Проклятый род

Глава 6 Невегласе

Вечерние сумерки настигли охотников и крестианцев возле костра. Никто больше не разговаривал и неуютную тишину заполняло одно гудение ветра. Тепло от огня и общий ужин притупили страх пленников, но крестианцы ни с кем не хотели сдружиться, ведь перед ними было само Навье племя, а хуже язычников, по мнению людей, и вовсе представить нельзя. Серко и Влада в глазах оседлышей выглядели простыми убийцами, живущими по кровавым понятиям.

На секунду Серко задумался, что из этого правда? Взглянув на сестру, которая от нечего делать перекладывала тринадцать ножей, он понял, что людские страхи во многом оправданы. Все так бы и уснули в полном молчании, если бы не любопытство Егорки:

– А правда сказывают, что волколаки в волков превращаться умеют?

За нелепый вопрос он тут же получил затрещину от старшего брата:

– Тебе бы, мелочь полоротая, поменьше говорить, да побольше смекать! – пригрозил Михаил.

– Это истина, отрок, – расплылась в фальшивой улыбке Волчица. Влада взяла нож и показал его острое лезвие мальчику. На заточенной кромке сверкнули багряные блики костра:

– Что такое нож, знаешь?

Егорка кивнул, но в глазах его росла неуверенность.

– Нет, не знаешь. Нож – не просто железка какая-нибудь, которая плоть резать умеет. Нож грань меж мирами прочерчивает, потому для всякого колдовства пригодится. Добрый клинок и в зверя тебе подсобит обернуться, коль надо. Возьми нож, найди в лесу место тайное, воткни остриём двенадцать клинков, да и перепрыгни над ними – не забудь сказать слово верное, и на землю сойдёшь не в человечьем обличии, а в шкуре дикого волка. В таком теле Навь и следит за людьми. А как выследит, возле Тепла нору выроет и набег заготовит – страшный, кровавый, без всякой пощады и милости. Детей малых хватает, родителей бьёт – кого ножом режет, кого клыками грызёт, а кого под земь с собой тащит, чтобы во тьме изгаляться. Крики людские для нас слаще песен.

Влада прервалась и взглянула на Егора так, как будто он сам был добычей:

– А у вашей деревеньки, Навьих нор, часом, нет?

Егорка испуганно заморгал. Влада обожала свои страшные игры: пусть довелось испугать одного несмышлёныша, а всё забава.

«Она ещё и ведьма...» – прошептал Михаил, да только охотница услышала это. Резанув крестианца холодным взглядом, Влада вдруг рассмеялась и нарочно добавила в смех колдовской одержимости. Всю жизнь её учили охотиться на людей, сама Мать-Волчица настаивала на кровавом пути, но и старая ведунья Девятитрава в стороне не осталась. Слишком много тайных знаний старуха вложила в голову внучки – проклятья, как накладывать порчу и заговоры на смерть были прекрасно известны Волчице с юных ногтей. Но всякий раз, когда Серко спрашивал сестру о тёмных науках, она только загадочно улыбалась. Брат никогда не думал о ней как о настоящей колдунье.

Ночью Серко решил остаться возле костра, чтобы охранять пленников. Слова Влады о том, что к утру она кого-то зарежет, могли быть равно шуткой, так и истинной правдой. Но охотница проспала до рассвета, даже не шелохнувшись. Только Вук время от времени беспокойно ёрзал на месте и низко рычал на чужих. Серко тоже слышал перешёптывания крестианцев, но говорили они такими тихими голосами, что разобрать ничего не удалось.

Когда первые брезги заполнили небо багрянцем, Серко с облегчением вздохнул: все были живы, настал час отправляться в дорогу. Разведчики Нави и без того задержались, а ведь первый крест – совсем рядом, сегодня к полудню, если в пути больше ничего не случится, они дойдут до нужной отметки. Не желая больше терять ни минуты, Серко растолкал Михаила:

– Говори, что там? – поднёс охотник к лицу полусонного парня помятую карту.

– Тепло.

– Это мы уже знаем. Верней говори – какое Тепло, живёт ли там кто-нибудь после Мора? Долгую Зиму такое Тепло выстоит?

– Не знаю, – ответ оказался пустым, а взгляд надземника честным. Он правда верил в то что сказал.

– Как же не знаешь, коли дозорные ваши там побывали и крест на карте оставили?

– Побывали, но близко ни к одному Теплу не подходили – опасно это, дозорные только издали посмотрели, что там да как, а когда обратно вернулись, Зоя их рассказы переняла и на карте отметила. Сговорились во второй раз вместе пойти, чтобы проверить надёжнее.

– Осторожно разведку вели, может оно и верно, – вслух подумал Серко. – Если бы в одно из отмеченных мест напрямки сунулись – точно погибли.

– Это в какое же? – спросил крестианец, но Серко не стал отвечать. Роду и так хватает проблем от вражьего племени. Ему было гораздо интереснее узнать о другом:

– И что же ты о крестах знаешь?

– Рядом деревня на двадцать дворов, – начал вспоминать Михаил. – Если много домов, значит место хорошее, наверно...

– Много домов – значит много людей, – недовольно поморщился Навий охотник. – Такого дозорные проглядеть не могли.

– Зоя говорила, что там нет никого. В том-то и дело – избы стоят, но пустые.

Эта новость Серко совсем не понравилась. Обезлюдившая община – не то, что нужно для племени Зимнего Волка. Но загадочную деревню следовало осмотреть. Потому, он поспешил разбудить остальных и после недолгих сборов они отправились в путь. Крестианцы шли впереди, держась за руки, а Навь с оружием сзади, чтобы лучше видеть открытые спины людей и выстрелить в них, если вдруг побегут.

*************

Пленникам вернули обобранные рюкзаки, оставив лишь самые необходимые вещи. Серко по-прежнему не верил, что в дороге попутчики будут полезны. К тому же он знал, что крестианцы рассказали не всё и вполне могли завести их с сестрой в подготовленную западню. Владе он решил о своих подозрениях не рассказывать, она и без того злилась на иноверцев. Сестра перестала смеяться, шутить и подтрунивать над Серко. Молодая Волчица не спускала глаз с узников, чехол «раненой» винтовки оставался открытым, а ладонь не выпускала ножа. В любой миг Влада могла выхватить оружие, чтобы выстрелить в беззащитных людей или наброситься на них сзади. Одним предкам было известно какие мысли бродят в голове у своенравной подземницы.

Лес поредел и вскоре совсем растворился среди одиноких корявых деревьев. Выйдя под закрытое хмарью солнце, Серко окинул взглядом оттаявший мир. Многое за короткое лето пыталось вырасти в полную силу, набрать цвет и оставить плоды. Странно было наблюдать за возрождением дикой природы – кустарники и травы спешили прожить весь отпущенный срок за единственный месяц тепла. К середине августа выпадал первый снег и ничего больше расти не могло. Нежные и нестойкие растения отмерли, остались лишь те, которые смогли приспособиться к Долгим Зимам. Но как бы не старалась белая стужа навсегда укрыть мир метелью, она неизменно проигрывала короткому лету. Пожалуй, это и было самым большим чудом нового мира – жизнь расцветала несмотря на извечно-серую хмарь, жуткий мор и десять месяцев Долгой Зимы…

Но и Долгого Лета, казалось, уже не вернуть. Как приговор за прошлые людские ошибки, над Краем раскинулась серая пелена. Многие годы никто не видел неба в его истинном цвете. Мрачная хмарь стояла между людьми и затуманенным солнцем. Именно она была виновницей стужи. Почти круглый год властвовали холода, но и это испытание оказалось ничем перед страшной эпохой мора, когда даже единственный месяц тепла не возвращался в течении десяти Долгих Зим. Холод косил людей сотнями тысяч и слишком многие отправились в объятия к Марене. Богиня Зимы почти победила и всё же лето вернулось, люди выжили, а хмарь над лесами стала чуточку тоньше.

Однако и в пору потепления ночной холод отступал неохотно. Навий род полнился из двоедушцев, которые почти ничем не отличались от оседлого человека, но лучше переносили мороз. Люди привыкли жаться в домах и не высовывать носа до самой весны, а вот Владе с Серко не раз приходилось охотиться в холодные месяцы. Настои ведуньи, именуемые Снежный Жар, не давали окоченеть, пока добываешь ослабших животных. Звери должны были есть даже посреди Долгой Зимы, взрыхляли жёсткий наст, чтобы добираться до мхов и промёрзших растений. Должны были питаться и подземные Волки…

Ежась от прохлады слишком раннего утра, крестианцы поплотнее кутались в светлые куртки. Вера с маленьким братом держались строго позади Михаила. Серко внимательно прислушивался к лесным звукам, следуя чуть поодаль от остальных. Неожиданных встреч больше никому не хотелось.

– Мы не охотники, а мирные люди, – вдруг сказал Михаил, обернувшись к Серко.

– И что с этого?

– Вы сами видели, какое было оружие при нас и какие припасы. В дороге не получилось даже пищи добыть, разве что-нибудь найти с Божьей помощью. Вся надежда оставалась, что скоро с дозорными встретимся, да вот только…

– Я понял, постоять вы за себя не умеете.

– Всё к тому говорю, что помощи от нас, случись какая беда, уж простите, не будет, – развёл руками парнишка. – Отпустили бы вы нас Христа ради, а мы уж как-нибудь обратно к своей деревне вернёмся.

– Просишь у «язычников» за «ради Христа»? – ухмыльнулся охотник. Услышав такое, Михаил помрачнел. Серко стало понятно, что всю эту беседу он затеял только чтобы разжалобить похитителей. Михаил боялся и злился на Серко за то, что тот якобы хотел сделать с Верой. Но навий сын не спешил его успокаивать. Пока пленник боится – дурного не сделает.

– Попытаетесь сбежать – мы вас не пощадим. С нами пёс, который по следу может идти и оружие мы забрали. Да и сестра моя лучше всякого зверя умеет выслеживать. Если мы на двух ногах ходим – так не значит, что вы вместе с людьми оказались, – помедлив, Серко заглянул в настороженные глаза Михаила. – Мы Навь. У каждого из нас две души и ту, что отдана Зверю, ваш бог точно не видит, потому мы его и не почитаем.

– Только поэтому? – вдруг, без разрешения брата, вмешалась Вера. Михаил остерегающе посмотрел на неё, но Вера чувствовала, что разговор не заладился.

– Нет, не только поэтому, – ответила Волчица вместо Серко. Подойдя со спины, она взбила обрезанные волосы крестианки. Вера вздрогнула и отшатнулась, увлекая за собой маленького Егорку.

– Ваш бог слаб и защитить вас не может. Только и стоните, только и молитесь. Вас режут – вы молитесь, вас грабят – вы молитесь, вас Зима до смерти морозит, а вы снова молитесь! Чего же ваш бог молчит, не спасает?

– Даже в самом лютом мучении есть надежда спасти свою душу, – вдруг ответила Вера. Она нашла в себе храбрость выдержать презрительный взгляд Влады. – Узок и скорбен путь вводящий в жизнь вечную. Многими страданиями предстоит войти в царство небесное.

– Слова твоего бога?

– Тех, кто следовал Ему даже в самое лихое и лютое время!

– А знаешь, как говорят мои Боги? – прищурилась Навь – Ежели явится враг в тёмный час, так наточи меч свой, да защити близких своих. Пролей кровь недругов рода твоего, принеси Богам жертву достойную, да поставь столб на земле выжженной, дабы всякая нечисть день твоей славы помнила и впредь не совалась. Перун вложит силу в длань, да воинской доблести в сердце; Велес умом наградит, Семаргл со Сварогом одарят потомка огнём и железом. У нас много Богов и каждый по-своему помогает – на зов отвечает точно тогда, когда надо. А вам остаётся лишь сдохнуть, чтобы милости единого бога дождаться!

– Если в сердце живёт добро к людям, то пусть тебе сделают зло, ненависть его не иссушит, – крестианка говорила негромко, но в словах её чувствовалась уверенность, воспитанная с ранних Зим. – Если милостью Божьей живешь не в позоре и не в призрении, то бесами не записан. Тебе почёт при жизни и милость для души после смерти. Ибо сказано: «На чём тебя застану, на том и сужу». Если недруг твой голоден – накорми его. Если жаждет – напои его. Не будь побеждён злом, но побеждай всегда добром. Ибо так поступая, угли горящие собираешь ему на голову. Так было и есть, и так будет всегда.

– Нет, сейчас всё иначе, ваша доброта давно сгинула в прошлом! – не унималась ученица ведуньи. – Ваше Тёплое Лето замёрзло, ваше время ушло. Одни крестианские кости остались по храмам, а искра той, старой веры дотлевает в закрытых от мира общинах. Вы почти сгинули – это наш мир! Нет здесь больше места для сострадания!

– Чтобы разгорелся огонь, порой хватит и одной малой искры, – Вера нащупала крестик под курткой, который хранил её с самого детства. Кулаки Влады сжались от ярости, но она не ударила. Сделать это – означало признать поражение в споре, а проигрывать Навь не любила. Впервые Серко услышал, чтобы кто-то кроме вожаков смог урезонить сестру. И охотница не стерпела...

Сбавив шаг, Влада оказалась за спиной шедшей впереди крестианки. Вера тотчас побледнела, но даже не осмелилась обернуться назад. Навь примерилась для удара ножом под лопатку, клинок крутанулся в руке…

«Влада, впереди что-то вижу! Пущай Вук проверит!» – Серко вовремя понял, что за спиной пленницы притаилась готовая нанести удар смерть. Влада бросила на него рассерженный взгляд; брат нарочно сорвал ей убийство, но настроение Волчицы менялось как ветер. Холодная маска тут же спала с лица и, кивнув брату, она лёгким шагом выбежала на разведку дороги. Верный Вук помчался за любимой хозяйкой.

«Спаси вас Бог…» – тихонько шепнула Вера. Пальцы надземницы побелели, сжимая свой крестик. Серко кивнул, но не стал отвечать. Он не знал, сколько им ещё предстоит пройти вместе, но добра от такого путешествия ждать точно не стоило. Одним своим видом крестианцы злили сестру, а речами и вовсе доводили до бешенства. Серко опасался, что Влада однажды не вытерпит и сорвётся, как это бывало во время взросления, когда ей только заточили клыки.

Вскоре дорога вывела на крутой, поросший летними травами холм. Молодая Волчица уже стояла на склоне и чутко всматривалась в окрестности. За полями, вплоть до самого горизонта, расстилалось зелёное море хвойных лесов. Но перед стеной сосен и елей стояла деревня на целых двадцать изб, и ни одного человека вокруг…

*************

Серко принял бинокль от Влады и внимательно осмотрел поселение. Дома выглядели заброшенными – почерневшие, с обветшалыми крышами и слепыми окнами. Когда-то это были крепкие срубы, в которых люди много Зим спасались от лютых морозов. Но сейчас жизнь оставила избы – дома не выдержали эпохи мора. Селение вымерло не сразу, год за годом жизнь уходила отсюда и к возвращению короткого лета внутри бревенчатых стен царствовала пустота.

– И это по-вашему хорошее Тепло? – обернулся навий сын к Михаилу.

– Моровые Зимы назад не вернутся, а одну ночь мора такие дома точно выдержат. В них можно остаться, если в порядок до холодов привести.

Охотник задумчиво поднял голову к небу. Верным ли было то, что говорил ему крестианец? Если моровая Зима всё же случится, то обветшалые избы опять превратятся в могилы. Как косые надгробия они напоминали о том, что однажды уже подводили людей. От такой мысли Серко стало не по себе.

– Только дурак туда сунется, или до края отчаянный, – отрезала Влада – она нервничала. От одного взгляда на мёртвую деревню, тело Волчицы вздрагивало от напряжения. – Серко, давай туда не пойдём? Худое это место, очень худое – нутром своим чую!

– А проверить кое-что не желаешь? – брат указал на единственный дым почти у самого леса. Влада не могла не заметит верный признак людского Тепла, но, взглянув на него, она только тряхнула бусыми волосами:

– Нет, не хочу. Пойдём прочь!

– Пока каждый крест не проверим, никуда не пойдём. Или хочешь, как крестианские дозоры, только издали посмотреть, да и с тем к матери возвернуться?

– Второй крест не так уж и далеко – меньше дня быстрым шагом. Обойдём это место и выйдем к другому…

– Нет, пока здесь не разведаем, дальше не двинемся, – закончил брат бесполезную ссору. Влада облизнула губы и тревожно дёрнула худыми плечами:

– Хорошо. Выбор твой, но потом мне не жалуйся...

Серко внимательно посмотрел на сестру, только теперь в нем колыхнулось сомнение, но отступаться, тем более перед Младшей, он не собирался.

– Вы с нами пойдёте и только попробуйте где-то отстать, – махнул он крестианцам и первым пошёл к окраине незнакомой деревни.

Михаил недоверчиво блеснул глазами в спину охотника, а Вера покрепче сжала руку Егорки. Люди боялись, и этот страх как зараза лип к Нави. Влада на ходу достала «Пера», чтобы проверить патроны. Губы беззвучно зашептали обращение к Громовержцу, а кончики пальцев прошлись по вырезанным на дереве рунам. От каждой тёмной избы веяло смертью. Из выбитых окон к живым людям тянулся гулкий сквозняк. Серко приготовил карабин к бою, оружие успокаивало его лучше любых предсказаний. Дым не мог врать – здесь кто-то выжил и Серко ждал скорой встречи с людьми.

Безоружные крестианцы держались поближе друг к другу. Михаил шёл уверено, чтобы напускной храбростью приободрить младших сестру и брата. Зверь внутри двоедушцев ворочался, Волчий Дух чуял, что они ступили на очень нехорошую землю. Не сводя глаз с домов, Влада забормотала:

– В каждой избе жили, в каждой умерли – не сразу, ни за один год и не за одну Зиму, но быстро – за два-три года здесь живых не осталось. Оседлые хотели спастись: дома утепляли, забивали окна покрепче, но по весне, когда тает снег, наружу их выходило всё меньше. Не было пищи, зато хвори пришли. Не было дров для печей, зато холода длились целую вечность. В этой деревне сгинуло так много душ... очень много.

Сейчас, при свете ясного дня, смерть казалась далёкой, а отчаянье мёртвых – угасшими отголосками. Но Навь чуяла дыхание могил и слышала стоны из прошлого. Только теперь Серко понял, почему Влада не хотела входить в пустую деревню – она пропускала через себя сумасшествие, которое охватило оседлых в последние годы.

– Решили, так уж пойдём до конца, – проворчала охотница, заметив взгляд своего брата. Серко закивал, но вдруг вскинул голову и насторожился. Вук тоже услышал тихий скрип, как будто где-то прогнулась доска под ногой. Пёс зарычал, прижал уши и показал соседнему дому оскаленные клыки.

«Лучше сам покажись, всё равно найдём и тогда душу вытрясем!» – взял охотник пустое окно на прицел. Повисла обманчивая тишина. Казалось, кто бы не шагнул в мёртвом доме, сейчас он притаился и ждёт, пока незнакомцы сами уйдут.

– Если сам не покажется, шли туда крестианцев, – глядя поверх винтовки, зашептала Волчица. – Я в мёртвую избу не сунусь, особенно в погреба. Там такое зло может прятаться, которое даже в кошмарах тебе не приснится.

Но отправлять внутрь дома никого не пришлось. Через минуту из-за дальнего угла избы выглянуло обрамлённое тёмными волосами личико. Девочка была невелика ростом, на вид Зим десять-одиннадцать, и очень худа. Узкое тельце ютилось в грязном платье из старой материи и шкурок мелкого зверя. С затаённым любопытством малышка смотрела на пришедших в её деревню людей.

– Ребёнок... – судорожно выдохнула Вера. Страх в ней мигом сменился на сострадание. Ладонь крестианки прикрыла задрожавшие губы. Вид столь жалкого существа терзал её милосердное сердце. Однако Серко нисколько не впечатлялся. Он ждал скорее засады и выстрела в спину, чем увидеть живого ребёнка в мёртвой деревне.

– Обычно первыми дохнут, – тихонько сказала вслух Влада, о чём он только подумал, и добавила уже громче. – Эй, худоба немытая, подь сюды, не обидим! – для пущей убедительности она закинула винтовку за спину. Серко тоже опустил карабин, но девочка не подходила. Продолжая прятаться за углом, она сверлила чужаков карим взглядом.

– Если побежит, я Вука спущу, – прошептала Влада, улыбаясь девчонке.

– А я-то думал сама за ней с ножиком побежишь, чтобы визгу получилось побольше, – проворчал брат и сбросил с плеча вещмешок. Серко достал оттуда кусочек отварной оленины и предложил угощение девочке:

– Иди сюда! На вот, возьми и поешь!

Глаза ребенка блеснули, на худом горлышке задвигался кадычок. Медленно и с великой опаской она прокралась вдоль избы к незнакомцам.

– Не испугай… – шепнул Серко Владе, но сестра наоборот приготовилась броситься на малютку – если девочка всё же не решится к ним подойти, струсит и побежит, то её тут же настигнет Волчица.

– Господи, какая худенькая! Почему они живут здесь так убого?! – причитала за их спинами крестианка.

– Скоро узнаем, – ответил охотник, как раз перед тем, как отдать мясо девочке. Заполучив желанную пищу, та быстро засунула кусок в рот и с жадностью оголодавшего зверька начала пережёвывать.

– Ты полегче, а то кишки завернёт, – посоветовала Волчица. Малышка ответила ей испуганным взглядом, и Владе на миг показалось, что она всё-таки побежит, но ребёнок остался на месте.

– Как тебя звать? – осторожно начал Серко.

– Лиля…

– Есть ещё кто в деревне живой?

– Мама живая. Ещё Виталик, Ирина и… папа.

Последнего она назвала особенно тихо, и Серко ясно слышал, как дрогнул её тоненький голосок.

– Отведёшь нас к родным?

В ответ он получил настороженное молчание.

– Худого не сделаем. Покажи нам Тепло, где живёте, мы у вас никого не обидим.

Кивнув, девочка, наконец, согласилась. Она взяла Серко за руку и повела за собой. В это время Михаил наставлял Веру с Егоркой как себя надо вести:

– Держитесь рядом, если вдруг беда какая случится, то на меня полагайтесь. Хотя оружия нет, но я вас защищу, вместе выберемся.

Влада одарила его насмешливым взглядом. В глазах охотницы парнишка точно не был хорошим защитником. Полагаться здесь следовало только на её винтовку, карабин Серко, да на клыки Вука. В деревне жило по крайней мере двое мужчин, а они могли оказаться не столь дружелюбными, как голодный ребёнок.

Девочка вела их в сторону сизого дыма, который охотники заметили с холма возле леса. Но ещё до того, как увидели избу, послышался голос – над косыми деревенскими крышами разносились скорбные причитанья. Один из домов дальше по улице выглядел обжитым. Бревенчатые стены стояли в порядке, окна целые и кровля без дыр. На крыльце сидела молодая женщина с непокрытой головой, крепко сжимала свои плечи, медленно раскачивалась и стенала:

«До чего же я горе-злосчастная,

Приду да, я гoрюшко домой,

Да не к топленой, бедной печи,

Да к утухшему да к угольку,

Да к малому-то своему ребёночку…»

Услышав такое, крестианцы сотворили на себе знак, которого Серко прежде не видел – каждый приложил сложенные щепотью пальцы ко лбу, на живот и к плечам.

– Чего это они?

– Защита их бога, – равнодушно ответила Влада. – Здесь смертью разит так, что десятой стороной обходить надо было. Говорила я тебе не соваться…

Но теперь уж ничего не поделаешь. Серко подошёл ближе к женщине и спросил:

– Что случилось? Какая беда здесь стряслась? Сколько живых есть в деревне?

Но плакальщица будто не слышала его, утонув в своём горе. Продолжая раскачиваться, она опять зарыдала по вдовьи:

«Не глядели мы про запас на тебя!

А душа да с белой груди выходила!

Очи ясные с белым светом прощалися!

Подходила тут скорая смертушка,

Злодейкой прокралась, душегубицей!»

Серко понял, что зря пытаться разговорить вопленицу. Лиля, кусая губы, стояла рядом. На вопросительный взгляд охотника она повернула к нему голову и пробормотала:

– Не ответит она вам. Уж очень долго ни с кем не разговаривает, только сидит, да причитает с утра и до ночи, пока силы её не оставят.

– Умер кто у неё?

– Муж – из леса он не вернулся, знать-то умер. И Василь со вчера не кричит, а её саму звать Ириной...

Серко нахмурился и осторожно прошёл мимо Ирины, чтобы заглянуть внутрь дома. В избе стоял сумрак и удушающий смрад. У мутного оконца ютилась детская колыбелька, закрытая от чужих глаз тёмной тканью. Смотреть, что лежало под саваном, охотник даже не стал.

– Серко, идём отсюда. Живых ищи, а не подле безумцев расхаживай. Найдём Тепло и бросай это место, – настойчиво позвала его Влада снаружи. Выйдя из дома, охотник оставил безутешную вдову на крыльце. Община провожала их пустыми дворами, да заброшенными после долгого мора избами. Все молчали, только Вера прошептала молитву:

«Со святыми упокой Христе, души рабов Твоих. Там, где нет ни боли, ни скорби, ни стенания, но жизнь бесконечная...»

– Вы по любой надобности трясете его? – вдруг спросила охотница. Вера не ожидала такого и удивлённо заморгала на Владу. – Вот почему он вас не слышит, ведь один-триедин, а без конца тормошите. Просите его, что попало, да когда вам токмо захочется.

– А ваши боги молитв об усопших не принимают?

– Славу они принимают, а не молитвы твои поганые. Славления предков – вот что вместе с требами возле капищ возносить полагается, и лишь тогда зов доходит, когда за родичей добрым словом попросят. Сей же час нашим предкам по лунному свету в Правь дорога открыта, а тёмным выродкам остаётся в Пекельном царстве очищения ждать. Звёзды – очи пращуров наших, что и сегодня с небес за нами взирают. Сколько людей на земле жило – столько и звёзд ночью светится, ясно? Злые же духи, да прислужники Чёрного Бога в Правь, никогда не пролезут, а становятся…

Влада замолчала и на губах её растянулась насмешка.

– Навью, – закончил Серко за сестру. – Навью становятся, и мы себя так называем, потому что тоже в подземном мире живём, да с духами рука об руку ходим.

Сказав это, он спохватился и глянул на Лилю. Девочка шла рядом с ним, но не испугалась и, кажется, вообще не поняла о чём говорят. Серко решил, что в этой деревне о Навьем племени позабыли. Десять моровых Зим прошли тяжелее набегов и, должно быть, никто больше не помнил о нападениях Нави в последний день лета.

– А скажи-ка мне, крестианка, – вдруг спросила Волчица, – а что по-вашему с самоубийцами делается на том свете? У нас так они в упырей превращаются.

Серко одарил сестру неласковым взглядом, но та продолжала холодно ухмыляться – жестокая игра Волчицы только лишь начиналась. Вера ответила честно, хотя почувствовала в вопросе подвох:

– Руки на себя наложивший, в царствие небесное не попадает, ибо против Божией воли пошёл. Бог жизнь даровал, а самоубийца в грехах, да не покаявшись, от дара сего отказался, душу не спас.

Глаза Влады жестоко блеснули, а губы задвигались, смакуя тот яд, который на них оказался. Но нет, не сейчас она ранит доверчивую крестианку. От предвкушения Волчицу аж слегка передернуло, и тут Влада поймала на себе взгляд Серко. Брат разгадал подлый замысел Младшей, и от этого сердце подземницы заколотилось быстрее – игра удалась.

«Вот наше Тепло! А вон мама!» – вдруг потянула охотника Лиля. Тот отвлёкся и увидел перед собой ещё один жилой дом. Заметив приближение чужаков из окна, навстречу к ним вышла женщина. Она была старше Серко Зим на пятнадцать, и также худа, как и девочка. С тревогой и беспокойством в глазах хозяйка Тепла смотрела, как её ребёнок держит за руку незнакомца. Тёмные волосы матери были собраны в тугой пучок на затылке, лицо с резкими от худобы чертами пожелтело, а вокруг голодных глаз залегли тени.

Бросив руку Серко, Лиля подбежала к матери и что-то быстро ей зашептала. Охотник заметил, как за хозяйкой прячется ещё один взъерошенный мальчонка, Зим шести отроду. Двое детей в мёртвой деревне – слишком тяжкое бремя для матери. Лицо женины посуровело, она смотрела на пришлых с опаской и недоверием. Серко подошёл к ней и поздоровался так, как делали это оседлые – отец научил:

– Тепла в дом. Всё ли ладно у вас?

Навь с людьми никогда не здоровалась, но скитальцы часто заходили в простые деревни. Прежде чем дать ответ, женщина неласково оглядела стоявшего перед ней чужака:

– Охотник?

– Да, мы охотники. Забрели в ваши земли, увидали незнакомое место и решили узнать, чем живёте, да как бытуете?

– Это славно. Мы тоже охотники, – глаза хозяйки немного оттаяли, она даже попыталась улыбнуться Серко, но радости во взгляде оказалось не много. Заметив перед домом невысокий колодец, гость попросил:

– Можно воды испить? Мы долго в дороге, жажда замучила.

– Воды? – будто не понимая, о чём вообще речь, переспросила хозяйка. Засомневавшись, стоило ли вообще обращаться, Серко указал на небольшой бревенчатый сруб, с воротом и ведром на верёвке. Женщина опомнилась и растерянно закивала:

– Да-да, конечно, вода есть – берите сколько угодно!

– Благодарствуем, – кивнул Серко и подошёл прямо к колодцу, а значит и поближе к дому. Он оглядел избу оседлых снаружи – окон почти не было, только забитые досками щели. Дом скатан из крепких брёвен, пазы плотно заткнуты мхом. Каменный фундамент поднимался высоко над землёй, а значит от холодной почвы в ноги не тянет. Тот, кто построил избу, был человеком толковым, вот почему Тепло простояло всю моровую эпоху.

Хозяйка взошла на крыльцо и скрылась за дверью, никого внутрь избы не пригласив. Впрочем, ребятишки и сами не захотели войти. Переминаясь с ноги на ногу, они как будто боялись родного крыльца, и Серко это заметил.

– Хоть какая-то польза, – заглянула Влада в колодец. Воды в нём и правда было много, да ещё вперемешку с кусками белого льда.

«Бедные, сирые люди!» – воскликнула Вера, глядя на жавшихся у крыльца ребятишек. – «Голодают они, очень сильно голодают! Маленький будто и высох совсем, тонок словно тростиночка!»

– Зря их жалеешь, – фыркнула Навь и толкнула ведро. Жестянка с громким стуком полетела вниз и плюхнулась в воду. Влада ещё никогда не видала колодца и распылалась в любопытной улыбке. Вера осторожно переспросила:

– И почему же я их «зря» жалею?

– А ты язычников любишь? Нет, не любишь – одних братьев своих, крестианцев, ты любишь. А эти, пожалуй, похуже всех прочих язычников. Ты погляди, возле дома шест воткнут, а что к шесту на самой вершине привязано?

Вера оглянулась и правда увидела то, о чём говорила Волчица – в тени дома стоял потемневший от времени столб. На вершине были надёжно привязаны длинные перекладины. С конца каждой жерди свисали разные вещи – гирлянда оружейных гильз, осколок старого зеркальца, ржавая металлическая цепь и звериные кости.

«Что же это?» – поражённо прошептала Вера.

– Шест молельный, а людей этих звать Невегласе – те, кто в вашего Единого Бога не верит и наших Исконных Богов не почитает. А ежели что краем уха и слышали, так всё коверкают, да на свой лад объясняют – совсем тёмные люди, верят в то, что сами придумали. В оседлых деревнях часто такое случается: ставят обереги от дурных сил, да не очень-то столбы им помогают, ибо Богов из пустоты не родится. Молились тут какой-нибудь тёмной кикиморе, вот и накликали на себя проклятья с несчастьями. А вообще, только дураки на кладбище селятся и детей тут рожают, – Влада перевела взгляд на Серко и как бы невзначай обронила. – И только дурак свой род в такое худое место потащит. Нечего делать у Невегласе. Их беды – не наша забота.

– Все мы дети Божьи и все ходим перед лицем Его, – Михаил встал подле Веры, он хотел ободрить растерянную сестру. – Только некоторые из этих детей – заблудшие души. Но коли кто греховность свою осознает и к истинному свету придёт, тот спасётся от варварства.

Лицо Влады на миг исказилось, но тут же в глазах промелькнуло странное озарение. Сама не своя, она робко потупилась и подошла к крестианцу. Дрогнувшим голосом, как будто в чём-то ещё сомневаясь, она спросила у парня:

– Ежели от идолов своих откажусь, приду к истинной вере и приму крест на себя, тогда бог мне грехи отпустит?

Вскинув глаза, она искренне посмотрела на Михаила. Надземник такого не ожидал и растерялся:

– К-конечно простит, ты же дочь Его! Отрекись от кумиров, познай таинство крещения, и коль молить много будешь, любой грех облегчится…

– А когда чиста душой стану, да у Господа в милости, женишься на мне, как на девушке крестианской? – глаза Влады увлажнились словно от счастья, по щеке побежала слеза.

– На всё воля Господа, – доверился Михаил. – Отринув темноту многобожия, отчего жизнь новую не начать? Когда Писание в твоё сердце проник…

Но тут он осёкся и наконец разглядел всё как было. Влада бесстыже улыбалась ему, показывая заточенные для крови клыки. Всю невинность подземницы смахнуло с лица словно дым:

– Надо же, и с крестианскими мужиками это работает! Быстро ты перед течной волчицей испёкся, аж глаза заблестели от похоти!

– Блудница бесноватая! – шарахнулся прочь Михаил. Он только сейчас понял, что стал жертвой насмешки.

Влада и правда рассмеялась. Не переставая от души хохотать, она бросила взгляд на Серко. Брат только с досадой покачал головой – он с первых слов раскусил её подлые игры, потому что с самого детства она подтрунивала над ним – легко было поверить ей, легко пожалеть.

– Есть ли у вас человек, толк в телесных ранениях знающий? В лечении сведущ кто? – женский голос оборвал смех Волчицы. Хозяйка дома вышла на порог и смотрела на пришлых с затаённой надеждой. Сойдя с крыльца, мимо детей, она продолжила говорить:

– Беда у нас стряслась, большая беда. Общину зовут Звонким Бором, до моровых Зим здесь жило двадцать восемь семей, ну а после… только мы. Выжило всего-то два дома – наше Тепло и Иринино…

Все невольно прислушались к отдалённому плачу. Надрывный, горестный звук который день стоял над крышами мёртвой деревни. Хозяйка продолжила – она попросту устала слушать бессмысленные причитания:

– После Зим у неё никого не осталось, родных хворь прибрала. Ирина жила вместе с нами, бросила своё Тепло и помогала нам по хозяйству. Так бы и прожила свои лучшие годы, если бы одинокий охотник однажды к нам не прибился. Рассказывал, что тоже всех потерял и без своей общины скитается. Хоть и не понравилось ему в Звонком Боре, а всё же с Ириной остался. Ребёнок у них родился, нарекли Васильком...

Глаза женщины заблестели от слёз, но их вышло не много. Все слёзы давно были выплаканы:

– Вместе с мужем моим охотник за добычей ходил. Двое кормильцев у нас тогда было, хорошо нам жилось, очень сыто. Но два года назад зверь ушёл глубже в лес, да так, что даже малого зайца выслеживать приходилось с утра и до ночи. В чём беда мы не знали, но голод быстро настал. На запасах еле как пережили прошлую Зиму, а по весне мужчины снова по тропам пошли. Там и увидели след – большой, страшный след от чудовища – это оно всё зверье распугало, совсем уже близко к домам подошло, видать и мы лишними стали. Теперь не звери нам пища, а мы для зверей…

– Какое ещё чудовище? – спросил Серко. – Чьи следы ваши мужья в лесу отыскали?

– Тяжёлый след, на медвежий похож! Да только лапа такая большая, что не может он быть медвежьим! Весь лес поганое чудище опустошило, голод нам принесло и несчастье!

Женщина со злобой сжала костлявые кулаки, в глазах сверкнула ненависть доведённого до последней черты человека. Во всех своих бедах она винила только этого проклятого зверя.

– Восемь дней назад мужики в лес пошли, чтобы избавить Звонкий Бор от напасти. Взяли еды с собой последней в дорогу, ружья, патроны и вышли охотиться. А на второй день вернулся назад только мой – весь израненный, глаза безумные, в пути кровью истёк, слова молвить не может! Иринин муж вовсе сгинул, и с тех пор она умом тронулась, молоко потеряла и ребёнка своего заморила. Сидит сейчас неприкаянной, слезами заливается, не ест и не пьёт. Хотя есть ей и так уже нечего…

Женщина прижала руки к груди и оглянулась на детей возле крыльца. Те понемногу разговорились с Егоркой. Мальчик показывал им деревянную лошадку из сумки и завладел вниманием любопытной Лили и её вечно потерянного брата.

– Если их отец умрёт – они тоже погибнут. Все мы умрём без охотника. Летними корешками да травами нынче питаемся, но долго нам так не прожить… нет, не выдюжим, – последние слова она произнесла почти шёпотом. Покрасневшие глаза смотрели как будто не на исхудавших детей, а на своё ужасное будущее.

– Где муж твой лежит? В доме? – осведомился Серко. Женщина вздрогнула и мелко закивала. Вдруг охотник почувствовал, что за куртку его настойчиво потянула сестра. Они отошли чуть подальше, и Влада с жаром ему заговорила:

– О чём ты думаешь, дуботолк? Этим юродивым до Зимы так и эдак не дожить, а коли доживут, так в первые месяцы сгинут!.. Вижу-вижу твои щенячьи глаза! Сейчас полезешь для них медведя из берлоги выковыривать?! И всё ради того, чтобы спалось крепко, в душе сладко, да на Совести чисто? Шею себе сломать захотел? Сам ведь думаешь также как я – не простой это медведь, а Лесной Дух приблудился! Только такие лес разоряют, от чужого Духа сама трава загибается!

– Бросить их хочешь? – жёстко переспросил брат.

– Да они и так трупы! – не отвела глаз Волчица. – Ты посмотри на них, посмотри! Кого здесь спасать?! О живых надо думать, о роде своём – каждый вздох для него, каждая капля нерастраченной крови! Навь не позорь и помогать Невегласе не смей, или сами погибнем и других не спасём!

Серко задумался над словами Влады. Предсказания сестры всегда были верными. Она что-то чувствовала, от чего-то пыталась его предупредить, но решение было за наследником рода, а значит за ним.

Серко обернулся на кретсианцев. Вместе с волнением в зелёных глазах Веры читалась надежда, Михаил тоже выжидающе смотрел на охотника. Только Влада не хотела помогать Невегласе, остальные ждали от Серко благородства.

– На неё смотришь? – змеёй зашипела сестра и Серко встретился с её жалящим взглядом. – Не по тебе девка, терпеть я не стану. Только полезь, так я ей живот от бока до бока вспорю. Не позволю, чтобы брат мой обернулся в ягнёнка! Крестианские сказки свои пусть другим мужикам брешет, а ты…

Влада не закончила, но брат догадался, о чём она говорила. Рука сестры потянулась к лицу Серко, но тот, словно не замечая, слегка отстранился:

– Поможешь бабе этой? Пойди глянь, кто там в доме лежит. Или забыла, чему у ведуньи училась?

Немного помедлив, Влада вздохнула:

– Так и быть… но большего не проси!

Она подошла к встревоженной женщине и отправилась вместе с ней внутрь дома. Серко хотелось самому поглядеть на увечья, чтобы знать, какой зверь их оставил? Но Михаила без присмотра оставлять было нельзя. Этот малый слишком рвался защитить своих близких, мечтал сбежать и мог наделать каких-нибудь глупостей. Только карабин Серко да зубы Вука остерегали крестианца от безрассудства.

Влада вернулась быстро. Брезгливо вытирая руки о ветошь, она спустилась с крыльца к остальным:

– Мужик нежилец, сегодня к вечеру сдохнет. Поперёк груди след глубокий – зверь ему все рёбра пересчитал. И как он только до дома из леса доплёлся? Сейчас бредит в горячке, зараза с гноем по всему телу пошла. Прикончить бы его, да и дело с концом.

– Так раны медвежьи? – спросил Серко, но Влада только пожала плечами:

– Хватит торчать в этой дыре – попили, умылись, и на том спасибо. Пора дальше идти – был Звонкий Бор, да к следующей Зиме никого тут в живых не останется.

– Неужто мы их так бросим? – замерла сердцем Вера. – Давайте оставим им хоть немного еды...

– Наша овца сердобольная, знать-то, без мозгов родилась! – оборвала её Влада. – Ты мясо, которое дарить собираешься, добывала? Ты его на дорогу рассчитывала? Или, думаешь, в пути подаст кто? За жизнь свою бестолковую и одного хромого зайца не подстрелила, а теперь чужим добром правишь? – осадив крестианку, она снова повернулась к Серко. – Впереди лес без добычи стоит, охотиться будет не на кого, а ноги таскать с пустым брюхом я клятв никому не давала!

Брат хотел сказать, что и без подсказок всё знает, но тут из дома снова вышла хозяйка. Она слушала чужой разговор с окаменевшим лицом, а как только женщину заметили, обратилась к Серко:

– Охотник, войди в дом. Разговор к тебе есть, – и опять скрылась в Тепле, но оставила дверь приоткрытой. Влада тут же схватила брата за куртку и пристально заглянула в глаза:

– Мяса не отдавай – ни куска! Самим нужно! Много нас, а дорога не кончена. Я ни шутки сейчас с тобой шучу, голодать будем по страшному!

Серко вырвал руку и отправился внутрь Тепла. Дом был чем-то похож на жилище Ирины – все дома оседлых для Нави выглядели одинаково. Зимой тесные комнаты превращались в темницу, где семьи без свежего воздуха ждали прихода весны. Долгие холода порой совсем не давали выйти наружу. Только грубые печи, запасы дров в сенях, да пища в погребе – вот чем полнились людские дома.

Как только Серко открыл дверь, на него пахнуло запахом сушёной травы и болезни. Комната с низким потолком наполовину отгородилась худой занавеской. Старую ткань не спасали ни заплаты, ни стежки, и сквозь дыры Серко видел лежащего на постели мужчину. Раненый охотник стонал в жарком бреду. Волосы его разметались по мокрой подушке, а всё тело подрагивало в приступе лихорадки.

Хозяйка дома даже не взглянула в сторону занавеси. Остановившись посреди маленькой комнаты, она безотрывно смотрела на вошедшего следом охотника. Звериным чутьем Навий сын ощущал её страх, но женщина боялась не за себя.

– Меняться будешь? – указала хозяйка на грубый стол возле узкой полоски окна. На нетёсаных досках лежали цветные стёклышки, деревянные фигурки животных и ожерелья из звериных костей. Возьми Серко хоть что-нибудь из этого хлама и перед Владой ему было не оправдаться.

– Нет, не надо мне этого…

Женщина вздрогнула – позади неё раздался долгий хрип умиравшего мужа. Обняв себя за тощие плечи, она ещё сильнее сжалась:

– Я знаю у тебя есть еда – Лиля сказала, – голос её задрожал. – К концу лета, а может и раньше, мы все умрём – и я, и Ирина, и Лиля с Виталькой. Для нас мяса добыть больше некому. Чувствую, как смерть бродит возле порога, стучит в мои двери. Виталька от голода еле ноги переставляет, а Лиля целыми днями в пустых домах побирается, забытые крошки ищет. Идти нам некуда, да и к нам уже никто не придёт. Я плоть свою резать готова, только чтобы детей накормить, но без матери они вовсе сгинут… – медленно оглянувшись на мужа, женщина продолжала. – Знаю, он не встанет уже – сразу всё поняла, как только в крови его на пороге увидала. Пришёл к нам умирать с пустым ружьём – всё до последнего отстрелял в проклятого зверя, патрона для тебя не осталось…

Взгляд Серко упал на карабин возле стены – точно такое же оружие, как у него, только старое, потёртое, разболтанное и с зарубками. Перехватив взгляд охотника, хозяйка грустно ему улыбнулась:

– Извини, но ружьё я отдать не могу. Сама хотела просить три… нет, четыре патрона! Хотя они сейчас на вес золота…

С этими словами женщина коснулась волос на затылке, вынула гребень, позволила им рассыпаться по плечам и подошла ближе к охотнику. Сухие руки легли на грудь парня:

– Если уйдёшь, ничего не оставив, то мы погибнем. Нечего мне больше тебе предложить…

Она прижалась поближе, обняла Серко, заглянула в лицо. За шторой надсадно хрипел умирающий. Затхлый воздух избы начал душить подземника пуще. Худые руки вцепились в него, а губы нерешительно потянулись к лицу, но Серко к ней не прикоснулся – так и стоял, глядя в глубину карих глаз, без малейшей тени желания. Рот подземника приоткрылся и показал женщине заточенные клыки. Увидев их, они вмиг отшатнулась, лицо несчастной исказилось от ужаса, словно она только что хотела поцеловать лешего.

– Ты… не человек! Подземник! Навий выродок!

Серко только ухмыльнулся, на этом всё и должно было закончиться. Он шагнул к двери, но тут женщина опять вцепилась в него мёртвой хваткой:

– Прости! Прости меня, подожди! – горячо зашептала она. По впалым щекам покатились слёзы. – Совсем обезумила я! Чего выбирать мне?! Лягу с тобой за еду! Не для себя молю, ради детей, чтобы жизнь им продлить! Дай хоть немного для них, хоть бы в милостыню!

Серко ошарашенно обернулся, хотел оттолкнуть её прочь, но женщина вцепилась ему в куртку с отчаянной силой. Сверкая глазами от голода, она продолжала быстро и горячо говорить:

– Я стара для тебя? Стара? Тогда бери Иру! Целыми днями она только причитает о муже, какой с неё ещё толк?! Ребёнка заморила, с ума сошла, такой до конца и останется! Бери её за руку и веди куда хочешь… только не в дом! Не в дом!.. Она ничего не почувствует!

Серко снова попытался освободиться, сердце запрыгало, голова закружилась от духоты, запаха крови и человечьего пота. Сама душа сжалась от крика погибающей женщины:

– Постой же! Постой! – упав на колени, мать зарыдала. Как последнее спасение она не отпускала руку охотника:

– Нечего мне больше тебе предложить! Если жалкого куска не оставишь – мы сгинем! Не хочу я смотреть, как дети мои умирают! Если надо… – она содрогнулась, но всё же предложила последнее. – Если хочешь, приведу к тебе Лилю. Ей скоро двенадцать. Она славная и верит тебе, сама твою руку держала! Не пугай её только, она покорится…

Внутри Серко всё оборвалось, он больше не мог слушать. Вырвав руку из хватки погибающей матери, он как ошпаренный выскочил прочь. Охотник бежал из избы, где в удушливом сумраке притаилась голодная смерть. Кинувшись вниз по крыльцу, он успел заметить ужас на лице маленькой Лили, да рассеянный взгляд её младшего брата. У колодца Серко схватил набранное Владой ведро и махом вылил его себе на голову. От ледяной воды лёгкие сжались, а потом хватанули свежего воздуха и дышать стало легче.

– Тяжко пришлось? – Влада осторожно подступила к нему, с жалостью глядя на брата. – Нелегко оттолкнуть руки просящего... Хоть, признаться по правде, задержался ты, и я начала думать худое.

– Да ты что! Да я никогда!.. – задыхаясь, начал отпираться охотник. Но Волчица только грустно улыбнулась ему:

– Люди в Яви на последнем стоят и от голода творят безумства такие, о чём в сытый час не подумают. Я ведь знала, что за плату она тебе в доме предложит – сразу всё поняла, как только ты за ней следом сунулся, и знала, что брат мой откажется. Только вот не знала, хватит ли тебе сил без еды их оставить.

Серко посмотрел на сестру так, словно Влада была самим Чернобогом. Она постоянно предсказывала любое зло в его жизни:

– Надо отдать им мясо, – прошептал брат сквозь стекающую с лица воду. – Без еды они…

– Нет, – отрезала Навь. В мгновение ока её взгляд стал холодным, как зимнее небо. – Ты всю жизнь любил слабость, но я тебе не позволю! Не в нашем пути, не с долгом, который мы на себя возложили. Ты слабостью Волка губишь, а зверь он недобрый и клыки его с каждой глупой затеей ещё пуще сжимаются! Коли делать такое и злобу вовремя не унять, так белая ярость пожрёт тебя, как мать чуть не сгубила! Волк создан для битвы, он Зиме вызов бросает, а ты его за шкирню, да на место?! Когда настанет час страшный, когда злоба прорвётся – сам проклянёшь свою доброту! Видела мать в тебе слабость, да не сумела побоями выбить!

– Ты добыла косулю, тебе и решать, – выдал Серко. Он не желал уступать Владе и бросать людей на погибель. – Но не требую от тебя, не прошу, а предлагаю…

– Что предлагаешь?

– Клятву – коли отдашь людям мясо, исполню одно, что попросишь.

Влада на миг потеряла дар речи. Цена клятвы была так высока, что сложно было взять и отказаться:

– Исполнишь?.. Ради этих беспутных покойников? Что ж с тобой деется, а Серко?! – она пыталась разгадать хитрость брата, но тот, кажется, не шутил. Тогда голос Волчицы зазвенел как железо, Серко должен понимать, как высоко ему выйдет цена обещаний:

– А ежели попрошу тебя о таком, чего ты исполнять не захочешь? Ежели от моей просьбы вся твоя душа вывернется на изнанку? Скривишься, но сделаешь?..

Не сводя глаз с сестры, Серко качнул головой:

– Коли людей помилуешь – клянусь, что любое исполню.

Ничего не ответив, Влада развернулась и зашагала к чужому Теплу. Из рюкзака она вынимала последнее, добытое ей для самого важного пути мясо.