Проходящий сквозь стены

Обманутый многомуж

Однажды летним погожим днем бродяга пришел в деревню, дул сильный ветер. На ветру полоскались простыни, они белели везде на изгородях, ведь всю неделю светило солнце, и женщины, пользуясь хорошей погодой, устроили стирку. Между яблонями натянули веревки и развесили тряпки, панталоны, кальсоны, чулки, которые дергал и подбрасывал ветер, веселившийся на равнине. Бродяга одолел немалый путь и устал, однако в поисках пропитания и ночлега не стал стучаться в первую же дверь, а решил сначала оглядеться. Кроме хлеба и охапки соломы он нуждался в ласковом приветливом слове из женских уст, в доброжелательном взгляде, в улыбке, радушии. Возле первого дома бродяга заметил на веревке среди прочего белья трое женских нижних штанов, — такие оказались бы впору лишь хилому ребенку, — а рядом две короткие мужские рубашки с длиннющими рукавами, достающими чуть ли не до земли. И сразу вообразил супружескую пару, неимущих прижимистых крестьян, что трудились от зари до зари и гордились этим: нелюдимого, угрюмого приземистого мужа и сварливую, боязливую тощую жену. По правде сказать, не вообразил даже, а ясно увидел. Ее в застиранных штанах, его в куцей рубашке, оба недоверчивые, желчные, — ехидные — у бродяги был наметанный глаз и немалый опыт за плечами. Мимо второго дома он прошел, ускорив шаг, — здесь сушилось столько мужской одежды, что хватило бы на целое войско: вот они, могучие землепашцы, выстроились в два ряда, охраняя амбар с собранным урожаем. Хозяйка третьего жилища ошеломила бродягу пышностью форм, он помедлил, созерцая трое панталон, раздутых ветром до невозможности, а затем поспешно удалился, оробев. Так он брел и брел по деревне, домов было много, однако ни один не казался гостеприимным. Тут висели слишком внушительные шаровары, там — чересчур узкие штаны-скупердяи, само собой, избыток мужских рубашек тоже его пугал. Наконец, он приблизился к дому, чьи обитатели забыли о стирке: на изгороди не отбеливались простыни, в саду ни единой рубашки, и штаны не развевались на ветру. Бродяга постучал, позвонил в колокольчик, но ответа не получил, тогда он осторожно приоткрыл дверь и нерешительно вошел. Вид неприбранной, разоренной кухни вполне его успокоил. У погасшего очага, закрыв лицо руками, горевал покинутый муж.

— Здорово, рогоносец, — обратился к нему бродяга. — Вижу, тяжко тебе приходится.

— И не говори, — отозвался тот. — Пропащий я человек. Жена сбежала с любовником, теперь мне вовек не сомкнуть глаз по ночам.

— Как же могло такое случиться?

— Да вот послушай: вчера утром жена пошла на реку полоскать белье, а я, дурак, и беды не чуял. Вернулся, как всегда, в полдень к обеду, смотрю: стол накрыт, в моей тарелке записка: «Ухожу навсегда к любимому человеку. Леонтина».

— Разве твоя жена — красавица?

— Красавица? Ну еще бы! Спрашиваешь! Красивей не сыщешь по всей округе. Такую раз увидишь, вовек не забудешь.

Он так живо представил себе вероломную супругу, что взвыл от душевной боли и в отчаянии вновь спрятал лицо в ладони. Между тем бродяга вытащил из буфета целую ковригу и отхватил от нее здоровенный кусок. Вдобавок разжился салом, горшочком крыжовенного варенья и едва початой бутылкой вина. После плотного обеда его самочувствие улучшилось. Из кармана куртки, что висела на гвозде, бродяга достал трубку обманутого мужа, сел поближе к очагу и закурил с задумчивым видом. Вправду жаль, что хозяйки нет, уж она бы ласково улыбнулась пришельцу, приняла бы его радушно как друга. Бродяге искренне захотелось помочь несчастному разыскать сбежавшую Леонтину. Он открыл было рот, намереваясь расспросить о ней, как вдруг на кухне появился еще один мужчина, убитый горем, с красными заплаканными глазами. Покинутый муж и бровью не повел, сразу встал, уступая место вошедшему, а тот закрыл лицо руками и жалобно простонал:

— Подумать только, Леонтина мне изменила… Ушла к другому… От такого удара я никогда не оправлюсь, мое сердце разбито, жизнь кончена…

Тем временем рогоносцу заметно полегчало. Он прошелся по кухне, разминая затекшие ноги, вынул свою трубку изо рта у бродяги, затянулся несколько раз, а потом простонал тихонько:

— Верно сказано: сердце разбито, жизнь кончена… А ведь совсем недавно, еще позавчера вечером, она называла меня милым, любимым…

— Ну да, — подтвердил сидящий у очага, — называла милым, уверяла, что влюблена, как в далекие дни нашей юности…

— Разве я мог догадаться, что назавтра она убежит с любовником!

— Такая ласковая…

— Нежная…

— Пылкая…

— Прекрасная…

Бродяга дивился, видя двух рогоносцев вместо одного. Он немало странствовал на своем веку, и все пешком, однако ни разу не видывал, чтобы двое мужчин в мире и согласии делили ласки одной женщины и дружно обсуждали ее, причем открыто, не таясь. Его смутило бесстыдство хозяев, он поспешно перебил того, что курил трубку:

— Разве ты давеча не говорил, что Леонтина — твоя жена?

— Так и есть, — вздохнул рогоносец с трубкой. — Законная супруга.

— Мы уж с ней почти шесть лет как женаты, — кивнул сидящий у очага.

Бродяга решил, что над ним издеваются.

— У вас тут что, обычай такой, чтобы женщины жили с двумя мужьями?

Сидящий рядом с ним рогоносец оглядел его с удивлением — очевидно, вопрос его оскорбил — и ответил укоризненно:

— Скажешь тоже! Конечно, нет! Ни разу не слыхал, чтобы у женщины было два мужа сразу.

— И вообразить нельзя подобную мерзость, — поддержал его второй.

Едва закончив гневную отповедь, он пересек кухню и принялся заводить остановившиеся часы. Бродяга не знал, что и думать: то ли он сошел с ума, то ли стал жертвой розыгрыша; однако горе обоих рогоносцев казалось неподдельным, им явно было не до шуток. Сидящий у очага не сводил взгляда со своего деревянного башмака, крупная слеза скатилась у него по щеке. Лицо несчастного выражало такое страдание, что бродяга не решился задать ему еще один вопрос. Стараясь не шуметь, он осторожно поднялся и направился к первому рогоносцу, который с трубкой с зубах заводил часы, стоя на цыпочках. Бродяге не терпелось узнать правду, и он едва слышно зашептал ему на ухо:

— Прошу, скажи честно: ты муж Леонтины или не ты?

Трубка мешала тому ответить, а обе руки были заняты. Он лишь сердито нахмурился, а с другого конца кухни прозвучал раздраженный голос:

— Я, я, а кто же еще? Сто раз тебе повторял, а ты все не веришь. Что за упрямство, понять не могу!

Бродяга в испуге попятился к очагу и рухнул рядом с говорившим; странные хозяева привели его в полнейшее замешательство, и все вопросы разом выветрились из головы. Сидящий рогоносец снова погрузился в мрачные раздумья и лишь однажды нарушил молчание, рассеянно спросив, который час. Бродяга от волнения не мог выговорить ни слова. В ответ он вытащил часы и безмолвно указал на циферблат: без десяти четыре. Сидящий будто и не видел, но, стоило бродяге обернуться, оказалось, что первый рогоносец перевел стрелки точно на без десяти четыре. Тут-то у бродяги и забрезжила догадка, а перекинувшись с хозяевами еще парой слов, он окончательно убедился в том, что перед ним один человек в двух телах. Довольно необычное явление, однако ничуть не страшное. Бродяга даже преисполнился жалости к существу, обремененному преизбытком плоти, ему казалось, что рогоносец из-за этого вдвое несчастней. Он принялся утешать его участливо, по-дружески, с нескрываемым любопытством:

— Леонтина вернется, вот увидишь! Любовник женщине надоедает быстрее, чем муж. Часто она тебе рога наставляет?

— Нет, впервые. И в деревне у нас прежде такого не бывало. Потому я и растерялся.

— Но ведь кого-то ты подозреваешь? Есть мысль, в чьем доме она прячется?

Мысли не было ни единой, рогоносец вообще как-то не подумал об этом. Бродяга понял по его ответам, что излишняя телесность мешала ему осмыслить случившееся и принять надлежащие меры. Похоже, больше всего хозяина огорчало не вероломство жены, а нарушение привычного уклада — он явно нуждался в незыблемом распорядке. Бродяга говорил без умолку, а сам пристально вглядывался в лица собеседников, надеясь заметить на них неодинаковую реакцию, угадать хоть какое-то внутреннее различие. Внешне они ничуть не были похожи, однако на них все время отражались, хоть и по-разному, одни и те же чувства, одни и те же соображения. По ходу разговора бродяга все сильнее убеждался в своем значительном превосходстве над тугодумами, которые с трудом подыскивали слова. Судя по всему, забота о двух телах полностью занимала рогоносца, и ничто другое его не интересовало, так что он постоянно твердил лишь о своих насущных нуждах. Казалось бы, один в двух лицах, он должен мыслить шире, однако на деле проявлял несокрушимую ограниченность. Бродяге захотелось познакомиться с Леонтиной и узнать, как она ладила с мужем, спросить, считает ли она его одним человеком или двумя разными людьми. Бродяга понимал, что пропажа изменницы — вовсе не тайна покрытая мраком, если пораскинуть мозгами, Леонтина отыщется.

— Слушай, ты говорил, что вчера утром она отправилась на реку полоскать белье. У вас тут большая стирка, и с таким грузом твоя жена не могла далеко уйти.

Это умозаключение поразило рогоносцев до глубины души. Они наморщили лбы от напряженной работы мысли.

— В чем она обычно носит белье? — спросил бродяга.

— Вчера она сложила его в две корзины. И только сейчас я понял, что это весьма подозрительно. Обычно, собираясь на реку полоскать, она грузит белье на две тачки.

— То есть полощет в два захода?

— Нет, сразу увозит все.

— Постой, ты сказал: грузит на две тачки. Не может же она одна толкать их!

Две пары глаз в недоумении уставились на бродягу. Он поспешно продолжил расследование и не стал требовать объяснений, хотя по-прежнему не понимал, как можно управиться с двумя тачками разом.

— В общем, вполне возможно, Леонтина унесла в корзинах только свои вещи, и сейчас ее панталоны и рубашки сушатся перед домом, где она прячется, если только твоя жена не сбежала из деревни.

— Может быть, — пробормотал много муж, и на его лицах появилось отсутствующее выражение.

Похоже, он попытался представить себе, как Леонтина сидит в незнакомом доме, а ее одежда сушится в чужом саду. Ему это не удалось, и он пробормотал уныло:

— Кругом столько домов…

— Домов немало, — согласился бродяга, — но неужели ты не узнаешь ее белье во дворе соседа?

Многомуж вовсе не был в этом уверен, тогда бродяга посоветовал ему поглядеть, не оставила ли жена каких-нибудь своих рубашек и штанов в шкафу. Одно из тел многомужа отправилось за ними в спальню, и вскоре другое, оставшееся на кухне, радостно возвестило:

— Нашел! Штаны валяются под кроватью, там, где она их скинула накануне. Прежде я их не заметил.

Первое тело уже стояло в дверях. Оно выложило на стол двое панталон, и бродяга удивился, что они разного размера. В ширину и в длину одни были вдвое больше других.

— Какие-то из них явно не ее, — заметил он вслух.

— Ее, ее! — заверил многомуж, взволнованный видом интимной части туалета жены. — Уж это я точно знаю.

— Не станешь же ты меня убеждать, будто она может носить такие разные штаны. Ей либо одни велики, либо другие малы.

— Вот такая у меня жена! — Многомуж обиженно засопел в четыре ноздри. — Когда мы поженились, Леонтина носила только маленькие, вроде этих, но со временем ей потребовались еще и большие.

— То есть в маленькие она теперь не влезает?

— Отлично влезает, она и маленькие все еще носит, сам видишь!

От подобной нелепости у бродяги глаза полезли на лоб, он чуть не лопнул от возмущения. Но внезапно его осенило, истина открылась: Леонтина едина в двух лицах, как и ее супруг. Бродяга не мог понять, почему столь простое объяснение не пришло ему в голову сразу. Некоторое время он молчал, обдумывая, к чему ведет это открытие; отдельные детали оставались загадкой. К примеру, безразлично ли каждой из Леонтин, с каким телом мужа спать, или же супруги образуют две пары, раз и навсегда связанные предпочтением или привычкой? Бродягу волновал и более отвлеченный вопрос: нет ли внутри такой семьи постоянной ревности? Он попытался расспросить об этом многомужа, но лишь поставил его в тупик; они говорили на разных языках, стоило перейти на личности. Личность рогоносца была раздвоена, и бродяга благоразумно не стал заострять на этом внимание. Он старательно запомнил, как выглядят двое штанов, и уговорил многомужа пройтись вместе с ним по деревне. Рогоносец из предосторожности решил оставить одно из тел на кухне, а другое отправить на поиски Леонтины. Они уже подходили к воротам, и тут бродяга наконец втолковал ему, что три пары глаз лучше двух, когда ищешь белье жены. Мысль показалась рогоносцу справедливой, он кивнул, соглашаясь, и сейчас же второе тело покинуло кухню и догнало их.

Выходя на улицу, бродяга окинул взглядом дом и угодья рогоносца с куда большим вниманием, чем прежде. Его поразили идеальная чистота и порядок повсюду. Все налажено и благоустроено как нельзя лучше. Взять хотя бы сад: за ним ухаживали если и не великие садовники, то, во всяком случае, проворные неутомимые труженики.

— Не суди слишком строго, — скромно потупился многомуж. — Сам понимаешь, с тех пор как жена сбежала, до хозяйства руки не доходят.

Бродяга заверил его, что сад просто замечательный, и они вышли на улицу. Через несколько минут им повстречались двое, что чинили дорогу шагах в двадцати друг от друга. Один как раз присел на обочине и достал хлеб и сыр, собираясь перекусить. Проходя мимо, рогоносец приветливо сказал:

— Приятного аппетита, Леонар! Как там твоя дочь, поправляется?

У того рот был набит, так что он лишь дружелюбно кивнул в ответ. Зато другой, как только бродяга и многомуж с ним поравнялись, заговорил, печально качая головой:

— Нет, соседушка, дочке стало хуже. Вчера вечером врач ее осмотрел и сказал, что третье легкое тоже воспалено… Жена сбилась с ног, за ней ухаживая.

Бродяга слушал их разговор во все уши и удивлялся все больше и больше. Сомнений нет, в этом странном поселке по два тела у каждого, а не только у рогоносца и Леонтины. Бродяге стало не по себе, ведь с точки зрения местных жителей, он сам ненормальный. Хорошо бы они решили, что вторая его часть бродит где-то на другом конце деревни.

Впрочем, опасения не отвлекли его от расследования. Они с многомужем осмотрели белья без счета, но подозрительных штанов пока не нашли. По правде сказать, им пришлось обыскивать не такое великое множество дворов, как представлялось вначале. Бродяга и рогоносец не задерживались возле тех, что принадлежали почтенным вдовам, примерным супругам или дряхлым старцам. Их интересовали только владения холостяков. А таких через час поисков осталось всего с полдюжины на краю селения. Тут наши сыщики едва не свалились в канаву, уступая дорогу двум дородным парам, что важно шествовали в ряд. Две дамы лет пятидесяти под руку с двумя пожилыми мужчинами во фраках и котелках. Многомуж поспешно приподнял оба картуза, почтительно их приветствуя. В ответ один из мужчин небрежно прикоснулся к котелку, а одна из дам слегка наклонила голову.

— Это господин нотариус с супругой изволят прогуливаться, — прошептал рогоносец, когда те скрылись из виду.

— Вашему нотариусу, видать, секретарь не нужен, — усмехнулся бродяга.

— Еще как нужен, у него их четыре.

Бродяга сначала не понял, зачем так много, поскольку в маленькой глухой деревушке нотариусу и делать-то особенно нечего. Однако сообразил, что удвоение тел, столь благоприятное для физического труда, пагубно для умственного, коль скоро препятствует сосредоточенности и целеустремленности. Он давно заметил, что рогоносец умом не блещет.

Они подошли к последним домам, бродяга сразу узнал каждый, ведь именно их он увидел первыми, а потому запомнил лучше других. Вот те трое внушительных женских панталон, что поразили его утром до глубины души, но останавливаться перед ними он не стал: нечетное не заслуживало внимания, во всяком случае, теперь ему так казалось. Осталось всего два двора, и рогоносец надолго замер возле того, что напугал бродягу обилием мужских рубах, реявших на ветру; отсутствие женского белья показалось ему недобрым знаком. Он заставил одно из тел постучаться и войти в дом под каким-то пустячным предлогом, а второе отправил заглядывать в окна с другой стороны. Вскоре оба вернулись, так ничего и не обнаружив.

— Судя по рубахам на веревке, здесь ютится целое войско, — сказал бродяга.

— Нет, хозяев всего трое. Да и рубах не больше сорока.

Для очистки совести они решили осмотреть и другой двор, хотя он принадлежал бобылю восьмидесяти лет. Трое женских застиранных штанов и две куцые мужские рубашки, вызвавшие утром у бродяги немалое отвращение, по-прежнему сушились на ветру, но теперь он спросил себя: зачем одинокому старику понадобилось женское белье? Еще больше его удивило нечетное число штанов. Он сопоставил их с тремя панталонами невероятного размера, что висели в другом саду неподалеку, и спросил у рогоносца:

— Скажи-ка, этот старик случайно не родственник тому парню, что живет через дом отсюда?

— Он его двоюродный дедушка.

— Ну вот, теперь все ясно! Взгляни на трое маленьких штанов у него во дворе, а потом — на трое огромных, вон их ветер надул как паруса, — сущие бочки благополучия! Ну же! Ну! Догадался?

Но рогоносец ни о чем не догадывался. Он не мог соотнести трое штанов с тремя другими, а если бы и мог, не знал, какой отсюда следует вывод. Получить четное число, сложив два нечетных, оказалось ему не по силам.

— Выходит, твоя жена поумней тебя будет, — вздохнул бродяга.

Он снял с веревки одни застиранные штаны, затем направился к бочкам благополучия и тоже стащил одну; многомуж не отставал ни на шаг и следил за ним с возрастающим любопытством. А когда наконец увидел на живой изгороди большие и малые панталоны рядом, взвыл в два голоса:

— Точно! Это ее штаны!

На шум из дома выскочил многолюбовник Леонтины, два его тела плечом к плечу приготовились защищать свои владения. Многомуж ринулся на него со всех ног, и четверо, колошматя друг друга, покатились в пыли. Тут и неверная супруга перестала прятаться. Четверть ее составляла сухонькая тощая пигалица с пронзительным голоском, а три четверти — говорившая зычным басом здоровенная грудастая дылда с необъятным задом. Она вмиг разняла дерущихся, начались мирные переговоры. Греховодница без особого сопротивления согласилась вернуться домой к мужу. Нарушение привычного уклада, священного для всех местных жителей, измучило ее не меньше, чем многомужа и многолюбовника. На обратном пути Леонтина рассказала о своем приключении во всех подробностях, и бродягу постигло жестокое разочарование. Оказалось, что она повесила штаны на разные веревки вовсе не из хитроумия. Просто-напросто большущие штаны заняли много места, и пришлось поневоле нести остальные к двоюродному дедушке. Бродяга попытался ей объяснить, как это обстоятельство запутало расследование и как он сам блестяще сопоставил факты, но Леонтина не оценила его по достоинству.

— Не пойму, о чем речь, — пискнула худышка.

— Глупости какие! — гаркнула великанша.

В это время они проходили мимо покосившегося домика, помеченного черным крестом. На пороге сидел человек с одним-единственным телом. Он глядел на бродягу с нескрываемым интересом, причем вполне доброжелательно. Отойдя на несколько шагов, Леонтина с мужем принялись перешептываться и глумливо посмеиваться:

— Да он не в себе! Помешанный! Видал дурака?

— Не в себе? — переспросил бродяга. — С чего это он не в себе?

Супруги оглядели его так пристально, что бродяга не знал куда деваться. Они подталкивали друг друга локтями, и одно из тел рогоносца пробормотало что-то на ухо Леонтине. Супруги шли под руку, все четверо в ряд, как давеча нотариус с женой. Они загородили всю дорогу и столкнули бродягу на обочину. Рядом с удвоенной парой он чувствовал себя особенно одиноким и боялся, что его необычность бросается в глаза. На маленькой площади столпилось два десятка человек; бродяга подумал с тоской: «Сколько же их на самом деле: двадцать, десять или пятнадцать?» При его появлении по толпе пробежал ропот, как ему показалось, довольно враждебный. Он резко развернулся, бросил через плечо:

— Я потерял платок, пойду поищу…

И, не дожидаясь ответа от рогоносца и Леонтины, припустил наутек через всю деревню. Помешанный остановил его и пригласил зайти к нему в ветхий домик с черным крестом. Бродяга согласился не сразу, но, убедившись, что никто на них не смотрит, быстренько проскользнул внутрь. Дурак плотно закрыл за ним дверь и с печалью в голосе произнес:

— Видно, и вы не в себе. Да-да, я сразу заметил, с первого взгляда. Впрочем, вы не в себе от рождения…

— Не понимаю, — обиделся бродяга, — почему это вы уверены, будто я не в себе?

— В деревне так говорят о каждом, кто живет в единственном теле.

— У вас тоже всего одно тело, верно? — Бродяга вздохнул с облегчением.

— Верно, но прежде у меня их было два. По правде сказать, я исключение из общего правила. Зачастую, когда человека настигнет смерть, оба тела умирают одновременно. Лишь изредка случается, что одно переживет другое, потому что ему оказывали предпочтение, о нем лучше заботились. Я вообще не считал оба тела своими. И, если можно так выразиться, пребывал только в этом теле, а второе, несчастное недоразумение, совсем без меня захирело и скончалось лет двадцать тому назад. По счастью, я давно от него отдалился, и оно не утащило меня в могилу. Это давняя и скучная история. Давайте лучше поговорим о настоящих людях, умных, развитых, таких, как вы и я…

Бродяге не терпелось задать человеку не в себе множество вопросов. Но тот раздраженно отмахивался и явно не спешил удовлетворить его любопытство.

— Забудьте все это как страшный сон. Переночуете у меня, а завтра до зари уйдете, пока они не проснулись. Людей с одним телом здесь не жалуют. Главное, возвращайтесь по той же дороге, что привела вас сюда, иначе попадете в другую многолюдную деревню, такую же, а то и похуже. Иные живут в четырех, в десяти, в двадцати телах — конца и края этому нет…