Проклятый род

Глава 12 Родная кровь

Они ушли без Серко. Взяв маленького Егорку за руку, Вера, не оборачиваясь, зашагала прочь от охотника. Тот ещё долго смотрел вслед крестианцам, пока те не скрылись за изгибом холма. Безрадостное возвращение: в Монастыре Веру заставят покаяться за совершённый побег. В душе Серко поднялась злость и отчаянье. Не жаль отдать жизнь за любимую!.. Но судьба крепко привязала его к родной крови.

Влада с облегчением выдохнула: всё свершилось так, как задумала. Страх перед Навью оказался глубок и проник даже в понимающее крестианское сердце. Стоило высечь искру, найти слабое место, и благочестие не выдержало. Как бы искренне Вера не любила Серко, простить его за гибель близкого не смогла. Не важно, что в смерти Зои он был не виноват. По-настоящему важно другое: они снова одни, только брат и сестра. Навьи дети стояли на пороге своего нового дома, что спасёт племя от холода.

Северный ветер обжёг лицо, забрался в пепельно-серые волосы Влады, и Волчица поёжилась. Она не любила холод, издали чувствовала скорую Зиму.

– Зима будет ранней, – взяла она Серко за руку. – У нас осталось так мало времени...

Он вспомнил горящий яд и густой дым над кладбищем рухнувших кораблей. Каждая сожжённая капля новогептила делала мир холоднее. А если большой пожар, то беда. В прошлый раз случилось десятилетие Мора, и теперь холод снова грозил вернуться раньше обычного. Мать предвидела катастрофу и дала Серко с Владой жёсткие сроки.

«Вертайтеся до первогу снегу и сведите роуд свый на ново место. Кажный день в пути жизни наши хоронит».

Но вместо обратной дороги, Влада потянула Серко в найденные подземелья.

– Пойдём...

– Зачем нам туда? Надо к племени возвращаться.

– На ночь глядя? Дождёмся рассвета в своём новом доме, али хочешь окоченеть?

Серко не стал возражать. Жизнь наследника рода крепко связалась с судьбой его племени, а любовь ушла с крестианкой из монастырской общины. Но больнее всего терзала мысль: расставаясь, Вера его ненавидела.

Навьи охотники не стали углубляться в плохо исследованные лабиринты и развели костёр в ближней от выхода зале. Серко хмуро молчал и думал, как могла бы сложиться судьба, если бы он ушёл вместе с Верой? Подставив пальцы огню, Влада не сводила со старшего брата глаз.

– Всё о ней думаешь?

Серко отмолчался, но от вниманья сестры теперь было не ускользнуть. Волчица перебралась к нему под бок, по-дружески толкнув по пути локтем.

– Неужто в тягость остаться со мной и родными?

– Нет. Вы дороги мне – мать, отец, и все остальные. Но я думал, есть в жизни что-то ещё, кроме Навьей дороги.

«Для нас нет…» – глядя на огонь обронила Влада. – Девятитрава мне сказывала: «Судьба предначертана, но не предрешена». Свой путь можно улучшить, ежели будешь жить по заветам и славить Богов, то выгадаешь себе лучшую долю... Я соблюдала заветы, и жила по укладу, и славу пела возле костра, призывала Богов мне помочь… предки слушать не захотели. Есть силы, которые не обойти даже Богам. На такое способен лишь человек, решившийся разорвать предначертанное.

Серко непонимающе поглядел на сестру.

– Ты о чём?

Влада смотрела на огонь. Казалось, мысли её сейчас далеко от норы, и даже от этого разговора.

– А, помнишь, когда мне было пятнадцать, мы пошли за сказами для родителей в первый раз?

– Конечно помню. Не так уж и много Зим прошло.

– Верно... Ты спас меня тогда, как и сегодня спасал. Мы зашли в мёртвый дом, поднялись на самую крышу, и я оступилась.

– Валяла дурака, как всегда. Скакала по самому краю, – мрачное лицо Серко озарилось лёгкой улыбкой. Глаза Влады остекленело смотрели на огонь, мысленно она погрузилась в дни юности.

– Я видела тень за густой серой хмарью. Показалось – это небесный корабль, последний из уцелевших. Мы ведь никогда не видели ни одного, как они летают по небу. А здесь так близко…

Серко вспомнил смех и удивлённый возглас сестры, а потом резкий вопль. В последний миг брат успел схватить Владу за руку и не позволил сорваться с многоэтажки. Пальцы скользили в его в дрожащей ладони, но Серко удержал.

«Живи, не умирай», – прошептал он, когда вытащил Владу на крышу.

«Только тень, пустая надежда. Корабли давно не летают…» – говорила с собой Волчица. На светлых глазах выступили горячие слёзы. – «Ночь была холодной, как все остальные. Помнишь, мы нашли в доме бутылку с какой-то дрянью – пахла, как лекарства в шкафчиках у ведуньи, но мы проглотили и немного согрелись. В том Тепле мы остались токмо вдвоём, я прижималась к тебе под одеялом, и не хотела отпускать ни на шаг, цеплялась за шкуру и не признавалась, что плачу. В тот день мы почти себя потеряли. Представляешь, Серко, что бы стало, если бы кто-то из нас остался один? Как бы он дальше жил в этом мире?»

– Ему было бы тяжелее за двоих, – будто понял Серко, к чему она клонит, и даже захотел перед ней извиниться. – Влада я…

Влада полезла в рюкзак и достала оттуда стеклянную тёмно-зелёную бутылку со вскрытой пробкой.

– Что это?

– Нашла кое-что. Редкое богатство, будто специально для нас оставили.

– Вино?

– Из Тёплого лета, – улыбнулась сестра. – Сегодня мы снова чуть не потеряли друг друга. Но беды не случилось. Выпьешь со мной?

– Серьёзно? Не по нраву мне, когда вещи брошены на заметных местах…

– Эта была спрятана не на «заметном». За вино пришлось побороться со старой хозяйкой. Да я и не утерпела и немного попробовала – осталась жива. Есть сокровища, которые Навь унести с собой просто не может. Нам подарили дом и оставили редкий напиток. Будешь отказываться?

– Нет, – Серко протянул руку к бутылке. – Сейчас точно не откажусь... Пусть это вино не станет последним, что доведётся нам выпить.

Он сделал глубокий глоток. Терпкий вкус вина одарил горло и проник в грудь исцеляющим пламенем. Серко пил, не замечая взгляда сестры, а та с затаённой надеждой считала каждый глоток старшего брата…

*************

Вера шла, не разбирая дороги. Свободной рукой она старалась незаметно вытереть слёзы. Егорка крепко держал её за свободную руку и робко поглядывал, как плачет сестра. До Монастыря совсем немного, но каждый шаг давался их маленькой семье с болью. Ноги не несли назад в ту общину, где не осталось никого близкого.

Сильно похолодало, и крестианка неожиданно поняла, что значит быть совершенно одной. Она вспомнила злость в глазах Навьей Волчицы, и это подломило её окончательно. Присев на ствол погибшего дерева возле дороги, Вера расплакалась. Она рыдала от обиды, несправедливости и одиночества.

«Господи, за что же мне это всё? Почему нет на свете ни любви, ни справедливости? Неужели уйти от него будет действительно лучше?..» – шептала она, срываясь на всхлипы.

Егорка стоял рядом с сестрой, нервно сжимая побелевшие пальцы. Наконец он не выдержал и чётко сказал:

– Серко не убивал Зою…

Вера вздрогнула и немедленно повернулась к нему. Егорка сам чуть не плакал, но договорил:

– Серко никогда бы не тронул её! Серко – Навь, но не злой! Серко не такой, как другие подземцы! Он не чудище! Он человек!

– Милый мой, маленький! – запричитала Вера и крепко прижала брата к груди. Егорка не удержался и заревел вместе с ней. Но на Вериной душе полегчало, будто правда открылась, и напрасно обвиняла она охотника в преступлениях. Ей хотелось вернуться, крепко взять Серко за руку, увести за собой к новой светлой дороге. Но от стен Монастыря к ним мчались вооружённые всадники.

*************

Бутылка вина – последний дар от ведуньи ушедшего племени. Предвидела ли эта женщина, кто займёт её место в опустевшей норе? Кем была Зрящая Кошт и зачем оставила дорогие подарки? Всего этого Влада не знала, но как только прикоснулась к вину, страсть захотелось себя испытать. Кровь вспыхнула в жилах, подталкивая к страшному преступлению.

«Если не сейчас то, когда?» – шепнула себе ученица ведуньи.

Вытащив найденный нож, Влада открыла бутылку и понюхала горлышко. В темноте логова она заметила потускневшую от времени чашу. Подобрав её, Влада осторожно налила вино в кубок, а после, не сводя глаз с напитка, разрезала руку волчьим клинком. Никогда прежде нож не доставлял ей столько боли. Рука горела, но Влада позволила крови свободно струиться.

«Родная кровь ярит тебя лихо. Да я сама виновата: не готовая кинулась в омут. Ныне всё буде иначе. Не останусь я гнить в одиночестве, счастье себе сама наколдую. Даже против Уклада пойду, против Совести Предков и материнских запретов. Проклятье сильно, но есть стёжка кружная»

Сказав это, Влада поднесла струйку крови к напитку. Нечётное число капель упало в вино и растворилось в нём алым облаком. Кровь из раны текла, а губы Влады нашёптывали верный заговор:

«На помощь вас призываю. Чарами неземными выспрашиваю силы нечеловеческие. Дабы могла связать его узами, чтоб не порвал он их целую вечность: ни ночью, ни днём, ни тихим вечером, ни светлым утром. А как напиток этот разольётся по жилам его, разгорячит ему кровь, так пусть льется по крови и страсть ко мне. Чтобы любил он меня всё сильнее, чтобы пронзала его похоть всё жарче; чтобы пьянел он от страсти, как опьянеет от вина заговорённого. Ключ, замок, язык…»

Последняя капля крови смешалась с вином, стенки чаши словно бы потеплели. Медленно выдохнув, Влада убрала руку. Аккуратно, словно величайшую драгоценность, она слила приворотное зелье обратно в бутылку.

«Не хочу прощения ни от Богов, ни от рода, потому как не будет прощения за это. Но пути больше нет. Об одном лишь жалею, что ты сам не решился».

Забрав бутылку с собой, Влада, не оборачиваясь, вышла из ведуньего логова. Она знала, что скажет брату и какими словами сумеет растрогать его. Она знала, чего добьётся.

*************

Вино горячило кровь слишком сильно. Подобно жидкому пламени растеклось по всему телу и заставило нутро страдать от истомы. Вначале охотник подумал: «Это лишь с непривычки…», но разум быстро темнел. В дикой пляске костра пламя слетело с поленьев и охватило его страшным жаром. Рвано задышав, Серко попытался нащупать на груди оберег… и не смог. Гильзы на шее не было! Материнский подарок лежал в руках у сестры.

– Что ты… Зачем?.. – выдавил из себя опьянённый охотник. Влада ответила Серко с лихорадочным блеском в глазах.

– Страшнее всего – одиночество.

Охватив шею брата, Влада жарко его поцеловала. Серко откликнулся и крепче обнял сестру. Внутри не осталось иных желаний, только быть сейчас рядом с ней, чувствовать жар её кожи, ловить устами каждый её поцелуй. Вкус пьянящего морока смешан с кровью. Руки Серко с треском рвали одежду, стремясь скорее прикоснуться к обнажённому телу сестры. Он позабыл о всех страшных запретах, в голове тяжело ухало. Этой ночью Серко околдовали для единственной цели…

*************

Волк не спал. В Междумирье кружились багряные искры. Играя бликами на светлой шкуре, из темноты выступила Волчица. После их давешнего свидания на боку соперницы осталась кровавая рана. Волк оскалился и, чувствуя скорую схватку, порвал свои цепи. Лапы ударили по снежному насту, в быстром беге взлетело искристое крошево. Зверь бросился за нарушительницей, желая прогнать её навсегда. Пламя росло шире, но на этот раз безумно металось по пустоте, не зная, кого защищать. Жар опалил шкуру серого волка, но зверь только пуще помчался по кровавому следу.

…

Не выдержав боли, она закричала. Каждое грубое движение Серко мучало не знавшую мужчины Владу. И всё же счастье накрыло её. Брат терзал её, как заваленную на охоте добычу. Внезапно он изменился в лице, руки поднялись к нежной шее. Влада дёрнулась, но Серко не позволил ей ускользнуть. Он душил сестру, не прерывая соития.

«Если хочешь – убей!» – захрипела ведунья. – Забери мою жизнь, будешь прав!.. Пусть погибнем, не узнаем с тобой жуткого будущего, а оно рядом!

Пальцы Серко ослабили хватку, и Влада переложила его ладони к себе на грудь. Вместо смерти она сполна насладилась запретной любовью. Два сорванных оберега так и остались лежать на земле.

…

…Цель скрылась за жарким пламенем – запрет оградил волка от жертвы. В голове настойчиво колотилось желанье убить. Зверь должен прогнать захватчицу и не позволить ей овладеть человеком! Ярость придала смелости, и волк прыгнул в огонь. Страшная боль опалила, но не смогла его задержать.

В огненном круге поджидала противница. Прижав уши и наклонив голову, она угрожающе зарычала. Голубые глаза внимательно следили за каждым движением серого волка. Ответив грозным оскалом, хозяин души приготовился к битве, но вдруг остановился.

Желанье убить испарилось. Он видел в глазах волчицы себя. Вторая его половина не противилась смерти, не сражалась, а надеялась Зверь узнает её и примет обратно. Серый волк шагнул навстречу родной части души, явившейся к нему вместе с кровью. Без всякой ярости он наклонил голову ко своей второй половине, потянулся кончиком носа, и волчица ответила тем же. Дыхание Зимнего Волка слилось воедино.

…

Во рту вкус крови. Серко с трудом разлепил отяжелевшие веки, но лучше бы продолжал спать, или вовсе бы умер. Под одной серебряной шкурой с ним лежала сестра. Голое тело Влады дарило живое Тепло, обжегшее не хуже адского пламени. Сестра пробудилась и улыбалась ему любящими глазами.

– Ты… – выдавил брат сквозь пересохшее горло.

– Нет больше проклятия, Серко… И нет больше Одинокой Волчицы.

Влада потянулась за поцелуем, но в ответ получила испуганный вскрик.

– Ведьма!

Серко вскочил на ноги, голова закружилась. Пошатнувшись, он чуть не упал голым телом в кострище. Но даже самую страшную боль Серко принял бы за спасение, только бы она вырвала его из ставшего явью кошмара.

– Как мы могли… Как ты посмела?! Почему не послушала мать?! – Серко в ужасе вцепился в волосы и трудно дышал. – Что я натворил!

Влада привстала на тёплом ложе и попыталась его успокоить.

– Только то, что мужчина делает с любимой женщиной. Ничего теперь не изменишь, просто будем жить дальше...

– Дальше?! – взревел Серко. – Как жить в позоре?! Ради этого Веру отогнала? Ради этого отворачивала меня от другого пути? Ради этого околдовала?!

Зверь внутри Влады оскалился: он ненавидел слабость и крестианку!

– Ради этого?! Мыслишь, токмо из похоти и кровосмешения?! Я устала видеть смерть, Серко! Смерть, которая бродит вокруг меня, никому не даёт ко мне приблизиться! Ты единственный, кто её поборол. Только тебе сил хватило, потому что ты такой же как я! Нас только двое, Серко, больше таких в целом свете не сыщешь. Но и здесь судьба надо мной посмеялось, ведь ты родной брат! Ежели слушаться Совесть и наставления соблюдать, вовсе дороги к спасенью не будет. Я не стану терпеть боль на собственной шкуре. Я сражаюсь за счастье, пока не погибну! Моя жизнь принадлежит токмо мне! Я изменила судьбу, я победила! Мне бояться уже больше нечего!

– Нечего?! Да весь род нам теперь в глаза плюнет, даже мать! Такого позора быть не должно!

– И пусть! – рявкнула Влада. – Мы нашли логово, никто упрекнуть не посмеет, даже если узнает! Мы спасём племя, и они будут нам благодарны!

– Дура! – закричал Серко и подскочил ближе. Она вздрогнула, ожидая удара, но кулак Серко медленно опустился. – Я не вернусь с тобой к племени. Что хочешь делай теперь со своей жизнью.

Сестра потянулась:

– Серко...

Но брат отбил её руку.

– Жить теперь буду сам! Нет больше у нас семьи, ты сама её погубила! Перед родом отвечать будешь тоже одна. Меня в Навьем племени больше не будет. Теперь я со своего пути не сойду.

Только сейчас до Влады дошло, к чему всё идёт. Сердце в ужасе заколотилось.

– Стой, Серко, ты должен быть рядом! Ты опора мне, вторая часть моей силы! Ты забыл, о чём клялся? Я видела в рунах нашу славу и вечную любовь, и Веды Девятитравы о том же сказали. Не отрекайся от нас, не бросай!

– Девятитрава наветами тебя соблазнила. Заставила думать, что через похоть изменишься, но кровосмешением ты прокляла себя заново! Обещания? Я их в детстве давал, той девчонке, которую считал лучше всех! Я клялся защищать сестру, а не любовницу! Лучше бы твой нож не в плечо попал, а мне в сердце! Ты своим колдовством душу мне отравила!

Схватив вещи, Серко выскочил прочь из норы.

– Стой, Серко! Остановись! Нельзя нам разлучаться, душа у нас только одна! Стой, трус!

Но брат не вернулся.

Застыв на пороге, Влада смотрела, как он уходит. Ноги дрогнули, Влада сползла на земляной пол, и вся сжалась, словно брошенный на морозе ребёнок.

– Жива твоя душа, Серко, жива!.. – бормотала она, вытирая горючие слёзы. – Мы стали вместе, одним, а ты… – нагое тело крупно дрожало. Охватив плечи, Влада тихо завыла. – Холодно мне Серко… Братик, так холодно!

*************

В сумраке медицинского блока пахло болезнью. Даже здесь электричество давно не включали. Каждую каплю драгоценного топлива берегли на крайний случай. Девятитрава легко пробиралась между коек и стеллажей с лекарствами. Далеко не всё, что осталось в запасах убежища, она умела использовать. Многие средства – совсем незнакомые. Никто не мог научить Навью ведунью секретам врачевания из Тёплого Лета. Она помогала сородичам по-другому: травами, заговорами, или тем, что несла внутри тёмного свёртка.

Присев возле страдающего от боли охотника, ведунья притронулась к раненой ноге. Подземник тут же измученно взвыл. Не нужно было развязывать лоскуты, чтоб узнать: под повязкой разошлось нагноение. Ногу следовало отрезать сразу, как только его принесли с поверхности, но охотник не дался. Что такое Навь без ноги? Довесок, который должны кормить родичи. Лучше не думать о будущем, поэтому охотник решился…

– Твоя веста знает?

– Токмо для ныё дею... Племя о Вълчатах моих не заведат?

– Твоя жена найдёт себе нового мужа. До тех пор племя будет её кормить и отдавать твою долю добычи. Ты будешь и дальше охотиться с нами от имени Предков, даже когда станешь частью их славной Прави.

Губы охотника задрожали, по лицу скатились горячие капли пота. Боль изводила его. Кровь отравлена, только Зверь поддерживал жизнь. Ещё один двоедушец уходил из племени Зимнего Волка.

– Ще мни проречь, егда Марену узрю?

– Вначале ты увидишь совсем не праматерь. Ты встретишь часовых в междумирье – наших Предков, которые тебя испытают. Они проведут твою душу по лунному свету, наставят на путь; будут судить по поступкам, чтобы крепок был мост через реку Смородину. Лишь на нём ты встретишь Мать Нави с чарой забвения. Она обнимет тебя, как своего сына, и ты забудешь о горе прожитой жизни. За Калиновым Мостом ожидают мудрость и возрождение. Твой взгляд и совет направят стопы потомков… У тебя ведь есть дети, охотник?

Девятитрава спросила, прекрасно зная ответ. За каждой семьёй приглядывала ведунья. Раненый крепко зажмурился и сдержал слёзы.

– Энтим летоум родилси. Мал ощё – Свирью нарёк. Телом тщедушен, ано в очах готовый замать Навье пламя.

– Он будет слышать тебя. Совесть направит сына голосом Предка.

Охотник кивнул и поглядел на свёрток.

– Азмь готовый…

Девятитрава распутала стянутую шнурами материю и аккуратно извлекла нож. В янтарной рукоятке крепилось узкое лезвие. Не раз ведунье приходилось использовать острый атам, но она не любила к нему прикасаться. От ножа веяло смертью.

Девятитрава приставила клинок остриём под подбородок охотника и зашептала славление Богини смерти:

«Возвеличься Мара серпом да вилами,

Возвеличься Мара Навьими силами,

Возвеличься Мара мёртвою водою,

Возвеличься Мара белою землёю,

Возвеличься Мара ночью тёмною,

Возвеличься Мара сытью волчьею,

Возвеличься Мара иновым бегом,

Возвеличься Мара нам оберегом,

Гой, черна Мати-Марена… Гой!»

На последнем слове ведунья надавила на рукоять, лезвие быстро достигло мозга. Смерть была быстрой и милосердной. Охотник затих на кровати. Девятитрава вытерла нож о тряпицу, и лишь тогда ощутила: за спиной кто-то есть. Повернувшись, она увидела мужа.

– Чего ты хочешь?

Скиталец мрачно наблюдал за кровавым занятием жены. Михаилу было прекрасно известно, Светлана может не только лечить, но и отнимать жизни; причём такой способ ещё не из худших.

– Не представить то дело, которое Навь не решит ножом.

– Наш родич был достойным охотником. Прояви уважение.

– Он мне такой же родич, как убийство раненых – «уважение».

Речь старика прервал кашель. Михаил отвернулся от Светланы, пытаясь унять привычный, но по-прежнему болезненный приступ. Ведунья с тревогой посмотрела на скитальца.

– Тебе всё хуже…

– Чернушкина зараза, – отхаркнул кровь Михаил. – Когда вместе с кашлем начали вылетать мои зубы, быстро понял: дело и правда плохо. В вашем племени нет ни одной чернушки старше тридцати пяти Зим. Они либо умирают вот так, в медленных муках, либо сходят с ума.

– Одержимость с заразой не связана. Чёрные Души хотят захватить тела Нави и пробираются к нам под землю. Болезни занесли из Явьего мира – люди, с поверхности.

– Но Навь не болеет…

– Потому что Волк хранит нас от болезней.

– Волк не спускался в убежище двадцать Зим.

– Но он всегда рядом… Ты пришёл спорить о духах с ведуньей?

– Нет, вообще-то я хотел поговорить со Светланой. Она дома, или здесь только Девятитрава?

Жена с холодным равнодушием смотрела на старика. Скиталец повернулся уйти.

– Михаил! Стой… – ведунья племени Зимнего Волка подошла ближе и заговорила вполголоса, чтобы не потревожить покой других раненых. – Я не изменилась, поняла лишь, где моё место. Всё, что было во мне заложено, раскрылось у Нави. Я узнала мир таким, каков он есть. Навь – не простые дикари, в их крови скрыта тайна, она даёт силу; но, если ты простой человек, эта сила губит тебя. Мне жаль, что я не была Навью до того, как меня утащили под землю. Они слышат Предков, общаются со звериными душами. Глухие люди управляли металлом и могли летать в небе, но даже они не могли сделать такое. Это убедило меня: Навья вера – абсолютная истина. Я чувствую голоса наших Предков: их силу, божественность. Вечная Зима – не наказание. Мара дала Нави шанс пережить людей.

– В твоих словах слишком много бреда, Светлана. Где та женщина, которую я любил? Раньше ты могла придумать такую историю, от которой у народа дух захватывало на мене. Но потом мы всегда смеялись над выдумкой. Ты, как и я, любила чистую правду. Сколько новостей мы донесли по дороге, сколько радостей и предупреждений доставили от Тепла к Теплу. Что случилось? Я вижу перед собой человека, кто верит собственной сказке.

– Это не сказки, а наше прошлое и настоящее. Опираясь на силу крови, мы смогли снова увидеться. За тридцать Зим в племени я многому научилась: предсказывать, заговаривать, проклинать, а такое возможно только с истинной верой.

Михаил оглянулся в душном сумрачном лазарете, будто целая жизнь прошла перед глазами. Прежде люди стремились к богатству и удовольствиям, а заканчивалось их стремление среди тьмы, запаха дыма и морока слепой веры. Разной веры. Без пищи и тепла, в полном отчаянье и одиночестве, вера научила людей прятаться от реальности. Она стала дороже насущной еды и любого недолговечного блага. За веру держались, боролись и убивали…

– В нашем краю слишком много язычников, но Навь хуже прочих. Может быть оттого, что древние идолы правда им отвечают? Тогда мне жаль: дожил до того, как мир рухнул в безумие.

– Мир не рухнул, он лишь изменился, – мягко приобняла Светлана скитальца за плечи и повела на склад медицинского блока.

– Пойдем, я найду тебе обезболивающее.

– Зачем? Лучше уж пойду на поверхность и сражусь вместе с племенем. Не зря же они кормили меня все эти годы… Только не вздумай приходить ко мне с этим чёртовым тесаком.

*************

Выскочив на поверхность, Серко увидел солнце над горизонтом. Оказывается, в дурмане кровавого приворота он провёл целую ночь. Холодный утренний воздух освежил тело и разум. Серко оделся, приготовил оружие и привёл мысли в порядок. Сделанного не исправишь: Влада предала его, переступила заветную грань, о которой предупреждала их Мать-Волчица.

Сестра вернётся в убежище и приведёт Навье племя к новому логову. О преступлении никто не узнает, если только Мать-Волчица сама не догадается. Но в этот страшный момент Серко рядом не будет. Наследник рода не хотел следовать пути Предков и решил взять судьбу в свои руки. Теперь он думал только о Вере, она нуждалась в защите, пусть и отвернулась от Серко.

Лёгкий утренний сумрак ещё сгущал тени. Охотник поспешил к стенам Монастыря, но рядом смекнул: так просто через каменную ограду не перебраться. Монастырь огромен, настоящая крепость, но с востока прилегает простая деревянная слобода, огороженная частоколом. Оседлые избы – крепко сбитые, для самых сильных морозов. Перед частоколом ров. Серко принюхался к воздуху, растёр горсть земли между ладоней: вырыт недавно, а значит крестианцы ждут скорого нападенья. Видать, дружба с Тавритами у Настоятеля не заладилась.

«Значит Веру накажут по всей строгости их Уклада…» – хмуро подумал Серко. Потратив немало усилий, он нашёл в частоколе слабое место: одно из брёвен оказалось слегка кривоватым – здесь Серко и перебрался.

Поднимаясь наверх, Серко внезапно заметил царапины, оставленные на бревне. Хорошо осмотрев их, Серко перелез через частокол и спрыгнул на улицу внутри слободы. Во дворах залаяли сторожевые собаки.

С первого взгляда понятно, перед подземным охотником богатая и обжитая община. Люди хранили Тепло и выживали здесь многими семьями. Каждый двор огорожен, ворота накрепко заперты, окна закрыты узкими ставнями. Стучать по дворам в поисках Веры – немыслимо, ведь с Серко пришёл Зверь, а Волк найдёт след где угодно. Ради Веры охотник разбудил в себе спавшую силу.

Язык прошёлся по заострённым клыкам, Серко почувствовал вкус своей крови. Дух внутри заворочался, согрел озябшее в утреннем холоде тело и сделал мир ярче. Волк запомнил запах добычи, и тысячи следов в крестианской общине слились для него в один-единственный путь.

Следуя за чутьем, Серко крался между заборов. Где-то стукнули двери, послышались человеческие голоса, но в общине не знали набегов, и Навий охотник проскочил незамеченным, а позже нашёл дом крестианки. Только её Тепло сейчас пахло дурманящим женским страхом, а этот запах Навь чувствовала лучше всего. С юных Зим он будоражил страсть в двоедушцах, заставлял нападать и безжалостно охотиться на людей.

Серко без труда заглянул за забор и сразу заметил возле дома Веры охранников в тёплых куртках песчаного цвета с винтовками на плечах. Старое оружие содержалось в порядке, а вот на счёт патронов Серко не был уверен. Община выглядела большой, а значит люди могли делать боеприпасы самостоятельно. Но тогда каждый третий патрон могло заклинить в затворе.

Из сеней долетали приглушённые голоса. Серко сразу узнал голос Веры, а вот второй, мужской голос, в первый раз слышал.

– Пойми ты, голубушка, не ради себя, а ради Монастыря надо жертвовать, – говорил он. – Господь распять себя дал, чтобы спасти род человеческий; за души наши страдал, дабы истинный свет разглядели. И многие страстотерпцы несли тот же крест: при жизни мучились, но не отступились… Ну что ты, почему опять слёзы?

– Ничего, отче, просто когда слышу «род», вспоминаю другое теперь…

– Ты о Нави? – посуровел голос. – Если эти разбойники в старые норы вернутся, бед у нас только прибавится. Но, заботы Монастырские уже не твои… Сегодня по западному мосту ждём Славомира. Как нарочно едет с сообщением от Ивана. Только дружинник узнает о твоём возвращении, сразу захочет забрать в Поднебесье. Встретим без всякой вражды, отведём к вам в Тепло, а ты уж судьбе не противься. Славомир к вечеру будет, а утром поедешь с Егоркой в Тавриту…

Серко услышал прерывистый всхлип и пальцы сами собой сжались на «Смаге».

– Не печалься, не так страшен Красный Иван, как рассказывают.

– Не страшен?..

– Ну, не самый приятный человек конечно, но жить-то с ним можно. Иным ведь и вовсе в мужья достаются плешивые изверги. А он хоть и старше тебя, но…

– Благословите… – не захотела слушать дальше крестианка.

Гость что-то шепнул на прощание и вышел из сеней во двор. Серко увидел не монаха или седовласого старца, а крепкого мужчину среднего возраста. Навий охотник вмиг догадался: это и есть Настоятель.

Не по взятому чину одет словно воин – на груди отделанный мехом жилет, пояс оттягивает кобура с пистолетом. Экономные жесты, руки возле оружия выдавали в нём скорее солдата, чем духовника. Серко ухмыльнулся: не все люди в общине «богомольные овцы».

Настоятель поманил ратников.

«Не сбежит. Бедная девочка смирилась. Целый час пришлось уговаривать. Плачет по сестре и погибшему брату. Нелегко всю семью потерять, а самой попасть под иго к Ивану…» – Настоятель умолк. В глазах не было облегчения: Монастырь устал терять хороших людей из-за прихоти более сильной общины. Но, не позволив недовольству затмить здравый смысл, Настоятель распорядился: «Со мной пойдёте. Нечего вам тут косяки околачивать. Егорка, кажется, заболел, Вера от него ни на шаг не отходит. Медика к ним надо послать из лазарета. Жар у мальчонки. Такого насмотрелся в пути – взрослому не привидится. Чтобы Навь с кем-нибудь рука об руку хаживала – никогда не слыхал…»

Когда ворота открылись, Серко спрятался в густой заборной тени. Настоятель и охранники прошли мимо, так и не заметив затаившегося в сумраке двоедушца.

Как только ополченцы Монастыря скрылись из виду, Серко поспешил ко входу в избу. Дверь оказалась не заперта, из сеней пахнуло тёплым запахом сена и колотых дров. Серко не решился войти прямо в комнаты и осторожно прислушался у входной двери. Кажется, Вера осталась одна. Нежный голос выводил знакомую охотнику колыбельную:

«В няньки я к себе взяла

Ветра, солнце и орла.

Улетел орёл домой,

Солнце скрылось под горой,

После ветер трёх ночей,

Вернулся к матушке своей.

Ветра спрашивала мать:

«Где изволил пропадать?

Волны на море гонял?

Златы звёзды сосчитал?»

Я на море не гонял,

Златых звёзд не сосчитал,

Малых деточек укладывал…»

Заглянув через порог, Серко увидел, как Вера тихонько сидит возле кроватки Егорки. Мальчик спал с нездоровым румянцем на бледном лице, дыхание сипло хрипит.

Серко негромко постучал по деревянной стене. Колыбельная Веры умолкла. В утренних сенях сумрачно, и охотник по привычке спрятался в тёмном углу. Дверь приоткрылась, Вера опасливо выглянула за порог. Выскочив из темноты, Серко схватил крестианку, зажал рот ладонью и вытащил её в сени.

– Не бойся, это я! Пришёл к тебе, не смог удержаться...

Округлив глаза, крестианка отчаянно замычала.

– Не кричи! Я вас никогда не обижу. Всё, что сказал возле норы, – правда. Но остальное ты додумала с горя! Я охотился на Зою у заброшенного Тепла, но смерти ей не желал! В одном виноват – не успел не дать твоей сестре застрелиться. Опоздал-то всего на минуту, а теперь сожалею…

Вера слушала и не сопротивлялась. В глазах крестианки Серко заметил нежданное понимание. Убрав руку с лица, он позволил ей свободно вздохнуть.

– Врать не буду, я вырос с Навью. Всю жизнь учился охотиться на зверя и на человека, разное делал. Даже язычники Поднебесья называют Навь – диким племенем. Имя нашему роду выдали метко, не зря сравнивают нас с духами нижнего мира: любим мы чужой страх, кровь свою пьём и превыше всего ценим свободу. Но любую свободу и звериную силу я оставлю ради тебя. Хочешь, крест приму? Хочешь, буду верить в Единого Бога? Мне без тебя душу спасать смысла нет! Прости за всё, что случилось в дороге. Иначе подземники видят мир. Люди и Навь различаются, как день с ночью!

Через узкое окно в сенях проник золотой луч. Свет коснулся лица Навьего сына и отразился на дне его глаз. Оглянувшись на солнце уходящего лета, Серко продолжил:

– Есть время, когда свет и тень всё же встречаются – время рассвета и время заката. Возьми мою жизнь в свои руки. Если хочешь – позови ополченцев, пусть схватят Навьего выродка и навсегда уведут. Но судьбу не изменишь: впереди ждёт Таврита. Егор болен и дороги не вынесет. Славомир не посмеет дождаться, пока ребёнок поправится на попечении Монастыря. Иван в этот раз свой трофей не упустит, захочет вас скорее заполучить.

Слёзы снова покатились по щекам Веры.

– Хватит повторять «за упокой» родные тебе имена, – ласково вытер её слёзы охотник. – Из всей семьи осталась только ты, да маленький брат. Я могу вам помочь, но без согласия быть со мной ничего делать не буду! Крестианство манит меня, обещает спасение, но без тебя мне никакой новой дороги не надо.

– Что же ты сделаешь против целой Тавриты, Дома и Аруча? – шепнула Вера. – Они ведь так просто от нас не отстанут. Славомира послали обратно, значит в пути он от ран не погиб, а добрался в Тавриту, рассказал всё Ивану. Тот, наверное, яростью изошёл, а значит доля христианская будет нелёгкой.

– Я справлюсь! Ради тебя в последний раз призову Волка. А после, хоть крестите меня, хоть отпевайте. До последнего за тебя и Егорку буду сражаться! Среди крестианцев никто не дал тебе выбирать, а я предлагаю: смирение или вызов судьбе!

Серко на миг вспомнил Владу и замолчал. На языке появлялся терпкий вкус приворотного зелья, и он скорее отогнал от себя мысль о сестре.

Вера нерешительно затаилась.

– А если я не люблю тебя? Если не полюблю никогда?.. Тебе безразлично?

Вместо ответа, Серко прижался к губам крестианки и крепко её поцеловал. От неожиданности Вера вздрогнула, но не оттолкнула охотника. Боясь даже пошевелиться, она вцепилась руками в висевший на груди крестик. Когда Серко отпустил её, она робко отвела взгляд.

– У тебя кровавый поцелуй…

– Каждой каплей клянусь, буду любить тебя со всей страстью! А ежели ты меня не полюбишь, просто знай: я верен тебе до конца!

– Дал Господь выбор: выйти за дьявола или за волка. На дьяволе крест надет, а волк рвётся креститься, – неловко улыбнулась Вера. – Я верю, Серко... верю всему, что ты мне рассказал. Всю ночь проплакала, думала о том разговоре возле норы. Вспомнила Мишеньку, Зою – по ним ещё долго не смогу успокоиться, но ты не виноват – душой это чувствую, знаю. Обидела я тебя и сама должна попросить прощения…

– Не проси. У меня никогда не проси. Я сам погряз в ужасе, которого лучше не помнить. Ты последняя ниточка, кто меня вытянет к новой жизни. Согласна изменить свою долю? Возьмешь ли за руку человека с лютым Зверем в душе?

Вера только кивнула. Не удержавшись, Серко сжал её в крепких объятиях. На этот раз она сама ответила поцелуем: в мире был тот, кто думал о ней и не оставил в беде. Не только на Бога она могла положиться, но и на крепкое мужское плечо.

Больше времени на разговоры не оставалось. Серко покинул крестианку, пока община окончательно не проснулась. Но даже сейчас выскользнуть из Монастыря было непросто: под встревоженный лай собак, в стойлах забеспокоились лошади. Люди выходили на улицу, но, если кто мельком и видел Серко, то принимал его за лёгкое шевеление тени. Навий сын двигался так, как его с детства учили в племени.

«Настане пора, и мы вертаемси к люцам с набегоум. Оседлы нас не узрят, покуда не почуе нож подле горлу», – вот что говорили ему матёрые. Но теперь всё выходило иначе…

Пробравшись к тому месту частокола, где он недавно перелезал по кривому бревну, Серко внимательно осмотрелся. Под утренним солнцем сверкнул краешек серебряного кругляша. Бляшку почти втоптали в грязь. Вытащив кругляшек и подкинув его на ладони, Серко довольно оскалился: началась новая охота на человека.

*************

Старший брат не вернулся. Влада заставила себя забыть о терзаниях и страхе, чтобы вовремя собраться в дорогу. Ждала мать, ждала и ведунья, и племя, брошенные Серко. Но важнее всего, что он предал Владу.

Этого Белая Волчица никогда ему не забудет.

Бережно уложив серебряную шкуру и найденный нож, Влада хотела выйти наружу, но заметила на полу гильзу, сорванную прошлой ночью. Она подняла оберег и немедленно нацепила его на себя. Влада искала своё железное солнце, но материнский подарок куда-то запропастился. Пришлось отправиться в путь без него.

Каждый шаг отдавался резкой болью внизу живота. В том месте, где ещё недавно росло наслажденье, теперь дико саднило. Влада старалась не замечать: в первый раз с мужчиной всегда больно, так рассказывали друг другу весты.

Лес плотнее сомкнулся вокруг шагающей Нави. Самое начало обратной дороги, но Владе уже не терпелось дойти до убежища и рассказать о предательстве брата. Не придётся ничего прибавлять, одной правды хватит, чтобы обрушить на Серко материнский гнев и гнев племени. Влада злилась, распаляла себя для мести, но долго обманываться не вышло: не только ради победы над страшным проклятием она сошлась с Серко. С ресниц покатились нежданные слёзы.

«Не реви, дура!» – утёрлась она незажившей ладонью. – «Ты свободна, ты сделала то, чего никто больше не делал: родилась с проклятием, но обманула судьбу! "Всегда будешь одна, никого любимого рядом" – вот и вышло всё по-другому! Была я любима, хоть для этого брата пришлось соблазнить... А ежели род узнает, ежели не примет меня, то будь проклят тогда навсегда!»

Боль тут же пронзила живот. Не в силах больше терпеть, Влада рухнула на колени.

«Что же это? Что?!» – корчилась Навь на росистой траве. Рядом тяжело зашуршали шаги. Подняв голову, Влада встретилась глазами со взглядом Чёрного Зверя. Низко рыча, оскалив янтарные зубы, волк надвигался.

«Наши встречи с тобой стали слишком уж часты… и бывают порой неуместны», – измучено простонала ведунья. Волк навис над подземницей, внимательно изучая корчащегося перед ним человека. Зверь не почувствовал страха. Внутри Влады была только злоба и боль, и цеплялось за жизнь что-то новое, чего не было при прошлом свидании.

«Что, пришёл за расплатой? Вот значит, как карается кровосмешение. Чего уставился? Растерзай меня, если хочешь! Лиши жизни, пока не в силах дать тебе сдачи... Ну?!»

Волк не напал. Глаза цвета полной луны пленили Владу. В бездонной глубине серебра она увидела вторую веду: дикий смех и кровь в поцелуе, чёрное солнце и нависшую тень в небесах. Гнилого зверя и мёртвый холод нечувствия. Синюю птицу над бездной. Слепого крылатого призрака. Образы промелькнули чётко и ясно, но почти сразу исчезли. Боль в животе отступила вместе с видениями. Осталась только тяжесть зародившейся жизни.

«Нет…» – прошептала Волчица, и тут же сорвалась на крик. – «Не может быть! Не за мной ты пришёл, не спасаешь, а лишь губишь!.. Сразись со мной! Токмо со мной!»

Чёрный Зверь равнодушно повернулся и ушёл в чащу. Провожая глазами огромного волка, Влада затаила дыхание. Руки бережно охватили живот, где согревалось её новое будущее.

*************

В утреннем воздухе запах дыма был едва различим. Тот, кто разжёг костёр в здешних краях, хорошо позаботился о незаметности. Но чутье Нави обмануть гораздо сложнее, чем обычное, человеческое. Ещё до того, как Серко увидел людей, он узнал сколько их, и чем они занимаются.

Трое мужчин развели огонь в стороне от Монастыря. Лагерь прятался возле реки, за каменистым холмом. Со здешней вершины открывался прекрасный вид на округу. Не крестианцы и не случайные путники, незнакомцы избегали сторожевых башен общины.

Подкравшись чуть ближе, Серко затаился в чахлом осеннем кустарнике. Лазутчики ходили в одежде обшитой металлом, тихо переговаривались между собой и разогревали над костром свою нехитрую походную пищу. Над пламенем висел брезентовый полог, костёр трепыхался в земляном углублении. Столба дыма от такого огня считай, что и не было: он рассеивался по земле. А если и случится нежданная встреча, то лазутчики к ней приготовились: у каждого при себе автомат. На поясах Серко заметил ножи с развитой гардой. Клинки волновали охотника больше, чем автоматы. Он не собирался дать по себе выстрелить, а значит придётся сойтись с людьми врукопашную.

Двое сидят у костра, один в стороне. Часовой смотрит на Монастырь, будто это его главный пост во время рассвета. Он стоит спиной к остальным, но сможет выстрелить самым первым. Его товарищам придётся ещё снять и приготовить оружие, а это пара лишних секунд.

Охотник напрягся словно пружина и нанёс молниеносный удар. Испуганно оглянувшись, часовой хотел выстрелить, но не успел. Рукоять ножа влетела точно в висок. Ударь Серко чуть сильнее, так убил бы, но часовой лишь упал без сознания. Люди схватились за автоматы. Серко сбил с костра висевший над огнём котелок. Горячее варево обрызгало всех поблизости, так что противники отпрянули и замешкались. Ударом в челюсть Серко свалил ближайшего человека на землю. На ногах оставался стоять последний надземник.

Понимая, что автомат в ближнем бою бесполезен, лазутчик выхватил нож. Неловкий выпад, суровый встречный удар, и клинок человека застрял между камней. Серко повалил надземника на спину, и оскалил клыки над лицом.

– Родимый, не убивай! – взмолился мужик.

Волк почувствовал страх в сердце жертвы. Ощущение чистого ужаса порадовало Серко. Осадив Духа, Навий сын прохрипел:

– Бысть окромя мни хто другой из сороудичей, тако бы уж не молил! Знае, хто азмь?

– Не крестианец, уж точно! – залепетал человек. – Тебя Иван подослал?

– Тако, не крестианец, ано Иван мя не подсылати. Азмь Навь, али сих ноне заведали?

В глазах лазутчика полыхнул дикий ужас. Он мало что понимал, но само наречие подземцев и слово «Навь» перепугали его насмерть. Мужик сорвался на судорожное лепетание.

– Смилуйся! Не убивай! У нас общие Боги! Помилуй!

– Схожие – так, токмо мы не светлых из сих почитам, – ухмыльнулся Серко. – Ежели руке к рыбацким сетям, да к плугу прилипле – вълков не изведати. Правду реку, а оседлышек?

Лазутчик ещё больше затрясся, а двоедушец продолжил расспрашивать.

– Ты из Китежу? Металл на одёже, аки чешуйки. Берегине-рыбице кланеятеся, коя в водах озёрных живе.

– Всё так! – закивал человек, не подумав солгать.

– А в энти края на кой заявилиси?

На этот вопрос подземнику не ответили. Серко встряхнул лазутчика и попутно наградил его ударом под рёбра.

– Пущть смолчал, азмь изведал! Узрел следы твовы в Мънстыре. За общиной дозорите. Ще вамо надоти от крестианцъв?!

Китежец побелел, ему оставалось только признаться.

– Ничего! Пока ничего нам не нужно! Велено просто следить за тем, как Монастырь с Тавритами дела проворачивает…

– Ну и як, сладидися они?

– Не очень…

– Тако и ведомо... – Серко отпустил человека и выпрямился. Пришибленный часовой лежал неподвижно, а получивший удар в лицо воин распростёрся среди камней. По жесту подземника, лазутчик поднялся на ноги.

– Китеж, Крода да Чудь ратаютси с Тавритою, Аручем да Домовыме, но пуще всих на Тавритов ярятси. Свода Ивана с Мънастырём вамо як заноза в заду. Хоче нападати на крестианцъв, да пограбить общину. Моё дело лоуче…

Лазутчик сразу навострил уши.

– Говори!

– Нъстоятель сладитси с Китежем, заместо Ивана. В союз пойде с ворогами Тавриты, и вы войну победой окончите. От вас токмо радение… и чем скоре, тем лоуче.

Не веря такому, китежец вытаращился на Серко.

– Брешешь, волколак! Настоятель с язычниками разговаривать не согласится, да и дел иметь тоже не будет. Как же ты его убедишь с Китежем заключать договоры?

– Азмь не станути ныго убеждати, – с показным спокойствием ответил охотник. – Егда стане вечор, не своди очей с моста. Крестианцы согласятси на дело, токмо сами о сем не изведали… до сего часу.

*************

– Собралась? – спросил Настоятель, как только переступил через порог. Вера торопливо отошла от постели Егорки к главе христианской общины.

– Отче, дозволь ребёнку на месте остаться под присмотром медиков из лазарета. Если его сейчас увезти, брат дороги не вынесет!

Настоятель и сам понимал, мальчонка совсем плох: глазки у него затуманились, дыхание выдавалось с трудом. Медики весь день пытались погасить жар, делали, что возможно, но для полного выздоровления нужен был отдых. Именно этого Монастырю сейчас не хватало.

– Я буду просить Славомира, но он откажется. Если рассказанное тобой – правда, то Красный Иван ждать не будет. Он не любит проигрывать, наверняка думает, что мы хотим сопротивляться. Больше Таврит поблажек не даст. А нам нужно время… ещё немного времени, чтобы сил подкопить.

– Но ведь Егорка умрёт! – со слезами воскликнула Вера. – Он ведь последний, кто у меня остался!

– Тяжёлая участь, но во многом вы сами себе удружили; не дождались моего благословения, сбежали тайком из Монастыря. Теперь твою судьбу облегчит только смирение. Молись, чтобы Бог дал пережить и тебе и брату всё, что на нас надвигается…

– Молиться? Это всё, что вы мне предлагаете?!

– Всё ещё может обернуться благополучно, если веру свою не утратишь. Даже самый злой человек может исправиться: своим благочестием покажи правильный путь... Слишком много времени ты провела с худшими из язычников. В испытаниях вере надо окрепнуть, но твоя подточилась. Не думай плохо о нас, о Монастыре. Мы тебя никогда не бросали.

– Нет, только Серко меня теперь защитит… – Вера сказала это неслышно, но настоятель заступил ей дорогу к постели Егорки.

– Что за Серко? Это та Навь под таким именем ходит?

Вера в страхе прикрыла губы ладонью.

– Не умеешь ты, девочка, врать; не умеешь обманывать! А наивность тебе однажды жизнь сгубит! – крепко взял её за плечи глава Монастыря. – Рассказывай всё! Для блага других выкладывай все свои тайны!

*************

Положив «Смагу» на колени, Серко неподвижно сидел перед мостом. С утра он побывал в Навьих норах, хотя возвращаться туда не хотелось. Среди темноты отыскался брошенный на земле оберег. Прощальный подарок сестры, железное солнце лежало теперь на открытой ладони охотника. Брат смотрел на оберег и вспоминал улыбку Волчицы. Злость и омерзение оставили душу, Серко видел Владу совсем юной девчонкой с длинной косой цвета хмари. Она звонко и беззаботно смеялась, потешаясь над его первыми клятвами.

– Я всегда буду защищать тебя, никогда не оставлю! Только живи, не умирай…

– Ты же в драке мне проиграл! Худой из тебя выйдет защитник!

– Больше никогда не поддамся! Увидишь, стану опорой в любом нашем деле!

Влада замерла и смех прекратился. В глазах брата она видела то, чего прежде не замечала – уверенность, твёрдую силу, решимость.

– Серко, а ежели я тебя испытать захочу, кажный день буду снуждать твою силу? Ты ведь не вытерпишь!

– Каждый день нападать будешь, как сегодня напала? – шмыгнул носом Волчонок.

– Може...

– Нападай! Я не поддамся! Увидишь, брат твой хороший охотник!

– А ежели я так нападу, яко в Навьих стаях не учат? Ты ведь не сдюжишь! – сверкнула глазами Влада.

– Я удара со спины не боюсь!

Сестра вдруг схватила его за вихры на затылке и звонко поцеловала в грязную щёку. Вытаращив глаза, Волчонок отпрянул: даже мать никогда не позволяла себе таких нежностей!

– Ты чего, ошалела?!

– Сгубят тебя, Серко, не удары ножа и звериные зубы, а вот такие укусы девичьих губ! – Влада залилась звонким смехом и убежала прочь от Волчонка. Растворилось и воспоминанье.

– Что ж ты сделала?.. А я что наделал? – стиснул железное солнце Серко. Тёплые воспоминания прервал механический шум. По грязной осенней дороге, наполняя воздух клубами ядовитого дыма, катились два броненосца. Много Зим прошло с тех давних пор, когда автомобили в последний раз видели Тёплое Лето. На каждом вмятины от попаданий, дыры от пуль и царапины от звериных когтей. Бамперы заменило бревно с толстой цепью, на окнах решётки, на дверцах хмуро смотрят на мир рисунки бычьих голов. К крестианской общине подъезжал караван из Тавриты. Скотоводы провели в пути не один день, и должно быть радовались белокаменному Монастырю.

В походах за сказами Серко редко видел автомобили, хотя знал о технике по рассказам скитальцев. После Обледенения прошло пятьдесят пять Долгих Зим, машин на ходу осталось немного, но Красный Иван мог позволить себе эту роскошь, и послал к кресианцам сразу два внедорожника.

Охотник не дрогнул перед металлическими повозками и остался сидеть на дороге. Караван подъехал к другому концу моста и затормозил.

…

– Сидит… – пробормотал водитель головного броненосца и беспокойно сдвинул шапку со вспотевшего лба. Неприятностей в пути никто уже и не ждал.

– Что за выползень? Крестианец? – насторожился соседний дружинник. К пулемету на крыше поднялся бортстрелок.

– Не похож он на крестианца. Какого лешего здесь торчит?

Славомир устал слушать жалобы и, морщась от боли в боку, пригляделся получше. На другой стороне моста сидел человек в утеплённой волчьим мехом кожаной куртке. В руках он держал карабин, покрытый древними рунами. В одиночку, против десятка вооружённых бойцов на машинах, чужак не боялся и с дороги не уходил. Домовой узнал его тёмные волосы, голубые глаза и молодое лицо.

– Если жизнь дорога, разворачивай.

– Да ты башкой двинулся, Славомир! – заголосили Тавриты на задних сидениях. – Иван велел сегодня же быть в Монастыре. Какой «разворачивай»?! Сейчас дадим очередь или раскатаем дикаря по дороге! Одного дурака испугался?

Вместо ответа, Славомир открыл дверь и вышел вон из машины.

– Навь нас не пропустит. Кто верит мне, кому жизнь дорога, вылезайте. Остальные: можете ехать и пробовать.

В караване хватало разных людей. В основном Тавритов, и сейчас они смотрели на Славомира с недоверием и закипающей злостью. Но домовые тут же вышли за своим земляком. Всего караван покинуло только трое бойцов. Пахари из Аруча сомневались.

– Сидеть на месте, – процедил оставшийся в машине за старшего Таврит. – Навь, говоришь? Да ты просто струсил, испугался волчару! Иван дал тебе шанс исправить всё по уму, искупить поражение, а ты опять отскочил? Я на одну плаху с тобой башку не положу, не рассчитывай.

– Пусть твой Иван катится к крестианскому дьяволу. Черти выродка давно дожидаются, – мрачным тоном сказал Домовой. Из машин вышли пахари Аруча. Они встали рядом со Славомиром и направили оружие на караван.

– Паскуды конченные, это всем вам с рук не сойдет! – скрипнул зубами Таврит. Ударив шофёра по плечу, он гаркнул: «Вперёд, дави этого ублюдка! Давно в Монастыре пора быть».

Двери машин захлопнулись, внедорожники двинулись по бревенчатому настилу. Пулемётчик попробовал дать короткую очередь, но колёса подскакивали на брёвнах, и тряска не дала нормально прицелиться.

«Патроны побереги! Они дороже тебя нынче стоят…» – осадил со своего сидения Таврит. – «Либо он сам с нашего пути уберётся, либо мы его насмерть задавим».

…

Пули прошили воздух рядом с Серко. Охотник не шевельнулся. Чуть в стороне заготовлена лёжка. Если бы из машин прицельно стреляли, он бы немедленно спрятался. Но на ходу, да по брёвнам, попасть в него могли только случайно. Серко крепче сжал материнский оберег – не попадут...

Броненосцы выехали на середину моста. Ещё немного, и урчащая техника докатится до Серко. Но не зря он утром ходил в Навьи норы...

Взяв небольшую машинку с торчащей рукояткой, Серко нажал на рычаг. Электрический ток побежал к детонатору в заряде пластита, грянул каскад подготовленных взрывов. Огонь легко расшвырял тяжёлые брёвна и сбросил измятые внедорожники в холодную воду.

От ударной волны Серко спрятался в вырытой лёжке. Как только последние щепки упали, охотник встал во весь рост. Люди шарахнулись прочь от обломков моста. Один Славомир чрез марево от пожара смотрел на Серко. На лице Домового появилась понимающая ухмылка. Развернувшись, он повёл выживших назад в западные города, но не к Ивану.

Со стороны Монастыря мчались всадники. Ополченцы что-то кричали, потрясая оружием. Через минуту они окажутся рядом, Серко ещё мог успеть расстрелять их, но прошлая охота была последней.

«Пора прощаться», – сказал он зарычавшему Зверю. Волк затаился. – «Знаю, никуда не уйдёшь. Двоедушец до смерти с тобой. Но прошу, не показывайся. Дай человеку жить в своей стае. Каждый день ты пил кровь, питался чужими страхами и скрывал свои силы, чтобы однажды меня одолеть, но в борьбе позабыл – мы с тобой суть едино. Ежели я забуду про Зверя, стану слабее. Ежели Зверь забудет меня, вместе погибнем. Усни в этот раз без цепей, поладь со мной миром. Приходи только с кровью, когда не останется выбора».

Сказав Волку последнее слово, Серко надел на себя оберег. Материнское солнце согрело, холодное лето на миг стало теплее. Зверь устал бороться с огнём, Дух был так не похож на другие. Он не зарычал, не потребовал крови, а только тихо ушёл в междумирье, решив дождаться кровавого часа, когда охотник окажется слаб, чтобы выковать новые цепи.

*************

– Зачем мост взорвал? – спросил Настоятель. Разбитые губы Серко скривились в ухмылке. Нет, перед ним не священник…

Сын Нави позволил себя схватить и не сопротивлялся. «Смагу» забрали, самого заперли где-то в Монастыре. Может это была обычная келья, или просто холодная клеть, но выглядела она как темница. Толстые стены выдержат любую осаду. Подумав об этом, Серко опять улыбнулся.

– Чего ты скалишься, волчье отродье? – вздохнул Настоятель. – Ты не мост взорвал, а договор наш с Тавритой разрушил. Неужто не знал ничего? Неужто Навь за тем рождена, чтобы гадить на жизнь честным людям?

– Я не ошибся…

– Что?..

– Не ошибся в тебе. Любой другой в твоём чине взялся бы проповедовать, наставлять меня словами Единого Бога, а ты и не вспоминаешь. Твои люди веруют, а ты нет?

Настоятель отошёл от Серко и проверил за тяжёлой дверью темницы. Когда он вернулся, ничего хорошего взгляд монастырского главы подземнику не обещал.

– Верую, Волк. И в Отца, и в Сына, и в Святую Троицу. Только вера сейчас обжигает. Паства в Монастыре живёт чистыми помыслами и открыта для благих дел, а вот перед миром они беззащитны. Старый Настоятель собрал христиан, привёл их в Обитель, помог им пережить Мор. Много сделал, но не защитил людей от язычников. Тавриты убили его, а мне дали выбор: либо стану покладистей, либо сожгут христианское дело в руины и пепел. Но как ты можешь судить, Навий выродок? Ничего не знаешь о том, что я делаю…

– Могу и сужу. Ты воин – я таких знаю. Не к мирной жизни в смирении ты приготовился, а к борьбе. Вырыл ров, стены вокруг укрепляешь, с оружием не расстаёшься.

– Вот ты глазастый!.. Но, хоть не дурак, а всё едино всего знать не можешь. Не хочу я войны, что есть сил отстраняю. Ради веры борюсь, чтоб продолжала гореть среди Зим. В холодах вера спасает – истинно. Всё сделаю ради Обители, но и заветов Господа не нарушу. Долгие Зимы остервенили наш мир. Люди приходят к стенам Монастыря, ищут спасения: от жестокости прячутся и от варварства. В каждом человеке мы зажигаем огонь, а там от души к душе разгорится, и люди согреются. Христианство на том и стоит: один верующий словно свеча, а вместе мы – свет чистой истины. Кто готов крест нести, тех мы принимаем. Но не могу я позволить лжецам долго пользоваться нашим смирением.

– Потому дочь старого настоятеля в жёны к Ивану хочешь послать? Поэтому Веру в полон к нему отдаешь! – засипел от злости Серко.

Настоятель задумчиво посмотрел на охотника.

– Вот оно как. Значит волк полюбил христианку?.. Я её выдавать за Ивана совсем не хочу, но Тавриту злить никак уж нельзя. Это жертва, и таких жертв уже было сделано много.

Серко посмотрел на него исподлобья, тяжелый взгляд подземника Настоятеля не смутил. Хозяин Монастыря заложил руки за спину и прошёлся по комнате.

– Но что говорить, ты испортил наш мир. Теперь Тавриты навалятся на христиан всеми силами. Благодушие скотоводов на волоске, договор так непрочен. Это ты виноват в бедах, которые обрушатся на Монастырь. Что прикажешь делать с тобой, подземник?

Настоятель давно терзался грядущей войной. Это было заметно по его усталому взгляду, по тому, как мрачнело лицо, когда он говорил о Красном Иване. Он взвешивал «за» и «против», искал способ спасти христиан от мести Тавриты, и в этой задумчивости посмотрел на охотника, как на менный товар.

– Может удастся ещё оттянуть? Отдать тебя Ивану в качестве откупа? Может тогда Таврит не нападёт…

– Слишком долго вы ему терпение изматывали. Можешь предложить ему сделку, но потом молись Единому Богу, чтобы Иван Монастырь пощадил... а можно сделать иначе, – вполголоса добавил Серко. Настоятель остановился.

– О чём это ты?

– Скоро придут люди из Китежа и предложат всем вместе продолжить войну против Тавритов. Их лазутчики видели, как погиб караван – это докажет: ваш союз с Тавритой разрушен. И что мешает Монастырю заключить новый союз?

– Ты один такой умный? – фыркнул Настоятель. – Зачем мне менять одного язычника на другого? В Поднебесье тоже хотят разграбить нашу общину и видят в христианстве угрозу. А ты не подумал, что я именно против язычников Монастырь укрепляю? Как только прознают, что мы с Тавритами в ссоре, сразу в осаду возьмут.

– Вас разграбят, а потом ещё десять Зим с Тавритами воевать будут? Нет, в Китеже точно решат по-другому. Соглашайтесь, и Монастырь силу получит, какой прежде не знал. Крестианцев никто больше не тронет, особенно если ваши единоверцы в мелких общинах поднимутся. Язычники, крестианцы: от Ивана всем давно одни беды. Сможете мирно жить с Поднебесьем, ежели сами войны не захотите.

– Обо всём подумал, подземник? А сам-то ты, за что стараешься? Зачем тебе лезть в наши распри? Неужто Навь подобрела и кинулась помогать чужакам?

– Ещё об одном подумай, и к Ивану не отсылай! Рядом с вами лежат старые норы. Скоро в них снова поселится Навь. Остановить племя нельзя и выкурить тоже – только людей потеряешь. Нужен тот, кто с проклятым родом договорится... – Серко замолчал, и всё же решился добавить последнее убеждение. – А если не договориться, так нужен тот, кто знает, как с Навью воевать.

– Ты ради нас хочешь роду своему изменить?

Серко вздрогнул и крепче сжал зубы.

– Не дойдёт до такого…

Настоятель крепко задумался. Ещё раз пройдясь в молчании по комнате, он остановился перед охотником.

– Договор с Китежем и охрана от Нави? От такого с лёгкой руки не отмахнёшься. Что за хлопоты хочешь?

Серко сглотнул с вожделением.

– Веру отдай за меня, благослови нас на брак! Я стану надёжной опорой, не подведу, защищу Монастырь!

– Брак с язычником? Да не с простым, а из тех, кто живет с жаждой крови? За Навь отдать христианку?.. А богов тёмных отринешь? Откажешься от идолов и кумиров?

Серко ответил не сразу. В памяти пронеслась вся его жизнь: добрые советы отца, строгие глаза матери, наставления мудрой ведуньи и дерзкая улыбка Влады. Старый путь пройден, настало время для новой дороги. Серко снова выбирал судьбу сердцем, не разумом.

– Спасай меня от воды крестианец. Пусть Единый Бог увидит наконец мою душу. Пусть попробует сохранить хоть одну её часть.