Проклятый Легион

1

Мир Уэбера, Империя людей

Полковник Натали Норвуд вышла из подземного командного пункта и вошла в лифт. В лифте, обычно идеально чистом, едко пахло рвотой, валялись окровавленные бинты, использованные катетеры и пустые пакеты от внутривенных растворов. Врачи не теряли времени даром, когда спускали бесконечный поток раненых солдат с опустошенной теперь поверхности планеты.

Она кивнула часовому и смотрела, как смыкаются бронированные двери. Блестящий металл был забрызган кровью. Все пятнышки казались одинаковыми по величине. И чем ближе к полу, тем их было больше. Солдат нажал на кнопку, механизм зажужжал, и лифт пошел вверх. Норвуд вдруг застеснялась своей форменной одежды, блестящих медалей и начищенных ботинок. Очень уж они отличались от опаленного огнем бронежилета, треснувшего забрала и потрепанной в бою винтовки охранника.

Оба сражались, и оба проиграли.

Инопланетянам с Хадаты потребовалось всего пять дней, чтобы разделаться с четырьмя орбитальными боевыми станциями Мира Уэбера, уничтожить три эскадрильи устаревших воздушно–космических истребителей, посланных военно–космическим ведомством, и опустошить все главные города планеты.

В одном из этих городов, Хелене, находились резиденция губернатора и генерального штаба. Высокопоставленные чины как раз совещались, пытаясь решить, что делать, когда подземная торпеда взорвалась прямо под командным пунктом.

От этого взрыва образовался кратер настолько огромный, что он отклонил русло Черной Реки и создал новое озеро. А командование перешло к прежде ничем не примечательному армейскому полковнику по имени Натали Норвуд.

Что за насмешка? Командование. Чем командовать–то? Челноком, который доставит ее на вражеский линкор? Ручкой, которой она подпишет капитуляцию?

Лифт остановился. Дверь открылась. Охранник поднял забрало шлема. Ему было лет семнадцать, сущий ребенок, с мягким белым персиковым пушком на щеках и на подбородке. Дрогнувшим голосом он спросил:

— Мадам? Она помедлила. — Да?

— Почему они не прекращают?

Норвуд не знала, что сказать. Солдат задал тот самый вопрос, который больше всего ее мучил. Хадата давно уже выиграла эту битву. Так почему они продолжают? Зачем атакуют объекты, уже захваченные? Зачем бомбят города, уже разрушенные? Это не имело смысла. С человеческой точки зрения — не имело. Норвуд заставила себя улыбнуться.

— Не знаю, сынок. Его глаза умоляли.

— Вы остановите их? Норвуд пожала плечами.

— Я постараюсь. — Она через силу улыбнулась. — А ты следи, чтобы эти гаденыши не добрались до моего бара.

Солдат засмеялся.

— Не беспокойтесь, полковник. Об этом я позабочусь.

Норвуд кивнула.

— Ну, пока.

Она чувствовала себя виноватой, что не сумела ответить на вопрос охранника. Считается, что офицеры должны знать все, но хадатане были загадкой.

Императорский исследовательский корабль наткнулся на них два года назад, установил начальный контакт, но узнал только, что эти инопланетяне технологически развиты и очень подозрительно относятся к чужакам.

Почему они напали и продолжают атаковать — неизвестно. Ей оставалось одно — связаться с хадатанами, удовлетворить все требования, которые они выдвинут, и ждать помощи.

Она вышла из лифта в подземный ангар. Огромный, он казался еще больше из–за отсутствия воздушно–космических истребителей, ушедших вместе со своими командами. «Ушедших» не в смысле «вылетевших на патрулирование», а в смысле «ушли и никогда не вернутся».

Их нет, но остались следы: желтые линии, разделяющие места стоянки, жирные пятна, которые так и не поддались усилиям самого ревностного начальника наземной команды удалить их, и неистребимая вонь реактивного топлива.

По стенам тянулись трубы, висели технические табло и лозунги по технике безопасности, а в самом центре задней стены красовалась двадцатифутовая трехмерная голограмма эмблемы эскадрильи: череп в офицерской фуражке и девиз: «Тронь меня, и ты покойник».

Сейчас это вызывало иронию.

Шаги Норвуд гулким эхом разнеслись по ангару, когда она направилась к мрачно припавшему к полу челноку. Этот большой V-образный самолет еще недавно служил для развлечения высокопоставленных лиц, а теперь составлял четвертую часть оставшихся военно–воздушных сил планеты.

Из теней, словно призраки, появились люди. Специалисты по двигателям, специалисты по компьютерам, по оружию и прочему. Одни пришли на своих двоих, другие прибыли на досках на воздушной подушке, а один — в двенадцатифутовом экзоскелете.

Эти мужчины и женщины вооружали самолеты, обменивались шутками с пилотами и отправляли их на смерть. Они смотрели на полковника умоляющими глазами, не ожидая хороших новостей, и все же надеясь на них.

Норвуд кивнула, выдавила улыбку и зашагала по дюракретовому полу ангара, показавшегося вдруг очень длинным.

Наземная команда проводила ее взглядами, впитала ее молчание и снова исчезла.

Капитан Боб Эллис ждал у челнока. Это был резервист и, как большинство резервистов, ужасно неряшливый. Боевая форма висела на нем спущенным воздушным шаром, оружие на поясе, казалось, вот–вот стащит вниз мятые брюки, а левый ботинок был зашнурован лишь наполовину. Эллис попытался отдать честь, но это выглядело так, будто он подзывал такси. Норвуд откозырнула.

— Капитан.

— Полковник.

— У вас получилось? Эллис жалко кивнул:

— Да, мадам.

— И?

— Они отказываются предоставить вам безопасный проход через атмосферу.

— Но это возмутительно, это… — Норвуд хотела сказать «нецивилизованно», но спохватилась. Хадатане — инопланетяне, и то, что ей кажется возмутительным, для них могло быть самым обычным делом.

— Значит, они отказываются принять меня? Эллис покачал головой.

— Нет, встретиться–то с вами они хотят, но защищать не станут.

— И кто это говорит?

— Тут такое дело, полковник. Их представитель — человек. Некто Болдуин. Полковник Алекс Болдуин.

Это имя показалось Норвуд знакомым, но она не могла вспомнить, где его слышала.

— Час от часу не легче. Чертов предатель. Ладно, передай этому полковнику, что я лечу.

Эллис послушно кивнул:

— Хорошо, мадам. Я скажу.

Норвуд улыбнулась. Он скажет. Как бы Эллис ни выглядел, он был искренен и чертовски более компетентен, чем некоторые кадровые военные.

— Спасибо, Эллис. Что с посыльными торпедами?

— Запущены два часа назад, как только вы приказали, — ответил Эллис. — Двадцать две штуки, со случайными интервалами.

Норвуд кивнула. Ученые давным–давно должны были разработать более эффективное средство сообщения, однако торпеды оставались лучшим, что у нее есть.

Может, какая–нибудь из ракет пробьется через хадатанскую блокаду. Может, какой–нибудь адмирал оторвет свой зад от кресла и доложит об этом императору. И может, император примет верное решение.

Но, учитывая, что Мир Уэбера находится на самом краю, и учитывая, что империя скорее сокращалась, чем расширялась, Норвуд была не слишком в этом уверена.

— Ладно. Мы дали этим ублюдкам шанс… а это чертовски больше, чем есть у нас самих.

Эллис снова кивнул.

— До моего возвращения командование примет майор Ласк, и, Эллис…

— Да, мадам?

— Зашнуруйте свой чертов ботинок!

— Слушаюсь, мадам.

Эллис наклонился, чтобы зашнуровать ботинок, но сообразил, что должен был отдать честь и выпрямился. Поздно. Норвуд уже повернулась к нему спиной и поднималась в челнок. Она казалась ужасно маленькой для такого большого дела. Почему он раньше этого не заметил?

Люк закрылся, и у Эллиса защемило под ложечкой. Что–то подсказывало ему, что он никогда больше не увидит полковника.

Взревели стартовые двигатели, миллион песчинок взметнулся в воздух, и челнок медленно оторвался от пола. Норвуд выглянула в иллюминатор и увидела Эллиса. Фуражка на его голове сидела ровно, сам он стоял навытяжку и честь отдал идеально, как полагается.

— Ну, будь я проклята. Он и это умеет. Пилот развернул корабль.

— Вы что–то сказали, полковник? Норвуд слегка поправила головной телефон.

— Нет, это я себе.

Пилот пожал плечами, зная, что Норвуд не видит его через спинку кресла. Начальство. Кто их поймет?

Челнок на стартовых двигателях въехал по одному из шести массивных скатов, постоял, пока не открылись бронированные двери, и взмыл вертикально вверх. Инопланетяне быстро наловчились сбивать самолеты в низких слоях атмосферы, поэтому пилот врубил двигатели на полную мощность.

Ускорение вдавило Норвуд в мягкое сиденье, которое до недавнего времени смягчало перегрузки весьма обширному заду адмирала. Норвуд не сомневалась, что адмирал был бы против использования его личного транспорта простым полковником, но адмирал, как и все остальные высокопоставленные чины, покоился на дне Черного Озера, так что замечаний было делать некому.

Сила ускорения ослабла, и Норвуд посмотрела в иллюминатор. Она впервые оказалась на поверхности после начала нападения. Почти все это она уже видела, но через спутники, беспилотные самолеты и шлемные видеокамеры. Картина, представшая ее взору сейчас, была куда более наглядной и потому ужасной.

Челнок поднялся на пять тысяч футов. Достаточно высоко, чтобы получить хороший обзор, и достаточно низко, чтобы разглядеть детали. То, что еще недавно было самыми производительными пахотными землями Мира Уэбера, теперь выглядело как пейзаж из ада.

Тучи густого черного дыма откатились к горизонту и на мгновение осветились, когда где–то на востоке взорвалась ядерная бомба. Замелькали молнии, разряд за разрядом ударяя в землю и увеличивая разрушения, уже причиненные инопланетянами.

Повсюду, насколько хватало глаз, полыхали пожары, и не в хаотичном порядке, как можно было бы ожидать, а точно рассчитанными пятидесятимильными полосами. Хадатане делали это так же, как жители пригорода косят свои лужайки, создавая аккуратные, частично перекрывающиеся прокосы разрушений.

Началось все с низкоорбитальной бомбардировки — сдерживающего огня, не дающего подняться воздушно–космическим истребителям. А вслед за этим почти мгновенно последовала сокрушительная воздушная атака и высадка десанта.

Норвуд видела запись, сделанную на поверхности, видела, как потемнело небо от тысячи идущих ровными рядами штурмовиков, видела, как смерть обрушилась вниз.

И не только на военные базы и фабрики, но и на каждое строение, размерами крупнее гаража. Дома, церкви, библиотеки, музеи, школы — все было уничтожено с той же самой дьявольской методичностью.

Хадатане были жестоки, неумолимы и совершенно беспощадны. И вот к таким существам она собирается апеллировать. Страшное ощущение безнадежности подкатило к горлу. Норвуд попробовала встряхнуться. Не хватало еще заплакать. Она чувствовала себя усталой, очень усталой и мечтала хотя бы немного поспать.

Челнок рыскнул вправо, влево и снова вправо.

Норвуд потуже затянула привязные ремни.

— В чем дело?

— Ракета «земля–воздух». Одна из наших. Какой–то несчастный увидел нас, решил, что мы — гады, и сделал свой лучший выстрел. Я послал опознавательный код с указаниями поискать другую мишень.

Норвуд представила себе, каково это — оказаться на поверхности отрезанным от командования, когда тебя преследуют беспощадные инопланетяне. От этой мысли она содрогнулась.

Кресло второго пилота пустовало.

— Что случилось с вашим напарником? — поинтересовалась Норвуд.

Пилот бросил взгляд на контрольный дисплей и почувствовал, как обратная связь потекла через кончики пальцев. Челнок управлялся с помощью рычагов, вживленных в его мозг.

— Она взяла флиттер и улетела домой.

Норвуд не особенно удивилась. Хотя кто–то продолжал сражаться, тысячи мужчин и женщин дезертировали за последние два дня. Она их не одобряла, но понимала. В конце концов, зачем воевать, если на победу нет абсолютно никакой надежды? Конечно, Легион принес в жертву более тысячи легионеров на боевой станции Дельта, но они гордятся такого рода делами — сумасшедшие, одно слово.

— А где дом?

— В Ниберс Ноб.

— Ему досталась бомба в двадцать мегатонн. Прямое попадание.

— Думаю, она это знала, — невозмутимо ответил пилот.

— Да, — согласилась Норвуд. — Полагаю, знала. Да и зачем оставаться?

Пилот проверил мысленные системы. Все чисто.

— Разные люди реагируют по–разному. Ей захотелось домой. А я хочу прикончить нескольких гадов.

— Да, — кивнула Норвуд. — Я тоже.

Пилот послал мысленный приказ через интерфейс. Навалилась сила тяжести, и челнок стрелой поднялся сквозь дым.

Болдуин кричал, и кричал, и кричал. Не от боли, а от наслаждения, поскольку хадатанские машины могли доставлять и то и другое. Он лежал обнаженный на металлическом столе. Мышцы напряглись, дыхание перехватило, и очередной оргазм прокатился по его телу. Его плоть была настолько твердой, что, казалось, сейчас взорвется. Временами Болдуин почти хотел, чтобы она взорвалась.

Человеческий половой акт предполагает освобождение. Но инопланетяне исключили эту функцию, чтобы продлить Болдуину наслаждение, и тем самым невольно истязали его.

Но выбора не было. Хадатане считали необходимым своевременно раздавать награды и наказания. Ассоциацией наслаждения или боли с каким–то конкретным событием они надеялись закрепить данное поведение или отбить охоту так поступать. А поскольку Болдуин дал им отличный совет по поводу атаки на Мир Уэбера, он заслужил награду. И нравилась ему награда или нет, хотел он ее или нет, он ее заслужил и должен был получить.

Итак, Болдуин кричал, техник ждал, а хронометр отмерял секунды. Наконец, когда отведенное количество времени истекло, наслаждение прекратилось. Все тело болело. Человек лишь смутно сознавал, что здоровяк–инопланетянин снимает с него ремни, предназначенные не столько для наказания, сколько для защиты.

Никаких проводов отключать не пришлось, так как вся необходимая схема была хирургически имплантирована в его мозг и управлялась по радио.

Эта часть сделки меньше всего нравилась Болдуину, это знание, что инопланетяне полностью контролируют его тело. Но она была совершенно необходима, если он хотел и дальше продолжать сотрудничество. Если бы его попросили одним словом описать хадатанскую расу, это было бы слово «параноики».

Вот только для людей паранойя — это ненормальное поведение, а для хадатан — самое что ни на есть нормальное. Нормальное и желательное, учитывая особенности их родной системы.

Болдуин знал, что Хадата — их родная планета — в чем–то похожа на Землю и вращается вокруг звезды под названием Эмбер, которая на двадцать девять процентов массивнее Солнца.

Поэтому сила тяжести, создаваемая большей массой Эмбера, сильнее сжала его ядро, что привело к более высоким температурам в центре и более быстрому ядерному синтезу. Это, в свою очередь, сократило время жизни звезды и послужило причиной существенного увеличения ее размеров и светимости за последние несколько миллионов лет. Результатом стали более высокие температуры на поверхности Хадаты, гибель некоторых видов живых организмов и невероятно яркий красноватый свет, ранящий глаза.

Наблюдая эти изменения, хадатане поняли, что их светило превращается в красного гиганта и что им придется переселяться.

Еще больше усложняло ситуацию то, что Хадата состояла в тройственном союзе с подобными Юпитеру двойниками. Центры двойников отстояли друг от друга всего на 280 000 километров, так что между их поверхностями оставалось лишь 110 000 километров.

Не будь в системе никаких других планет, Хадата следовала бы позади юпитеров по почти идеальной круговой орбите, но другие планеты были, и их воздействия хватало как раз для того, чтобы заставить Хадату осциллировать вокруг движущегося по орбите тройного центра масс. Результатом стали бешеные перемены климата.

Времен года как таковых на Хадате не было. Основные изменения зависели от вечноменяющегося расстояния между Хадатой и Эмбером. Происходили они в течение недель, а не месяцев, и, значит, в любое время года могла наступить палящая жара или ледяной холод.

Вот почему хадатанам казалось, будто сама Вселенная ополчилась на них. В известном смысле так оно и было.

И все это вместе взятое объясняло необходимость имплантата. Если хадатане могли контролировать какую–то переменную, они непременно контролировали ее, зная, что контроль означает выживание. Более того, для расы вроде хадатан само существование еще одного разумного вида было нестерпимой угрозой. Угрозой, которую обязательно следовало взять под контроль и, если только возможно, полностью устранить.

Вот это–то стремление, эту необходимость Болдуин и собирался использовать. Единственная проблема — удастся ли ему до этого дожить?

Техник расстегнул последний ремень, и Болдуин сел. Инопланетянин попятился, прикрывая спину, — реакция настолько укоренившаяся, настолько естественная, что хадатане даже не думали о ней.

Этот инопланетянин весил около трехсот пятидесяти фунтов при росте в семь футов и имел термочувствительную кожу. Сейчас она была серой, но становилась черной на сильном холоде и белой, когда окружающий воздух сильно нагревался. У хадатанина была большая гуманоидная голова, рудиментарный спинной плавник, два воронкообразных уха и лягушачий рот с костяной верхней губой, которая осталась неподвижной, когда существо заговорило.

— Тебе что–нибудь нужно?

Человек свесил ноги и обратился к технику на его свистящем языке, похожем на шипение змей:

— Да, неплохо бы сигарету.

— Что такое сигарета?

— Не важно. Могу я получить свое снаряжение?

Хадатане не нуждались в других одеяниях, кроме боевой экипировки — бронежилетов, скафандров и прочего, — поэтому в их языке не было слова «одежда».

Сделав тыкающий жест, означающий «да», хадатанин исчез. Вернулся он через несколько минут с одеждой Болдуина.

— Военный командующий просит твоего присутствия.

Болдуин улыбнулся. Люди прибыли, как он и предсказывал.

— Отлично. Передай военному командующему, что я иду.

Никакой видимой реакции со стороны хадатанина не последовало, но Болдуин знал, что его слова уже переданы через имплантат собеседника.

Он застегнул молнию на форменной куртке, пожалел, что не может посмотреться в зеркало, и вышел в коридор.

За дверью его ждал охранник, огромное животное по имени Никко Имбала—Са (еще одна предосторожность, гарантирующая, что человек не выйдет из–под контроля). Болдуин направился к центру корабля. Имбала—Са пошел следом. Хадатанский эквивалент искусственного гравитатора создавал вполне удобное для землянина гравитационное ускорение, чуть меньшее одного «g».

Коридор, по которому они шли, был выше и шире стандартных человеческих коридоров и выглядел точно так же, как все остальные коридоры корабля. На потолке и переборках через равные промежутки появлялись осветительные полосы, через каждые двадцать футов встречались одинаковые соединительные коробки, а на полу лежали одинаковые съемные решетки для обслуживания протянутых внизу волоконно–оптических кабелей. Болдуин подумал, что такое однообразие навевает скуку, но хадатан оно, наверное, успокаивает. Они считают, что так и должно быть в упорядоченной вселенной.

Они подошли к перекрестку, пропустили командира копья с его телохранителями и направились к лифтам. Лифтов было восемь. Четыре двигались вверх и четыре — вниз.

Болдуин подождал, когда подойдет платформа, идущая вверх, и встал на нее. Имбала—Са поедет на следующей. Каждая платформа предназначалась для одного, и только для одного, пассажира. Болдуин уже заметил, что хадатане стремятся по возможности избегать нестроевых групповых ситуаций.

Платформы не останавливались, поэтому приходилось караулить нужную палубу и спрыгивать. Болдуин спрыгнул, подождал, когда Имбала—Са догонит его, и направился в командный центр линкора.

Перед дверью военного командующего стояли четверо вооруженных часовых. Все четверо — из элитной Звездной Гвардии. Они не пытались преградить Болдуину дорогу, но пренебрегли жестами уважения, которые полагались бы хадатанскому офицеру. Болдуин сделал вид, что ничего не заметил. Что еще ему оставалось?

Крышка люка исчезла в потолке, и Болдуин вошел в образовавшийся проем. Имбала—Са держался сразу за ним.

Командный центр имел овальную форму. В его внешних стенах располагалось пятнадцать ниш — по одной на каждого члена штаба военного командующего. Такие кресла–пещеры гарантировали инопланетянам чувство безопасности и защищали их спины. Четырнадцать сидений были заняты. Болдуин почувствовал, как четырнадцать пар холодных, безжалостных глаз просверлили его взглядом.

Пятнадцатое кресло, принадлежащее самому Ниману Позин—Ка, пустовало.

Центр помещения занимал огромный головизор, показывающий сейчас систему Мира Уэбера. Голограмма имела не меньше двадцати футов в диаметре и выглядела абсолютно настоящей. Болдуин знал, что если он посмотрит внимательнее, то увидит крошечные истребители, обстреливающие поверхность планеты, вспышки света от взрывов ядерных бомб и зарево догорающих городов.

Но его глаза были прикованы к куда более убедительному свидетельству победы — к женщине в форме полковника и мужчине в летном комбинезоне.

Неописуемая радость заполнила сердце Болдуина. Вот она! Та минута, которую он ждал, минута, когда они валяются у него в ногах, минута, когда его месть свершилась! Он посмотрел по сторонам:

— Где они?

Женщина была примерно его возраста, хорошенькая, с темно–рыжими волосами, тронутыми сединой. Роста невысокого — пять футов и четыре–пять дюймов — и очень стройная. От нее исходила аура силы.

— Кто где?

— Адмирал. Генерал. Словом, офицер, которого послали сдаваться.

Женщина грустно покачала головой:

— Это я. Остальные мертвы.

Болдуин почувствовал, что его радость иссякла, словно вода, выпущенная из запруды.

— Мертвы? Женщина нахмурилась.

— Да, мертвы. — Она указала на голографическое изображение планеты. Облачный покров был испещрен черным дымом. — А чего вы ожидали?

Болдуин сделал усилие, чтобы оторваться от давно лелеемых фантазий и вернуться к реальному положению дел.

— Да, конечно. Я полковник Алекс Болдуин. А вы?

— Полковник Натали Норвуд. Это лейтенант авиации Том Мартин.

Болдуин кивнул Мартину и снова повернулся к Норвуд:

— Надеюсь, полет прошел приятно?

— Нет, — ответила Норвуд. — Два ваших истребителя погнались за нами в верхних слоях атмосферы. Нам удалось их стряхнуть. Теперь давайте закончим пустые разговоры и перейдем к делу. Вы напали, мы проиграли. Чего вы хотите?

Болдуин улыбнулся. Фраза пришла прямо из его фантазий. Не важно, что ее должен был произнести губернатор или адмирал, слова были те самые.

— Ничего.

Брови Норвуд взлетели вверх:

— Ничего?

— Это верно, — сказал новый голос. Он говорил на стандартном языке, но с шипящим акцентом. — Полковник Болдуин не желал ничего, кроме удовлетворения от вашего прибытия.

Норвуд повернулась и оказалась лицом к лицу с 450–фунтовым хадатанином. Он носил ремень и перевязь с большим драгоценным камнем зеленого цвета. Камень искрился внутренним светом.

Болдуин сделал жест уважения.

— Полковник Норвуд, лейтенант Мартин, позвольте представить: военный командующий Ниман Позин—Ка.

Норвуд протянула ладони в универсальном жесте мирного приветствия и посмотрела хадатанину в глаза. Она увидела в них ум и что–то еще. Любопытство? Сочувствие? Понемножку того и другого? Или его эмоции настолько иные, настолько чуждые, что ей никогда не понять их? Но она обязана попытаться. Целый мир поставлен на карту.

— Для меня честь познакомиться с вами, военный командующий Позин—Ка. Должна ли я понять ваши слова так, что переговоров не будет? Нет никакой возможности прекратить огонь?

— Верно, — спокойно ответил хадатанин. — Незачем вести переговоры о том, что уже наше.

У Норвуд внутри все оборвалось. Она осторожно выбирала слова.

— Но зачем атаковать? Зачем разрушать то, ради чего вы тратили жизни?

Позин—Ка моргнул, и на мгновение, на одно лишь мгновение, сомнение мелькнуло в его глазах. Или ей почудилось? Его ответ был взвешенным и казался бесстрастным.

— Мы будем атаковать, пока есть признаки сопротивления. Сопротивление не может быть терпимо. И мы его не потерпим.

— И это хорошая практика для войск, — бодро вставил Болдуин. — Вроде разминки для будущих сражений. Мы, кстати сказать, пропустили все ваши торпеды. Надеемся, Империя ответит.

Норвуд посмотрела на Болдуина так, как ученый–естествоиспытатель рассматривал бы не совсем приятный образец. Она увидела густые каштановые волосы, разделенные посередине пробором и зачесанные назад, высокий лоб, напряженные глаза, аристократический нос и выразительный рот. Красивый мужчина, если не считать чего? Некой слабости, которая, подобно трещинке в металлическом лезвии, обнаруживалась под давлением. Глаза Норвуд сузились, а голос стал жестким.

— Так это игра? Подачка вашему самолюбию? Глаза Болдуина вспыхнули от сдерживаемого гнева. На левом виске забилась голубая жилка.

— Нет! Это доказательство! Доказательство, что они были неправы! Доказательство, что я годен для командования!

Внезапно ее осенило. Полковник Алекс Болдуин. Конечно! Как же она раньше не вспомнила. Его отдали под трибунал, что было большой новостью на Имперской Земле и еще большей новостью в военных кругах, где полагали, что все обвинения ложны. Речь шла о резне в каком–то краевом мире, о наркотиках и племяннике императора.

— Да, — сказал Позин—Ка, словно читая ее мысли. — Полковник Болдуин предал свой народ, чтобы доказать свою компетентность. Так, во всяком случае, утверждает он. Но есть и другое объяснение. Наши лучшие ксенопсихологи обследовали полковника Болдуина и пришли к заключению, что его подлинный мотив — месть.

Норвуд не знала, что удивило ее больше всего. Спокойное, чуть ли не клиническое описание хадатанином психологии Болдуина или отсутствие видимой реакции со стороны обсуждаемого.

У Болдуина был такой вид, будто военный командующий вообще ничего не говорил, будто он умеет отфильтровывать то, чего не хочет слышать, будто он не совсем нормальный.

Норвуд посмотрела на Позин—Ка и снова увидела то непонятное выражение, которому не могла подобрать названия: сочувствие? понимание?

— Что ж, значит, так тому и быть, — раздался голос Мартина.

Все повернулись к нему. Норвуд нахмурилась.

— Чему быть?

Мартин пожал плечами. Его темные глаза сверкнули.

— Тому, за чем мы пришли. Вы слышали гада… никаких переговоров, пока не кончится сопротивление… а значит, нам нечего терять.

— Постойте, Мартин, не делайте ничего…

Но лейтенант авиации закрыл глаза, активировал свой имплантат и послал на челнок мысленный приказ. И на палубе в полумиле от командного центра реле замкнулись, хлынула энергия, допуски превысились, и самолет взорвался. Это был козырной туз Мартина, маленький сюрприз, придуманный им и шефом наземной команды по фамилии Перес.

Но этим все не кончилось. Взрыв челнока породил настоящую цепную реакцию. Следом за ним взорвался хадатанский штурмовик, что в свою очередь вызвало еще несколько взрывов, от которых содрогнулся пол под ногами Мартина. Через несколько мгновений донеслись глухие раскаты, подтвердившие то, что произошло.

Мартин открыл глаза, и в ту же секунду Имбала—Са двумя низкоскоростными дротиками пробил его сердце.

Завыли сирены, по корабельной оповещательной системе прозвучали приказы, и уцелевших людей выволокли из комнаты.

Норвуд попыталась запомнить расположение коридоров, но скоро сбилась.

Во всех направлениях, выкрикивая друг другу приказы, бежали члены экипажа, делая все то, чему их обучали.

Трудно было думать среди этого смятения, но одна мысль оставалась четкой. Мартин прикончил–таки несколько инопланетян, тем самым ненароком усилив их расовую ксенофобию. Пройдет много времени, прежде чем хадатане снова согласятся встретиться с людьми. Если это вообще когда–нибудь произойдет. За этой мыслью потянулись и другие, но разбежались, когда Норвуд втолкнули в грузовой лифт и зажали в угол.

Поездка была очень короткой, а затем ее вытолкнули, протащили по коридору, швырнули в маленькую каюту и привязали к вмонтированным в стену кольцам.

Болдуина раздели, заставили лечь на металлический стол и пристегнули ремнями. Он сказал что–то на хадатанском, и техник зашипел в ответ.

Норвуд страшно испугалась, но всеми силами постаралась скрыть это.

— Что происходит? — спросила она.

Болдуин хотел небрежно усмехнуться, но вместо усмешки у него вышла болезненная гримаса.

— Хадатане считают, что немедленная награда или наказание способны изменить последующее поведение. Я привел вас сюда, значит, и ответственность за ваши действия лежит на мне.

— Что они будут делать?

— Меня вынудили согласиться на имплантат. Через него они могут доставлять мне наслаждение или боль.

Норвуд чуть подумала.

— Вы заслужили боль. Болдуин понимающе кивнул:

— Да, с вашей точки зрения, полагаю, заслужил. Техник включил таймер и коснулся одного из

огоньков на пульте управления.

Болдуин закричал, от боли выгнул спину и забился в конвульсиях.

Норвуд думала о планете внизу, о людях, которых он убил, и пыталась наслаждаться муками Болдуина.

Но крики все продолжались и продолжались, и как она ни старалась, она не смогла удержаться от жалости к этому человеку.