Прощай, мафия!

Глава 9 Распродажа шансов

Ну что за невезуха, право! Определенно он родился под несчастливой звездой. Призрачный шанс спастись и тот упорхнул, растаял, как дым от злосчастной сгоревшей коллекции. Хотя, откровенно говоря, Зотов далеко не был уверен, что ему удалось бы вот так с лету покорить Софию Полонскую и раздобыть у нее ключик от заветной дверцы. Лучков однозначно ошибался насчет нее: София не мечтала ни о сказочном принце, ни о жалком ничтожестве вроде него. Из всех мужчин, живущих на земле, Полонскую интересовал только Андреади, да и то потому, что был модельером, а создание одежды и стало единственной страстью несуразной девицы. Вот если бы он умел мастерить модели или разбирался бы в тканях… Тогда у него и появился бы шанс, но, увы, за неделю этими умениями не овладеть даже теоретически.

Впрочем, что толку теперь рассуждать о способах охмурения Софии Полонской? Коллекция сгорела, Андреади мертв, а Зотов истратил почти весь аванс, выданный Лучковым, и снова на мели. Кроме долга Черному Максу, над ним нависла реальная угроза заплатить собственной жизнью за проваленную работу. Конечно, он сам виноват. Повел себя как последний идиот во время переговоров с этим странным типом: работа показалась такой легкой, а сделка такой выгодной, что и в голову не пришло обговорить форс-мажорные обстоятельства.

На этот раз Зотов решил не прятаться. Как только в газетах появились официальные сообщения, что коллекция погибла, а Андреади отправился вслед за ней, он поехал в казино, к Черному Максу, чтобы через него попросить аудиенцию у заказчика.

Зотов собирался прояснить для себя, как минимум, два момента. Во-первых, нужно ли ему готовиться к смерти, как не справившемуся с поручением, пусть даже и по чужой вине. Во-вторых, нет ли у Лучкова еще какой-нибудь работы для Зотова, такой же рискованной, творческой и оригинальной, за которую он готов взяться немедленно и на тех же условиях.

Черный Макс встретил его как родного. Он не знал подробностей сделки, понятия не имел, почему Зотову предоставили отсрочку, но не сомневался: рано или поздно лафа для этого жалкого типа все равно закончится, он вернется в его братские объятия, и уж тогда Макс сполна вознаградит себя за долготерпение.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво покачал головой Макс, когда Зотов изложил ему свою просьбу. — Это, знаешь ли, такой человек, что его нельзя беспокоить по всяким пустякам. Может, он сейчас кушает или ванну принимает, а тут ты лезешь со своей ерундой.

Стояло раннее утро, они сидели в пустом зале, и Макс, который сегодня почему-то пребывал в чрезвычайно благодушном настроении, даже снизошел до того, что угостил Зотова кофе за счет заведения.

— Это не ерунда, Макс, — уговаривал его Зотов. — Это очень важное дело. Мне нужно срочно с ним поговорить! Ну, скажи ему, что я заставил тебя позвонить… что угрожал тебе пистолетом.

— Ты, это… фильтруй базар, парень! — взвизгнул Макс, которому в самом страшном сне не привиделось бы большего унижения, чем Зотов, угрожающий ему пистолетом.

В конце концов Зотов уломал Макса. Прежде чем набрать номер, Черный тщательно прокашлялся, пригладил пятерней редкие белесые волосы и отхлебнул немного минеральной воды.

— Павел Петрович? С добрым утречком вас! Это Максим Чернов. Не разбудил? — заискивающе пищал в трубку Макс. — Отдыхаете после пробежечки? Извините за беспокойство, я бы никогда не посмел вас потревожить, но тут Зотов явился, очень хочет с вами поговорить. Я-то сначала хотел его выгнать взашей, но он, вы не поверите, начал пистолетом угрожать, — зачем-то повторил глупую выдумку Макс, и Зотов услыхал в трубке громкий раскатистый смех. — На, говори. — Макс ткнул Зотову трубку и с облегчением выдохнул.

— Слушаю, — послышался в трубке знакомый сочный бас, и вдохновленный успехом Зотов понесся во весь опор.

— Я просто не знаю, что делать. София была уже почти в моих руках, — нагло врал он. — Вы были совершенно правы, она втрескалась в меня с первого взгляда. Еще пара-тройка дней, и она бы выдала мне ключ и от мастерской, и от квартиры, где деньги лежат, и коллекцию Андреади, вообще все, что бы я ни попросил.

— Значит, София в вас влюбилась?

— Безумно.

— А вы как к ней относитесь?

— К кому? — растерялся Зотов.

— К Софии.

— Н-не знаю, — замялся Зотов. Он не был готов к подобным вопросам и не успел придумать достойного ответа. — Вообще-то она славная.

— А что она делает?

— В каком смысле?

— Ну, если вы сблизились с Софией, то должны проводить с ней много времени. Чем она занимается?

Уф, ну и вопросики! Последний раз Зотова так озадачивали на выпускных экзаменах в школе. Откуда ему знать, чем занимается занудная София. Будь она обыкновенной старой девой, можно было бы не задумываясь соврать, что смотрит женские ток-шоу, ухаживает за комнатными цветочками и читает любовные романы. О! Последний раз он видел Софию, когда она тащила из магазина канцтоваров увесистую пачку | бумаги для рисования.

— Она рисует, — наобум брякнул Зотов и, сам того не зная, не приврал ни на грамм.

— Это прекрасно.

— Да, — согласился Зотов. — Но что мне теперь делать? Коллекция сгорела, работу я закончить не смогу. Но не по своей вине! А вы, помнится, что-то такое говорили, мол, если я не смогу добыть коллекцию, то мне будет, как бы это сказать, не очень хорошо…

— Тебе будет очень никак, — послышался жесткий ответ. — Потому что ты будешь мертв. Но об этом пока рано говорить. По-моему, все идет отлично. Кстати, с чего ты взял, что коллекция сгорела?

— В газетах писали.

— Вы читаете не те газеты, юноша. Возьмите, к примеру, сегодняшний номер «Вечерней Москвы», там совсем другая информация. Продолжайте работать, Зотов. Мне нужна эта коллекция.

Абонент отключился, оставив Зотова в полном недоумении. Что значит «не те газеты»? Он скупал все издания подряд и жадно проглатывал любую информацию, касающуюся дела Андреади. И все они писали одно и то же — коллекция уничтожена, Андреади мертв, будущего нет.

Выйдя из казино, Зотов первым делом метнулся к раскладке с прессой.

— Сегодняшнюю «Вечерку», пожалуйста.

— Ты в своем уме, парень? — поинтересовался продавец. — Сейчас десять утра. Вечерняя газета потому и называется вечерней, что выходит по вечерам. А по утрам выходят утренние газеты.

Просвещенный Зотов смиренно отошел от раскладки. Придется подождать до вечера, хотя кое-кто плевать хотел на законы природы и имеет привычку читать вечернюю газету именно по утрам.

К концу дня Зотов совсем извелся от нетерпения. И порядком достал продавца. Наконец вожделенная «Вечерняя Москва» была у него в руках. Зотов зашел в первое попавшееся кафе, заказал чашку кофе и открыл газету. Крикливый заголовок ударил ему в глаза.

«СЕНСАЦИЯ!

КОЛЛЕКЦИЯ АНДРЕАДИ ЖИВА!

Слухи о гибели коллекции великого модельера оказались сильно преувеличены. Сегодня утром наш корреспондент побеседовал с Софией Полонской, портнихой Дома моды Андреади, которую все без исключения сотрудники считают правой рукой и доверенным лицом маэстро. София утверждает, что Андреади знал о готовящемся покушении на Дом моды и заблаговременно перевез коллекцию в укромное место. В мастерской Андреади находились отдельные модели из старых коллекций, и поджигатели сожгли именно их. «Коллекция цела и невредима, — утверждает София, — и будет показана в срок. Она великолепна. Белостоцкой и ее подпевалам придется прикусить язык или ответить за клевету».

На вопрос нашего корреспондента, можно ли считать предстоящий показ своеобразным реквиемом великому модельеру, София ответила, что это будет праздничное блестящее представление, посвященное десятилетию творческой деятельности Андреади.

«Никакого траура не будет, — заявила София. — Андреади жив. Он вернется и еще не раз всех нас удивит».

…Это конец. Андреади мертв, окончательно и бесповоротно, и надеяться на его возвращение бесполезно. Он больше никогда не придет в мастерскую, не похвалит ее безупречную работу, не посмеется над ее жалкими эскизами, не напишет книгу воспоминаний «Мастер и его Мудрость». Его больше нет!

София шла домой не разбирая дороги, и слезы градом текли по ее лицу. Она даже не пыталась их скрыть и не обращала внимания на подозрительные взгляды прохожих. Сегодня утром ее вызвали в милицию и попросили опознать вещь, предположительно принадлежащую Андреади. Это была брошь для платья в виде сложившей крылья бабочки. Та самая, которую она откопала на пепелище и которую вернула Андреади, приехав навестить его после пожара. Она сделала это с тайным умыслом: ей казалось, что эта вещица всколыхнет в душе Андреади воспоминания о начале его карьеры и возродит в нем желание работать.

Украшение попало в руки милиции после того, как какой-то бродяга притащил его в магазин сувениров в поселке недалеко от Сочи. Хозяин магазина, обнаружив на бабочке клеймо «Андреади», поинтересовался у бродяги происхождением вещицы. Тот честно признался, что обнаружил брошку на берегу, полузанесенную песком, будто ее выбросило волной, и что сбыт ценных вещей, утерянных растяпами туристами, чуть ли не основной источник его дохода.

Хозяин магазина, наслышанный о деле Андреади, решил проявить гражданскую сознательность и отнес находку в местное отделение милиции, а те, в свою очередь, передали ее столичным коллегам. Возвращение в Москву блудной бабочки, которая в огне не горит и в воде не тонет, было поистине триумфальным.

Во-первых, следователь Кирилл Фролов наконец-то ответил на мучительный вопрос, где он мог видеть бабочку с завещания Андреади. Во-вторых, учитывая тот факт, что место, где было обнаружено украшение, странным образом совпало с местом, упомянутым Крушинской, версия о самоубийстве Андреади становилась все более правдоподобной, и только отсутствие тела не позволяло считать дело закрытым. В-третьих, София Полонская в ходе опознания находки ударилась в истерику и потребовала посадить ее в тюрьму за подстрекательство к самоубийству, так как, по ее мнению, именно бабочка напомнила модельеру о годах расцвета и вогнала его в такую депрессию, что он решил покончить с собой. Она виновата, и ее вряд ли оправдывает тот факт, что, возвращая Андреади эту брошь, она преследовала совсем другие цели.

Но потрясения сегодняшнего дня для Софии на этом не закончились. Вынырнув из арки в свой дворик, София со смешанными чувствами обнаружила, что Зотова на посту нет. С одной стороны, София немного побаивалась странного типа, который вносил в ее размеренную жизнь неуместный диссонанс, с другой стороны, никто и никогда не хотел с ней познакомиться, и уж тем более не просиживал сутками под ее окнами.

Зотова не было, зато на его месте красовался внушительных размеров заграничный автомобиль, занимающий не меньше половины тесного дворика. София мысленно перебрала всех жильцов их старого, доживающего последние дни дома, но так и не придумала, к кому бы могли нагрянуть такие важные визитеры.

Оказалось, к ней. Дверь респектабельного авто распахнулась, и оттуда неуклюже вывалилось что-то крупное, пестрое и блестящее. Сомнений нет — в гости к Софии пожаловала Василиса Андреевна Егорова, вздорная высокомерная бабенка, которую Андреади презрительно называл «купчихой» и обожал высмеивать ее манеру одеваться, а также чрезмерное увлечение золотыми побрякушками.

— Здорово, София! — зычно поприветствовала ее Василиса. — А я, вишь, тебя дожидаюсь.

— Зачем? — удивленно спросила София.

— На чаек-кофеек напроситься хочу.

Час от часу не легче. По правде говоря, больше всего сейчас София хотела погрузиться в теплую ванну и нареветься всласть, но Егорова не из тех, кого интересуют чужие желания.

— Ну что ж, идем, — без особого энтузиазма предложила София.

— Только я не одна, — уточнила Василиса. — Со мной человечек. Тот самый богатый итальянец, который хочет вложить деньги в торговую марку «Александр Андреади».

— Он что, тоже хочет чаю? — недоуменно спросила София.

— Он хочет поговорить с тобой. Правда, по-русски ни бум-бум, но это даже к лучшему, сможем спокойно покалякать. А что надо, я ему сама переведу.

Высокому и стройному итальянцу было не больше пятидесяти, а его густые седые волосы необычайно гармонировали с выразительными серыми глазами. Он выглядел настоящим джентльменом, и София немного сконфузилась при мысли, что ей придется вести богача в свое убогое жилище.

— Пауло Лучано, — представился иностранец и протянул тонкую холеную руку с богатым перстнем на безымянном пальце.

— София Полонская, — представилась хозяйка.

София жила одна в маленькой однокомнатной квартире, полноправной хозяйкой которой она стала пять лет назад, после смерти матери. Отца своего она не знала, мать говорила, что он был археологом и пропал в экспедиции. Добрая София делала вид, будто верит, хотя отлично понимала, что это не более чем легенда, которую обычно рассказывают внебрачным детям.

Как ни странно, иностранца восхитило ее жилище. Он с восторгом рассматривал старую мебель, купленную еще в детские годы матери Софии, веселенькие совковые обои, простенькие акварели на стенах, написанные Софией в школьные годы.

— What a nice flat! It resembles me decorations of movies from the 50's, — отвесил он сомнительный комплимент. — Let me take a couple photos?[2]

— Да, пожалуйста, — разрешила София, когда Василиса, которая немного болтала по-английски, перевела ей вопрос.

Из кухни София принесла чайные принадлежности, початую банку вишневого джема и связку баранок. Белый эмалированный чайник в горошек вызвал у Лучано очередную волну восхищения, и он снова увлеченно защелкал затвором фотоаппарата.

— Пока этот макаронник резвится, я объясню тебе суть дела, — начала разговор Василиса. — Как я уже сказала, этот парень готов вложить кругленькую сумму в дело Андреади, но при одном условии. Он хочет дождаться показа новой коллекции и посмотреть, как она будет продаваться. В случае успеха готов рискнуть.

— Ты же знаешь, что это невозможно, Василиса. Коллекция сгорела, никакого показа не будет.

— Да ни черта подобного. На-ка вот, прочти! — Егорова швырнула ей газету с заметкой «Коллекция Андреади жива!» и фотографией самой Софии.

На несколько минут в комнате воцарилась тишина, прерываемая только восторженными вздохами господина Лучано, который обнаружил допотопный ламповый телевизор «Березка».

— Что это за б-бред? — заикаясь от возмущения, спросила София. — Я не говорила ничего подобного. Кто написал всю эту чушь?

— Я написала, — спокойно ответила Василиса. — Не сама, конечно, заплатила кому следует.

— Да как ты посмела меня приплести! — гневно воскликнула София. — Все знают, что коллекция сгорела, все знают, что Андреади мертв. Он мертв, понимаешь, мертв! И он никогда не вернется, и никогда никого не увидит! — в отчаянии выкрикнула девушка и зарыдала, уткнувшись лицом в кухонное полотенце.

— What happened, Vasya? — испуганно спросил Лучано. — Why is she crying?[3]

— She disliked her photo in newspaper[4], — невозмутимо объяснила Василиса.

Василиса терпеливо ждала, пока София нарыдается. Наконец дело пошло на поправку.

— Успокойся ты, дурочка. Умер, не умер, какая разница? Есть реальный шанс заработать кучу денег, вот о чем нужно думать, — втолковывала Василиса. — Макаронник уверен, что в газете написана чистая правда. Я сказала ему, что коллекция еще не готова, но беспокоиться не о чем, ты все закончишь без Андреади, и показ состоится точно в срок.

— Какой показ? Какую коллекцию я закончу без Андреади?

— Ты что, так ничего и не поняла? Ты сделаешь новую коллекцию. И мы представим ее как последнюю коллекцию Андреади. Техническую сторону я беру на себя, твое дело — придумать модели.

Несколько секунд София остолбенело сидела с открытым ртом. Такой поворот событий ее явно не устраивал.

— А если у меня не получится? — жалобно проскулила она после десятиминутного ступора. — Что, если никто не захочет покупать мои платья?

— Твои точно никто не купит. А посмертную коллекцию великого Андреади расхватают в мгновение ока, — уверила ее Василиса. — А если что и подзаляжет, я сама куплю. Макаронник будет доволен. Ну как, по рукам?

София и рта не успела раскрыть, как Василиса, сияя улыбкой на тридцать два зуба, кинулась к своему драгоценному итальянцу:

— It's all right! She agreed[5].

— Excellent! Do you promise me that the show will be on due?[6] — обратился он к Софии.

Василиса перевела вопрос.

— Don't worry, be happy. Show must go on[7], — отбарабанила София все известные ей английские выражения, подходящие к этому случаю.

На этом деловая встреча была окончена. Прощаясь с Василисой, София снова всплакнула.

— Я с детства мечтала стать модельером, — хлюпая носом, простонала она. — Почему моя мечта осуществилась, только когда погиб мой кумир? Это несправедливо-о-о, — завыла она.

— Кончай лить слезы, София, — посоветовала Егорова. — Ступай лучше работать.

Впрочем, особой нужды в ее советах не было. Как только дверь за гостями закрылась, София прекратила рыдать, вытерла слезы и бодро побежала на кухню варить кофе. От утреннего уныния не осталось и следа.

Часа через два эйфория сменилась паническим страхом. А что, если у нее ничего не получится? Что, если она ошиблась, решив, что может стать модельером? Андреади всегда разубеждал ее. И члены жюри конкурса «Первое платье» горели желанием увидеть нечто большее, чем портниху Александра Андреади…

От этих мыслей ее бросило в жар. Она пересмотрела сотни эскизов, созданных в годы борьбы за свою мечту, и все они показались ей постными и серыми, такими же, как она сама. В голову услужливо полезли оскорбительные фразы Андреади, мимоходом высказанные по поводу ее притязаний. А если он прав и ей просто не дано быть модельером?

Вспомнить, к примеру, их последний разговор. Он назвал ее идеальной портнихой, без страсти и огня. Может, в этом все дело? Может, она выбрала не ту дорогу? Пыталась трудом и усердием приручить неуловимую музу, а нужно было просто жить, ярко и празднично, как Андреади? И тогда бы ее модели тоже пропитались страстью и огнем?

Решить легко, труднее сделать. Она всегда была занудой. В студенческие годы ее иногда приглашали в веселые компании, но она всегда испытывала сильнейшее желание сбежать и засесть за работу. Стыдно признаться, но за без малого тридцать лет жизни у нее не было ни одного романа! Классе в восьмом ей нравился мальчик, но это было задолго до того, как она решила стать модельером.

София сидела на полу, засыпанном рисунками, и усердно думала. Она твердо решила встать на путь порока, но понятия не имела, как это сделать. После двух часов напряженных размышлений она пришла к выводу, что не стоит изобретать велосипед, лучше воспользоваться способом девчонок-манекенщиц. На антресолях она откопала старую клетчатую юбку, которую за полчаса превратила в экстремальное мини, там же отыскались выпускные туфли-лодочки и мамина шифоновая блузка. Никакой косметики в ее доме не водилось сроду, но, как оказалось, если подвести глаза и брови пастельными мелками, получается очень даже вызывающе. А именно этого София и добивалась. Стараясь не попасться соседям на глаза, София выскользнула из дома и направилась в ближайший бар. Сомнительное местечко, где вечно толпится куча непонятного народа. То, что нужно, если ты вдруг решила стать женщиной легкого поведения.

Выяснилось — не так-то это просто. Возможно, юбка ее была недостаточно коротка, блузка недостаточно прозрачна, а глаза вызывающе скромны, но за три часа в прокуренном кабаке к ней так никто и не подсел, за исключением сильно подвыпившего мужичка, который без тени смущения признался, что его только что бросила жена по причине мужской несостоятельности. Помощник в деле превращения старой девы в падшую женщину, что ни говори, никудышный.

Софии ничего не оставалось, как признать свое полное поражение. Она уныло брела домой, чувствуя легкую тошноту от сомнительного напитка под названием «Грязная мамочка», отрекомендованного бойким барменом как самый модный коктейль сезона, и сожаление из-за убитого понапрасну времени. На создание «новой коллекции Андреади» у нее осталось на один вечер меньше.

Ах, как горько и страшно было сейчас Софии Полонской! И зачем она ввязалась в эту историю? Да еще эти школьные туфли, сдавившие ноги не хуже «испанского сапожка»… София с наслаждением сбросила тесные лодочки — не беда, до дома рукой подать, дошлепает как-нибудь босиком.

— Закаливаемся по системе Иванова? Или заметаем следы? — вдруг услышала она за спиной насмешливый голос.

Зотов! И как она позабыла о своем единственном поклоннике! Теперь, когда вместо участия в конкурсе молодых дизайнеров судьба дала ей шанс стать ведущим модельером Дома моды Андреади, злоба на этого странного типа у нее заметно поутихла.

— Я думала, ты уже больше не появишься, — сказала София.

— Я упорный, — похвастался Зотов. — Признайся, а ты расстроилась, что я тебя бросил?

— Очень, — сквозь зубы процедила София. — Кажется, ты говорил, что хочешь со мной поужинать?

— От чашки чая я бы точно не отказался, — сказал Зотов. — Замерз до чертиков, пока тебя тут ждал.

— Тогда идем. Только тихо, чтобы соседи не увидели.

По темной лестнице они поднялись в квартиру Софии. Зотов пытался хохмить и сыпал заученными комплиментами, но девушка, казалось, его не слышала.

— Ступай на кухню, — приказала София, когда они вошли в дом. — Я тебя позову. — И исчезла в комнате.

Зотов по-свойски поставил чайник, заглянул в пустой холодильник. На мгновение ему стало неловко. Вот ведь ухажер хренов! Нужно было хотя бы шоколадку купить. Зотову вдруг отчего-то стало ужасно жаль Софию. Обшарпанная мебель, единственный колченогий табурет, зато кругом груды книг и заграничных журналов о моде, которые наверняка стоят кучу бабок. Нечего удивляться, что она вечно ходит в джинсах, а в холодильнике у нее ничего, кроме пачки пельменей. Убогая жизнь в убогой квартире. Дурочка небось рада-радешенька, что наметилось маленькое приключение, и знать не знает, что он просто использует ее как Отмычку к коллекции великого Андреади.

— Эй, как тебя, Зотов! Заходи, — послышался из комнаты голос Софии.

Зотов снял с плиты чайник, прихватил пару чашек и банку кофе. Насвистывая веселую мелодию, вошел в комнату и остолбенел. Посреди комнаты, прикрывшись эскизом шикарного вечернего платья, стояла совершенно обнаженная София и вымученно улыбалась.

— Не обращай внимания на мой вид, — оправдывалась София. — Но мне обязательно нужно стать развратной женщиной. И очень быстро. А я ну ничегошеньки не смыслю в разврате. Помоги, а? Я понимаю, что дурой выгляжу, но мне больше не к кому обратиться.

Жирную точку в этой безумной речи поставил сам Зотов, уронив себе на ногу кипящий чайник. Громкий вопль — и единственный кандидат в развратители надолго вышел из строя.