Проклятый род

Глава 7 Огненное имя

Серко отдал четыре патрона от карабина той женщине. Влада была права – подаренное мясо спасёт умирающую семью ненадолго. Невегласе съедят его за несколько дней, даже если будут растягивать. Ещё до первых морозов голод вернётся к ним с новой силой. Мать и двое ребятишек проживут на чуточку дольше, продержатся до первого снега, может быть первый месяц Зимы, но смерть всё равно их настигнет. Следующей весной к Звонкому Бору выходить не было смысла, живых там не останется.

Чуть только охотники отошли дальше в лес, Вера их поблагодарила:

– Вы поступили мудро, этим людям нужна была помощь. Спаси вас Господь.

Михаил попытался одёрнуть её, но крестианка не отступала:

– Голодного накорми, страждущего напои, болящего посети – всё это было вами исполнено, хоть вы и язычники.

От таких слов Влада только крепче стиснула зубы:

– Стоило ли их спасать? Хватит думать о других, крестианка. Ведь это нам теперь с голоду пухнуть, сама будешь корешками питаться. Дорога длинная, чем-жить-то собираешься?

– Поститься ради благого дела мне не впервой, – со смирением ответила та.

Влада резко остановилась на месте и задрожала от ярости. Глянув в глаза крестианки, она зарычала:

– Радуешься, что спасли их?! Худых детей, да две тощих бабы?! А ведь ещё до Зимы, даже с мясом одна из них сдохнет! Вопленицу кормить они точно не будут – зачем им её причитания? А сегодня к закату умрёт и мужик, только вот… – Навь прервалась и с жестокостью в волчьих глазах вытерла губы. – Только вот труп баба хоронить точно не станет. А зачем?! Он ей ещё пригодятся, ох пригодится, когда дети жрать захотят!

Судорожно вздохнув, Вера отшатнулась от Нави, но запнулась о корень и упала на землю. Вук залаял, Михаил попытался заступиться за родную сестру, но Влада оттолкнула парня на маленького Егорку. Схватив Веру за волосы, она подняла ей лицо и закричала в ненавистные зелёные глаза:

– Что ты знаешь о Яви?! Что ты знаешь о том, как люди живут Долгими Зимами?! Сидючи в крестианской избе, да по старым заветам молясь, ничего ты не видела, ничего ты не знаешь! Представить не можешь, на что идут те, которых возлюбить ты пытаешься! Не ведаешь, что творится в запертых избах, пока снег не сойдёт! По весне ты оттаявших детских трупов не видела, возле общин самоубившихся девок не считывала, а они в одних рубахах выскакивают на мороз, от ужаса спасаются, который в семьях творится! И вы, твари поганые, Навь зовёте чудовищами? Нас то клеймите выродками?! А жизнь-то к одному всех ведёт – к смерти!

Серко увидел, что дело неладно, схватил Владу за пояс и оттащил её прочь от плачущей Веры. Но Волчица не успокаивалась. Брыкаясь в крепких объятьях брата, она продолжала кричать. – И ты за них, Серко?! Предательство крови! Сколько раз мы за деревнями следили?! Осенью закроет дверь добрый отец, а по весне дочь от него приплод тащит! И все морды воротят и всем совестно, а сказать никто ничего не желает! Кто в Тепло их Зимою заглядывал?! Слыша крики о помощи, не рискнули по морозу пройтись и в чужую дверь постучаться?! Ненавижу вас! Ненавижу оседлышей! Твари поганые, нож марать о вас жалко!

– Мы не такие! В нашей общине зверств таких не случается! – задохнулась от слёз Вера. – У нас никто над ближним своим не глумится, каждый по законам Божьим живёт – один за другого держимся и помогаем! Мы не такие!

Влада побелела лицом, ярость подземной Волчицы разгорелась сильнее. Это было то самое бешенство, которого так опасался Серко. Брат чувствовал, что может не справится с Духом сестры. С новой порцией желчи она выплюнула в лицо крестианки:

– Четыре патрона мы той твари оставили – убийце вложили в руки оружие! Прямо сегодня она одну душу погубит, а когда её жуткие запасы иссякнут, начнёт решать, кто ей дороже – сынок или дочка? А знаешь, сына-то она больше любит! До последнего будет парня тянуть, а когда малец всё же сдохнет, оружие наведёт на себя! Сыто вы видать у себя в крестианской деревне живёте, раз о таких делах ни разу не слышали! «Пост ради благого дела» – говоришь!? Лучше бы мы той бабе одну пулю оставили, чтобы сразу себе в башку закатала и никого больше не мучала! Застрелилась бы, как твоя…

Серко ударил, не думая, не дал Владе договорить. Пощёчина и испуганный вздох прервали безумную речь. Влада свалилась на землю и крепко стиснула обрывки травы в белых пальцах. Из груди её вырвались громкие всхлипы. Несмотря на страх, Вера потянулась к Одинокой Волчице, будто жалея её, но Навь совсем не рыдала. Закинув остриженную голову так, что затрещало в хребте, Влада надсадно рассмеялась. Жутким был этот смех. Навь вложила в него и горе, и ярость, и тяжесть терзавшего душу проклятия.

– Бесноватая ведьма, она одержимая! – зачастил Михаил, помогая Вере подняться. Серко тоже схватил Владу под руки и привёл её в чувство. Смех тут же угас, Навь взглянула на брата, и злоба медленно отступила. Зверь не успел выжечь душу охотницы без остатка.

– Хорошо, что ты рядом, Серко. Всю игру я себе едва не испоганила, – с великой нежностью провела она по щеке брата рукой.

– Для тебя это игры? Ты ведь можешь с ума сойти, сгинуть от этого, стой!

Губы Влады дрогнули, на лице появилась измученная ухмылка:

– А я ведь верю, Серко… верю, что коли доведётся рискнуть, так у самой судьбы можно выиграть. Потому и играю.

*************

Старый скиталец достал коробок и ловко зажёг лампу с единственной спички. Топливо в керосинке немедленно вспыхнуло и весёлый огонёк обдал жаром.

«Вот ведь отрава», – старик опустил стекло на синее пламя. Комната убежища наполнилась тусклым светом, и теперь уставшие от бессонницы глаза скитальца лучше видели маленькую гостью. Девочка, Зим семи отроду, сидела на стуле возле выдвижной столешницы. Уже очень много Навьих детей побывало в этой затерянной среди подземных переходов коморке. Здесь было значительно чище чем в остальных помещениях бункера. На свободных от копоти стенах висели картинки, взятые из старых книг, да и сами книги теснились на многочисленных полках. В убежище нашлась хорошая библиотека, которая стала отрадой на склоне жизни скитальца. Правда, пришлось «посражаться» за библиотеку, чтобы спасти книги от сжигания в кострах. Объяснить Старшей Волчице ценность печатного слова оказалось не просто.

Слишком долго скиталец пытался изменить Навий род. Охотники научились говорить на оседлом наречии и теперь только изредка переходили на подземный язык. Некоторые даже умели читать. Каждый ребёнок вместе с Навьим укладом постигал мир на поверхности. Немного стихов, немного историй, немного добрых рассказов, и вот уже в глазах подземных детей загорался другой огонек – не вечная настороженность хищника, а искреннее любопытство и живой интерес к прошлому миру, который процветал до Обледенения. Но взрослым охотникам не нравились все эти «сказки». Родители, кто прожил больше двадцати пяти Зим, смотрели на скитальцев с презрением. Охотники часто жаловались Матери племени, но та не разрешила трогать людей. Конечно же из-за Олега…

Но в этот раз девочка пришла к учителю не добровольно. Весты старались не смотреть на ребёнка, когда вталкивали её в комнату к старику. Стоило нечастной переступить за порог, как женщины скорее ушли. Впрочем, скиталец и так догадался в чём дело.

Он хорошо знал Олесю, ведь считал её лучшей и последней из своих учениц. Целый год они проходили письменность и даже начали осваивать математику. Ей нравилось смотреть на картинки и слагать свои первые строчки – тихая, скромная, безобидная… как же она изменилась сейчас.

На стуле перед скитальцем сжался комочек великого горя. Волосы девочки растрепались из тёмной косы, а грубое платье совсем изорвалось. Олеся и сама могла справиться с этой бедой, ведь каждая веста училась шитью и прочему рукоделию, однако вся правая рука ребёнка была перемотана грязными лоскутами. Чуть ли не плача, Олеся тихо убаюкивала повреждённую ручку за локоть.

– Ну ничего, ничего… – постарался успокоить скиталец, осторожно приподнял ученицу и пересадил её к себе на колени. Как испуганный зверёк она вздрогнула, ведь теперь боялась даже учителя. Только увидев на столе знакомую книгу, Олеся слегка успокоилась.

– «Стихи», – еле слышно прочитала она крупное слово.

– Верно, стихи для детей, то есть для вас, – улыбнулся старик. Пока не пришла Девятитрава, нужно было хоть как-то отвлечь малышку от боли. – Сможешь прочитать хоть одно?

Олеся кивнула, и скиталец не спеша открыл книгу, где выбирал стихотворение. Посмотрев на хитрые «руны» из Тёплого Лета, девочка принялась с запинкой читать:

«Я узнал, что у меня есть огромная семья,

И тропинка, и лесок,

В поле каждый колосок!

Речка, небо голубое –

Это всё моё, родное!

Это Родина моя!

Всех люблю на свете я!»

Прочитав последние слова, Олеся не удержалась и снова заплакала. Даже безобидное, светлое стихотворение разрывало ей сердце. Скиталец закрыл книгу и бережно укачал малышку у себя на руках:

– Ну, тихо-тихо. Извини, думал поможет. В старом мире было гораздо больше солнца, добра и даже небо изумительно чистого, голубого оттенка. Ты только представь… – ребёнок затих и пока больше не плакал. Продолжая её успокаивать, старик рассказывал дальше. – Мне было, наверное, столько же, сколько тебе сейчас. Однажды мы с отц… Мы с семьёй отправились за город – не домов, не машин, только наполненный солнцем день и золотое поле пшеницы. Очень долго каждому колоску расти над землёй. Из единого зёрнышка появляется стебелёк, из стебелька растёт ещё горстка зёрнышек. Целых три жарких месяца созревают колосья, волнуются под тёплым ветром. Один колосок слаб и не даст хорошего урожая. Но представь себе целое поле – огромный ковёр, сотканный из золота жизни. Это не снежное покрывало и не гиблая стужа, а настоящая сила природы. Кто-то скажет, что смерть всех сильнее, потому что длится одиннадцать месяцев к ряду, а я скажу: «Если Зима так сильна, так почему всякий раз уступает место короткому лету?».

Девочка ненадолго задумалась и спросила учителя:

– Леля сильнее Марены? Одна сестра сильнее другой?

– Гораздо-гораздо сильнее. Лето вернётся, дай только срок и человек снова посадит колосья, голод исчезнет, а с ним и жестокость. Все сразу станут добрее и…

– Больше никого не убьют? – всхлипнул ребёнок. – Я не хочу, чтобы у меня ещё кто-то умер! Я буду сильной! Я обещала, что буду!

Старик насторожился и аккуратно взял Олесю за здоровую руку. Вместо петельки из алых ниток, которую носили все весты, у неё на запястье была повязана белая нить.

– Ещё одна… а у Риты, сестрёнки твоей?

Олеся молча кивнула.

– Бедные вы, несчастные! – поцеловал растрёпанную головку скиталец. – Этот путь не по вам, не по вам… У тебя такое чистое и доброе сердце!

– Я сильная. Я справлюсь. Ради Риты и мамы. Я обещала, – с нажимом на каждом слове повторила Олеся. В этот раз её голос не дрогнул, а глаза замерли на огоньке старой лампы. Сложно было представить, что случилось с душой этого маленького человека, после предательства собственного отца...

За порогом комнаты раздался шорох длиннополой одежды и в дверном проёме показалась Девятитрава. Жена скитальца строго поглядела на учителя и маленькую ученицу возле стола. Ни сострадания, ни понимания во взгляде ведуньи не было. Светлана очень изменилась за годы, проведённые с Навью.

– Олеся, пойдём. Я тебе с рукой помогу.

Ребенок спустился с колен старика и смело подошёл к таинственной женщине, которую в племени боялись даже охотники. Тем самым Олеся будто доказывала, что готова справиться со совей новой долей. Девятитрава наклонилась к ней ближе и осторожно осмотрела повязку на правой руке. Лицо ведуньи посуровело – рана оказалась серьёзней, чем выглядела, но в слух она ничего не сказала и просто увела малышку в своё тёмное логово.

«Сами побоялись к ней сунутся, ко мне заявились, чёртовы…» – вспомнил старик о трусливых вестах, но договорить не успел. Хриплый кашель потряс его от груди. После приступа на руке остался липкий сгусток собственной крови. – Уже скоро…

– Что скоро?

Голос сына прозвучал неожиданно. Олег стоял на пороге и с тревогой смотрел на отца.

– Видел ребёнка? – отвлёк его Михаил.

– Да.

– Узнал?

– Не разглядел.

– Счастливый дурак.

Олег ухмыльнулся, прошёл в комнату и сел за выдвижной столик. Разговоры с отцом за последние двадцать Зим всегда были сложными. Всё началось после того, как семья скитальцев поселилась в бункере с Навьим племенем. Прожить столько времени в одном убежище с подземными дикарями оказалось не просто, тем более что Михаил совсем не желал перенимать их порядки.

– Это Олеся, старшая дочка Деяна, – без всяких вступлений начал старик. – Когда предатель бросал вызов Старшей Волчице, едва ли подумал, чем всё закончится. Но его семья не виновата, дочери тут не причём!

Олегу нечего было сказать, кажется, он даже не до конца понимал, чем недоволен отец. От этого Михаил рассердился сильнее:

– Вчера вечером особенно верные твоей «невесте» охотники отправились вершить самосуд! Предательство перетряхнуло всё племя, они ищут участников заговора – тех, кто ещё мог сойтись с чужаками. Охотники ворвались в блок, где жили родные Деяна и набросились на беззащитную весту…

– Отец…

– Нет ты дослушай! – рявкнул скиталец. – Они хотели покарать невиновных, сорвать злобу целого рода на слабых! Да веста знать ничего не знала о предательстве мужа, я в этом уверен! Она прикрыла младшую дочь от ударов, а той отроду всего-то три года! Никто не пришёл к ним на помощь, никто! Только Олеся бросилась защитить мать, и девочке руку сломали – вот истинное лицо твоего любимого Навьего племени!

– Обычно они так не поступают и женщин с молодняком ценят превыше всего! – возмутился Олег. – Неужели Анюта разрешила им самосуд? – он сам теперь часто охраняя лес возле логова, вместе с охотниками, и не видел, что происходило в убежище. Все ждали нового нападения Виичей, и оно обещало быть скорым.

– Вмешалась твоя Анюта, – недовольно скривился старик. – Она этих извергов и остановила. Стоило ей появиться, как у всех душа ушла в пятки – племя помнит её белую ярость. Старшая рассудила, что дети и веста не виноваты. Деян – выродок, а семья его в стороне. Только тогда охотники разошлись. Вдова лежит сейчас без сил, избитая, в своей комнате, а дети как перекати-поле по убежищу мечутся. Их никто на руки не берёт, бросили все и боятся.

– Племя успокоится и примет их как родных. Это лишь на первое время, Анюта спасла семью предателя! – напомнил Олег.

– Думаешь, она кого-нибудь пожалела?! – возмущённо оборвал сына старый скиталец. – Знаешь, что твоя любимая Навь сказала плачущей девочке в «утешение»? Той самой, что целый год училась читать у меня?! «За предательство рода отцом, ты своей кровью ответишь», – вот что сказала!

Олег поражённо застыл – он не ожидал услышать такого, а отец продолжал:

– Только сегодня, когда я увидел у Олеси белую нить на руке, до меня дошёл смысл. Ты знаешь, что означает у Нави белая нить?

– Их повязывают детям как обереги, пока Волчий Дух не пришёл…

– Да, – согласился скиталец. – И это не простой оберег – это отметка на целую жизнь! Помнишь, Светлана как-то повязала Владе чёрную нитку? Ведунья может выбрать себе ученицу – любую из племени. Никто не должен противиться этому – таков уклад! Закон запрещает развязывать или перерезать нить ребёнка.

– Анюта перегрызла её зубами и завязала Владе нить белого цвета, – вспомнил с улыбкой Олег.

– А ведь Олеся выбрана вестой и Рита тоже носила красную нитку! – добавил скиталец. – Только их судьбу разрушил предатель отец. Теперь дочерей заставят искупить чужой грех, заставят сражаться, когда они подрастут, примут в стаю, где от их доброты и скромности ничего не останется! Разве это всё справедливо?

После слов отца повисла неуютная тишь. Перед тем как начать вспоминать о своих сожалениях, старик всегда немного молчал.

– Почему ты всё ещё любишь Волчицу, Олег? – наконец, спросил он у сына. – Прошло двадцать Зим, ты видел Навьи порядки, неужто в тебе ничего не изменилось? Они – звери.

– Это не так…

– Так, Олежка, так. Пока молодняку не заточат зубы, Волчата – обычные дети, пусть и дерзят. Но что творится после взросления? Дух к ним не приходит, а они все равно дерутся до крови, даже весты друг с другом сцепляются за какое-нибудь барахло – так положено, так живёт Навий род, так они испытывают силу сородичей. Знаешь, от слова «род» меня начинает тошнить! Родом у них объясняется всё – любая жестокость, любые преступления, за которые в старые времена за решётку сажали, подальше от нормальных людей!

– Они изменились: мы смогли научить их быть добрее и сдержаннее. Они уже не то тёмное племя, которое привязывало девушек на морозе, – не согласился Олег, но на это скиталец только горестно возразил:

– Изменились? Они стали понятнее говорить, задумываться о поступках и оценивать мир с другой стороны, но не больше! Все мои труды здесь напрасны. Даже детей я не могу оградить от повального варварства! Когда вся эта ересь про «Волчий Дух» вскрылась, я только смеялся. Страшно стало потом, когда понял, что эти маньяки готовы поверить в это безумие! Они и верят! Откуда вообще взяли этих Волков?! Навь опасна для всех, кто им попадётся. Не дай бог хорошим людям встретиться им на пути!

– Это не так…

– Так! Они воруют девушек, Олег, тащат их в своё логово и насильно заставляют жить в своих семьях! Сколько раз мы останавливали эту мерзость? Вспомни несчастных, кто забрёл в Навий лес по незнанию. Не удивительно, что после насилия чернушки сходят с ума и пытаются напасть на мучителей.

– Если род слаб, если не хватает людей и племя оказалось на краю выживания…

– Олег! Раньше ты бы мне никогда так не ответил! Что с тобой происходит? Ты прожил с Анютой двадцать Зим кряду, сам стал отцом и не можешь понять, где плохо, а где хорошо?! Твои дети сейчас мечутся по лесам, ищут новое логово, опираясь на видения травяного наркотика и гадания рун – вот до чего мы докатились!.. Я помню те времена, когда мир был другим и не поверю никаким оправданиям в «необходимость» падения. Навь – это не люди!

– Внутри них есть любовь, отец, – я полюбил, когда встретил Анюту, – нежность, честность и благородство. Нави нужны такие как мы, чтобы привести их к человеческой жизни. Я не верю, что мои дети не способны понять доброту. Ты называешь Владу с Серко зверьми в человечьем обличии? Но ведь их учили не только охотиться в стае. Сколько мы время потратили, стараясь передать свои знания о старом мире?

– Влада так ничего и не поняла, – отмахнулся старик. – Твой сын открыт доброте, он тянется к ней с раннего детства, но его воспитали охотником. Если вдруг для Серко представится шанс вернуться к людям, то он просто погибнет или наворотит страшных дел.

– Это не так…

– Ты трижды сказал: «Это не так», но от этого не полегчало! – разозлился скиталец. – Вначале ты считал, что в твоей любви к подземнице нету зла, сейчас говоришь, что Анюта не такая злая, как остальные, а что будет завтра? Она голыми руками разорвала человека! Её даже родное племя боится, а ты всё ещё веришь в любовь? Вероятно, когда твоя благоверная меня начнёт душить, ты скажешь: «Ну, она могла бы нажимать на шею чуть злее…»? Анюта соблазнила тебя, наплодила потомства и спрятала под землёй, как трофей от охоты! В этом-то вся и суть навьего племени – ты просто чернушка, которая сама лезет в нору!..

– Я вижу в глазах своей жены настоящее, она любит всем сердцем. Ей тяжело, часто больно, но ради меня она изменилась, – ответил Олег. – Между нами теперь не только любовь, но и дети. Если Серко с Владой вдруг не вернутся, то мы оба погибнем, ведь нам больше незачем жить. Единственное, что нас различает – Анюта боится за Серко с Владой, что они встретятся с новым миром, а я надеюсь на это. Они должны увидеть что-то другое, чтобы научиться жить среди людей.

Михаил сокрушенно вздохнул и поднял на своего неисправимого сына глаза. Старый скиталец наконец собрался с духом и сказал самое главное, что зрело в нём не один год:

– Я хочу уйти от Нави, Олег. Я много прожил с племенем и многого навидался. В своей любви ты можешь прощать грехи Волков, а я не могу. Лучше бы двадцать Зим назад я умер на обледенелой дороге и не добрался до бункера. Встреча с твоей матерью по-настоящему сильно меня ударила. Светлана так изменилась, что я просто её не узнаю… Раньше она лишь выдумывала красивые сказки для мена, а теперь сама верит в них. Нет больше сил на всё это смотреть. Мне кажется, что я и так прожил лишнего. Единственная радость – внуков увидел. Пусть хоть дети твои будут счастливы, пусть хоть они доживут до Долгого Лета, когда всему этому безумию настанет конец… хотя бы в эту надежду я ещё согласен поверить.

*************

Они шли до самого заката, глубже в лес, пока ночная темнота не заставила остановиться и развести новый костёр. Серко не любил ночи, ведь тьма всегда накрывала мир ожиданием Зимы. Как только летнее солнце скрывалось за кромкой леса, холода возвращались, и тогда на небесном холсте начинали сверкать особенно яркие звёзды. Правь смотрела на своего внука, давая суд всем совершённым делам. И далеко не за каждый поступок Серко был готов оправдаться. Прошлое всегда возвращается в памяти и становится самым тяжёлым укором. Сколько друзей, сколько родичей смотрело на него светом звёзд. Проклятие Зимнего Волка – кровь за кровь, месть за раны – следуя этой дорогой Серко совершил не мало худого и всегда боялся, что снова настанет пора отомстить.

Вздохнув, он перевёл взгляд на притихших людей. После криков в лесу Влада спала беспробудно. Она редко показывала истинное лицо Волчьего Духа – вторая сущность терзала её и сводила с ума. Зверь давно искалечил всё настоящее. Это Волк заставлял двоедушца видеть мир по-другому, это он придавался страстям и толкал на немыслимые поступки. Со времён, когда они были детьми, Влада изменилась настолько, что Серко редко мог предугадать её настроение. Ярость и одиночество заставили Владу ненавидеть весь мир. Дома в оседлых селениях, дым от чужого Тепла и маленькие общины – всё, с чем они встречались в походах, охотница проклинала. Один Серко знал, что быть может Влада пожертвовала последним, только чтобы обрести хоть немного человеческого счастья. Но это была не стезя Навьей дочери, кровь венчала её с Волчьим Духом. То, что в детстве казалось одной благостной силой, с каждым годом обращалось в проклятье.

За раздумьями Серко не заметил, как к нему подошёл человек. Зато Волчий Дух никогда не спал внутри Нави и вовремя его предупредил. Вера нерешительно остановилась в двух шагах от охотника, опасаясь подойти ближе.

– Ты чего не спишь, крестианка?

Вера тревожно коснулись плеча, где обычно лежала её коса золотистых волос, но тут же отдёрнула руку:

– Я вам давно сказать хотела…

– Что?

– Вы когда сестру тащили, у вас шов разошёлся… на куртке.

– Кто? – задёргался Серко, пытаясь заглянуть к себе за спину. И правда, плотно сшитая куртка на волчьем меху оказалась распорота.

– Тоже мне лихо. Утром заштопаю.

– Давайте-ка лучше я, – предложила Вера. Она с сожалением посмотрела на грубые стежки поверх Навьей одежды. Серко не знал, что ответить. Появление пленницы в такой поздний час, тем боле после всего, что случилось, вызвало одни только вопросы. Нуждаясь в ответах, он разрешил крестианке присесть рядом с собой.

– Дыра на одежде как повод для разговора? – догадался охотник, протягивая свою куртку. Вера скромно кивнула. В её руках появилась небольшая коробочка, в которой со звоном рассыпались иглы. Ловко перебирая тонкими пальцами, она достала одну и вдёрнула нить. Серко с интересом смотрел за её умелой работой. В Навьем племени девочек сызмальства воспитывали для замужества, но даже вестам было далеко до мастерства крестианки. Взгляд Серко невольно перешёл к её срезанным волосам на затылке. Только это портило чистую красоту Веры, и в том была заслуга вспыльчивого нрава сестры.

– Подровняла же она тебя…

– Что? – не поняла Вера.

– Много зла мы вам сделали, но откровенно скажу – Совесть не мучает. Мне и Владе всегда говорили, что к чужакам доверия нет. Только племени своему доверять можно, да и то не всем родичам. В каждом человеке лукавство найдётся, обман или затаённая злоба. А вы сердце ко всем открываете, готовы жалеть, сострадать. Я ведь заметил, как ты к сестре потянулась, даже её тебе стало жалко, даже жестокость и гнев ты готова спустить, будто видишь в чём их причина. А Влада от этого только злее становится, не хочет ничего выставлять напоказ. Мне одному ведомо насколько велико её горе.

– В глазах твоей младшей сестры живёт Зверь, но душа – человеческая. Она ранена, дух истерзан. Не всё, что делает Влада, происходит по её доброй воле. Кто я такая, чтобы иметь право на ненависть? Миша прав – она тоже дочь Господа, хотя никогда этого не признает. Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким и будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.

Обдумывая эти слова, Серко замолчал. Глядя, как Вера заботится об одежде, он вдруг испытал тягостное чувство вины. Волчий Дух спутал это со страхом и тотчас огрызнулся. Чтобы приструнить Зверя, охотник сжал пальцы в два увесистых кулака. Заметив его странную злобу, Вера замерла и шить перестала. Серко постарался успокоиться и не пугать больше надземницу. Сейчас, оставшись наедине, он наконец признался, что крестианка ему очень нравится. Сколько жестокости, сколько равнодушия к чужим бедам он видел в племени. Ни у одного родича не найдётся доброго слова для чужаков. Серко даже не помнил, чтобы к оседлым проявляли хоть каплю постыдного милосердия. Он сам старался выглядеть более грозным в кругу охотников и не позволял себе слабости. Сострадание – никому ненужная чушь, которая живёт только в рассказах скитальцев. И он часто слушал отца, стараясь принять его странные истины сердцем. Но как только подрос, его судьба была подчинена нуждам племени. В стае тут же высмеяли и обратили всё учение скитальца в позор, заставили слушать только голос Волка внутри. С тех пор Серко изменился, стал видеть в делах и поступках одну корыстную выгоду, силой добиваться желаемого и брать всё, чего только захочет Зверь. Но хотел ли он сам таких перемен?

Впервые охотник решился на то, что делал до этого только для вожаков племени – он извинился:

– Прости Владу за власы… и за гребень тоже прости. Она в тебе не просто пленницу видит, а угрозу для собственных замыслов. Токмо не спрашивай, какие мысли бродят у неё в голове – не поймёшь, да и ужаснёшься. Порой она поступает не так, как Совесть велит…

– Вы часто говорите о Совести, как будто это нечто живое, – со скромной улыбкой заметила Вера.

– Так и есть, – согласился Серко. – Совесть – совместная весть. Мы слышим голоса пращуров. В своей мудрости Предки подсказывают нам как поступить, чтобы не ошибиться. Если ты Совесть не слушаешь, то с тобой непременно случится беда. Тогда и вспомнишь, будто думал ещё так не делать – это голос Предков подсказывал. Навь слышит его лучше прочих, да только прислушивается не всегда, как и Влада.

Неловко коснувшись обрезанных волос на затылке, Вера как можно легче сказала:

– Ты про гребень заговорил, а я уже и забыла обиду. Для чего он мне нужен сейчас? С раннего детства мне косу растили, на три луча заплетали и приданое к свадьбе готовили...

– Приданое?

– Да, матушка с отцом думали по возрасту за хорошего человека отдать. Скорая свадьба у всех на виду, а к доброму делу надо долго готовиться, чтобы не с пустыми руками войти в новый дом. Но родители умерли, а Зоя пропала, и пошла наша жизнь под откос. Пришлось оставить деревню, бросить всё нажитое, только гребень с собой из сундука и взяла. Памяти об отце с матерью жалко, а гребня самого мне не жаль...

В глазах Веры отразилась прежняя грусть, пальцы на ровном стежке задрожали. Серко всё больше удивлялся порядкам в крестианской общине и взглядам оседлых на мир. Всё это очень разнилось от привычного уклада подземного племени. Нет, любовь не была чужда Навьему роду, но для этого нужен был всего один решительный шаг во время Ночи Костров. Силой и ловкостью охотник добывал себе девушку, о которой порой мечтал с юных Зим, или оказывался отвергнут, но шаг всё же делаешь – узнаёшь своё будущее.

– Значит, сестру, которую вы потеряли, Зоей зовут?

Вера вздрогнула и сжала ладони, – кажется, она укололась:

– Зоя была самой старшей из нас – на целых три года старше Миши. Мать с отцом хоронила она, сильная была, на мир смотрела не так как мы с братьями. Кому Бог даст сына для опоры в семье, а кому дочь подарит, которая в жизни не потеряется – Зоя как раз из таких дочерей. Когда в общине решили искать себе новое место, Зоя просилась в первый дозор, да не взяли. Но она всё равно на своём настояла, пошла со вторым, Тепло разведать хотела, чтоб о нас позаботиться. С Мишей они долго спорили – не отпускал её брат, да и мне не хотелось. Помню, сказала Зоя перед самым уходом: «Жизнь человеческая в руках Божьих, а судьба только нами решаема. В какую сторону повернём, так и будет». Миша противился, а она правда спасти нас хотела. Оградить от…

Вера запнулась и не сказала больше ни слова, только спешно взялась за шитье, как будто и забыла о чём разговор.

– От чего оградить вас хотела? – попытался дознаться Серко, но крестианка скромно опустила пшеничные ресницы:

– От страхов своих, от тяжёлой жизни после смерти родителей. Деревенский старейшина нам помогал. Если бы не набеги разбойников, всё бы хорошо у нас было. Но когда Зоя пропала… – крестианка надолго умолкла, но наконец решилась узнать о том, ради чего и пришла этой ночью к Серко. – Ответь мне, охотник, только прошу тебя искренне: откуда у тебя карта, которую ты носишь с собой? Это ведь Зоина карта с крестами…

Вот для чего она подошла: Веру волновала судьба старшей сестры – той самой надземницы, которую не успел спасти Навий сын в заброшенном доме. Серко сглотнул и ответил, взвешивая каждое слово:

– Мы нашли человека, одетого в такую же куртку как вы.

– Мёртвого?

– Да, на него напали из засады и застрелили. При человеке нашлась карта с крестами.

– Да, я понимаю… а не видел ли ты девушку, похожую на меня? С такими же волосами!

– Нет, не видел… – Серко соврал, просто не смог сказать правду и разрушить надежду Веры. Крестианцы бросили дом, прошли долгий путь, и всё ради того, чтобы найти пропавшую в лесах родственницу. Что могла подумать Вера, узнай, какой смертью погибла сестра? Как он сам тогда оправдается?

– Спаси тебя Бог, – вздохнула обманутая крестианка. – Я хоть что-то узнала. Зоя точно жива и Господь её не оставит. Мы сможем найти её, я это знаю.

– Вы справитесь, – отвёл глаза Навий сын. – В ваших обычаях есть что-то такое, что заставляет надеяться. Даже если вокруг одно пламя, вы найдёте, за что ухватиться.

– Разве не легче жить со Зверем в душе? Волк даёт силы при жизни и не заставляет ждать великой милости после смерти, помогает взять всё, что захочется – это не счастье?

– Да что ты знаешь, – вырвалось у Серко.

– Прости…

Но охотнику не хотелось, чтобы разговор кончился так. Тряхнув головой, он нехотя объяснил:

– За силу надо расплачиваться. Ежели Волк вырвется и поглотит тебя целиком, ты станешь чудовищем, для которого нету разницы – враг перед тобой или родич. Во мне с Владой особенный дух, гораздо сильнее чем у остальной Нави. Зимний Волк перешёл к нам от матери, хотя ослабел, будто надвое разделился. Раньше Зверь был свободен, сам приходил в последний день лета к жертвенному столбу, чтобы встретиться со своим двоедушцем, но теперь он крепко привязан к одной нашей семье. Зимний Волк никогда не склонится перед человеком. Охотник возле ярила после смерти должен был перенести Его в царство мёртвых – побороться за лето с Мареной.

– С Зимой?

– Да, так говорят наши Веды. Но мать выжила у столба и перешла с Волком в Явь, встретила в верхнем мире мужчину, родились я и Влада. Что будет дальше – токмо Мокоше, прядущей судьбы, известно. Должно быть проклят наш род за то, что заточил в себе Зимнего Волка и удерживает его силой крови. Может только со смертью последнего из нас Зверь наконец-то освободится.

– И тогда он сразится с Зимой и наступит Долгое Лето? – с улыбкой спросила Вера. Серко с удивлением посмотрел на неё, такие мысли ему в голову не приходили. Но тут он вдруг понял, что надземница просто смеётся над ним и не верит в истории о Зимнем Волке – для неё это была всего лишь красивая сказка.

– Лучше верть в такое, чем в спасение после смерти за праведную и скучную жизнь, – недовольно обронил он.

– У нас верят не в счастье за гробом, а в то, что добро порождает добро и разжигает в душе новый свет, – ответила Вера. – Лишь Бог имеет право судить за грехи. Жить следует со смирением, очистив сердце от корысти и тёмной злобы. Только это делает человека по-настоящему человеком.

– Человеком… – задумчиво повторил Серко сразу за ней. Вера взглянула на парня, словно хорошо понимала в чём печаль Навьего сына. Никто бы в племени не догадался о терзавших его душу сомнениях, даже мать. Двоедушие считалось великим даром, силой купленной за высокую цену проклятия. Но Вера заметила, как мечется он между даром и добротой своего сердца, именно за это она и жалела охотника.

– Не все крестианцы такие, – Серко сказал это так, будто пытался стряхнуть с себя наваждение. – Есть те, кто верит в Единого Бога и всё равно предаёт ради власти и силы. Твой брат тоже «язычников» ненавидит. Дай ему в руки оружие, так застрелил бы нас с Владой.

– Да, есть и такие, – неожиданно согласилась с ним Вера. – Они по-своему толкуют заповеди и к жизни слово Господа прикладывают с одной выгодой. Часто нет благой цели в поступках таких христиан. О многих законах Его, люди готовы забыть, или ещё хуже – извратить их, если человеку есть в этом прибыль или становится слишком страшно терять. Мой брат боится за нас, готов пойти на любые грехи, только бы отвести беду от меня и Егорки. Это губит его, грех любого погубит… – Вера протянула Серко заштопанную куртку и поднялась. Но ещё до того, как уйти, она с улыбкой добавила. – Воистину говорится: «Имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит». Обратившись к святой вере, мои родители сохранили свою семью во время Долгой Зимы и смогли страшный мор пережить – не только телесно спаслись, но и душою. Поговорив с тобой, охотник, я тоже многое поняла, за что тебе благодарна.

– И что же ты поняла? – смутился Серко, как будто сказал что-то лишнее.

– Что и лютый зверь в человечьем обличии может хранить в себе лучик света. Одному тебе решать для чего этот луч и способен ли он превратиться в спасение.

После сказанного, Вера ушла на своё место возле старшего брата. Серко ещё долго смотрел на пляску огня над костром, но не только ему не спалось этой ночью. Затаившись под своим одеялом, Михаил зло сжимал кулаки. Он слышал каждое слово из тихого разговора Веры с подземником, и от этого ненависть распалилась в нём с новой силой.

*************

С каждым шагом в лесу становилось темнее. Слишком тихо было в этих местах даже для глухих зарослей. Только ветер натужно выл над верхушками сосен, только скрип почерневших от долгих морозов стволов оглашал молчаливый путь Нави и крестианцев. Звериные тропы давно заросли, одичали и почти скрылись под раскидистым папоротником. Крестианцы не чувствовали того, что видели Навьи охотники – этот лес был не рад чужакам, он принял людей за врагов.

Влада наклонилась над свежим оленьим следом и долго рассматривала отпечаток, ворошила землю рукой, тёрла между пальцев, принюхивалась. Наконец она выпрямилась и сказала Серко:

– Видишь след тут сворачивает? Зверь будто шёл-шёл, да что-то почуял, испугался и бросился наутёк, решил дальше по тропе не соваться.

– Значит правду говорят, что чудовище из леса всех выжило?

Влада молчала. Она прислушивалась к тишине, в которой едва угадывалось журчание близкой воды.

– Водопой, – коротко сообщила охотница. – Если много воды, значит и звери к ней тянутся. В этих местах полно дичи было. В свое врем люди не зря общину возле леса поставили – можно пропитание добыть и хорошие запасы на Зиму сделать.

– Может быть это мор зверей выкосил, как и людей в Звонком Боре? – спросил Серко.

Но Влада только недоверчиво на него посмотрела:

– Сам знаешь, что это не так. Где-то рядом Лесной Дух расхаживает во плоти. Они всегда вырастают в крупного зверя, а потом начинают грызться между собой. Может медведь убил прежнего хозяина леса, равновесия в дебрях не стало, вот Зверюга и распоясался – разогнал от себя всё живое, чтобы землю под собой утвердить.

– Такой же Лесной Дух, как в юности тебя покусал? – ухмыльнулся Серко. Но Влада даже бровью не повела:

– Скорее, как Чёрный Зверь, который матери в Восточных Лесах повстречался. Помнишь сказ про Рогово Городище?

Серко кивнул и пальцы его сами собой стиснули ложе заряженного карабина. В рассказе о Чёрном Волке не было ничего хорошего для Навьих охотников. Дед вспоминал о тех днях, так что кровь стыла в жилах, а мать и вовсе не любила говорить о кровавой схватке в весеннем лесу.

– Никто ведь не знает почему Лесные Духи рождаются, – припомнил Серко. – Великие Звери владеют многими землями, и если такой Дух в чужое царство вторгается, то убивает хозяина и нарушает равновесие, зла становится больше… я бы тоже свернул как елень, но сделать такого мы с тобою не можем.

– Почему? – удивилась Волчица, именно это она собиралась только что предложить. В ответ Серко щёлкнул затвором безымянного карабина:

– Потому что тропа ведёт к следующему кресту. Там может найтись Тепло для нашего рода, а коли Зверь его занял, так придётся ему выметаться.

*************

Берег ручья оказался пуст и спокоен. Звери сюда давно не приходили, но Влада решила увидеть всё своими глазами. Крестианцы расселись подальше от Навьей охотницы. Маленький Егорка оставался рядом с родными и перебирал камушки в хрустально-чистой воде, разыскивая среди них самые гладкие. Люди думали, что Серко из-за журчания волн ничего не услышит, но чутье Навьего сына было гораздо острее чем казалось оседлым. Даже без кровавого обращения он слышал всё, что сейчас говорилось вполголоса:

– Что общего у света со тьмой? Какое соучастие верному с неверным? Какое согласие Христу с дьяволом? – горячо говорил Михаил, обращаясь к сестре. – Зачем через мои запреты ты с язычниками общаешься и нашу веру на осмеяние выставляешь?

– Каждый может спастись, даже язычник. Никогда не поздно отказаться от ложных и тёмных богов, от волхования и колдовства. Искреннее покаяние многих спасало. Охотник свет имеет в душе, сострадает, жалеет, готов нас защитить…

Серко услышал, что говорят о нём и осторожно подкрался ближе. Но Михаил тут же оборвал Веру:

– Он одержим, как и его безумная колдунья сестра! Я готов на чём угодно поклясться, что она – выродок тёмных сил и беспутная дочь самого дьявола! А ты за её братца вцепилась, хочешь его обратить. Пойми, подземники просто издеваются над твоей добротой, смеются за нашими спинами!

– Я никого не могу обратить или силой заставить поверить в добро! – вспыхнула Вера. – Только стараюсь сама поступать так, как Господь повелел, зла в своём сердце ни на кого не держать и милосердия ждать в ответ. А не даст Бог при жизни света увидеть, так в день воскресенья зачтётся. Нельзя людей проклинать только за то, что они родились не среди христиан и с детства правды не знали!

– Упрямая ты, как и Зоя, – резко сказал Михаил. Вера потупилась, но брат не заметил её печали и продолжал говорить. – Она шею держала гордо, мол, старшая – так может решать против слова мужского! Когда отец с матерью живы были, скромнее была, а как Бог их прибрал – совсем распоясалась! Моих советов не слушала, в дозор напросилась. Теперь даже тела её не найти…

– Она жива! – со слезами воскликнула Вера. Михаил бросил опасливый взгляд на Серко и прижал палец к губам, но сестра говорила. – Ты же знаешь, она ради нас ушла, спасти нас хотела, вот почему твоих советов не слушала! А ты боялся, говорил: «Будь что будет», со смирением всё принимал. Но Зоя судьбе не покорилась, до последнего бороться решила и никогда худого нам не желала! И ведь всё, о чём предупреждала, то и сбылось – пришлось нам уйти из общины! Не могли мы больше там оставаться…

– Тише ты, тише! А то ещё нечисть эта услышит, так докопается! – беспокойно забормотал Михаил. Вера умолкла и ладонью вытерла слёзы. Дождавшись, пока сестра успокоится, Михаил вкрадчиво зашептал. – Вот что, сегодня мы убежим. Сама знаешь – дорога, которой Навь нас ведёт, плохо кончится. Бежать нам надо, скорее бежать, при первой возможности! Я Егорке скажу, чтобы рядом держался и ты будь наготове. Как только подам верный знак, побежим.

Вера оглянулась на бродившего вблизи Вука. По велению хозяйки пёс присматривал за крестианцами, словно чувствовал в них готовую к побегу добычу.

– Ничего, даже псу там найдётся занятие, – весомо сказал Михаил, и Серко больше не мог подслушивать в стороне. Оказалось, что крестианцы слишком многое пытаются скрыть. Он сошёл со своего места и направился прямо к осторожно замолчавшему парню. Вера встретила подземца улыбкой, и Серко с удивленьем заметил, что её радушие было искренним.

– Так что поджидает нас у второго креста? – прямо спросил охотник у Михаила.

– Убежище, старое Тепло, построенное до Обледенения – не какие-то избы заросшие. Там и вправду жить можно!

– Ещё как можно, – проворчал Навий сын, вовсе не удивившись. Крестианец подозрительно прищурился на него, но Серко, конечно, ничего не объяснил. – Зоя много вам об убежище рассказала?

– Нет, не много... – он врал, и охотник это почувствовал. Различать ложь было даром всего Навьего рода – точно также, как зрение в темноте. Но своих догадок Серко не раскрыл, и крестианец продолжил спокойно:

– На убежище люк тяжёлый стоит – может запертый, а может открытый. Наши дозорные не проверяли. Известно, что в таких бункерах запасов на годы, а тепла на века.

– Зим на десять, – задумчиво обронил навий охотник.

– Что?

– Ничего. Значит, рядом убежище, но что внутри ты не знаешь?

Крестианец хитрил, пытался извернуться перед Серко и охотнику это не нравилось:

– Побожишься? На кресте своём клятву дашь?

– Зачем вы так? – вдруг ответила Вера. – Зачем держите нас, почему не отпустите? Мы ведь можем вам всё сейчас рассказать, о каждом кресте передать слова Зои, и тогда окажемся вам не нужны. Хотите, чтобы мы вместе с вами все отметки проверили, а коли обманем, так тут же расправиться?

Серко усмехнулся, Вера не постеснялась сказать прямо то, о чём он и правда подумал при их первой встрече. Но теперь была другая причина, из-за которой Навий сын не отпускал крестианцев. Эта причина сейчас смотрела на него глазами изумрудного цвета. Одарив Веру лукавым взглядом в ответ, охотник слегка намекнул:

– От вас правды и так не добьёшься. Может только из-за тебя остальных и держу… – с этими словами он развернулся и довольный отошёл прочь, а удивлённая Вера осталась глядеть ему в спину.

– Доигралась! – прошипел Михаил. – Свяжешься с чёртом – добра не жди! Молчала бы, как и положено девке, так он бы блудом своим тут не натряхивал! Бежим, сегодня же бежим! При первой возможности!

Продолжая улыбаться, Серко отправился навстречу сестре, но как только Влада приблизилась, брат услышал неласковое:

– Чего скалишься? Блохи на загривке свадьбу играют?

– Что со следами? – помрачнел Серко. – Кто к ручью ходит на водопой?

– Догадаться не сложно – кругом крупный медвежий след.

– Наше чудовище?

– Не одно. Есть следы и помельче, но тоже медвежьи.

– Как это? Не уж то медведица с молодняком?

– И хуже для нас быть не может, – ответила Влада. – Увидит медведица кого-то рядом с детёнышами – тотчас нападёт. Так что за крестианцами своими приглядывай, а то быстро кого-нибудь недочтёмся.

– Сложно будет одним глазом за медведем следить, а другим за Волчицей, – поддел её брат. После приступа белой ярости, Влада как будто опять успокоилась. Серко снова хотелось увидеть её улыбку, почувствовать, что на сердце сестры стало легче, но в ответ он дождался только холодной ухмылки:

– Серко, а ведь не только медвежьи следы я возле водопоя нашла...

– А чьи же ещё?

Недобрый оскал Влады стал ещё шире.

*************

Медвежий след уходил глубже в чащу. Не было здесь ни дорог, ни хорошо протоптанной стёжки, одна узкая тропка, по которой ходил страшный Зверь со своим выводком. Как только охотники ступили на землю Лесного Духа, дебри словно теснее сжались вокруг, нависли вековыми елями и заслонили собой даже солнце. Среди стволов загустела недобрая темнота, в воздухе пахнуло промозглой сыростью, снег и тот во многих местах не растаял.

«Что же это – дурная сила, или просто солнце садится?» – Михаил крепче стиснул Верину руку, а сестра держала Егорку. Крестианцы по-прежнему шли без оружия. После подслушанного разговора, Серко не рискнул отдать им и ржавый револьвер с двумя патронами. Людям оставалось надеяться только на мастерство Одинокой Волчицы и карабин Навьего сына.

– Любую медвежью берлогу зверьё обходит – это дело обычное. Но чтобы совсем из леса ушли, такое я вижу впервые. Зверь всех отпугнул, – размышляла вполголоса Влада. Изредка она останавливалась и присматриваясь к чёткому следу когтей на земле. В эти минуты Серко обводил прицелом сумрак между деревьев.

– Когда Дух обживётся, земля снова плодоносить начнёт и звери вернутся, – продолжила Влада.

– Только сейчас мы пришлись не ко двору: старое умирает, а новое не народилось, – напомнил Серко.

– Не зря она с потомством пришла, земли для молодняка хочет обжить… эх, если бы найти способ не силой, а по-другому их выгнать… – задумалась молодая Волчица.

– Не я у ведуньи учился скрытое видеть. Сама способ найди, – ответил ей брат.

Влада ничего не сказала, только тихо покралась впереди Серко и крестианцев, стараясь ничем не выдать себя в синем сумраке леса. В любой миг охотники ждали открытого нападения. Медведица с потомством была всегда зла на чужаков, особенно если те подходили слишком близко к берлоге. А то, что подземники приближались – было ясно как день. Серко заметил первые метки – глубокие борозды на древесных стволах. Такие следы оставляли могучие медвежьи когти, предупреждая не входить в границы владений.

– Землю метила, значит скоро увидимся, – шепнула Волчица. Серко заметил блеск на земле. Нагнувшись, он поднял отстрелянную гильзу из самозарядного карабина:

– Охотников из Звонкого Бора медведица встретила прямо здесь, может кого-то из них заломала. Люди много стреляли, страшно им было.

– Любой охотник медведя боится. Даже если мужиков было двое и с оружием шли.

– Они хотели зверя в берлоге застать, – догадался Серко. – Шли уверенно, будто на простую добычу охотились.

– А Лесной Дух сам выследил чужаков, да первый напал, – хмыкнула Влада. – Как бы с нами такой же беды не случилось. Запомни, братец, Великий Зверь – не безмозглая животина. Он ведёт себя по-другому, почти как человек.

Серко оглянулся и мрачно посмотрел на маленького Егорку. Мальчик жался возле своей старшей сестры, видя в ней и безоружном брате единственных надёжных защитников.

– Крестианцев надо оставить. Они могут погибнуть…

– Нет, – резко ответила Влада. – Я одна против такой твари не сунусь! Ты мне нужен опорой, а не пастухом при ягнятах. Вук тоже нужен, а значит и крестианцам с нами идти. Погибнут, выходит – Недоля их не задремала. Или предлагаешь в лесу привязать?

Серко одарил сестру мрачным взглядом, но согласился – более опасной охоты у них ещё не было. На такое дело следовало отправляться всем вместе, не расставаясь, но сердце щемило дурное предчувствие. Всё могло обернуться слишком круто и тогда смерть непременно подкараулит кого-нибудь из беззащитных.

– Не о том ты думаешь, братец! Выкинь её из головы и даже думать не смей! – вдруг сжала зубы Волчица. Не объяснив ничего, она зашагала вперед, глубже в захваченные медведем заросли.

Не будь здесь тропы, Серко всё равно мог сказать, где они точно повстречаются с зверем. Карта ясно указывала – в этом лесу есть убежище. Если медведь не рыл себе берлогу на Зиму и не ложился спать под разлапистой елью, то искал пещеру поглубже. А что могло стать лучшей «пещерой», чем старый бункер?

Люди, кто строил убежище, едва ли думали, что многие годы спустя все окрестности зарастут диким лесом. Не знали строители прошлого и о том, что однажды к тяжелому люку выйдут охотники, кто отвергает свою человечность и называет себя не иначе как Навь.

Серко и Влада провели на звериной тропе больше часа, но наконец-то отыскали вход в бункер. Бетонный козырёк над люком густо зарос мхом и раскрошился. Но даже заросшее, убежище казалось чужим дикому лесу. Люк стоял приоткрытым. За тяжёлой дверью зиял проход в темноту. Уже с порога стало понятно, что в бункер давно не спускались. Подземные сквозняки доносили из недр вонь помёта и старой гнили.

– Вот тебе и Тепло… – проворчала Волчица. – Здесь жить точно нельзя, одному медведю такая берлога сгодится. Как думаешь, когда люди отсюда ушли?

– Отец об убежищах немало рассказывал, – ответил Серко. – После Второго Мора многие бункеры разграбили – выломали двери снаружи, жильцов перебили, а добро выгребли. Но некоторые подземелья сами давно опустели. Как только еда и топливо кончились, люди решились выйти наружу. Двадцать Зим назад мать могла на такую же развалюху наткнуться, но племени повезло...

Влада осадила его рассерженным взглядом. Размышляя, Серко позабыл об осторожности и крестианцах поблизости. Брат тут же спохватился, но исправляться уже было поздно. Лицо сестры повернулось в сторону леса:

«Слышишь, Серко, как ветер вдруг изменился?» – одними губами прошептала она. От уголка рта к подбородку Влады побежала тонкая струйка крови. Увидев это, Вера испуганно выдохнула и прижала Егорку к себе.

«Не меня надо бояться, дура», – прохрипела Навь не своим голосом. Взгляд Влады не отрывался от зарослей возле входа в убежище. Вук резко обернулся и зарычал на кусты. Ветви сухо затрещали и воздух наполнился глубоким сопением. Ворочая косматым телом, навстречу людям вышел бурый медведь. Низко опустив голову, он глянул на чужаков исподлобья, а затем яростно заревел.

«Это не наша медведица!» – успела крикнуть Влада, пока поднимала винтовку. – «Это Пестун, года три, но крупнее обычного!»

Ещё до того, как «Пера» успела выстрелить в медведя, тот ринулся на охотников. И не подумаешь, что столь большой зверь может двигаться с такой прытью. Медведь прекрасно чувствовал себя на своей территории. Увидев чудовище, Михаил не устоял и с криком бросился в обратную сторону, увлекая за собой Егорку и Веру. Не успел Серко обернуться, как крестианцы скрылись за железной дверью убежища.

«Беги за ними! Этот зверь мой!» – нажимая на спуск, зарычала Волчица. Серко не стал спорить с ней и, перехватив карабин поудобнее, нырнул в темноту за сбежавшими пленниками.

«Пера» дважды хлопнула, пули выбили из-под шкуры струю алой крови. Пестун заревел, но даже не замедлился. Через секунду медведь обрушил передние лапы на Навь. Но вместо податливой плоти когти рассекли пустоту – Волчица увернулась. Прижимая винтовку к груди, Влада перекатилась подальше и сделала ещё один выстрел. Пуля вошла точно под рёбра, Пестун пошатнулся и в тот же миг на его шкуре сомкнулись клыки – Вук отважно бросился на подстреленную добычу и повис на шкуре, мешая медведю напасть.

«Мать с такими как ты и без винтовки справлялась!» – прорычала охотница. В крови Влады вспыхнула ярость боевого безумия. Волчий Дух предвкушал скорую гибель зверюги и, выхватив нож, Навь бросилась на Пестуна. Поднырнув под верхними лапами, Влада с криком вонзила клинок под самое горло медведя. Но боль настолько разъярила его, что Пестун не замечал ран. Встав на все четыре конечности, он неожиданно накинулся на подземницу...

Влада переоценила свои силы. Медвежья пасть щёлкнула в сантиметре от головы, а грубый удар отбросил Навь прочь. Вук не удержался на шкуре и с жалобным визгом полетел в колкий кустарник. Из Волчицы выбило дух, она ударилась спиной о жёсткую землю и откатилась чуть в сторону. Между ней и медведем оказалось всего несколько жалких шагов, но этого хватит, чтобы понять, как она ошиблась. Столь глупо пытаясь превзойти мать в охоте, Влада потеряла единственный шанс уцелеть.

Она знала, что будет дальше: медведь набросится на неё, раздерёт и начнёт насыщаться ещё живой плотью. Не уйти от такой жуткой гибели, «Пера» лежала далеко в стороне, Вук тоже ничем не мог ей помочь. Медведь с яростным рёвом кинулся на беззащитную Навь и душа Зверя внутри Влады оскалилась. Дух не боялся человеческой смерти, он найдёт в ком опять возродиться, но и человек не сдавался. Ощерив покрытые кровью клыки, Влада безумно расхохоталась.

Только два грузных шага успел сделать медведь, как вдруг что-то тёмное врезалось ему в бок. Огромная тень сбила Пестуна на широком ходу и не позволила ему снова подняться. Новый зверь был поистине гигантских размеров – он с лёгкостью удерживал загривок трехгодовалого медведя в янтарных клыках. Истошно завыв, Пестун попытался вырваться из крепкой хватки, но чёрный волк не оставил добычу.

На лицо Влады брызнула медвежья кровь. В голубых глазах подземницы отразилась расправа – утробно рыча, Чёрный Зверь рвал на части медвежью тушу. Губы Нави сами собой растянулись в безумной улыбке. И в этот миг волк заметил её. Глаза цвета полной луны взглянули на Навь с лютой яростью. Низко и угрожающе зарычав, чудовище шагнуло навстречу. На чёрной как могильная земля шкуре поселился запах дыма и крови. Такой запах не мог принадлежать обычному существу. Зимний Волк внутри Влады оскалился. Она приготовилась к драке, хотя сил у двоедушца совсем не осталось. Зато при охотнице был главный дар человека – умение говорить:

«Так вот чью землю медведи заняли», – по губам Влады скатились кровавые капли. Вкус чужой смерти показался очень приятным, а угроза расстаться с собственной жизнью – ничего не стоила и не страшила:

«У вас свои войны, хотя думалось мне, что ты уже проиграл. Подивилась я, когда увидела твои следы у водопоя…»

Волк щёлкнул зубами прямо перед лицом человека. Он не собирался щадить двоедушца и хотел для неё только смерти – Влада видела это в серебре волчьих глаз:

«Смотришь на меня так, как будто мы давно знались. Внутри меня Зверь. Думаешь, хочу отнять твою жизнь? Давно ли ты из Ирия обратно вернулся? Болят ли старые раны от ножа Зимней Волчицы?»

Волк бросился вперёд, янтарные зубы лязгнули у самых глаз Нави. Тяжёлой лапой он придавил Владу к земле. Запах дыма усилился, кровавая слюна тягучей нитью закапала ей на лицо. Последний выдох, который смогла сделать охотница, вырвался со словами:

«Давно ли жрёшь падаль?..»

Взгляд волка упал на оберег, заплетённый в косицу – два клыка по-прежнему висели на кожаном ремешке, как напоминание о давней схватке. Продолжая угрожающе скалиться, Чёрный Зверь убрал лапу и отступил. Влада закашлялась, глотая пропитанный запахом крови воздух:

«Я однажды убила такого как ты и могу убить снова!» – сипло закричала она. – «Если только у тебя хватит смелости явится на честную схватку, а не загрызть почти добитого!.. Убирайся прочь! Приходи в любой срок и бейся, когда у Зимнего Духа не будет истерзано тело! Или убей прямо сейчас, но такая месть не сладка!»

Чёрный волк зарычал и попятился. Влада была готова умереть и понимала, что реши он напасть, она не спасётся – не хватит сил, чтобы уклонится даже от первой атаки.

Но Чёрный Волк отступил, повернулся и медленно исчез в сумраке леса. Охотница осталась жива и со стоном облегчения рухнула на мокрую от крови землю:

«Даст Недоля, ещё повстречаемся», – прошептала дочь Нави. Голубые глаза поглядели на серую хмарь. Небо рассекла сеть из ветвей мёртвых деревьев, что как будто прислушивались к словам Влады:

«Во мне лишь половина той силы, которая тебе надобна, Чёрный Зверь. Ты вернёшься отомстить снова. Тогда я смогу с тобой повстречаться, но не здесь, не сейчас...»

*************

Звериная душа внутри Серко злилась и хотела помочь охотнику скорее найти сбежавших людей. Язык снова и снова прикасался к клыкам, но всякий раз подземник себя останавливал. Что раньше было дозволено и легко, теперь заставляло бояться. В кого он обратится, позволив Волку завладеть своим телом? В того, кто однажды сойдет с ума и никогда не сумеет найти путь обратно?

Когда Серко впервые узнал – человек способен прощать даже тех, кто наносит обиды, он лишь посмеялся над этим. Одни близкие родичи могли рассчитывать на сострадание. Для чужаков прощения не было – таков был Навий путь, уклад подземного племени. Но, увидев, как Вера жалеет его и сестру, Серко засомневался. Крестианка сострадала подземникам несмотря на их с Владой жестокость, и Серко неожиданно понял – среди Долгих Зим ещё тлеет последний огонёк доброты, и он сам сможет остаться не зверем, но человеком. Навий охотник был рождён для Волчьего Духа, но никогда не желал подчиняться ему, не хотел убивать только затем, чтоб утолить голод чудовища. Он не просил о такой силе, не выбирал этот путь, всё было сделано только для рода и матери!..

Такая необычная мысль поразила его в самое сердце. Охотник застыл посреди тёмного коридора – он понял, к чему привели его сомнения в укладе: Навьи законы не так хороши. От одной мысли об этом кровь в жилах заледенела.

«Я… Я не…» – попытался отказаться он.

Внутри встрепенулся и угрожающе зарычал Волк. Рука судорожно нашла оберег на груди, покрытая материнскими рунами гильза успокоила сердце, но из глаз Серко так и хлынули слёзы. Нет, он не мог сказать больше ни слова, хотя почти решился на отречение. Не здесь и не сейчас. Сначала ему нужно найти крестианцев.

Серко видел во тьме гораздо лучше людей. То, что для оседлого человека навеки останется мраком, для Навьего сына – только отблески серых оттенков. Но в бункере следовало полагаться совсем не на зрение, а на слух и чутье. Серко знал, что в подземелье обитает чудовище, которое превзойдёт по силе любого обычного зверя. В глубине этажей сипело дыхание монстра, а стук огромного сердца отражался в голове у охотника.

«Не по нам эта битва… Не стоило сюда заявляться», – напомнил себе сын Волчицы. Он совсем не стремился бросать вызов медведице, ведь за такое худое Тепло не стоило драться. Теперь Серко хотел уйти незамеченным, но только после того как найдёт крестианцев.

О таком жутком месте можно легко сложить сказ у ночного костра и страшную историю с напряженьем в глазах будут слушать даже самые матёрые охотники. Мхи и плесень покрыли широкие коридоры убежища. Внутрь бункера нашли путь подземные воды. Призрачные потоки струилась по чёрным стенам. В тёмных закоулках гнездились грибы, не признающие ни твёрдости камня, не власти железа. Металлические подпоры и дверные проёмы проржавели до сердцевины. Даже внутренние переборки превратились в труху и рассыпались под натиском времени. Вентиляция не работала, в коридорах зияли чёрные дыры шахт. Бункер давно перестал хранить жизнь человеческую и много Зим кряду стоял в запустении. Теперь подземелье стало берлогой, пригодной только для медвежьей семьи.

Серко замер, прислушиваясь к звуку падающих капель и случайному скрипу потревоженного ветром металла. Из пустоты подземелья донеслись отзвуки испуганных человеческих голосов:

– Куда же мы, Мишенька?! – воскликнула Вера, не разбирая дороги. Она крепко сжимала ладошку Егорки и старалась не отставать.

Старший брат не ответил, он тащил родных в темноте, только бы подальше от Нави! Выстрелы и рёв Пестуна давно смолкли. Теперь Михаилу чудился отрывистый лай Вука и злобные окрики чужаков.

– Мы спрячемся, в темноте нас никогда не найдут! – как одержимый бормотал Михаил и метался по разрушенным комнатам. Все вместе они пробежали с десяток лестниц и коридоров. Ноги запинались о камни и куски мебели, с глухим стуком расшвыривали что-то лёгкое. Опустив взгляд, Вера испуганно охнула – под ботинками громоздились целые кучи костей.

– Ты на погибель нас завёл! – она говорила твёрдо, но тихо, чтобы не испугать маленького Егорку. – Дикари сумеют нас защитить, охотник сможет…

– Я сам смогу! – вдруг закричал Михаил и резко обернулся к сестре. – Я твой брат! Неужто Навий выродок стал тебе дороже родных? Просто доверься мне!

– Довериться? Мишенька, да о чём же ты просишь?! Я и так тебе до края доверилась, когда в путь собралась и всё бросила! Защитника в тебе видела!

– Без меня бы и сгинули! Я вас хранил всю дорогу и себя не щадил, Зою разыскивал! Сколько раз рисковали? Сколько раз по краю ходили и только моим стараньями выжили? Если бы не Навь проклятая, сестру бы нашли, а там, глядишь, и Тепло!

Вера вдруг остановилась и вырвала ладонь из руки Михаила. Брат с удивлением обернулся.

– Если бы не Навь?! – в её голосе дрогнули слезы. – То, что мы из общины ушли – это правильно, жизнь свою мы спасали! Но то, что ты делал в пути, Господу никак не угодно!

– О чем это ты? Чего говоришь? – Михаил попытался схватить её руку снова, но сестра шагнула назад и заслонила собою Егорку:

– Всегда молчала тебе, терпела, молилась, чтобы одумался и на путь истинный встал! А что ты сделал? Людей ограбил! Угрожал им ружьём, еду отнял, словно разбойник! Жалкие куски сушёного мяса!

– Я же велел спрятаться и не смотреть! – закричал Михаил.

Давно это было... Почти неделю назад, когда в пути все запасы закончились, в зарослях они наткнулись на одинокое Тепло. Надеясь на добрую душу людей, Михаил попросился к огню, но в ответ получил грубый отказ. Он всегда выходил к чужакам в одиночку, потому что опасался за Веру. Он догадывался, что молодой девушке на дороге хорошего ждать точно не стоило. Но в том затерянном доме ярость одолела молодого христианина. Михаил приметил, что при всём своём не радушии старики не могли защититься, а при нём было ружье…

Уже два дня Вера с маленьким братом не ели ни крошки. Михаила захлестнула обида. Подняв ружьё, он потребовал отдать всё съестное, что только оставалось в Тепле. Вере он ничего не сказал и надеялся, что она не узнает. Но сестра видела грабёж и теперь вернула брату грехи тяжёлым укором.

– И что? – вдруг со злостью произнёс Михаил. – Если бы на дороге мы от голода сгинули, было лучше? Малый грех во спасение…

– Во спасение?! Душе твоей спасения не будет! Ты Навь во всех бедах винишь, а сам на тёмный путь взгромоздился! Хочешь убежать от них, оставить в беде? Стреляло бы твоё ружье, трижды проклятое, так убил бы подземников, не задумываясь!

– Да что ты понимаешь?! Жалеешь язычников, которые нас по рукам и ногам повязали, а тебя обесчестить хотели?! Права была Зоя – жертва ты безропотная! Всё что ни скажут – исполнишь! А мир за стенами жалости-то не знает! В пути я вас защищал, сколько раз в беде выручил, пропитанье нашёл и почти до самого места доставил! Почти ведь дошли!

– С тобой бы никогда не дошли! Ты в грехах погряз, Бог не дал добраться!

Отгоняя от себя слова Веры, Михаил тряхнул головой. Он схватил сестру за руку и насильно втолкнул её вместе с Егоркой в темноту ближайшей комнаты:

– Когда Зою найдём и в новом Тепле обоснуемся, можешь снова поклоны бить и молиться, но в дороге я над тобой главный! Слёзы свои придержи, молчи и слушайся – не дыши, слова сказать не смей без моего разрешения!

Вера смотрела на брата испуганными глазами. Рот судорожно приоткрылся, чтобы опять закричать, но брат грубо зажал его грязной ладонью:

– Не зови охотника, даже не смей! Я – единственный ваш защитник! Вы семья моя, со мной никто не погибнет. Огражу вас от проклятого двоедушца, а если он сюда явится, тотчас пожалеет!

Вера испуганно округлила глаза и Михаил разжал хватку. Тронув светлые волосы ребёнка, он попытался успокоить перепуганного насмерть Егорку, но мальчик смотрел куда-то за спину брата. В той же комнате, где они спрятались, лежало бездыханное тело. Растерзанный человек валялся среди объедков и мусора. Обглоданная медведем рука стиснула покрытый запёкшейся кровью клинок.

– Вот по кому вопленица причитала. Далеко его Зверь затащил, – потянулся к ножу крестианец. С трудом отцепив чужую ладонь от рукояти, Михаил примерился к весу оружия и сердце его застучало быстрее. – Убийство – грех великий, но на что не пойдешь во спасение своей жизни.

Вера в страхе смотрела на брата и не узнавала его. Ради семьи он собирался убить человека. Михаил решил пожертвовать всеми истинами, чтобы не подпустить к ней с Егоркой ни Волчицу, ни Волка.

*************

Серко не поддался. Как бы Волк не скрёб по душе, что бы не обещал за свободу, охотник не слушал. Тихо, словно бестелесная тень, подземец ступал по бетонным коридорам убежища. Впереди раздались голоса и возбужденные крики. Слова тысячи раз отразились от стен и растворились неразличимым эхом. Серко сморщился от досады – надо же было так громко кричать в логове зверя! Но уже в следующий миг душа охотника замерла. Обычно тихая Вера о чём-то настойчиво спорила с Михаилом, а тот грубо ей отвечал. Добра от такого ждать точно не стоило. Захотелось скорее настигнуть людей и поставить на место зарвавшегося мальчику, как всегда поступали в навьих стаях с молодняком.

Выдохнув, Серко напомнил себе, что он не только Навь, но и человек и пытается пойти новой дорогой – тем самым путём, о котором никто ему не рассказывал, кроме Веры. Она была не такой как все остальные, таких девушек Серко ещё не встречал. Среди женщин навьего племени почитались только грубая сила да удаль. Вот и скалился он перед вестами, говорил о жестоких победах, о богатой добыче и отнятом у людей Счастье. Только тогда во взгляде Волчиц разгорался огонь, а объятья становились теснее. Но что было правдой из этих рассказов? Весты никогда не охотились, не слышали крики ограбленных, не видели, как разоряют Тепло или режут живьём…

Внезапно голоса смолкли и Серко насторожился. Он мог с лёгкостью отличить одну тишину от другой, и сейчас рядом с ним была та самая тишина, в которой пряталась жертва. Дух беспокойно заворочался, посоветовал охотнику насторожиться и снова потребовал крови – так человек станет сильнее, легко заметит врагов и добудет победу. Но Серко заставил Дух замолчать и надеялся только на своё умение охотника. Разочарованный Зверь отошёл в сторону, предоставив подземцу разбираться во всём самому.

Повернув за угол тёмного перехода, Серко вошёл в разрушенный жилой блок. Зрение без Волка ухудшилось, но он ещё различил на стенах следы от выстрелов и глубокие борозды от когтей. Под ногами хрустели груды мусора и старых объедков. Готовый к стрельбе карабин, Серко держал нацеленным дальше по коридору и осторожно выбирал место для каждого шага. Он чувствовал, что хозяйка берлоги не спит и прислушивается к шорохам незваных гостей. Нужно было как можно скорее отыскать крестианцев, чтобы сбежать из сырой темноты.

Вдруг из комнаты по соседству раздался жалостный всхлип. Серко сразу узнал детский голос Егорки. Мальчик был сильно испуган, хотя ещё не успел встретиться с лесным чудовищем. Зубы охотника сжались от ненависти к Михаилу. Серко уверенно зашагал к порогу подозрительной комнаты и лишь в последний миг почувствовал нападение.

Всего лишь мимолетное предчувствие, еле заметное глазу шевеление тени, но это спасло ему жизнь. Зазубренный нож порезал плечо, но не попал в голо, в которое метил. На пол бункера пролилось несколько капель крови, а внутри двоедушца тут же грянула ярость. Обратись он заранее к Волчьему Духу, так никакой человек не смог бы подкрасться так близко! Михаил попытался нанести удар снова, но не успел. Серко перехватил его запястье и быстрой подсечкой свалил с ног. Невзирая на боль, надземник никак не выпускал из ладони ножа. С глухим рыком Михаил попытался как-нибудь извернуться, чтобы пырнуть Серко снова.

«Мишенька, остановись!» – закричала Вера из темноты, но крестианец будто не слышал. Серко ощутил, как пол под ногами вздрогнул – нельзя было шуметь в медвежьей берлоге! Схватив Михаила за волосы, он приложил парня лицом о грязный бетон. В удар охотник вложил только часть своей силы, но и от этого крестианец закашлялся кровью.

«Не по росту себе противника выбрал!» – Серко наконец-то смог отнять нож, а когда распрямился то почувствовал боль в левом плече. Пальцы нащупали рану под распоротой курткой. Заметив это, Вера испуганно охнула.

«Ах ты, глупый дурак…» – сокрушенно проворчал Навий сын. За пролитую кровь отмщение требовалось в той же мере, иначе Недоля проснётся. – Не в обиду тебе, крестианец, но таково моё обещание...

Схватив Михаила за куртку, Серко прижал его к жёсткому полу и занёс нож над левым плечом.

– Не надо, молю тебя, стой! Человек же ты или зверь! Не надо мстить беззащитному! – отчаянно воскликнула Вера. Рука Серко замерла, и он встретился с глазами девчонки. Вера с великой надеждой смотрела на подземника и каждое её слово метило точно в сердце.

– Человек или Зверь? Спроси, что полегче… – Серко с хрипом смотрел в испуганное лицо Михаила, а потом отбросил в сторону нож. Он не стал проливать крови в ответ, несмотря на обещание матери. Зверь был загнан в самый дальний угол души и закован в тяжёлые цепи человеческой воли. Могильным воем он пообещал отомстить за предательство двоедушцу, но этот вой был не слышен другим, а вот настоящий рёв тут же обрушился на охотника.

Стены убежища затряслись от грозного медвежьего рыка. Хозяйка берлоги больше не собиралась терпеть в своём логове чужаков. За сверхдолгую жизнь она не раз пробовала человеческое мясо и легко распознала знакомые запахи. Великий Зверь давно перестал бояться охотников и теперь свирепел оттого, что к ней заявился противник с Волчьей душой.

Серко схватил Михаила за куртку, одним резким толчком поднял его на ноги и протянул руку Вере. Выскочив в коридор, все вместе они увидел хозяйку берлоги. Огромной медведице было тесно даже в просторных коридорах убежища. Вес и рост чудища были столь велики, что Серко даже не попытался стрелять. Чёрная шерсть превращала Лесного Духа в ужасную тень посреди мрака. На косматой голове остались свежие шрамы от чьих-то зубов.

«У неё к волкам давние счёты, бежим!»

Будто разгадав слова человека, Великий Зверь сам бросился на охотника. Животное привыкло к коридорам и двигалось быстро. Но не для такого большого чудовища строился бункер – многое на пути мешалось зверюге. Снося перекрытия и втаптывая тяжёлыми лапами старый хлам, хозяйка берлоги рывками гналась за добычей.

«Когда выйдем в лес, там всё и кончится!» – крикнул Серко на бегу. Снаружи он рассчитывал на Владу и Вука. Вдвоем брат с сестрой могли одолеть медведицу, если Влада уже застрелила Пестуна. Серко пропустил вперёд себя крестианцев и отступал сзади. Михаил нёс на руках онемевшего от страха Егорку, за ними спешила Вера. Про драку все и думать забыли. Крестианцы доверились Навьему сыну, но в этот раз Серко вовсе не думал, что сможет их защитить. На такого гиганта ему ещё никогда не приходилось охотиться.

Тяжело шагая, медведица сотрясла бункер рыком. Нужно было её задержать или хотя бы замедлить. Серко обернулся, вскинул карабин и трижды выстрелил прямо в череп чудовищу, но Великий Зверь даже не сбавил шага. Выпусти Серко хоть всю обойму, Лесной Дух не заметит свинца, ни одно обычное оружие его не остановит!

«Пули тебя не берут, только нож, да правильный заговор!» – Серко лихорадочно вспоминал как охотиться на Лесных Духов. Жаль мать об этом говорить не любила, а как бы сейчас пригодилась её наука после схватки возле Рогово Городища!..

Но тут взгляд подземника упал на панель у стены. Под решетчатой перегородкой тянулись ржавые трубы. Серко вспомнил, что видел точно такие же в своём логове. По трубам текло жидкое пламя, обогревая убежище до самого дна. Остатки топлива загустевали в трубе.

Серко перевёл карабин и выстрелил снова. Химическое зарево вспыхнуло, и огненная буря вырвалась в коридор. За одну секунду пламя охватило медведицу, чёрная шкура чудовища вспыхнула синим пожаром. С диким воем зверь ударился в стены, завертелся на месте, но не было никакого спасения – такого врага нельзя было растоптать, раздавить или разорвать в клочья. Лесной Дух проиграл силе древнего огнебога.

Бункер наполнился едким дымом и вонью палёного мяса. Крестианцы успели сбежать, но Серко не отводил глаз от пылающего существа. Медведица билась в огне, но с каждой секундой её движения слабели и замедлялись. Участь Великого Зверя была предрешена. Глухо заурчав, Лесной Дух навалился на ближайшую стену и стал последней жертвой, нашедшей смерть во мраке убежища.

Серко взглянул на карабин так, как будто видел своё оружие впервые. Долгими вечерами он вырезал на ложе замысловатые руны, но одно место всегда оставалось свободным. Теперь Серко знал, как назовёт карабин – это имя будет пылать подобно синему вихрю пламени.

*************

На свежем воздухе дышать стало легче. Серко выстоял, выжил в тяжёлой схватке против Великого Зверя, и как только он вышел из бункера на поверхность, сразу столкнулся со взглядом сестры.

Крестианцы испуганно жались друг к другу возле открытого люка. Стоило им ступить за порог, как они тут же оказались под прицелом «Пера». Влада выглядела ужасно – взъерошенная пуще прежнего, покрытая с ног до головы запекшейся кровью и грязью. Любой мог принять её за восставшую упырицу. Вук тоже был жив, хотя пострадал ничуть не меньше хозяйки. Пёс поджимал переднюю лапу, одно ухо разорвано. Битва с Пестуном обоим далась нелегко. И всё же молодой медведь умер – его окровавленная, разорванная в клочья туша лежала неподалеку от входа.

– Ох и разит от тебя, Серко. Нешто на костре запекался? – дико улыбнулась Волчица. – Али решил прямо в берлоге огонь развести, да погреться?

– Медведицы нет – я убил Великого Зверя.

– Как?

– Пламенем выжег. Оружие породило огонь – ни один Лесной Дух не устоит. Карабин заслужил себе имя. Сегодня я вырежу на нём последнюю руну и отныне звать буду Смага.

– Жар и пламя – доброе имя, – одобряюще кивнула сестра. Серко с недоверием покосился на тело медведя:

– Неужто сама развалила?

– Плёвое дело, – пожала плечами охотница. – Молодой он был, глупый. Теперь знает по чём с навьим Волком тягаться. Мяса токмо не трогай, не буди Лихо, – после этого она зло посмотрела на крестианцев. Михаил закрыл собой Веру от нацеленной винтовки. – Сбежать хотели? – зашипела Волчица. – Так-то вы за добро платите?

Вера залепетала:

– Мы испугались! Оружия-то при нас нет, а медведь как набросится!

Жалостливым голосом Влада ответила:

– Страшно вам, сиротам, стало! Натерпелись, а ребёночек-то и вовсе заикой останется. Такой ужас снести!..

– Хватит! – оборвала её вера. Крестианка не поверила, и на губах Влады растянулась ухмылка:

– А вы учитесь, пустого сострадания больше не ждёте, и правильно – никому верить нельзя. Даже если кто-то рядом живёт, да льёт в уши вам сладкие песни – не значит, что ночью вас не зарежет. Верьте тому, у кого ярость в глазах, а с губ летит всё, что он думает. Злость – честнее всего, доброта – лишь лукавство.

Влада перевела взгляд на Серко и позвала его за собой:

– Идём, покажу кое-что…

Они побрели сквозь разломанную Пестуном рощу. На тугих ветвях до сих пор остались клочья медвежьей шерсти. Запинаясь от страха, следом за подземниками поплелись крестианцы. Вскоре они вышли на то самое место, которое хотела показать Влада. Среди ветвей поваленного бурей дерева спрятались два медвежонка – совсем маленькие, без надзора и пока что не догадались сбежать. Траву на поляне хорошо вытоптали, видимо, здесь Пестун присматривал за молодняком. Медведица не слишком заботилась о своих детях, Лесной Дух больше охранял территорию.

– Это же детёныши того чудища! – Михаил попятился, как будто молодняк мог набросится на него и убить.

– Верно, без мамки остались, совсем беззащитные, – загадочно улыбнулась Волчица. Она вытащила из-за пояса револьвер и протянула его крестианцу. Михаил уставился на оружие, словно ему предлагали стиснуть гадюку.

– Сыграем в игру, крестианец? – прищурилась Влада. – В револьвере два надёжных патрона, а тут двое сироток без дела. Они сами сдохнут, а не смогут, так им подсобят – в лесу зверюга шатается, на их мать очень злая. Но коли убьёшь медвежат, пустишь каждому пулю, так мы вас освободим. Ты же хочешь уйти от Навьего племени? Хочешь?

Михаил молчал и Влада нетерпеливо гаркнула:

– Ну?! Хочешь уйти и семью свою уберечь?!

Серко догадался, на что рассчитывает сестра:

– Влада, ты же…

– Не лезь! – голос Младшей отдавал сталью – она и ему угрожала.

– Мишенька! – попыталась остановить брата Вера, но тот быстро взял револьвер. Егорка спрятался за спину сестры и снова тихо заплакал. Михаил как будто не слышал родных. Подойдя к медвежатам, он прицелился и зажмурил глаза. Почуяв неладное, звери начали неловко ворочаться и выбираться из веток.

– Ты глаза то открой, а то пули всего только две. Возьмешь ещё, да и промажешь, – приглядывала за казнью Влада.

– Вас ведь тоже двое, если оружие против дикарей поверну и обоим по пуле? – вдруг сказал Михаил.

– Нас трое, – поправила Навь. Вук зарычал и встал перед хозяйкой.

– Собака ранена, если вас пристрелю, то…

– Он глотку тебе раньше порвёт, чем ты курок спустишь, а может ребёнку или сестре. Вздохнуть не успеешь, как кто-то из близких погибнет. А если пристрелишь пса, так месть жди от нас. Это ведь игра, Михаил, здесь всё честно! Револьвер твой заряжен, а мы оружия не касаемся. Коли убьёшь молодняк – всех отпустим. Начнёшь нас убивать – кто-то из твоей семьи точно погибнет. Не будешь стрелять, значит выбор свой сделал и дальше сам пойдёшь, добровольно. Так что ты решил?

Рука крестианца затряслась, он неуверенно посмотрел в глаза младшей сестры. По щекам Веры катились горькие слёзы, она с мольбой зашептала: «Не надо…».

Зарычав, Михаил резко развернулся к охотникам и нацелил револьвер в лицо Влады. Улыбка Нави превратилась в оскал. Она смотрела на смерть, как будто радуясь старому другу:

– Стреляй же, – рыкнула она, – покажи, что мужчина...

Вук ощерился, всем телом готовясь к броску.

– Миша! – в испуге закричала сестра. Палец крестианца на спусковом крючке чуть напрягся. Он хотел выстрелить, но, казалось, тяжесть всех прежних грехов повисла на кончике мушки.

– Бог ваш прощающий, любой грех замолится, верно?! Почему тогда нельзя убивать?! – наступала Волчица.

– Хватит, Влада! – не вытерпел Серко и встал между сестрой и оружием.

– Стреляй же! Целых два надёжных патрона дают тебе выбор! – выскочила Влада вперёд. Михаил переводил револьвер с одного на другого, крестианца прошиб холод. Но тут Егорка бросился к брату и повис на руках. Мальчик с воем схватился за револьвер, отвёл его в сторону, но тут оружие выстрелило!..

Грохот испугал медвежат, с гнусавым воем они разбежались в разные стороны. Пуля врезалась в землю возле сапога Одинокой Волчицы. Один краткий миг разлучил охотницу с неминуемой смертью. Влада даже не шелохнулась, только медленно выдохнула. Егорка взахлёб ревел и отчаянно жался к старшему брату. Михаил выронил оружие, нагнулся и крепко обнял мальчишку.

– Ты так слаб, что за тебя решает ребёнок. Не смей больше противиться нам, или все вы умрёте – все, до последнего! – Влада развернулась и быстро зашагала прочь от поляны. Сердце Нави колотилось где-то под горлом, она почти что смеялась от пережитого.

Вера обняла братьев как птица, которая укрывает своих неразумных птенцов. Серко вдруг ошпарила мысль, что с него хватит проклятых игр сестры. Он догнал Владу и резко схватил её за руку:

– Что ты творишь?! Обезумила? Зачем заманила их в такую ловушку?! Застрели он потомство Лесного Духа – навеки оказался бы проклят! Даже те, кто останутся с ним, хлебнут горя!

Влада внезапно оттолкнула Серко прочь от себя:

– Почему ты стал слишком слаб, чтобы играть со мной вместе, Серко?! Трясёшься как осенний лист на ветру, приходишь ко мне с раной от чужого ножа! С каких пор звери стали драться железом?

Серко невольно прикрыл разрезанную на плече куртку.

– Почему крестианец цел, а? – продолжала наступать Влада. – Почему напал на тебя и не получил воздаяния? Что мне делать прикажешь, ежели не поставить ублюдка на место?! Да, добра я им не желаю – убей дурак медвежат, так встал бы на путь ещё гаже, чем гибель! А если бы выстрелил в нас – показал, каковы крестианцы, чего стоят сами и заветы их бога! А в меня выстрели, может облегчил долю Одинокой Волчицы!

Влада порывисто прижалась к Серко и крепко его поцеловала. Во рту брата ощутился вкус крови, от бусых волос пахнуло запахом чужого дыма. Волк внутри разъярился и попробовал порвать цепи. Брат оттолкнул сестру прочь, но Влада опять рассмеялась:

– Мы с тобой одни такие, Серко!.. Но ты гибнешь, на тебе тень креста – в гаданиях мать это видела! Зря ты спутался с морокотниками, крестианская вера – хуже отравы! Чужая она короткому лету и Долгой Зиме, не годится для Нави!.. Не говори с ними более по ночам, ничего о нас не рассказывай…