— Вы к кому? — медсестра приподнялась со своего места и строго нахмурила брови.
— Сестричка, милая, я к другу. Он в восьмой палате, — включаю шарм на полную и улыбаюсь барышне, чтобы пропустила без проволочек.
Мы только сошли с борта, вернулись с того берега моря, и я едва удержался, чтобы не рвануть в больницу. Сначала на базу, затем в администрацию, и только спустя несколько часов сумел вырваться из плена всех обязательств и приехать в больничный городок.
Теперь я начальник поисково-спасательного отряда Энска и Энского района, кто бы мог подумать. В той, прошлой жизни, которую я смутно помню наяву и которая так нелепо оборвалась из-за инфаркта, я трижды отказывался от повышения и всего, с ним связанного. Ни к чему это мне, считал, большая ответственность, жёсткие рамки, придворные танцы. Не моё. Не по мне.
«Так, стоп Леха, не оборвалась и не оборвется!» — мысленно рыкнул на себя, вручая милой медсестричке шоколадку, отмахиваясь от узнавания в её глазах.
— Ой, Алексей Степанович! Халат возьмите!
Девчонка метнулась к вешалке, сдернула одёжку и сунула мне в руки.
— А Елены Николаевны нет, — растеряно пискнула вслед.
— Знаю, спасибо, — махнул я рукой, тяжело шагая к палате.
Лены нет, Лена в командировке где-то на месяц, поехала разгребать семейные дела. Здесь, в больничном городке, последние пару лет она на добровольных началах несколько раз в месяц консультирует в кардиохирургии. Неожиданно для себя и родных моя авантюристка и потомственная нудистка вдруг решила стать кардиохирургом, изменив семейной традиции.
Кстати, нудизм так и остался её любовью. Пыталась и меня приучить, но я оказался небольшим любителем светить своей голой задницей и передницей даже в укромных местах. Так что в наши редкие семейные вылазки все туда же, на берег моря, где мы впервые познакомились черти сколько лет назад, я ловлю рыбу и с удовольствием наблюдаю, как моя Афродита выходит нагая в лучах заката из пены морской. И всегда ворчу, чтобы шла в обход, а то на крючок вопьется во что-нибудь аппетитное.
После рождения двух пацанов Лена округлилась, стала женственней и мягче. Уютней что ли. Но неистребимое любопытство, желание узнавать мир во всех его чудесах и проявлениях по-прежнему сияло в её широко распахнутых глазах. Как и жажда помогать людям.
Нынче в наш Энский район в клинику доктора Лесаковой едут со всего края за консультацией и на операции. Последние полгода мы живем на два города, на два дома. После смерти Николая Николаевича жене пришлось встать у руля онкологического центра, который создал Блохинцев. И который едва не развалили нехорошие товарищи, пока тесть болел.
Сейчас они вместе с Ксюшей разгребают завалы. Рыжова, которая давно уже Бородатова, очень известный врач-онколог. А её муж — бывший хулиган и раздолбай, массажист и увалень Борода — ныне возглавляет администрацию центра. У него не забалуешь, воровства и прочего безобразия не допустит.
Ну и генеральный акционер тоже не промах. Федька Рыжов в девяностых хорошо поднялся. Ему тогда после той истории с чудо-доктором пришлось-таки присесть на нары. Вышел, в себя пришел и начал пахать как проклятый. В лихие перестроечные торговал с лотка всяким нужным барахлом. Дальше — больше. Трижды падал, конкуренты старались. Но всегда вставал и упрямо шел вперед.
Это потом уже, когда страна твердо встала на капиталистический путь развития, а большинство бандитов натянули на свои морды человеческие лица, Федька развернулся, заработал нехилый капитал. Умудрившись ни разу не изменить своим принципам: не воруй, не убей, можешь — помоги. Ну и внезапно стал не то чтобы олигархом, но кусок хлеба с маслом и красной икрой имеет.
В благотворительную медицину его привела семейная история. Та самая, из-за которой он в юности попал в беду. Так и появился центр Блохинцева, в котором его сестра прошла путь от интерна до руководителя под началом Николая Николаевича.
Я остановился у палаты, глубоко вздохнул, нажал на ручку и вошел. Я, который уже давным-давно не я, лежал, опутанный проводами, окруженный мигающей и пикающей аппаратурой.
Белые стены палаты заставили меня передернуть плечами и прикрыть глаза, настолько яркой оказалась ассоциация о свете в конце тоннеля. Потоптавшись на пороге, я решительно шагнул в палату, подошел к Лешке Лесовому, который неожиданно стал мне другом, несмотря на разницу в возрасте.
Он вырос, закончил армию, пришел в отряд. И сколько я его не уговаривал, дурака такого, так и не согласился стать моей правой рукой. Или левой, один черт. Руки у него заточены под любую технику, починить может все, даже то, что починить невозможно. И уж если он не в силах вернуть жизнь агрегату, то и никто другой не сумеет. Леший уверен: на невозможное просто требуется чуток побольше времени, которого у него не будет, если он станет начальством.
Я стоял над кроватью друга и смотрел на себя постаревшего, осунувшегося, похудевшего. Интересно, это финал для нас обоих? Что будет со мной, вчерашним студентом Лесаковым, ныне начальником поисково-спасательного отряда города Энска Лесовым Алексеем Ивановичем, если доктора не сумеют вытащить спасателя международного класса, моего лучшего друга, сына моих родителей и будущего отца Лесового Алексея Степановича?
Что станет со всеми нами? С моей семьей из прошлой жизни, которая и в этой меня обласкала, полюбила, позаботилась? С мамой, с отцом? Они выжили, и это огромный плюс. Но у мамы рак, и это что — расплата за новую жизнь?
Я взял стул, подтащил его поближе к кровати и уселся, глядя на Лёху.
— Кончай дурака валять, Степаныч. Давай, просыпайся. Галка ждет. Пацаненок твой скоро народится. Как он без папки-то будет расти? Кто ему взрыв-пакеты покажет, про рыбалку расскажет, паять научит? Завязывай лежать, у нас там катер полетел. Без тебя как без рук.
А в ответ тишина. И только негромкий писк медицинского оборудования, чем-то похожий на мышиный, разбавляет ощущение, что в палате кроме нас двоих находится кто-то третий.
Негромко скрипнула дверь, я оглянулся, нахмурился, пытаясь распознать посетителя, поднялся, чтобы поздороваться и представиться.
— Лёха, ты, что ли? — громким шёпотом окликнул меня незнакомец. — Точно, ты. Ну ты горазд меняться, — уже более расковано заявил гость и шагнул в палату, прикрыв за собой дверь. — Ну что, как он? — кивнул в сторону Лешего.
— Жэка, ты, что ли? Здорово, чертяка! Не признал, богатым будешь! — я двинул навстречу старому другу.
— Не жалуюсь, — хохотнул Женька, мой бывший сосед по общажной комнате, а ныне звезда голубого экрана.
Мы пожали друг другу руки, а потом крепко обнялись.
— Ну, что, как Лёха? Что врачи говорят?
Я пожал плечами, нестерпимо захотелось курить. Эта пагубная привычка вернулась в мою вторую жизнь, когда я служил в армии. Кивнул, показывая на дверь, похлопал себя по карману. Женька кивнул, соглашаясь на покурить. Мы вышли из палаты, спустились, отыскали курительную зону. Я закурил, Жека отказался.
— Бросил я, — с затаённой печалью пояснил старый товарищ. — Табак каналы забивает, видеть не даёт.
— Так приходи, я парней попрошу, они тебе каналы брандспойтом прочистят. Или вон Ленку мою попросим, она тебе клизЬму очистительную пропишет, — я не сдержался, заржал как пацан, и тут же закашлялся.
— Дурак, — по-дружески обругал меня Женька и похлопал по спине.
— Спасибо. Ну, извини, Жэка! Ну не могу я привыкнуть к этим твоим космическим энергиям и энергетическим каналам. Ну чесслово! Как увижу тебя в очередной ведьмомути, так ржать и тянет.
— Ещё скажи, что смотришь мистические каналы.
— Не, ну битву-то этих самых колдунов в рясах и ведьм смотрели всей семьёй. Там же дядя Женя участвовал.
— Ерунда всё. Шоу, — отмахнулся Женька. — Настоящее оно за кадром. Понимаешь?
Жека перестал улыбаться, и со всей серьёзностью посмотрел мне прямо в глаза. Я поёжился, отчего-то по спине прокатилась ледяная волна. Бабушка всегда говорила: в такие моменты кто-то по твоей могиле прошёлся. Сплюнул, оглянулся на окна палаты, где лежал Лёшка Лесовой, и глубоко затянулся.
— Понимаю, Жень. Ты не обижайся, шучу я. А шутки у меня, сам знаешь, дурацкие.
Друг кивнул, принимая мои слова, но не улыбнулся.
— Странная штука — жизнь, Алексей. Никогда не думал об этом?
— Об этом, Женька, каждый хотя бы раз, но задумывался. Хотя ты прав, я давно уже странности не замечаю. Разучился, пожалуй. С моей-то работой.
— А ты вообще заметил, когда мы тебя Лешим перестали называть?
Я задумался.
— А чёрт его… Как-то само прошло. Хотя нет. Как в армии стали звать лесовозом после того случая, когда наводнение, помнишь? Ну, так и отмер Леший, родился Лесовоз.
— Раньше, Лёха, раньше. Когда ты мелкого стал с собой таскать к нам в компанию. Помнишь то странное лето? Когда нудистов ловили, потом труп на пляже. Ты потом как-то пропал на месяц, мы думали все, загребли тебя за что-то. Милиция приходила, про тебя спрашивали. Потом болтать не велели, и ничего не объяснили. Только комнату нашу ещё разок тщательно обыскали, да меня несколько часов расспрашивали о тебе.
Мы замолчали, задумавшись каждый о своём. То лето, когда я впервые стал Алексеем Лесаковым, действительно выдалось странным. И Женька единственный, кто беспокоился обо мне и даже пытался искать.
— Помню. И правда, странное было лето… А мелкий разве тогда к нам прибился?
— Да не прибился, ты сам его привёл. Он за тобой хвостиком ходил, ты его и на вышку брал, и в кино водил, и в походы он с нами ходил, Хорошее было лето…
— Да, хорошее.
И снова мы замолчали, вспоминая странно-хорошее лето. А ведь точно, как-то так получилось, что я как-то незаметно стал кем-то вроде названного старшего брата для самого себя. Так мы и тусили сначала вчетвером в то лето, после того, как Сидор Кузьмич отпустил нас с Леной на свободу с чистой совестью, так сказать.
И Женька к нам прибился как-то неожиданно. В какой-то момент друг из неудержимого бабника вдруг превратился в обычного парня, слегка повёрнутого на ботанике. Стал изучать лекарственные растения, сборы и прочие бабушачьи премудрости.
Сказал, сон ему был. Бабка покойная приснилась, указала, где схоронила семейную книгу лекарственных рецептов и записей, и велела дурью не маяться, а то жизнь наперекосяк пойдёт. Невест, мол, та самая любовь настоящая, сама его найдёт, когда время придёт. Знак, сказала, ему будет, вернётся к нему куриный бог из её рук. А до тех пор девок велела не портить, головы не дурить, иначе силу родовую растратит.
Мы, конечно, проржали тогда по молодости. Чушь несусветная. Куриные боги, проблемы. Какие проблемы по молодости лет? Живи и ни о чём не думай, всё за тебя на многие годы продумали в стране Советской. Как говорится, училище закончит, отслужит в армии, женится. Сначала на телевизор копить будет, потом холодильник купит. Всё как в Госплане на двадцать лет вперёд в каждой семье было расписано.
Но что-то пошло не так. Пару раз случились какие-то тёмные истории у Женьки с подружками, с которыми он куролесил. Один раз чуть до милиции дело не дошло. Не совсем психически здоровая девушка, как потом выяснилось, жизнь другу моему попортила. Преследовала не только его со своей любовью, но и приятельницам проходу не давала. Одну так запугала, что та не нашла ничего лучшего, как в милицию заявление написать.
Всё бы ничего, но дядька у страдалицы в органах служил. Заявление, конечно, не принял. Но внушение всем сделал серьёзное. А девчонку вроде даже на лечение отправили. Короче, тёмная история. Но с того момента как бабка пошептала, Женька с противоположным полом исключительно в дружеских рамках держался.
Вот как-то так и получилось, что сдружились мы на троих, я, Женька и Лена. А потом я Лёшку Лесового по просьбе мамы, то бишь, соседки Блохинцевых, стал на футбол брать. Так и пошло-поехало.
Лена в конце лета уехала в институт, как-то так получилось, что наши отношения сошли на нет. И снова мы встретились только спустя несколько лет, когда она закончила свой медицинский и вернулась в город работать и ухаживать за бабушкой. Тогда-то и начался наш роман, который закончился свадьбой-женитьбой.
Странностями то лето не закончилось. Сдружились мы и с Бородой на почве помощи Ксении и её семье, после того как с Федором приключилась беда. Когда он понял, что на Оксану я не претендую, начал вести себя нормально. Так что компания наша увеличилась, а тётя Лена, мама Рыжовых, прожила еще десять лет благодаря доктору Блохинцеву.
Так получилось, что мы частенько торчали у них во дворе. Рыжовы купили затрапезный домишко. Но что могут две женщины и один пацанёнок, когда единственный старший мужчина в местах не столь отдалённых? Как смогли дружной компанией отремонтировали две маленькие комнатушки и кухню-прихожую.
Мы с парнями вскопали крохотный огородик, наладили покосившийся забор, сколотили стол и скамейки под старой грушей. Поставили турник для младших мальчишек — Лёшки Лесового и Вани Рыжова, да и сами на нём устраивали соревнования по подтягиванию. Так и жили своей странной, но дружной небольшой компанией.
Кстати сказать, по моему совету Женька все-таки показал Николаю Николаевичу бабушкину книгу. Доктор долго её изучал и остался в полном восторге. Друг отказался её продать, но позволил выписать рецепты. Некоторыми травами с разрешения дяди Коли поил тётю Лену. Думаю, Блохинцев со временем стал использовать наследие старины и в своих лечебных схемах.
Впоследствии доктор дядя Коля активно продвигал фитолечение, в том числе, сделал несколько около онкологических открытий. Но я всей этой медицинской историей никогда не интересовался, не моё. Про развитие в своей сфере и вовсе молчу. Тесть ушёл из жизни с международной известностью, имея кучу званий, регалий и целую плеяду известных учеников и последователей.
Женька неожиданно для всех бросил педуху и поступил на медбрата. В перестройку поймал волну мракобесия и заделался экстрасенсом. Одно время я даже перестал с ним общаться, считая его шарлатаном похлеще того чудо-врача, с которого началось наша компания. Но когда друг вылечил своим знахарским методом Фёдора, я как-то даже проникся.
У Жеки свой кодекс чести или знахаря, что ли. Таксы на прием у него не существует. Он говорит, что бабка не велит брать деньги за родовой дар. Но от подарков, которыми одаривали его благодарные выздоровевшие пациенты, не отказывался. Утверждал, что чистосердечные подарки только на благо его способностям. В девяностых и за десяток яиц людей смотрел, и за кило сахара. Это потом ему богатеи и машины, и квартиры, и доллары стали приносить.
И странное дело, смутные времена обошли Женьку стороной. Хотя чудо-лекарей и прочих колдунов с экстрасенсами полегло в те годы немало. Не в то время, не с тем связались, не в том месте оказались, как говорится.
— Лёха, обожжёшься.
— А? А… — кивнул я, затушил бычок о край урны, выкинул и тут же прикурил следующую сигарету.
— Много куришь, — как обычно прокомментировал Жека.
— Много умничаешь, — привычно отозвался я и улыбнулся, увидев, как друг сканирует меня взглядом.
М-да, в нашем возрасте от старых привычек сложно избавляться, какими бы они не были, вредными или полезными.
Заделавшись местным энским колдуном, коим считали его наши городские и сельские жители, Женька в глаза людям не лез. Работал себе в больнице, а клиентов принимал в родном доме, в своем поселке «Путь коммунизма», который остался от бабки. Слава о нем пошла по всему району. И по другим городам тоже. Потом уже, став старше, переехал в Москву. Опять сон, и бабка с поручениями.
Так и на телевидение попал. Мы шутили, что бабушка захотела славы внучку, вот и пропихнула в шоу. Женька на нас, дураков, не обижался, но и правды не говорил. Видимо и тут какая-то семейная история скрывалась. Кто их разберет, этих потомственных знахарей.
Что удивительно, больные места наш экстрасенс угадывал точно, до того, как страдалец расскажет, где болит и покажет бумажки. И диагнозы ставил без медицинского оборудования. После приема обязательно рекомендовал, к какому доктору обратиться и какие анализы сдать, чтобы подтвердить или опровергнуть.
Однажды мы его пытали, как он это делает. Но так и не поняли систему. Женька уверяет, что болячки он видит прямо на теле человека, словно они присосавшиеся пиявки.
Одно время даже запил, тяжко стало от таких видений, но резко завязал. После очередной пьянки друг в одночасье ослеп, испугался и больше алкоголь даже не нюхал. Тогда же и прозрел где-то через месяц неожиданно для докторов. Но страху мы тогда натерпелись, мама не горюй.
Смертельные болезни Женька не брался лечить, считал, что тут медицина эффективней, отправлял к докторам. Он вообще предпочитал работать в связке с врачебным анамнезом пациентов, прибавляя к назначенным лекарствам свои травки-муравки и прочую экстрасенсорную магию. Как уж оно работает, не знаю, не лезу я в эти тонкие материи. Мне бы со своими спасателями разобраться да технику новую выбить.
— Знаешь, вы с Лешим всю жизнь как братья-близнецы, даром, что разница в возрасте. У вас даже жесты одинаковые. Никогда не замечал, как он склоняет голову набок, когда технику слушает?
— Не замечал, как? — я не дрогнул, но по спине снова будто кто провёл холодной рукой.
Куда-то не туда сворачивает наш странный разговор.
— Пойдём, что ли? Врачей попытаем?
— Я уже… глянул… — глядя мне в глаза, негромко произнес Женька.
— И… что? — я окаменел, а внутри всё мелко-мелко затряслось, будто попал под ледяной дождь.
— Тебе правду или как всем?
— Дурацкий вопрос, — я все-таки дёрнул плечом, выдавая свои эмоции, и вытащил из пачки еще одну сигарету.
К моему удивлению, Жека даже не пошутил. Молча наблюдал, как слегка подрагивают мои руки, и как я злюсь из-за этого. И на него.
— Не жилец.
— Когда?
Женька прикрыл глаза, нахмурился, под веками перекатывались глазные яблоки, словно друг читал что-то, видимое ему одному.
— Кто-то ему судьбу поменял. Душа ждёт освобождения…
— Жень, давай без божественного, — скривился я.
— Так я и не про Бога.
Почему-то меня начал напрягать прямой взгляд друга. Словно он заглядывал в меня так далеко, как будто за душу. Словно знает то, что кроме меня никто знать не должен. Да и я уже плохо верю в то, что моя история случилась на самом деле.
— Скоро?
— Одну жизнь прожил, ждёт, когда второй долг можно будет отдать.
— Так, короче, товарищ знахарь. Дату тебе не написали, так и скажи.
Я попытался всё перевести в шутку.
— Пошли, что ли, подвергнем врачей пыткам с пристрастием. Надеюсь, что ты в кои-то веки ошибаешься, попросту говоря, брешет твоя бабка. И Леший выкарабкается. Не такой он человек, по любому выкрутиться и обманет судьбу.
С этими словами я хлопнул Женьку по плечу, выкинул сигарету и развернулся в сторону больницы.
— Судьбу не обманешь, Алексей.
— Да пошел ты, Колдун… в палату, — бросил я через плечо.
Мы с облегчением рассмеялись, и я даже успел шагнуть на дорожку.