Проект 018. Жизнь!

ГЛАВА I Распыление

Децентрализовать королевскую власть означает лишить монарха права принимать стратегические решения. Он не должен издавать законы, вмешиваться в работу судебной и исполнительной власти. Король должен стать политической декорацией, скрывающей подлинную власть — власть финансов.

Начинается подготовка политической системы к демонтажу. Раздуваются старые идеи об иной форме правления, имевшие место еще в XIII веке. Снова повторяется на новый лад, что один человек не способен эффективно управлять государством. Что власть нужно поделить между королем и элитой, причем в неравномерной пропорции. Власть парламента нужно максимально расширить, а королевскую власть — максимально сузить.

Чтобы решить эту задачу, недостаточно подписать с королем такой документ. Монарх без труда нарушит его. История полна таких примеров. Так, например, Иоанн Безземельный нарушил Великую хартию вольностей, которую подписал в XIII веке, а потом передумал и отменил. Или Анна Иоанновна, которую пригласили на русский трон с условием, что она берет на себя ряд ограничений и обязательств. Анна согласилась, но после коронации порвала при всех заключенный договор. Пораженные придворные зааплодировали. Потому что а куда деваться? Слово абсолютного монарха, который теперь власть от Бога, выше любых договоренностей.

Чтобы таких фокусов больше не было, нужно было реализовать принцип, впоследствии озвученный Бисмарком: «Меня не интересуют ваши намерения. Меня интересуют ваши возможности». Короля нужно лишить возможностей. Пока сохранялся институт абсолютизма, подписанные монархом бумажки гроша ломаного не стоили.

Демонтаж абсолютной монархии начинается с донесения до элиты огромных плюсов новой системы, построенной на новых принципах. Начинается закулисная пропаганда. До аристократов доносят мысль, что, получив свою долю власти, они получат не только доступ к ресурсу, но и личную безопасность. Король не сможет никого арестовать или казнить без согласия остальных членов парламента. А это уже совсем иной разговор.

Идея получает горячее одобрение элиты. Потому что нет в мире большей силы, чем борьба за высокие цели, несущая борцам личное благо. Борьба за высокую цель, где своего блага не видно, не даст такой энергии. Если борьба несет еще и ущемление личного блага, энергии будет совсем мало. Единичные фанатики зажгутся, но массовой эта борьба никогда не станет. Сокрушительный эффект возникает, где стояние за правду несет выгоду как в обозримом периоде, так и в будущем. Ничто не может противостоять такой силе.

Идея демонтировать абсолютную монархию и построить конституционную вливает в антикоролевскую фракцию свежую кровь. Распыление власти представляется как борьба за справедливость. Элита Англии видит в ограничении власти короля свою выгоду в скором будущем и огромную выгоду в отдаленном будущем. Она охотно принимает идею, что король не божество, как древнеримский император, и даже не первый среди равных, а один из равных.

Просто в силу исторических традиций он называется королем, но его возможности ничем не отличаются от возможностей остальных аристократов.

Король фиксирует проблему. Косвенные признаки указывают на источник опасности — на ростовщиков. Он начинает душить банкиров. Те в ответ изымают из оборота золото, требуя вернуть кредиты. Новых не выдают. В стране начинается экономический спад.

Никакая сила не может заставить банкиров выдавать кредиты, если они не хотят. К тому же банкиры заручились поддержкой элиты. Теперь в глазах аристократов они не просто жалкие корыстолюбцы, а борцы за построение более справедливого мира.

Король не очень понимает суть происходящего. Да и как тут понять, когда ему со всех сторон, в том числе от родственников, говорят, что он не прав, что совершает ошибку и пилит сук, на котором сидит. Король ослабляет гайки. Банкиры начинают давать кредиты. Экономика оживает. После каждого ослабления они захватывают новые позиции.

Банковский бизнес притягивает талантливых и энергичных людей. Сражаясь за свой интерес, они неизбежно лоббируют интересы ростовщиков. Переломить эту силу король не в силах по указанной выше причине — он не понимает природы экономики, не чувствует ее нерва. Ростовщики же чувствуют себя в этой ситуации как рыба в воде.

В сиюминутном смысле король сильнее банкиров. Он может ограбить или казнить любого. Но ограбить одновременно всех ростовщиков, как Филипп Красивый ограбил всех монахов-ростовщиков во Франции, — это Генриху в Англии сделать не по силам.

Одно дело обвинить понятных монахов в поклонении сатане, ограбить их на то, что они нажили, нарушая во славу божью запреты Бога на ростовщичество. Другое дело ограбить банкиров, акционерами которых в явной и тайной форме была элита Англии. Ограбить банкиров — значит ограбить элиту. Для короля такой грабеж самоубийство. Так что золото финансистов было абсолютно недоступно абсолютному монарху.

В стратегической перспективе власть не могла противостоять банкирам. Если смотреть в малом масштабе, кажется, что борьба идет с переменным успехом. Но при увеличении масштаба видна однозначная тенденция — петля на горле короля сжимается.

Король знает, как противостоять придворным интригам, заговорам и мятежам. Знает, как сражаться с традиционными врагами в чистом поле. Но не знает, как противостоять силе, преследующей цель, лежащую за рамками его видения. У короля нет опыта борьбы с врагом, который не претендует на трон, а преследует совершенно неведомые цели.

Если бы монарх и его советники ясно осознали характер угрозы, может быть, они нашли способ удавить ростовщиков. Но если смотреть в стратегической перспективе — это ничего не меняло. Просто времени на реализацию плана потребовалось бы больше.

После смерти Генриха на престол входит девятилетний мальчик, умирающий в 16 лет. Далее начинается череда правления женщин и лиц, не имеющих принципиального значения для проведения основной линии, и потому я не буду останавливаться на этом этапе, чтобы не перегружать текст информацией, не относящейся к делу, и перейду сразу к очередной ключевой фигуре — к Карлу 1.

К тому времени финансовые круги представляли собой очень значительную силу. Золото открывало ростовщикам любые двери как напрямую, так и через доверенных лиц. Создавая трудности в экономике и политике, они вынуждают короля делать неадекватные шаги. Например, повышать налоги, увеличивая этим напряжение системы.

Напряжение создает благоприятную почву для роста новых врагов и для укрепления старых. Король вынужден уступать перед усиливающейся оппозицией. Чем больше он уступает, тем больше оппозиция чувствует свою силу и больше от него требуют.

Аппетиты оппозиционеров растут как на дрожжах. Доходит до того, что парламент требует лишить короля права назначать министров. Загнанный монарх чувствует, как на его шее сжимается петля, и, не видя иного выхода, предпринимает отчаянную попытку — сам лично пытается арестовать лидеров инициативы.

Его порыв с треском и позором проваливается. Беспомощный и униженный король вынужден уехать на север Англии. В этом положении ему ничего не остается, кроме как собирать сторонников, формировать армию и силой возвращать себе власть.

ГЛАВА II Атака

Оливер Кромвель, лидер королевской оппозиции, получает от банкиров золото, чтобы сформировать профессиональную армию. Так оппозиция получает военную силу. В случае победы лидер оппозиции обязуется перед банкирами: а) отменить запрет на проживание евреев в Англии; б) не ограничивать ростовщическую деятельность евреев.

Начинается гражданская война, известная как Английская буржуазная революция. Королевская оппозиция сталкивается с королевским ополчением и побеждает. Карл I попадает в плен. Кромвель становится военным диктатором — лорд-протектором.

Любопытно, на чем историки акцентируют внимание, объясняя победу Кромвеля. Они говорят, что секрет его победы в том, что он был храбрый человек, разбирался в лошадях, пики у его солдат были длиннее, чем у солдат короля, и прочее. Все, наверное, так и есть, но только про финансирование историки, как правило, не говорят ни слова… Это и понятно, подобные договоренности если и принято фиксировать, то вряд ли эти документы кому-то доступны. Так что оптимальный вариант — умопостигаемый путь.

Кромвель казнит плененного Карла. Далее выполняет взятые на себя обязательства — разрешает евреям свободно проживать в Англии и заниматься своим ремеслом. Банкиры предлагают Кромвелю обрести легитимность — короноваться.

Звучит красиво — новый тип власти, конституционную монархию, откроет новая династия. Основатель которой казнил короля. Это не только станет символом новой эпохи, но и узаконит в глазах мировой общественности достигнутые результаты.

Но вот беда, во-первых, Кромвель категорически отказывается короноваться. А во-вторых, он плюс к этому умирает. Его место занимает сын Ричард. О его личности не нужно много говорить. Достаточно сказать, что его прозвали «вялый член». Власть при таком наследнике полностью переходит к парламенту.

Возникает неустойчивая ситуация — положение не соответствует канонам эпохи. У каждой эпохи свое понимание, что есть правильное государственное устройство. Сейчас само собой разумеющимся кажется демократическое правление. При недемократической форме возникает напряжение, ослабляющее страну, и растет международное давление. Тогда самоочевидной казалась монархическая форма правления. Немонархическая модель в то время порождала внутреннее напряжение и увеличивала внешнее давление.

Сложившаяся в Англии модель означала, что на трон будут претендовать все, у кого есть основания. Постоянная угроза войны снималась, если на троне вновь утверждался король. Исходя из этой логики парламент призывает на трон Карла II, сына казненного Карла I. Но с условием, что король будет делить власть с элитой.

О кандидате на трон можно судить по его прозвищу — Веселый. Его больше интересовали балы, любовницы и охота, нежели государственные дела, что очень устраивало элиту. Карл II принимает предложение. Благодаря любви нового монарха к развлечениям реальная власть сосредоточилась в руках олигархической группировки из пяти человек.

Ситуация стала необратимой. Однажды получив власть, элита ни за какие коврижки не захочет возврат времен, когда желание короля было законом. Когда по его слову без суда и следствия казнили любого… Намного спокойнее, когда закон — мнение парламента, где сидят твои родственники и друзья. Да и принять групповое решение всегда сложнее.

Элита почти никогда не выдает своих. Если сравнить количество аристократов, казненных при абсолютной и при конституционной монархии, — это небо и земля. Так на пути реставрации абсолютной монархии возникло непреодолимое препятствие.

Новый король вскоре понимает, что в этой системе он не король, а марионетка. И виноваты в этом банкиры. Он пытается закрутить им гайки, но не преуспевает в этом. На стороне банкиров элита Англии, сполна испытавшая вкус власти. На стороне короля… даже сложно вот так сразу ответить, кто был реально, а не для вида на его стороне.

Правление Карла II знаменуется, с одной стороны, масштабным грабежом колоний, за счет чего Англия процветает. С другой стороны, его борьбой с финансистами, которая носит циклический характер. Он успешно совмещает танцы и охоту с удержанием власти и серьезной законотворческой деятельностью, закладывая основы британского права.

Но вот Карл II умирает. Так как законных детей у него не было, трон переходит к его брату — Якову II. Он начинает борьбу за возвращение абсолютной монархии. Крупная аристократия, парламент и стоящие за ним финансисты даже слышать не хотят ни о каком абсолютизме. Но король серьезно ослабил возможности оппозиции, разогнав парламент.

Когда закон объявлен выше власти короля, у короля нет шансов на победу. Потому что закон — это мнение большинства. А мнение большинства — это деньги. А деньги у банкиров. Так что Яков так же беспомощен против оппозиции, как и его отец, Карл I, и его брат, Карл II. Плюс к этому против Якова работали протестантские настроения.

Яков был католиком, имел тесную связь с французским королем-католиком Людовиком XIV, открыто продвигал католицизм, что противоречило доминирующему в Англии протестантизму, почва для которого возникла еще в Столетнюю войну, но идея национальной церкви (читай, ручной) была реализована при любвеобильном Генрихе VIII.

Негативные отзывы нового короля об англиканской вере противоречили настроениям общества и играли против Якова. Население считало англиканскую церковь символом независимости Англии. Католицизм Якова с его ядовитыми комментариями против церкви выставлял короля не отцом народа, а агентом Папы и предателем Англии.

О степени неприятия короля говорит то обстоятельство, что от него отвернулись не только оппозиционные аристократы, но и ближайшие родственники, включая родных дочерей. Яков оказывается в таком же катастрофическом положении, как и Карл I.

Оппозиция предлагает дочери короля Якова, Марии II, королеве Нидерландов, и ее мужу, Вильгельму Оранскому, занять трон Англии. Обязанность финансировать мероприятие берет на себя приглашающая сторона. За услугу инвесторы просят выполнить два условия:

а) соответствовать конституционной монархии;

б) сохранить свободу ростовщичества.

Предложение выступить против тирана и ретрограда, коим выглядел Яков, казалось благородным, современным и справедливым одновременно. Королевская чета принимает его. Война против короля Англии заканчивается победой нидерландских монархов.

В 1689 году английский парламент провозглашает новыми правителями Англии Марию и Вильгельма. Они подтверждают Билль о правах, согласно которому королевская власть не может принять решение ни по одному ключевому вопросу. Король не может останавливать действие закона, определять размер налогов и способ их взимания. Члены парламента неподсудны королю. В общем, новый король — явно кукольная фигура.

Фактически из короля сделали свадебного генерала. Аристократы получают новую порцию прав и свобод. Выходит закон, по которому человек, обладающий определенным уровнем состояния (имущественный ценз), имеет право выбираться в парламент.

Все, кто может себе такое позволить, страстно хотят получить власть. Потому что это не только деньги, но и безопасность. Получив власть, люди вцепляются в нее зубами. Это еще больше распыляет власть. Никакая сила теперь не может повернуть процесс вспять.

ГЛАВА III Учреждение

После поражения от Вильгельма Оранского Яков спасается бегством во Францию. Людовик XIV принимает Якова. Он отказывается считать правителем Англии Вильгельма и признает право на трон Англии за Яковом, который поселяется в Сен-Жерменском дворце. Так беглый король получает от короля Франции покровительство и помощь.

Вокруг Якова II группируются его естественные сторонники, английские католики — якобиты (не путать с якобинцами). Якобиты — это люди, потерявшие во время религиозной реформации свое положение, имущество и влияние и теперь страстно жаждавшие реванша.

Вильгельм Оранский перед лицом военной угрозы обращается к ростовщикам за деньгами. Те обещают по мощь, в обмен требуя в случае победы разрешения учредить частный банк, который будет определять финансовую политику Англии. Выражено это будет в монополии на печать денег, выдачу кредитов и прочее.

Вильгельм соглашается на все условия, получает деньги и формирует армию. Яков такого финансирования не имел. Поэтому его армия состояла в основном из необученных ополченцев. Единственной реальной силой его армии были 7000 солдат Людовика XIV.

Между противниками состоялась битва на реке Бойн. Яков потерял меньше 1500 человек, Вильгельм — примерно 700 солдат. Сражение никому не принесло успеха. Все ожидали продолжения. Но вдруг Яков все бросает и бежит во Францию (с тех пор его кличка в Ирландии — Яков-дерьмо). Почему он так поступил — до сих нет однозначного объяснения. Историки выдвигают разные предположения, но единства мнений нет.

В 1694 году Вильгельм выполняет данное банкирам обещание. Он реорганизует финансовую систему Англии для передачи ее в частные руки. Так на планете появляется первый в истории человечества частный банк, выполняющий функции Центробанка.

Банк получает название «Банк Англии», что вводит в заблуждение. Название как бы само за себя говорит, что это не частная лавочка, а государственный банк. Англичане из-за этого названия триста лет считали частную организацию государственным институтом. На деле институт власти не имел к частному финансовому институту никакого отношения.

Частный банк управлял кредитно-денежной системой всей страны. Финансовые отношения между Банком и властью выстраиваются по схеме: Банк печатает «бумажное золото» и выдает им кредит власти. Залогом выступает налогообложение граждан.

Организация, получившая монополию на эмиссию бумажных денег и чеканку монет, стала аналогом церкви.

Чтобы увидеть аналогию, скажу, что главная сила церкви — монополия на контакт с потусторонним миром. Только она имеет, например, право на освящение предмета или действия. Если вы сделаете такое же действие над предметом, он не будет считаться освященным, потому что у вас нет права совершать такое действие. Это право есть только у церкви — монополиста на область метафизики. Она может доверить вам совершать это нехитрое действие — совершать пассы руками и произносить словесные формулы, своего рода дать лицензию, но при условии, что вы абсолютно послушны ее канонам. Только после этого ваши пассы и слова будут переводить объект из обычного состояния в освященное. Пока лицензии нет, за вашими действиями не признается силы.

Главная сила Банка тоже в монополии, но не на контакты с потусторонним миром, а на «освящение бумаги». Банк совершает нехитрые технологические процедуры, печатая полиграфическую продукцию, на которой пишет слово «деньги». После этого бумага становится аналогом золота. Любой может сделать точно такую же бумагу (или лучше по качеству), но бумага, изготовленная без благословения Банка, не является деньгами. В этой бумаге также нет финансовой силы, как в освящении, произведенном не церковью, нет благодати. За нарушение монополии Церкви раньше сжигали на костре (теперь просто проклинают). За нарушение монополии Банка карали не менее строго. Например, раньше в горло заливали расплавленный металл (теперь просто в тюрьму надолго сажают).

Церковь руками государства проводила публичные казни, чтобы никому неповадно было покушаться на ее монополию. Чтобы все знали, у кого лицензия на контакт с потусторонним миром и что бывает с теми, кто без лицензии работает в этой сфере.

Банк Англии тоже руками государства публично казнил тех, кто покусился на святое — на финансовую монополию. На казни царила суровая атмосфера религиозного преступления. Через это до населения доводили простую мысль: никто не имеет права без лицензии Банка изготавливать полиграфическую продукцию и писать на ней «деньги».

В 1946 году Банк Англии объявят собственностью империи, но это формальность. На заседаниях Госбанка представители власти могли присутствовать, но не имели права голоса. Согласитесь, называть это государственным владением как минимум неверно.

И только с 1997 года совет директоров Банка Англии будет назначаться королевским указом при одобрении парламента. Формально Англия и сейчас не владеет Банком Англии, но официально контролирует его через назначение руководства.

ГЛАВА IV Раскрутка

После создания в Англии частного Центробанка следующий этап — создать аналоги во всех европейских странах. Дальше объединить банки в сеть, управляемую из единого центра, и вуаля — готова мировая финансовая система. А это значит власть над всем миром.

Сначала Банк пытается заменить дорогой и длинный путь экспорта революции в Европу более быстрым и дешевым экономическим способом. В 1716 году во Франции, после смерти Людовика XIV, появляется Банк Франции. Но уже в 1718–1720 годах будущему Людовику XV добрые люди объяснили, к чему это ведет. Будущий король усвоил информацию и, едва сев на трон, первым делом национализировал Банк Франции.

На этом примере банкиры раз и навсегда усвоили, что устойчивую власть они могут получить только в политической системе, где власть распылена. Пока власть не распылена и слово одного человека является аналогом закона, стабильность Банка невозможна.

Вырисовывается своего рода закон: чем больше распылена государственная власть, тем устойчивее положение Банка. При конституционной монархии положение Банка намного прочнее, чем при абсолютной монархии. Значит, если распылить власть еще больше, положение Банка станет еще устойчивее.

Опираясь на эту логику, начинается операция по смене абсолютной монархии, но на этот раз не на конституционную монархию, а на еще более радикальное распыление власти. Если в Англии абсолютизм сменила конституционная монархия, то в Европе его должна была сменить либеральная демократия.

Либеральная демократия — это 100 %-ное изобретение Банка, совершенно уникальная и новая политическая система, которой еще не знал мир. За основу взяли политическую систему Древней Греции, но сильно скорректировали. В Древней Греции право голоса имели свободные совершеннолетние мужчины, являвшиеся гражданами. Женщины, дети, рабы и прочие лица, образовывавшие население Греции, не имели права голоса. Основой же новой системы должно было стать право голоса для всего населения страны. Каждый взрослый человек вне зависимости от его личных качеств должен был получить право голоса. Можно предположить, что для Банка было бы хорошо, если право голоса человек получал с момента, как он только научился ходить. Но чтобы не превращать выборы в откровенное посмешище, в праве выбора было отказано только малым детям и откровенным психически больным людям. Все остальные, грамотные/неграмотные, умные/глупые и прочие — все должны были получить право выбирать власть.

Банк изобрел политическую систему, в которой власть распылялась настолько полно, насколько это вообще было возможно. Дальше ее просто было невозможно распылить. Через максимальное распыление власти Банк обретал максимальную устойчивость.

Банк создает принципиально иную систему, которой человек не должен управлять. Ею должны управлять институты, а это совсем другого порядка управление. Это уже машина, которая чужда здравого смысла в человеческом понимании. Это уже не организация под командованием человека. Это ближе к толпе, управляемой эмоциями (в новой системе вместо эмоций институты).

Манипулировать большими массами людей намного проще и надежней, нежели группой элиты. Масса, неважно, на площади она собрана или дома сидит и правительственные новости слушает, — это всегда толпа, управление которой есть чистая технология. К элите с технологиями не подойдешь, они слишком хорошо понимают ситуацию. А толпа… Ее зимой купаться уговорить можно.

Вспоминается эпизод из «Москвы и москвичей» Гиляровского, когда автор беседует с зазывалой Юшкой, восхищаясь тем, как тот ловко умеет управлять толпой, а Юшка отвечает: «Что толпа?.. А вот на Сухаревке попробуй! Мужику в одиночку втолкуй, какому-нибудь коблу лесному, а еще труднее — кулугуру степному, да заставь его в лавку зайти, да уговори его ненужное купить. Это, брат, не с толпой под Девичьим, а в сто раз потруднее! А у меня за тридцать лет на Сухаревке никто мимо лавки не прошел. Аты — толпа. Толпу… зимой купаться уговорю!»

* * *

Так как мои современники имеют искаженное представление о демократии, кратко укажу на ее суть. Демократия — это в первую очередь выбор. Выбор — это в первую очередь осознанное действие. Совершение любого осознанного действия требует знаний. Если знаний нет, совершение осознанного действия в принципе невозможно. Следовательно, демократия невозможна без знаний.

Манипулятивные технологии могут побудить людей совершить действие, внешне похожее на выбор. Но в его основе будут лежать не знания, а эмоции. Если люди в своем выборе опираются на эмоции, а не на знания — это при всем желании нельзя называть осознанным выбором. Это эмоциональный выбор, а не сознательный. Но теория демократии говорит, что ее основа — это сознательный, а не эмоциональный выбор.

Чтобы люди сделали осознанный выбор, им нужно давать знания. Чтобы люди сделали эмоциональный выбор, им нужно устраивать спектакль. Предвыборная кампания — это всегда спектакль, потому что всему населению невозможно дать знания, достаточные для сознательного выбора. Основных причин три. Первая — не все люди способны усвоить необходимый объем информации. Вторая причина — не все захотят тратить силы и время на получение достаточных знаний. Третья причина — часть знаний является государственной тайной, которую нельзя рассказывать всем, не обрушив системы.

Та демократия, о которой пишут учебники по социологии (неважно, русские или западные), в принципе невозможна. Потому что население никогда не сможет иметь знаний, достаточных для осознанного выбора. Поэтому все выборные кампании строят по принципу коммерческой рекламы. Реклама не дает знания о товаре. Ее задача — затронуть эмоции и возбудить желание купить рекламируемый товар. Информировать вас — такой цели нет у рекламы. Она всегда нацелена соблазнить вас, а не объяснить вам.

Если представить избирательную кампанию, ориентированную донести знания до избирателей, она с треском провалится. Если бы реклама кока-колы не упирала 100 % на эмоции, а рассказывала о химическом составе своего продукта, она бы разорилась.

Избиратели думают, что выбирают конфету, но реально выбирают фантик. Массу можно подвигнуть выбирать лауреатов Нобелевской премии. Профессионалы говорят, что устроить такую кампанию нетрудно. Для этого нужно всего лишь показать людям лица кандидатов в лауреаты и сказать эмоциональные лозунги. Люди после этого пойдут выбирать физиков. Понятно, что победят на этих выборах кто угодно, только не физики.

Демократические выборы власти — это голосование детей летом в детском саду на тему, куда потратить отопительный бюджет — на отопление или на конфеты. Понятно, что дети выберут конфеты. Внешне это демократический выбор — волеизъявление народа. Но по факту это эмоциональный, а не сознательный выбор и, значит, не демократический.

Научный факт — большинство глупо. Демократия — это выбор большинства. Сокращая цепочку, получаю: демократия — это выбор глупых. Это железная логика, которую нельзя поколебать, пока фактом остается, что большинство глупо.

Глупость — не порок. Дети тоже глупы. Ну так им никто и не предлагает проводить выборы в детском саду на предмет, куда потратить деньги, на хозяйственные нужды или на игрушки с конфетами. А народу это регулярно предлагают. Хотя народ — это такой же ребенок, только туловище у него большое выросло. Но если судить не по размеру тела, а по уровню целей, горизонту мышления, по масштабу стремлений — это настоящие дети.

* * *

Я неоднократно говорил, что жизнь стремится к благу. Понятие блага определяет горизонт видения. Если решение хорошо для государства, но плохо для индивида, оно не будет поддержано индивидом. Демократическое государство не может быть сильным.

Наглядный пример — современная Европа. Она демонстрирует беспомощность перед потоком эмигрантов, тогда как для авторитарного государства тут не было бы проблемы. Европу ситуация ставит перед выбором: или демократия, или жизнь.

Многие уже не хотят никакой демократии, поскольку знают, что, во-первых, их все равно надуют на выборах. Во-вторых, людям не нужна свобода слова, права и прочие абстракции. Людям нужна стабильность, работа, тепло, еда и простые удовольствия. Опросы в демократических странах говорят, что право выбора не попадает в десятку ценностей. Народу нужна веселая, сытая и безопасная жизнь. Все. Больше народу ничего не нужно. Когда народ сыт и в безопасности, он добр и готов слушать общие слова про равенство и братство. Пока это не нарушает приятного ему состояния. Но как только права и свободы ведут к потере сытости и безопасности, проявляется истинная природа.

Но как же так, подумает про себя читатель, все самые сильные государства демократические. Ответ на этот и многие другие вопросы обнажится, когда мы дойдем до конца. Пока же я ограничусь утверждением, что демократии не существует. То, что сегодня называют демократией, — фасад другой системы. Правильнее назвать ее сложной диктатурой, где диктатора не видно, а на поверхности спектакль. Кто является диктатором, почему его не видно и каким образом распыленность и временность власти гарантирует его абсолютную непоколебимость — это будет видно из дальнейшего рассмотрения.

В заключение этой главы скажу, что демократия как форма правления идеальна для малых коллективов, где люди знают друг друга и, соответственно, могут осознанно выбрать себе старосту и прочие чины для выполнения понятных народу задач. Но как только демократия выходит за максимальные пределы, она превращается в свою противоположность — становится полем битвы манипуляторов массовым сознанием.

Это как раз тот случай, когда понятие добра и зла определяет количество. В одних дозах данный препарат несет добро, в других зло. Когда некому правильно дозировать этот препарат, к делу подключаются коммерсанты, цель которых не пользу принести, а выгоду свою получить. Их выгода — это как можно больше продать препарата…

ГЛАВА V Каменщики

Следующая цель Банка после установления конституционной монархии в Англии — установление либеральной демократии в Европе. Реализация оригинальной и масштабной теории требует соответствующих инженерных решений. Чтобы получить нетрадиционный глобальный результат, нужно действовать нетрадиционными глобальными методами.

В конце XVII века в Европе неизвестно откуда появляются неизвестные люди, называющие себя строителями Храма. Ходят слухи, что это те самые тамплиеры — орден монахов-ростовщиков, которых в XIV веке уничтожил Филипп Красивый. Все может быть. Но как бы там ни было, их деятельность указывает, что за ними стоит Банк.

Они обладают огромными деньгами, что позволяет им легко войти в высший свет и завести множество друзей. Они нигде не заявляют своей цели, но везде произносят слова о мире во всем мире и счастье каждого. По лозунгам было понятно, что они не собираются говорить о своей цели и напускают туман. Но основная масса так устроена, что хорошие слова заменяют ей здравый смысл и логику. Она слепа и потому легко обманывается.

Появившись как черт из табакерки, они на всех углах твердят, что все люди братья и равны перед Богом. Они позиционируют себя аполитичными человеколюбцами, людьми чести и совести. Они устраивают благотворительные обеды, дают бедным девушкам приданое. Из всего этого масоны делают пиар. Это значит одно — люди работают.

При покровительстве мадам Помпадур, любовницы Людовика XV, возникает группа ученых и философов, называющих себя энциклопедистами. В течение 20 лет они выпускают «Энциклопедию», где информация на любые темы излагается таким образом, чтобы показать негодность политического строя Франции.

Власти Франции находят, что энциклопедисты имеют целью подорвать основы государства — разрушить религии и нравы населения. Они называют это просветительской деятельностью, что является фантиком, скрывающим реальность.

Догадки, сделанные аналитиками того времени, абсолютно правильны. Только их не перенести с теории на практику. Масоны заблаговременно заручились поддержкой мадам Помпадур и Людовика XV, того самого, который национализировал Банк Франции. Но все его понимание оказалось бесполезным, стоило только поменять обертку. В новом платье масоны попадают под покровительство монарха и становятся неуязвимыми.

При Людовике XVI каменщики в зените силы. Высшие лица Франции благоволят им. Королева Мария-Антуанетта, жена Людовика XVI, пишет им рекомендательные письма, характеризуя с лучшей стороны. Эти письма открывают им все двери в Париже и за его пределами. Масонская организация активно втягивает в свои ряды элиту.

По странной случайности, на которую пока никто не обращает внимания, вместе с появлением людей, назвавшихся строителями Храма, общество наполняют стишки и рассказы, выставляющие короля с королевой и двором в крайне неприглядном свете.

Королеву выставляют круглой дурой, проводящей время в балах и разврате. По христианскому Парижу поползли слухи, что королева шлюха, которую при дворе мало кто не имел. Ей приписывают сожительство со своими детьми. Возникают анекдоты в духе: «Королева спрашивает, почему народ бунтует? Ей отвечают: «Люди хотят есть, но у них нет хлеба». Она удивленно говорит: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные!»

Короля тоже не оставляют в стороне. Его представляют недоумком, рогоносцем, импотентом, обжорой, развратником и предателем. Его приближенные и двор рисуются в тех же красках. Сочинители пасквилей соревнуются друг с другом, кто сумеет измыслить про королевскую чету и двор что-нибудь эдакое, погорячее…

Информация имеет явно искусственный и провокационный характер, но на это никто не смотрит. Если подняться над ситуацией, явственно видно, что некая сила планомерно стреляет во французскую монархию информационными пулями. Версаль выглядит скопищем адских чудовищ, коллективной гадиной, которую самое малое нужно раздавить.

Простолюдины не склонны анализировать информацию. Они верят всему, как дети. Идеи равенства и братства служат ветром, раздувающим огонь. На всех кухнях теперь говорят, что вот во дворце с жиру бесятся, а у нас дети с голоду пухнут.

На возбужденное сознание выливают мысль о неправильном устройстве страны. Все зло из-за того, говорят добрые люди, что власть сосредоточена в руках короля. Вот если бы весь народ стал управлять страной, то ничего подобного не было бы. «Что вы, глупее короля, что ли?» — подзуживают масоны массу. Звучат призывы свергнуть монарха.

«Массы внезапно стопи видны… Они существовали и раньше, но оставались незаметными, занимая задний план социальной сцены: теперь они вышли на авансцену, к самой рампе, на места действующих лиц. Герои исчезли, остался хор» (Хосе Ортега-и-Гассет).

Возбужденная масса выделяет вождей — активных, храбрых, волевых людей. Они готовы голову сложить за «свободу, равенство, братство». Король и королева прозревают. Мария-Антуанетта теперь шлет знакомым письма о масонах обратного содержания. Она пишет, что на свете нет чудовищнее и опаснее людей, чем так называемые каменщики.

Но, увы, поздно. Процесс набрал обороты и неумолимо движется к развязке. Король свергнут. В 1793 году по ходатайству группы революционеров во главе с Робеспьером Людовику XVI отрубают голову. Несколько позже такая же участь постигает королеву.

Абсолютная монархия во Франции упразднена. Страна объявляется республикой — общим делом. Власть переходит к народу. Правда, при республике народ страдает еще больше, чем при монархии, но людей успокаивают, говоря, что это трудности переходного периода. Когда все устаканится, заживем как мечтали. Но как именно заживем, про это никто не думает. Общие слова, заполонившие головы, создают иллюзию понятности.

Профессиональные историки, описывая Французскую революцию, говорят, что победа демократии над монархией состоялась благодаря храбрости восставших рабочих, кучеров и трубочистов с поварами, которых поддержали воинские части. Но началось все с восставшего народа. И этому народу удалось победить профессиональную армию…

Апофеоз духа Французской революции — картина Делакруа «Свобода, ведущая народ». Там женщина с обнаженной грудью ведет за собой воинов революции. Один из воинов лежит у ее ног без штанов. Почему революционер оказался без штанов? Без ноги/руки, с простреленной головой — это было бы понятно. Но почему без штанов?

Вообще от лицезрения лежащего полуголого мужчины и стоящей рядом с ним полуголой женщины в голову лезут ассоциации, не имеющие ничего общего с революцией. Возможно, это тонкий намек на суть революции…

Но еще тоньше атмосферу передает картина неизвестного автора «Женский марш на Версаль». Там вооруженные холодным оружием дамы тащат пушку — идут сражаться с солдатами короля. Для полноты картины нужно было королевских солдат нарисовать на горизонте, радующихся такому счастью — бабы сами к ним идут…

Если верить популярным историческим версиям, вооруженные обыватели победили военную машину. Чтобы оценить это заявление, представьте мальчиков после школы, обученных военному делу, которых построили в военную машину. Так вот, эти мальчики порвут толпу взрослых мужиков, имеющих аналогичное вооружение, как Тузик грелку.

Наполеон говорил, что один араб победит пять французов. Но десять тысяч французов победят пятьдесят тысяч арабов. Рим громил варваров, потому что у него был строй, а варвары шли вооруженной толпой. Толпа трубочистов, как бы ни были они храбры, сильны и пьяны, не может конкурировать с профессиональной военной машиной.

Причина победы восставшего народа более прозаична. Например, командиры французской армии, поголовно члены различных масонских лож, агитировали солдат за переход на сторону восставшего народа. Если это по каким-то причинам не удавалось, они строили солдат так, чтобы революционная толпа, увидав профессиональную армию, не протрезвела в один миг и, утратив свою пьяную храбрость, не испугалась одного ее вида.

От воинов революции хотели одного — чтобы не убежали раньше времени и пошли в наступление. Задачей армии было изобразить поражение и отступить. Разгоряченным людям, незнакомым с военным делом даже понаслышке, это показалось бы победой.

История Французской революции содержит список вождей и подвигов. Но в этом списке нет намека на генератор революции. Нигде ни слова об источнике финансирования. Можно подумать, люди питались революционным духом и им же ружья заряжали.

ГЛАВА VI Копия

Французская операция в целом повторяет английские события, но глубже и шире. В Англии власть короля распыляли до уровня аристократии. Каждый дворянин, состояние которого соответствовало имущественному цензу, мог быть избран во власть.

Во Франции власть распыляют еще шире. Все повара с сапожниками теперь имели право выбирать нобелевских лауреатов по физике (пардон, получили право голоса). В теории они могли избирать власть и сами быть избранными во власть.

Ради объективности скажу, что женщины во Франции получили право участвовать в спектакле под названием «демократические выборы» только в 1944 году. До этого не было у них права выбирать нобелевских лауреатов (снова пардон, права выбирать власть).

Либеральная система отличалась от конституционной монархии не только степенью распыленности власти, но и вводимым ограничением по времени отправления власти. В Англии во власти можно быть пожизненно. Во Франции провозглашалось, что власть может быть только временной. Постоянная власть объявляется пережитком прошлого, которому нет места в свободной стране.

Для обоснования этого тезиса придумали много «очевидных» истин. Чтобы никто не засиделся во власти (что справедливо для многих случаев). Чтобы свежая кровь в систему поступала (что тоже правильно). Чтобы дураки дорогу не закрывали умным. Не говорят только одного — у всякой палки два конца, и потому, чтобы объективно решить, какая система эффективнее, нужно рассматривать плюсы и минусы обеих систем, а не так, что на суд предоставляют только минусы авторитарной системы и плюсы демократической.

В Англии на политическую арену выводят «бульдозериста» Кромвеля. Во Франции эту роль играет Робеспьер. В Англии Карлу I отрубают голову. Во Франции Людовику XVI рубят голову. В Англии сработал принцип «мавр сделал свое дело, мавр может уйти» — Кромвель умирает, и причины его смерти до конца неясны. Во Франции работает тот же самый принцип — когда Робеспьер сделал свое дело и стал больше не нужен, его казнят без внятной причины, потому что «мавр должен уйти…». В Англии возник частный центробанк «Банк Англии». Во Франции возник частный центробанк «Банк Франции».

Я вижу в этих событиях волю коллективного разума. Он порождал массивы людей, готовых исполнить нужные роли. Не будь Кромвеля и Робеспьера, масса выдвинула бы других, которые точно так же казнили бы Карла и Людовика. Уничтожение монархов не было волей людей. Люди были исполнителями того, чему пришло время исполниться.

Во Франции появляется новый мавр — революционный генерал Наполеон. С ним договариваются о финансировании в обмен на управление финансовой системой страны. Точно так договаривались с Кромвелем во время славной революции, а с Вильгельмом Оранским — перед войной с Яковом.

Мне кажется, что Наполеон был незапланированной удачей для Банка. Это был не очередной унылый принц революции типа Бараса, спешивший пожить аристократической жизнью. Это был настоящий боевой мавр, удалая шпага, обещавшая поставить дело на широкую ногу, придать скорость перестройке политической архитектуры Европы.

Без Наполеона пришлось бы в каждой стране запускать революцию. А так появился Наполеон с талантами, позволяющими бульдозером пройтись по Европе, зачистив ее от королей, мешающих ростовщикам строить новую финансовую систему.

Кроме того, реконструкция Европы параллельно достигала еще одной цели — война была сверхприбыльным предприятием для Банка. Ведь воюющие стороны брали кредиты под залог налогообложения, что гарантировало возврат с процентами.

Ростовщики никогда не были патриотами страны проживания. Их целью не было благо народа. Они могли говорить какие угодно слова, если это продвигало их к цели, но реально их интересом в минимуме были деньги, а в максимуме — мировая власть.

Если их деятельность укрепляла страну, они выглядели патриотами. Если разоряла, выглядели предателями. То и другое было видимость. Финансисты не были ни тем, ни другим. Они просто шли к своей цели. Их действия образовывали разные последствия.

Бонапарт принимает предложение ростовщиков. Стороны договариваются, что по приходе к власти он реформирует финансовую систему Франции. Функции Центробанка он передаст частной организации, именуемой «Банк Франции».

Историки и биографы Наполеона подобны архивариусам, выискивающим мелкие детали и складирующим их по вехам его жизни. Но они не глядят на картину в целом, и потому у них не возникает очевидного вопроса — откуда у Бонапарта огромные деньги?

Наполеон не имел никакого состояния. Сохранилась история регистрации отношений с Жозефиной. Нотариус в брачном свидетельстве хотел записать «будущий муж не имеет никакого имущества». Наполеон заявил, что это не совсем так, что у него есть имущество — шпага. Именно так и было записано в документах нотариуса об имуществе Наполеона.

Пророческие слова. Шпага действительно оказалась более ценным имуществом, чем горы золота и недвижимости. Но пока это была просто шпага. Больше у Наполеона ничего не было. Возникает вопрос — как же ему удалось залить золотом финансовый хаос Франции, созданный топорными действиями революционных властей?

Предшествовавшие Наполеону вожди не понимали природы денег. Они исходили из того, что деньги — это такие красивые бумажки, которые нужно напечатать, специальным указом назначить их деньгами, а для верности заверить указ печатью. Они так и сделали — напечатали много бумажных денег, чтобы всем хватило. Чтобы не было больше бедных. Назвали эти деньги новым революционным словом — «ассигнатами». Выпустили указ, где объявляли, что это не просто полиграфическая продукция, а платежное средство.

После доброго дела с чувством глубокого удовлетворения стали дальше думать, что бы им еще такого хорошего народу сделать. Но не успели они как следует задуматься, как приходит плохая новость — бумажки, назначенные быть деньгами, ими не становятся.

Революционеры начали разбираться, в чем дело. Ага, рынок не принимает… Ну, так это дело поправимое… Выпустили они новый революционный указ, предписывающий всем принимать деньги к оплате. А за отказ — смертная казнь! Вот так!

Но после этого указа положение стало еще хуже — все товары пропали с прилавков. Торговцы не отказываются принимать новые деньги. Они просто товар не выставляют на продажу. Кто виноват — непонятно. Соответственно, кого расстреливать, тоже неясно.

Непонятнее всего было, что дальше делать. Серьезно задумались революционные вожди, что же это такое творится… Колдовством бы это хорошо объяснить, произвести охоту на ведьм, но нельзя… Революция отменила религию и Бога и провозгласила атеизм и культ разума. Значит, на происки нечистой силы проблему не свалишь. А жаль…

Задались революционеры вопросом — почему выпускаемые королем бумажки народ считал деньгами и принимал их к оплате, а выпущенные народной властью бумажки, на тех же машинах напечатанные, народ не принимает, хоть ты тресни?

После долгих размышлений, жарких дискуссий и бессонных ночей пришли они к выводу, что рынок принимал к оплате королевские деньги, потому что они красивые были. Узоры там всякие на них были, вензеля, картинки. А революция печатала свои деньги просто, без выкрутасов (ассигнаты были скверного качества). Народ темный еще не отвык от старорежимных штучек, решили революционеры, выкрутасы ему подавай. Ну да ладно, пойдем навстречу народу, подумали они, выпустим красивые деньги…

Удовлетворенные найденным решением, революционеры издают указ выпустить красивые революционные деньги. Чтобы все понимали, что это не те деньги, это другие деньги, им даже новое название дают — «мандаты». Выпуск новых денег сопровождают соответствующими указами, печатями. В общем, все как положено.

Но случилось совершенно неожиданное — новые деньги еще быстрее повторяют участь старых. Борцы за народное счастье, честные, смелые и простоватые ребята, как конь со «Скотного двора» Оруэлла, были в полной растерянности. Революционеры хотели, чтобы денег всем хватило, чтобы бедных больше не было. Но получалось ровно наоборот. Даже хуже — бедные становятся не просто еще беднее, они теперь от голода умирают.

Честные, но неумные правители напоминают солдата на поле боя, склонившегося над умирающим товарищем. Он очень хочет ему помочь, но не знает, что делать. Он и шинель ему под голову подложит, и попить даст. А тому все хуже и хуже… Умирает… В таком же положении были новые власти революционной Франции.

Это были люди, которых революционная волна неожиданно подняла на самый верх. В первую очередь это было чудом для них самих. Еще вчера они думать про это не думали, а сегодня уже от них ждут каких-то действий, государственных решений.

Одно дело на баррикадах бороться за счастье народное. Здесь все более-менее ясно. Другое дело управлять государством. Какие конкретно действия предполагает это управление, вопрошали они себя и, не находя ответа, топили растерянность в браваде.

Если бы на них с неба лил золотой дождь, как это было недавно в современной России, новоиспеченные правители не столкнулись бы с такими проблемами. Воровали бы потихоньку и гнили, как это случается практически со всеми случайными людьми во власти. Исключения можно найти, но это страшная редкость.

Но, увы, на французских революционеров дождь из нефтедолларов с неба не лил. Им досталась система не в лучшем состоянии. Она требовала грамотного руководства. Только откуда оно возьмется, если все, что могли эти люди, — на трибуне врагов революции клеймить. Их словно поставили за операционный стол, на котором лежал человек. Вот тебе все полномочия, инструменты — лечи! Революционеры оказались именно в таком положении — со страной нужно было что-то делать, но никто понятия не имел, что именно.

Начиная борьбу с монархией, они считали, что все вопросы можно решить грубой силой. План действий был понятен. Во-первых, нужно было казнить врагов народа (кто такие враги — определим по ситуации). Во-вторых, на ключевые узлы нужно поставить честных людей. Вот, кажется, и все. Если это сделаем, думали революционеры, дальше все само наладится. С чего вдруг наладится… Никто таким вопросом не задавался.

Так сейчас думают националисты. Они уверены, что во всех бедах виноваты люди неправильной нации (у всех националистов свое понимание неправильной нации). Если убрать из страны неправильных и оставить только правильных, жизнь сразу наладится. Сразу наука восстановится, промышленность заработает и прочее.

На чем основаны подобные умозаключения, откуда они выведены — люди этого формата никогда не думают. Понятно же, что во всем чужаки виноваты… Чего тут еще говорить? Делать нужно, а не языком молоть. Такие вот они суровые ребята…

Дети в песочнице во всех странах ведут себя одинаково. Революционеры во всех странах тоже ведут себя одинаково. Понятия не имея, как устроена система, они полагают, что все вопросы можно решить, если честно их делать и не отступать. Вот только ни у одного солдата не получилось по такому рецепту своего умирающего товарища спасти.

Известно, что глупый, волевой, честный человек может принести вреда больше врага. Враг работает за деньги. Он думает не как реально навредить, а как создать видимость, что навредил, чтобы оплатили его труды. Глупый же и честный человек в своих ошибках будет демонстрировать чудеса храбрости и воли. Он так навредит, как никакой враг не сможет.

Как делу выздоровления умирающего товарища не помогает честность намерений и лозунги, так делу управления обществом не помогают честность, лозунги и грубая сила. Но так как у революционеров не было ничего, кроме перечисленного, они сели в лужу.

У читателя здесь может возникнуть вопрос — почему при короле бумажные деньги рынком принимались, а при правителях, поставленных революцией, рынок от них отказывался наотрез? В чем дело? Вроде там и там бумага, картинки только на ней разные.

А дело в том, что при короле бумажные деньги можно было обменять на золото по указанному на них номиналу, а при революционерах — нет. Причина самая банальная — потому что у революционеров золота не было. Была только бумага. И сколько на ней ни пиши, что это не просто бумага, а средство платежа, от написания на бумаге букв и цифр она не становится платежным средством. Бумагу делала деньгами только возможность поменять ее на золото. Если такой возможности нет, бумага так и останется бумагой, что на ней ни пиши. Когда банкиры ушли с финансового рынка вместе со своим золотом и к власти пришли революционеры, заведомо было понятно, что дальше страну начнет душить кризис. И он будет продолжаться, пока в систему не вернется золото.

На эту тему я очень подробно буду говорить позже, а пока продолжу историю. Вот к власти приходит Наполеон. Разогнав горе-правителей, он заявляет: «Я буду платить звонкой монетой или не буду платить вообще». И он действительно начинает платить или золотом, или бумагой, которую в отличие от ассигнатов и мандатов можно было поменять в любом банке на золото (фактически то же самое золото, только удобнее). Финансовый хаос заканчивается. Вслед за ним заканчивается экономический кризис.

Все восторгаются мудростью Наполеона. Какой великий человек, решил проблемы простым способом — вместо пустой бумаги стал платить золотом или обеспеченной золотом бумагой. Но почему никто не задается очевидным вопросом — откуда дровишки? Откуда у Наполеона появились деньги, достаточные для того, чтобы обуздать финансовый кризис? Таких денег на улице случайно не найдешь, в лотерею не выиграешь и наследство такое не получишь. Такие деньги могло дать только сообщество финансистов, которое я обобщенно называю Банк. Если у вас есть иные версии — любопытно будет их услышать.

Первые революционеры выступили в роли мавра, который сделал свое дело и ушел. На их место пришел другой мавр — Наполеон. Он идет заданным курсом — завоевывает монархическую Европу и одновременно воюет с Англией. Банк финансирует обе стороны. Неважно, кто победит в этой войне, Франция или Англия. Важно, что война принесет золото, а финансовая сфера обеих стран в любом случае останется в руках банкиров.

ГЛАВА VII Убийство

В 1800 году Бурбоны организуют неудачное покушение на Наполеона. Придворные советники говорят, что покушения неизбежно будут продолжаться. Остановить их можно, если смерть Наполеона не сможет принести выгоды претендентам на трон.

Для этого военный диктатор должен стать законным монархом — основать новую династию. Тогда заработает правило «Король умер. Да здравствует король!». На трон взойдет наследник Наполеона. Покушение под предлогом освободить трон от самозванца потеряет смысл, потому что после коронации самозванец становится законной властью — помазанником божьим, получившим власть по воле Бога, что подтверждает коронация.

Наполеон находит эту логику верной. Но откладывает коронацию на неопределенное время и сосредотачивается на войне с Англией. Он планирует победить Англию, отрезав ее от колоний и через экономическую блокаду. С этой целью сближается с русским царем.

Он советует Павлу I обратить внимание на последствия, которые имела Франция от благолепных лозунгов про свободу и равенство. Указывает на судьбу английского Карла и французского Людовика. Далее предлагает сопоставить с идущими в России процессами.

Павел I находит у себя в стране все признаки того, о чем предупреждает Наполеон, и это его сильно пугает. Он запрещает называть подданных гражданами (во избежание ненужных ассоциаций). Теперь нужно употреблять термин «обыватель». Он строго запрещает масонов. Нарушителей запрета ждет суровое наказание — ссылка, лишение имущества, звания и всех прав.

Наполеон предлагает Павлу объединить усилия. Царь соглашается, разрывает с Англией отношения и заключает с Бонапартом антианглийский союз. Союзники решают сначала ослабить Англию через изъятие ее колоний и удушение экономической блокадой. Во исполнение этого плана русские войска выдвигаются в Индию сухопутным путем.

Английский историк лорд Актон рассказывает, что однажды к Наполеону пришел изобретатель Фултон и предложил построить паровой флот. С его помощью можно было подплыть к берегам Англии в любую погоду. Это было как раз в период, когда Наполеон сосредоточил армию для броска через Ла-Манш. Французская армия ждала тумана, чтобы под его прикрытием пересечь пролив и высадиться на Британские острова. Но Наполеон не смог поверить в возможность плавать по морю без парусов. Для него это выглядело настолько невероятным, что он, с насмешкой переспросив — корабли без парусов? — выгнал вон изобретателя. Так близорукость большого человека спасла Англию.

Англия не сидела на месте и не ждала, когда ее отрежут от колоний. С одной стороны, она финансирует противников Наполеона. С другой стороны, готовит убийство Павла. Английский посланник Уитворт заводит любовницу, брат которой при дворе имел высокое положение. Через нее он сближается с нужными людьми и организует заговор.

В общей сложности в заговор против Павла вовлекается, по разным подсчетам, 200–300 человек. В случае успеха всем участникам обещаются крупные финансовые премии и теплые места. В случае неуспеха… Про этот вариант участники заговора не говорят…

В ночь с 23 на 24 марта 1801 года Павла I убивают в спальне. Англия выплачивает любовнице Уитворта обещанные деньги. Показательно, что женщина ни с кем не делится. Она все оставила себе. Никто из заговорщиков не потребовал своей доли за цареубийство.

Александр I, сын Павла, участвовавший в заговоре против отца через молчаливое согласие, садится на трон. Одним из первых указов он отменяет запрет на строителей Храма. Каменщики возрождаются с новой силой. С удвоенной энергией они втягивают в себя элиту. Списки русских масонов того времени поражают обилием знакомых фамилий. Через них в Россию впрыскиваются идеи свободы и равенства. Процесс пошел…

В 1802 году Франция подписывает с Англией перемирие, получившее название Амьенский мир. Противники на два года погрузились в состояние «война без войны». Англия захватывает французские суда на море, а Франция блокирует ее торговлю с континентом. Экономические и политические противоречия могла решить только война.

Лондон создает антифранцузскую коалицию, куда входят Англия, Австрия и Россия. Обязанности между участниками разделяются следующим образом: Англия давала золото (которое брала у Банка), а Австрия с Россией поставляли для войны пушечное мясо.

ГЛАВА VIII Завершение

Смерть Павла поторопила Наполеона с принятием решения о коронации. В 1804 году ситуация вынуждает борца с монархами стать помазанником Божьим — императором. Наполеон понимал, что полноценная монархия — это когда народ признает короля представителем Бога. Но французское общество находится на слишком высоком уровне развития для такого признания. Религия оставила от себя привычки и традицию.

Наполеон сетовал, что Македонский мог провозгласить себя божеством в Египте, а он, если только намекнет на свою божественность, будет высмеян последней кухаркой Франции. Из этих соображений Наполеон делает ставку на культ личности — во время коронования он берет корону из рук папы римского и сам надевает ее себе на голову, как бы показывая всем, что власть ему дана не Богом, а он взял ее сам, своими руками. На все это он смотрел как на придворный обряд, потому что «Христос полезен государству».

В конце 1805 года император разгромил антифранцузскую коалицию. Вся Центральная Европа оказалась под его властью. Но Англия за морем, и, чтобы добить ее, императору нужна в союзники Россия, величайшая мировая сухопутная держава.

Император французов опять ищет способ заполучить ее в союзники. В 1807 году он разгромил русскую армию в битве под Фридландом. Победу Наполеона очевидцы назвали победой «пигмеев над гигантами». Русские гвардейцы превосходили французских солдат по физическим характеристикам, но французские командиры превосходили русских по стратегии и тактике. Как тут не вспомнить про соотношение арабов и французов…

Когда Александру принесли печальное известие, он выразил желание встретиться с Наполеоном. Для встречи императоров посреди реки Неман построили плот. В результате длительной беседы Александр I заключает с Наполеоном Тильзитский мир. По условиям этого мира Россия присоединяется к континентальной блокаде Англии.

Заключенный договор разорял русских дворян, экспортирующих сельхозпродукцию в Англию, и купцов, торгующих английскими товарами. Начались нарушения Тильзитских договоренностей. Наполеон призывает Россию выполнять взятые обязательства. Россия в ответ на воззвания Наполеона шлет отписки и смотрит на нарушения сквозь пальцы.

Испытав все мирные средства побудить Россию выполнять Тильзитские соглашения, Наполеон решается силой принудить ее держать слово. В 1812 году, пользуясь тем, что Англия начала войну со своей североамериканской колонией, он вторгается в Россию.

Попытки русской армии сдержать его не имеют успеха. Без особых препятствий Наполеон доходит до Москвы. Но русские усвоили полученный при Фридланде урок. Они понимали, что Наполеон — это военное животное, если можно так выразиться. Животное не в обидном смысле, а в том, что он чувствует и улавливает то, чего нельзя посчитать.

В этом смысле политик, бизнесмен, ученый, принимающий правильные решения интуитивно, есть соответственно политическое, экономическое или научное животное. В этом смысле крупный французский математик Пуанкаре — научное животное. Он говорил, что чувствует решение еще до того, как приступил к решению задачи.

А доказательства он пишет только для того, чтобы не призывать других ученых верить ему на слово.

Русское правительство не планирует лобовое столкновение с гением войны. Русский царь в разговоре с французским послом говорит: «Если император Наполеон начнет против меня войну, то возможно и даже вероятно, что он нас побьет, если мы примем сражение, но это еще не даст ему мира… За нас — необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будут воевать наш климат и наша зима».

Во исполнение этой доктрины Кутузов избегает генерального сражения. Тактика выжженной земли сводит на нет таланты гениального полководца. Битву при Москве Кутузов дал в нарушение выбранной стратегии, чтобы успокоить рвущихся сражаться офицеров. Битва закончилась вничью (каждая сторона была уверена, что победа на ее стороне и завтра они завершат дело). Но Кутузов на другой день приказывает отступать.

Потерять Москву не значит потерять Россию. Потерять армию — потерять Россию. Кутузов сдает Москву Наполеону, и французский император попадает в западню. В преддверии зимы, имея в тылу армию Кутузова, Наполеон не мог идти на Петербург. Идти же в никуда тем более не мог. Правильным ходом было бы отступать, но эта правильность так не вязалась с ситуацией, в которой оказался Наполеон. Он же в Москве…

Бонапарт не понимает, что попал в ловушку. С позиции победителя он предлагает Александру мир на условиях выполнения Тильзитских договоренностей. Не получив никакого ответа и не имея возможности перезимовать в сожженной Москве, он начинает яснее понимать положение, в котором оказался. Теперь Наполеон просит мира без всяких условий. Но Санкт-Петербург продолжает хранить молчание.

В октябре Наполеон посылает к русскому царю своего генерала, напутствуя его словами: «Мне нужен мир, он мне нужен абсолютно во что бы то ни стало, спасите только честь». Но и эту инициативу Наполеона Александр проигнорировал.

Бонапарту ничего не остается, кроме как начинать отступление. Но так как время было упущено, французская армия, теснимая голодом, холодом, партизанами и Кутузовым, полегла на бескрайних просторах России. Ее жалкие остатки переправляются через реку Березину. Кутузов шлет Александру письмо, что война завершена в связи с полным уничтожением противника.

Успех Кутузова весьма удивил западных военных теоретиков. «Русские редко опережали французов, хотя и имели для этого много удобных случаев; когда же им удавалось опередить противника, они всякий раз его выпускали; во всех боях французы оставались победителями; русские дали им возможность осуществить невозможное; но если мы подведем итог, то окажется, что французская армия перестала существовать, а вся кампания завершилась полным успехом русских, за исключением того, что им не удалось взять в плен самого Наполеона и его ближайших соратников» (Клаузевиц).

Звезда французского императора закатывается окончательно после поражения при Ватерлоо. Но мавр сделал свое дело — Наполеоновские войны произвели тектонический сдвиг в политической архитектуре Европы и, самое главное, в сознании. Ящик Пандоры был открыт. Теперь у всех в головах витали мысли о равенстве с братством.

Общество все больше и больше утверждается в мысли, что настоящей властью может быть только распыленная и временная власть. А монархия, даже конституционная, все больше воспринимается архаизмом. Чем-то вроде отпадающего хвоста у обезьяны, превращающейся в человека.

Вместе с изменением сознания и политической системы меняется финансовая. Почти во всех странах функции Центробанка выполняют частные фирмы — филиалы Банка Англии. Банк везде поддерживает гуманистические и демократические настроения.

ГЛАВА IX Намерения

Банк изобрел социально-политическую модель, при которой он был единственной глобальной постоянной несменяемой силой, — либеральную демократию. Главный признак либеральной демократии, ее базовый принцип — это сменяемость власти. Если власть не меняется, она концентрируется и становится постоянной.

Но возникла проблема. Всенародные избранники, вкусившие власти, не хотели уступать место новым избранникам. Они изобретали любые благозвучные предлоги, позволявшие им сохранить приобретенную власть.

Эта тенденция наблюдалась не в одной-двух странах, а повсеместно. Если позволить новой социальной модели развиваться самостоятельно, через непродолжительное время либеральная демократия гарантированно трансформируется в диктатуру.

Как вода стремится вниз, а огонь вверх, так власть стремится к концентрации и постоянству. Это подтверждает мысленный эксперимент — если тысячу людей высадить на необитаемый остров, социум гарантированно начнет вытягиваться в пирамиду.

Гони природу в дверь — она влезет в окно. Если обществу предоставлена полная свобода, если на него не оказывается внешнего давления, власть в такой ситуации начнет концентрироваться. А сконцентрировавшись, начнет стремиться к постоянству.

Все государства, возникшие на территории бывшего СССР, Официально именуют себя демократическими и соблюдают формальные процедуры. Но если оценивать систему не по бантикам, а по фактам, в этих странах установлена авторитарная модель. В России — с уклоном в демократию, в Азербайджане — с уклоном в монархию, но это уже детали.

Исключение составляют страны, находящиеся под протекторатом. Например, в странах Прибалтики власть регулярно меняется, потому что они с момента возникновения находятся под крышей США. Эти три страны отказались от самостоятельности на международной арене в пользу США, взамен получив защиту от России.

Несменяемую и концентрированную власть можно назвать плотоядной. Сменяемую и рассеянную власть можно назвать травоядной. Из таких моих определений следует, что, если правитель не меняется и сосредоточил в своих руках власть, он по определению плотоядный. Если отсидел отведенный конституцией срок и уступил место новому всенародному избраннику — такой правитель травоядный.

Если правитель не передает власть, он классифицируется как плотоядный. По своей природе такой правитель не может питаться травой (если только совсем чуть-чуть, как приправу). Но так как голодным он тоже не может сидеть (умрет), он питается мясом. Но называет его морковкой, а капающую с мяса кровь называет морковным соком.

Выражение «несменяемый демократический правитель» имеет столько же смысла, сколько фраза «квадратный круг». Это оксюморон, сочетание несочетаемого. Как не бывает на свете квадратных кругов, так не бывает несменяемой демократической власти.

Предоставленное само себе общество не может удержаться в состоянии либеральной демократии. Сохранение либеральной демократии требует создания условий, при которых правитель при всем желании физически не может остаться во власти. Отсидев свой срок, он должен уходить навсегда, пожизненно лишаясь права выбираться во власть.

Срок власти всенародного избранника должен быть достаточным, чтобы разобраться в политической и экономической текучке, но недостаточным, чтобы увидеть всю картину в целом. Никто не должен видеть, что над миром висит Банк — единственная власть.

Но если даже временный правитель все увидит и ему по каким-то причинам это не понравится (наличие таких причин — это отдельный разговор), ему к тому времени должно быть уже пора на выход. Но в идеале кадровая система должна быть настроена так, чтобы наверх попадали только те, для кого разговоры за рамками бытового масштаба должны выглядеть бредом. Единственной реальностью для демократически выбранных правителей должна быть сиюминутная политическая и экономическая текучка.

При демократической модели у правителя не должно быть времени осмыслить ситуацию. Все его время и силы должны уходить на текущие дела, аппаратные и подковерные игры. Кто не погружается в эти перипетии, тот должен выпадать из системы.

Циклы власти не должны быть слишком большими (чтобы не скатиться в диктатуру) и слишком маленькими (чтобы успеть осмыслить масштаб управления). И в любом случае они не должны совпадать с циклами Банка. Центральный узел системы должен оказаться за горизонтом видения всякой власти и любого правителя.

ГЛАВА X Узда

Осталось понять, как реализовать намерение — как заставить народного избранника уйти в срок. Тут нужна внешняя сила, превышающая возможности правителя.

Если такой силы нет, вопрос времени, когда возникнет правитель, который стянет под себя общество.

В теории эту функцию должен выполнить закон. Верховенство закона возможно, если он подкреплен силой, превышающей возможности правителя. Если же высшей силой является правитель, имея полноту власти, он без проблем обойдет букву закона. Закон в такой ситуации работает по принципу дышла: куда повернул, туда и вышло.

Для сохранения либерально-демократической системы обозначается необходимость в превосходящей внешней силе по отношению к временному правителю. Проще говоря, нужен международный жандарм, ответственный за сохранение демократии.

Встает вопрос — какой институт может выполнить эту полицейскую функцию? Из этого вырисовывается следующий вопрос — в какую конструкцию нужно собрать мир, чтобы международный жандарм мог в нем успешно функционировать?

Чтобы гарантировать соблюдение демократических принципов, нужно выстроить демократические государства в пирамиду, на вершине которой будет Главный демократ. Его инженерная конструкция должна быть такова, что его сила должна находиться в прямой зависимости от уровня демократизации мира.

Чем больше демократии в мире в целом и в каждом государстве в частности, тем сильнее должен становиться Главный демократ. Если создать такие условия, экспансивная энергия Жандарма будет направлена на разнесение демократии на весь мир.

На мировом масштабе жандармский характер демократической конструкции не мог не быть очевидным. Чтобы сгладить этот эффект, решения Главного демократа должны выглядеть не как самоличные, а исключительно как коллективно принятые решения.

Все страны — участницы демократического сообщества должны будут бросать камни в демократического правителя, нарушившего священность временной власти. Бросать до тех пор, пока не забьют его насмерть. Только так иерархическую пирамиду можно было позиционировать демократической, состоящей из свободных участников.

Итак, для создания мировой демократии требовался мировой центр демократии, где хранился бы эталон. Без эталона невозможно демократию отличить от ереси. Как Ватикан позиционировал себя хранителем христианского эталона, так Главный демократ должен был позиционировать себя хранителем демократического эталона.

Ватикан считал одной из своих главных обязанностей установление христианского единообразия. Едва обнаружив отклонение от эталона (ересь), он бросал все силы на ее искоренение, не щадя при этом ни своих, ни чужих.

Когда у папского легата, сопровождавшего карательную экспедицию рыцарей против еретиков-альбигойцев, рыцарь спросил, как при штурме отличить добрых католиков от еретиков, легат Мило ответил: «Бейте всех. Бог различит своих от чужих!»

Ватикан боролся с ересями всеми возможными способами, начиная от проповедей и кончая пушками и инквизицией. Главный демократ тоже должен был бороться за чистоту демократии всеми способами, начиная от работы с сознанием и кончая военной силой, в том числе диверсиями и терактами по принципу «устранить неугодных и свалить вину на других неугодных». Он должен был уничтожать сторонников теории постоянной власти. Он должен был возвращать в лоно светлой демократической истины всех, кто уклонился от канонического понимания настоящей демократии и нарушил священный принцип временности власти. Позиционировать себя он должен исключительно хранителем истины и борцом за справедливость. По сути, ничего нового, обычная религия.

Ватикан никогда не называл свои вооруженные силы армией, используя эвфемизмы типа Христово воинство. Главный демократ тоже должен называть свои вооруженные силы не армией, а разными эвфемизмами, типа миротворческий контингент.

Не было проблем утвердить любую страну на роль Главного демократа и сделать ее сверхдержавой. Была проблема в человеческом материале и в атмосфере. Нужны были люди, на уровне подсознания уверенные, что законная власть — это временная власть.

Это порождало бы атмосферу неприятия сконцентрированной постоянной власти. В воздухе должна повиснуть уверенность, что власть у цивилизованных людей может быть только временной и распыленной. Все остальные варианты — варварство, удел людоедов.

Как сейчас у людей на уровне подсознания табуирована мысль, что трупы можно не закапывать, а перерабатывать в пищу (решение продовольственной проблемы), так у граждан государства — Главного демократа должно стоять табу на постоянную власть.

Табу должно быть не результатом размышлений, а программой. Как вы ни разу не задумывались, почему нельзя есть трупы, так человек не должен думать, почему власть не должна быть постоянной. Информация, что это недопустимо, должна лежать на уровне, недоступном для разума. Любые логика и факты, ставящие под сомнение эту «истину», должны натыкаться на эмоции. Тогда человек будет непоколебим, как железобетон.

Осталось понять, где взять искомый человеческий материал. Жители Европы им не являлись. Их подсознание формировала атмосфера векового восхваления монархии. Хоть Робеспьер и говорил, что уничтожает аристократов не потому, что они сделали что-то плохое, а потому, что им нет места в новом мире, он не завершил начатое дело, несмотря на все его старания. В Европе было полно старой элиты, потомков королей и придворных.

Кроме того, революционерам не удалось уничтожить подсознательную память. Как утренний туман окутывает поляну, так общественное сознание окутывал невидимый мир сказок и преданий, где главными героями были принцы и принцессы, рыцари и дамы.

Если в такой атмосфере говорить, что постоянная власть — это ужасно, а потом рассказывать сказки, где положительные герои имеют постоянную власть, — это как рассказывать, что людоедство недопустимо, а потом положительно говорить о людоедах.

Сознательно европейское общество будет считать, что постоянная власть — плохо. Но подсознательно будут думать, а почему бы хорошему человеку, который и честный, и о народе заботится, не разрешить остаться еще на один срок. А потом еще на один. И еще на один… Зачем от добра искать добра? Так демократия сведется к абсолютизму… (Эти опасения впоследствии подтвердились событиями первой половины XX века, когда европейские демократии легко превращались в самые ужасные диктатуры.)

Либеральная демократия сохранялась в атмосфере, исключающей подобные мысли. Если даже настоящий правитель золотой, а следующий будет сильно хуже, люди все равно не должны даже мысли допускать оставить золотого правителя во власти.

Демократическая модель получала устойчивость, если торжествовал принцип «дура леке, сед леке» (закон суров, но это закон). Если в законе написано, что власть не может быть постоянной, значит, пусть всем будет хуже, но власть должна быть временной.

ГЛАВА XI Материал

Главного демократа можно сделать из кристально чистых либерал-демократов. Этот материал можно получить в атмосфере тотальной неприемлемости самой мысли о каком-то ином политической строе, кроме демократии. Эта атмосфера должна окутывать людей с момента рождения и до момента смерти, ни на миг не отпуская, как раньше не отпускала религиозная атмосфера. Фактически речь шла о создании новой религии, но без Бога.

Как пребывавшие в египетском рабстве евреи не подходили для строительства новой государственной модели, они рождались и умирали в рабской атмосфере, не помышляя о свободе, так жители Европы не подходили для строительства Главного демократа.

Получить искомый материал можно было по еврейской технологии Исхода. Как Моисей вывел из Египта рабов в пустыню, чтобы они там принесли поколение, не знавшее власти фараона, до мозга костей пропитанное послушанием Моисею, так теперь Банку нужно было из Европы и Англии вывести массу в новую пустыню. Там она должна была принести потомство, от рождения не знавшее власти королей. А сама остаться в пустыне.

Новому народу нужно было создать атмосферу максимальной свободы. Например, дать право на оружие, чтобы он мог встать на защиту демократических завоеваний, если увидит угрозу. Элиту разделить на части, находящиеся в постоянной борьбе за власть.

Атмосфера свободы с пеленок должна окутывать новое поколение. Дух демократии должен пропитать до мозга костей всех от мала до велика. У всех людей, от нищего до богача, должна выработаться устойчивая аллергия на недемократическую форму власти.

Новая государственная модель в инженерном смысле должна быть так устроена, чтобы управлялась институтами, а не личностями. От личности, какой бы она ни была великой, не должно зависеть сохранение генерального направления и тенденции.

Для сидящей на ключевых узлах элиты постоянная власть должна быть не просто крайне нежелательной, но и смертельно опасной. Нужна атмосфера, в которой, если всенародно избранный правитель вдруг задумает из временного стать постоянным, на его пути в первую очередь должны встать его же друзья. Они должны призвать его к ответу. Если нет — сдать в больницу как умалишенного. В крайнем случае использовать табакерку и шарф (рецепт, прописанный прогрессивными силами неуступчивому Павлу I).

Концепция понятна. Где брать первичный человеческий материал, тоже понятно. Осталось ответить — в какую пустыню вывести первичный материал? Это должна быть именно пустыня — очень далекая от родных мест территория, куда просто так не доберешься. Чтобы для людей, переехавших в новое место, не долетал даже дух родных мест. Чтобы вышедшие из «Египта» были отрезаны от старой жизни навсегда.

На роль пустыни рассматривается Австралия, Африка, Северная и Южная Америки — земли, населенные дикими племенами с низкоразвитой культурой. Банк останавливает свой выбор на Северной Америке. Эту землю объявляют обетованной. Запускают слухи, что золото там валяется под ногами, леса полны дичи, реки рыбы, а земля плодородная.

Как в свое время из Египта начался массовый исход евреев, так теперь начинается массовый исход из Европы и Англии. Новые Моисеи рисуют Америку миром свободы и счастья, где каждый может разбогатеть, а как минимум получить землю в собственность (ее, правда, от законных владельцев, от индейцев, придется защищать, но это уже мелочи). В Англии осужденным предлагают заменить наказание переездом в Северную Америку.

Специфический человеческий материал, авантюристы всех мастей, рисковые люди пассионарного склада, устремляются на Североамериканский континент — в Землю обетованную, где не будет висеть даже тени прошлых господ (отсутствие наследственной элиты). Там колонисты дают потомство, не знавшее власти королей и феодалов.

Параллельно с колонистами в Америку отправляются масоны — теоретики и финансисты проекта. Они видят главное и не упускают его из виду — строят институты, заглушающие диктаторские тенденции, вешая морковки в нужных направлениях. Создают сложные системы сдержек и противовесов, не позволяющие нарушить базовые принципы.

Образование нового общества будет намеренно опущено ниже европейского уровня. Там не будут стимулировать абстрактное мышление, позволяющее охватить целое. Упор будет сделан на развитие организаторских и лидерских качеств, узкопрофессиональных знаний. Потребность в знании целого, присущую человеку от природы, перенаправят в сферу бизнеса. Девизом нового общества станет «Богатей и больше ни о чем не думай».

В такой атмосфере никто и никогда не сможет задаться большими вопросами. Как до Эйнштейна никто не ставил вопрос о связи физики с геометрией, так в американском обществе никто не должен задаваться вопросами, выходящими за привычный масштаб.

Продвигая демократию на весь мир, Америка будет продвигать новый взгляд на мир, тезисы которого «Бери от жизни все», «Живи здесь и сейчас», «Не дай себе засохнуть». Идейный вакуум сделает человечество восприимчивым к таким лозунгам. И мир станет другим.

Если в религиозную эпоху людям давали пусть какое-то представление о мире, они понимали, что есть сейчас, что будет потом, то в новой эпохе подобные вопросы должны просто уйти с горизонта. Просто живи здесь и сейчас и не думай, что будет потом. Когда состаришься — умри. Успокоение ищи в религиозных традициях и дальше не лезь.

Все это вполне устраивало среднестатистический ум. Люди не видели проблемы в том, чтобы позиционировать себя одновременно гуманистом и, например, христианином. Не беда, что основание гуманизма — это отрицание Бога, а христианство признает Бога. Христианин гуманист — это аналог верующий атеист. Но кому есть дело до таких мелочей?

ГЛАВА XII Государственность

Исход материала из Европы и Англии на Североамериканский континент — первый этап операции. Второй этап — трансформация промежуточной модели (колонии) в искомую конструкцию (демократия). Колония должна стать независимым государством.

Для реализации этой операции в промежуточную модель предусмотрительно были заложены мины, которые легко было активировать и взорвать. Чтобы увидеть суть этого минирования, следует сказать про англичан, уехавших в Америку, и англичан, оставшихся жить в Англии. Те и другие считали себя подданными английской короны.

Английские колонисты считали себя равными любому англичанину, проживавшему в Лондоне. Но жители Лондона считали себя выше жителей колоний в силу «прописки». Жители столицы всегда считают себя выше провинциалов. Отношение к соплеменникам, живущим вообще на другом континенте, без разговоров еще уничижительнее.

Британские острова имели статус метрополии, а все остальные земли, не важно, кто их населял — папуасы или бывшие жители Лондона, — были в статусе колоний. Англичане на уровне подсознания видели в колонии источник ресурсов. Заботиться о благополучии жителей колонии — им такая мысль просто в голову как-то не приходила.

Но так как североамериканскую колонию населяли британские граждане, Лондон согласовывает с ними политику налогообложения. Но однажды Англия перестает брать во внимание своих сограждан, живших за океаном. Североамериканская колония приравнена ко всем остальным колониям Британской империи.

Возникла ситуация, которая не могла не возникнуть. Одно дело не согласовывать налогообложение и прочие законы с туземцами. Другое дело не спрашивать мнения по этим вопросам у англичан и европейцев, считавших себя равными жителям Лондона.

Колонисты согласны были платить налоги на нужды империи и на благоустройство своей жизни. Платить налоги на обустройство жизни лондонцев должно было население других колоний, населенных папуасами, но никак не англичане и европейцы.

Когда Англия обкладывает колонистов налогом, полностью уходящим на решение проблем жителей Британских островов, заинтересованные лица легко раздувают эту искру в пламя. Они говорят, что с нами обходятся как с овцами, которых не спрашивают, когда решают стричь с них шерсть. Что этот налог — последняя капля, переполнившая чашу долготерпения, и пора бы уже начать бороться за свободу.

Повторяются события, предшествовавшие революции во Франции. Внезапно во всех штатах появляются хорошо финансируемые организации, называющие себя «Сыны свободы». Все они призывают не терпеть несправедливость и взяться за оружие.

Фермеры, сапожники, повара, торговцы и прочие уважаемые колонисты собираются в вооруженные толпы так же, как во Франции собирались в толпы трубочисты, булочники и прочие уважаемые граждане монархической Франции.

Снова повторяется чудо, сопровождавшее все революции, — толпа вооруженных обывателей побеждает профессиональную армию мощнейшей империи. Для полного сходства не хватало женского марша на Версаль и Свободы, ведущей народ на баррикады. Но Франция отчасти компенсировала этот момент, подарив США статую Свободы.

Справедливости ради стоит сказать, что колонисты находились в перманентном состоянии войны с индейцами и имели опыт боевых действий. По сравнению с парижской толпой североамериканские колонисты представляют собой серьезную силу. Но все же воевать с индейцами — это одно, а воевать с профессиональной армией — это совсем другое.

Любая организованная масса в силу только того, что она организована, указывает, что у нее есть организатор и финансист. Я не могу помыслить, чтобы массы объединились сами. В истории борьбы Америки за независимость отчетливо видна направляющая сила.

Историки этого периода очень много внимания уделяют храбрости и свободолюбию колонистов. Вопрос финансирования или вообще обходят стороной, или упоминают его так, что у читателя создается впечатление, что повстанцы в складчину собрали деньги.

В 1773 году происходит событие, известное как Бостонское чаепитие — аналог выстрела крейсера «Авроры» в России 1917 года. В 1783 году Англия признает колонию самостоятельной страной — Североамериканскими Соединенными Штатами (САСШ).

Начинает формироваться новая государственность. В колониальный период все штаты подчинялись Лондону и были не властны друг над другом. Когда Америка стала независимой, централизованная власть исчезла. Не было центрального штата и столицы.

Все штаты считали себя равными друг другу и противились всякой власти над собой. Но при этом все были единодушны, что нужна столица и центральная власть. Взяться она могла только через выборы, результаты которых не могли быть закреплены навечно. Все были так же единодушны, что никто не должен оставаться первым навечно.

Идея временной власти ложится на благодатную почву. Так рождается политическая система с официальным запретом на постоянную власть. По закону власть могла быть только временной, ограниченной двумя сроками по четыре года. Ничего подобного за всю историю человечества не было. Америка стала первой страной — Главным демократом.

Первый президент Америки Джордж Вашингтон создал эталон на будущее — он просидел на своем месте ровно два срока по четыре года (с 30 апреля 1789 года по 4 марта 1797 года). До сих пор ни у кого в США не возникает мысли пересмотреть этот срок.

Ситуация как в Спарте, где действовал закон, что всякий, кто придет в Народное собрание с новым законом или с предложением отменить старый, должен принести с собой веревку, на которой его повесят, если предложение будет отклонено. По понятным причинам за всю историю Спарты не было законодательной инициативы — жили по законам Ликурга. В США, правда, было одно исключение — Франклин Рузвельт, бывший у власти с 1933 по 1945 год. Наверное, это объясняется исключительной необходимостью.

Новорожденные США туго пеленаются в либеральные пеленки, укрепленные сдержками и противовесами. Например, что в разных штатах действуют разные законы — это не случайность. Это сводит роль президента к роли телефонистки, выполняющей согласовательные функции. У него и так мало власти, но система делает ее еще меньше.

Банк при такой власти становился единственной постоянной силой — Храмом. Ему было все равно, кто победит на выборах. При любых раскладах победитель придет на время и уйдет навсегда. Малый срок не позволит ему высунуть носа дальше текучки.