Проклятый Легион

2

Луи Филипп, Король Франции

Приветствуем всех нынешних и грядущих. Принимая во внимание Закон от 9 марта 1831 года по докладу нашего военного министра, Мы приказываем:

Статья 1

Образовать Легион, состоящий из иностранцев.

Именовать этот Легион «Иностранным Легионом».

Планета Альгерон, Империя людей

День выдался прекрасный. Сияло солнце, воздух был кристально чист, и горы казались такими близкими, что протяни Сент—Джеймс руку, и он коснулся бы их. Башни Альгерона. Так называют их наа, и они заслуживают этого величественного названия. Самые высокие пики уходят в небо на 80 000 футов — это выше земного Эвереста и марсианского вулкана Олимп. Они настолько огромные и массивные, что продавили бы земную кору.

Но Альгерон не похож на Землю. Очень не похож. И главная причина в том, что он совершает полный оборот вокруг своей оси за два часа сорок две минуты. Центробежная сила, вызванная столь быстрым вращением, сильно сжала планету с полюсов, что привело к образованию большой выпуклости на экваторе.

Поэтому, хотя масса Альгерона фактически равна массе Земли, его экваториальный диаметр составляет 16 220 километров, то есть на двадцать семь процентов больше земного. А поскольку его полярный диаметр всего 8 720 километров, что на тридцать два процента меньше земного, получается, что экваториальный диаметр Альгерона почти вдвое больше его полярного диаметра.

Отсюда и Башни Альгерона. Они являются верхней частью экваториальной выпуклости этого бешено крутящегося мира и, благодаря разнице в силе тяжести на полюсах и на экваторе, весят лишь половину того, что весили бы на Земле.

Но все это не имеет никакого отношения ко Дню Камерона и к легионерам, ждущим речи Сент—Джеймса. Ему просто нравилось об этом думать. Это одна из привилегий, приходящих вместе со званием: можно долго молчать, и это молчание будет считаться мудрым.

Генерал Легиона Айан Сент—Джеймс улыбнулся и пробежал глазами по рядам собравшихся. Тысячи бойцов стояли перед ним, тысячи белых кепи сияли на солнце, тысячи винтовок замерли штыками вверх. Услада для военного глаза.

Впереди стояли ряды киборгов. «Бойцы II», каждый восьми футов ростом с вооружением, которого хватило бы на взвод космических пехотинцев. Они не нуждались в форме, но многие имели медали за доблесть и надели их на церемониальных лентах, предназначенных для подобных случаев.

За ними Сент—Джеймсу были видны штурмовые кводрупеды или «кводы» — четырехногие ходоки, которые объединяли в себе артиллерию, танк и зенитные батареи. Они возвышались над войсками, заслоняя солнце.

И наконец, «биотела» — мужчины и женщины с такими короткими волосами, что казались лысыми. Их кепи белели на солнце. Они носили хаки, как было в течение тысячи лет и будет в течение еще тысяч.

На всех были эполеты — зеленый погон с красной бахромой, — принятые с 1930 года, зеленые галстуки, введенные в 1945, алые кушаки, утвержденные в 2090, воротниковые кометы, добавившиеся после Битвы Четырех Лун в 2417, и нарукавные нашивки, показывающие стаж службы.

Он увидел дивизии 2–го Иностранного воздушно–десантного полка, 3–го Иностранного пехотного полка, 5–го Иностранного пехотного полка, 13–й Demi—Brigade de Légion E'trangère [1]* и 1–го Иностранного полка, который оказывал административно–хозяйственные услуги всему Легиону.

Сегодня был тот день — тридцатое апреля на Земле, — когда весь Легион собирался вместе, вот как сейчас. Не физически, поскольку служба не позволяла этого, но духовно: своеобразное единение мужчины, женщины и киборга, связующее вместе прошлое и настоящее. Мистический союз, превративший Легион в нечто большее, чем просто в группу солдат.

И ничто не символизировало этот союз больше, чем День Камерона. День памяти, день празднования и день солидарности.

Сент—Джеймс поднял старинный документ, который собирался прочесть. Запаянной в пластик бумаге было несколько сотен лет. История битвы читалась один раз в год, и в этом году ему выпала обязанность — нет, честь — исполнить эту традицию.

Сент—Джеймс откашлялся. Церемония только началась, а солнце прошло уже половину своего пути по небу. Придется поспешить, чтобы закончить чтение до наступления ночи, которая длится на Альгероне один час и двадцать одну минуту. Его голос, усиленный громкоговорителями, вспугнул пару сидящих на стене брелл, и они взмыли в воздух.

— «Весной 1863 года на планете Земля в стране, называвшейся тогда Мексикой, шла война. Сейчас, спустя тысячелетия, уже не важно, почему она шла, и кто в ней победил, важно, что Легион был там.

В глубине страны, примерно в ста пятидесяти милях от Мексиканского залива, на высоте 5 000 футов над уровнем моря мексиканцы удерживали город Пуэблу. Французы окружили город, началась осада.

Чтобы поддержать свои войска и сломить оборону противника, французы послали в нагорье караван с припасами. Караван состоял из шестидесяти запряженных лошадьми повозок, груженных ружьями, боеприпасами, провизией и золотом».

Сент—Джеймс помолчал и обвел глазами плац.

— «Подразделения Легиона могли бы сопровождать караван… но они несли караульную службу вдоль Мексиканского залива».

Сент—Джеймс посмотрел в документ.

— «Генерал Эли—Фредерик Фори выразился так: «Я предпочел отправить иностранцев, а не французов охранять самый нездоровый район — тропическую зону от Веракруса до Кордобы, где… царствует малярия».

Сент—Джеймс усмехнулся.

— Звучит знакомо?

Взрыв смеха подтвердил, что знакомо. Легиону всегда поручали самые безнадежные дела, и до сих пор он не отказывался от чести их выполнить. Генерал подождал тишины.

— «И вот командующий Легионом полковник Пьер Дженнингрос послал две роты, поредевшие из–за болезни, встретить караван и проводить его на базу на горе Чикиуите.

Через два дня разведчик принес тревожные известия. Несколько батальонов пехоты, кавалерия и местные партизаны готовили засаду. В надежде избежать несчастья Дженнингрос послал еще одну роту вниз по дороге: предупредить караван или установить контакт с неприятелем. Он выбрал 3–ю роту 1–го батальона, в которой не осталось годных для службы офицеров.

И тогда капитан Жан Данжу, представитель штаба, вызвался повести этот отряд. К нему присоединились два младших офицера. Из ста двадцати бойцов роты только шестьдесят два были годны для службы».

Сент—Джеймс посмотрел на слушателей и понял, что хотя большинство уже много раз слышали эту историю, она захватила их. Подобные битвы случались после Камерона и произойдут снова. И возможно, следующая история расскажет о них. Он сделал глубокий вдох.

— «Рота вышла еще до рассвета тридцатого апреля и зашагала к побережью. Они шли быстро и еще затемно достигли поста, на котором несли службу гренадеры того же батальона. После завтрака — кофе с черным хлебом — марш возобновился.

Данжу предусмотрительно вывел своих людей на заре, так как день обещал быть исключительно жарким.

За следующие несколько часов они миновали ряд деревень. Одна такая деревня — захудалое скопище лачуг — называлась Камерон.

Данжу, ветеран Крымской войны, возглавлял колонну. Вместо левой руки у него был деревянный протез, но это ему нисколько не мешало.

Около семи утра легионеры вошли в Пало Верде. Вокруг не было ни души. Они сварили кофе и пили его, когда Данжу заметил приближающееся облако пыли. Это облако могло означать только одно — всадники, и много.

— Aux armes [2]*! — закричал Данжу.

В Пало Верде рота была вся на виду, поэтому они отступили к Камерону и искали место для позиции». Сент—Джеймс поднял голову и продолжил по памяти.

— «Раздался выстрел, и один легионер упал. Остальные бросились на ветхую гасиенду, но снайпер сбежал. Данжу собрал свой отряд и повел в соседнюю деревню. Но стрельба насторожила мексиканских кавалеристов. Они перешли в галоп.

Данжу взмахнул саблей.

— Построиться в каре! Приготовиться к бою!

Мексиканцы разделились на две группы и приближались шагом. А затем, подъехав на расстояние шестидесяти метров, пришпорили коней и бросились в атаку.

Данжу приказал своим бойцам стрелять, и тридцать пуль ударили в плотную группу всадников. Он снова отдал тот же приказ, и прогремел второй залп. Едва эта первая атака была отбита, мексиканцы приготовились к новой. Данжу приказал легионерам стрелять по собственному усмотрению.

Мексиканцам потребовалось время, чтобы перегруппироваться. Это дало Данжу и его людям возможность прорваться через строй противника и добежать до покинутой гасиенды.

В последующей неразберихе отряд лишился вьючных животных с большей частью провизии, воды и боеприпасов. Шестнадцать легионеров были убиты. У Данжу осталось два офицера и сорок шесть солдат.

Между тем мексиканская кавалерия получила подкрепление — на ферму просочился отряд партизан. Они обстреляли Данжу и его бойцов, когда те бежали к конюшне, под прикрытие полуразрушенной стены. Сержант Моржики забрался на крышу конюшни и сообщил, что «их окружили сотни мексиканцев».

Сражение то разгоралось, то снова затихало, но даже периоды затишья то и дело прерывались неожиданными нападениями и снайперским огнем.

Тем временем три батальона мексиканской пехоты, находящихся примерно в часе пути от Пало Вер–де, получили известие о битве и направились в Камерон. Около девяти тридцати к гасиенде приблизился мексиканский лейтенант с белым флагом и предложил легионерам сдаться.

— Нас здесь две тысячи, — сказал он.

— У нас достаточно боеприпасов, — ответил Данжу. — Мы не сдадимся.

Вернувшись к своим бойцам, Данжу попросил их стоять насмерть. Они обещали, что так и будет.

Через два часа Данжу застрелили. Командование принял младший лейтенант Наполеон Виллен, на груди которого ярко блестела медаль за доблесть. К полудню были мертвы два самых молодых бойца роты — Жан Тиммерманс и Иоган Реус.

Заиграл горн, и Моржики сообщил, что прибыло еще около тысячи солдат, вооруженных американскими карабинами. Мексиканцы снова призвали легионеров сдаться и снова получили отказ.

Около двух часов пополудни пуля попала Виллену между глаз и убила его на месте.

Легионеры гибли один за другим. Среди погибших были старший сержант Генри Тонел, сержант Жан Жерме, капрал Адольфи Делкаретто, легионер Дюбо и англичанин Питер Дикен. Уцелевшие обыскивали их одежду в поисках боеприпасов, еды и воды.

К пяти часам в живых осталось девять легионеров. Потери мексиканцев исчислялись сотнями.

Когда наступил вечер, мексиканцы навалили к внешней стене конюшни сухой соломы и подожгли, чтобы выкурить противника. Повалил дым, и легионеры, не в состоянии что–либо разглядеть, стреляли по теням. Мексиканцы еще раз призвали их сдаться и получили отказ, после чего на штурм гасиенды пошли свежие войска. Пули летели сотнями. Сержант Моржики и с ним еще трое были убиты.

Осталось пятеро: младший лейтенант Моде, капрал Майне и легионеры Като, Константин и Уензел. У каждого оставалось по одной пуле.

Моде повел атаку. Пытаясь защитить своего офицера, Като рухнул, сраженный девятнадцатью пулями. Моде получил тяжелое ранение, но Майне, Константина и Уензела не задело.

Они встали совершенно неподвижно.

Полковник Кампас вышел вперед.

— Теперь вы сдадитесь.

— Только если вы оставите нам наше оружие и позволите лечить лейтенанта Моде, — сказал Майне.

— Никто и ни в чем не откажет таким людям, как вы, — ответил Кампас.

Вскоре после этого их представили полковнику Милану. Он посмотрел на адъютанта:

— Так вы говорите, что это единственные выжившие?

— Да, сэр.

Сент—Джеймс опустил глаза на документ, чтобы правильно прочитать по–испански.

— Pero, non son nombres, son demonios! [3]* Прежде чем убитых похоронили, прошло несколько дней, и за это время крестьянин по фамилии Лангле нашел деревянную руку Данжу и впоследствии продал ее генералу Базену за пятьдесят пиастров.

Высокие стены форта отражали звук голоса генерала Сент—Джеймса, и только через минуту эхо умолкло.

Солнце уже садилось и казалось теперь красновато–оранжевым пятном.

Хлопнули, зажигаясь, газовые факелы, поставленные по одному в каждом из трех углов форта, и центральный оркестр, традиционная часть 1–го полка, заиграл торжественную панихиду.

Вспыхнули прожекторы. Они освещали гигантский шар, стоящий в самом центре плаца. Основание шара охраняли четыре бронзовые фигуры, представляющие различные периоды в истории Легиона. Самым последним был киборг.

В этот момент почетный караул, включающий по одному представителю от каждого полка, размещенного на Альгероне, вынес футляр с деревянной рукой капитана Данжу к Монументу Павшим и опустил ее в армапластовый контейнер. Там она останется на время торжеств.

Затем полки построились и один за другим промаршировали на огромные лифтовые платформы, которые спустят их вниз. А там их отпустят праздновать. Если судить по прошлому опыту, празднование продлится шесть–восемь часов.

Генерал Айан Сент—Джеймс ненадолго задержался. Его глаза смотрели на Монумент Павшим, но мысли были о женщине, находящейся от него в световых годах. Генерал Марианна Мосби. Как и он, она должна будет читать эту повесть своим войскам и присутствовать на последующих торжествах.

Подумает ли она о нем, когда церемония закончится? О ночах, которые они провели вместе на Альгероне? Или кто–то другой уже завладел ее вниманием? Звезды подмигнули, но не дали ответа.

Вдумчиво, неторопливо и с большим почтением Сент—Джеймс отдал честь павшим, повернулся и пошел вниз.

Над ухом зазвенел будильник, Були застонал и похлопал рукой по пульту. Отключить кнопку удалось лишь с третьей попытки.

Он полежал еще минуту, потом спустил ноги с кровати и сел. Дюракретовый пол был ледяным.

— Черт.

Голова раскалывалась, и Були сжал ее в ладонях.

— Черт. Черт. Черт.

Он дал себе слово не напиваться на празднике, но куда там!

Часы на прикроватном пульте показывали 05.02, а патруль уходит в 07.00.

Его сосед по комнате старший сержант Чин все еще дрых. Були с завистью посмотрел на него, встал и потащился в туалет, шлепая босыми ногами по полу.

Сиденье унитаза было забрызгано рвотой, которая стекла по стенке и лужей застыла на полу. Лужа воняла, и Були поморщился. Черт бы побрал этого Чина, вечно он промахивается.

Открыв шкафчик над раковиной, Були вытащил пузырек с болеутоляющими таблетками и кинул в рот сразу две. Потом запил их глотком воды.

Лицо в зеркале щурило голубые глаза, налитые кровью, морщинило сплющенный нос и кривило тонкие губы.

Були провел ладонью по голове — убедиться, что она почти лысая, — потом отступил назад и проверил, не появился ли жирок. Жира не было. Его грудь была широкой и мощной. Каждое ребро ясно очерчено, живот плоский и твердый, на руках татуировки.

На правой была крылатая рука с кинжалом — эмблема элитного 2–го воздушно–десантного полка, первой любви Були, а на левой — на самом видном месте — скалился жуткого вида скелет с косой с подписью «Лучше смерть, чем бесчестье».

Були еще раз оглядел себя, удовлетворенно хмыкнул и отправился в душ. Горячая вода оказалась чертовски приятной.

Заодно он опорожнил мочевой пузырь, а если Чину это не понравится, пусть в следующий раз блюет в унитаз.

Только через пятнадцать минут голова прояснилась, и Були почувствовал себя почти человеком. Он вышел из душа, вытерся и оделся для боя.

Сначала он надел тепловое нижнее белье, затем бронежилет, накрахмаленную форму и высокие ботинки на шнуровке. Затем боевую портупею, укомплектованную рацией, ножом, аптечкой, оружием и запасными магазинами. И затем, как бы завершая картину, képi blanc [4]*.

Були посмотрелся в зеркало, одобрительно кивнул и повернулся. В комнате творилось черт знает что, но Чин прикажет какому–нибудь бедняге–рядовому убрать ее. Так было, и так будет всегда, аминь.

Були вышел в коридор и захлопнул дверь. Если шум разбудил Чина, тем лучше.

Пройдя несколько шагов по боковому проходу и через зигзагообразный оборонительный пункт, которые преграждали коридоры через каждые сто футов, Були оказался в главном коридоре. Там, как обычно, было довольно людно.

Обе стены покрывала живописная история Легиона. Були уже рассмотрел ее большую часть и был удивлен, обнаружив там почти столько же поражений, сколько и побед — свидетельство того, что с Легионом скверно обращались в прошлом. И насколько он мог судить, с тех пор мало что изменилось.

В отличие от сержантов остальных императорских военных сил сержанты Легиона заслуживали приветствия, поэтому Були прикладывал руку к козырьку всю дорогу по коридору и в столовой.

Он взял поднос, пренебрег лотками с яичницей и жирным мясом, предпочитая им кофе с тостами.

Чтобы добраться до своего стола, Були пришлось обогнуть ряд экспозиций, посвященных Дню Камерона, в натуральную величину. Они возвышались как острова в океане столов и стульев. Каждый полк представил экспозицию, и они все имели общие темы, самой популярной из которых была славная смерть.

Его полк, 1–й Иностранный кавалерийский полк, соорудил нечто вроде джунглей и заселил их поврежденным бойцом II и двенадцатью фантастическими инопланетянами. По расположению фигур было ясно, что киборг погибнет, но лишь после того, как убьет большинство, если не всех своих противников. Экспозиция пользовалась успехом вчера вечером и получила второй приз в общем конкурсе.

Були остановился, снял розовые трусики, свисающие с левой ракетной установки бойца II, и бросил их к мусорному ящику.

Увидев подходящего Були, четверо легионеров вскочили и перешли за другой стол. Старшие сержанты по рангу вторые после бога и могут сидеть, где пожелают.

После пяти чашек кофе с двумя тостами Були наконец почувствовал себя человеком, собственноручно отнес к тележке свою чашку… и даже улыбнулся сержанту с потрясающе большой грудью.

Прогулка от столовой к четвертому плацдарму, где его отряд проводил окончательную проверку снаряжения, много времени не заняла. Плацдарм представлял собой большое прямоугольное помещение, залитое зеленовато–голубым светом и полное шума: завывали сервоприводы, когда киборги проверяли свои электромеханические тела, дребезжали электрические гаечные ключи, затягивающие болты на отделении для боеприпасов бойца II, ругалось биотело, проверяющее системы на своей лазерной винтовке.

Плацдарм вонял опьяняющей смесью смазки, озона и горячего металла. Некоторые сержанты выражали неудовольствие по этому поводу и требовали от начальства улучшить систему вентиляции, но Були такой запах нравился. Он был частью его работы.

Були подошел к настенному терминалу и ввел код доступа. Экран заполнили фамилии и серийные номера. Это оказался обычный патруль, целью которого было держать бандитов наа на расстоянии и обнаруживать передвижения племени, если таковые произойдут. Нельзя сказать, чтобы никто не ожидал никаких происшествий, так как обе стороны придерживались традиционной политики почти ритуального боя, в которой стычки между мелкими отрядами были нормой, а заранее подготовленных крупных сражений старательно избегали. Поступая так, обе стороны подтверждали свое воинское достоинство, повышали статус отдельных бойцов и не допускали больших потерь.

Так, наа принимали совершеннолетних юношей в круг воинов только после боя с Легионом, а люди установили похожую систему, по которой новобранцы доставлялись на Альгерон, где принимали боевое крещение.

Причина подобных отношений состояла в том, что Альгерон был подарен Легиону самим императором, а Легион, в свою очередь, запретил дальнейшую колонизацию планеты. Так что, если не считать нескольких ранних поселенцев, легионеры были единственными людьми на этой планете — соседство, которое наа научились терпеть и даже использовать.

Просматривая экран, Були увидел, что ему дали квода с официальным именем Джордж Вашингтон, больше известного под прозвищем Гуннер. Не то чтобы Джордж Вашингтон было его настоящим именем, но новобранцам разрешалось брать nom de guerre [5]* и большинство брало. Этот обычай восходил к далекому прошлому, когда первоначальный Французский Иностранный Легион был пристанищем для людей из многих стран, большинство которых бежали от закона, от неудачных связей или от самих себя.

Були почувствовал, как вздрогнул пол, и оглянулся. Квод вошел в помещение. Он имел двадцать пять футов в высоту, весил пятьдесят тонн, а на его обезображенных сражениями боках были намалеваны черные яблоки мишеней.

Були покачал головой. Гуннер служил давно и считался одним из самых сумасшедших легионеров. Некоторые думали, что мишени — это такая шутка. Но Були знал, в чем дело. Гуннер страстно желал умереть, но казалось, ему предназначено жить вечно. Каким бы жарким ни был бой, сколько бы легионеров ни погибло, Гуннер неизменно выживал. Это было его благословением и его проклятием.

Були пробежал глазами список. У него есть квод плюс полный комплект бойцов II. Трое — обстрелянные солдаты, но одна, новобранец с псевдонимом Наполеон Виллен, только что с Земли. За ней надо будет присматривать.

Завершало отряд полуотделение из пяти биотел под командой сержанта Роллера. Они поедут в Гуннере. Таким образом, хотя Були не отказался бы от еще одного квода или двойного количества биотел, отряд был укомплектован. Так он надеялся.

Он очистил экран, спрыгнул на пол и обнаружил, что патруль построился. Роллер гордился тем, что позволял своим людям до самой последней минуты ходить где угодно, а затем, когда уже казалось, что он не успеет, сводил их вместе в идеальный строй. Кводы — сзади, бойцы II — в середине, и биотела — впереди. Офицеров, особенно младших, это совершенно выводило из себя. Но Були и бровью не повел, словно он настолько святой, что мир сам собой встает на место вокруг него.

Роллер закипел от злости, но его лицо осталось совершенно бесстрастным. Он встал навытяжку впереди своего отряда.

— Старший сержант.

— Сержант.

— Отряд готов к проверке.

— Спасибо.

Були шагнул мимо Роллера и направился к первому легионеру слева. Ее звали Като. Она служила в Легионе уже пять лет, носила гвоздик в носу и татуировку в виде пунктирной линии вокруг шеи. Були встал перед ней, провел опытным глазом по снаряжению, остался доволен и продолжил обход.

Следующему бойцу повезло куда меньше. Его звали Имай, и Були хватило секунды, чтобы заметить отсутствие у него аварийного локаторного маяка, который крепился к поясу.

— Сержант. Роллер возник у правого локтя Були.

— Старший сержант?

— У этого рядового нет аварийного локаторного маяка.

Роллер посмотрел на Имая с таким выражением, которое не сулило провинившемуся ничего хорошего.

— Я рад, что вы довели это до моего сведения, старший сержант. Я учту ваше замечание.

— Ну, смотрите, — ответил Були, зная, что приговорил Имая к недельному наказанию. Неприятно, но все же лучше, чем заблудиться в пустыне без шанса на спасение.

Остальные биотела — О'Брайен, Уисмер и Янколович — оказались на высоте, и Були принялся за бойцов II. У этих была более гуманоидная внешность, чем у бойцов I, и более тяжелое вооружение.

Каждый имел лазерную пушку быстрого восстановления, пулемет 50–го калибра с воздушным охлаждением и двойную ракетную установку. Эти киборги передвигались со скоростью до пятидесяти миль в час и действовали в различных средах, включая вакуум, газовые атмосферы I – IX классов, подводные глубины, жару пустыни и арктический холод.

С другой стороны, бойцы II имели тенденцию перегреваться в ходе длительного боя, в чудовищном темпе расходовали боеприпасы и были уязвимы для целого ряда разносимых микроботами компьютерных вирусов.

Однако самая большая слабость заключалась в том, что их интеллект и способности ограничивались человеческими мозгами. Мозгами, которые некогда принадлежали человеческим телам, но в качестве возмездия за акт криминальной жестокости или в результате какого–то ужасного несчастья в буквальном смысле умерли. Умерли, но были возвращены из бездны, чтобы жить в электромеханических телах, где с тем же успехом могли умереть снова.

Этот общий опыт сделал киборгов другими в отношениях, которых биотелам не дано понять. Биотело может только вообразить, что значит жить в механическом теле, но не знает этого, как не знает и ощущения изоляции, которую чувствует киборг из–за своего уродства, тоски по физическому контакту или боли, вызванной неисправностью. Потому и существует пропасть между киборгами и биотелами, и потому средства массовой информации иногда называют их «Проклятым Легионом», и потому аура тайны окружает их.

Рост Були — шесть футов два дюйма, и бойцы II на два фута возвышались над ним. Большая часть их снаряжения была встроена в тела, так что готовность устанавливалась проверкой крошечных цифровых табло, находящихся на их броне.

Первый в строю боец II носил фамилию Россиф, написанную по трафарету на его правой нагрудной пластине. На его левой руке красовалась эмблема 1–го кавалерийского полка, а на том, что соответствовало правому бицепсу — сердце, пронзенное стрелой. По давней традиции киборги имели право на рисунки вместо татуировок, носимых биотелами.

Каждый боец II имел десять маленьких контрольных пластинок. Були открыл наугад пять и проверил показания. Энергия — 92 %. Смазочно–охлаждающая эмульсия — 98%. Боеприпасы — 100%. Жизнеобеспечение — 100%. Электронные контрмеры — 85%.

Були посмотрел на массивную голову бойца II.

— Твоя готовность по ЭКМ — 85%. Объясни. Речевой синтезатор киборга звучал как камнедробилка на третьей скорости.

— Высокочастотные фильтры в дефиците, старший сержант. Техники заказали их, но пока глухо.

Були кивнул. Детали — вечная проблема на Альгероне. Слава богу, у наа нет высоких технологий, и возможность электронной атаки близка к нулю. Он пошел дальше.

Рядовые Джонс и Вуту отделались лишь поверхностным осмотром. Но рядовой Виллен, как новичок, удостоилась особого внимания.

Хотя она взяла мужское имя и была такой же бесполой, как и остальные, перед фамилией у нее стояло «Ms», а стало быть, она по–прежнему считала себя женщиной. Були знал, насколько это щекотливая тема для киборгов, и напомнил себе обращаться к Виллен в женском роде.

Он проверил все ее показатели, осмотрел пол вокруг ее массивных стоп, нет ли следов утечки, и удовлетворенно хмыкнул.

— Хорошо подготовилась, Виллен. Мы с тобой займем головную позицию.

Виллен хотела сказать «спасибо», но вспомнила, чему ее учили в учебном лагере для новобранцев, и ответила:

— Есть, старший сержант.

Она вспомнила и еще кое–что. Она вспомнила, что эта позиция — едва ли не самая опасная в патрульном построении, и значит, ей не за что быть благодарной.

Були кивнул и продолжил обход. Гуннер опустился на пол — в положение, которое обеспечивало полный доступ к его механической анатомии, но проверка была лишь формальной. Этот киборг был слишком сложен, чтобы Були оценил его готовность по контрольным цифрам, и слишком хитер, чтобы выдавать свои неисправности. Кроме того, любые неполадки с системами Гуннера отразились бы на обслуживающих его техниках, а они не собирались этого допускать.

Поэтому Були проделал все необходимые движения и вернулся туда, откуда начал.

— Сержант.

— Старший сержант.

— Неплохо. В целом неплохо. Выходим через десять минут.

На самом деле потребовалось минут пятнадцать, чтобы составить окончательные контрольные списки, загрузить последнюю сводку данных и построиться.

Роллер уже получил одно замечание, так что Були не стал придираться к лишним пяти минутам.

Обойдя Виллен, Були забрался по ступенькам, вделанным в ее ноги, на уровень затылка киборга и пристегнулся ремнями в углублении, предназначенном для этой цели. Он натянул защитные очки, поправил головной телефон и вставил подводящий провод от своей рации в гнездо панели, находящейся у основания дюрапластовой шеи киборга.

— Виллен?

Голос Були эхом прокатился по ее голове.

Виллен прокляла свою гнилую удачу. Выходить в свой первый патруль и без того достаточно плохо, но делать это с привязанным к спине старшим сержантом еще хуже. Это было еще одно унижение, еще одна единица боли, еще одна причина для мести. Легионер заставила себя ответить.

— Да, старший сержант?

— Дай мне радиопроверку.

Виллен поняла, что имеет в виду сержант. Включая рацию в ее систему связи, Були удвоил дальность передачи. А в случае неисправности контролирующие схемы Виллен нашли бы и идентифицировали ее. Киборг провела проверку.

— Система связи зеленая.

— Хорошо, — ответил Були. — Не забудь мне сказать, если какая–нибудь из твоих систем станет желтой или красной.

Черт побери, разумеется, она скажет! Что думает, что она дура?

— Да, старший сержант. Новый альгеронский день занимался, когда они

поднялись на плац. Виллен с Були первыми вышли из лифта, за ними Россиф, Джонс и Вуту.

Рабочая команда остановилась, чтобы пропустить их, скользнула опытным глазом по снаряжению и сделала под козырек.

Голова Гуннера моталась туда–сюда в такт его большим, но семенящим шагам. Киборг отлично помнил о людях в собственном брюхе. Он обязан защищать их, пока они находятся под его опекой, но когда они покинут его отсек, он получит возможность умереть.

«Ах, — подумал киборг, — как это было бы чудесно». Погрузиться в вечный мрак, где воспоминаниям не найти его, где прошлое не сможет его преследовать, где он обретет покой. Он был там однажды, но врачи дотянулись до мрака и спасли его от того самого, чего он больше всего желал. Будь прокляты эти ублюдки все вместе и каждый в отдельности!

Массивные ворота с грохотом открылись. Месяц назад в правую створку попал снаряд, выпущенный из ручной ракетной установки. Металл от взрыва выгнулся и теперь громко скреб по наружной стене форта. Несерьезное нападение, но напоминание, что наа вокруг и могут доставить неприятности, если захотят.

При этой мысли мышцы Були напряглись. Адреналин вбросило в крови, и все стало более интенсивным. Голубизна неба. Тепло солнца на затылке. Завывание сервоприводов Виллен. Пряный аромат курений наа.

Наа обладали исключительно острым обонянием и использовали благовоние, чтобы перебить запахи форта. Они жгли это вещество в декоративных горшочках, и сотни струек дыма устремлялись в небо, где ветер подхватывал их и уносил на юг.

Були повернулся, обменялся приветствиями с легионером на верху стены, и, убедившись, что Вуту уже миновал ворота, дал сигнал закрывать. Взвыли сервоприводы, двери загремели, металл заскрежетал, и ворота задвинулись.

Аромат курений стал еще сильнее, когда вокруг сомкнулись купола городка наа. Купола были низкие, округлые и служили крышами подземных жилищ. То тут, то там вспыхивал свет, отражаясь от металла, который жители городка добывали на свалке форта и использовали для укрепления глинобитных построек.

Детеныши гонялись друг за другом вокруг огромных тарелкообразных стоп Гуннера, пока их родители наблюдали издалека. Большинство людей соглашались, что наа экзотически привлекательны. Рост мужчин составлял шесть–семь футов, женщин — примерно на фут меньше. Тела и тех и других покрывал мягкий, гладкий мех самых разнообразных расцветок. Головы у них были человеческими по форме и по размеру, как и их уши, носы и рты, хотя расположение зубов было иным: впереди — главные крошащие, сзади — растирающие, и никаких клыков.

Подобно людям наа имели по пять пальцев на руках: четыре и противостоящий им большой, но не имели ногтей. А ступни у них были длиннее, шире и площе, чем у людей, и без пальцев.

Були наблюдал за ними со спины Виллен. Это были, конечно, прирученные наа, изгнанники, неудачники и воры, нежелающие или неспособные зарабатывать на жизнь в пустыне. Они спасались у форта Камерон от собственного народа, перебиваясь кое–как на инопланетных объедках и поденной работе.

И все же что–то в них нравилось Були, — факт, который он держал при себе, так как многие его товарищи называли их «гадами» и другими пренебрежительными словечками — обычай, который казался странным, ибо многие из тех же самых мужчин и женщин, которые обзывали наа унизительными именами, хвалили их за доблесть и считали достойными противниками.

Кажущееся противоречие вытекало из статуса наа. Статуса уважаемых врагов. Чтобы убивать, надо в первую очередь ненавидеть. И обзывая наа, легионеры достигали этой ненависти. Но убийство слабого не делает чести, поэтому одновременно необходимо было возвысить наа, представить их достойным противником. Були рассматривал это как пример психологического мошенничества, и его часто подмывало об этом сказать, но он все же сумел держать язык за зубами. Да и какая в конце концов разница? Один говорит то, другой — это, а все вместе — одна болтовня.

Купола поредели и остались позади. Були окинул взглядом горизонт. Никого и ничего. Хорошо. Он включил рацию.

— Россиф… Джонс… возьмите на себя фланги. Вуту… пойдешь замыкающим и смотри в оба. Если мы получим в зад, ты умрешь первым. Гуннер… дай мне полное сканирование по твоим детекторам. Хорошо, все… потопали.

Позади, стоя на краю городка, мужчина–наа смотрел, как они уходят. Его мех был пятнистым от возраста, с проплешиной там, где энергетический луч полоснул по груди двадцать лет назад, а в его глазах светился ум.

Он следил за патрулем, пока тот не превратился в точку на горизонте. Потом повернулся. До свалки и спрятанного там прибора идти недалеко. Этот прибор связи был добыт у подобного патруля шесть лет назад. Используемый расчетливо и хранимый там, где никто не подумает искать, он уже отчитался за шестьдесят два легионера.

Старик улыбнулся и сделал первый шаг своего долгого путешествия.