Просветитель

IV

На слѣдующій день утромъ пріѣзжіе спали долго. Самоплясовъ проснулся въ одиннадцать часовъ и вышелъ изъ своей спальни къ утреннему чаю въ синемъ шелковомъ халатѣ съ желтой оторочкой, а Холмогоровъ валялся еще дольше и, проснувшись, потребовалъ, чтобъ Колодкинъ подалъ ему кофе въ постель. Спалъ онъ въ отдѣльной отъ Самоплясова комнатѣ. Самоплясову было скучно пить чай одному. Онъ заглянулъ въ комнату Холмогорова и не утерпѣлъ, чтобы не упрекнуть его.

— Сколько у тебя чванства, такъ это даже удивительно! Развѣ я затѣмъ тебя взялъ съ собой въ деревню, чтобы ты куражился и носъ отъ меня воротилъ? Я тебя взялъ для компаніи. А гдѣ эта компанія, если ты даже чай пить со мной не желаешь! И вчера тоже… Сидишь надувшись, словно мышь на крупу. Ни одного отъ тебя веселаго слова!..

— А я къ тебѣ въ шуты пошелъ, что-ли? Я пошелъ къ тебѣ, чтобы тонъ тебѣ задавать, чтобы отполировывать тебя, сѣраго мужика, — огрызнулся Холмогоровъ. — Да… Чтобы показать тебѣ, какъ богатые люди жить должны.

— Врешь. Никто тебя въ шуты не рядитъ, но какъ адьютантъ, ты долженъ быть при мнѣ.

— Понравилось дураку глупое слово, а онъ и носится съ нимъ, какъ съ писаной торбой. У меня голова болитъ. Я нездоровъ. Не могу сейчасъ встать.

Холмогоровъ продолжалъ валяться въ постели. Самоплясову было скучно одному. Онъ думалъ одѣться и идти къ учителю, но были будни и учитель былъ занятъ до двухъ часовъ дня въ школѣ съ учениками. Онъ позвалъ къ себѣ тетку Соломониду Сергѣевну.

— Выпей со мной чайку-то, тетенька, да разскажи что-нибудь про деревню, — сказалъ Самоплясовъ. — Пріѣхалъ я въ свой домъ на родину, а ты хоть-бы слово…

— Да ты теперь такой баринъ сталъ, что я къ тебѣ и подступиться боюсь, — отвѣчала тетка, присаживаясь къ столу. — Вонъ у тебя кафтанъ-то какой! У нашего попа рясы такой парадной нѣтъ, — кивнула она на халатъ.

— Эхъ, тетенька! Надо-же когда-нибудь пожить въ охотку и помянуть благодѣянія покойнаго папеньки. Помотаюсь малость и буду искать въ Петербургѣ невѣсту. Женюсь и стану наживать деньги, какъ покойникъ папенька наживалъ.

— Да, тебѣ слѣдуетъ, слѣдуетъ поминать папеньку-благодѣтеля, — проговорила тетка, наливая себѣ чаю. — Слѣдуетъ и здѣсь помянуть, на родинѣ его. Отслужить въ нашей церкви заупокойную обѣдню, а потомъ поминки блинами и киселемъ. Мнѣ ужъ говорили сегодня про это, приходили и говорили. Даже прямо спрашивали, когда поминовеніе будетъ.

— Ну-у? Кто-же это спрашивалъ? — удивился Самоплясовъ.

— Да ты еще почивалъ, какъ здѣсь ужъ была ступа непротолченая нашихъ родственниковъ. Пришли и желали тебя поздравить съ пріѣздомъ. Очень удивились, что ты спалъ, а я имъ и говорю: «онъ теперь въ барины вышелъ, вамъ, говорю, не пара, „вонъ; говорю, стряпуна“ себѣ привезъ и баринъ, говорю, у него на службѣ, на манеръ какъ-бы управляющій». Ну, вотъ и спрашивали, когда поминки по отцѣ править будешь. Придутъ еще… Въ обѣдъ придутъ. Я сказала, что только къ обѣду встанешь. Вотъ они и спрашивали, когда поминки будутъ.

Самоплясовъ почесалъ затылокъ и сказалъ:

— Дѣйствительно, надо заупокойную обѣдню отслужить и покормить здѣшнихъ.

— Да какъ-же… Непремѣнно слѣдуетъ. Сколько ты отъ папеньки капиталовъ-то получилъ! Вѣдь одинъ единственный наслѣдникъ, — проговорила тетка. — Сестрица твоя Клуша — ну, да та выдѣлена при замужествѣ.

— Однако, все-таки, по духовному завѣщанію я ей выдалъ пять тысячъ.

— Ну, что пять тысячъ! Капля въ морѣ при твоихъ капиталахъ.

— Вы, тетенька, не очень про капиталы-то здѣсь распространяйте, а то въ чужихъ рукахъ кусокъ всегда великъ кажется. Просить начнутъ родственныя-то связи эти самыя…

— Да ужъ и то просить приходили. «Похлопочи, говорятъ, Соломонида Сергѣвна, чтобъ намъ хоть-бы какихъ-нибудь обносочковъ послѣ покойника». Одинъ проситъ шубу, другой шапку и жилетку, третій пальтишко.

— Гдѣ-жъ у меня тутъ одежа! Не везти-же было съ собой всю папенькину ветошь для раздачи. Да и какіе такіе у него были наряды особенные! Весь свой вѣкъ ходилъ онъ съ засаленнымъ брюхомъ, — пробормоталъ Самоплясовъ. — А я пришлю сюда потомъ, что найдется, пришлю, а вы потомъ раздадите.

— Да вѣдь и такъ… помимо одежды… Вотъ Матрена Игнатьевна хочетъ просить у тебя на лошадь, чтобы ты лошадь помогъ ей купить.

— Ужъ и лошадь сейчасъ! Жирно будетъ. Одной лошадь, другой корову, третьей на избу… Достаточно и того, что рубля два-три на горячее дамъ. Ну, купитъ чайку и кофейку…

— Ну, будемъ такъ говорить, что Игнатьевна-то тебѣ только по отцу въ сватовствѣ приходится, а Авдотья-то Алексѣвна тебѣ тетка двоюродная.

— Какая Авдотья Алексѣвна? — задалъ вопросъ Самоплясовъ.

— Авдотья Алексѣвна Закорузлова, сестра моя двоюродная. Еще что дочка-то въ Петербургѣ въ прислугахъ… — припомнила ему тетка.

— Да развѣ и она была здѣсь, эта Прасковья Алексѣвна?

— И-и-и, что тутъ перебывало съ семи-то часовъ утра! Чуть свѣтъ забрезжился — а ужъ онѣ лѣзутъ! «Мы, говорятъ, поздравить его съ пріѣздомъ и съ наслѣдствомъ»… Да и не вѣрятъ, что ты спишь. Лѣзутъ. Спрашиваютъ меня, что я получила. Ну, я показала имъ мои и Феничкины гостинцы отъ тебя.

Капитона Самоплясова какъ-бы что укололо.

— Вы, тетенька, не обижайтесь. Та матерія, что вы на платье вчера отъ меня получили, само собой, а окромя того вы отъ меня за вашу честность пять большихъ золотыхъ кругляшковъ получите. — сказалъ онъ. — Пятьдесятъ рублей за ваши хлопоты и хозяйство. Мерси. Позвольте, я васъ поцѣлую.

Онъ чмокнулъ тетку и прибавилъ:

— Да вотъ-съ вамъ, чтобы не откладывать въ дальній ящикъ.

Пять большихъ золотыхъ были отсчитаны.

— Спасибо, спасибо тебѣ, - сказала тетка, завязывая деньги въ кончикъ ситцеваго головного платка. — Эти деньги теперь мнѣ о-охъ какъ кстати! Вѣдь я Фенюшку-то норовлю замужъ сладить. Женихъ наклевывается.

— Ну? Кто такой?

— Не изъ нашего онъ села, а изъ чужой деревни, но человѣкъ хорошій, непьющій. Климовъ Петръ Андреичъ. По лѣтамъ въ Петербургѣ, въ приказчикахъ на пароходахъ живетъ.

— Не знаю такого, не знаю… — отозвался Самоплясовъ.

— Да гдѣ-же тебѣ знать! Питеръ великъ, а изъ деревни онъ чужой. Да и живетъ-то здѣсь только по зимамъ, когда пароходство кончается. Бывалъ, сколько разъ у насъ… Блины ѣлъ. На святкахъ ряженымъ пріѣзжалъ съ товарищами… На посидѣлки зимой-то тоже сюда пріѣзжаетъ.

— Такъ давайте его сюда скорѣй, давайте! Вотъ пока я здѣсь — мы и свадьбу справимъ! — воскликнулъ Самоплясовъ. — Феня дѣвушка хорошая.

— Хорошая-то хорошая, милый мой. Ужъ я ее въ большомъ страхѣ держу, а только все-таки безприданница, а онъ человѣкъ служебный, деньгу прикапливаетъ. Ну, конечно, онъ льстится болѣе изъ-за того, что вотъ она сестрой двоюродной тебѣ приходится. Думаетъ, что ты поможешь на приданое.

Самоплясовъ прикусилъ языкъ.

«Однако, тутъ деньжатъ-то порядочно повыгрузить придется», — подумалъ онъ.

Тетка выпила чаю и опрокинула чашку на блюдечко, положивъ на донышко огрызокъ сахару.

Въ кухнѣ послышались шаги и тенористый возгласъ, спрашивающій:

— Дома пріѣзжій-то?

Затѣмъ раздался звукъ сбрасыванія тяжелыхъ калошъ, а потомъ покрякиваніе, покашливаніе.