Прошлогодний снег

6

Фамилии Шифрин в списке не было…

«Черт возьми, — говорил я. — Эти машинистки вечно что-нибудь напутают. Не включить в список абитуриента, гениально сдавшего вступительные экзамены — это верх халатности». На душе у меня скребли кошки. Я чувствовал, что так будет.

— Представляете, какая смешная история, — сказал я декану. — Моей фамилии, по вине машинисток, нет в списке принятых в институт.

Декан улыбнулся и сказал:

— Нет, товарищ Шифрин, машинистки здесь ни при чем. Это мы решили отказать вам в приеме в институт, так сказать…

— Как же так, — забормотал я, — тут какая-то путаница, — я ведь набрал 2З очка из 25.

— Тут дело вот в чем, — растолковывал мне декан, — мне, видите ли, сказали, что вы поступали на гуманитарный факультет. Верно, да? Следовательно, у вас гуманитарные способности. У нас, видите ли, нет уверенности, что вы будете учиться на нашем факультете, и мы решили, так сказать, воздержаться от приема вас в институт.

— Позвольте, — сказал я, — существует конкурсная система, я сдавал экзамены и набрал необходимое количество очков. Я должен быть принят! Я хочу учиться!

— Товарищ Шифрин, — поморщился декан, — я, видите ли, ясно изложил суть дела, так сказать. Вы получите справку, что не прошли по конкурсу.

Мне хотелось вцепиться в его холеную рожу, мне хотелось убить его, разорвать на нем одежду. Я чувствовал, что погибаю. За что? За что?

— Я знаю, почему вы не принимаете меня в институт, — прошипел я, приблизив свое лицо к его лицу. — Я знаю, и я не оставлю этого дела. Я к Сталину пойду.

Он посмотрел на меня ненавидящими глазами и спокойно сказал:

— Пожалуйста, товарищ Шифрин. Это, так сказать, ваше право.

Я не помню, как вышел из института. Перед глазами были красные круги. Мама, мамочка моя… Что же я скажу маме? Что я им сделал? Что я им сделал? Что я им сделал?

Я шел по Садовой. Садовая казалась мне местом прогулок в тюрьме. По кольцу, по кольцу! Не разговаривать! Руки назад! Фу, какой бред! Что я им сделал? Куда идти? К Сталину? Но у него столько дел, что ему до какого-то мальчика, не принятого в институт? И смею ли я отрывать Сталина от работы! Ах, если бы он знал, какие есть на свете сволочи, он бы им дал! Но они, гады, пользуются тем, что Сталин занят, и пакостят, пакостят! Что же мне делать?! Я пойду в Министерство высшего образования. Я приду к министру и скажу ему: «Товарищ министр, у нас творятся странные дела. Помогите мне, товарищ министр. Я хочу учиться!» Он мне скажет: «Да, товарищ Шифрин, с вами очень несправедливо обошлись. У советской власти еще много врагов. Благодарю за то, что вы помогли их выявить». Потом он возьмет трубку и позвонит товарищу Сталину. «Иосиф Виссарионович, — скажет он, — тут нам товарищ Шифрин рассказывает интересные вещи, происходящие в наших институтах. Каково будет ваше указание, товарищ Сталин?» И Сталин скажет: «Накажите тех, кто мешал товарищу Шифрину, и примите его в институт, товарищ министр». Господи, о чем это я? Что же мне делать? Что же мне делать?.. Ах да, министерство…

У входа в министерство стояла огромная очередь.

Стояли мальчики и девочки, с родителями и без родителей, блондинки и брюнеты, в очках и без очков, толстые и худые, хорошо и плохо одетые. И все они не попали в институт.

— Сколько у тебя очков? — спросил я одного, другого, третьего..

— Двадцать девять из тридцати… МАИ.

— Двадцать четыре из двадцати пяти. МВТУ.

— Золотая медаль. МГУ.

Они стояли безмолвной цепочкой, прижимая к груди учебники и глядя перед собой невидящими глазами. И я тоже встал в конец этой странной очереди и стал таким же, как и они, и все мы были похожи на братьев и сестер, столпившихся у подъезда большого дома.

— Тебя почему не приняли?

— Не знаю…

— Да ерунда, — говорит толстый парень в белом шарфике, — мой батя позвонит кому надо, — и все будет о'кэй!

— Тебе хорошо, — тихо говорит парнишка в очках, — у тебя есть кому звонить…

— Ну и твой пусть позвонит, — кипятится толстый, — если бы у меня было столько очков, как у тебя, я бы знаешь что сделал!.. Твой отец где работает?

— У меня нет отца, — говорит парнишка в очках.

— Что, на войне убили?

— Нет… Он в Сибири… работает…

Девушка в розовой кофточке, волнуясь рассказывает:

— Мой папа пропал без вести на фронте. Но мама говорит, что он жив… У меня медаль…

— Странно…

Брюнет, не отрывающий глаз от книжки.

— Ничего странного. Мне отец все твердил: будь инженером. А я хотел стать критиком. Не судьба, видать…

— А тебя почему не приняли, Шифрин?

— Не знаю, — говорю я и выхожу из толпы.

Через две недели я попал к какому-то крупному чиновнику в министерстве. Он ел яблоко, хрустящее звонкое яблоко.

— Ну что там у тебя? Быстро, — сказал он, со вкусом хрустя своим яблоком.

Я рассказывал, а он смотрел на это яблоко и, выбирая места повкусней, впивался в него зубами, и чмокал. Когда я кончил, он проглотил семечки и сказал:

— Правильно они сделали. Я лучше бы чучмека какого-нибудь взял бы, а не тебя…

— Почему?

— Чучмек хоть после окончания работать будет, а ты…

— Господи, — простонал я, — я тоже буду работать. Примите меня. Я же все сдал. Я же заслужил.

— Нет, — сказал он, — нельзя. Все!

И я вышел из кабинета и заплакал. Я понял, что мне ничто не поможет. И слезы не приносили мне облегчения.

А случай уже шел по коридору. Он был одет в потертый шевиотовый костюм, у него были нечищеные ботинки и лысина.

— Ты что плачешь, мальчик? — спросил он.

— Они меня не приняли в институт, — сквозь слезы сказал я.

— Как твоя фамилия, мальчик? — спросил он.

— Шифрин.

Человек вздохнул и сказал:

— Зайди ко мне.

На его двери было написано: «Начальник личной инспекции министра».

Он взял мои бумажки и сказал:

— Позвони через две недели.

Две недели я шлялся по улицам. Две недели я не находил себе места. Все мои товарищи учились, а я шлялся по улицам. Я стал какой-то ненормальный. Я все время думал о человеке в шевиотовом костюме. Когда я позвонил ему, он сказал:

— Ты пойдешь учиться в заочный институт. И не на механический факультет, а на технологический. Ничего?

Господи, механический, технологический, географический, кубический, — какая разница! Я буду учиться! Я буду учиться! Я буду учиться!

— Спасибо вам, — сказал я. — Спасибо вам.

А мальчики и девочки все еще стояли у подъезда большого дома, глядя прямо перед собой невидящими глазами…