религия начинают в этот период входить во все более ожесточающееся противостояние. Внутреннее напряжение системы растет, и понятно, что однажды должна наступить развязка.

Церковь в этот период особенно жестко борется с ростовщичеством. Наиболее активно с этим явлением воюют два монашеских ордена — францисканцы и доминиканцы. Они выискивают богопротивное явление во всех слоях общества, кроме самого верха.

Экономика, живой организм, реагирует на это тем, что из деловых бумаг исчезает всякий намек на процент. Появляются витиеватые канцелярские обороты, где слова о проценте заменяют фразы, вуалирующие суть, — «плата за аренду», «премия» и т. д. Если судить по бумагам, это торговые операции. Если по факту — это ростовщичество.

Это примерно как в России в 2014 году, когда рубль стремительно падал, СМИ не говорили, что национальная валюта падает. Они все дружно говорили, что рубль… растет. Падение называли «отрицательным ростом» и «обновлением исторических максимумов». Или когда показатели падали на сто пунктов, а потом росли на десять, упор делали на росте, а показатели падения игнорировали. Для поверхностного взгляда получался рост.

Низовые средневековые ростовщики опутывают крестьян и ремесленников долгами, как пауки опутывают пойманную в сети муху. Чем больше муха билась в сети, пытаясь высвободиться, тем больше запутывалась. Парализуется движение товаров и услуг. Спад в экономике выливается в социальное напряжение. Обозначается стратегическая проблема.

Папа римский издает буллу, в которой говорится, что ростовщики разоряют ремесленников и крестьян; что есть опасность запустения деревни — основы средневековой экономики. Предотвратить обрушение системы можно, только если предпринять самые решительные меры.

С 1139 года церковь начинает издавать законы против ростовщичества. В 1179 году ростовщичество запрещается отдельным указом. В 1187 году выходит указ, направленный на то, чтобы заткнуть всевозможные лазейки. Например, всякое получение излишка от суммы займа или повышение цены на товар с отложенной оплатой определялось как скрытый акт ростовщичества. Нарушителям указа грозят суровыми наказаниями.

Все инициативы церковной и светской власти в этом направлении не дают должного результата. Ничего не помогает. Живой организм ростовщичества находит все новые и новые лазейки. Власть на них попросту не успевает оперативно реагировать.

В сложившейся ситуации ничего не остается, как перейти от терапевтических мер к хирургическим. Власть делает вывод, что больного бессмысленно лечить таблетками. Теперь его кладут на операционный стол и приступают к ампутации опасных участков.

С XII века христианские власти надеются освободить население от кредиторов и улучшить экономическую ситуацию через изгнание ростовщиков. Кредиторами рядового населения были евреи. Начинается их массовое изгнание. Чтобы увидеть масштаб, забейте в поисковике «изгнание евреев из…». Вам вывалится длинный список стран, власти которых приняли такое решение.

Евреев изгоняли не за то, что они такие-сякие, Христа распяли, а исключительно по экономическим причинам (которые порождали политические проблемы). Власть пыталась договориться с ростовщиками о принципе «шерсть стриги, да шкуры не дери». Когда эта затея провалилась, власть оказывается вынужденной перейти к кардинальным мерам.

В этот период появляется так называемый Кровавый навет — обвинение евреев в убийстве христиан, чтобы использовать их кровь в ритуалах. Он широко распространяется главным образом потому, что позволяет избавиться должникам от своих кредиторов.

Короли полагали, что, если выгнать всех пауков и порвать сети, мухи освободятся, оживут и начнут свободно летать. Это спровоцирует рост экономики, успокоит людей и снимет социальное напряжение. Изгнание принесло некоторое облегчение для экономики и сняло социальное напряжение. Страны начинают перенимать этот опыт друг у друга. Но в целом ростовщичество как институт искоренить оказывается невозможно.

Инициативы бьют исключительно по мелким ростовщикам. Крупные продолжают финансировать военные и торговые кампании, борьбу за трон и прочие предприятия. За это им почет и уважение. В общем, все выглядит, как борьба в России с коррупцией — сажают врачей с учителями. Крупным взяточникам почет и уважение — они сидят в первых рядах, когда первые лица государства предлагают бороться с коррупцией. И хлопают.

Но везде есть исключения. Случились они и в высших ростовщических кругах. В начале XIV века король Франции Филипп IV (Красивый) задолжал тамплиерам огромную сумму. Не имея возможности рассчитаться, он в один день арестовал своих кредиторов по всей Франции по серьезному обвинению — в поклонении сатане. Это примерно как сейчас в экстремизме — что это такое, четко сформулировать сложно, но любое неугодное явление под него подвести легко. Принцип «был бы человек, а статья найдется» не нами придуман.

Многие рыцари под пытками сознались во всем, в чем им предлагали сознаться (как при Сталине все сознавались). В 1307 году все богатства ордена, располагавшиеся во Франции и доступные Филиппу, были конфискованы в пользу французской казны.

Чтобы убрать со своего поступка экономический оттенок, французский король в 1311–1312 годах инициирует Вьеннский собор. На нем принимается решение отлучать от церкви всех ростовщиков и их покровителей. Особо собор заявляет, что тех, кто не считает ростовщичество грехом, церковь признает еретиками. Сильный довод — этим контингентом в то время занималась инквизиция. Но золото сильнее страха перед адом, отлучением от церкви и тесным контактом с инквизицией. Так дело тамплиеров приобретает идейную тональность, запах и цвет. Борьба за божью истину всегда была идеальным прикрытием.

Свято место пусто не бывает. Освобожденную тамплиерами нишу занимают новые игроки. Появляются новые крупные банковские дома, которые работают в тесной связи с церковью. Банкиры жертвуют на церковь, а та взамен прощает им грех ростовщичества.

Итальянский банк Bardi в рамках этой концепции открывает счет на имя… Бога, куда ежегодно переводит деньги. За это чиновники Ватикана служат мессу о прощении греха ростовщичества работникам этого банка. И заодно грозят отлучением от церкви всем, кто взял у Bardi деньги и не торопится отдавать. После такой угрозы даже большие люди, помня историю в Каноссе, торопились заплатить банку свои долги.

Эту историю я упоминал в первой книге. Ее суть — папа римский поругался с императором Священной Римской империи, и в итоге целый император в рубище кающегося грешника трое суток вымаливал прощение перед резиденцией папы в Каноссе.

Находясь под крышей Ватикана, флорентийские банкиры осваивают всю Западную Европу. Практически во всех городских центрах появляются их представительства. Папа им покровительствует, а они взамен помогают собирать десятину с дальних территорий.

Но атмосфера греховности ростовщического бизнеса никуда не ушла. Напротив, она усиливается, становясь квинтэссенцией алчности. Гораций в «Сатирах» осуждает любовь к деньгам: «Все ненавидят тебя!/Ты дивишься? Чему же?/Ты деньги в мире всему предпочел./За что же любить тебя людям?» Ростовщичество — это уже не просто любовь к золоту. Это порочная страсть, ради которой человек идет против Бога. В «Божественной комедии» Данте — девять концентрических кругов ада, уходящих к центру Земли. В седьмом круге ада, где «огонь вонзает жала в лица», находятся ростовщики. Ниже их идут только воры, обманщики и насильники, а на самом дне — предатели своих друзей. Здесь Иуда, предавший Христа, Брут с Кассием, предавшие Цезаря.

Такая атмосфера давила морально. Христиане-ростовщики как бы продавали душу за золото. Не сомневаясь в том, что их ремесло богопротивное, они пытаются загладить свой грех деньгами. Среди банкиров-христиан распространяется практика завещать имущество церкви. Взамен она обязывалась вечно молиться за их душу.

В храмах Венеции можно увидеть вмонтированные у алтаря в пол именные гробовые доски. Это ростовщики продолжают заниматься своим ремеслом после смерти. Только теперь они дают свое имущество в рост не под земные проценты, а под духовные выгоды.

ГЛАВА V Народ

В XIV веке внук французского короля, уничтожившего тамплиеров, английский король Эдуард III, заявляет права на французский трон. Так начинается Столетняя война Англии и Франции. Финансировали ее итальянские банковские дома Bardi и Peruzzi.

В 1340 году, во время начала Столетней войны Англии и Франции, Эдуард III, король Англии, заявляет своим кредиторам, что казна пуста и платить ему нечем. Глава дома Peruzzi от такой новости умер от сердечного приступа. Финансовые дома объявляют о своем банкротстве.

Следом летит к чертям вся экономика Флорентийской республики и части Европы. Начались беспорядки, причиной которых было не только разорение банковских домов, но они сыграли свою роль. Они продолжались почти два десятилетия. Глобальный кризис средневекового мира погрузил всех во мрак, голод и страх. Некоторые утверждают, что потери от разорения Bardi и Peruzzi были для того общества тяжелее военных потерь.

Тамплиеры в свое время освободили нишу итальянским банкирам. Пришло время итальянским банкирам освободить нишу для немецких банкиров, создавших стартовый капитал на производстве (мануфактура).

Чтобы понимать масштаб деятельности, например, Фуггеров или Вельзеров, достаточно сказать, что их золото помогло Карлу V стать императором Священной Римской империи. Или что Вельзеры под один из кредитов в залог получили целиком вице-королевство Венесуэлы.

В XVI–XVII веках немцы сходят со сцены. Их нишу занимают представители народа-ростовщика — евреи Ротшильды. Оказывая услуги влиятельным фигурам и правительству, участвуя в рискованных операциях, Ротшильды становятся очень заметными фигурами.

Но ни одна фигура в виде частного лица или банковского дома не шла ни в какое сравнение с нарождавшимся народом-ростовщиком, который тихой сапой делал свое дело — шел к цели.

Если брать за единицу не отдельных людей или организации, а народ, единственным монополистом на ростовщичество является еврейский народ. Не было на планете второго такого же народа, за которым общество по умолчанию признавало бы право давать в рост.

Признавая абсолютную неприемлемость и недопустимость ростовщичества, люди как бы говорили про себя: «Что с них взять, если они самого Христа распяли!» Далее рождаются версии, что грех вшит в их природу. Да и вера их разрешает им это дело…

Представьте религию, которая объявляет профессию часовщика для одной нации богоугодной, а для всех других богопротивной. Также представьте, что эту веру принял весь мир. Возникнет атмосфера, формирующая отношение людей к изготовлению часов.

Кто считает, что изготавливать часы — это совершать преступление против Бога, те на подсознательном уровне будут сторониться этой профессии. Выбирая род занятий, они в последнюю очередь подумают: «А не стать ли мне часовщиком?»

Кто видит в профессии часовщика угодное Богу занятие, тому при выборе профессии в первую очередь придет мысль стать часовщиком. И только потом, если это почему-то не получится, он будет искать другую работу. Но подсознательно будет готов вернуться в профессию при первом благоприятном стечении обстоятельств.

Если люди принадлежат нации, где часовое дело считается богопротивным, со временем они забудут, как создавать часы. Для них это будет темный лес, тайна за семью печатями. Если люди считают часовое дело богоугодным, они, напротив, станут необычайно искусными часовщиками. Так как разумно пользоваться услугами хороших мастеров, а объективно лучшими мастерами будут люди той национальности, где часовое дело считается богоугодным, они закономерно станут монополистами на часовом рынке.

Напрашивается аналогия с законом Грешема — «худшие деньги вытесняют из обращения лучшие». Человек по природе хочет оставить себе хорошее и отдать плохое. Он стремится расплачиваться, например, стертыми и поврежденными золотыми монетами (а еще лучше серебряными или медными), а новые золотые монеты оставлять себе. В итоге золотые монеты изымаются из обращения и превращаются из средства платежа в сокровище, а платежным средством становятся некачественные деньги. Возникает дефицит денег, что порождает проблемы в экономике.

Вытеснение хороших денег плохими происходит не в результате сговора, а в силу природы социума и человека — действуют социальные и экономические законы. По таким же законам плохие часовщики (не продукция плохих часовщиков, а сами часовщики) будут вытеснены, а хорошие часовщики установят монополию на это производство. Будут исключения в силу особых причин или случая, но бал всегда правят правила.

Аналогия с часовщиками помогает увидеть причину, по которой иудейский народ в период доминирования христианства и ислама имел монополию на ростовщичество. На планете не было второго народа, считавшего кредит исполнением заповеди божьей.

Единственным народом на планете, не испытывавшим никаких сомнений по поводу банковской деятельности, были евреи. По молчаливому согласию ростовщичество стало сферой иудеев. Как сферой французов является мода, сферой немцев механизмы и т. д.

ГЛАВА VI Деньги

Двигателем экономики является стремление человека к благу. Человек всегда хочет больше и лучше. Стоит ему перестать хотеть, как следом начнется деградация. Общество как брошенный камень — летит или вверх, или вниз. Зависнуть на месте оно не может.

Экономическое развитие является основой любого развития. Скорость развития определяет производительность труда, научно-технический уровень и размер потребления. Развитие в конечном итоге выражается скоростью товарообмена, который зависит от скорости обмена одних товаров на другие. Чем легче можно произвести обмен одних товаров на другие, тем выше скорость товарооборота. И наоборот, чем труднее обменять товары, тем ниже скорость товарообмена, и, как следствие, тормозится общее развитие.

Скорость товарооборота сама по себе не увеличивает объем товаров и услуг. Сначала товар нужно произвести, но чтобы производить его в объеме, большем, чем того требует личное потребление, нужно быть уверенным, что его можно обменять на другие товары. Если такой уверенности нет, производство теряет смысл. Появляется такая уверенность при гарантии, что произведенное не пропадет даром.

Сам по себе рост товарной массы, если он не сбалансирован, не гарантирует рост скорости товарооборота. Производится ровно столько товаров, сколько может продаться. Это зависит как от размера спроса, так и от того, насколько быстро его можно обменять.

Самое медленное движение при натуральном обмене. Сапожник и портной могут быстро обменяться своими изделиями, если одному нужна продукция другого. Но если портному нужны гвозди, а кузнецу не нужны брюки, зато нужен хлеб, который есть у хлебороба, нуждающегося в штанах, натуральный обмен пойдет с низкой скоростью.

Поскольку удовлетворение потребностей требует большей скорости товарообмена, появляются товары, которые начинают играть роль денег. Эти товары никто не назначал деньгами. Они становились деньгами в силу естественных причин.

Люди брали за свой товар другой товар, который не был им нужен, если знали, что смогут потом поменять его на товар, в котором нуждаются. Роль такого товара, заменяющего деньги, в свое время играла, например, соль. Информация, что соль является товаром, на который можно выменять потом что угодно, расходилась по обществу. Люди отдавали за соль свой товар не потому, что им нужна соль, а потому что соль — это деньги.

Точно такие же процессы можно наблюдать в удаленных от цивилизации поселениях или искусственно закрытых пространствах (в тюрьме или армии, например). Потребность людей обменять менее нужное на более нужное рождает универсальный товар — деньги. Роль денег может исполнять что угодно: самогон, сигареты, сахар, чай… Нужно только, чтобы эти «деньги» долго не портились и желательно были компактными.

Неважно, что выступает в роли денег. Важно, чтобы все участники принимали это к оплате товаров и услуг. В разные периоды это были соль, шкурки, пряности и прочие товары, которые долго хранились, и в любое время в любом месте этой области их можно было поменять на продукцию сапожника, кузнеца, портного, хлебороба и так далее.

Чем большей универсальностью обладали деньги, тем больше смысла производить товары на продажу. Это ускоряет экономические процессы. Появляется понятие прибыли. Без универсального товара (денег) было невозможно понять, в прибыли вы после обмена или убытке. Единственным критерием успешности сделки было личное мнение.

Например, если вы поменяли пилу и сапоги на топор и шапку, как понять, выгодная это сделка или убыточная? С появлением учетной единицы, когда стоимость предметов измеряется, например, в ракушках, стало легко оценить совершенную сделку. На смену личному ощущению приходит универсальное понятие, измеряемое в конкретных единицах.

Первые «деньги» хоть и имели массу минусов, активизируют торговлю. Минусы были в том, что, во-первых, их неудобно было хранить. Во-вторых, хранение требовало усилий — если с вами расплатились стадом скота, на вас ложился труд по содержанию этого стада. В-третьих, движение «денег» было не аллегорией — при крупных расчетах целые табуны расчетного средства ходили туда-сюда. В-четвертых, эти деньги не были универсальными. Что в одной местности признавалось за средство платежа, в другой отрицалось. Одни принимали ракушки в качестве оплаты, другим было смешно даже говорить про это.

Плюс ко всем недостаткам «деньги» могли испортиться, умереть, убежать… Все это заставляло людей искать то, что лишено этих недостатков. Экспериментальным путем они обнаруживают, что на роль денег идеально подходят в первую очередь драгметаллы — золото и серебро. Иногда эту функцию выполняли медь и прочие металлы.

Металлические деньги никогда не портились, не убегали, не умирали, были удобны в хранении, были компактными и не требовали затрат, связанных с их владением. В любое время суток в любом месте они менялись на любой другой товар без потери стоимости.

Никакой другой товар не имел такой ликвидности, как золото. Оно стало главным платежным средством не потому, что было самым ценным металлом. В Древнем мире, например, железные мечи стоили дороже аналогичной массы золота. И не потому, что золото является самым редким элементом. В природе есть более редкие металлы.

Золото стало главным благодаря тому, что обладало тремя качествами. Во-первых, оно встречается повсеместно (в отличие от тех же ракушек), но при этом было достаточно редким, чтобы малый объем имел большую ценность, что благоприятно сказывалось на компактности богатства. Во-вторых, золото пластично и удобно в обработке, не портится и не окисляется. В-третьих, обладание золотом не требовало никаких усилий, в отличие, например, от обладания «живыми» деньгами типа табуна скота или ангара зерна.

Наряду с реальными деньгами всегда существовали виртуальные — честное слово, обещание, расписка. Когда человек брал у соседа товар, обещая заплатить позже, слово в этой ситуации было виртуальными деньгами. Расписки по факту являлись бумажными деньгами, но имели силу только в очень узком кругу лиц, т. е. были именными векселями, а не на предъявителя. Так что частные расписки — это больше образ будущих денег.

К реальным бумажным деньгам относятся расписки на предъявителя, выдаваемые ростовщиками за взятые в залог вещи. В них указывалось, сколько взято денег, под какие проценты, что оставлено в залог. Так как стоимость залога превышала стоимость кредита (иначе это не залог, а продажа), расписка являлась самостоятельной ценностью. Ее предъявитель мог забрать заложенную вещь, вернув ростовщику выданное им в кредит золото и заплатив проценты по нему.

Ростовщики берут в залог самые разные вещи, от драгоценностей до движимого и недвижимого имущества. Во многих случаях расписка на предъявителя удобнее именной расписки. Так возникает аналог золота — бумага, обеспеченная золотом.

Бумажное золото было удобнее и безопаснее металла, который она представляла. Ее всегда можно было обменять на деньги. Ею можно было рассчитываться, физически не перемещая золото. Выданную под золото расписку можно сравнить с отбрасываемой золотой монеткой тенью. Теней было ровно сколько, столько было монеток.

Удобство и ликвидность «золотых теней» приводит к тому, что люди под свои активы берут не золото, а расписку на золото. Ростовщики начинают давать кредиты не золотом, а распиской на золото. В расписке указывают, что податель сего получит по первому требованию указанное в расписке количество золота.

ГЛАВА VII Алхимики

Средневековые алхимики искали философский камень — ингредиент, превращающий свинец в золото. Ростовщики превзошли алхимиков. Если те искали способ получить золото из свинца, то есть превратить одну материальную ценность в другую, более дорогую, то финансовые алхимики нашли способ получать золото… из ничего.

Это не аллегория, финансовые алхимики в прямом смысле научились получать золото из ничего. Произошло это открытие случайно. Они заметили, что держатели расписок не приходят за своим золотом все и сразу. Из этого следовало, что, если золотой запас известен только ростовщику, он может выдавать расписки на большую сумму, чем у него есть золота. Имея золота на тысячу, расписок можно выдать, скажем, на две тысячи.

Изобретатели начали пользоваться открытием — выдавали кредиты расписками, не обеспеченными золотом. До этого открытия все бумажные расписки были тенью реального золота. После открытия возникают тени, отбрасываемые… пустым местом.

Необеспеченные расписки суть симулякр, копия без оригинала. Их начинают печатать промышленным способом. Они называются банкнотами (от bank note — «банковская запись»). На каждой расписке было напечатано обещание выдать указанный на них вес золота по первому требованию, хотя сделать это было физически невозможно. Объем золота, которое реально имели ростовщики, никогда не совпадал с количеством расписок.

Чтобы увидеть суть ситуации, представьте, вы организовали прием зерна на хранение у населения. Люди несут вам свое зерно, и вы выдаете расписки на получение. Эти расписки неизбежно станут на рынке ценностью, потому что по ним можно получить реальный товар — зерно. И вот вы начали выдавать расписки, не обеспеченные зерном.

Обман раскроется, если все держатели расписок разом придут к вам за зерном. Пока этого не случится, обман не может раскрыться. Особенно если не будете злоупотреблять своими возможностями и выпускать на рынок слишком много пустых расписок.

Склад с принятым на хранение зерном ничем не отличается от склада с принятыми на хранение деньгами (от банка). Единственное отличие — если у хозяина зернового склада выявится несоответствие количества зерна и расписок, его посадят в тюрьму. Если на финансовом складе выявится несоответствие, хозяину ничего не будет.

Исторически так сложилось, что, когда человек выдает расписки на золото, которого у него нет, это считается не преступлением, а эмиссией денег. Но если он начнет выдавать расписки на несуществующее у него зерно — это уголовное преступление. По сути, оба эти действия — мошенничество. Но только одно называется своими словами, а второе называется эмиссией — выпуск денег с частичным покрытием.

Происходившие на финансовом рынке события нисколько не интересовали власть. Она жила по правилу Рима «делайте что хотите, только платите налог золотом со своей деятельности». Так мошенничество начало приживаться и обустраиваться в обществе.

Ростовщики освоили производство золота из воздуха. Чтобы люди не сомневались, что в любой момент могут поменять бумажки на золото, банкиры надувают щеки и пускают пыль в глаза. В самых престижных местах строят шикарные здания, чтобы никто не сомневался, что там, в подвалах, под надежной охраной и крепкими замками, лежит много золота.

Люди не торопились менять бумагу на золото. Зачем вытаскивать деньги из дела, если они несут выгоду, превышающую процент ростовщику? Пока все держатели расписок-банкнот не приходили получать свое золото разом, обман не мог обнаружиться.

Если случалась ситуация, когда люди по какой-то причине устремлялись в банк забирать свое золото, ростовщики объявляли себя банкротами и не платили тем, кому могли не платить. В роли жертвы всегда выступали вкладчики, за которых некому было заступиться. Расплачивались ростовщики только с сильными мира сего.

В тот миг, когда банк объявлял себя банкротом, бумага, которая еще вчера была золотом, становилась просто бумагой. Поохав над утраченными сбережениями и выслушав малопонятные объяснения клерков, люди постепенно успокаивались.

Спустя время те же самые лица, что обобрали общество, открывали под другой вывеской новый банк. Ростовщики уверяли доверчивых аборигенов, что тут все надежно. Не то что в разорившемся банке… Наш банк, говорили они уверенно, не обанкротится во веки веков. И снова выпускали не обеспеченную золотом бумагу, заявляя ее обеспеченной и обещая по первому требованию обменять ее на золото. Когда слишком много людей снова шло менять бумагу на золото, новый банк лопался точно так же, как предыдущий.

Печать бумажных денег, частично обеспеченных золотом, называется операцией с частичным покрытием. Проще говоря, на бумажной банкноте написано, что обладатель может получить по ней 10 граммов золота, но реально он может получить 2 грамма. Это основа банковского бизнеса, что по природе рождает невыполнимые обязательства.

Операции с частичным покрытием — основа банковской системы. Все остальные операции, связанные не с эмиссией денег, а с посредническими услугами, являются вторичными. Если банк не эмитирует деньги — это не банк, а филиал банка. Банком считается учреждение, имеющее право создавать платежное средство.

Это означало, что любой банк потенциальный банкрот. Дело времени, когда к нему придет критическая масса людей менять свои бумажные деньги на золото. Вот как только очередная встревоженная масса придет за своим золотом, так банк сразу и лопнет.

Пока никто не знал случайно открытого ростовщиками фокуса, они процветали. Когда об этом стало известно, ростовщики стали называться банкирами и… продолжили процветать. Потому что мошенничество это было очень полезно экономике.

ГЛАВА VIII Прорыв

Потенциал экономической системы никогда не мог реализоваться на всю катушку из-за хронической нехватки золота. Причем чем сильнее развивалась экономика, тем острее чувствовался дефицит золота. Развивающаяся экономика задыхалась от нехватки золота.

Мошенничество банкиров насытило рынок необеспеченными расписками на золото, которое все считали обеспеченными, т. е. аналогом золота. Экономика, наполненная псевдозолотом, начинает стремительно развиваться.

В период натурального обмена и первичных денег (ракушки, соль) экономика была подобна девственной территории, прорезанной реками. На берегах рек селились люди, обмениваясь с другими людьми своими товарами. Экономическое развитие ползло.

С появлением универсального платежного средства, золота, территорию экономики начинают прорезать искусственные каналы. Если при натуральном обмене и первичных деньгах движение товаров ползло, то с появлением золота оно встало на ноги и пошло.

С появлением бумажных денег — расписок, на 100 % обеспеченных золотом, каналы разветвляются, становятся длиннее, глубже и шире, соединяясь друг с другом в единую сеть. Экономическое развитие еще больше ускоряется. Товары с шага переходят на бег.

Когда появилась бумага, обеспеченная золотом частично, а не на 100 %, как раньше, это позволило насыщать потребности экономики в том размере, в каком она нуждалась. Объем платежных средств достиг объема, пропорционального экономике. В этот период движение товаров с бега ускоряется до полета.

Насыщенная бумажным золотом экономика превращается в особый вид экономики, которого не знал Древний мир, — экономике на банковском проценте. Чем больше она развивается, тем больше становится закредитованной, попадая в зависимость от банкиров.

Кредит теперь дают не под материальные ценности (движимое и недвижимое имущество, драгоценности, предметы искусства и прочее), а под сам бизнес. Здание фабрики со стоящими в нем станками и бизнес — это две большие разницы.

Так как производители не могут не конкурировать, при прочих равных быстрее развивается тот, кто может вложить в свой бизнес больше ресурсов. Получить денежные ресурсы можно из двух источников — извлечь из прибыли компании или взять у банка кредит под проценты. На первый взгляд лучше развиваться на свою прибыль. Но посмотрим, что получается, если одна компания развивается только на свою прибыль, а вторая закладывает себя с потрохами банку, берет кредит и вкладывает его в развитие.

Представим две одинаковые компании стоимостью сто условных единиц. Прибыль каждой составляет десять единиц. Одна компания вкладывает в развитие десять единиц (всю свою прибыль). Вторая берет кредит в пятьдесят единиц (закладывает всю себя и получает 50 % от своей стоимости) и вкладывает полученный ресурс в развитие.

Взявшее кредит предприятие вкладывает в развитие пятьдесят единиц. Предприятие, не берущее кредит, вкладывает в свое развитие только свою прибыль — десять единиц. Разный размер вложений дает разного объема прибыль. У кредитующегося предприятия прибыль будет выше даже с учетом, что оно платит процент за пользование кредитом.

Компания, работающая на кредитных деньгах, неизбежно будет обгонять компанию, работающую на своих деньгах. По мере роста развития ужесточается конкуренция в области организации труда, креатива, технологий и прочее. Для компаний, не имеющих доступа к кредиту, не останется места. Останутся структуры, работающие на кредите.

При такой экономике развиваться на свои деньги могут те, кому конкурировать не с кем, — монополии. Но, во-первых, в погоне за прибылью они все равно будут пользоваться банковским кредитом. Во-вторых, искусственные монополии долго не держатся. Очень скоро появляются конкуренты, которые начинают выпускать аналогичный продукт. Чем больше развивается экономика, тем неотвратимее действует это правило.

Кроме того, государству не нужны монополии. Они для экономического организма как пролежни или застой крови. Власть борется с застойными явлениями в государстве по тем же причинам, по каким люди борются с этими явлениями в своем организме. Если у организма не получается избавиться от пролежней и застоев, он обречен умереть.

Государство терпит только естественную монополию — отрасли, исключающие конкуренцию. Например, невозможно представить второе метро, конкурирующее с первым. Максимум естественной монополии — это бизнес, продукция которого уникальна и жизненно важна для государства и общества. Но если можно не допустить монополии, власть всегда стремилась это сделать.

Конституционное свойство рыночной экономики — она существует, пока развивается с нарастающей скоростью. Все участники такой экономики должны бежать с этой скоростью. У кого скорость ниже, тот выбивается из общего ритма, и его со всех сторон начинают толкать рядом бегущие. Чем выше общая скорость, тем сильнее его толкают.

Однажды недостаточно быстро бегущего толкнут так сильно, что он упадет. Если скорость потока позволит упавшему отползти на обочину, он доживет свой век вне бизнеса. Но если скорость очень высокая, упавший не сможет уклониться от ног бегущей толпы и отползти на обочину. По нему пробегутся, давя и затаптывая насмерть.

Неважно, какие люди образуют толпу — добрые или злые. Из кого бы она ни состояла, упавшие дети и старики, мужчины и женщины будут ей раздавлены насмерть. Не потому, что раздавленные были плохими, а потому, что были слабыми или невезучими и упали.

Свободная экономика обязывает конкурировать. Это ускоряет развитие. Чем выше скорость, тем жестче конкуренция. Так как скорость постоянно растет, однажды ни один упавший не сможет отползти на обочину. Новая эволюция имеет стремительный характер.

ГЛАВА IX Противоречие

До изобретения бумажного золота (фактически не обеспеченных золотом расписок, бумажных денег, которые формально заявлялись обеспеченными) экономика испытывала дефицит платежного средства и развивалась не теми темпами, какие потенциально для нее были возможны. Вслед за ним не с той скоростью, на какую были способны, развивались остальные участки общества. Мир менялся медленно и казался неизменным.

Благодаря этому обстоятельству от людей, однажды пришедших к власти с помощью физической силы, не требовалось соответствовать новому, потому что нового не было. Всегда было старое. Благодаря этому правящий класс, каким бы он ни был косным, спокойно удерживал свои позиции.

Медленный мир принадлежал воинам. Кто лучше всех владел ремеслом войны, тот имел шанс оказаться на вершине общества. У людей, наделенных другими способностями, не было шанса оказаться на вершине общества (исключения подтверждают правило).

Изобретение бумажных денег ускорило развитие экономики, уподобив ее телеге, разгоняющейся до скорости, к которой она не приспособлена. Но и остановиться телега не могла. Теперь перед ней было два сценария — или развалиться, или стать автомобилем.

Невозможно перенести принципы, используемые для управления медленным миром, на быстрый мир. В теории власть остается у старых правителей, у феодалов, но по факту она переходит к финансовым алхимикам. От них теперь зависит, куда потекут финансы (и там все расцветет), а откуда уйдут (и там все умрет).

Экономическое развитие, которое потащило за собой научно-техническое, меняет природу военной и производственной силы. Раньше на создание военной единицы (рыцаря) или производственной (ремесленника) уходило 10 лет. С изобретением огнестрельного оружия военной единицей становится солдат. С изобретением паровых машин производственная единица — рабочий. С нуля примерно за три месяца из дремучего крестьянина можно было получить солдата и рабочего. Эксклюзивный продукт (воин-рыцарь и ремесленник-мастер) вытесняется штамповкой — рабочим и солдатом.

Чем выше техническое развитие общества, тем меньше в нем играет роль доблесть и больше деньги. Как говорил признанный мастер войны Наполеон: «Для ведения войны мне необходимы три вещи: во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги». Все остальное — приложение и следствие. Если нет денег, войну вести невозможно. Вчера военная мощь страны зависела от доблести ее воинов плюс экономика. По мере развития значение экономики стремительно возрастает, стремясь к определяющему.

Военное столкновение можно представить в виде двух надвигающихся друг на друга стволов, которые на линии соприкосновения обнуляют друг друга. Так как материал, из которого сделаны стволы, одинаковый, побеждает тот, кто длиннее.

Раньше было место для неожиданности, основанной на подвиге, смелом решении полководца и прочем. Но по мере развития его становится все меньше и меньше. Первый раз это проявилось во всей своей неотвратимости во время Второй мировой войны. Для примера: Германия могла построить два авианосца, а США по факту построили их в сорок раз больше — восемьдесят. О каком противостоянии тут говорить? Даже считать ничего не нужно, и так понятно, кто победит. Армия становится лишь продолжением экономики.

Если экономика производит силу, если деньги производят экономику, если банкиры производят деньги, в конечном итоге силой являются банкиры. Фактически они имеют власть, но формально правителями являются оставшиеся от феодализма короли и герцоги.

Оставшиеся от феодальных времен правители не чувствуют и не понимают новой эпохи. Они пытаются управлять новой системой так, как правили прошлой эпохой. Это как если человек, привыкший работать со льдом, пытается этими же технологиями работать с водой, в которую превратился лед. Неудивительно, что растаявший лед утекает у него сквозь пальцы, не подчиняясь его воле. Работая с водой как со льдом, он теряет власть над новой сущностью. Для управления новым нужны новые принципы.

Нельзя править сущностью, природы которой не понимаешь. Использовать ее плоды можно, а управлять нельзя. Люди, например, могут использовать гравитацию, но не могут ею управлять, потому что до сих пор не понимают ее природы и не видят ее причины.

Древние объясняли причину падения камня вниз его родственностью земле. Земля как бы вдыхала в себя подобное себе. Объяснение Аристотеля отличается от современного понятия гравитации только разностью слов. Сама суть явления как была не понятна древним, так и остается непонятной до сих пор. Потуги современной физики объяснить гравитацию мифическими гравитонами и виртуальными частицами не выдерживают критики. «Мы имеем законы, но не знаем точки отсчета, к которой следует их отнести, и все наше физическое построение оказывается возведенным на песке». Эйнштейн.

Короли и герцоги пользовались ресурсами системы, но не управляли системой. Они были как свадебные генералы. С одной стороны, у них есть полномочия, в любой момент они могут арестовать, ограбить и казнить любого финансиста. С другой стороны, они не понимают сути и нерва новой системы. Как следствие, не понимают, как ею управлять. Если и были исключения, они не влияли на общий тренд системы.

Старая элита устраняется от управления, как бы понимая свою некомпетентность. Теперь она полагается на «невидимую руку рынка» и Божье провидение. Управление переходит к силе, являющейся продолжением новой системы, — к финансистам.

Возникает аномальная ситуация: реальные правители в подчинении у людей, ничем не управляющих, но имеющих доступ к ресурсам (к которым припадают вместе с родней и друзьями). Финансисты осознают свои силы и не намерены быть во власти феодалов, у которых нет ничего, кроме положения, которому они обязаны не талантами, а рождению.

Они рассуждают: производством денег занимаются не короли и герцоги, а мы. От нас зависит, поступят финансы в экономику или нет (вопрос жизни и смерти государства). «Если мы можем открыть врагам своих врагов кредит и закрыть его своим врагам и их друзьям, — рассуждают финансисты, — это открывает захватывающие перспективы. Мы можем поставить на колени любую власть, перекрыв ей кислород и открыв кислород ее врагам. Перекрытие кислорода вызовет обрушение экономики, далее разруху, голод и социальные волнения. На это отреагируют соседи. Неважно, как отреагируют. Важно, что, если в Антарктиде есть нефть, кровавому режиму пингвинов пришел конец».

Мир подобен комнате, забитой воздушными шарами — государствами. Шары давят друг на друга, создавая систему сдержек и противовесов. Если вы можете повышать давление в одних шарах и понижать в других, вы можете менять конфигурацию мировой системы. Или говоря проще, вы можете управлять миром в самом глобальном смысле.

Если финансисты начнут откачивать воздух из одной страны и накачивать в другую, одна страна будет неизбежно сдуваться, а вторая — расправлять плечи. Однажды давление упадет ниже допустимого, и с этого момента ее судьба полностью зависит от финансистов. Они могут поставить в эту страну подконтрольную власть и далее поднять давление. А могут додавить окончательно, стерев ее в политическом смысле с лица земли.

Контроль мировых финансовых потоков подобен монополии на атомную бомбу. Когда все задвижки, открывающие и закрывающие все живительные потоки, находятся в одних руках, власть над миром естественным путем сосредотачивается в одних руках.

ГЛАВА Х Плацдарм

«Предположим, мы создали финансовый центр и можем удушить любую страну, — рассуждают далее финансисты. — Но деятельность такого масштаба не скрыть. Жертва атаки вычислит нас, и государство в лице спецслужб или армии уничтожит угрозу».

Как сделать так, чтобы атакуемая жертва, даже зная корень своих проблем, не могла защититься? Очень просто — быть сильнее жертвы. Тогда она может сколько угодно знать о корне своих проблем — сделать ей все равно ничего не удастся.

Истину сказанного подтверждают взаимоотношения Англии и Китая в XIX веке. Китай сбывал на английском рынке свои товары, а английские товары на свой рынок не пускал. Это нарушало торговый баланс — золото Англии уплывало в Китай. Чтобы восстановить баланс, Англия подыскивает Китаю товар, от которого тот не сможет отказаться, — опий. На сорок лет Англия становится крупнейшим наркоторговцем, которого знал мир. Так она доставала из карманов китайцев назад свои деньги.

За это время население Китая сократилось на десятки миллионов человек, а число опиумных наркоманов выросло на десятки миллионов. Китайская власть прекрасно понимала, в чем проблемы, но сделать ничего не могла. Она смотрела на ситуацию и плакала. Если пыталась воспротивиться, Англия применяла военную силу — начинались опиумные войны. Технологически отсталый Китай не имел шансов победить Англию.

Чтобы мировой финансовый центр мог безопасно заниматься своей деятельностью, пропорция между ним и жертвой должна быть такой, как между Китаем и Англией времен опиумных войн. В противном случае вопрос безопасности оставался открытым.

Финансисты получали такую безопасность только в том случае, если имели власть над мощной мировой державой. Не ту власть, какую имеют видимые политики (они суть завхозы, дееспособность которых ограничена текущим управлением). Финансистам нужна была власть владельца судна, а не капитана. Уровень капитана — текучкой заниматься в рамках заданного судовладельцем направления. Судовладелец текущих дел не касается. Он говорит капитану, куда плыть. Перекладывая эту аллегорию на банкиров, они хотели власти, которая позволяла бы им управлять правителями и политиками. Например, если интересы финансистов требуют начать войну, политики ее начинают. Когда результат достигнут и нужно прекратить войну, политики должны ее прекращать.

В рамках намеченной стратегии финансисты пытаются укрепиться в разных странах, но везде терпят крах. Если даже им удается достичь некоторого успеха, они не могут его развить. Непреодолимым для них препятствием оказывается абсолютная власть короля.

Очевидным стал тот факт, что получить контроль над страной при абсолютной монархии невозможно. Пока власть сконцентрирована в руках одного человека, его слово работает как закон. Это значит, что какую бы систему банкиры ни построили, она будет крайне нестабильной. В любое время король передумает и разрушит все одним словом.

Получить искомую власть можно было только через реформу политической системы. Нужно было убрать основное препятствие — постоянную власть, сконцентрированную в руках одного человека. Нужно распылить власть короля по элите и сделать основной властью закон. Для этого нужно вернуть в мир римскую максиму Dura lex, sed lex (лат. «Суров закон, но это закон»). Пусть мир перевернется, но закон нужно соблюсти.

Даже когда закон будет против общества, решения должны приниматься по закону, а не по ситуации. Нужен культ закона, его обожествление. Нужно, перефразируя слова Евангелия, «не закон для человека, а человек для закона». Чтобы только от одного слова «закон» у людей срабатывал рефлекс, как у собаки Павлова при включенной лампочке.

При абсолютной монархии или диктатуре законом является мнение высшей элиты. Если распылить власть по всей элите, законом будет мнение не единиц, а большинства элиты. Власть большинства в итоге обернется властью новой элиты — финансовой.

Это утверждение основано на том, что люди ориентированы на личное благо. Ключ к благу — деньги. Люди всегда проголосуют за то, от чего надеются получить деньги. Так как источником денег являются банкиры, законом в новой политической системе будет волеизъявление банкиров. Абсолютную власть короля сменит абсолютная власть банкира.

В новой ситуации непреодолимое препятствие исчезает. Остальные преодолеваются с помощью денег. Еврейская пословица гласит: если проблема решается за деньги, это не проблема, а расходы. У финансистов не было проблем с покрытием расходов.

Если абсолютная монархия демонтируется, вопрос времени, когда страна уподобится кораблю, на котором финансисты будут судовладельцами, а политики — капитанами для текучки. Приписываемая Ротшильдам фраза передает суть концепции: «Дайте мне право управлять деньгами страны, и мне будет совершенно все равно, кто издает законы».

Определившись с концепцией, финансисты начинают подыскивать место для ее реализации. Все страны Европы ненадежны из-за сухопутных границ с соседями. Если завтра банкиры в одной из стран реализуют свой план, а послезавтра в соседней стране появится военный гений типа Македонского, он завоюет страну, незримо оккупированную финансистами. Все усилия банкиров окажутся напрасными.

Максимальную гарантию давал большой остров, окруженный мощным флотом, — непотопляемый авианосец. Из всех островных стран на роль такого авианосца идеально подходила Англия. Она стояла у берегов Европы, но при этом от Европы ее отделяло море.

Идеально подходила Англия — ничем не примечательная страна, раздираемая религиозными противоречиями, начавшими зарождаться еще в период Столетней войны, когда англичане были такими же католиками, как европейцы, но так как Папа пребывал не в Риме, а на территории Франции, с которой воевала Англия, в Авиньоне (авиньонское пленение), он вынужденно занимал профранцузскую позицию. Это не могло не вызвать враждебной реакции со стороны английских католиков.

Реформы Генриха VIII обострили антипапские настроения. Началось все с того, что Генрих хотел поменять жену, а Папа не позволял ему развестись. Следуя примеру протестантской Германии, английский король послал Папу по известному адресу и создал свою собственную «карманную» церковь — англиканскую. А католичество упразднил.

Позже этот король помирился с Папой. Потом опять поругался. И так во всем… Генрих не отличался внятной политикой. Отсутствие цельного курса создавало в стране социальную и политическую нестабильность. Все это было как нельзя кстати.

Проблемой был действовавший в Англии с XIII века закон, запрещающий евреям проживать в стране. Но золото открывает любые двери. В XVI веке финансисты хорошо укрепляются в Англии. Начинается подготовка к изменению политической системы.

Английский монарх не мог оценить интерес финансистов к своей стране из-за разного горизонта планирования. У ростовщиков был стратегический масштаб, а у короля — сиюминутный. Максимальный масштаб, на который хватало короля, — политическая и экономическая текучка. Дальше этого горизонта никакой помазанник божий никогда не думает. Потому что неизвестно, что будет дальше, говорит про себя всякий король, закатывая глаза к небу, на все воля божья…

Если у одного цель глобальная, а на деньги он смотрит как на бонус, а не как на цель, а у другого деньги являются именно самой главной целью, первый сможет использовать второго, а второй первого — нет. Потому что первый сможет повесить второму морковку и вести его как ослика в нужную сторону. А второй помыслить такого не может.

Если, например, у мэра есть градостроительная концепция, ему при принятии решений есть от чего отталкиваться. Если же концепции нет, все будет определять размер личных выгод (на такой мотивации в конце XX — начале XXI века строилась Москва).

У короля Англии не было глобальной цели. Он просто жил, реагируя на текущие угрозы и стремясь к сиюминутным целям. Горизонт его видения исключал возможность рассмотреть инициативу финансистов. Король был главным планктоном в колонии себе подобных. Они сидели на канатах сети, поставленной на кита, и не видели никакой сети.

Банкиры не ставили целью скинуть короля и усесться на его место. Тактическую власть они изначально предполагали оставить старой элите. Кто собирал налоги, следил за порядком и чистотой на улицах, то г пусть и дальше этим занимается. Ростовщикам нужна была власть судовладельца — власть над ключевым узлом системы, над финансами. Все остальные отрасли не представляли для них интереса, потому что были вторичными.

Целью финансистов было установить контроль над финансовой системой Англии. Для этого нужно было распылить абсолютную власть короля по широкой элите. На этой платформе можно было создать частный Банк с функциями Центробанка, у которого было бы монопольное право на чеканку монеты, печать ценных бумаг и кредитование.

Если ростовщики получали абсолютную финансовую власть над Англией, они в итоге получали абсолютную власть над самой Англией. Опираясь на такой плацдарм, можно было постепенно прибирать к рукам весь мир, экспортируя эту технологию во все остальные страны. Если в каждой стране создать частный Банк с функциями Центробанка и объединить эти банки в единую мировую финансовую сеть, возникнет власть над миром.

Здесь у читателя может встать вопрос — откуда у ростовщиков появилась способность к такому масштабному планированию? Как я сказал выше, человек не может оперировать в таком временном масштабе, его горизонт планирования намного скромнее. Так откуда же у финансистов вдруг такой масштаб мышления?

На этот серьезный вопрос я могу отослать к аналогии с муравейником, над которым висит коллективный разум. Ни один муравей, ни группа муравьев не держит в голове концепцию строительства и устройства жизни муравейника. Назвать муравейник продуктом масштабного мышления муравьев — смешно даже на слух. Но случайно такую конструкцию тоже не построить. Что же остается? Коллективный разум.

Чтобы не перегружать текст постоянными оговорками на эту тему, я говорю так, как будто группа умных муравьев спланировала многовековое строительство муравейника и далее в течение веков его вела. Конечно нет. Но так как единственными видимыми силами являются муравьи, я строю повествование, где они получаются главными двигателями.