Проходящий сквозь стены

Спортивные игры

Кампания по выборам члена Генерального совета от кантона Кастален стала причиной проведения сразу двух спортивных мероприятий, впечатления от которых должны были решающим образом повлиять на итог выборов. В самом деле, каждый из двух основных кандидатов связывал собственный авторитет и привлекательность своей программы с престижем того спортивного общества, которое он возглавлял и которому оказывал финансовую поддержку. Месье Лабедульер, депутат с истекающим сроком полномочий, радикал-социалист, вот уже пять лет покровительствовал касталенскому гимнастическому обществу «Надежда». В него принимали всех желающих, без различия полов и политических взглядов, но молодежь из буржуазных семей туда не шла — брезговала бесплатной формой, которую там выдавали, так что в «Надежде» преобладали передовые настроения. В полный голос они звучали по праздникам, когда подвыпившие гимнасты расходились по домам, горланя на мотив «Удавленника из Сен-Жермен»[3] куплеты собственного сочинения:

Рифма, конечно, хромала, но дух песни был воинственный, и, слушая, как в полуночной тиши гремит этот припев, не один касталенский буржуа с благоговейным страхом думал о могуществе месье Лабедульера. Ко всему прочему, у касталенской «Надежды» имелся духовой оркестр, равного которому вряд ли можно было найти во всем округе, и ничто не производило столь же яркое, столь же волнующее впечатление, как колонны молодых людей, одетых в одинаковые костюмы — белые брюки (девушки были в юбках), черные майки и черные каскетки с трехцветной окантовкой, — идущих в ноту под героические звуки труб и бой барабанов. В такие минуты многих, еще колеблющихся, граждан вдруг охватывал политический пыл и они, больше уже не раздумывая, горячо рукоплескали месье Лабедульеру, а тот, стоя на балконе, взволнованно приветствовал прекрасную молодежь, которой он отдал, не скупясь, свою заботу и деньги. Выходило так, что в кантоне «это славное мирное воинство» по праву считалось воплощением идеала светскости, демократии и общественного служения.

Доктор Дюлатр, человек правых взглядов, долгое время только наблюдавший за политическими баталиями, вдруг взял да и раскрыл свои карты: создал в Касталене общество регби под названием «Спортинг-клуб». Статья, вышедшая по этому случаю в местном еженедельнике правой ориентации, в которой Дюлатр подробно излагал свой взгляд на спорт и с едкой иронией отзывался о гимнастах, содержала в себе подлинный вызов, политический смысл которого не ускользнул от бдительного месье Лабедульера. Создание «Спортинга» необычайно взбудоражило реакционные круги. Доктор Дюлатр принялся выступать с содержательными речами на открытых собраниях. «Я знаю только одну политику, — говорил он, — это политика физического и нравственного здоровья». И доходчиво объяснял, почему разумно организованный спорт, уважение к порядку и здоровым традициям являются главными условиями укрепления здоровья, несущего людям радость.

Несмотря на отсутствие трубачей и барабанщиков, «Спортинг-клуб» удовлетворял тягу населения ко всему героическому. У регбистов был свой клич, звучный и боевой: «Ур-ра Дюлатру!», — подогревавший азарт игроков; в их лексиконе половина слов было английских — присутствовавшие на матчах зрители испытывали гордость, приобщаясь к такой лексике. Наконец, сами матчи являли собой эпическое зрелище, настоящие сражения, исхода которых касталенские патриоты ждали с замиранием сердца.

Установившаяся в умах людей тесная связь между спортивной и политической деятельностью доктора Дюлатра создавала серьезную опасность для идеалов демократии, а месье Лабедульер рисковал непростительно провиниться перед своей партией, недооценив реальное положение дел. Советник решил, что ему достаточно будет презирать команду регбистов, которая терпит одно поражение за другим. В воскресенье вечером, после очередного разгрома «Спортинга», он шутил по этому поводу в узком кругу знакомых:

— Этот бедняга Дюлатр опять устроил самому себе взбучку. Его команда совсем выбилась из сил… — И с усмешкой добавлял: — Из правых сил.

Справедливости ради надо сказать, что и «Спортинг», и его президент стали вызывать у касталенцев раздражение. Самолюбие их сильно страдало по милости очень и очень посредственной команды, и никакой надежды на то, что эти страдания когда-нибудь окупятся, не оставалось.

Когда предвыборная кампания только началась, месье Лабедульер полагал, что в самом Касталене ему обеспечено значительное большинство. В окрестных деревнях, где Дюлатра хорошо знали как практикующего врача, голоса, похоже, делились поровну, вот почему и в том и в другом лагере надеялись, что судьба выборов решится в главном городе кантона. У кандидатов были почти схожие программы. Оба в целом были сторонниками решительных мер, защищали налогоплательщиков и возлагали друг на друга ответственность за экономический кризис. Во внешней политике доктор Дюлатр выступал за безопасность и разоружение, месье Лабедульер — за разоружение и безопасность. С одинаковой страстью они убеждали в своей приверженности существующим порядкам. Различия в их взглядах были столь малы и незначительны, что избирателям не хотелось в них разбираться. Доктор Дюлатр первым понял, что полемику надобно перенести на более существенный предмет, и опубликовал в своей газете передовую статью, которая произвела сенсацию. Приведя в статье многочисленные суждения медиков о том, что ждет в будущем род людской, лидер правых возвысил голос против «бездеятельности властей или — что еще хуже — преступного легкомыслия некоторых политических деятелей, которые под предлогом того, что молодежь надо развлекать и отвлекать, а на самом деле ради чисто демагогических целей втягивают эту самую молодежь в обветшалые организации, где спортивное дело сводится к каким-то ярмарочным шествиям, которые заканчиваются попойками, губительными для здоровья наших детей». Изобличив таким образом пагубность всяких там гимнастических обществ, доктор Дюлатр принялся расписывать работу, которую он лично проделал во благо спорта. Мало того, накануне выхода в свет статьи он пустил слух, что его соперник страдает венерическим заболеванием. Это был ловкий ход, нанесший жестокий урон доктрине радикал-социалистов.

Месье Лабедульер, однако, в политике был стреляный воробей и очень быстро оправился от удара. Первым делом он велел ночью расклеить анонимную листовку, обвиняющую доктора Дюлатра в том, что в начале своей карьеры тот за ничтожную плату в пятьсот франков отравил пожилую супружескую пару. Не дав противнику время заявить протест, он расклеил вторую листовку, на сей раз от своего имени:

С этого момента предвыборная кампания перекочевала в область спорта. В своих речах и статьях кандидаты лишь вскользь касались политических вопросов. По-настоящему их интересовали только регби и гимнастика. Радикал-социалист, намекая на принятое в «Спортинг-клубе» козыряние англосаксонской терминологией, обвинял реакционера в снобизме и презрении к устоявшимся французским традициям. Реакционер же изобличал лидера левых в рутинерстве, а на одном из собраний даже упрекнул его «в мракобесии». Никогда еще предвыборная атмосфера в Касталене не была столь накаленной. Порой можно было увидеть консервативного отца семейства, забравшего мяч у своих детей, чтобы попробовать забить дроп-гол, послав мяч выше зеркального шкафа, а некоторые, передовых взглядов, избиратели пытались взгромоздиться на плечи своим женам и, с трудом удерживая равновесие, сделать пирамиду.

В воскресенье, за две недели до выборов, состоялся матч между первым составом команды «Спортинга» и третьим составом команды соседнего клуба. Многочисленные зрители, собравшиеся за боковой линией, были необычайно рады небывалому результату в истории касталенского регби: «Спортинг» проиграл со счетом всего лишь 7:0. Когда месье Лабедульеру сообщили о столь достойном исходе матча, он только пожал плечами и сказал:

— Ну что ж, Дюлатр, как обычно, побит. Этот человек рожден для того, чтобы всегда быть битым.

Однако за этими словами, сказанными с высокомерной иронией, лидер левых скрывал серьезную обеспокоенность.

После матча сияющий от гордости доктор Дюлатр повел всю команду в знаменитое Кафе Нации, где каждого угостил бокалом вина. В заведении яблоку негде было упасть, и те любопытные, которым не хватило места в зале, толпились в дверях, стараясь все увидеть и услышать. Крайне взволнованный, президент «Спортинга» поднял бокал за успех клуба и с неподдельной дрожью в голосе произнес краткую речь:

— Дети мои, ваша смелость и стойкость начинают приносить плоды. Вы уже поняли, что дисциплина и порядок — первейшие условия для достижения успеха во всех областях, вот почему я смею утверждать, что ваша победа столь же ожидаема, сколь и заслуженна. Команде в целом и каждому в отдельности я выражаю мою радость, мою гордость и мою благодарность. Мне остается сообщить вам приятную и важную новость, которую знает пока только наш дорогой секретарь-казначей. Во время моей недавней поездки в Париж я договорился с руководителями парижского Олимпийского союза о том, что в ближайшее воскресенье к нам в Кастален приедет их второй состав. Мне не надо напоминать вам о победах, одержанных этой доблестной командой, до сего дня не знающей ни одного поражения в своем дивизионе. Ваша задача, таким образом, будет весьма трудной, но ваша поразительная стойкость, проявленная сегодня, позволяет мне предсказать итог этой встречи. Хранители чести касталенского спорта, вы будете сражаться как львы и победите, потому что я приказываю вам победить, и да здравствует «Спортинг»!

Сообщение о матче с парижской командой повергло присутствующих в изумление. Сперва все как-то примолкли, преисполненные волнения и почтения. Потом восторг охватил все кафе и вылился в грандиозную, на пятьдесят франков, попойку с тысячекратно повторяемыми криками «Ур-ра Дюлатру!».

Узнав обо всем этом через несколько минут, месье Лабедульер спешно созвал свой штаб. Шесть человек собрались в его квартире, вид у всех был подавленный, а сам хозяин молча ходил из угла в угол и что-то нервно обдумывал. Шорник Мувлон осмелился нарушить молчание:

— «Спортинг» будет побит, как пить дать, да еще с разгромным счетом. Это говорю вам я, Мувлон.

Месье Рулен, презиравший грубые манеры шорника, сухо возразил:

— Вы, Мувлон, как всегда, не понимаете сути дела. Никто не сомневается в победе Олимпийского союза, однако за неделю до выборов все захотят посмотреть этот необычный матч — вот что досадно, и тут вы не станете мне возражать. Кроме того, не будем скрывать, что столичные спортивные газеты напечатают статьи об этой встрече, может быть, даже поместят фото…

— Надо что-то делать! — прорычал месье Лабедульер.

На следующее утро листовки, оформленные в цветах «Спортинг-клуба», распространили новость, объявленную доктором Дюлатром в Кафе Нации:

«В воскресенье на лугу Бор — большое регби! Париж против Касталена! Начало матча ровно в 14 часов. Поскольку встреча, которая станет событием нынешнего спортивного сезона, вызывает у публики особенный интерес и для того, чтобы дать возможность всем увидеть замечательную игру, цена билета составит 1,5 франка вместо 3. Для детей и военнослужащих — 0,75 франка. Ввиду того что борьба предстоит упорная, публику просят воздерживаться от грубых выходок в адрес наших гостей».

В тот же вечер месье Лабедульер ответил необычно пространным для Касталена объявлением:

Всю неделю месье Лабедульер потирал руки. «В любом случае я уверен, что „Надежда“ не потерпит поражения, поскольку соревнуется сама с собой…» — говорил он.

Игроки Олимпийского союза прибыли в субботу вечером, и, несмотря на старания доктора Дюлатра, их приезд остался почти незамеченным. В гостинице они поужинали, поиграли в белот и в 22 часа легли спать. В воскресенье утром в сопровождении секретаря-казначея «Спортинга» они осмотрели достопримечательности города, затем отправились побродить по улицам самостоятельно. Горожане слегка обижались, замечая, с каким снисходительным и дурашливым видом они разглядывали все вокруг.

Тем временем в 9 часов утра гимнасты в количестве 99 человек строем покинули гимнастический зал — колонной по трое. Впереди, открывая шествие, двигался до поры молчавший духовой оркестр; за ним следовал знаменосец с зачехленным знаменем. Далее шли 18 девочек, возглавляемых своим тренером, за ними — старшая секция в количестве 14 человек. Гимнасты-мужчины, коих насчитывалось 49 человек, тоже были поделены на секции: взрослые, подростки и замыкающие шествие дети. Выйдя на Почтовую площадь, секции развернулись в шеренгу, лицом к дому генерального советника и позади духового оркестра, маршировавшего на месте. Окаймленное золотой бахромой знамя было расчехлено, и, когда месье Лабедульер появился на балконе, горнисты протрубили «Равнение на знамя!». Тотчас же со всех соседних улиц люди сбежались на площадь и запрудили тротуары. Месье Лабедульер, предусмотрительно взявший с собой цилиндр, несколько раз приветствовал публику, а когда горнисты заиграли снова, некоторые из присутствовавших принялись напевать. Праздник обещал быть великолепным. Советник произнес краткую речь, гимнасты перестроились в походный порядок, и шествие началось.

Духовой оркестр играл так вдохновенно и виртуозно, что у зрителей по телу бегали мурашки. В который уже раз происходило чудо. Слушая эту бравурную музыку, каждый чувствовал, как им овладевает боевой задор, и ему не терпелось отдать всего себя какому-нибудь благородному делу. Люди самые добродушные, самые робкие, которые обычно позволяли своим домашним и друзьям ездить на себе верхом, с радостью думали о том, как они отплатят обидчикам; им чудилось, что они слышат какой-то чудесный клич или другой какой сигнал, зовущий раз и навсегда покончить с постоянными унижениями. Улизнувшие из дома мужья, чьи жены считали каждый сантим и контролировали каждый шаг своих благоверных, шепотом клялись друг другу, что выпьют две порции аперитива. Очарованные зрелищем медных труб и форменной одежды, жители Касталена ощущали, как в их сердцах вспыхивает пылкая любовь к «Надежде». Звуки фанфар, чеканный шаг, мускулистые тела взрослых гимнастов, милые личики и точеные ножки девочек, обтянутые черным трикотажем груди взрослых гимнасток и даже само присутствие толпы создавали атмосферу какого-то смутного волнения, нежности и воинственности одновременно. Это чувствовали все — и мужчины, и женщины, и дети. Всем хотелось кому-то прокричать «Долой!» и чему-то «Да здравствует!». Эта отчаянная потребность обожать как-то сама собой сосредоточилась на цилиндре Лабедульера и на нем самом. Кандидат от радикал-социалистов казался существом прекрасным, героем, которого желали превознести еще больше, отдав ему место генерального советника. Настроения касталенцев клонились влево, под влиянием любящего сердца и воинственной поступи. Самые искушенные из консерваторов еле сдерживались, чтобы не поддаться наваждению, и с тревогой поглядывали на трехцветное знамя «Надежды», складки которого не отгоняли бесов левизны. Вольнодумцы, скептики, не верившие ни в партии, ни в демократию, пытались посмеиваться, но все равно подхватывали патриотические песни, и, сами того не желая, они сливались с толпой в общей любви к фанфарам, униформе, войне, миру, цилиндрам, трехцветным знаменам и светскому государству.

В шествии были и волнующие эпизоды, и смешные и трогательные происшествия. Два пеших жандарма, которые делали обход вверенной им территории, встали по стойке «смирно», приветствуя знамя «Надежды». Публика возликовала, и, когда люди увидели, как месье Лабедульер сердечно пожимает руку этим скромным блюстителям порядка, они встретили этот жест грандиозной овацией.

Потом, когда шла младшая группа, какая-то взволнованная мамаша попыталась догнать своего сына, мальчугана лет десяти, шедшего в середине колонны, глядя в затылок впереди идущему.

— Лулу, я принесла тебе куртку. Надень, а то замерзнешь!

Она бежала сбоку колонны, держа фланелевую куртку в вытянутой руке.

— Возьми куртку, говорю тебе.

Мальчик скривился, залился краской. Раздались смешки, но мать не отставала, и тогда, не поворачивая головы, он процедил сквозь зубы:

— Да заткнись же ты!

Ответ ребенка вызвал смех и умильные замечания взрослых, на что мать с гордостью заявила:

— Когда он среди своих, он никого знать не хочет… И отвечает прямо как маленький мужчина!

«Надежда» сделала круг по городу и дважды прошла по главной улице. Рукоплескания и восторженные крики в адрес Лабедульера не смолкали ни на минуту. Зрители с насмешкой показывали друг другу на игроков парижского Олимпийского союза, которые с непритворной учтивостью аплодировали гимнастам. Что же касается игроков «Спортинга», то заносчивости у них явно поубавилось. Во всяком случае, настроение было не самое лучшее: глас народа звучал в пользу «Надежды», и предательство сограждан за несколько часов до матча лишало их той отваги, которая была необходима для победы. Один только доктор Дюлатр, казалось, сохранял полное спокойствие. Все видели, как он прогуливался по городу в компании капитана соперников, непринужденным жестом приветствовал знамя гимнастов и взирал на шествие с совершенно безмятежной улыбкой.

В полдень, произнеся торжественную речь перед памятником погибшим и послушав концерт на площади Робийо, месье Лабедульер испытал огромную радость. С неба, хмурившегося все утро, наконец-то полил самый настоящий дождь. Садясь за стол, советник злорадно воскликнул:

— Пропал матч! Потонут оба — и Олимпийский союз, и «Спортинг»! Теперь дело, можно сказать, в шляпе.

В то воскресенье касталенские реакционеры обедали без всякого аппетита. Доктор Дюлатр, потчевавший за своим столом трех парижских игроков, смотрел в окно и обеспокоенно вздыхал.

— Мяч будет тяжелый, — говорил капитан столичной команды. — Играть будем больше ногами. Но если ваши нападающие будут действовать живо, с огоньком…

— Я уверен, что азарта им не занимать, — отвечал доктор. — Но что за невезение этот дождь! Прямо потоп какой-то…

Действительно, проливной дождь омывал улицы города, и месье Лабедульер, обедавший вместе с несколькими гимнастами, шумно радовался этому обстоятельству.

— Вот видите, — со смехом говорил он, — полил все-таки: ничто так не прибавит нам аппетита, как этот дождь!

Те горожане, которые всю неделю горели желанием побывать на матче, по большей части отказались мокнуть под дождем и месить грязь. Когда свисток судьи возвестил о начале встречи, на площадке присутствовали разве что заядлые болельщики — фанаты регби и реакционеры. Всего их, спрятавшихся под зонтами, было семнадцать человек, включая самого доктора и секретаря-казначея.

Однако большинство касталенцев отправились на Зерновой рынок посмотреть праздник гимнастов. Было темно из-за дождя, и многие зрители с сожалением думали о регбийном матче, который происходил не у них на глазах. У женщин настроение испортилось: плохая погода помешала им надеть самые красивые платья. Духовой оркестр заиграл «Марсельезу», чем несколько подбодрил публику и настроил ее на то, чтобы прослушать речь месье Лабедульера. Прежде всего советник заявил, что не станет говорить о политике. Он собирался только выразить свою благодарность жителям Касталена за еще одно доказательство их заботы о талантливой молодежи, которую они проявили тем, что в столь большом количестве пришли посмотреть их красивые выступления. Он был тем более тронут, что воспринимал этот праздник — один из очень немногих важных событий последнего времени — как знак уважения и доверия к нему, но из скромности не хотел бы переоценивать его значение. Затем он с тонкой иронией провел параллель между гимнастикой и регби, «игрой странной, пришедшей к нам из-за границы, во время которой несколько касталенских игроков, барахтаясь в грязи, с упорством, достойным лучшего применения, оспаривают у других несчастных, вымокших до нитки игроков шанс получить воспаление легких». Он говорил дружеским, доверительным тоном, время от времени намекая на выборы в следующее воскресенье, говорил так, словно речь шла о деле, которое они делали сообща и при полном согласии. Заключительная часть речи была встречена дружными аплодисментами.

С этой минуты матч между «Спортингом» и парижским Олимпийским союзом казался всего лишь жалкой авантюрой, несколько даже унизительной для Касталена, и доктор Дюлатр нес за нее полную ответственность, что непременно скажется на результатах выборов, ибо таков неизбежный ход событий. Вместе с тем каждый из присутствовавших радовался тому, что принял наиболее разумное решение и теперь развлекается со всеми удобствами, под крышей и с сухими ногами. Конечно, в таком зрелище, как соревнование гимнастов, не было ничего неожиданного, лучших спортсменов все знали по именам, и список тех, кто будет удостоен награды, можно было составить заранее, зато как приятно, когда твои прогнозы совпадают с прогнозами соседа, это создает в зале атмосферу семейного тепла.

Гимнастам аплодировали через равные промежутки времени, спокойно и чинно, с чувством уважения и собственного достоинства, которые сопутствуют любой добросовестной работе.

Луг Бор напитывался влагой, однако все семнадцать зрителей, наблюдавших за матчем, не жаловались на холод и мокрые ноги. Многие даже закрыли зонтики, чтобы иметь возможность аплодировать. А все потому, что касталенцы играли просто потрясающе: никогда еще они не проявляли такой воли к победе. Парижане, напротив, сопротивлялись вяло и не демонстрировали того мастерства, которого от них с опаской ждали. В схватках хукер «Спортинга» обнаруживал полное превосходство над хукером Олимпийского союза, и мяч неизменно оказывался на стороне Касталена. Капитан парижской команды, центральный трехчетвертной, не мог толком сделать передачу и совершал ошибки, заставлявшие недоуменно перешептываться его игроков. Что же касается защитника, то его игра была столь медленной и неумелой, что оправдывала самые смелые надежды болельщиков. Семнадцать зрителей, не обращая внимания на летящую у них из-под ног грязь, бегали вдоль боковой линии, то стремительно атакуя, то уходя в оборону вместе с касталенскими игроками, воодушевляя их яростными криками. Один только доктор Дюлатр, казалось, не разделял энтузиазма болельщиков и на удивленный вопрос секретаря-казначея ответил с явным раздражением:

— Они могли бы играть лучше, гораздо лучше. Все время упускают возможность…

Когда при счете о: о команды ушли на перерыв, доктор Дюлатр учтиво поздравил игроков парижской команды и, отведя в сторону их капитана, с минуту побеседовал с ним.

— Вы должны были обеспечить мне победу уже в первом тайме, — прошептал он с упреком. — Я очень волнуюсь…

— Клянусь вам, я сделал все, что мог… Защитник и хукер тоже старались изо всех сил… Так что упреки не к нам, а к вашей команде. Знай я, что она так слабо играет, я попросил бы вас договориться еще как минимум с двумя игроками, скажем с крыльевыми. Если вы готовы раскошелиться, тогда наша защита, можно сказать, перестанет существовать, а если ваши игроки и тут не сумеют реализовать ни одной попытки, вам придется поставить на своем клубе крест…

— Хорошо, разумеется, я согласен еще на одну жертву ради спорта.

— Тогда я улажу это дело. А вы можете предупредить двух-трех игроков. Они будут чувствовать себя увереннее.

— Нет, нет. Мне нужна честная победа.

Тем временем секретарь-казначей опрометью помчался на Зерновой рынок, чтобы сообщить обнадеживающий результат первого тайма. Новость пришла как раз тогда, когда публика, позевывая, наблюдала за выступлением «надеждинских» девушек. В зале долго не стихал шум. Удивленные и восхищенные зрители ерзали на сиденьях, пошел слух, что столичная команда избежала поражения только из-за плохой погоды. «Площадка уж очень тяжелая… Касталенцы не смогли воспользоваться преимуществом в самом начале игры…»

Люди принялись с горячностью обсуждать новость, пересыпая свою речь регбийными терминами, но тут месье Лабедульер с прямо-таки дьявольской хитростью велел духовому оркестру играть военный марш «Самбр-э-Мёз». Вполголоса напевая знаменитый припев, каждый из присутствующих позабыл и о «Спортинге», и о команде Олимпийского союза, и о докторе Дюлатре; не прошло и пяти минут, как симпатии публики переместились влево. Месье Лабедульер, покачивая головой в такт музыке, со счастливой улыбкой пел вместе со своими избирателями:

Защитники Олимпийского союза играли кое-как, казалось, они совсем выбились из сил. Капитан прихрамывал, крыльевые дрожали от холода, защитник десяти метров не мог пробежать, чтобы не поскользнуться и не упасть. Зато нападающие играли упорно и неистово, не пуская запертого противника в зачетную зону. В течение десяти минут, несмотря на промахи хукера, они постоянно угрожали «Спортингу» и раз двадцать чуть было не забили гол.

За боковой линией зрители стояли, затаив дыхание. Доктор Дюлатр, встревоженный и сердитый, то и дело поворачивался к секретарю-казначею и шепотом говорил:

— Ничего не понимаю… В этих форвардов прямо бес вселился… Куда они лезут?

Время от времени капитан парижской команды бросал на него сокрушенный взгляд. К счастью, один из касталенских игроков, отбойным ударом ноги пославший мяч за боковую линию, перенес игру к пятидесятиметровой отметке. Парижские нападающие, утомившись, стали играть мягче. Три раза подряд после схватки мяч оказывался у «Спортинга», который активизировал линию трехчетвертных. Две первые атаки разбились о столичного полузащитника. Наконец один из игроков вырвался на правый фланг, теперь перед ним были только трехчетвертной и защитник парижской команды. Закрыв глаза от страха, игрок помчался вперед. Сперва он услышал чьи-то мягкие шаги рядом с собой, а потом — громкие крики. Он почувствовал, как чья-то рука коснулась его ноги выше щиколотки, пробежал еще несколько метров, поскользнулся и, не выпуская мяча из рук, упал на колени. Счет был открыт.

В тот момент, когда гимнаст выполнял стойку на параллельных брусьях, голос в громкоговорителе, еле сдерживая радость, прогремел под кровом Зернового рынка:

— «Спортинг» ведет со счетом три — ноль! Гол забил Дюрантон!

Мощное эхо повторило победный крик, публика в едином порыве вскочила с мест, толпу охватило лихорадочное возбуждение.

«Да здравствует „Спортинг“! Да здравствует Кастален! Да здравствует Дюрантон! Да здравствует Дюлатр!»

Люди устремились к выходу, вскакивая на стулья, забывая свои зонты.

— «Самбр-э-Мёз»! — взревел Лабедульер. — Да играйте же «Самбр-э-Мёз»!

Но духового оркестра уже не было, он смешался с толпой. Ошеломленный месье Лабедульер, стоя на возвышении, с трагическим выражением лица напрасно кричал:

— Вы не бросите «Надежду»!.. Вы не имеете права!.. Это подло! Нельзя предавать идеал…

За боковой линией семнадцать зрителей превратились в тысячу пятьсот. Когда «Спортинг» забил второй гол, неистовая радость охватила жителей Касталена и люди принялись хором кричать:

— Да здравствует «Спортинг»! Ур-ра Дюлатру! Да здравствует Дюлатр!

Ближе к концу матча, когда нападающие команды Олимпийского союза честно пытались сравнять счет, в их адрес полетели яростные крики:

— Мерзавцы! В морду их! Дави их! Дави!

Регби в одночасье стало любимой игрой касталенцев, и победа славного доктора Дюлатра на выборах была обеспечена.