Пророчество о сёстрах

33

Поднимая руку, чтобы постучаться, я не могу не вспомнить, как стояла на этом пороге в прошлый раз. Тогда пророчество и моя роль в нем еще оставались загадкой.

На сей раз тетя Вирджиния куда сильнее удивляется, увидев меня.

— Лия! — Она хватает меня за руку, втягивает в комнату и закрывает за нами дверь. — С тобой все в порядке? Ничего плохого не случилось?

Так и хочется ответить — случилось, и еще как. Генри мертв и никогда не вернется назад, а Элис ни перед чем не остановится, чтобы привести в мир Зверя. Но тетя Вирджиния и так все знает. Повторять — понапрасну тратить драгоценное время.

Я качаю головой.

— Нет. Я просто… — Я смотрю вниз, на руки. — Тетя Вирджиния, мне надо уехать.

Когда я наконец поднимаю на нее взгляд, она просто кивает.

— Чем я могу тебе помочь?

Я беру ее руки в мои. Сухие, мягкие руки, легкие, точно перышко.

— Поедем со мной.

Она с тихой улыбкой глядит мне в глаза, а потом высвобождается и обнимает меня.

— Ох, Лия. Ты же знаешь, мне бы ничего на свете так не хотелось.

— Так скажи, что согласна. Что поедешь со мной.

Она качает головой.

— Еще не пришло мое время уезжать.

— Но ведь Генри… — Слова душат меня. Мне кажется, если я произнесу их, это меня убьет. Но я заставляю себя договорить фразу. — Тетя Вирджиния, Генри больше нет. Здесь ничего не осталось.

— Элис.

Я не могу скрыть удивления.

— Элис?

— Знаю, Лия, понять трудно. Но я дала слово вашей матери. Обещала, что буду заботиться обо всех ее детях. Я и так не могу избавиться от чувства, что уже невольно обманула ее.

Глаза тети темнеют. Я знаю: она думает о Генри, но во мне ее скорбь и вина будят лишь гнев.

— Элис? Ты останешься, чтобы позаботиться об Элис? А заодно подучишь ее быть Хранительницей? Выдашь секреты сестер, чтобы помочь той стороне?

— Лия. — Голос тети нежен и тих. Она не одергивает меня. Вроде бы. И в то же время я слышу в этом голосе укор. — Мне бы такое и в голову не пришло. Я уже не в состоянии помочь Элис. Вмешаться. Я не стану учить ее обязанностям Хранительницы — потому что она не желает исполнять эту роль. Но я не могу просто взять и бросить ее.

Мне хочется закричать, завизжать во всю мочь. А как же я? Неужели меня бросят исполнять мою роль в пророчестве — одну, без помощи, без подсказки, без наставления?

Тетя Вирджиния продолжает — как будто отвечая на мой безмолвный крик.

— Но и тебя я не бросаю, родная моя. У тебя будут ключи, будут указания сестер — а я присоединюсь к вам, как только смогу. Даю слово.

Я качаю головой.

— Где ты присоединишься ко мне, тетя Вирджиния? Я сама не знаю, куда мне ехать. Мне нужно время. Время узнать побольше об Иномирьях и о своем даре, ведь пока я его и контролировать толком не умею. Мне нужно место, где я почувствую себя в безопасности — хотя бы на время.

— Не переживай. — Глаза ее встречаются с моими глазами. — Я знаю, куда тебе ехать. Конечно, и там нет никаких гарантий — но оно ничуть не опаснее любого другого места.

— Эдмунд, — окликаю я.

Голос срывается, звучит надтреснуто.

Стоя спиной к двери, Эдмунд полирует экипаж — длинными, медленными движениями. Услышав мой голос, он останавливается, замирает, так и не опустив руки. Стенка экипажа блестит — должно быть, он начищал ее все три дня с тех пор, как умер Генри. И когда он поворачивается и встречается со мной взглядом, я почти жалею об этом — такая отчаянная, неприкрытая мука стоит в его глазах, такое безысходное горе. У меня перехватывает дыхание.

Я подхожу к нему и кладу руку ему на плечо.

— Эдмунд… я… я очень сочувствую. Вашей утрате.

Слова повисают меж нами, и на миг я даже боюсь — а вдруг он зол на меня. Вдруг никогда не простит за потерю мальчика, которого так сильно любил.

Однако когда он снова поднимает голову, взгляд его полон удивления и теплоты.

— Спасибо, — кивает Эдмунд. — И я — вам.

Я мешкаю, не решаясь попросить его об услуге, — я не имею права просить его, особенно теперь. Но мне надо кое-что сделать, а без помощи Эдмунда ничего не выйдет.

— Эдмунд, мне надо в город. Я должна… повидаться с Джеймсом. И сегодня же вечером. Вы отвезете меня?

Последние барьеры меж нами пали. Я не прошу слугу отвезти меня в город — я прошу Эдмунда. Единственного, кто теперь способен хоть как-то заменить мне отца.

Он снова кивает — без колебаний — и тянется за шляпой.

— Мисс, я сделаю все, что вы ни попросите. Все, что угодно.

С этими словами он открывает дверь экипажа.

Уже темнеет. Из книжной лавки на улицу падает тусклый сноп света. Эдмунд терпеливо стоит у открытой дверцы экипажа, не поторапливая меня, — как будто знает, что мне предстоит несколько нелегких минут, и хочет дать мне время — столько, сколько потребуется.

Я пыталась прорепетировать то, что скажу — как объясню Джеймсу пророчество, мою роль в нем и почему я должна уехать, пусть даже и временно. И все равно никакие репетиции и приготовления не дают ни малейшей гарантии, что Джеймс сочтет возможным по-прежнему любить меня, — поэтому я так ничего и не решила. Придется все рассказывать ему так, как получится — и пусть будет, как будет.

Выпрыгнув из экипажа, я быстро иду к книжной лавке — и лишь когда Эдмунд окликает меня, осознаю, что он идет прямо за мной.

— Я подожду тут, мисс.

Он приваливается плечом к стене дома близ входа в лавку с таким видом, что мне сразу ясно: спорить тут не о чем. Я слабо улыбаюсь ему и вхожу в тепло лавки.

Вдыхая знакомый запах, я на миг останавливаюсь, пытаясь запечатлеть этот запах в памяти. Не знаю, вернусь ли я еще сюда. Я уже привыкла к этим коротким приступам тоски — в те мгновения, когда я осознаю все, что мне придется покинуть. Нет смысла даже бороться с этими приступами.

— Лия! — Джеймс вылетает из-за занавеса, отгораживающего вход в заднюю комнату, и торопливо подходит ко мне. В глазах его тревога. — Что ты тут делаешь? Как ты? Ничего не случилось?

Я несколько секунд гляжу вниз, на свою юбку, собираясь с духом, чтобы произнести те трудные слова, что должна сказать. И когда наконец поднимаю взгляд на лицо Джеймса, мне больше всего хочется броситься ему в объятия, забыться в том утешении, что, как я знаю, обрету там, выбросить из головы все то, что стоит между нами.

— Я… я справляюсь. Наверное, можно сказать — со мной все настолько хорошо, насколько вообще можно ожидать при сложившихся обстоятельствах.

Я пытаюсь храбро улыбнуться, но, должно быть, улыбка выходит не слишком убедительной, потому что Джеймс подхватывает меня в объятия.

— Лия… ох, Лия! Я пытался увидеться с тобой. Каждый день приезжал. Вирджиния тебе рассказывала? — лихорадочно шепчет он, зарывшись лицом в мои волосы.

— Да. Прости, Джеймс. Я… я просто не могла ни с кем говорить. Совсем ни с кем.

Он чуть отстраняется и, придерживая меня за плечи, заглядывает в лицо.

— Ну конечно, всякий бы на твоем месте чувствовал то же самое. Но зачем? Зачем тебе было самой приезжать, проделывать весь этот путь? Стоило тебе только послать мне словечко, полсловечка — и я бы примчался. Не надо было тебе выезжать самой, во тьму и стужу.

Он наклоняется к окну и, кажется, доволен, увидев на улице Эдмунда.

Я набираю в грудь воздуха.

— Я… мне надо поговорить с тобой. Сегодня же. Надо кое о чем тебя попросить.

Вот так, думаю я. Именно так — потихоньку и понемножку.

— Ну ладно. Но заходи, Лия, согрейся. Присядь у огня.

Он берет меня за руку и тянет в глубь помещения, в тепло.

Я качаю головой и упираюсь, не трогаюсь с места.

— Нет!

Короткое слово срывается с губ резче, чем я собиралась. Но я не могу позволить себе поддаться уюту задней комнатки с камином. Оттуда я уже не найду в себе сил уйти.

— Я не могу. То есть я… Джеймс, прошу тебя, давай поговорим тут. Пожалуйста!

Глаза у него темнеют — он слышит отчаяние в моем голосе. Джеймс неохотно кивает, но когда отвечает мне, слова его исполнены такой решимости, что я не могу не принять их всерьез.

— Лия, ты должна понимать: чего бы ты ни хотела от меня — чего угодно! — ради тебя я готов на все. Если только в моих силах будет дать тебе это — я дам.

Глаза его неотрывно глядят на меня, я же смотрю на книги у него за плечом. Слова его должны были бы вдохнуть в меня уверенность и мужество. Должны были напомнить, что Джеймс сделает все, что я захочу, не откажет мне ни в чем. Но почему-то эффект получается совсем иной. Его решимость лишь доказывает мне то, что я уже давно подозревала в глубине души: Джеймс не отступит. Он будет настаивать на том, чтобы сопровождать меня в Лондон — да хоть на край света, если понадобится, — но не отпустит одну навстречу опасности.

Я снова гляжу ему в глаза. Неправда, которую я произношу, дается мне куда труднее, чем любая другая ложь, какую мне только суждено еще говорить.

— На самом деле… на самом деле, ничего такого. Просто я боюсь, мне понадобится еще некоторое время, прежде чем я смогу стать совсем такой, как раньше. Прежде чем смогу справиться со всем, что произошло.

Мои слова звучат все мягче и мягче, становятся еле слышным шепотом — и я понимаю, что это никакая и не неправда. Ведь я знаю, точно знаю — такой, как раньше, мне не быть уже никогда.

Джеймс глубоко вздыхает, явно испытывая облегчение, нежно улыбается мне и берет обе мои руки в свои.

— Никто этого и не ждет. По крайней мере, я. И я буду здесь, буду ждать — сколько бы времени тебе ни понадобилось.

Я улыбаюсь ему в ответ и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его гладкую щеку.

— Спасибо, Джеймс. Молю Бога, чтобы так оно и было.

И я поворачиваюсь — скорее, пока не передумала.

— Лия?

Когда я оборачиваюсь к нему, он стоит, прижимая руку к щеке — словно пытаясь удержать на ней мой поцелуй.

— Я люблю тебя. — Он говорит это так, точно знает, что больше не увидит меня — хотя откуда бы ему это знать. — Лия, я люблю тебя.

— И я тебя, Джеймс.

Горло у меня сжимается от избытка эмоций.

И вот я уже за дверью. Крепко закрыв ее за собой, я поворачиваюсь к Эдмунду.

— Спасибо, Эдмунд. Я закончила.