Проклятие Кеннеди

16

Ночь была теплой, над морем стлался туман, который высветили первые рассветные лучи. Выйдя из дома, Донахью бродил четыре часа — вдоль залива, где была гавань, затем по мысу к Виньярд-Хейвен, потом обратно, через россыпь ярко окрашенных деревянных домиков, скучившихся вокруг храма. Во время фестиваля их украсят китайскими фонариками, и везде будут царить веселье и смех, но сейчас здесь было прохладно и мрачно, как в могиле. Множество тайн, проклятье Кеннеди тяжким бременем давило на его плечи.

Наутро — уже сегодня — им надо будет лететь в Вашингтон. Они с Эдом вылетят рано, частным самолетом, с Вест-Тисбери-роуд, взлетной полосы в Эдгартауне; Кэт с Эви и девочками проследуют первоначальным маршрутом, то есть поедут в Бостон, а вечером вылетят оттуда домой.

А на следующее утро будет служба в Арлингтоне.

Он стоял на мосту «Челюсти»; он даже не заметил, как миновал Оак-Блаффс и оказался на эдгартаунской дороге. Было уже больше пяти, почти половина шестого; начиналось прохладное серое утро. Кативший мимо полицейский автомобиль остановился, оттуда выглянул инспектор. Не спится, объяснил он без слов, лишь пожав плечами. Может, ему поверили, а может, и нет. Возможно, узнали его, но скорее всего, не узнали. Хотите, подбросим? Нет, но все равно спасибо. Он помахал им и побрел обратно к Оак-Блаффс.

Эд, Кэт и Эви уже встали, на плите кипел кофейник.

— Ну как ты? — Кэт обняла его одной рукой.

— Нормально. — Он глянул на Эда. — Есть новости?

— Я звонил Куинсу полчаса назад. Митча так и не нашли. Сейчас береговая охрана возобновила поиски.

Донахью поднялся наверх и принял душ; когда он спустился вниз, завтрак уже ждал на столе. Минут двадцать они обсуждали планы на сегодня, затем Эви отвезла их обоих на летное поле. В одиннадцать они были на Холме.

Джордан ожидал их. Донахью и Пирсон убедились, что сегодня утром не произошло ничего нового, потратили двадцать минут на другие вопросы, требующие их внимания, потом Пирсон вышел, чтобы привести Джордана.

— Как насчет кофе? — спросил Джордан.

Нужно поговорить, понял Пирсон. Одним, без свидетелей и не в кабинете.

— Конечно, пойдем.

Они вышли в коридор и побрели по нему.

— Что случилось, Куинс?

— Все, связанное с Митчем, не следует обсуждать ни в твоем кабинете, ни в кабинете Джека. То есть, конечно, говорить о нем можно и пытаться выяснить, что с ним стряслось, тоже. Но не упоминайте ни о звонке Хазлама ко мне, ни о моих попытках разыскать Митча в день его пропажи.

— Почему? Что, черт возьми, у тебя на уме?

Они завернули за угол; коридор был пуст.

— Дэйв позвонил мне и предупредил, что Митчу следует быть осторожным. Митч пропал. Но Митч проводил для тебя расследование.

Господи, подумал Пирсон.

— Ты считаешь, что Митча убили, а в кабинетах могут быть «жучки»? — спросил он.

— Я считаю, что нам надо соблюдать осторожность.

— В конференц-зале через пять минут, — сказал Пирсон. — Я приведу Джека.

Конференц-зал был просторным; колонны поднимались к потолку, а сам потолок был украшен лепниной. Донахью всегда считал эту комнату одной из самых впечатляющих на Холме. Он сел у одного конца стола для совещаний — этот стол почти терялся на фоне стены, — Пирсон занял место справа от него, а Джордан слева.

— Расскажи все с самого начала.

Вчера, рано утром, ему позвонил из Италии Дэйв Хазлам, начал Джордан. Хазлам сказал, что, может быть, это и пустяки, но есть соображения, из которых следует, что Митчу надо быть осторожным. Хазлам позвонил ему, потому что не мог найти Митчелла. Как Джек и Эд уже знают, Митч отдыхал на островке Уокерс-Кей. Джордан сразу же стал звонить ему, но когда дозвонился, Митч уже улетел. Когда Митч не объявился в назначенный час, он позвонил на летную базу во Фрипорте и в Центр полетов в Майами. Они подтвердили, что прошлым вечером Митч зарегистрировал план полета, но утром не вышел с ними на связь — и это несмотря на то, что самолет его исчез с острова.

— Так что же случилось? — Донахью поглядел на него.

— То есть каково мое мнение?

— Да.

— Есть два варианта. Либо это несчастный случай — Митч снялся с острова, и у него отказал двигатель. Либо его самолет взорвали.

— Что говорит за и против первого предположения?

— Первый вариант почти невероятен по нескольким причинам. Не было сигнала о помощи. Митч был опытным пилотом. При первых признаках неполадки, да еще над водой, он сразу подал бы сигнал бедствия.

— Но вы сказали, что ни Фрипорт, ни Майами ничего от него не услышали, — сказал Донахью. — Так как это согласуется с вашим заявлением, что в случае неполадки он немедленно подал бы сигнал бедствия?

— Скажу точнее. Никто в округе — ни суда, ни самолеты, ни радиолюбители — не принимал сигнала бедствия.

Донахью кивнул, и Джордан продолжил.

— Есть и другая причина. Первое, что он сделал бы после вылета, — это связался бы с Фрипортом. Но поскольку Фрипорт удален от Уокерс-Кея и поскольку поверхность земли имеет кривизну, Митчелл мог установить контакт только на высоте примерно в 4500 футов.

— Как это доказывает, что катастрофа не была случайной?

— У летчиков-любителей есть правило: каждая тысяча футов высоты дает тебе возможность спланировать на милю. Если бы его двигатель отказал прежде, чем он свяжется с Фрипортом, он наверняка мог бы просто спланировать обратно на Уокерс-Кей.

Донахью кивал, размышляя. Вот так же он мог бы сидеть в Овальном зале, вдруг подумал Джордан. Ему самому случалось бывать там, наблюдать, как президент ведет себя в критические минуты.

— Ну, а вторая возможность? — слегка подвинувшись на стуле, спросил Донахью. — Почему это могла быть бомба и как это могли устроить?

Сначала почему, начал Джордан.

Первое: Хазлам сказал, что Митчеллу следует быть осторожным, и после этого Митч пропал. Второе: Митч не подал сигнала бедствия или какого-либо другого сигнала. Третье: в момент происшествия Митч еще не достиг 4500 футов высоты и потому не мог сообщить о своей беде Фрипорту. Четвертое: то, что случилось, случилось внезапно и не оставило Митчу времени для принятия мер.

— А как это могли организовать? — спросил Донахью.

— Запросто, — ответил Джордан. — Взрывное устройство на самолете, там, куда Митч не стал бы заглядывать, плюс барометрический детонатор, срабатывающий на определенной высоте.

— А почему бомба не взорвалась на пути туда?

— Возможно, механизм включения был двойным: таймер, установленный на ночь с воскресенья на понедельник и приводящий в действие барометрический детонатор.

А что еще сказал Хазлам, когда звонил, поинтересовался Донахью. То есть: по какой причине Хазлам предположил, что Митчу может угрожать опасность? Он только заметил, что это может быть связано с тем, что́ он ему сообщил, ответил Джордан.

— Почему он не объяснил подробнее?

— Или потому, что боялся прослушивания на линии, или потому, что сам не знал ничего наверняка.

— Значит, без него нам дальше не продвинуться.

— Да.

«Боинг-747» был в часе лету от Далласа. За секунду перед пробуждением перед ним мелькнули лица: Паоло и Митч. Потом глаза: Франчески и матери похищенной девочки из Лимы. И снова Франчески.

— Мистер Хазлам?

Он моргнул и увидел стюарда.

— Да.

— Извините, что разбудил вас, сэр, но нас только что уведомили, что после посадки вы будете освобождены от прохождения таможни. Сойдете первым, и вас встретят. Есть у вас багаж, кроме ручного?

— Нет.

Джордан ждал его в кабинете Пирсона.

— Что нового насчет Митча? — Хазлам бросил сумку в угол.

— Береговая охрана еще ищет, — сказал ему Джордан, затем вывел его в коридор. — Через десять минут нам предстоит встретиться с Донахью и Пирсоном. На случай, если кто-нибудь шутит с нами шутки, говорить будем не в их кабинетах. — То есть либо там установлена подслушивающая аппаратура, либо кто-то из персонала работает на других, понял Хазлам. — Чего-нибудь хочешь до этого?

— Разве что кофе.

Они оба взяли по кружке, пошли в конференц-зал и сели за стол для совещаний. Не во главе стола — там сядет Донахью, — а по обе стороны от председательского места.

Через две минуты явились Донахью с Пирсоном.

— Спасибо, что приехали сразу же. — Донахью пожал Хазламу руку и сел; Пирсон тоже обменялся с Хазламом рукопожатием. Донахью здесь главный, чувствовал Хазлам; он будет вести беседу.

— Перед началом я хочу сказать одну вещь, — предупредил он. — Как вы знаете, я консультант по киднеппингу. Как правило, я не обсуждаю случаи похищения, с которыми имею дело, и тем более не называю имен. Сейчас я отступаю от этих правил только из-за чрезвычайных обстоятельств.

Понято и принято к сведению — Донахью кивнул.

— В Милане я имел дело с похищением банкира, Паоло Бенини. Бенини работал в БКИ, «Банка дель Коммерчио Интернационале». По ряду причин переговоры не привели к успеху. Сначала возникло подозрение, что полиция узнала о моем пребывании в Милане, и меня отстранили от консультирования. Похитители получили выкуп, превышающий среднюю сумму, но банкира не освободили. Тогда меня вызвали опять.

Он слегка помедлил, подбирая слова.

— Переговоры были продолжены, но тем временем произошло нечто еще. Не только похитители следили за нами; за ними тоже велась слежка. — Как так, спросил Донахью; откуда он узнал? Подробности позже, ответил Хазлам. — Когда второй этап переговоров близился к концу, похитители прервали связь. Тогда же мы обнаружили, что семейные совещания на квартире Бенини подслушивались с помощью специальной аппаратуры. Это была не итальянская полиция и не службы безопасности, а кто-то другой, неизвестный.

— Вскоре было найдено тело банкира Бенини. Он был убит выстрелом в голову. Я вывел из этого, что кто-то вмешался в переговоры, добился освобождения Бенини, а затем убил его.

Донахью был целиком сосредоточен на его рассказе, ничего не говорил, впитывая каждое слово прежде, чем перебивать или делать выводы.

— Примерно тогда же произошли еще два события. Служащий БКИ, принимавший участие в переговорах, внезапно исчез; вероятно, его убили. С тех пор его никто не видел. А управляющий Лондонским отделением БКИ был найден повешенным — похоже, инсценировка самоубийства. Связь с Митчем — если она есть, а я в это верю, — вытекает из двух этих событий.

— Почему? — спросил Донахью.

— Обычная процедура общения с похитителями предполагает получение доказательств того, что жертва еще жива. Это могут быть либо фотографии, либо ответы на особые вопросы — ответы, которые знает только похищенный. Вопросы обыкновенно бывают личного характера. В случае Бенини тоже так было — но лишь вначале. Когда я уехал, но прежде выплаты первого выкупа, семья задала второй вопрос. По требованию служащего БКИ, он был связан с банковскими делами.

— А именно?

— «Что было до и после „Небулуса“ в последний раз?». Ответ: «Ромулус» и «Экскалибур». Я полагаю, что «Небулус» — это банковский счет, через который проводились деньги, а два других названия принадлежат предшествующему и последующему счетам в этой цепочке.

— Что конкретно вы предполагаете? — Донахью откинулся на спинку стула, расслабившись лишь внешне.

— Что эти счета были подпольными, нелегальными — с их помощью либо отмывали деньги, либо скрывали их происхождение и пункт назначения. Что Росси был убит, потому что задал этот вопрос, а Бенини — потому что ответил на него.

— А лондонский банкир, Манзони?

Донахью ничего не записывает, но помнит все имена, подумал Хазлам.

— Утро перед похищением Бенини провел в Лондоне. Манзони возглавлял лондонское отделение БКИ. Если «Небулус» имеет или имел отношение к Лондону, Манзони могли убить, потому что он сообщил о нем Росси.

— Как это связано с Митчем? — спросил Пирсон.

— Как я уже сказал, некоторое время переговоры велись без меня. В этот период я побывал в Вашингтоне. Митчелл спросил меня, не знаю ли я чего-нибудь о БКИ. Я не мог нарушить обязательства по отношению к клиенту. Снова вступив в переговоры, я должен был слетать в Вашингтон, чтобы кое-что прояснить. Во время этого второго визита я сказал Митчу, что если он интересуется БКИ, то может проверить «Небулус», «Ромулус» и «Экскалибур».

И таким образом подставил его. Если он заинтересовался «Небулусом» и нашел его. Если сделал какие-то выводы. Если другая сторона обнаружила его вмешательство. Но в любом случае, я беспокоюсь.

— Так как же нам действовать? — Донахью подался вперед, положив руки на стол.

— Это зависит от наших предположений, — Джордан перенял эстафету у Хазлама.

— Что вы думаете?

— Что Митчелл мертв и что его смерть не случайна. Что его убрали из-за чего-то, связанного с его работой над отчетом.

— Хорошо, так что нам делать?

— Убедиться, что никто нас не подслушивает, и отыскать утечку.

— Как?

Был поздний вечер, здание почти опустело.

— Подождать, пока все уйдут, затем обыскать кабинеты. Ваш первым, Джек. Затем катер и кабинет Митча.

— А утечка?

— Есть два варианта: либо продался кто-то из вашего персонала, либо из митчелловского. Значит, сегодня поставим «жучки» и там, и там, плюс на всех домашних телефонах, когда сможем до них добраться.

— Почему бы не обратиться к властям? — спросил Донахью. — Почему не дать делу официальный ход? — То, что говорил Джордан, звучало зловеще: так начинался Уотергейт, а они сидели в той самой комнате, где потом публично перетряхивалось уотергейтское грязное белье.

— Потому что у нас недостаточно информации, — пояснил Джордан.

Потому что «феды»[16] затопчут все, как стадо коров…

Потому что даже тогда им не удастся узнать ничего нового…

Потому что все, чего добьются «феды», — это отпугнут виновных…

Потому что иногда приходится нарушать законы…

И потому, что дело связано с Митчем, то есть носит личный характер…

— Есть проблемы? — спросил Донахью.

— Только одна: пронести аппаратуру в Рассел-билдинг без ведома охраны.

Электронные детекторы стояли на каждой двери, а также на подземной железной дороге, связывающей здания Капитолия между собой.

— Много аппаратуры?

— Один портфель.

— Это можно, — сказал Донахью. — Есть место, где сумки не проверяют.

Потому что этот путь предназначен только для избранных.

— Где?

— На входе с автостоянки для сенаторов.

В кабинете Бретлоу было тихо. Он сидел в кресле и наслаждался покоем. Это было непросто, но он обо всем позаботился. Через шестнадцать часов Донахью вылезет из машины и пойдет один по гранитной дорожке к памятнику в Арлингтоне. А еще через тридцать секунд последняя опасность, грозящая «черным» счетам, будем устранена.

Пакет положат в одну из ячеек у платформы номер тринадцать на Юнион-Стейшн — замки там цифровые, так что с ключами проблемы нет. Один человек оставит два пакета, другой заберет первый из них и передаст дальше, даже не зная, что в нем бомба, хотя он узнает об этом позже.

Конечно, в Арлингтоне, особенно у памятника, будет охрана, но это ерунда. Человек со специальной выучкой проскользнет туда и обратно так быстро, что охранники за это время не успеют даже помешать кофе или закурить сигарету.

Металлические урны для мусора сбоку от ступеней, ведущих к месту последнего упокоения знаменитого президента. Перед визитом Донахью никаких осмотров не будет. Другое дело, если бы он был президентом или хотя бы кандидатом на этот пост, но пока он только сенатор.

Агент-оператор заберет с Юнион-Стейшн второй пакет, где будет устройство дистанционного управления. Затем приедет Донахью с сопровождением, и всех остальных посетителей удалят. Донахью пойдет к памятнику один, а оператор затеряется в толпе.

Оператор — единственный, кто узнает, что жертвой является Донахью, и то после его прибытия. Однако оператор из Северной Виргинии и не моргнет глазом, взрывая Донахью, потому что тот либерал.

Ящики внутри ящиков, и ни одна пара не связана между собой. Есть и дополнительные заслоны, которые помешают выйти на Бретлоу и Управление.

Он пересек комнату и налил себе виски.

Спасибо, мистер Бретлоу.

Не стоит, Мак.

Может быть, биологические часы говорили ему, что сейчас полночь, хотя было шесть вечера, а может быть, душой он был еще в Милане: так или иначе, ему чего-то не хватало. Хазлам покинул Холм и прошел триста ярдов до Юнион-Стейшн. Вокруг кишела толпа, закусочная на нижнем этаже была набита народом. В Вашингтоне начался туристский сезон, невольно подумал он.

В чем дело, Дэйв? О чем ты думаешь?

Он пробрался через толпу, едва замечая запахи и звуки. Миновал закусочную и поднялся наверх; оглядел ларьки и народ вокруг, пригородных жителей, ожидающих поезда, и автоматические камеры хранения вдоль стены.

Итак, логика: Бенини, Росси, Манзони, Митч. Все они знали о счете «Небулус». Знали о нем и Умберто, Марко и Франческа, но они не подозревали о том, насколько это знание важно. Знал и он, и другая сторона понимала это, так как он был связующим звеном между Бенини и Митчем. Стало быть, он следующий.

Он купил себе банку безалкогольной шипучки и присел на одну из скамеек у платформы. Место было оживленное: сидящая рядом женщина читала «Ньюсуик», около скамьи играли дети, а родители пытались унять их. Кто-то вынимал вещи из камеры хранения.

Нет, следующий не он, внезапно подумал Хазлам.

Он покинул Юнион-Стейшн и быстро вернулся в Рассел-билдинг. Служащие уже ушли, Донахью был на каком-то приеме, и Пирсон остался один.

— Хотите кофе? — спросил Хазлам.

Пирсон понял.

— Хочу.

Они вышли в коридор и принялись расхаживать.

— Что у вас запланировано на ближайшие несколько дней, Эд?

Почему я — Пирсон взглянул на него. Почему Хазлама интересует именно он? Догадка пришла мгновенно, и кровь отхлынула от его щек. Бенини, затем Росси и Манзони, потому что они были связаны с Бенини. Митч из-за своего отчета. Он сам, потому что он давал задание Митчу. Если, конечно, Митч что-то нащупал и другая сторона знает об этом — а она знает, так как Митч мертв.

— Мне и в голову не приходило. — Он глубоко вздохнул, стараясь держаться спокойно. — Завтра обычный график. Сюда к половине восьмого, обычные встречи до половины десятого. С десяти до одиннадцати — Арлингтон, затем рядовая кабинетная работа до часа. С часу до двух ленч с финансистами, может слегка затянуться. Затем обратно сюда. Работа часов до восьми.

Он пожал плечами, затем мысленно перевернул страницу своего дневника.

— А зачем вам в Арлингтон? — спросил Хазлам.

— Ежегодное посещение Джека.

— Вы всегда ездите с ним? — Потому что если так, то противник может знать об этом и попытаться использовать это.

— Конечно.

— А еще кто?

Пирсон снова пожал плечами.

— Его жена и семья.

— Что он там делает?

— Он ходит к памятнику Кеннеди.

— Каковы его обычные действия у памятника?

Я должен знать, как это происходит, — иначе я не пойму, как противник может использовать это, чтобы добраться до вас.

— Он кладет туда цветок.

— Почему?

— Что значит «почему»? — это была первая попытка ускользнуть от ответа.

— Почему Джек Донахью кладет цветок к памятнику Кеннеди?

— Так поступают многие политики. — Боже мой — это было на лице у Пирсона. Вы что, никогда там не были? Никогда не видели, как там собираются люди — стоят и смотрят, а некоторые опускаются на колени и крестятся.

Конечно… это было в улыбке Хазлама. Извините за вопрос.

Пирсон кивнул.

— В четверг примерно то же самое. Сюда к половине восьмого, встреча с Джеком в девять…

— Но почему завтра?

— Что «почему завтра»?

— Вы говорите, это ежегодное посещение. Так почему именно завтра?

А почему бы нет? Снова пожатие плечами.

— Он всегда выбирает этот день. — Пирсон продолжил рассказ о своем графике. — Встреча с представителями Демократической партии в двенадцать, совещание комитета в два…

Коридор шел по всему зданию вокруг внутреннего дворика, так что они почти вернулись к кабинету Донахью.

— Но почему с женой и детьми, почему каждый год в один и тот же день?

Не скрытничай, Эд, скажи мне правду.

Что если кто-нибудь спросит? Пирсон помнил, как они обсуждали ежегодное посещение Арлингтона на последнем «военном совете». Раньше ведь не спрашивали. Но раньше Джек не баллотировался в президенты.

Надо ли выдавать тайну, спрашивал себя Пирсон; и почему именно Хазламу? Может быть, потому, что они вдруг очутились на волосок от смерти. Может быть, из-за Митча. А может быть, потому, что Хазлам предупредил его о грозящей ему близкой опасности и оттого заслуживал не меньшего доверия, чем сам Донахью.

— Вы правда хотите знать? — спросил он.

— Да, хочу, — ответил ему Хазлам.

— Тогда пойдемте.

Он провел Хазлама через приемную в кабинет Донахью. Был ранний вечер, легкие сумерки. Стол у окна, картины на стене и фотография двух мужчин над камином из зеленого мрамора.

Пирсон надел пиджак, заметил Хазлам.

Не говоря ни слова, Пирсон снял фотографию со стены над камином, вышел из кабинета, направился в конференц-зал и положил фото на стол.

— Если Джек захочет стать кандидатом, он им станет. А тогда он и в Белый дом попадет. Но до тех пор его будут обвинять во всех смертных грехах — так бывает всегда. Раскопают все, что осталось в прошлом. Могут докопаться и до того, о чем я вам расскажу. Конечно, его жена знает; наверное, знают и дочери. А также те, кто работал с ним много лет.

Он помедлил, словно еще раз обдумывая необходимость рассказать Хазламу.

— Когда я сказал, что Джек кладет к памятнику Кеннеди цветок, это было не совсем верно. На самом деле он кладет два. Две простые гвоздики. Одну — усопшему президенту, а другую — своему отцу. Он не может положить цветы на могилу отца, потому что у его отца нет могилы.

Похоже было, что они до сих пор в кабинете Донахью, что Пирсон стоит перед камином.

— Вы знаете, что делал Кеннеди во время войны?

— Да, — ответил Хазлам.

В 1943-м, когда шла война на Тихом океане, Кеннеди командовал торпедным катером РТ-109, приписанным к Тулаго, базе на каком-то из Соломоновых островов. Одним из четырнадцати торпедных катеров, получивших задание воспрепятствовать прохождению через их воды японского конвоя в ночь с первого на второе августа. Атака потерпела неудачу — японский эсминец «Амигари» раскроил катер пополам, и Кеннеди геройски боролся за жизнь своих людей.

— Одним из торпедных катеров, принимавших участие в той битве, командовал отец сенатора Донахью, — Пирсон посмотрел прямо на Хазлама. — Три недели спустя, в таком же бою, он был убит.

Хазлам взял со стола фотографию и вгляделся в изображенных на ней мужчин — оба молодые, оба в морской форме. Прочел имена на обороте.

Пирсон подождал, пока Хазлам снова переведет на него взгляд.

— Тогда родители Донахью еще не были женаты. Его мать обнаружила, что беременна, лишь после того, как его отца отправили на Тихий океан. Джек Донахью был близким другом обоих. Он женился на ней, чтобы скрыть внебрачную беременность, дал мальчику свое имя и воспитал его как собственного сына. Джек Донахью был замечательный человек.

Пирсон взял у Хазлама снимок и поглядел на него.

— Они на самом деле были прекрасной парой, я встречался с ними несколько раз. Родили еще двоих детей.

— Где они сейчас?

— Оба умерли. Даже похоронены вместе. — Он повернулся и покинул комнату, Хазлам вслед за ним.

— Теперь вы знаете, почему Джек Донахью ездит в Арлингтон каждый год двадцать седьмого августа.

Они стояли в коридоре.

— Но разве это помешает его карьере? Его отец умер героем — умер, даже не зная, что у него будет ребенок. Все вели себя благородно. Разве можно обвинить в чем-нибудь Джека?

— Вы не знаете, какая грязная эта игра, Дэйв. Вы не представляете себе, на что могут пойти противники, лишь бы побить Джека Донахью.

Они услышали шаги и повернулись, увидели Донахью с портфелем и Джордана, возникших словно бы ниоткуда.

Два часа спустя все помещения, отведенные для сотрудников сенатора Донахью, были обысканы. Там ничего не нашли. На случай, если в утечке был виноват кто-то из сотрудников, они подключились к некоторым телефонным линиям, выведя провода к записывающей аппаратуре, установленной в кабинете Донахью. Часом позже такие же «жучки» были поставлены в кабинете пропавшего Митчелла; их снабдили маломощным радиопередатчиком, который не смогла бы засечь охрана — на Холме были в ходу меры против подслушивания, — а потом внесли необходимые изменения в программы митчелловского компьютера, чтобы проверить, не будет ли кто-нибудь посягать на хранящуюся там информацию.

Только после окончания этих операций Пирсон и Донахью провели заключительное совещание; затем Пирсон покинул Холм и направился в бар «Ястреб и голубка».

Эви ждала его у стойки, как раз под свисающими с потолка часами. На их циферблате стояло имя хозяина — Харрис, — а под ним предприятие, где он работал прежде: похоронное бюро. Раньше он никогда не замечал этого, подумал Пирсон; да нет, конечно же, замечал, сказал он себе, просто раньше это казалось ему забавным и слегка необычным.

Эви подвинула ему табурет и заказала «роллинг-рок».

— Нашли Митча?

Он покачал головой, опорожнил стакан с пивом и попросил у бармена еще. Пять минут прошли в молчании. Зал опустел, бармен ушел в другую комнату.

— Что-нибудь не так, Эд?

Что тебе сказать, Эви? Что я испуган — и сказать, почему? Сказать, что Хазлам считает меня следующей мишенью, или сказать о том, что действительно беспокоит меня? Ведь именно это в некотором смысле и пугает меня больше всего.

— Расскажи мне, Эд. — Эви взяла его под руку и заставила поглядеть на нее.

И он рассказал ей. О том, что случилось сегодня, о Митче и о том, что он может оказаться следующим в цепочке.

— А еще что, Эд? — спросила Эви.

Ведь я знаю тебя: знаю все особенности твоего тела и каждый тайничок твоей души. Поэтому я знаю, когда ты что-то скрываешь.

Он покачал головой. Эви снова взяла его под руку.

— Он этого не говорил, но Джек не станет выдвигать свою кандидатуру, правда?

— Да, — признался Пирсон. — Не станет.

— Но почему?

— Помнишь вчерашний вечер — как я рассказал тебе о том, что Митч пропал, а Куинс намекнул, что это не несчастный случай?

— Конечно.

— Ты видела лицо Джека?

— Нет. — То есть в тот миг не видела, поправилась она, потому что смотрела на Эда.

— А я видел, — сказал он. — Оно было таким, словно Джек почуял дыхание смерти.

— Так…

— Дело не в Митче. Он почувствовал, что смерть грозит ему самому.

Хазлам пришел на катер десятью минутами позже Джордана. Парочка на верхней палубе соседнего катера жарила мясо. Он присел на скамейку и поглядел, как работает Джордан — быстро и эффективно, — затем отправился на пристань за пивом. Было почти десять, вечер еще теплый; по реке скользила лодка.

Так о чем ты думаешь, Дэйв? Почему эти мысли не оставляют тебя?

Что-то насчет логики. Насчет цепочки, которая началась с «Небулуса». Насчет Бенини, Росси и Манзони. Насчет Митча и его самого.

Течение его мыслей замедлилось. Четыре утра по биологическим часам, вспомнил он. Он зашел в лавку и купил еще пива.

Нет, не насчет Митча и его самого. А насчет Митча и Пирсона. Потому что логика опиралась на связи, и Пирсон был следующим, последним, кто имел какое-то значение.

Так что надо сделать, как защитить Пирсона? Ведь логика вела именно к Пирсону. Бенини, Росси и Манзони, стало быть, Митч и Эд.

Он устал, чувствовал, что засыпает.

Да не Пирсон — эта мысль поразила его. Боже мой, не Пирсон!

Телефон был наверху.

— Куинс, это Дэйв. Подумал, может, ты хочешь выпить. — То есть что-то происходит, а мы отстаем.

— Ты где?

— На пристани.

— Через пятнадцать минут.

Когда Джордан приехал, Хазлам ждал его на стоянке.

— Куда? — спросил Джордан.

— В твой офис. — Потому что там можно поговорить спокойно, а поговорить есть о чем.

Джордан свернул налево, через Уотер-стрит, и помчался по Мэн-авеню.

— Логика, которая привела к смерти Митча, — Хазлам застегнул ремень безопасности. — Бенини, Росси и Манзони, потому что они знали что-то о «Небулусе».

Джордан миновал памятник Вашингтону.

— Верно.

— Потом Митч, из-за того, что докопался до чего-то в своем расследовании.

Джордан миновал Центр Кеннеди и свернул в Рок-Крик-парк.

— Согласен.

— Так кто дальше? Если предположить, что на Митче это не кончится?

— Ты.

— Может быть, но кто еще?

— Пирсон, потому что он давал задание Митчу.

Они выехали из парка и повернули к Бетесде.

— А если Эд не последний? Если сделать еще шаг?

На светофоре перед ними загорелся красный свет.

— О Боже, — Джордан переключил скорость и проехал перекресток в тот момент, когда уже загорался зеленый: рука его лежала на гудке, ногу он не убрал с педали газа. — Поясни.

— Митча устранили так быстро, потому что знали, где он будет находиться. Завтра то же самое можно сделать с Донахью.

— Как?

— Как с Митчем — при помощи взрывного устройства. Возможно, с дистанционным управлением.

— Но почему именно завтра?

— Потому что завтра он отправится туда же, куда отправляется каждый год двадцать седьмого августа.

Огни и темные деревья на обочине слились — Джордан гнал так, словно не будет никакого завтра.

— Когда?

— В десять часов.

— Где?

— У памятника Кеннеди в Арлингтоне.