Просветитель

XXIII

Въ слѣдующій день ученики и ученицы сельской школы по всему селу разнесли вѣсть, что питерскій Самоплясовъ устраиваетъ въ воскресенье въ волостномъ правленіи посидѣлки для парней и дѣвушекъ. Они отлично выполнили роль, которую въ городахъ играютъ газеты. Въ сумеркахъ, часу въ четвертомъ, когда Самопляеовъ и докторъ Клестовъ возвращались въ домъ Самоплясова къ обѣду, къ Самоплясову ужъ подбѣгали нѣкоторыя сельскія дѣвушки въ наскоро накинутыхъ на голову кофточкахъ или платкахъ и, кланяясь, застѣнчиво справлялись, вѣрны-ли толки о посидѣлкахъ, и спрашивали:

— А свѣчей или керосину съ собой приносить на посидѣлки не надо?

— Не надо, ничего не надо, — отвѣчалъ Самоплясовъ. — Эти посидѣлки не въ складчину, а отъ меня. Все для васъ будетъ. Ни о чемъ не безпокойтесь.

— И угощеніе?

— И угощеніе… Все, все… Орѣховъ и сѣмячекъ для васъ цѣлыя горы будутъ. Не сорите только шелухой по полу.

— Ежели со всякимъ угощеніемъ, то вы, Капитонъ Карпычъ, парней-то ужъ не очень виномъ поите, а то пьяные вѣдь они нахальники.

— Нѣтъ, нѣтъ. Этого не будетъ. Будьте спокойны.

— Да вѣдь иные и съ собой принесутъ пузырьки. У нихъ порядокъ извѣстный, — послышалось замѣчаніе.

— Обыскивать нельзя. Но какъ только кто пьянъ и начнетъ безобразіе — сейчасъ изъ компаніи вонъ. Самъ земскій начальникъ обѣщался на посидѣлкахъ быть, такъ чего-жъ вамъ еще! Будьте безъ сумнѣнія.

— Земскій даже? Вотъ тебѣ здравствуй! Груша, слышишь: земскій будетъ на посидѣлкахъ…

Дѣвушки отошли отъ Самоплясова въ полномъ удивленіи.

А дома Самоплясова ждалъ переполохъ.

Докторъ и Самоплясовъ вернулись съ охоты съ нѣкоторой добычей. Они принесли застрѣленнаго зайца и три штуки куропатокъ. Бродя по болоту и лѣсной опушкѣ, они сильно устали и проголодались. Собака доктора прибѣжала мокрая, высунувъ языкъ. Отъ нея пахло псиной и даже паръ шелъ. Докторъ и Самоплясовъ, снявъ съ себя охотничьи костюмы, въ рубашкахъ и жилеткахъ, тотчасъ-же сѣли за столъ. Докторъ съ наслажденіемъ выпилъ водки, крякнулъ и сталъ закусывать соленымъ. Тетка Соломонида Сергѣевна, подавая щи, начала что-то разсказывать о Колодкинѣ, который все еще продолжалъ убѣгать и напиваться, но Самоплясовъ махнулъ рукой и сказалъ:

— А ну его, къ лѣшему! Надоѣлъ онъ мнѣ. Противно слушать. Бросьте.

— Да какъ-же бросить-то, милый… Человѣкъ вѣдь… А ужъ коли печка, простая печка пошла на него и стала падать, то ему не сдобровать. Вѣдь прячется въ углы, въ чуланы, подъ кадушки и кулье зарывается.

— Галлюцинаціи начались… — проговорилъ докторъ. — Ну, вотъ послѣ обѣда я его посмотрю. Можетъ быть, ему что-нибудь прописать можно будетъ. Фельдшеръ вамъ приготовитъ.

Тетка умолкла. Самоплясовъ и докторъ поѣли щей, принялись зажареную баранину, какъ вдругъ за окнами послышался крикъ: «Караулъ! Спасите!» затѣмъ загалдѣли дѣтскіе голоса. Крики «караулъ» повторились.

— Не нашъ-ли это несчастный? — вздрогнула тетка и побѣжала въ чуланъ. — Нашъ! Нашъ! убѣжалъ вѣдь! Должно быть, это онъ! — раздались ея возгласы.

Затѣмъ за окномъ, на улицѣ, что-то тяжелое глухо шлепнулось о землю.

— Человѣкъ упалъ! Съ крыши упалъ! — кричали на улицѣ дѣтскіе голоса.

Самоплясовъ и докторъ переглянулись, сейчасъ-же бросили салфетки, выскочили изъ-за стола, быстро накинули на себя пиджаки и побѣжали на улицу. На землѣ, слегка покрытой недавно выпавшимъ снѣгомъ, около дома, какъ разъ передъ окнами, лежалъ распростертымъ человѣкъ въ одномъ нижнемъ бѣльѣ. Лежалъ онъ ничкомъ. Около него снѣгъ былъ обагренъ алой кровью. Это былъ несчастный Колодкинъ. Его окружали деревенскіе ребятишки и трогали за рубаху. Онъ стоналъ.

Растолкавъ ребятишекъ, докторъ и Самоплясовъ начали поднимать Колодкина. Онъ застоналъ еще больше, а затѣмъ, скрежеща зубами, сталъ читать молитвенныя слова: «святъ, святъ…. Наше мѣсто свято… Святая Троица помилуй…» Лицо его было въ крови. Кровь сочилась изо рта и носа. Его хотѣли поднять на ноги, но это не удалось. Онъ вырвался изъ держащихъ его рукъ и опять свалился на снѣгъ.

— Такъ нельзя… — пробормоталъ докторъ. — Надо носилки скорѣй… Хоть рогожныя носилки. Несчастный, должно быть, сломалъ себѣ что-нибудь. Нога сломана, нога… — прибавилъ онъ, видя, что нога Колодкина отвернута въ сторону.

— Носилки должно быть есть… Должны быть рогожныя носилки, — заговорилъ растерявшійся Самоплясовъ и закричалъ неизвѣстно кому:- Носилки скорѣй сюда! Носилки!

На крикъ сбѣгался народъ. Всѣ галдѣли. Мужики и бабы заглядывали Колодкину въ лицо и говорили:

— Арапъ самоплясовскій? Да откуда онъ взялся?

— Съ крыши свалился, — повѣствовали ребятишки. — На крышу съ чердака вылѣзъ, сталъ бѣгать по крышѣ, кричать и оттуда свалился.

— Съ крыши? Ахъ, ты Господи! Ну, арапъ! Доплясался.

— Братцы, — обратился докторъ къ мужикамъ. — Его надо будетъ какъ-нибудь осторожно внести въ домъ Капитона Карпыча. Онъ сломалъ себѣ ногу, а можетъ быть, и еще что-нибудь. Надо носилки.

— Зачѣмъ носилки? Можно такъ, ваше высокородіе, — вызвался рослый черный мужикъ.

— Такъ нельзя. Вы повредите его еще болѣе. Надо хоть простыню, что-ли. На простынѣ можно…

— Простыню! Давайте простыню! — кричалъ Самоплясовъ. — Ахъ, Создатель! Какая оказія!

— Чего ты кричишь-то, Капитонъ! Кому? Бѣги самъ за простыней! — заоралъ на Самоплясова докторъ и началъ потихоньку съ помощью мужиковъ поднимать Колодкина.

Самоплясовъ побѣжалъ за простыней.

Колодкинъ, отмахиваясь отъ доктора и мужиковъ руками, выпуча глаза, со скрежетомъ зубовъ, произносилъ:

— Дьяволы… Дьяволы пришли… Ну нѣтъ, я не дамся… Не дамся… Чуръ меня, чуръ меня!

— Руки не повреждены… Теперь ясно… говорилъ докторъ.

— Семъ-ка я его, ваше высокородіе, на закорки себѣ возьму… За руки возьму… — предложилъ черный рослый мужикъ, наклоняясь къ Колодкину. — Силантій! Помогай! Бери его подъ мышки! — командовалъ онъ рыжему мужику безъ шапки.

— Не стащишь, Амосъ Васильичъ, грузенъ онъ, — возражали ему.

— Ну, вотъ… Куль-то овса въ шесть пудовъ легче, что-ли? Да вѣдь таскалъ-же. Ну, Господи благослови! Берись, ребята.

— За лѣвую ногу его не тронь! За лѣвую ногу! Вся лѣвая сторона, очевидно, повреждена. Онъ упалъ на лѣвый бокъ… — предостерегалъ докторъ. Самоплясовъ прибѣжалъ съ простыней, но она оказалась уже ненужной. Рослый и сильный Амосъ Васильевичъ, держа Колодкина за руки, несъ его на спинѣ. Два другіе мужика поддерживали Колодкина за бедро правой ноги. Колодкинъ стоналъ, скрежеталъ зубами и бормоталъ:

— Погибаю! За грѣхи погибаетъ душа моя!

Вносили по лѣстницѣ. Сзади бѣжали ребятишки, шли двѣ бабы. Взбирались и докторъ съ Самоплясовымъ. Шла за ними и Соломонида Сергѣевна, выбѣжавшая на дворъ, и говорила:

— Вѣдь это онъ, стало-бытъ, не иначе, какъ на чердакъ прятаться побѣжалъ. Пока вы обѣдали, побѣжалъ на чердакъ. Вылѣзъ съ чердака на крышу, да и кувырнулся оттуда на земь, болѣзный. Ахъ, чуяло мое сердце, что эта его порча добромъ не кончится!