Просветитель

XIII

Поминки отца удались Самоплясову на славу. Вылъ морозъ, и непролазная грязь на улицѣ села Антропова подмерзла и сдѣлалось сухо. Добрая половина села въ этотъ день не работала по случаю поминокъ. Ученики сельской школы, взявшіеся пѣть на клиросѣ во время заупокойной обѣдни, не учились. Передъ обѣдней была опять спѣвка. Обѣденная стряпня началась еще до разсвѣта. Для стряпни было приглашено шесть бабъ и двѣ изъ нихъ были спеціально рекомендованы въ распоряженіе Колодкина, ему на подмогу. Стряпня дѣлилась на двое: для простонародья и для гостей. Такъ эти стряпки называлъ самъ Самоплясовъ. Четыре бабы подъ наблюденіемъ Соломониды Сергѣевны, тетки Самоплясова, варили щи въ большихъ котлахъ, взятыхъ напрокатъ у лавочника Молочаева, валяли и пекли пироги съ рисомъ и приготовляли кисель. Тридцать селедокъ были накрошены въ глиняную чашку, политы уксусомъ и маковымъ масломъ и составляли закуску. Водка и пиво были поручены дочери Соломониды Сергѣевны Феничкѣ, чтобъ она выдавала всѣмъ по стакану водки и по бутылкѣ пива. Стряпня для гостей началась даже съ вечера. Дьячекъ Кузьма привезъ изъ города судаковъ и осетрины, и Калина Колодкинъ дѣлалъ изъ судака салатъ-ерши, украшая его раковыми шейками. Надъ помогавшими ему бабами онъ такъ командовалъ, что буквально замучилъ ихъ. Онѣ толкли миндаль, что-то протирали сквозь сито, терли на теркѣ, взбивали яица метелками изъ соломы. Вмѣсто поминальнаго киселя въ столѣ для гостей готовилось что-то въ родѣ бланъ-манже изъ сливокъ, яичныхъ бѣлковъ и миндаля. Не забыты были и блины. На шесткѣ русской печи стояла громадная блинная опара. Рыбу осетрину Колодкинъ рѣшилъ подать теплую подъ соусомъ изъ бѣлаго вина съ лимонами, для чего потребовалъ бутылку сотерну и тутъ-же выпилъ самъ полбутылки для бодрости.

Колодкинъ не пилъ ничего хмѣльного мѣсяца четыре. Хорошее вино на него сразу подѣйствовало. Онъ сейчасъ-же повеселѣлъ и, стряпая, сталъ напѣвать бабамъ «Фонарики-сударики, горятъ себѣ, горятъ».

Черезъ полчаса онъ говорилъ Соломонидѣ Сергѣевнѣ:

— Не выпить было нельзя, а боюсь, какъ-бы моя нутреняя жаба не разыгралась и не запросила еще вина. Тогда совсѣмъ бѣда.

— О, Господи! — испуганно говорила Соломонида Сергѣевна. — Зачѣмъ-же вы это дѣлали? Зачѣмъ пили?

— Усталъ очень. Нужно было подкрѣпить силы.

— Ахъ, Боже мой! Какъ-же это вы такъ?.. Лучше-бы кофейку крѣпенькаго. Ну, что будетъ, если вы запьете?

— Тогда ужъ я самъ въ себѣ не воленъ.

— Дать вамъ чернаго кофейку?

— Пожалуй, давайте. Да надо скорѣй сладкаго ѣсть.

— Какъ сладкаго? Что сладкаго?

— А чего попало. Сахару, такъ сахару, конфетъ такъ конфетъ, мармеладу. Это отшибаетъ.

Колодкинъ выпилъ стаканъ сильно сладкаго кофе, но имѣя въ своемъ распоряженіи коньякъ для стряпни, ложась спать, «дерболызнулъ» стаканчикъ коньяку.

Утромъ къ обѣднѣ и къ поминальному обѣду пріѣхали, кромѣ доктора Клестова и лѣсничаго Кнута, мельникъ Дементьевъ и лѣсной торговецъ Каверзневъ изъ сосѣднихъ деревень, а также и священникъ изъ другого прихода отецъ Василій Тюльпановъ. Священникъ Тюльпановъ пріѣхалъ уже въ половинѣ обѣдни, былъ съ дьячкомъ и узломъ съ ризой и, здороваясь съ Самоплясовымъ, который стоялъ въ алтарѣ, сказалъ ему:

— Не утерпѣлъ, чтобы не пріѣхать на панихидку по уважаемому батюшкѣ вашему, и вотъ съ вашего разрѣшенія и съ соизволенія отца Іова послѣ литургіи вступлю въ сослуженіе. Не могъ себѣ отказать, не могъ. Очень ужъ уважалъ покойника, зная его болѣе десятка лѣтъ.

Отецъ Василій Тюльпановъ былъ благообразный небольшого роста самый безобидный старичекъ, но отецъ Іовъ Свѣтильниковъ его пріѣздъ счелъ себѣ за обиду и видѣлъ въ этомъ покушеніе на доходы своего прихода.

— Позволите, досточтимый Капитонъ Карпычъ? — обратился къ Самоплясову отецъ Василій.

— Съ превеликимъ удовольствіемъ, батюшка… И даже прошу. Чѣмъ параднѣе, тѣмъ лучше. На духовенство я не жалѣю. А послѣ всего онаго прошу ко мнѣ помянуть. Поминки у меня въ домѣ.

— Тоже почту за удовольствіе… Отъ поминовенія усопшихъ не слѣдъ отказываться. Сіе не въ моихъ правилахъ. Охотно, охотно…

Самоплясовъ тутъ-же началъ приготовлять для него трехрублевку.

Въ церкви было много народа, но еще больше богомольцевъ бродило по кладбищу. Въ числѣ гостей въ церкви стояли волостной писарь Взоровъ, волостной старшина Распоркинъ, фельдшеръ Христофоровъ, содержатель постоялаго двора Амосъ Сергѣевичъ Герасимовъ, матушка-попадья отца Іова Феона Алексѣевна — очень грузная дама по росту и толщинѣ, дьяконица Васса Андреевна — наоборотъ очень маленькая и тощая женщина и повивальная бабка и фельдшерица Елизавета Романовна Откосова, красивая вдова, очень любившая выѣзжать на практику въ мужскихъ сапогахъ съ высокими голенищами.

Не было за обѣдней только «барина» Холмогорова. У адьютанта Самоплясова не на шутку разыгралась въ ногѣ подагра, и онъ лежалъ дома въ креслѣ съ вытянутой ногой и весь окутанный пледомъ. Съ вечера у него съ Самоплясовымъ былъ опять крупный разговоръ. Холмогоровъ требовалъ даже отпустить его обратно въ Петербургъ и просилъ дать лошадь до желѣзнодорожной станціи и денегъ на дорогу, но Самоплясовъ ему отказалъ въ этомъ, говоря:

— Прежде заслужи, а потомъ и отправляйся. Иначе на кой шутъ я привезъ тебя сюда съ собой? Когда собирался ѣхать, то хвастался, что на всякія увеселенія мастеръ, что устроить охоту съ облавой и походнымъ завтракомъ для тебя все равно, что плюнуть, а пріѣхалъ, и вышло совсѣмъ напротивъ.

— Да пойми ты, глупый человѣкъ, что я боленъ… Я заболѣлъ… — убѣждалъ его Холмогоровъ.

— Притворяешься, чортъ! Возгордился и притворяешься. Чего ты съ одного мои дорогія сигары сосешь! — закричалъ на него Самоплясовъ. — Каждая сигарка полтину серебра стоитъ, а онъ такъ и насасываетъ! Кури свой трамбукъ фабрики Носодерова.

Самоплясовъ взялъ со стола ящикъ съ сигарами и спряталъ его въ чемоданъ, заперевъ на ключъ.

Послѣ обѣдни и панихиды всѣ почетные гости во главѣ съ хозяиномъ отправились въ волостное правленіе. Тамъ уже толкались мужики и бабы — родственники и родственницы Самоплясова. Отецъ Іовъ благословилъ трапезу, и началась раздача водки и пива. Выпивая, крестились и тотчасъ-же заѣдали ложкой кутьи изъ большой чашки. Около поминающихъ Самоплясовъ и гости пробыли не болѣе четверти часа. Вино сразу ошеломило поминающихъ, и опять началось выпрашиваніе у Самоплясова бѣдными родственниками въ память его отца разныхъ подачекъ. Старуха Матрена Игнатьева просила на лошадь, Семенъ Яковлевъ просилъ пожертвовать ему старый полушубокъ покойника, Авдотья Алексѣева — двоюродная тетка — на починку избы.

— А объ этомъ ужъ на свободѣ поговоримъ. Не сейчасъ-же вамъ деньги отсчитывать. Вѣдь не уѣзжаю еще, — отвѣчалъ Самоплясовъ и направился съ почетными гостями къ себѣ домой.