Проклятый род

Глава 11 Горе глухих

Михаила похоронили подальше от горящего каменного поля. Серко на руках нёс погибшего крестианца, пока не натолкнулся в лесу на свободную от деревьев поляну. Смерть всегда была рядом, Серко сам убивал, но ещё никогда она не подбиралась так близко.

На охоте Навь собирается в стаю. Тихим потоком волчьих теней двоедушцы нападают на след и находят жертву даже посреди ночи. Серко видел самую лютую смерть и самые безжалостные расправы. И в охоте на дикого зверея Навь наслаждается чужим страхом. Когда жертва настигнута, когда олень или дикий вепрь чувствуют, что бежать больше некуда – их отчаянье по-настоящему волнует волчьи сердца.

Раньше Серко тоже не мог жить без этого чувства: страхом жертвы питался его Волчий Дух. Без Звериной Души, родичи всё равно продолжали охотиться на чужой ужас – только так они по-настоящему жили. Но никогда Серко не стоял на другой стороне, не видел горя жертвы так близко. Смерть знакомых охотников была скорбной, но Волки уходят достойно. Ты мог погибнуть от когтей зверя или замёрзнуть от холода моровой ночи, но твоё имя по-прежнему останется важным для стаи. Уходя к Праведным Предкам, ты начинаешь помогать ныне живущим в роду. Потомки, без сомненья, услышат твой голос, внемлют совету и поступят по Совести.

Нет, смерть оседлых и смерть двоедушцев – не одинакова. Горе Глухих было чёрным как земля свежей могилы, а дети Навьего племени уходят по сиянию лунной дороги, возвращаются в объятия Матери, которая ждёт на мосту через Огненную Реку-Смородину.

Середина лета уже миновала, среди трав облетали запоздалые скороцветы. Золотистой россыпью маленьких звёзд они встретили пришедших на поляну людей. Серко достал складную лопату и, не обращая внимания на цветы, начал копать могилу для крестианца. День догорал. Янтарное солнце смешало аромат трав с запахом свежей земли, но ветер уже доносил холод сумерек и тревожил вечерние тени деревьев.

Рука Веры рассыпала по могиле брата прощальную горсть. Серко сидел рядом и заканчивал налаживать крест из двух толстых веток. Влада молчаливо бродила по душистой полыни, стараясь держаться подальше от чужих похорон. Маленький Егорка притих возле Веры. Мальчик со смирением слушал молитвы сестры и старался не показывать слёз. В семье он остался последним мужчиной.

Когда Серко закончил устанавливать крест, Вера негромко сказала:

– Я знаю, ты хотел убить того человека, но не стал мстить, отступился...

Серко молчал. Гнев подпитывал Волка, а не совершённая месть давила укором. Охотник и не догадывался, может ли сердце Веры требовать крови как Зверь, боялся в ней ошибиться, но не ошибся.

– Ты поступил правильно. Я изо всех сил стараюсь прощать, но мне всегда очень больно… Как можно такой грех отпустить человеку?..

И вновь Серко нечего было ответить. Он мог убить Славомира, но месть ни на шаг бы не приблизила его к любви крестианки. Для охотника в Явьем мире открылся ещё один путь, а не только дорога крови, по которой хотела направить сестра. Надежда на обретение единой души стала вдруг гораздо ценнее всей прежней жизни.

Ещё ничего не зная о чувствах Серко, Вера продолжала признаваться:

– Всё, что сказал тот человек – правда. Мы и прежде видели Славомира, когда наши родители умерли. Батюшку убили люди Ивана – пришли ночью и выманили из дома, прямо в общине. Только мы справили сороковины, а новый Настоятель велел собираться. Сказал, что наша семья должна переехать в Тавриту. Зоя спорила с ним, не раз ходила упрашивать, чтобы нас не трогали дома. Но в Монастыре перечить не принято. Если дают послушание – принимай. Ты только чего не подумай. Настоятель человек очень хороший – чистый сердцем и верующий. Но ему угрожают, как и нашему отцу угрожали до этого. Он знает, чего стоит дружба с Тавритой.

Вера умолкла и Серко не торопил её с дальнейшим рассказом. Всё, что говорила сейчас крестианка было истинной правдой. Охотник не чувствовал в словах надземницы даже капли лукавства.

– Год назад язычники впервые вышли к стенам Монастыря. Говорили, что пришли с миром, клялись, будто хотят принять христианство. Но отец разгадал их обман, не поверил. Внутри Красного Ивана только жажда власти и чернота ложных страстей. Крещения он добивался с кровавой корыстью. От всех даров и предложений отец отказался, только молился, чтобы чужаки оставили нашу общину в покое. Но Иван не отступил. Когда отче убили, а нас в Тавриту потребовали, матушка от всех испытаний слегла. Через неделю Бог прибрал и её, – при этих словах глаза крестианки наполнились горькими слезами. – Не первая эта могила родного мне человека, которую вижу. Не первый раз молюсь «За упокой» и имена любимых мне людей называю… Как много я потеряла. Из всей семьи остались только я, да Егорка…

Обхватив плечи, Вера поёжилась. Ей было тяжело дальше жить, тяжело вспоминать о тягостном прошлом:

– Зоя выведала, что новый Настоятель заключил с Тавритами договор. В Монастырь пошли хорошие вещи: одежда, скот, пища. Взамен Иван добивался, чтобы мы его поддержали. Монастырь должен был призвать христианские сёла помочь Тавритам, но в войну наши единоверцы вступать не желали. Любое дело Ивана Настоятель оттягивал или вовсе не выполнял договоров. Тогда Таврит решил нас заставить – начал силой переселять христиан из Монастыря в земли язычников. И нашу семью хотел перебросить в Тавриту. Иван ко мне начал свататься и Славомира послал. Хотели забрать меня в тот же день, но Зоя им не позволила, убедила дружинника силой нас не неволить. Славомир вспомнил тогда про свою дочь и согласился подождать до первого снега. Ивана тоже уговорил, мол, нам нужно с общиной проститься и собраться в дорогу.

Зоя времени на сборы тратить не стала. Всё разведала про дела Ивана Тавритского – про то, сколько он жён погубил, что болен скверной заразой и какой у него злобный нрав. Много чего Зое ужасного рассказали. Он не христианин, а сущий дьявол! Батюшка мой в Иване совсем не ошибся.

*************

– Я тебя не отдам, – обняла Зоя сестру. Вера боязливо оглянулась, но в Тепле кроме них никого не было. Славомир уехал обратно в Тавриту и обещал вернуться только к началу Зимы. Дружинник оставил присматривать за домом своего человека. Каждый вечер караульный ходил под окнами, заглядывал в дом и подслушивал. Утомлённый слежкой Михаил взял Егорку и отвёл в мастерские – от всех бед работа отвлекала лучше всего.

– Пусть только попробует нашу семью расколоть, так я сама Ивана выслежу и пристрелю как дикого зверя! – решительно сказала Зоя. От этих слов у Веры ёкнуло сердце, она знала, что сестра с юных лет прекрасно стреляет. В доме давно была спрятана снайперская винтовка, которую Зоя готовила в новый дозор.

– Богом молю, ничего не делай! Если судьба моя в Тавриту отправиться, то пусть будет так! Весь Монастырь поставлен на договор, если я…

Но сестра недослушала:

– Эти договоры Настоятелю как кость в горле, не много Монастырь от них выиграл. Не для честного брака ты Ивану нужна, а лишь для мучений. Хочет до конца насладиться победой и поставить на вид вашу свадьбу, будто всех Христиан подмял под себя. Он с твоей судьбой будет не просто жесток, а безжалостен. Не в жёны тебя зовет, а в дикий полон. Я ему со своей сестрой такого сделать не дам, не позволю! И Настоятель этого тоже не хочет…

– Но ослушания он не потерпит! Сам же велел ехать к Ивану! – горячо зашептала ей Вера.

– Это он так говорил при Славомире, а дозорам приказал проверить Тепло на востоке, которое ополченцы в прошлый раз отыскали. Настоятель хочет людей из Монастыря уводить – для начала тех, кто больше всего от Тавритов страдает, и мы будем первые. Наша семья сбежит от Ивана и никогда Таврит тебя не получит!

Зоя говорила уверенно, зелёные глаза сверкали твёрдой решимостью. Сердце Веры от волнения забилось быстрее.

– Господи-Боже, Зоечка, неужто ты сама в дозор собралась?!

– Верно подметила, вместе с Виталием и Семёном пойдём – ребята надёжные, честные, тоже на Тавритов зуб точат. У Семёна отца убили, а тот при нашем батюшке ризничим был. Помнишь его?

– Помню, – захлопала светлыми ресницами Вера. – Старичок безобидный… его-то за что?

– Наверно, про Ивана плохо сказал, или просто не приглянулся. Во всём Монастыре люди начали пропадать, а кого и вовсе находят убитым за частоколом. Зло кипит в людях, не до молитв уже, не до богослужений.

– Не говори ты так, Бога-то не гневи! – испугалась сестра, но Зоя улыбнулась Вере и успокоила:

– Бог скорее поможет тем, кто сподобится за себя постоять и за близких – это легче, чем целое чудо сотворить для смирившегося. А я не смирюсь! В дозор отправлюсь к найденному ратниками Теплу, разведаю всё и уведу вас из Монастыря. Времени до возвращения Славомира хватает. Он на порог, а в нашем доме уж пусто. Ни с чем пусть тогда в Тавриту и возвращается!

– Слишком опасно, Зоечка, в мир выбираться, – не соглашалась с ней Вера. – Говорят, что иные дозоры пропали. Те, кто ищет Тепло, назад не возвращаются.

– Может кого потеряли, может Тавриты что-то пронюхали. Но ты не бойся… – Зоя взяла сестру за руки и пристально заглянула в глаза. Вера увидела в ней ту самую силу, которая дала пережить смерть родителей и теперь оберегать их семью. Старшая сестра была гораздо смелее. – Не бойся, – повторила она, – если на Тавритов наткнёмся, то все карты сожжём. Я только одну вам дома оставлю…

– Зачем?

– Не перебивай. Настоятель колеблется, если наш дозор пропадёт, он будет время оттягивать и вас выдаст Тавритам. Не вернусь через неделю – сами бегите. Идите в первую очередь к тому бункеру, который я обвела кругом на карте. Убежище почти целое, а рядом нет ни единой души. Миша храбрый, вас всех до безумия любит и защитит, но удерживай его от безрассудства. Он мира не видел.

– Зоечка, да зачем же ты так говоришь, будто с нами навеки прощаешься? – Вера расплакалась и бросилась к сестре на шею – она не хотела отпускать её в путь.

– Глупая ты у меня! Не прощаюсь я с вами, а лишь советы даю: лучше стылый холод в дороге, чем тепло в Ивановом доме. О крестах на карте знаю только я и дозорные, ещё Настоятель и вы. Всё, что ратники видели, я вам на словах передала. Осторожнее будьте, бойтесь любого, кто встретится. Хороших людей в мире мало...

– А если тебя вдруг схватят, Зоечка? Если нападут на дозор, иль ещё беда какая случится? – не унималась сестра. – Сердечко за тебя болит, разрывается!

– Если люди Ивана меня схватить захотят – я не дамся. Карту сожгу, а сама…

Вера испуганно на неё посмотрела:

– Что сама?

– Спрячусь конечно! Как лисичка в норке укроюсь, и меня никогда не найдут! Ты не бойся, я вас в обиду не дам. Слышишь, сестрёнка?..

*************

– Много же вы нам не рассказали… – подытожил Серко.

– Мы боялись беды. Не хотели более никого к Монастырю приводить, – ответила Вера. – Людей из маленькой деревеньки не тронут, а о большой общине допрашивать станут. Думали, что, если схватят в дороге, так за такую ложь могут и отпустить…

– Наивные же вы, крестианцы! Тут уж без разницы, что вы скажете: хоть из малой деревни, хоть скитальцами назовитесь, а никто бы вас не пожалел. Любой Шатун убьёт за ружье и худые патроны. После моровых Зим цена слов невысока.

– Мы любого человека боялись, всех встречных людей стороной обходили. Выбирали тропы лесные, ведь от дикого зверя отбиться легче, но звери и не нападали. Мы шли к убежищу, на которое нам Зоечка указала… Вот только с Навью довелось в лесу повстречаться, – Вера не смогла удержаться от грустной улыбки.

– Теперь о нашей встрече ты не печалишься, – заметил Серко.

– Хоть замёрзли мы и голодны были, но Господь защищал нас в дороге. Может Он послал Навь и этим сохранил нас от бед? Неисповедимы пути… Так выходит, что без помощи Навьей мы бы много раз сгинули. Зоя могла нас в бункере и не ждать, а что дальше делать – не знали. Вернулись бы к первым отметкам, начали искать сестру там, а что в тех крестах ты сам нынче знаешь: нет там Тепла, одно только горе и смерть. А сейчас выбора ещё меньше…

Вера сказала последнюю фразу так, словно будущее для неё было ясным как день. Взгляд не отрывался от могилы старшего брата. Без Михаила её никто не спасёт.

– Что же вы будете делать? – спросил Серко.

– Вернёмся в Монастырь, попросим Настоятеля к Тавритам нас не отправлять. Я не сдамся, но нет больше выбора. Мы не смогли найти Зою, и, если только сестра жива, то пусть Господь её охранит от страданий. Я буду молиться, но сама не могу ей помочь, ведь осталась одна у Егорки. Зоя была гораздо сильнее, видела этот мир, а я нет.

– Ты видела гораздо больше, – сказал Серко и обнял Веру за плечи.

– Мир так нуждается в доброте. Не можем мы жить в вечной злобе. Рано или поздно Долгое Лето вернётся и тогда нам будет стыдно за свои прегрешения. За то, как мы жили и ради чего умирали. Найдётся тот, кто объяснит это людям, откроет глаза... И тебе нужен свет, Серко, я вижу, как ты страдаешь и делишь себя с диким Зверем. В Монастыре смогли бы помочь…

После этих слов охотник насторожился. В зелёных глазах Веры читалась надежда, что сейчас он поймет смысл сказанного:

– Бог тебя не бросал. Пусть Навье племя хочет видеть в тебе только сильного Волка, но я вижу перед собой человека. И Господь тоже видит, Ему ты можешь признаться в чём слаб…

– Я не слаб! – напрягся сын Нави. Он опасливо глянул на блуждающую рядом сестру.

– Чтобы такому как ты признаться в собственной слабости – надо быть очень сильным, – с улыбкой ответила крестианка, – нельзя рвать душу надвое и пытаться жить с этой болью. Каждый из нас борется за судьбу, хочет её изменить. Борись и ты за себя, Серко! Борись против Волка!

Подземник поражённо смотрел на хрупкую Веру. Он не ожидал от этой слабой, измученной надземницы сильных слов. В пути она правда изменилась, неожиданно для него повзрослела, учила Серко быть сильнее. Охотник впервые почувствовал в Вере то, что всегда было частью Влады – желание выстоять, изменить своё предназначение. Но Влада хотела этого лишь для себя, Вера же страдала за всех и за него в том числе. В этом Серко видел важную разницу между сестрой и крестианкой.

Он спросил себя: кем всё-таки были те самые крестианцы? Как, имея такую душу они выжили во времена короткого лета? Почему разделяли боль других, когда остальные пытались хранить только собственное Тепло? Охотник спросил себя, но не нашёлся с ответом, и всё-таки ответ был в руках.

– Ты правда хочешь спасти меня? – прошептал Серко, обнимая Веру покрепче. Та помедлила, но потом осторожно переплела свои тонкие пальцы с его грубой рукой:

– Просто держи меня за руку и следуй за праведным светом.

– Я пойду к нему, если только твоя рука поведёт.

Солнце зашло, и лесная поляна заполнилась сумраком ночи. Но ледяной взгляд Волчицы хорошо видел тех, кто обнимался возле могилы. Язык Влады прошёлся по заострённым для крови клыкам. Ей стало холодно… Она ненавидела холод!.. Но всегда мёрзла, когда оставалась одна.

*************

Над убежищем сгустилась ночь. Виичи не беспокоили границ рода уже несколько дней. Больше никаких нападений, чужеяды не осмеливались отправлять даже лазутчиков. Чужаки затаились и готовили силы к решающему удару. Тем же занимались в племени Зимнего Волка. Но в эту ночь Анюта осталась одна, а такое случалось не часто. Мать-Волчица готовила племя к войне и каждую минуту от неё чего-то хотели. Старшей следовало хорошо отдохнуть, но сегодня ей не спалось: мрачные мысли волновали материнское сердце. Что-то было не так – у детей случилась беда, им тяжело, раздоры их разрывают. Волчица чуяла это и не могла успокоиться.

Чтобы занять руки делом, Анюта вырезала на красной рукояти ножа свежие руны. Нет, на этот раз не просто руны, а человеческие буквы – только похожие очертаниями на древнее письмо. Простое слово, которое она слышала от любимого человека… «Счастье» – его нужно крепко держать в своей длани, направляя острие на врага.

Анюта услышала, кто идёт, задолго до того, как муж вошёл в комнату. Скиталец проверял посты Навьей Стражи, стараясь быть хоть чем-то полезным. За минувшие годы, супруги научились хорошо чувствовать близость друг друга. В это трудное время Волчице нужен был тот, кто поддержит семью в схватке за будущее.

Анюта мягко улыбнулась Олегу, отложила нож и подошла ближе. В жилом блоке – ни шороха, все семьи спят. Пальцы Анюты откинули тёмную прядь волос со лба мужа. Он постарел – возле глаз появились морщины, лицо задумчивое и печальное, но во взгляде оставалось что-то от юного парня, которого она повстречала многие Зимы назад.

Олег понял, о чём жена думает, и проговорил:

– Мы понемногу стареем. Двадцать Зим прошло, а ты почти не изменилась…

Он провёл рукой по Анютиным волосам, заметил в них первую седину, но только одна белая прядка указывала на истинный возраст Волчицы. Никаких следов старости на лице, только отражение минувших Зим во взгляде небесного цвета.

Внутри Анюты пробудилась тоска: ей не хотелось верить, что годы Олега так быстро уходят.

– Ты стал матёрый…

– Мне всего тридцать восемь Зим, я ещё многих в этом племени переживу, – постарался улыбнуться скиталец. – Хотя, признаться, жить с Навью не просто.

Он хотел сказать это как можно легче, но жена сразу учуяла скрытую в его голосе тяжесть:

– Ты зол на мя. Сызнова возводишь на племене…

– Прошли те годы, когда я бросался на всё, что казалось мне диким. Двадцать Зим я мечтал сделать Навь похожими на людей Тёплого Лета. Ты знаешь, я всегда надеялся изменить ваш уклад. Но и скитальцы могут не плохо учиться. Теперь мне известно, что Мокошь плетёт ваши судьбы, Волчьи души приходят с взрослением, а Навьи женщины любят кусаться, когда греются в объятьях мужей.

Кровь заиграла в Анюте, ей захотелось поскорее прижаться к мужу. Но лицо Олега вдруг помрачнело, скиталец всё-таки хотел серьёзно поговорить:

– В укладе Навьего рода есть то, с чем я не смирюсь, и это останется дикостью, даже среди замёрзшего мира. В вашем роду только Навь, но в племени есть подневольные люди.

– Ты о чернухахз прорекати мни возжелал? – догадалась Анюта.

– Правда, ты согласилась не делать набегов, но охотники всё это время хватали невольниц, кто заходил в границы нашего леса. Люди скитаются в поисках новых мест, одиночки с трудом пережили десять Зим Мора. Они ищут других выживших, чтобы построить общины. Семьи идут со взрослыми женщинами и совсем юными дочерями. Но в лесу на них нападают и силой тащат под землю. О том, что происходит дальше, ты, конечно же, знаешь.

Анюта молча смотрела на мужа. Разговор и правда был не из простых. Как много раз скиталец пытался изменить уклад её племени, и в чём-то Анюта ему уступала. Но, похоже, с началом войны Олег начал сомневаться сильнее. Скиталец никогда не любил вида крови и не признавал даже необходимой жестокости, и в этом всегда оставался чужим для охотников. Даже с родными детьми Олег перестал находить общий язык. Анюта с болью смотрела, как он отлучается от её племени.

– Чернухи при наюших семьях живе: греютси подле наюших къстров, ять наюшу снедь. Девы в лоугове замкнуты супротив воли, ано мы не гнобим ных. У чернух свово место, свый доулг пред роудом, – старалась говорить Волчица строго и прямо. – Подсобляют вестам Щено взрастити, чернух охранят семья, коя их держе. Обиде чернуху – се обиде охотца. Всё, ще им должно сдеять – дати чадо от Нави. Дети сии – намо не слуги, в сих тече наюша кровь; дети – из наюшего роуду. Весты сих чад наставляти на разум, як свовых. Чадо не ведат, хто ныго мати, и лишь в сем мни за чернух скорбно: зрети, яко твый сын али дочь взрасте, но кличут «мати» не тобя, а хъзяйку твову, – Олег хотел возразить, но Анюта не позволила себя прерывать. – Без чернух намо не сдюжити! Роуд под земью живе, коль сей добычи не буде, в семьях вязки зачнутси, а сие не угодно Укладу. Егда десять Зим мы в лоугове живе, ныш роуд пересох. Нарождалися слабы, тщедушны Вълчата, духоум бесноваты! Нихто не хоче боле зрети сего. Нарекай худом сие, но егда племене не може бысть доубрым!

Анюта начала злиться и не хотела говорить дальше, но Олег настоял:

– За все годы с Навью я почти убедил себя в этом! Там – на воле, случается вещи страшнее! В закрытых общинах женщины страдают от голода, от жестокости, от равнодушия! Знаешь, что говорят оседлые о Зимовке? «В Тепле всё стерпится!», – лишь бы не на морозе, лишь бы не умереть без крошки еды. Я каждый день себе повторяю, что Навь ещё не так плоха, как остальные, но смириться с тем, что мы делаем, не могу! Когда мир погибает каждый стоит за себя. Мы всего пятьдесят Зим без тепла и без света, а уже верим в первобытных богов, насилуем, режем друг друга! Мне стыдно за человечество…

– «Человечество», «мораль», «милосердие» – чужи словесы, коими тешитси твый щур! – лязгнула зубами Анюта.

– Во многом он прав…

– Твый «доубрый» щур трижды мя хоче сгубити, ано по сей день живе в наюшем племене! Ныго нихто не троне, не отомсте, не обиде. Седуну всё десть, ще он токмо испрашивал, ано стърый сказалец як прежде злоубен. Як язык у ныго повернулси проречь, ще Навь жестокая?!

Анюта вдруг порывисто обняла мужа. Казалось, они только что ссорились и были готовы показывать зубы, но в склоках жена боялась потерять больше, чем получит от смутного чувства победы.

– Ты мни нужон, Олежка! – прошептала она. – Не верь ни едному, ще не по любе с тобою сошласи! Азмь намо чад нарожати, за твый доубрый взгляд звирем вою, но супротив племене не пойду. У Нави нит хъзяев, въжаку надоть верных охотцев, а подомною земь пошатнуласи – израда в племене, бунт! Без Старшего Вълка и Старшей Вълчице не устояти. Ты, Олежка, – мой Първый Вълк. Не из наюшего роуду, ано крепче тобя со мною рядоум не буде…

Крепко обнимая Волчицу, скиталец сказал:

– Я с тобой, родная. Как забыть мне, через что мы прошли? А за Владу с Серко я тебя до конца своих дней любить буду, никогда не оставлю. Без них и меня словно нет. Ты мне семью подарила, я ни о чём не жалею... Помнишь, ради тебя я открыл двери бункера и впустил Навье племя? И сейчас я живу в тёмных мороках только ради тебя…

– Обещати любити мя, Олежка, обещати николиже не оставити! – прижалась крепче к своему мужу Анюта.

– Я не просто обещаю тебе это, родная, я тебе в этом жизнью клянусь.

*************

«Твой брат вечно лгал нам, до последнего дня он был лживым ублюдком! Не повторяй чужие ошибки, отвечай токмо правду: что отмечено под последним крестом?!»

Влада рычала сквозь сжатые зубы. Слова легко срывались с губ Одинокой Волчицы и больно ранили Верино сердце. Крестианка не хотела ей отвечать, видела, что Навь еле сдерживается и уже готова накинуться. С каждым шагом к последней метке злоба ведуньи только росла. Даже Серко не знал спала ли она этой ночью и чем успокоить сестру. Влада как тень бродила между деревьев, не желая подходить к общей стоянке. Брату она ничего не сказала, но тот хорошо слышал странное бормотание. Сестра разговаривала сама с собой, как будто выспрашивала помощи у кого-то. Такого за ней никогда не водилось. Это была уже не та беззаботная девочка, которая радовалась красоте Одинокого Озера и шутила над братом – от лёгкости юной Волчицы не осталось следа. В глазах Влады поселился холод прожитых Зим, и этот лёд только крепчал, когда она смотрела на крестианку. Серко понял, что стоит на краю опасного выбора.

Ярость ведуньи как буря выплеснулась наружу. Влада преградила путь Вере и грубо ударила её в плечо кулаком:

«Говори! Я больше не пойду как слепая, не нырну с головой в Пекло! Какой смысл кривить, чего ты боишься? Или опять задумала нас под пули подставить?! Я по твоей мерзкой роже всё вижу – ты моей смерти хочешь, токмо не сознаёшься! Мечтаешь о том, чтобы я с твоего пути сошла, страшишься в глаза мне об этом сказать. Говори, овца недорезанная!»

– Оставь её, она утрату близкого родича переживает! – попытался вступиться Серко.

– И что теперь, ждать, пока ещё кто-нибудь сдохнет?! Крестианцы нас по самым опасным местам протащили. Хороша же ваша карта с крестами: четыре Тепла – не больно ли жирно?! Как мы уцелели в дороге – сама удивляюсь!

– Да что с тобой! – схватил её за руку брат.

– Пусти меня! – оскалилась Влада и вырвалась из его хватки. Серко хотел вновь подойти, но сестра угрожающе вынула нож, голос Влады дрожал от напряжения.

– Прочь, Серко, лучше не трогай!.. Мы в путь вместе пошли, да токмо о роде я одна думаю!

В утреннем воздухе замерла тишина. Брат сжимал кулаки, готовясь силой успокоить Волчицу. Но в глазах Влады не было смеха – она не играла. Всё могло кончиться кровью.

– Последний крест совсем близко от нашей общины! – вдруг громко сказала Вера. – Вот почему Миша не хотел вам о нём говорить! Дойдя до него, вы сразу увидите Монастырь – это дом для всех христиан и наша Обитель!..

Серко удивлённо застыл. Влада секунду смотрела на крестианку, а потом судорожно рассмеялась. От этого звука Егорка испуганно попятился к Вере за спину. Понимая, что припадок сестры так просто не кончится, Серко встал между Владой и пленницей. И был прав: смех Волчицы оборвался – ей совсем не было весело.

– Вы – беспутные овцы. Сбежали из Монастыря, почти доплелись до подземного логова, а мы вас схватили и обратно к дому доставили, а один дуботолк в пути ещё и сдохнуть сподобился!

Вера молчала. Она лишь смотрела на Владу с растущим призрением. От этого в глазах у ведуньи заиграли безумные искорки:

– Сестру найти захотели?.. Спасти от брачного ложа своё невинное тело?! Плевать нам на ваши желания! Мы другие с Серко, Навь всегда идёт за своим! Зачем сдалась нам Обитель?! Близкие наши сейчас помирают, кровью платят за каждый час промедления, а ты Волков притащила к крестам да иконам?! Нам нужно Тепло! Слышишь?! Тепло, а не пустой трёп о рае за гробом!

Впав в белую ярость, Влада набросилась на крестианку. Серко успел её перехватить, но Вера вдруг закричала о том, что остановило ведунью как вкопанную.

– Там Навьи норы!

Вытаращив голубые глаза, Влада повисла в руках у Серко и осипшим голосом переспросила:

– Что ты сказала?..

– Крест на карте отмечает не нашу общину – не Монастырь! Рядом нашли Навьи норы!.. – чуть ли не плача созналась ей Вера. – Мне отче рассказывал, что, когда первые христиане явились в Обитель, в тех норах ещё жила Навь. Люди набега боялись, но Навь ушла и после неё в логове только волки селились. Настал срок и молитвами нашими хищники тоже ушли – это чудо Господне! Всё, что нам гразило, вреда не принесло! Словно тень, бегущая от благодатных огней, беда нас миновала. Мы с Мишей давно поняли, что вы Тепло ищите, но не могли вам признаться, что Логово Нави у стен Монастырских, и зло к себе домой привести!..

– Я не зло… слышишь? Не зло… – прохрипела Волчица. – Я жить хочу, как и вы, крестианцы… Показывай!

*************

Навьи норы лес так просто не выдаст. Запутанные лабиринты лежат в глубине, где земля никогда не промерзнет. Множество галерей и переходов с пещерами – вот что такое логово Нави. Если племя долго живёт на одном месте, норы растут в ширь и углубляются. Каждый вход в подземелья прячется так, чтобы сверху не видно. Норы прикрыты лесной тенью, кустарником, таятся между корней вековых сосен или на дне глубоких оврагов. Ничто не подскажет случайному путнику, где искать Навий дом. Но даже если люди прознают о норах, то чужакам лучше бежать и не оборачиваться: Навь всегда стережёт родовое гнездо, пусть даже при входе стоит один-единственный камень…

Влада прикоснулась к столбцам рун, высеченным на валуне возле входа. Она тихо шевелила губами, постигая смысл оставленных чужим племенем знаков. Пальцы оглаживали борозды в камне, как нечто живое, а глаза с алчным любопытством скользили по строкам.

– Чей это дом? – спросил Серко. Влада обернулась к нему и её лицо озарила улыбка:

– Двоедушцев – таких же как мы. Они почитали Волков и жили по родовому укладу. Но настала пора бросить логово и племя покинуло подземелье… Это было давно: ещё до Моровых Зим. Последние руны на камне не высечены, а написаны краской – сородичи очень спешили…

– Навь часто бросает логово? – спросила у охотника Вера.

– В старые времена кочевать и рыть норы приходилось не редко, – ответил Серко. – Есть родовое гнездо – большое, в нём может жить целое племя, а есть тоннели, пригодные только добычу передержать. Мы роем перемётные норы возле общин, перед самым набегом. Из тоннелей Навь достать не легко – это наш дом, мы не боимся темноты подземелий. Мало, что может выгнать Навь на поверхность.

– Гнев Божий? – затаила дыхание крестианка.

– Не твоего ума дело, Глухая тетеря, – предостерегала Влада.

– А сама-то, как думаешь: зачем племя бросило обжитые места? – спросил её брат.

– Мор почуяли – вот зачем. Лютые холода разгадали, как Девятитрава. Двадцать Зим назад ведунья нам нагадала Моровую Эпоху. Вот и это племя боялось, что норы их не спасут от больших холодов… Лишь на то уповаю, что сородичи в пути не погибли. Не всем улыбнётся удача найти человеческий бункер, – сказав это, охотница отвернулась от обережного камня. Серко заметил надежду во взгляде сестры – род Зимнего Волка мог обрести новый дом!

– Норы надо проверить… Но крестианцы останутся здесь. Пусть ждут нас у входа, коли желают. Нечего оседлым, кто всю жизнь в избе промолился, в логово Навье спускаться.

Серко согласился. Из глубины переходов повеяло запахом чего-то незнакомого и опасного. Норы нужно не просто «проверить», а хорошенько зачистить – вот о чём говорила Волчица.

– Внутрь не суйтесь, – предостерёг охотник людей. – Мы спустимся в норы одни, но постараемся вернуться скорее.

Вера ответила робким испуганным взглядом. Оставаться с маленьким ребёнком в лесу, без защитников ей совсем не хотелось. Заметив страх надземницы, Серко достал из вещмешка револьвер:

– В барабане один патрон – этого хватит, чтобы позвать нас, коли случится беда. Мы услышим выстрел даже на глубине, я сразу поднимусь к вам на помощь, – но Вера не решалась принять оружие. Михаил был последним, кто стрелял из него. – Не для себя бери, для Егорки. Брата защитить больше некому, – напомнил Навий охотник.

Только тогда она протянула руку к старому револьверу. В глазах крестианки запылала решимость: она сохранит жизнь последнего родного ей человека!

– Мы справимся…

– Идём, – поторопила молодая Волчица. Серко развернулся от крестианской семьи и вошёл в темноту подземелий.

*************

«Сам же знаешь: нельзя по норам ходить, как по надземью», – напомнила Влада. – «Коли Навь из дома уходит, так не каждого встречного-поперечного к себе жить зазывает. Пускай хозяева давно сгинули, а «подарки» свои оставили. Всякий, кто в подземелье нос сунет – на лихо нарвётся. Звери и те глубоко в Навьих Норах не селятся, да и сколько их здесь погибает – неведомо».

Влада говорила вполголоса, выверяя каждый шаг под землёй. Серко знал от старших охотников, что брошенные норы полны хитрых ловушек. Их оставляют на случай если роду придётся вернуться. Но оседлыши всё равно лезут под землю, хотят найти что-то ценное. Навь часто прячет запасы, которые не может забрать, чтобы налегке перебраться на новое место. Вот эти самые «клады» и ищут оседлые, да только слишком дорого приходится платить за сокровища.

В логове царствовал вечный мрак, но зрение двоедушцев прекрасно справлялось со тьмой. Волк помогал видеть чётко и ясно, любая тень для них казалась серыми сумерками.

Идти рядом через узкие переходы было сложно лишь поначалу. Чем дальше спускались дети Старшей Волчицы, тем шире становились тоннели. Своды выросли над головой, корней и обвалов почти не встречалось. Внутри свободно и чисто – стены обшиты ровными досками, потолок укреплён. Навье логово почти двадцать Зим простояло одно, без присмотра, но земля сухая, подземные воды и сырость сюда не проникли.

Влада остановилась и провела рукой по ближайшей стене:

– Смотри – охранные руны! У нас в доме тоже такие чертили: Дуб-Стародуб, Опора и Алатырь. Есть и рунскрипт позатейливее: Навь под защитой норы. Я научилась писать такой ещё в детстве… Тут жило хорошее племя, они чтили уклад и почитали Праведных Предков. Нора уходит вглубь на сотни шагов, в старом роду были тысячи двоедушцев!

– Сильное племя, – согласился Серко. Глядя, как радуется сестра, он сам не удержался от лёгкой улыбки.

– Серко, мы нашли хорошее место, Тепло для нашего рода! Сладили судьбу для Зимних Волков!

На радостях Влада крепко обняла старшего брата, но тот только смущённо ответил:

– Не спеши ты так прыгать. Надо разведать тоннели, чтобы родичи здесь не погибли. Никто нас сюда не звал, так что будь начеку.

Влада закивала и отпустила его. Она прислушалась к ветру, гулявшему в пустоте, пошла было дальше, но вдруг остановилась и выхватила ножи:

– Ты слышал?

Серко притих, но ничего, кроме грустного стона земли до охотника не доносилось.

– Нет, не слышал… Зато хорошо вижу – под ногой у тебя первый «гостинец» от прежних хозяев.

Влада испуганно опустила глаза и только сейчас увидела перед собой тонкую проволоку. Дыхание замерло, она осторожно отступила назад. Растяжка перекрыла тоннель и только внимательность Серко не дала им подорваться. Проследив, куда ведёт проволока, брат нашёл в темноте осколок бутылки. Горлышко надёжно воткнуто в землю, а внутри стенок лежит граната.

– Растяжки, волчьи ямы, да мины – тут могут таиться сотни ловушек, – извлекая гранату, сказал старший брат. – Нашим родным ещё долго придётся беречься в норе.

– Зато она наша! – позабыв об испуге, жадно облизнулась Волчица. – Нави лучше в подземье, в добрых норах, а не в бетонных коробках, которые мы «логовом» двадцать Зим называем!

– Убежище род сохранило от Мора, – напомнил Серко. Он смог обезвредить ловушку, отрезав проволоку от чеки, и отдал хорошо сохранившуюся гранату сестре. Влада задорно блеснула глазами:

– Моровых Зим больше не будет! Уже десятый год они в мир не приходят и лето токмо теплеет. Мать приведёт сюда племя, а мы возвеличимся в нём. Боле никто нас не обвинит, что нет Волчьего Духа. Кто знает, может в земле он вернётся к охотникам… Это наш дом, тут всегда было место для Нави! Мы наладим хорошую жизнь по старым порядкам. Минуло время проклятий, пришло время Волков!

Здесь, в темноте, Серко хотел признаться ей, что хочет жить без Волчьего Духа. Но сейчас сестра была счастлива, и брат не решился тревожить Владу. Серко оставил признания на потом, когда они соберутся в дорогу до бункера.

Больше часа они обыскивали тёмные залы Навьего подземелья. Лабиринты казались пустыми, заброшенными, но дух волчьего племени пропитал каждый закоулок тоннелей. Логово как будто ждало возвращения хозяев. С потолка свисали заговорённые обереги, стены исписаны рунами, иные Влада не смогла распознать. С каждым шагом Одинокая Волчица радовалась всё больше. Не раз она останавливалась, подзывала брата к себе и показывала ему тайные знаки. Ученица ведуньи толковала Серко о значении рун и всё время твердила о том, какое славное место они отыскали. Сестра даже не замечала, что чем сильнее радуется новому логову, тем больше хмурится брат. Серко рассеяно кивал и отворачивался, как будто видеть не хотел долгожданного счастья.

Спустя полчаса они вышли к месту, где тоннели сильно ветвились. Некоторые из переходов вели ещё ниже под землю, а другие открывали длинные боковые проходы.

«Вот опять, разве не слышишь?» – прислушалась к тишине Влада. Серко слышал в тоннелях только протяжный гул ветра. Никаких других странных звуков здесь не было, да и быть не могло. От старых хозяев остались только ловушки, сумрак и запустение.

«Может ли песня служить оберегом?» – загадочно улыбнулась молодая ведунья.

Серко недовольно поморщился: ему не нравилось думать, будто сестра слышит и видит больше:

– Да это сквозняк с поверхности пробивается и от входа до выхода мечется. Вечно ты себе лишних мороков напридумываешь!

– А я хочу посмотреть, кто поёт. Но только одна, – шагнула Влада в сторону глубокого перехода.

– Стой! – брат придержал её за руку. – Нельзя разлучатся в дороге – вспомни наставления матери!

– Мы уже не в дороге, а пришли в новый дом. Зовёт меня кто-то, Серко, имя мое поминает... и песня эта сложена обо мне!

– Значит, это тёмное колдовство, от которого охотникам надо держаться подальше! – настаивал брат. – Кто знает, какой сильной была ведунья у этого племени. Есть ловушки из дерева и из железа, а бывают западни из заговоров и проклятий!

– Верно сказал: охотники колдовства должны сторониться… да только я уже не охотник и хочу поиграть с этой силой! – Влада никогда ещё так хищно не улыбалась. Даже сейчас она решила бросить вызов судьбе и испытать своё будущее. Серко с удивлением посмотрел на сестру и не смог удержать. Влада ринулась в коридор и быстро скрылась за поворотом.

Слова Волчицы насчёт колдовства Серко обеспокоили, и всё же он решил позволить ей разобраться самой. Постояв ещё немного на месте, он выбрал другой коридор и отправился дальше.

*************

Песня становилась то громче, то тише, сплеталась с гулом ветра в тоннелях, и сама становилась тем ветром. Никто не слышал её, кроме ученицы ведуньи.

«По следам моим стелешься. За спиною моей обернёшься...», – нашёптывал молодой голос.

Руны на стенах предупреждали помнить свой род, кто она и откуда пришла. От каждого звука печальной мелодии сердце Влады наполнялось тоскливой любовью. Голос нор был самым ценным и горьким, что могло появиться в жизни Волчицы.

В темноте заметались крылатые тени, но лишь только ведунья попыталась к ним приглядеться, как ночные птицы исчезли. За всё время пути Влада не сказала ни слова, только слушала. Здесь не было обычных ловушек, а только один прямой переход без ответвлений и комнат. Казалось, что длинный тоннель служил единственной цели: чтобы благоговейный страх успел наполнить того, кто пройдет по нему.

Впереди неровным синим оттенком блеснул свет от огня. Сердце Влады часто забилось, а песня стала напористее – уже и слов не разобрать. Песня эхом разносилась в голове у ведуньи, заставляла забыть даже имя, данное ей при рождении. Рука Нави потянулась к ножу, но тут же отпрянула – клинком нельзя изгнать мороки. На поясе висело нечто другое – гораздо более сильное. Пальцы скользнули в кисет и зачерпнули оттуда рассыпчатый порошок. Лишь после этого Волчица сделала новый шаг в сторону пламени.

Пение стало громче, тоскливые ноты совсем растворились, а на смену пришло жгучее желание встретиться. Ступив за порог, Влада увидела, что в логове горит синий огонь. В неровном свете костра метались крылатые тени – повеяло ветром и ароматом далёких садов. Тени манили к себе, призывали коснуться дивного пламени. Но, вместо жара, от огня исходил лютый холод. В синих бликах костра Влада видела смерть, плачь детей и дикую пляску – это были первые Веды, которые Волчица узрела в собственной жизни. Без травяной Сурьи, прямо здесь и сейчас она видела будущее.

Песня пламени заставляла забыть обо всём, но внутри Влады был тот, кто колдовство ненавидел. Волк оскалился в сторону теней, заскрёб когтями в душе и вырвал человека из морока. Лишь только разум слегка прояснился, как Влада метнула в костёр порошок, который принесла в кулаке. Соль зашипела и поднялась светлым паром, изгоняя из логова затаившихся духов.

Песня сменилась злым воем, а синее пламя обернулось в дикую птицу. Вспорхнув с давно холодных поленьев, она бросилась к Владе. Волчица успела пригнуться, и визжащая тень промчалась над головой, дальше, в глубину коридоров. Чужое колдовство навсегда покинуло норы, где ждало появления новой ведуньи больше двадцати Зим.

Влада осторожно огляделась вокруг. Как только она увидела нору, ей стало понятно, куда заманивал голос – истлевшие пучки трав, охранные руны, россыпь оберегов в каждом углу –логово Подземной Матери. Здесь хранилось множество тайн, страшных загадок и драгоценных воспоминаний, которые старая хозяйка позаботилась защитить.

Вдруг Влада заметила то, что крылатая тень обронила на землю: два синих пера, как прощальный подарок лежали рядом с её охотничьим сапогом. Осторожно подняв их, Волчица спрятала перья под курткой. Они обещали новую встречу и тихо нашёптывали имя улетевшего духа. Влада очень хорошо запомнила это имя, точно зная, что оно ей ещё пригодится.

Нужно было всё хорошенько проверить и Навь осторожно подкралась к холодному очагу. Уже много Зим никто не разводил здесь огонь и не колдовал, но Владе всё равно нравилось это место. Она наклонилась над кучкой холодной золы, а рядом с камнями, которыми обкладывали очаг, увидала нож. Клинок был воткнут возле шкуры необычного, серебристого цвета. До гибели мехом владел волк огромных размеров. Кто-то из старого племени смог добыть на охоте Великого Зверя, и схватка наверняка оказалась жестокой. Победитель без сомнения был достоин такого трофея.

Прикоснувшись к ножу, Влада ощутила в ладони тепло – оружие откликнулось, потянулось к душе. Навершие рукояти напоминало голову волка, и ведунья по достоинству оценила клинок: доброе литьё, лезвие светлых металлов, что будто просит о гравировке – этот нож как само продолжение Влады ложился ей в руку. Но внутри родилось непонятное для Волчицы предчувствие, что принадлежать клинок будет не ей. Отбросив неприятную мысль, Влада тут же забрала добычу себе и поклялась, что нож никто не отнимет. Сложно было представить того человека, который рискнёт завладеть её превосходным клинком!

Шкура заинтересовала Волчицу не меньше. Взяв её в руки, Владе тут же стало тепло, хотя до этого никакие меха не могли её обогреть. Она погладила мягкую шерсть, утопила в шелковистом серебре тонкие пальцы, а потом бережно уложила шкуру в рюкзак, но и этот подарок был не последним. Влада заметила холодную зелень стекла в норе, и её сердце забилось быстрее. Для всех бед нашлось простое решение. Влада разрежет сплетённую Предками нить и накрепко свяжет свою судьбу заново!..

*************

Пот разъел глаза и заставил охотника дрогнуть, но до этого Серко всё-таки успел перерезать последнюю проволоку, которая связывала гранаты с тротиловой шашкой. Взрыв не случился, и Серко выдохнул с облегчением. Железную дверь не просто заминировали, а сделали спусковым механизмом для целой гирлянды зарядов. Стоило попытаться открыть её и вся нора тотчас бы взлетела на воздух. Но страх подорваться не остановил Навьего сына: награда была слишком ценной. В конце выбранного им перехода скрывался арсенал старого племени. Здесь почти не было стрелкового оружия, зато оказалось нечто поинтереснее. Воистину, прежние хозяева нор сделали много хороших набегов. Охотник даже не представлял, что нужно было ограбить, чтобы добыть армейские ящики со взрывчаткой.

Не успел он перебрать все находки, как услышал зов Влады с перекрёстка тоннелей. Серко бросил пересчитывать схрон и поспешил на встречу к сестре.

– Нашла что-нибудь? Кто там пел?

Влада таинственно улыбнулась и солгала так, чтобы брат сразу понял:

– Просто ветер...

– А мне казалось, рядом хлопали крылья. Может птица какая забилась?

– Может птица... А ты сыскал что-нибудь доброе? – быстро переспросила Влада.

– С десяток гранат лежат в дальней норе и два ящика, полных упаковок с пластитом. Глянул бы я на тех смельчаков, кто захочет племя отсюда выкурить. Силой сородичей из подземного логова точно не прогоняли.

– Когда-то и мы были также сильны, – с тоской проговорила ведунья. – Пока не бросили норы и не ушли следом за Старшей Волчицей в убежище. Многое пришлось взорвать в той старой норе. Наши богатства охотники до сих пор вспоминают.

– Зато выжили, – пожал плечами Серко. Соглашаясь с ним, Влада слегка улыбнулась.

– Нечего нам здесь больше делать. Пора подниматься, а то крестианка одна растрясётся от страха. Хотя она наверно и не ждёт никого. Община рядом: я бы точно сбежала.

*************

Но Вера c Егоркой по-прежнему ждали у входа. В руке надземницы подрагивал оставленный ей револьвер. Много раз в лесу чудились тени и тихие голоса чужаков. Без охотника Вера осталась совсем беззащитной. Михаил тут же предложил бы сбежать, но всё изменилось: брат погиб, и крестианка не хотела спешить к уготованной в общине судьбе.

Когда Серко вышел из подземелий, лицо Веры просияло от облегчения. Крестианка подошла к нему ближе и хотела что-то сказать, но следом появилась Волчица. Влада молча встала между братом и пленницей, и как стена разделила их взгляды.

– Дело сделано, Серко. Мы прошли все отметки на карте. Наш долг перед родом исполнен, Тепло найдено, а пленница возле самого Монастыря. Община их близко, дойти до неё легко и свободно даже с мальчонкой. Ты хотел отпустить их? Так время настало. Гони прочь крестианцев, они больше нам не нужны.

Серко молчал. С тяжёлым сердцем он подбирал слова, которые Влада поймёт. Однако, взглянув на сестру, догадался, что таких слов просто не существует. Влада смотрела на него без тени сомнения и не верила, что брат осмелится выбрать что-то иное, кроме как разделить с ней судьбу.

– Серко, – с растущей тревогой повторила она. – Пора возвращаться, нас ждут дома! Родители, Девятитрава, друзья – все ждут. Гадают о худшем, нас нет слишком долго! Мать, наверное, извелась, она не поймёт если ты… – тряхнув пепельными волосами, Влада даже не стала о таком говорить. – Нет, не думай о лишнем! Ты рождён с Навью, ты часть нашей крови. Всю жизнь ты был с племенем, не бросай нас!.. Не бросай меня!

Слова дрогнули, в голубых глазах блеснули честные слёзы – она давно поняла, в чём хотел признаться ей брат. Серко молчал, и Вера осторожно встала возле охотника. Как затравленный зверь Влада злобно глянула на крестианку. Схватив брата за куртку, она изо всех сил закричала:

– Чего ты молчишь?! Почему ты не скажешь ей, чтобы она убиралась отсюда?! Серко, я – твоя семья, не они – не крестианцы! Что они тебе обещали? Какой ложью тебя оплели? Неужто из-за чужого вранья ты не можешь теперь мне в глаза посмотреть?! Пойми, нет спасения от Волчьего Духа и вовсе не проклятие это, а дар! Не отвергай его, не пытайся убить Зверя в себе!

– Ежели от проклятья спасения нет, почему ты тогда борешься? Почему не сдалась, и до сих пор продолжаешь искать?.. – спросил её брат.

– Когда я свою судьбу правлю, то не забываю о роде! – с надрывом ответила Влада. – А ты сейчас не одну меня бросишь, ты весь род предаёшь! Я всю жизнь на тебя опиралась, тянулась к тебе, у нас с тобой один Дух! Хоть много боли Волк нам принёс, но ведь сколько раз и спасал! Я не борюсь против него, а хочу лишь себе подчинить: взять в руки судьбу, которую у меня от рождения отняли! Одиночество – слишком страшный путь, Серко, но не будет в нём ужаса, если ты останешься рядом! Без тебя я с ума сойду, умрёт во мне всё, что держало Дух в Явьем мире! Как может жить человек, у которого разрезали надвое душу? Не разделяй нас, Серко!

Охотник бережно взял сестру за руки и постарался объяснить ей, что давно чувствовал сердцем, а словами сказать не решался:

– Как называть себя человеком, когда в любой миг можешь стать Зверем и своими руками убить невиновных? Навь не знает себя, мы пытаемся примириться со своим Духом, а он требует страшного, на что я пойти не готов. Отец учил верить в добро, а мать чуть не обезумела в злости. Однажды я сам впал в слепую, Белую Ярость, пролил кровь и сейчас только понял: двоедушец – не человек…

– Для меня ты всегда был человеком! – закричала Влада через душившие слёзы. – Для каждого из нас: ты – человек! Только мы, только твой род тебя понимаем! Для крестианцев ты навсегда останешься Волком из подземного племени. Не спасти они тебя хотят, а ради себя изменить. Они со всеми так поступают, иноверцы для них хуже дикарей и отступников! Не по душе им, что Навь ходит по свету и не почитает их триединого бога, называют нас худшими из язычников! Да что они сами знают о мире?!

– Они знают, как спасти меня и избавить от Зверя, – ответил Серко. – В крестианцах есть свет, который мне нужен, он заставляет думать о правильном!.. Они слышат меня, Влада… Может быть их Бог меня тоже услышит...

– Бог?.. Их бог… – отступила от брата ведунья. – «Ежели из вас кто крест наденет – горло перегрызу», – забыл слова матери? Знала она, видела в Ведах чего ты захочешь, потому ненавидит всех крестианцев, никогда не простит им, что сына отняли у неё! – глаза Влады запылали от злости. – Мать приведёт род в эти земли и кровью умоется каждый двор в Монастыре! И тебе прощенья не будет: ты поставил себя выше нас, выше племени! Ради чужой веры и любви богомольной девки всех продал!

– Отпусти меня, Влада, пожалуйста! Я хочу уйти вместе с ней и тоже изменить свою жизнь!.. Идём и ты со мной! В мире есть то, чего мы не видели: понимание, сострадание, доброта. Не только лишь к родичам, не в одной семье – ко всем людям! С Волком исчезнет проклятье, они смогут помочь…

– Нет! – словно от удара вздрогнула Навья Волчица. – Я не брошу умирать тех, кого ты хоронишь заживо! Коли крестианская вера велит сидеть и молиться пока родичи гибнут, тогда пусть катится в Пекло! Боги с теми, кто стоит за свой дом, кто живёт по заветам, не прощая обид! А ты всё забыл, Серко, твой Волк так и не смог пробудиться! – закусив губу, Влада попыталась не зарыдать. Она никогда не позволяла себе лишних слёз, не расплакалась и сейчас. Прерывисто выдохнув, ведунья взяла себя в руки. – Я чуяла это, Серко, знала, куда тебя потянуло, но не верила… думала, ради меня ты откажешься! Неужто ошибалась? Неужто я тебе совсем не дорога?..

– Влада… – попытался ответить ей брат, но голос утонул в гуле, которого охотники никогда прежде не слышали. От этого звука задрожала каждая кость, как будто земля и небо соединились.

Вечером ударил колокол.

Могучее эхо понеслось над окрестными землями. Звук поднялся над норами и вместе с ветром помчался к тёмным лесам. Колокол ударил вновь и Влада вздрогнула, словно по ней кто-то выстрелил. Вера перекрестилась и шепнула с благоговением:

«Мы вернулись в Обитель… Нас зовёт Монастырь».

Серко бросился на вершину холма возле входа в нору, сестра поспешила за ним. Затаив дыхание, дети Старшей Волчицы вглядывались в предзакатную даль. В свете медного солнца величаво сверкали монастырские купола. От белой звонницы неслись новые удары колокола. Взгляду открылись стены из белого камня и сотни деревянных домов за частоколом – самая большая община людей, которую только видели Навьи охотники. Обитель поразила Серко: мир отогрелся настолько, что оседлые забросили свои уединённые щели и сошлись вместе в одной белой крепости. Время Моровых Зим минуло, наступало преддверие Долгого Лета.

– Так это и есть Монастырь? – спросил Навий охотник, когда звук колокола наконец-то угас. В удивлённых глазах Серко затаилась надежда.

– Да, это он, – холодно ответила Влада. Вместо каменных стен и деревянных домов она видела вражеский стан, который хотел отнять её брата. Волчица крепче сжала руку Серко и до боли сплелась с ним пальцами. – Помнишь, ты обещал сделать то, о чём попрошу? Договор у Звонкого Бора – для тебя он ещё что-то значит?

– От своих слов я не отказываюсь, – кивнул брат, но сердце его заколотилось сильнее. – Что ты хочешь?

Взгляд Влады помрачнел, как глубины Одинокого Озера. Каждое новое слово она как будто ножом вонзала в Серко:

– Расскажи крестианке о том, как умерла её родная сестра. Прямо сейчас... И не соври, не утаи ничего. Пусть знает всю правду, пусть живёт теперь с этим…

Серко вырвал руку из хватки ведуньи:

– Зачем тебе это?!

– Игра, испытание, – не дрогнула Влада. – Если любит тебя, хочет к свету вести, то поймёт. Пусть примет Навь такой, какой есть, покажет себя и простит нас со всеми грехами. Пусть заглянет в глаза нашего Зверя и простит за то, что он Зверь.

Серко обещал – он должен был исполнить просьбу сестры, и Вера тоже заслужила знать правду. Серко сам тяготился той ложью, которую пришлось сказать у костра. Но сколько могло стерпеть крестианское сердце? Вера и так видела слишком много зла на пути.

Крепко стиснув ладошку Егорки, Вера ждала возвращения охотника у подножья холма. Она не слышала разговора между подземником и Волчицей, но по тяжелому взгляду Серко догадалась – случилось что-то дурное.

– Ты видел наш Монастырь?.. – первой спросила она, когда Серко подошёл.

Охотник постарался ей улыбнуться, но не сумел:

– Он красив, такого в пути мы ещё не встречали. Но прежде, чем я пойду туда, прежде чем возьму тебя за руку, мне надо кое-что рассказать...

– Ты хочешь признаться? У тебя есть какая-то тайна?

– Да, но только наедине.

Вера кивнула, хотя зелёные глаза крестианки выдали беспокойство. Она сердцем чувствовала нехорошие вести.

Сестра наклонилась к Егорке и тихо попросила:

– Подожди меня здесь. Мы скоро пойдём домой. Всё позади, Монастырь совсем рядом!

– А нас не схватят и не отправят в Тавриту? – вдруг спросил её мальчик. Вера помнила о своей участи, но сейчас отвечала Егору спокойно и терпеливо:

– Стяжи мирный дух, и вокруг тебя спасутся тысячи. Сколько бы не было рядом дурного, ты всегда будешь светом во тьме. Верь в Христа, и всё образуется.

Она поцеловала младшего брата в волосы и отошла подальше вместе с Серко. С величайшей тревогой крестианка смотрела в глаза подземника, а ему было стыдно отвечать честным взглядом.

– Что ты будешь делать, когда вернёшься в Обитель?

– Встречусь с Настоятелем, упаду перед ним на колени и буду просить не отсылать нас к Ивану… –Вера говорила тихо и неуверенно. Она знала, что ничего не изменит, и сама решилась об этом сказать. – Он не послушает. Не важно, чего я хочу. Монастырь и люди Обители дороже моих желаний, дороже меня и дороже Егорки… Настоятель больше не решится злить Ивана Тавритского, заставит нас принять судьбу. Но в обмен на свою добрую волю я хочу попросить о последнем: буду молить Настоятеля выслать дозор на поиски Зои. Если сестра жива, то мы…

– Не надо, – оборвал Серко крестианку. Не понимая, она выдохнула одно тихое:

– Почему?..

– Ночью возле костра я тебя обманул.

Повисло молчание. Серко заметил в глазах Веры растерянность, потом недоверие, но следом появилось то самое чувство, которое Навь видит в людях чаще всего – это страх.

– Она…

– Мы услышали, как в лесу идёт бой. Влада кинулась разведать, но нашла только трупы –попутчиков Зои, с которыми твоя сестра уходила в дозор. Один из них хорошо спрятал карту, а второй не успел. Люди Славомира забрали её и по карте выследили нас возле кладбища.

– А как же Зоя? – почти одними губами спросила Вера.

Серко медленно выдохнул. Признаваться после обмана оказалось делом нелёгким, но он решил рассказать обо всём, что случилось возле старого дома.

– Она ещё была жива… ранена, но жива. Мы устроили на неё с Владой охоту.

Вера невольно попятилась. Серко увидел это, но заставил себя продолжать:

– Мы услышали крики по рации, но только подкрались поближе к телам, как твоя сестра выстрелила. Должно быть она испугалась, что мы дружинники Славомира и вернулись её добивать. Волк не прощает, когда двоедушца хотят убить. Мы с Владой начали охоту на снайпера, из-за ран Зоя не смогла в нас попасть.

– Ты убил её?! – вырвалось ужасное подозрение у крестианки.

– Нет, всё вышло не так! Когда мы подобрались, Зоя не захотела сдаваться: боялась попасть к Славомиру, раскрыть замысел крестианцев и подставить вашу семью, – Серко закрыл глаза и снова вспомнил застывший взгляд мёртвой Зои, золотые волосы, кровь на затылке и горстку пепла после сожжения карты. – Она застрелилась, чтобы не попасть в плен.

– Это ложь… – прошептала Вера и вдруг сорвалась на отчаянный крик. – Ты лжёшь мне! Зачем ты меня мучаешь?! Зоя не могла убить себя, она никогда бы не осмелилась на такое – это грех! Грех настолько великий, что никто из христиан о таком даже не думает! Убивший себя, не сможет покаяться пред Богом, не попадёт в Его Царство! Уж лучше быть замученной дикарями, чем так! Чем так! – крики Веры привлекли Егорку. Мальчик украдкой смотрел на сестру. Заметив это, Вера подскочила ближе к охотнику и с ненавистью зашипела. – Зоя была сильной, она ничего не боялась! Мне надо было сразу понять, что ты с ней сделал!

– Я?! – только сейчас догадался Серко к чему она клонит.

– Да, с первой нашей встречи ты хотел надо мной надругаться: сначала в лесу, а потом в том вагоне! Двух сестёр ты пытался замучить и лишь потому, что мы христианки! А я как дура говорила тебе о душе, о спасении и не знала, какому зверю пытаюсь открыть своё сердце! Сколько же ужаса в вас Навьи дети! Черны ваши души, в них не увидишь добра! – слёзы покатились по щекам Веры. Она обхватила остриженную голову и зарыдала. – Ты хотел от Зверя избавиться? Покаяться передо мной за грехи? Не будет вам покаяния! Никогда не прощу тебе Зою!

– Да погоди же ты, я ничего с ней не делал! Если и вправду был таким зверем, о котором ты говоришь, то не боролся бы за тебя! – Серко хотел взять Веру за руку, но надземница от него отскочила.

– Не трогай меня, не прикасайся!.. Не хочу больше видеть тебя, не хочу больше знать! – но злость угасла в ней также быстро, как и разгорелась. Осталось лишь страшное, неразделённое горе. Вера смотрела на Навьего сына, как на худшего из лжецов. – Вот почему ты соврал мне той ночью: тебе было стыдно за насилие и убийство. А теперь, напоследок, ты нанёс мне самый страшный удар… Нет больше в мире добра, приходится прятаться за стенами и частоколом. Что же вы делайте с миром, почему люди стали такими?..

Серко хотел оправдаться, рассказать ей, что всё было не так!.. Но на его плечо легла рука Влады:

– Видишь, она не поверила, не поняла тебя, а ты как мальчишка слушал только своё глупое сердце. Верил, что где-то в мире есть доброта, которая простит Навьи грехи. Нелегко принимать свою суть, но оно того стоило. Твоё место рядом со мной, рядом с племенем. Только мы поймём тебя и по Совести Предков наставим. Не стоит жалеть о дороге, которую не доведётся пройти…

– Молю тебя, Влада, скажи, что я Зою не трогал, что сестра её…

– Молишь?! – вдруг ощерилась молодая Волчица. – Никогда не говори о мольбе – она убьёт тебя раньше, чем нож, сломавшийся в драке! Тот, кто молит, кто просит пощады у бога иль человека – заранее горло своё подставляет, – но сестра тут же смягчилась. Она взяла брата за руку и откровенно сказала. – Мне жаль тебя, Серко, даже крестианцев немного жаль. Пусть идут прочь, они не могут понять нашей сути. Никто в целом свете никогда не поймёт. Мы – Навь – дети, рождённые в Долгую Зиму и не знавшие Тёплого Лета. А Глухие цепляются за своё прошлое, продолжают искать добро в нашем мире. Пока по земле бродят Зимы, оседлышам лучше прятаться в избах. Подземные Волки охотятся не на людей, мы жаждем их страха.