Пророчество о сёстрах

23

Поле, на котором я стою, голо. Чудится что-то смутно знакомое в пологих холмах и неглубоких лощинах окрест, и мне кажется, будто я узнаю одно из многочисленных полей, окружающих Берчвуд-Манор. Но высокая трава и исполинские дубы по одному краю смотрятся как-то пугающе, ничего подобного я не припоминаю.

Свинцово-серое небо отражается в пепельных травах, совсем не похожих на золотые, насыщенные цветом просторы, что тянутся вокруг Берчвуда большую часть года. Полоса деревьев на дальнем краю поля кажется такой черной, что даже отливает фиолетовым. Сразу видно — это Пустошь, чуждая, серая, бесплодная. Ледяной воздух кусает сквозь тонкую ткань ночной сорочки, а ноги у меня влажны от росы, густо покрывающей мертвую траву.

Запястье все так же обмотано лентами, медальона при мне нет. Этой ночью Зверю не войти сквозь меня, однако я не испытываю ожидаемого облегчения. Ясно — меня призвали сюда. Но кто и для какой цели — это мне еще, без всякого сомнения, лишь предстоит узнать.

Поворачиваясь по кругу, я вглядываюсь вдаль, пытаясь понять, где я. Подъем слева отчего-то кажется более знакомым, чем все остальное, хотя я по-прежнему толком ни в чем не уверена. Я пытаюсь решить, что же делать дальше, как вдруг взгляд мой цепляется за какую-то точку, совсем крошечную, но приближающуюся. Прищурившись, я всматриваюсь в черное пятнышко, и вот оно увеличивается, становится яснее. Это какой-то человек. Девушка с медленной и грациозной походкой.

И она движется ко мне.

Нет смысла стоять просто так и смотреть. Кто бы это ни был, все равно он скоро до меня доберется. Поэтому я сама шагаю навстречу заметно приблизившейся фигуре. Сперва мне кажется, что это Соня. Она единственная, кого я встречала за время моих странствий. Но когда идущая подходит поближе и становится видно сперва ее платье, а потом и лицо, я понимаю: это Элис.

Я останавливаюсь, не желая ускорять событие, что свело нас вместе на этой пустынной равнине. Элис же продолжает шагать, покуда не оказывается прямо передо мной. В уголках ее губ играет улыбка, и я не сомневаюсь, кто именно в ответе за все происходящее, кто вызвал меня сюда.

— Удивлена?

— Да не особо, — пожимаю плечами я. — Кого бы еще я тут могла встретить?

Она улыбается еще шире, и на мгновение становится точь-в-точь та маленькая девочка, что прыгала и хлопала в ладоши, когда папа привозил ей подарки из далеких поездок.

— Ну что ты, тут можно встретить множество самого разного народа… самых разных созданий, Лия!

— Зачем ты призвала меня сюда, Элис?

Тут она замечает ленту у меня на руке, и улыбка ее тускнеет. Нежный голосок той Элис, с лестницы, исчез. Лицо застывает в каменном, жестком выражении, к которому я уже почти привыкла.

— Лия, почему бы не использовать медальон по предназначению? Зачем тебе сражаться с волей пророчества, с предназначенной тебе почетной ролью?

Из горла моего вырывается короткий, почти безумный смешок.

— Зачем? И в самом деле, Элис, зачем бы? По-твоему, мне пора пустить по ветру осторожность и позволить всем, кто захочет, возвращаться сюда со мной — через меня?

Она повышает голос.

— А почему бы и нет? Зачем все усложнять? Я уже говорила тебе, что ты будешь взята под защиту. Думаешь, души причинят хоть какой-либо вред поборнице своего владыки? Чего тебе бояться?

— Я боюсь вовсе не за себя, Элис. А каким станет мир, когда в нем воцарится Зверь? Что радости в собственной безопасности, если те, кого мы любим, останутся жить в мире, где властвует тьма?

— Самуил уже много веков томится в Иномирьях. Он богато вознаградит того, кто наконец вернет его в мир. Что ни пожелаешь — все будет твое. С тобой станут обращаться, как с королевой. Ты же для этого и родилась! Это твое предназначение!

Омуты ее глаз мерцают темными речными глубинами.

— Должно быть, Элис, ты ошибаешься. Ты должна выполнять предназначение Хранительницы, ведь ты для того и родилась. Должно быть, наша цель — действовать заодно. Вместе мы могли бы принести миру покой. Мы бы могли покончить с пророчеством раз и навсегда. Ты бы не предпочла играть на стороне добра?

Мои слова не оказывают желанного эффекта. Лицо Элис лишь делается еще жестче.

— Так ты этого хочешь, Лия? — спрашивает она. — Сделаться частицей идеального добра, какого еще не видел мир? И рисковать за это жизнью? Думаешь, этого довольно? Так знай же, что нет! Этого недостаточно. Во всяком случае, для меня. Мы наделены властью, какой не было ни у кого в мире со времени Маари, последней сестры, которой хватило ума воспользоваться могуществом, что само шло ей в руки.

Я не могу скрыть удивления.

— Что? А ты думала, я не знаю? Думала, я не знаю истории нашей матери?

— Я просто не была уверена, что именно ты знаешь. Книга…

Элис снова смеется, расхаживая передо мной, хотя ноги ее не оставляют следов на высокой траве.

— Книга! — насмешливо восклицает она, подойдя ко мне почти вплотную. — Уж не думаешь ли ты, будто это единственный способ узнать легенду? Ничего подобного, Лия! У меня есть и другой способ все узнавать.

Теперь Элис обходит меня кругом, так что голос ее раздается у меня за спиной. Это она нарочно — играет у меня на нервах, хочет вывести из душевного равновесия. Я не двигаюсь и смотрю вперед, преодолевая побуждение развернуться лицом к сестре.

— Лия, Самуил и его воинство призвали меня уже давным-давно. Они нашептывали мне еще в колыбели — как нашептывают и теперь. Не голос матери первым услышала я, и даже не твой голос — голос моей сестры-близнеца. Первое мое воспоминание — зов душ. Возможно, они знали о твоей… слабости. Возможно, предчувствовали все эти недоразумения, что случились из-за ошибки при нашем рождении. А может, просто хотели сыграть наверняка и твердо знать, что хотя бы одна сестра будет на их стороне. — Она снова стоит передо мной, но уже отвернувшись, глядя на пустое поле перед нами и раскинув руки, точно обнимая все вокруг. — Они обучили меня всему, Лия. Странствовать по Иномирьям, призывать сюда других… — Она снова поворачивается ко мне, и я клянусь, что в голосе ее сквозит любовь. — Всему…

А меня никто ничему не учил, думаю я.

Мне вспоминаются Сонины слова, ее уверения, что обитатели Иномирий не могут вмешиваться в дела нашего мира. Но я тут же осознаю, что падшие души вовсе и не нарушали этот древний закон. Хотя они учили Элис, как пользоваться дарами, полученными от рождения, однако судьба ее все равно находилась в ее руках. Она вольна была делать выбор самостоятельно. И в том, что она сделала именно такой выбор, в том, что с такой легкостью встала на сторону зла, не виноват никто, кроме моей сестры.

Даже падшие души.

Элис незамедлительно пользуется моим молчанием, снова пускает в ход нежный и ласковый голосок.

— Лия, ты только сама же себе все усложняешь. В конечном итоге Самуил все равно добьется своего. Либо ты сама распахнешь ему объятия, либо он силой прорвется сквозь них. Ты не ровня его мощи. Почему бы не выбрать более простой путь? Если конец все равно один, какая разница?

Какая разница? Слова эхом раскатываются над полями жесткой порыжелой травы.

Я вижу мою мать, отказавшуюся от всего, что она любила, чтобы освободиться от доставшегося ей наследия. Вижу сестер, что придут нам вслед — моих дочерей или дочерей Элис. А потом вижу тетю Вирджинию, все эти годы растящую нас и пристально за нами наблюдающую. Старающуюся понять, кто из нас Врата, а кто Хранительница. Все это вспышкой пролетает у меня перед глазами, и вот вокруг снова нет ничего, кроме воющего ветра.

— Нет.

Я сама едва слышу это слово — а Элис наклоняется ближе ко мне. Дрожащая улыбка на ее губах доказывает, что она все же слышала меня.

— Что ты сказала, Лия?

Она дает мне шанс, возможность притвориться, будто я сказала что-то совсем другое.

Я откашливаюсь, чтобы на сей раз никакой ошибки касательно моих слов произойти не могло.

— Я сказала — нет. Выбор за мной, и я его сделала. Я положу конец пророчеству навсегда.

Элис стоит неподвижно, глядя на меня, а потом на уста ее возвращается змеиная улыбка.

— И как ты намерена это сделать, Лия? Даже если ты пожертвуешь собой, как сделала наша дражайшая матушка, пророчество продолжит идти своим чередом, вперед и вперед, от матери к дочери и от сестры к сестре. Нет, единственный способ покончить с ним для тебя — уступить душам. Они, знаешь ли, очень терпеливы.

В голове снова звучит голос тети Вирджинии: «Самуил воспользуется твоей слабостью. Заляжет в ожидании момента, когда ты заснешь. Пошлет на поиски тебя свое воинство падших душ — и тех, что ждут в Иномирьях, и тех, что уже перешли в наш мир. Он использует против тебя тех, кого ты любишь».

Я качаю головой:

— Уж лучше смерть.

Я сама удивлена своей убежденности. Удивлена, осознав, что говорю совершенно всерьез.

Элис наклоняется еще ближе ко мне, так близко, что я чувствую на своем лице ее дыхание.

— Лия, бывают вещи и похуже смерти. Я думала, ты это понимаешь.

Она снова выпрямляется, глядя на меня сверху вниз. И тут я слышу звуки их приближения.

Они движутся по тропе через небо. Сперва до меня доносится слабый треск, подобный отдаленным раскатам грома, но скоро он разрастается до жуткого грохота многих тысяч копыт — галопом несущихся туда, где стоим мы с Элис. И, подняв голову, я вижу, что небо потемнело. Ветер, прежде зловеще стонавший, теперь превратился в ревущего монстра. Он хлещет нас, треплет наши волосы, так что нам приходится отводить пряди с лица, чтобы хоть что-то видеть.

— Понимаешь ли, сестренка, ты, может, и Ангел, зато я умею призывать падшие души. Они знают, какая сестра остается верна пророчеству. Они приходят ко мне потому, что я — истинные Врата. — Торжествующий голос Элис перекрывает завывания ветра. — Мы будем действовать вместе, я и души, — столько, сколько понадобится. Мне жаль, Лия, что это так, — но ты свой выбор сделала. Теперь я должна сделать свой.

Хотя воинство уже мчится по небу у меня над головой, в глубине души я все еще не верю, что это взаправду, мне все кажется, я буду каким-то образом защищена от врагов — как тогда, в прошлый раз, после бегства над морем. Однако нельзя отрицать: я совершенно беспомощна. Даже двинуться с места не могу. Нить, что связывает меня с телом, казавшаяся такой крепкой во время предыдущих моих странствий, словно оборвалась, и я плыву наугад в унылых Иномирьях.

Так вот оно, каково оказаться разобщенным. Разлучиться с собственным телом. Попасть в Пустошь. Эта мысль приходит ко мне из последних остатков разума.

Небо над головой темнеет еще сильнее, вихрится — вот-вот засосет меняв свою непроглядную тьму. Последние клочки сил словно кто-то высасывает из моего тела. Мне хочется повалиться наземь и уснуть, просто уснуть. Я начинаю проваливаться в заманчивое забытье.

— Лия! — зовет меня чей-то голос издалека. Я поднимаю голову и вглядываюсь в поля, пытаясь определить источник этого знакомого голоса. — Лиииия!

Издалека, отчаянно выкликая мое имя, к нам летит еще какая-то фигура. Элис, похоже, поражена не меньше меня. Она смотрит на приближающуюся женщину с любопытством и досадой. Даже тьма у нас над головой словно бы начинает колыхаться.

Фигура мчится к нам с быстротой, немыслимой ни в каком ином месте. Она летит над полями так стремительно, что лицо размывается, превращается в смутное пятно. Еще мгновение — и она уже врезается в меня, толкает с такой силой, что буквально вышибает из меня дух, — и тут я вижу лицо тети Вирджинии.

У меня нет времени ничего сказать ей, поблагодарить ее или испугаться за ее безопасность. Я пытаюсь протянуть руку и ухватить ее, взять обратно со мной — но все напрасно. В тот самый миг, как она прикоснулась ко мне, провисшая нить внезапно натягивается и тащит меня прочь, прочь. Элис, тетя Вирджиния, тьма у них над головой удаляются, становятся все меньше и меньше, а я возвращаюсь — тем же путем, что и пришла сюда, над мертвым пейзажем внизу.