Прошлогодний снег

3

Я приступил к работе.

Типография у нас большая, новая, мы печатаем книги и брошюры для детей. Когда я в первый раз пришел к директору (его зовут Лев Яковлевич), он показался мне тихим маленьким невзрачным человеком. Он сильно картавит и никогда не смотрит на собеседника.

Я сказал:

— Здравствуйте, меня распределили к вам на работу.

Он сказал:

— Я слышал. Садись, мальчик, мы тебе сейчас придумаем должность.

Он нажал кнопку, вошла секретарша Галя.

— Позовите ко мне этих… Ну, вы знаете кого.

Пришли итеэровцы — мои будущие начальники и товарищи.

Лев Яковлевич показал на меня пальцем и сказал им:

— Этого мальчика распределили к нам после института. Он дипломированный инженер. Куда мы его поставим?

Главный инженер сказала:

— Пусть идет диспетчером в отделочные цеха.

И я стал диспетчером.

Утром я прихожу на работу. Это делается так. Я просыпаюсь под будильник. Это отвратительно, потому что самое сладкое — поспать после будильника. Я вскакиваю и несусь на кухню. Яичница. Это доступнее всего. Яичница с колбасой. Краковской. Я, стоя, со сковородки, сжираю яичницу и бегу на автобус.

Работа начинается ровно в восемь. Если я прихожу в три минуты девятого, табельщик пишет донос и меня казнят как прогульщика и лодыря. Задача — уложиться к восьми. Высунув язык, я мчусь по улице, чтобы до восьми отбить свой номер в проходной. Я влетаю во двор типографии — и все! Спокойно, засыпая на ходу, я медленно бреду в контору, сажусь за свой стол и сплю. Эти дремотные минутки прекрасны, — я грежу, я вижу какой-то чудный недосмотренный сон. Это время мое. Потом я сбрасываю оцепенение и вспоминаю, что я — диспетчер. Я должен обойти цеха, посмотреть, что идет сегодня на машинах, собрать наряды мастеров с выработкой за вчерашний день, подсчитать план, составить сводку и дать задание цехам на сегодня и завтра.

Конечно же я не могу сразу охватить все производство. Я всегда что-нибудь забывал. Поэтому на ежедневной летучке у директора я выглядел смешно и глупо. Директор относился ко мне снисходительно, но всегда издевался надо мной. «Встань, — говорил он мне на совещании. — Скажи, что мы шьем на „Кристензенах“?» А я не помнил, потому что не успевал обойти цеха. «На „Кристензенах“ сейчас идет это… Ну, как его… Это…» — мямлил я. «Смотрите на него, — говорил директор, — смотрите на этого дипломированного болвана, он не знает, что идет на „Кристензенах“. А что ты вообще знаешь?» И я не мог ничего возразить, потому что он был прав. Нас учили в институте чему угодно, только не работе на предприятии. Я молчал, виновато поглядывая на сочувствующих коллег, и тихо улыбался.

После работы я шел домой, думая о том, что я, наверное, бездарен, как пень. Что же делать, кто-то должен быть бездарен…