— Доброго здоровьичка, Сидор Кузьмич, — очень вежливо поприветствовал я мичмана в отставке, делая шаг вперед и прикрывая своей спиной Елену. — Рады видеть вас в добром здравии. А то свидетели утверждают, погибли вы в неравной схватке с неизвестным товарищем, который с лодки вас скинул.
— Не юродствуй, — чуть скривившись, ответил Прутков. — Врут твои свидетели, не дождутся, — хмыкнул комитетчик. — Доброго утра, Елена Николаевна, — тут же поприветствовал девушку.
Лена чуть замешкалась, но вышла из-за моей спины и встала рядом со мной, крепко взяв за руку. Я легонько пожал девичью ладошку, успокаивая, услышал тихий вздох облегчения, и мы вдвоем выжидающе уставились на начальника ОСВОД.
«Интересно, а нам премия за розыск пропавшего без вести полагается, или как?» — схохмил я про себя, но вслух ничего не сказал, дожидаясь, когда Кузьмич сам решит заговорить.
— Присаживайтесь молодые люди, поговорим, — так и не дождавшись от нас дальнейших речей, пригласил Сидор Кузьмич.
— Да мы постоим, пожалуй, Сидор Кузьмич, — отказался я. — В ногах, как говорится, правды нет.
— Больше тебе скажу, Алексей, в жопе правды тоже не отыщешь. Простите, Леночка, — мичман извиняюще улыбнулся Блохинцевой. — Присаживайтесь, товарищи, — Прутков сделал приглашающий жест рукой, указав на стол. — Места всем хватит.
— А стульев? — хмыкнул я.
— И стулья найдем, — Кузьмич подошел к столу и жестом фокусника извлек откуда-то из-под столешницы третью табуретку.
— Ну отчего ж не присесть, не поговорить с хорошим человеком, — легко согласился я, подойдя к противоположному концу деревянной конструкции. — Пожалуй, мы присядем вот тут, с краешку, если вы не возражаете, Сидор Кузьмич.
Я осторожно высвободил свою руку из девичьего захвата, подхватил обе добротно сбитых табуретки и перенес на другой край, подальше от мичмана, но при этом поставил таким образом, чтобы все помещение и оба входа-выхода просматривались. Так-то сюрпризы я люблю, но не в этом случае.
— Лен, садись, — я похлопал по сиденью. — И не бойся ничего, все будет хорошо, — шепнул я девчонке, падая на соседний стул.
Девушка ничего не ответила, только улыбнулась уголками губ, давая понять, что услышала и нисколько не сомневается в успехе нашего безнадёжного предприятия. Хотелось бы мне также верить в самого себя. Ситуация складывалась непонятная, оттого напряжение не отпускало.
Девчонку нужно отсюда вывести, и вывести живой, это не обсуждается. Другой вопрос: что хочет от меня (или все-таки от нас?) Сидор Кузьмич, раз решил воскреснуть таким внезапным способом? Или мы просто оказались в неправильное время в неправильном месте, потому он нам и показался? Испугался, что отыщем или увидим то, что не предназначается для чужих глаз? Ладно, посидим, послушаем, подумаем. Хотя, может, это план такой заковыристый, и милицейские чины в курсе, что никого искать не надо?
Лена умостилась на самом краешке стула и не сводила настороженный взгляд с Сидора Кузьмича. Я косился на девчонку, пытаясь понять степень её адекватности в настоящем времени. Вроде не психует, сильно не боится, и, как по мне, не воспринимает ситуацию всерьез.
Ну да, благословенное советское время, когда можно гулять до утра и не нарваться на отморозков. Как говорится, непуганая комсомолка, и как же хочется, чтобы такой эта светлая девочка и осталось. Ладно, Леха, будем делать посмотреть и послушать, что нам скажет товарищ начальник комитета государственной безопасности.
8.35 Молчание затянулось. Складывалось впечатление, что Сидор Кузьмич чего-то от нас ждал. Интересно, чего именно: покаяния, испуга, каких-то признаний и просьб? Лена по-прежнему держала меня за руку, я же излучал спокойствие, невозмутимо глядя на мичмана с самым серьезным выражением лица.
В голове рождались вопросы, но я не торопился их задавать, справедливо решив: пусть сначала выскажется Прутков, а уж потом, исходя из полученной информации, можно будет и обсудить всякие-разные моменты.
— Ну, что Алексей, нашел… — Сидор Кузьмич коротко глянул на Лену, видимо, проверяя, насколько девушка в курсе событий.
— Мы — нет, а вы? — своим «мы» дал понять мичману, что Блохинцева знает, за каким лешим полезли в подземелье.
— Кхм… Я в процессе, — Кузьмич снова замолчал. — Карты у тебя?
— Какие? — уточнил я.
— Не валяй дурака, Лесаков, — поморщился комитетчик. — Сам знаешь, какие. Сколько нашел?
— А, вы про странные схемы городских подземелий, — хмыкнул я. — Дык не я нашел, другие отыскали и мне показали.
— Алексей, — Сидор Кузьмич чуть нахмурился. — Мы же вроде договаривались не врать друг другу. Я знаю… — мичман выделил слово «знаю». — Именно эта карта и есть ключ ко всем остальным. Где она?
— А скажите мне, уважаемый Сидор Кузьмич, — задумчиво протянул я, пристально глядя на Пруткова. — Кто из ваших подельников настолько обозрел, что простым советским людям осмеливается угрожать?
— Что? — на лице комитетчика отразилось полное недоумение, но я все-таки сомневался: профессионал соврет и глазом не моргнет, к детектору лжи ходить не надо, все равно правду покажет. — В этом месте попрошу подробностей, Алексей. О каких подельниках и угрозах речь?
— Будто не знаете, — я по-прежнему вглядывался в лицо мичмана, стараясь уловить малейшие эмоции, чтобы решить для себя: врет или не врет. — Не далее как вчера вечером небезызвестный вам Игорь Васильков осмелился путем шантажа требовать у меня карту в обмен на, так скажем, спокойную жизнь.
— Что? — недоумение Пруткова показалось мне вполне искренним, но я впервые сталкивался с сотрудником Комитета государственной безопасности, а потому не мог быть до конца уверенным, что меня не разводят как малолетнего пацана. Собственно, каким я и являлся в глазах мичмана.
— Что слышали, — позволил себе чуть схамить. — Васильков вчера назначил мне встречу и потребовал отдать, что я взял. Вот только не уточнял, что именно надобно вернуть. То ли ему не сообщили, рассчитывая, что я сам допетрю. То ли такая установка была, не уточнять. Мало ли что еще я захочу вернуть. Учитывая ваши пляжные… связи, угадайте, о ком в первую очередь я подумал? — я уставился Кузьмича, ожидая реакцию.
Сидор Кузьмич не торопился отвечать, задумчиво потер подбородок, хмуро глянул на Лену, которая сидела на краешке табурета тише мышки. Перевел взгляд на меня и уточнил:
— Васильков сказал, что от меня пришел?
— Будто не знаете, не было у него таких инструкций — хозяина называть, — пожал я плечами, провоцируя на дальнейший разговор.
— Не было у него таких инструкций, к тебе с требованиями лезть, — не остался в долгу мичман. — У него вообще приказ был держаться от тебя подальше и заниматься своими делами.
— Пляжными махинациями? — не удержался я.
— Много будешь знать Лесаков, — Кузьмич резко включил комитетчика. — Не успеешь состариться.
Лена испуганно сжала мою руку, умоляюще заглядывая мне в глаза. Я пожал хрупкую ладошку в ответ, давая понять, все хорошо и переживать не за что.
— Вернемся к нашим баранам, — Прутков поднялся и остановился в шаге от стола, задумчиво нас разглядывая. — Вот как мы поступим, Алексей. Я расскажу тебе и твоей подруге, что успел разузнать с момента нашей последней встречи, в обмен на ту самую карту, которую ты нашел у архивариуса в доме. Только не вздумай меня обмануть.
Улыбка не затронула глаз Кузьмича. А я, наконец, осознал одну простую истину, на которую старательно не обращал внимания. Этот человек, не задумываясь, убьет любого, кто встанет на его пути. Чтобы достичь результата в каких-то своих целях и задачах, будь то переворот или поиски казны Юсуповых, комитетчик, не остановится ни перед чем.
Никто не знает, где мы, мичмана ив овсе считают погибшим. Так что, держи сея в руках, Лесовой, дольше жить будешь. Хреново, Лешенька, влияют юношеские гормоны на твою мозговую деятельность. Разучился людей оценивать с первого взгляда. Здесь — это тебе не там, а тут и по другим законам.
— Согласен, но с условием.
— Говори, — Сидор Кузьмич снова уселся на табурет.
— Вы — сами по себе, мы — сами по себе. Никто из тех, кто хоть как-то причастен к картам и подземельям, не пострадает. Я сейчас говорю за семью Блохинцевых, за соседку архивариуса, за семейство Лесовых, — вроде никого не забыл, перебирая в голове всех, кто оказался вольно или невольно втянутым в эту историю.
— Это все?
Я ненадолго задумался и выдал:
— И еще… Вы поможете тете Дусе избавиться от её бывшего мужа… — увидев удивление в глаза мичмана, уточнил. — Точнее, снимите её со своего крючка, отпустите на все четыре стороны, снимите с довольствия, или как там это у вас называется? Евдокия и так настрадалась, а у нее сын… Отпустите женщину, дайте её вольную, она ж ведь из-за мужика своего на вас горбатится? И посадите этого мошенника надолго, а лучше навсегда. Думаю, найдутся еще желающие дать показания против чудо-доктора.
Что характерно, Сидор Кузьмич Прутков даже не стал деланно удивляться: мол, с чего это ты взял, Алексей, такие глупости про Дульсинею, не было такого, и нет. Это настраивало на продуктивный диалог и вызывало немного доверия к словам мичмана. После разговора с Евдокией у меня в голове само все собой по полочкам и разложилось.
И почему её не трогают, прекрасно зная, что в «Пирожковую» по сбегается все пляжная шушера с коробейниками, а по вечерам туда же, в киоск, несут выручку, и, подозреваю, информацию.
Городок у нас, конечно, маленький и тупиковый, но летное училище, воинские части… в В политике советского прошлого я не разбираюсь, но другой версии, за каким лешим огород городится с пляжной мафией, не придумал. Хотя в Советском Союзе подпольные торговые синдикаты на побережье Черного моря не просто процветали, а цвели махровым цветом.
10.05 Одна только история Железной Беллы чего стоила. Случай с Бородкиной — яркая иллюстрация цитаты дедушки Ленина о кухарках, которые могут управлять государством. Глава Геленджикского общепита, поднявшись по карьерной лестницы от официантки до заведующей сети ресторанов курортного города, товарищ Белла ворочала крупными суммами, обслуживала всю советскую номенклатуру, которая приезжала отдыхать на море. А уж обман простого курортника, дорвавшегося до красивой жизни в отпуске, и вовсе был поставлен на поток.
Можно сказать, товарищ Бородкина была первой ласточкой незабываемых девяностых. Ежедневную денежную дань ей приносили все, кто работал в системе курортного общественного питания, а кто отказывался, лишался места возле жирной кормушки. Понятно, что она делилась с высокими чинами, включая милицейские, но организовать подобного рода деятельность — это надо иметь не только железную хватку, но и особый склад ума.
В Советском Союзе женщин не расстреливали, но Белла Бородкина удостоилась такой сомнительной чести, наравне с Тонькой-пулеметчицей и Тамарой Иванютиной. Первую приговорили за сотрудничество с немцами. Во время Великой Отечественной война она расстреляла полторы тысячи партизан. Вторая отравила сорок человек.
Справедливости ради надо отметить, высшую меру советской бизнес-леди дали не только по факту воровства. Её приговорили, как отработанный материл, который перестал быть нужным и слишком много знал.
Понятное дело, Евдокия вряд ли была фигурой такого же уровня, но, предполагаю, пользу Сидору Кузьмичу тоже приносила не малую. Я тыкнул практически наугад, но, оказалось, попал прицельно.
— Хорошо, — после недолгого раздумья согласился комитетчик. — Договорились. В обмен на бумаги старика, — Сидор Кузьмич больше не просил, а констатировал свое требование.
— Согласен, — после короткого раздумья, согласился я.
Заниматься тайнами энских подземелий при таких странных и мутных раскладах я больше не собирался, а потому старые архивы Федора Васильевича Лесакова мне ни к чему: только места занимать, да в будущем проблемы разгребать. Если здесь и сейчас путем такого неравноценного обмена я могу защитить жизнь отца, обменяв бумаги на Ягужинскую…
М-да, Леха, старый дурень, только могила меня исправит, это точно, даже сейчас без дурацких шуток не можешь.
— Тогда предлагаю следующее, — Сидор Кузьмич глянул на Лену, словно оценивая её состояние, и перевел взгляд на меня. — Ты сейчас отправляешься в общежитие, или где там у тебя спрятано наследство архивариуса, и приносишь все сюда. А мы с Еленой… Николаевной пока посидим в прохладке, чаю попьем, побеседуем на отвлеченные темы.
— Предложение не принимается, — категорически отрезал я. — Елену Николаевну я здесь одну не оставлю, — девчонка хотела что-то сказать но я крепко сжал её руку под столом, призывая к молчанию, авантюристка едва заметно дрогнула и промолчала. — Выдвигаю следующее предложение: мы уходим вдвоем, и я возвращаюсь один через пару часов вместе с документами. Часа за четыре, думаю, управлюсь. Пока доберемся до общаги, пока Лену провожу, пока папку заберу у её отца. Я на хранение оставил, — пояснил в ответ на подозрительный взгляд Сидора Кузьмича. — Общага, сами понимаете, не хотел рисковать, — пожал плечами и продолжил рассуждать. — Ну а потом сразу к вам, на велосипеде.
Прутков завис, поглядывая поочередно то на меня, то на Лену. Я практически видел весь мыслительный процесс, который проходил в голове комитетчика, даром, что на лице мичмана крепко-накрепко застыл покер-фейс. Но в глазах иной раз нет-нет, да и проскальзывала редкая эмоция. Хотя может это все моя фантазия и игра тусклого света с воображением.
Ответ Сидора Кузьмича не удивил:
— Нет, будет так, как я сказал. Лена остается со мной, ты отправляешься за архивом.
И куда только вся вежливость исчезла? Секунда, и перед нами сидит вместо добродушного бывшего мичмана с железной хваткой деляги, не менее добродушный сотрудник комитета государственной безопасности, со стальным капканом вместо сердца.
— Леш, — опережая мой отказ, встряла Лена. — Я останусь. Уверена, Сидор Кузьмич… — девушка покосилась в сторону Пруткова. — Не причинит мне никакого вреда. Мы просто попьем чаю и поболтаем.
— Послушай умную девушку, Алексей, а еще лучше — женись на ней. И вся твоя жизнь улучшится, — губы Кузьмича растянулись в отеческой улыбке, а глаза по-прежнему оставались холодными и цепкими.
Сука, и что мне теперь делать? Я напряженно размышлял, прикидывая варианты развития событий. Оставлять Лену в компании с мичманом ох как не хотелось, но и выбора как такового не было. С другой стороны, говорят же умные люди: наглость — второе счастье. Что, если попробовать?
— Позвольте с вами не согласиться, уважаемый Сидор Кузьмич, — в ответ Прутков хмыкнул, глянув на девчонку.
«Черт! Я же не то имел ввиду! — выругался про себя. — Ладно, чего уж там, потом объяснимся!»
— С чем конкретно, Алексей?
— Я ни при каких раскладах в любом не оставлю Елену с вами в подземелье. Но даю вам честное комсомольское слово, что вернусь через четыре часа со всеми документами, которые у меня имеются. Которые я нашел в доме архивариуса, — исправился, сообразив, что папки, которые старик хранил у соседки, комитетчик не затребовал.
— Не согласен, — покачал головой Кузьмич.
— С чем конкретно? — вернул ему фразу.
— Ты вернешься со всеми бумагами, которые нашел в доме Федора Васильевича, и которые тебе передала на хранение соседка, решив, что ты его наследник. Включая карту… карты, которые попали тебе в руки.
— Я нашел только одну схему в доме архивариуса. Больше никаких подземных планов у меня нет, — уточнил я.
— Ой, ли, Алексей Степанович, — губы мичмана растянулись в ехидной улыбке. — Мне нужны обе карты. Из дома старого Лесакова, и та, которая случайно попала тебе в руки во время рейда за нудистами.
Черт, так все-таки Прутков — тот самый ночной гость, разговор с которым подслушал журналист. Именно для него спрятали карту в глиняной глыбе. Ну что, ж, картинка, кажется начинается складываться.