Публикации в журнале «Нева»

Нетерпимость на «улице веротерпимости», или Как отразилась в городском фольклоре эпоха разрушения храмов и глумления над верой

По разным источникам, до 1917 года в Петербурге насчитывалось от 600 до 800 молитвенных домов различных религиозных конфессий, в том числе восемь католических костелов, десять лютеранских кирх, две синагоги, две мусульманские мечети, один буддийский храм. В общее число входили как отдельно стоящие приходские, кафедральные, кладбищенские храмы и часовни, так и включенные в архитектурные объемы зданий ведомственные, дворцовые или домовые церкви. Такое количество культовых сооружений не могло не оказать сильнейшего влияния на формирование архитектурной среды города. В отличие от старых городов Европы, где большинство церковных зданий, буквально втиснутые в жилую застройку, обнаруживают себя только центральным входом, петербургские храмы ставились на открытых пространствах, все их четыре фасада имели ярко выраженные архитектурные акценты, а сами церкви становились естественными организующими центрами целых городских районов. Перед ними создавались площади, а к ним сходились улицы. В совокупном массовом сознании петербуржцев церквам отводилась особая общественная роль. Исключительно точно сформулировал это поэт Иван Демьянов, говоря об одном из самых удивительных культовых сооружений Петербурга:

Едва ли не с первых дней своего существования Петербург становится не только многоязычным, но многоконфессиональным. Вместе с тем он, по свидетельству иностранных путешественников, был исключительно веротерпимым. Молитвенные дома самых различных вероисповеданий строились в Петербурге в буквальной близости к царскому дворцу и, что особенно важно, рядом друг с другом. На Невском проспекте до сих пор соседствуют Голландская церковь, костел Святой Екатерины, Армянская церковь, Лютеранская кирха, православный Казанский собор, Финская церковь. Повидавший немало иностранных государств и побывавший в середине XIX века в Петербурге французский писатель Александр Дюма (отец) предлагал даже переименовать Невский проспект в улицу Веротерпимости. Он и Петербург называл «Городом веротерпимости», видя в этом одно из главных отличий новой русской столицы от других городов мира.

Австрийский эрцгерцог, посетивший однажды Петербург, по возвращении на родину любил повторять рассказ о веротерпимости в русской столице. Впоследствии этот рассказ вошел в сокровищницу исторических анекдотов. Передаем его в изложении известного журналиста и издателя, автора «Достопамятностей Петербурга и его окрестностей» Павла Свиньина. «Вообразите, говорил он, что пять или шесть человек идут в воскресенье вместе и разговаривают дружески; дойдя до Невского проспекта, они расходятся все в разные стороны, уговорясь в тот день обедать или быть ввечеру вместе. Все они пошли к обедне, но только один идет в русскую церковь, другой в лютеранскую, третий в реформатскую и так далее: все они были разных вер». И далее Свиньин добавляет: «Сие согласие между разноверцами не приносит ли отличной чести русскому правительству и характеру россиян».

Между тем тяжелая наследственность, доставшаяся Петру I от многовекового уклада московского быта, не могла кануть в Лету в одночасье, вместе с отказом от жизни в старой столице и появлением новой. Достаточно напомнить, что даже через целое столетие после того, как Петр начал прорубать «окно в Европу», в самом конце просвещенного екатерининского царствования, многие «пожилые аристократки не знали грамоты, с трудом читали, выставляли свои имена какими-то иероглифами, и за многих на векселях подписывались их дочери». И хотя жизнь петербуржца была в значительно меньшей степени, чем в Москве, окрашена, по выражению А. В. Предтеченского, в «религиозно-церковный цвет», патриархальные догматы еще долго пронизывали скованное старообрядческими домостроевскими традициями сознание обывателей. Даже придуманный и учрежденный Петром так называемый «всешутейший собор», якобы направленный на развенчание всесильного авторитета церкви, имел некоторый успех не столько благодаря ярко выраженному пропагандистскому характеру этой петровской затеи, сколько из-за обыкновенного страха православного человека перед Богом за разврат, непотребство и богохульство.

Даже само название придуманного Петром пресловутого потешного детища — «Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор» — уже приводило в дрожь и изумление богобоязненного обывателя. Этот «собор», состав которого иногда доходил до двухсот человек, чаще всего заседал в беспробудном пьянстве в так называемой резиденции «собора» Пресбурге, крепостце, построенной Петром вблизи села Преображенского для военных забав семеновцев и преображенцев.

В основном собор состоял из ближайших приближенных царя во главе с самим Петром. Чести быть принятым в члены «Всешутейшего собора» удостаивался далеко не всякий. В него принимали отборных пьяниц и обжор, записных шутов и откровенных дураков. Именно они составляли высшую иерархию собора от патриарха до дьякона, адекватную по чинам и званиям той, что имела место в официальной церкви. Например, первым «князь-папой» был Матвей Нарышкин, по выражению современников, «муж глупый, старый и пьяный». Завидным умением пить славился и другой высший чин «Всешутейшего собора» Никита Зотов. В петербургский период существования этого полугосударственного института князь-папой всех «петербургских пьяниц, обжор и шутов» был Петр Иванович Бутурлин. Петр I, который в равной степени обладал так ценимыми соборянами качествами пьяницы, развратника, шута, весельчака и матерщинника, в этом ряду имел титул протодьякона. Сколь важная роль отводилась пьянству, можно судить по тому, с какой почтительностью в среде «сумасброднейших» соратников Петра оно именовалось «Ивашкой Хмельницким».

Шумные застолья «Всешутейшего собора» сопровождались не только непристойным матом. Обычным явлением были пьяные драки и всеобщие потасовки. Любимым развлечением соборян были грубые шутки неистощимого на дикие необузданные выдумки Петра. Так, он мог заставить кого-нибудь из сановных вельмож раздеться догола и лечь посреди стола с зажженной свечой, вставленной в причинное место. Вставать без разрешения, возражать или выражать недовольство не полагалось, и зачастую несчастному приходилось пребывать в таком непотребном виде до конца пиршества. Иногда такие варварские забавы заканчивались летальным исходом. Так, однажды в зимнюю стужу за отказ изображать во время шествия черта боярин Матвей Головин был по приказанию царя раздет догола и на целый час в таком виде, в колпаке с рожками на голове был посажен на невский лед. Головин схватил горячку и умер. Ему в то время было восемьдесят лет. В другой раз адмирал Головин во время пиршества неосторожно заметил, что ему не очень нравится поданный к столу уксус. Это услышал Петр. Он схватил бутыль с уксусом и со смехом влил его в горло незадачливого адмирала.

Впрочем, даже такие дикие, варварские выходки выглядели невинными забавами по сравнению с гуляньями, устраиваемыми опьяневшими «соборянами» на улицах насмерть перепуганной Москвы. Оглашая вымершую и притихшую столицу пьяными криками и воплями, царева кавалькада носилась по городу, запряженная свиньями, собаками, козами и медведями. Так что тем, кому очень хочется увидеть в этом «соборе» чуть ли не глубоко продуманную сатиру по дискредитации папства, стоит задуматься, есть ли в этой петровской затее что-либо, кроме дикого азиатского беспутства и обыкновенной животной необузданности.

Между тем вовсе не случайно в народе жили мрачные легенды о Петре как Антихристе, противнике Христа, который должен появиться на земле для борьбы против христианской церкви. Эти легенды передавались из уст в уста еще при жизни основателя Петербурга. Говорили, будто Господь, разгневанный на людей за их грехи и вероотступничество, отвернулся от чад своих. Воспользовавшись этим, на землю в образе Петра I явился Антихрист с градом своим, названным его именем, то есть Петербургом. Свершилось древнее пророчество. Антихрист колеблет веру, посягает на освященные церковью традиции, разрушает храмы, поклоняется иноземцам. И так будет до тех пор, пока народ не укрепится в вере, не сотрет с лица земли град его. Староверы называли Петра «окаянным, лютым, змееподобным, зверем, гордым князем мира сего, губителем, миру всему явленным, хищником и разбойником церковным, гордым и лютым ловителем». Но он не просто зверь, а «зверь двоеглавый», так как присвоил себе главенство и над церковью, и над государством. «Из чисел, связанных с его царствованием, — пишет историк Петербурга Николай Павлович Анциферов, — вывели „звериное число“ 666. Дела Петра — деяния Антихриста. Происхождение Петра от второй жены „тишайшего царя“ почиталось за блудное. Ему приписывались чудеса богомерзкие».

У фольклора действительно были все основания называть Петра «двоеглавым зверем». В 1721 году он отменил существовавшее на Руси с 1589 года патриаршество, заменив его Духовной коллегией, во главе которой стоял император. Этим актом он на два века вперед задал вектор развития государственного отношения к церкви. В дальнейшем даже по чисто формальным признакам церковь становилась одним из приводных ремней механизма государственного управления. Так, например, в проекте здания для размещения государственных коллегий, которых к тому времени было одиннадцать, была предусмотрена двенадцатая секция для Синода — ведомства, управлявшего церковными делами. Это здание до сих пор известно под именем Двенадцати коллегий. А когда в 1832 году на левом берегу Невы были выстроены два новых здания, отдельно для Сената и отдельно для Синода, то проект, разработанный Карлом Росси по указанию Николая I, предусматривал между ними величественную арку, которая должна была символизировать единство Церкви и Государства.

Между тем Петр при всей своей бесспорной религиозности не любил ни церковь, ни ее служителей, которых уничижительно называл «племенем монахов». В арсенале петербургского городского фольклора сохранилась легенда о том, как образовался излом Невского проспекта в районе современной площади Восстания. Невский проспект начали прокладывать одновременно с двух сторон. Со стороны Адмиралтейства работали пленные шведы и солдаты регулярной армии, а им навстречу со стороны Александро-Невской лавры с тачками, кирками и мотыгами шли лаврские монахи. Предполагалось, что они встретятся у Большой Новгородской дороги — будущего Лиговского проспекта, а обе части проспекта окажутся прямолинейным продолжением друг друга. Однако этого не случилось. Согласно старинным преданиям, при прокладке трассы ошиблись как те, так и другие, и Невский проспект оказался не прямым, а получил досадный излом. Говорят, Петр, узнав об этой ошибке, был так разгневан, что велел уложить всех монахов — а в их вине он ничуточки не сомневался — на месте образовавшегося излома и примерно высечь. Если верить легенде, царь лично присутствовал при экзекуции и старательно следил за правильным исполнением своего приговора.

Известно также, что Петр был крайне нетерпим к суевериям и боролся с ними всеми доступными ему средствами. Частенько это приводило к открытым конфликтам с духовенством. Однажды во время его отсутствия в Петербурге разнесся слух, что в одной церкви на Петербургской стороне большой образ Богородицы проливает слезы. В великом множестве туда начал собираться народ. В толпе шептались, будто Матерь Божия недовольна царевыми реформами и что ее слезы предвещают великое несчастье новому городу, а может быть, и всему государству. Вот как рассказывает об этом один из первых русских академиков, проработавший в России более пятидесяти лет, Якоб Штелин: «Петр Великий, немедленно прибывши в Петербург, тотчас пошел в упомянутую церковь. Государь, рассматривая некоторое время образ весьма пристально, приметил нечто подозрительное. И скоро нашел в глазах у образа весьма малые и почти неприметные дырочки. Оборотивши доску и отодрав оклад, открыл обман и источник слез: а именно в доске против глаз у образа сделаны ямки, в которые положено было несколько густого деревянного масла. „Вот источник чудесных слез!“ — сказал государь. Каждый из присутствующих должен был подойти, видеть своими глазами сей хитрый обман».

Штелин литературно обработал услышанное от рассказчика. Изустная легенда, дошедшая до наших дней, более откровенна. Согласно ей, гнев императора, раскрывшего тайну плачущего образа, был неописуем. Он размахивал иконой Богородицы перед носом испуганного не на шутку настоятеля, приговаривая: «Если иконы еще раз заплачут маслом, ж… попов заплачут кровью».

Но не только борьба за людские души влияла на отношения церкви и государства. Насущные требования государства не всегда совпадали с церковными традициями. Возникали неразрешимые конфликты. Так, во время Северной войны многие церковные колокола по требованию Петра I были перелиты на пушки. Сохранился исторический анекдот о том, как монахи по окончании войны обратились к царю с петицией вернуть металл для восстановления колоколов. Петр на петиции будто бы написал: «Получите х…». Обиду церковники проглотили, однако когда Петр скончался, они бросились с той же петицией к Екатерине I. Императрица прочитала резолюцию почившего монарха, усмехнулась и, если верить фольклору, с милой улыбкой проговорила: «А я и этого дать не могу».

Непростая история отношения православного народа к церкви в Новое и Новейшее время как к институту, регулирующему повседневное поведение верующего христианина, корнями своими уходит в середину XVII столетия. В 1652 году новгородский митрополит Никон, в миру Никита Минов, становится московским патриархом. Никон начинает церковные реформы, которые далеко не всем на Руси пришлись по вкусу. В результате часть православных верующих отделяется от официальной церкви. На Руси появляются так называемые старообрядцы, или раскольники, не признающие никоновских реформ. Церковный собор 1666 года осудил Никона и лишил его патриаршества, однако формально русская церковь приняла начатые им преобразования. С тех пор русское православие раскололось на две неравные части. Возникло мощное церковное движение, вошедшее в историю под названием «раскол». Одна церковь, известная как никонианская, стала на Руси господствующей, другая, вошедшая в историю под именем старообрядческой, ушла в подполье и на протяжении двух с половиной столетий преследовалась как церковной, так и государственной властью.

В петровское время раскол стал знаменем антиреформаторских сил, противостоящих стремлению Петра I повернуть Россию лицом к Европе. Множество следов этого противостояния сохранилось в городском фольклоре. Известный уже нам Якоб Штелин в своих записках о России пересказывает исторический анекдот о том, как однажды, когда Петр, проводив гостей, возвращался через переднюю Летнего дворца в свои покои, какой-то незнакомец с мешком, сшитым из разноцветных лоскутков, преградил ему дорогу. Из мешка выпал длинный нож, завернутый в рогожу. Когда незнакомца схватили, Петр спросил у него, кто он такой и что собирался делать. «Убить тебя», — ответил тот. «За что? Разве я чем-нибудь тебя обидел?» — спросил Петр. «Нет, ты ничего худого мне не сделал, но сделал много зла моим единоверцам и нашей вере», — ответил злоумышленник, который оказался раскольником. «Хорошо, — сказал царь, — мы разыщем это. Отведите его теперь под караул и не делайте ему ничего худого, а завтра сам я расспрошу его обо всем».

О дальнейшей судьбе злоумышленника анекдот умалчивает. Можно только предполагать, какая судьба постигла несчастного во время пресловутого розыска. Впрочем, в других источниках нет вообще никаких упоминаний о попытке покушения раскольников на царя, однако действительно по указу Петра I все раскольники обязаны были носить на одежде особую мету: лоскут красного сукна с желтой нашивкой, по типу заплечного лоскутного мешка того легендарного раскольника. Такие отметины стали называть на Руси козырями. Они прочно вошли в петербургский фольклор и не только в легенды. В XIX веке Владимир Даль записывает пословицу: «Лоскут на ворот, а кнут на спину».

Известно, что преобразования, начатые Петром, коснулись всех сторон жизни человека, в том числе его одежды и внешнего вида. Укорачивались на европейский лад не только длиннополые кафтаны, но изменялись и лица русских людей. Под угрозой наказания царь приказывал резать бороды, традиционно считавшиеся на Руси не только принадлежностью свято верующего православного человека, но и исключительно важным для мужчины так называемым «вторым признаком пола». Появиться в деревне взрослому человеку с голым лицом считалось несмываемым позором и нестерпимым унижением. Между тем за ношение бороды вводился штраф, сумма которого чаще всего была непосильной для простых мужиков. В фольклоре сохранились поговорки того времени. И хотя с одной стороны говорили, что «Борода — лишняя тягота», а с другой — «Без рубля бороды не отрастишь», но была третья, самая непримиримая сторона, представители которой — раскольники — на дыбе могли крикнуть в лицо палачу: «Режь наши головы, не тронь наши бороды».

Преследование раскольников со стороны государства продолжалось вплоть до начала XX столетия. Первые признаки облегчения, почувствованные старообрядцами, появились только в 1905 году. Еще существовал формальный запрет на раскольничьи храмы, введенный при Николае I, но среди петербургского старообрядчества уже поговаривали, что «Николай опечатал, Николай и распечатает». И действительно, надежды на другого Николая — Николая II — оправдались. При нем и с его личного благословения в Петербурге на Тверской улице начали возводить первый в городе старообрядческий храм.

Тем не менее до сих пор существует старообрядческая традиция не жить поблизости от Петербурга, поскольку этот город считается проклятым. Известна легенда о нескольких раскольничьих семьях, которые невесть почему во время наводнения 1924 года оказались на братских могилах Марсова поля. «Очевидцы» рассказывают, что, стоя по пояс в воде, они громко молились, не скрывая радости, что «пришло наконец время исполниться предсказанию о гибели города, построенного Антихристом на болотных пучинах».

Как мы видим, известная терпимость к различным вероисповеданиям вовсе не предполагала снисходительного отношения государства к различным религиозным сектам, гонимым официальной церковью. Тут государство было полностью на стороне церкви. В этой связи представляет интерес история двух близких по идеологии друг к другу русских религиозных сект — хлыстовства и скопчества.

Принято считать, что секты так называемых духовных христиан, или хлыстов, появились в России в конце XVII — начале XVIII века. По одной из версий, название секты происходит от искаженного самоназвания сектантов — «христов», которые на радениях доводят себя до религиозного экстаза. Согласно легенде, первые ячейки хлыстов зародились среди кронштадтских моряков. Вот почему, если, конечно, верить фольклору, на языке хлыстов мелкая ячейка секты, состоящая, как правило, из двадцати-тридцати человек, называется «кораблем». Говорят, в состав первых сект входили не только нижние чины, но и офицеры. Руководитель ячейки назывался «корабельным мастером».

Впрочем, есть и другая версия возникновения названия «корабль». Будто бы в представлении самих сектантов морские суда, корабли являются символами «изоляционного характера» человеческой жизни. В пользу такого толкования говорит и другая специфическая лексика сектантов. Так, глава «корабля» на их языке называется не только «корабельный мастер», но и «кормчий», а рубахи, в которые хлысты обряжаются на своих радениях, — «паруса».

В XIX веке после официального церковного православия и старообрядчества, хлыстовство считалось третьей по количественному охвату своих последователей верой русского населения. В Петербурге хлыстовство имело широкое распространение во всех районах города, а имена лидеров сектантов вошли в городской фольклор. В системе иерархического чинопочитания им придавался самый высокий статус. Так, Петра Обухова из Новой Деревни называли «Новодеревенским Христом», а хлыстовку Дарью Смирнову — «Охтинской Богородицей».

Расцвет хлыстовства в Петербурге пришелся на последнее так называемое «Мистическое десятилетие» царствования Александра I. В это время в обществе обозначилась заметная склонность к мистицизму и суеверию. В мистицизме был замечен даже сам император. Он и в самом деле был вовлечен в масонскую ложу и в течение десяти лет был ее членом. В Петербурге говорили о его тайных посещениях домовой церкви князя А. Н. Голицына — обер-прокурора Синода, министра народного просвещения и личного друга государя. Церковь была более чем странной. Ее внутреннее убранство, исполненное архитектором А. А. Витбергом, имело таинственный, мистический характер. Отсутствие дневного света, темные ступени притвора, подобия гробов, расставленные в молельнях, лампы красного стекла в виде кровоточащих сердец — все это как бы символизировало духовную тьму падшего человека и надежду на просветление и благодать.

Сохранилось предание о происходивших в этой церкви тайных хлыстовских радениях под руководством некоего старца Федора. Только после того, как Голицын обнаружил, что святой старец является «орудием какого-то тайного политического общества, старца по его указанию будто бы завлекли в вырытую ночью перед домом глубокую яму, где и засыпали живого землею».

Не прошло и нескольких десятилетий, как во второй половине XVIII века в России возникла новая религиозная секта скопцов. В основе вероучения секты лежало утверждение, что единственным условием спасения души является борьба с плотью путем оскопления. Широкому распространению скопчества на Руси способствовала легенда о таинственном конце царствования Елизаветы Петровны. Будто бы она была на троне только два года. Затем, передав правление любимой фрейлине, похожей на нее внешне, переоделась в нищенское платье и ушла из Петербурга. Где-то в Орловской губернии она встретилась с «людьми божьими и познала истинную веру». Елизавета Петровна поменяла имя на Акулину Ивановну и осталась жить со скопцами.

Как сказано в легенде, сын ее — Петр Федорович — был оскоплен еще в то время, когда учился в Голштинии. Вот почему, продолжает легенда, по возвращении в Петербург и женитьбе на будущей русской императрице Екатерине II он не мог выполнять супружеские обязанности, о чем без устали судачили не только во дворце, но и во всем Петербурге. Несколько забегая вперед, скажем, что, по той же легенде, будучи свергнутым своей супругой Екатериной, арестованным и сосланным в Ропшу, Петр Федорович, в то время уже Петр III, сумел поменяться одеждой со своим караульным, тоже скопцом, и сбежал из-под ареста к Елизавете Петровне, то есть Акулине Ивановне. Там он якобы назвал себя Кондратием Селивановым и таким образом стал «отцом-основателем русского скопчества».

Для большей достоверности всей этой невероятной истории были использованы петербургские скопцы. По их утверждению, им будто бы удалось обратить в свою веру бывшего лакея Петра III Кобелева, который подтвердил, что «Селиванов действительно император и что он его сразу узнал, как только увидел».

Легенды о Петре Федоровиче в петербургском городском фольклоре постоянно переплетаются с легендами о Кондратии Селиванове и даже с легендами о Пугачеве. Так, например, в народе ходили слухи, что все эти три лица суть одно и то же, что это Спаситель, который вырос у немцев, а затем пришел к нам царствовать под именем Петра III. А потом уже после чудесного спасения скрывался под разными именами, в том числе и под именем Емельяна Пугачева.

Между тем подлинный Кондратий Селиванов продолжал называть себя то Петром III, то Иисусом Христом. По указанию Павла I он был разыскан и доставлен в столицу. По некоторым сведениям, «император довольно долго и тихо говорил с ним в кабинете».

В Петербурге Селиванов жил до 1820 года. Свободно проповедовал и, как утверждают, принимал у себя многих высокопоставленных персон, вплоть до обер-прокурора Синода, личного друга Александра I — князя Голицына. Да и сам император, по некоторым легендам, накануне Аустерлицкого сражения имел с Селивановым продолжительную беседу, во время которой тот предсказал ему поражение. По другому преданию, в 1812 году Селиванов «лично благословил своего „внука“ Александра I на войну с Наполеоном».

Запрет на деятельность скопцов в Петербурге появился неожиданно. Едва столичный генерал-губернатор Милорадович узнал, что его племянника, поручика гвардейского полка Алексея Милорадовича будто бы по его личному согласию вот-вот готовы оскопить, как тут же добился у императора высылки Селиванова и запрета его секты.

Легенды, напоминающие о скопцах, нет-нет да появляются и сегодня. На Троицком поле, что вблизи проспекта Обуховской Обороны, недалеко от Троицкой церкви в свое время были выстроены дома для рабочих. Вскоре в обиходной речи они приобрели прозвище «корабли». Сохранилась легенда о том, что во время наводнения 1924 года они как бы всплыли, а затем, как только вода спала, встали на свои прежние места. Но есть и другая легенда об этих домах. Будто бы здесь некогда обитали многочисленные секты скопцов, благодаря чему эти дома в народе и стали называть «кораблями».

В известной степени последователем Селиванова можно признать Екатерину Филипповну Татаринову. Она родилась в 1783 году. Урожденная баронесса фон Буксгевден, Татаринова блестяще окончила Смольный институт, знала несколько иностранных языков. Вышла замуж за армейского офицера Татаринова, который после нескольких ранений, полученных в Отечественную войну 1812 года, вышел в отставку и удалился в Рязань, отказавшись при этом взять с собой свою семью.

Оставленная мужем, Екатерина Филипповна ударилась в религиозность, а после того, как в 1816 году поселилась в Михайловском замке, основала сектантскую мистическую секту, близкую по духу к селивановским хлыстам. В Петербурге их иногда называли «Русскими квакерами». Как и последователи английских и американских протестантских сект квакеров, они отвергали церковные обряды и всю религиозность сводили к хорошо отлаженным и строго соблюдаемым домашним ритуалам.

Страстная вера и личное обаяние Татариновой привлекали к ней людей самого различного социального статуса. К ней благоволил император Александр I. Кружок Татариновой посещали министры и генералы, высшие сановные чиновники и даже сам президент Академии художеств.

О способности Татариновой предсказывать будущее ходили легенды. Говорили, что она умоляла Александра I не ездить в Таганрог, так как ей стало известно пророчество о его скорой кончине именно в этом городе. Будто бы накануне восстания декабристов в кружке Татариновой появилось и другое пророчество: «Что же делать, как же быть, Россию надо кровью омыть». Было якобы предсказано и польское восстание 1831 года.

В связи с передачей Михайловского замка Инженерному училищу Татаринова, как, впрочем, и все другие временные жильцы замка, была выселена из квартиры. Но она продолжала принимать сектантов и пророчествовать на новой квартире, в 1-й роте Измайловского полка. Однако в правительственных кругах назревал протест против благодушия чиновников к деятельности Татариновой. Наконец в 1837 году последовало распоряжение Бенкендорфа о закрытии ее кружка и запрещении ей самой жить в Петербурге. Татаринова была выслана под строгий надзор в Сретенский монастырь города Кашина Тверской губернии. Многие вспоминают, как перед самым арестом Екатерина Филипповна произнесла свое последнее пророчество: «Крышу раскрою, посрамлю, разошлю…» Что это могло означать, знали, вероятно, только посвященные. Но в фольклоре эти туманные слова связали с закрытием секты и арестом ее лидера.

Строго говоря, масонство сектой в буквальном понимании этого слова назвать нельзя, так как масонство не является отпавшей или отделившейся частью какой бы то не было религии, в том числе христианства. Масонство не является также и каким-либо религиозным институтом. Однако сразу после своего возникновения оно встретило сопротивление со стороны всех официальных религий. В основе такого негативного отношения лежало ложное представление о том, что главной задачей масонства является уничтожение всякой религии как таковой, особенно христианства. Хотя на самом деле это не так. Как утверждают масонские уставы и инструкции, основной обязанностью каждого масона является нравственное самосовершенствование и духовный рост в рамках той религии, которую тот исповедует. Вот почему рассказ о судьбах русского масонского движения в преломлении петербургского городского фольклора мы включили в настоящий очерк.

Появление первых масонских, или, по-французски, франкмасонских, лож в Петербурге исследователи относят к концу 1740-х годов. К середине XVIII века их, как уверенно утверждают литературные источники, «было уже немало». С 1787-го по 1822 год, когда императором Александром I они были официально запрещены, в столице насчитывалось до двадцати различных масонских лож. Все они имели замысловатые экзотические названия. Существовали такие ложи, как «Розенкрейцерская», «Умирающего сфинкса», «Пламенеющих друзей», «Великая ложа Астрея» и так далее.

В фольклоре же появление масонства в России вообще и в Петербурге в частности связано с именем Петра I. Еще в бытность свою в Москве Петр тесно сблизился с «ярым католиком» шотландцем Патриком Гордоном и немцем Лефортом, давшим свое имя знаменитой московской немецкой Лефортовой слободе, или Кокую, как ее называли в народе. И Лефорт, и Гордон, как считают историки, принадлежали к одной масонской ложе. В народе не без оснований верили, что именно они внушили царю лютую ненависть ко всему московскому и безграничную любовь ко всему иноземному, вплоть до католических церковных обрядов, что русскому православному государю было, как считает историк Сергей Платонов, и вовсе не прилично.

Председательствовал Лефорт и в тайном, так называемом «Нептуновом обществе», открытом в Москве в Сухаревой башне. Было это общество масонским или каким-либо иным, историкам выяснить так и не удалось, но среди москвичей того времени ходили упорные слухи о некой «черной книге», которая там была замурована в стену и «заколочена алтынными гвоздями». Охраняли ту книгу, как утверждают московские легенды, двенадцать нечистых духов.

По питерским преданиям, первая масонская ложа была основана царем в Кронштадте, после его возвращения из заграничного путешествия 1717 года, хотя, надо признаться, первые документальные свидетельства о масонских ложах в России относятся к 1731 году, когда после смерти основателя Петербурга прошло уже более пяти лет. Но в фольклоре считается, что именно Петр вывез тогда из Европы масонский статут. Может быть, поэтому у русских масонов в XVIII веке Петр I пользовался необыкновенным уважением. На своих собраниях они даже распевали «Песнь Петру Великому», сочиненную Державиным.

Отношение русской официальной власти к масонству было неоднозначным. Его то разрешали, то запрещали. Не жаловали масонов и в простонародной среде. Молва утверждала, что на их собраниях творится что-то нечистое. Слово, производное от «франкмасона», «фармазон» очень скоро превратилось в откровенное ругательство. Правда, это связано еще и с тем, что доступ в масонские ложи был строго ограничен и оговаривался многочисленными условиями, среди которых не на последнем месте были древность рода, высокое общественное положение и богатство.

Среди петербургских масонов встречаются имена видных общественных и государственных деятелей, крупных военных чиновников и даже членов царской фамилии. Как мы уже говорили, если верить фольклору, император Александр I чуть ли не в течение десяти лет был членом одной из масонских лож. По другому преданию, император Павел I еще в бытность свою наследником престола был «келейно принят в масоны» сенатором И. П. Елагиным. Елагин считался одним из виднейших деятелей русского масонства. О нем говорили самые невероятные вещи. Даже после своей смерти Елагин оставался в центре внимания городского фольклора. Так, легенды утверждают, что при вскрытии его склепа в Александро-Невской лавре могила сенатора оказалась пустой.

С именем Елагина связано имя еще одного всемирно известного масона — Джузеппе Калиостро. Эта личность заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов. Калиостро — далеко не единственное имя прославленного авантюриста XVIII века. Он был сыном бедных родителей, и звали его Джузеппе Бальзамо. Однако в Европе он широко известен под самыми различными именами: Тискио, Мелина, Бельмонте, Пеллегрини и некоторыми другими. И хотя официальная церковь характеризовала его как мошенника, шарлатана и развратника, его популярность в Европе была исключительно велика. Его бюсты украшали многие аристократические салоны, а его изображения в то время можно было увидеть на дамских веерах, табакерках, носовых платках, перстнях, кофейных чашках. Французский король изгнал его из Франции, Калиостро уехал в Лондон, откуда предсказал штурм Бастилии и гибель французской королевской семьи на гильотине.

Жизнь «великого мага», как называли его современники, овеяна самыми невероятными легендами. По одним из них, он жил еще во время Всемирного потопа и спасся от гибели исключительно благодаря библейскому Ною, который взял его на свой ковчег. По другим, Калиостро был лично знаком с Моисеем и Александром Македонским, беседовал с Иисусом Христом и даже присутствовал на Голгофе при его казни. Но сам он скромно утверждал, что родился от великого магистра Мальтийского ордена и трапезундской княгини.

В Россию Калиостро приехал в 1780 году, будто бы по совету другого знаменитого французского авантюриста графа Сен-Жермена. В Петербурге он скромно представился «гишпанским полковником», врачом, графом Фениксом. В высшем петербургском свете Калиостро появился в черном одеянии, расшитом золотыми иероглифами, и в уборе древнеегипетского жреца.

Известно, что в то время как Екатерина II была к нему исключительно холодна, ему покровительствовал всесильный князь Григорий Потемкин. Калиостро удалось снискать уважение и многих других петербургских сановников. Если верить легендам, он был своим человеком у графа Строганова, во дворце которого занимался поисками философского камня. Затем долго жил в доме И. П. Елагина на Елагином острове. Там будто бы по его совету глубоко под павильоном Пристань был устроен секретный зал, куда из Елагина дворца вел подземный ход. Зал якобы предназначался для тайных масонских собраний. Говорят, вблизи этого павильона Калиостро предсказал и гибель Российской империи, «увидев однажды в Неве ее обреченный лик».

Общественная карьера Калиостро в России закончилась неожиданно. Однажды он взялся вылечить безнадежно больного ребенка, а когда тот, не выдержав методов лечения шарлатана, умер, долго скрывал его смерть от родителей, продолжая «опыты» по оживлению уже умершего мальчика. Екатерина II воспользовалась этим чудовищным случаем и приказала немедленно выслать Калиостро за пределы страны. Правда, согласно некоторым легендам, это произошло по другому поводу. Будто бы ревнивой императрице стало известно о любовной связи хорошенькой супруги Калиостро Лоренцо с князем Григорием Потемкиным. Так или иначе, Калиостро вместе с женой погрузили в кибитку и тайно вывезли в Митаву. А в Петербурге распространились слухи, будто бы Калиостро проехал одновременно через все «пятнадцать столичных застав», всюду оставив свою личную роспись.

Но и на этом приключения Калиостро в России не закончились. Многие мистики утверждают, что на рубеже XIX и XX веков Калиостро вновь появился в Петербурге под именем мага Сегира.

Не забывают Калиостро и современные легенды. Они утверждают, что в зеркалах Елагина дворца и сегодня время от времени появляется таинственная тень графа с масонскими символами в руках — молотком и треугольником каменщика. Если кому-то удается с ним встретиться глазами, то в зеркале можно увидеть, как Калиостро поднимает руки вверх, к небу, на миг застывает в этой загадочной позе, затем поворачивается и медленно исчезает.

Свою земную жизнь Калиостро закончил в мрачных застенках европейской инквизиции. Кроме чародейства, магии и алхимии, его обвиняли в крупной афере с бриллиантовым ожерельем королевы Марии Антуанетты. 28 августа 1795 года, после восьми лет тюремного заточения, Калиостро умер. По одной легенде, он был задушен палачами, по другой — был отравлен.

Между тем в 1822 году вышел указ Александра I о запрещении масонских лож. В 1826 году он был подтвержден новым императором Николаем I, после чего масонство как общественное явление в Петербурге вроде бы исчезло. Во всяком случае, официально.

Если судить по некоторым сообщениям средств массовой информации, ныне масонское движение в России вновь возрождается. В Москве будто бы официально существует масонская ложа со всеми внешними атрибутами и символами Великого Архитектора Вселенной — циркулем, молотком каменщика, фартуком и другими предметами масонского культа.

Падение монархии в результате Февральской революции было с ликованием встречено практически всеми слоями петербургского общества. Даже церковь, если верить фольклору, на первых порах заигрывала с новой властью. Рассказывают, как некий дьякон во время богослужения дошел до привычных слов: «Господи! Силою твоею возвеселится царь». Но вспомнив, что царь только что отрекся, смутился, и, сразу сориентировавшись, ничтоже сумняшеся провозгласил: «Господи! Силою твоею возвеселится Временное правительство».

Впрочем, прошло чуть более полугода, как Октябрьская революция все расставила по своим местам. Временное правительство было свергнуто. Власть захватили воинствующие атеисты. Церкви напомнили о ее месте в жизни нового общества. Появились указы о ее отделении от государства. Формально народ действия большевистского правительства поддержал. У народа, по сути своей глубоко религиозного, были серьезные претензии к духовенству. На этот счет есть свидетельства фольклора:

Наполняются новым, богохульным содержанием и частушки тех лет, хотя их смысл не всегда понятен даже самим исполнителям:

Церковь пыталась сопротивляться. Рассказывают, что появилось даже церковное песнопение, которое на первых порах исполнялось в некоторых петроградских церквах. Акафист будто бы начинался словами: «Ужасайся, темную массу привлекающий…» — и заканчивался: «О прегадкий и премерзкий Ленине».

Очень скоро началось тотальное изъятие церковных ценностей, по сути своей более похожее на откровенный грабеж, чем на государственную конфискацию. Несмотря на мощное пропагандистское обеспечение этой акции, производимой якобы для нужд голодающего трудящегося населения, оценки ее в низовой культуре отличались полным единодушием. Вот как расшифровывались в фольклоре фамилии крупнейших деятелей революции, превращенные в обыкновенные аббревиатуры, которые якобы использовали в своих телеграммах друг к другу вожди революции. ТРОЦКИЙ — Ленину: «Трудное Ограбление Церквей Кончено. Исчезаю. Исчезаю»; ЗИНОВЬЕВ — Троцкому: «Зачем Исчезать. Нужно Ограбить Все, Если Возможно»; ЛЕНИН — Троцкому: «Лева, Если Награбил, Исчезай Немедленно».

Гонения против священнослужителей приобретали все более массовый характер. Среди верующих ленинградцев долгое время бытовала страшная легенда о заживо погребенных на Смоленском кладбище сорока священниках Ленинградской епархии. В 1920-х годах их якобы привезли сюда, выгрузили на краю вырытой ямы и велели «отречься от веры или ложиться живыми в могилу». Три дня после этого, рассказывает легенда, шевелилась земля над могилою заживо погребенных, и в ветвях кладбищенских деревьев слышался скорбный плач по погибшим. Затем люди будто бы видели, как упал на то место божественный луч, и все замерло. Этот участок Смоленского кладбища до сих пор привлекает внимание необычным убранством. Здесь можно увидеть зажженные свечи, бумажные цветы, ленточки, записки и «нарисованные от руки плакаты».

Буквально на другой день после октябрьского переворота большевики с присущим им цинизмом продемонстрировали народу свое отношение к культурным ценностям. Были назначены специальные комиссары по защите музеев и художественных коллекций. Чем это обернулось для страны на самом деле, стало понятно уже через несколько месяцев. 12 апреля 1918 года был обнародован ленинский план монументальной пропаганды, который прямо и недвусмысленно призывал к уничтожению памятников. Декрет Совнаркома так и назывался: «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Революции». Ретивые большевистские комиссары на местах поняли это как прямое указание к действию. Тысячи скульптурных и архитектурных памятников старины были снесены только потому, что они не укладывались в рамки большевистской идеологии. Церкви и монастыри разрушались, становясь строительным материалом для возведения новых сооружений. В народе это получило хлесткое обозначение: «Производство кирпича по системе Ильича».

Ленинградцы как насмешку над здравым смыслом расценили создание в городе Государственной инспекции по охране памятников, хорошо известной по аббревиатуре ГИОП. С ее молчаливого согласия, а то и вообще без ее ведома церковные здания продолжали превращаться в руины. В них устраивали склады театральных декораций и овощехранилища, передавали для размещения в них секретных конструкторских бюро и воинских хозяйственных подразделений, подвергались разорению и перестройкам в угоду сиюминутным административным нуждам. Об отношении общественности к деятельности инспекции можно судить по ругательству, невольно вырывавшемуся из уст ленинградских интеллигентов, узнавших об очередной безвозвратной художественной утрате: «Гиоп твою мать» — и фольклорному прозвищу этого пресловутого учреждения: «Архиломсносплан».

Большевики делали все возможное, чтобы отвлечь народ от религии. Мировоззрение, складывавшееся веками, было перевернуто с ног на голову и извращено. Однако не все удавалось. Когда Казанский собор превратили в Музей истории религии и атеизма, на его фронтоне повесили лозунг «Религия — опиум для народа». На открытии присутствовал Горький. Согласно одной легенде, он спросил у случайно оказавшегося рядом красноармейца, знает ли он, что такое опиум. «Знаю, — уверенно ответил тот, — это лекарство». Это из жизни простого народа. А вот легенда из жизни питерской интеллигенции. В 1920-х годах, когда религия была под запретом, на Пасху интеллигенты выходили на улицу и, встречаясь друг с другом, обменивались восклицаниями: «Крестовский остров!» — «Васильевский остров!» На тайном языке того времени это означало: «Христос воскрес!» — «Воистину воскрес!»

Самые драматичные, а порой и трагические судьбы складывались в послереволюционное время у церквей, пользовавшихся наибольшей популярностью в народе. Это не удивительно. Чаще всего это были храмы, возведенные на народные пожертвования в память о погибших воинах или жертвах террора. Может быть, поэтому в городском фольклоре о них сохранилось так много легенд и преданий.

В 1911 году по старинной традиции память погибших в Русско-японской войне была отмечена строительством на набережной Ново-Адмиралтейского канала церкви во имя Происхождения Честных Древ Креста Господня и Святителя Николая Чудотворца. Церковь строилась на деньги, собранные по всей России. В народе храм называли «Церковью Христа Спасителя», «Спасом на водах» или «Цусимской церковью». Храм был задуман не только как памятник, но и как «символ братской могилы для погибших без погребения героев-моряков» Русско-японской войны 1904–1905 годов. Церковь строилась по проекту архитектора М. М. Перетятковича. Спас на водах считался одним из красивейших храмов города. В его оформлении принимали участие такие известнейшие художники, как В. М. Васнецов, Н. А. Бруни, В. М. Микешин и другие. Церковь украшали мозаики, среди которых самым почитаемым прихожанами был мозаичный пласт с изображением лика Иисуса Христа.

Возведенная в ретроспективном стиле, церковь напоминала древнерусский белокаменный храм Покрова Богородицы на Нерли. Говорят, на этот прототип указала архитектору греческая королева Ольга Константиновна, возглавлявшая Комитет по увековечению памяти моряков. На внутренних стенах храма были укреплены бронзовые доски с именами двенадцати тысяч погибших моряков — от рядовых до адмиралов. «Летописью ужаса» называли этот скорбный список в Петербурге. Над досками висели копии судовых икон и были начертаны названия кораблей.

После революции храм несколько раз закрывали. Наконец в 1932 году его просто взорвали. Сценарий уничтожения храма тщательно разработали в кабинетах Смольного. В день сноса храма предполагалось устроить настоящий городской праздник. Очевидцы рассказывают, что на противоположной стороне Невы, на Васильевском острове, был сооружен специальный деревянный помост, откуда руководители города наблюдали за гибелью «символа старого режима». Согласно одной из городских легенд, доски с именами погибших предварительно были сброшены в Неву. Правда, по другой легенде, местные жители собирали разбросанные взрывом осколки мемориальных бронзовых плит и прятали их по домам. Одну из этих досок, говорят, еще долго можно было увидеть в магазине вблизи Большого дома. На ней разделывали мясные туши. Согласно той же легенде, камни разрушенного храма пошли на строительство Большого дома.

Рассказывают, что во время взрыва мозаика с изображением лика Христа в целости сорвалась со стены и упала в воды Ново-Адмиралтейского канала. Согласно преданиям, глаза Спасителя еще долго укоризненно и печально глядели со дна канала в небо.

В настоящее время разработан проект восстановления мемориального храма.

Трагическая очередь дошла и до знаменитого кронштадтского Морского собора. Это самое грандиозное островное сооружение. Морской собор построен в 1901–1913 годах по проекту архитектора Василия Антоновича Косякова. Он расположен в центре города на Якорной площади. Возведенный по образцу собора Святой Софии в Стамбуле, он хорошо виден издалека. Собор организовал и упорядочил панораму Кронштадта и сделал ее необыкновенно яркой и выразительной. В ясную безоблачную погоду семидесятиметровым силуэтом собора можно любоваться из Петербурга. Особенно впечатляет купол собора, диаметр которого составляет более 26 метров. «Морской короной Петербурга» любят называть его петербуржцы.

В советское время собор был закрыт. Вскоре после подавления знаменитого Кронштадтского восстания собор будто бы решили взорвать и раз и навсегда покончить с религиозным дурманом на мятежном острове. Под фундамент собора заложили несколько тонн взрывчатки, подожгли фитиль. Громадная масса храма медленно приподнялась над землей, на мгновение застыла в воздухе и на глазах изумленной толпы, как рассказывает легенда, медленно опустилась на прежнее место. Может быть, это была ошибка взрывников, может быть, вмешательство небесных сил. Однако собор больше не трогали. Его превратили в гарнизонный матросский клуб.

Но, как свидетельствует городской фольклор, не все сходило коммунистам с рук. Согласно одной легенде, на танцевальном вечере, устроенном революционными моряками Кронштадта в соборе, пьяный матрос решился пригласить на танец девушку. Та, видя его состояние, отказалась. «Хорошо, — вызывающе проговорил матрос, — тогда я найду себе другую пару». С этими словами он сорвал со стены икону Богородицы и «пустился с нею в непристойный пляс». Помните залихватскую частушку о Богородице, которая «осталась на молоденьких ребят»? Однако не все так просто. Внезапно пляшущий матрос на глазах у всех свалился замертво. Смерть его, как рассказывают, была страшна и «произвела впечатление» на окружающих.

В последние годы в соборе шли долгие, а по мнению верующих, слишком долгие восстановительные работы. Передача храма православной церкви затягивалась и затягивалась. Это обстоятельство, как утверждают прихожане, не раз приводило к событиям совершенно непредсказуемым. Казалось, напоминали о себе некие необъяснимые мистические силы, которые таким образом мстили за долгие годы надругательства над храмом. Так, например, только на третий раз удалось установить крест на купол собора. Первый раз, когда все было уже почти готово, неожиданно «закончилось финансирование». Через шесть лет, в августе 2002 года, крест был уже подвешен к вертолету, и оставалось только подвести его к куполу и закрепить. Но вдруг при подлете к куполу оборвался трос, и позолоченный крест размером семь на четыре метра и весом более двух с половиной тонн рухнул на землю. При падении крест развалился на множество частей и стал вообще непригодным к использованию.

Наконец в 2005 году началась передача Морского собора церкви, и сразу, как утверждает фольклор, случилось чудо: сами по себе стали проявляться лики святых на фасаде храма, некогда замазанные штукатуркой и тщательно закрашенные.

Как известно, 1 марта 1881 года в результате от рук террористов погиб император Александр II. В тот же день на набережной Екатерининского канала, вокруг места, где произошло чудовищное убийство, был установлен забор и поставлен часовой. На другой день, 2 марта 1881 года, Петербургская городская дума на своем чрезвычайном заседании постановила просить нового императора Александра III «разрешить городскому общественному управлению возвести часовню или памятник». На это император ответил: «Желательно бы иметь церковь, а не часовню». Но первоначально все-таки установили часовню, в которой ежедневно служили панихиду по убиенному императору. Часовня была возведена по проекту архитектора Н. Л. Бенуа.

Одновременно был объявлен конкурс на создание храма-памятника. В конкурсе участвовали крупнейшие архитекторы того времени. Победителем оказался архитектор Альфред Александрович Парланд. Дальнейшую работу он вел совместно с другим архитектором — архимандритом Троице-Сергиевой пустыни Игнатием, в миру И. В. Малышевым.

Идея создания храма-памятника царю-освободителю и мученику стала заветной мечтой отца Игнатия сразу же после трагического покушения. Уже 25 марта он сделал наброски плана фасада, а затем, по преданию, с помощью набожной княгини Александры Иосифовны довел до сведения царя, что ему во сне будто бы явилась Богоматерь и показала «главные основы храма».

Закладка храма состоялась 6 октября 1883 года, освящен же он был почти четверть века спустя — в 1907 году. Собор, созданный «в русском стиле», украшен мозаичными панно, выполненными по рисункам В. М. Васнецова, М. В. Нестерова и других известных художников. Внутри храма, над сохраненным в неприкосновенности фрагментом набережной Екатерининского канала с частью решетки, плитами тротуара, булыжниками мостовой, на которые упал, истекая кровью, царь-освободитель, соорудили специальный навес на колоннах, или сень. Народная молва утверждает, что до сих пор, если подойти к этому своеобразному мемориалу, можно услышать стоны невинно убиенного государя. В начале XX века в Петербурге сложилась необычная традиция. Посетители бросали на фрагменты мостовой монетки.

Мемориальный характер собора подчеркнут и другими любопытными архитектурными особенностями. Так, например, высота храма от его пола до верхней точки креста над куполом составляет ровно 81 метр — число, дважды, если читать слева направо и справа налево, входящее в состав даты 1881 — года гибели царя, освободившего народ от крепостного права. Следует напомнить читателю и то, что в обиходной письменной или разговорной речи сокращением до двух последних цифр в России всегда пользуются для обозначения текущего или какого-либо другого упоминаемого в разговоре года. Так что цифра «81» по замыслу строителей храма должна всегда вызывать точные и недвусмысленные ассоциации.

И еще одна немаловажная деталь. До революции в соборе не совершались никакие церковные службы. Здесь не крестили младенцев, не отпевали умерших, не венчали молодоженов. Здесь совершались только ежедневные поминальные молитвы и произносились проповеди. Ритуальные службы начались только после 1923 года, когда собор на короткое время получил статус кафедрального.

За время советской власти мемориальный собор успел побывать и свалкой мусора, и складом театральных декораций, и даже моргом. Во время блокады под своды собора свозили трупы с городских улиц. В 1920–1930-х годах в храме было устроено овощехранилище. Ленинградцы вспоминают, что в то время собор называли «Спас на картошке».

С Воскресенским собором, или «Храмом на крови», как называют этот мемориальный храм в народе, связана удивительная легенда о долговечности и устойчивости власти. С некоторых пор эта тема стала в Петербурге традиционной. Впервые она обозначилась в городском фольклоре еще во второй половине XIX века в связи с постоянными ремонтами и подновлениями Исаакиевского собора. Известно, что даже после освящения собора строительные леса вокруг него не снимали. Они стояли так долго, что в народе начали связывать их с прочностью и устойчивостью монархии. Как только начнут снимать леса со стен Исаакиевского собора, говорили в Петербурге, так тут же падет династия Романовых. И действительно, леса начали разбирать не то в конце 1916-го, не то в самом начале 1917 года, едва ли не накануне отречения Николая II от престола. Затем эта щекотливая тема надолго выпала из поля зрения фольклора.

Но вот в 1970-х годах, после полувека поистине варварского глумления над мемориальным храмом, вокруг Спаса на крови появились строительные леса. Началась его реставрация. В соборе предполагалось открыть музей керамики и майолики. Но, как обычно это бывает, работы затянулись. Сначала на пять лет. Потом — на десять. На пятнадцать. К строительным лесам привыкли. Они стали достопримечательностью Ленинграда. Их непременно показывали иностранным туристам, вот, мол, как заботится советская власть о памятниках церковной архитектуры. Леса попали даже в стихи и песни. Наконец появились весьма осторожные в ту пору предсказания. Мол, стоять советской власти до тех пор, пока стоят леса вокруг Спаса на крови.

Леса разобрали едва ли не накануне августовских событий 1991 года в Москве, когда советская власть наконец пала. Может быть, именно эту дату и имеет в виду проницательный городской фольклор в одной из самых невероятных легенд Спаса на крови? Если верить этой легенде, на одной из икон при желании можно разглядеть все роковые и поворотные даты российской истории: 1917… 1941… 1953… «И еще какая-то дата, — загадочно добавляет легенда, — да вот непонятно какая».

Пик оголтелого глумления над церковными сооружениями пришелся на 1930-е годы — годы наивысшего расцвета антирелигиозной пропаганды. В 1938 году был закрыт для верующих Троицкий собор в Измайловской слободе. Если верить городскому фольклору, он был предназначен к перестройке под крематорий. Реализации этого чудовищного замысла помешало только начало Великой Отечественной войны, когда на реализацию таких проектов просто не хватало ни сил, ни средств.

В 1932 году была закрыта старинная Владимирская церковь, построенная еще при Елизавете Петровне. Ее передали Публичной библиотеке для книгохранилища. Верующим церковь возвратили только в 1990 году. Все эти годы библиотечным служащим время от времени являлся призрак расстрелянного священника с запекшейся кровью на ризе. Призрак молча проходил сквозь «оцепеневших от ужаса людей в направлении оскверненного алтаря» и только затем полностью растворялся в воздухе.

В марте 1936 года была закрыта церковь во имя Святой Великомученицы Екатерины на Съездовской линии Васильевского острова. Здание перестроили и разместили в нем государственные учреждения. В народе церковь называли «Оспенной», так как ее посещали больные оспой. По преданию, ее перенесли сюда с Гаванского поля, где она первоначально стояла. В 1809 году церковь сгорела, и на ее месте в 1811–1823 годах возвели новую по проекту архитектора А. А. Михайлова-второго.

Мощный купол церкви, который доминирует над окружающей застройкой и хорошо виден с моря, увенчан фигурой ангела, как бы приветствующего поднятой над головой рукой входящие в Неву корабли. В свое время ангел держал в руках крест. Затем крест был утрачен, и ангел с пустыми руками стал напоминать юного школьника, пионерским салютом приветствующего окружающих. В народе его так и называют: «Пионер» или «Ангел — пустые руки». Еще он известен под именем «Черный ангел». Говорят, что когда-то фигура ангела была выкрашена в серебряный цвет и невесть по какой причине кем-то была перекрашена в черный. Это один из трех ангелов, от которых, если верить фольклору, зависит благополучие Петербурга. Напомним, что Петербург, согласно городской фольклорной традиции, охраняют три ангела: на шпиле собора Петра и Павла в Петропавловской крепости — золотой, на вершине Александровской колонны в центре Дворцовой площади — бронзовый и на куполе василеостровского Екатерининского собора — серебряный. Но охраняют будто бы при одном непременном условии. Город должен постоянно следить за их первоначальным состоянием.

В 1930 году снесли часовню Святителя Николая Чудотворца, установленную в 1854 году по проекту архитектора А. И. Штакеншнейдера на развилке Благовещенского моста со стороны Васильевского острова. Снесли будто бы в связи с предполагаемой установкой на этом месте памятника герою первой русской революции лейтенанту Шмидту. В народе часовню называли «Николай на мосту». В советское время ее превратили в кладовку для хранения метел, лопат, ломов и другого инструмента мостового уборщика. В предвоенном Ленинграде жила легенда о посещении этой часовни самим святителем Николаем. Зашел как-то в светлый праздник Пасхи в свою кладовку старичок уборщик метлу поставить, а в часовне все прибрано, и на том месте, где недавно была икона святого Николая, — образ Богородицы, а перед ним на коленях молится «ветхий-ветхий батюшка». Присмотрелся уборщик и видит: «батюшка как-то светится, словно он из лучей весь соткан». «Святителю отче Николае, — кинулся в ноги ему сторож, — моли Бога за нас, грешных!» Улыбнулся будто бы Чудотворец, благословил старика и исчез. Ленинградцы шепотом передавали легенду из уст в уста. И на что-то надеялись.

Собирались закрыть, а затем и снести церковь во имя Входа Господня в Иерусалим, более известную в народе как Знаменская, что стояла на углу Невского и Лиговского проспектов. Она была закончена строительством и освящена в 1804 году и с тех пор более ста лет служила архитектурной доминантой этого оживленного перекрестка. Возводилась церковь по проекту архитектора Ф. И. Демерцова. Тогда, в 1932 году, от сноса ее спас всемирно известный ученый, лауреат Нобелевской премии Иван Петрович Павлов. Ссориться с ним ленинградские власти не хотели. С именем знаменитого академика связаны две легенды, широко известные в городе. По одной из них, в этой церкви Павлов венчался, хотя хорошо известно, что венчание будущего великого физиолога происходило в Ростове.

По другой легенде, Иван Петрович, будучи необыкновенно религиозным человеком, часто бывал в Знаменской церкви и даже читал на клиросе. Такая страстная религиозность ученого человека импонировала обывателю, и церковь в народе часто называли «Павловской». Эту легенду уже в наши дни попыталась опровергнуть невестка Ивана Петровича — жена его сына Всеволода. Она рассказала, как «однажды после кончины Ивана Петровича зашла в Знаменскую церковь и, к удивлению, увидела двойника Ивана Петровича, спускавшегося с большой церковной книгой с клироса. Сходство было поразительное, тем более что и седая борода этого человека была подстрижена точно так, как у Ивана Петровича. Отличие было лишь в том, что Иван Петрович после перелома ноги сильно хромал, а у этого двойника была ровная походка».

Так это или нет, сказать трудно. Но то, что Павлов был усердным прихожанином и даже почетным старостой Знаменской церкви, факт общеизвестный. Известно и то, что вскоре после его смерти храм был закрыт, а в 1940 году снесен. На его месте в 1950-х годах выстроен безликий наземный павильон станции метро «Площадь Восстания». Павильон увенчан куполом со шпилем, более похожим на корабельный флагшток, на который, говорят, до сих пор нет-нет да и перекрестятся проходящие мимо старушки. А еще верующие люди утверждают, что здесь, возле станции метро, на месте которого некогда стоял приходской храм, можно увидеть призрак академика Ивана Петровича Павлова.

Поблизости от Знаменской церкви, на противоположной стороне Лиговского проспекта, на Летней Конной площади, что в то время находилась на берегу Лиговского канала, в 1861–1866 годах по проекту архитектора Р. И. Кузьмина для проживавших в столице греков строится первая греческая церковь во имя Святого Димитрия Солунского. Иконостас и утварь для нее были привезены из Греции. Это было необычное для Петербурга сооружение, построенное в «подлинно византийском стиле». Низкий пологий главный церковный купол, такие же пологие боковые купола, живописные аркады напоминали византийскую архитектуру VI–XI веков.

Церковь принадлежала Греческому посольству и стояла вблизи него. Богослужения велись исключительно на греческом языке. В народе церковь называли: «Греческая» или «Посольская церковь».

В 1939 году церковь была закрыта, а в 1961-м — снесена. «Теперь так мало греков в Ленинграде, / Что мы сломали греческую церковь, / Чтобы построить на свободном месте / Концертный зал», — грустно заметил в своем стихотворении с символическим названием «Остановка в пустыне» Иосиф Бродский.

В настоящее время на месте Греческой церкви находится концертный зал «Октябрьский». Возведением нового театрального здания было решено отметить 50-летие Октябрьской революции. Дело происходило при предшественнике Романова, но идею строительства фольклор приписал Григорию Васильевичу. Будто бы он лично курировал и проектирование, и реализацию замысла. Когда проект был уже готов и времени для его осуществления оставалось мало, выяснилось, что место для строительства вообще не определено. Исполнители нервничали, постоянно напоминая об этом первому секретарю. Однажды, как рассказывает легенда, такой разговор зашел в машине Романова по пути от Московского вокзала в Смольный. Романову давно уже надоели эти разговоры, он не выдержал и махнул рукой: «Вот здесь и стройте!» Машина в это время проезжала как раз мимо Греческой церкви. Так, если верить легенде, была решена ее судьба. Она была снесена, и на ее месте действительно в 1967 году был открыт новый концертный зал, названный громко и символично — «Октябрьский». Во всяком случае, именно этим поспешным и, по всей видимости, случайным решением первого секретаря можно объяснить поразительную недостаточность пространства, в которое буквально втиснут архитектурный объем здания. Говорят, архитектор Жук был возмущен таким решением, но ничего сделать не мог. Против первого секретаря приемов нет.

За семьдесят лет советской власти в Ленинграде было уничтожено более 150 церквей, абсолютное большинство остальных были закрыты для верующих. Они, как мы уже говорили, были использованы для размещения государственных, научных, проектных, хозяйственных или иных учреждений. И все-таки для отправления религиозных обрядов православных христиан несколько храмов были оставлены нетронутыми. Между тем в отдельные периоды советской истории представителям других конфессий и религий вообще было отказано в молельных домах. Так, к 1939 году были закрыты все действовавшие на тот момент католические храмы, за исключением одного — костела Французской Богоматери в Ковенском переулке. Та же судьба постигла буддийский храм. В 1970–1980-е годы единственным действующим лютеранским храмом в Ленинграде и Ленинградской области оставалась Спасо-Преображенская церковь в городе Пушкине. В начале войны была закрыта мусульманская мечеть. Несколько раз после революции закрывалась для верующих Большая хоральная синагога.

Успехи советской власти в борьбе с «религиозным дурманом» были столь впечатляющими, что казалось, сама память о культовых сооружениях сотрется и навсегда исчезнет. Однако этого не произошло. Народная память оказалась цепкой. Легенды и предания о снесенных храмах передаются из поколения в поколение, а события и происшествия настоящего в совокупном народном сознании соотносятся с утраченным прошлым. 10 июня 1999 года, в 19 часов 40 минут, в момент наибольшего скопления людей, рухнул козырек станции метро «Сенная площадь». По официальным сведениям, семь человек погибли. Многие были ранены. Свидетели трагического обвала утверждают, что падение козырька сопровождалось какой-то мистикой. Создавалось впечатление, что на козырек кто-то «надавил сверху». Кто? И за что? И замолкали, вслушиваясь в комментарии знатоков: «Вестибюль станции метро углом заходит как раз на фундамент взорванного в 1961 году собора Спаса на Сенной». На месте снесенной церкви был построен наземный вестибюль станции метро. О некогда одном из главных храмов столицы будто бы забыли. Вновь вспомнить о Спасе на Сенной заставили трагические обстоятельства.

Экзотическое, в восточном стиле здание мусульманской мечети появилось в Петербурге на Кронверкском проспекте в 1910–1914 годах. Строилось оно по проекту архитекторов Н. В. Васильева, С. С. Кричинского и А. И. фон Гогена. В качестве образца был использован мавзолей Гур-Эмир в Самарканде. Купола и порталы мечети богато декорированы майоликой, выполненной петербургскими мастерами под руководством художника-керамиста П. К. Ваулина. Согласно легенде, мечеть выстроена исключительно на так называемые «дворницкие деньги». Дворниками в Петербурге были в основном татары. Они были добросовестны в работе и, что самое главное, всегда были трезвы. Пить не разрешала религия. Дворники-татары считались в Петербурге людьми богатыми.

Несмотря на то, что мусульманская мечеть, по определению, считается и татарской, и узбекской, и чеченской и т. д., то есть общей для всех мусульман, в городском фольклоре ее называют «Татарской» или по столице Республики Татарстан — «Казанской», а весь район вокруг мечети — «Татарстаном».

В 1930-х годах мечеть была закрыта. Во время войны в ней находился склад медикаментов. Вновь открыли мечеть для верующих только в начале 1960-х годов. Говорят, это было связано с дружественным визитом в Советский Союз президента Индонезии Сукарно, который будто бы одним из условий своего приезда поставил посещение ленинградской мечети.

Высочайшее разрешение на строительство первой в Санкт-Петербурге синагоги было получено в 1869 году. Но, как оказалось, не это было самым главным. Трудно было найти подходящее место для строительства. Открывать еврейские молельные дома вблизи христианских церквей запрещалось. Кроме того, богатые домовладельцы всячески этому препятствовали, так как боялись, что близость синагоги отпугнет квартиросъемщиков-христиан. В конце концов место было найдено в далекой от центра города провинциальной Коломне на Большой Мастерской улице, ныне Лермонтовском проспекте.

В 1893 году Большая хоральная синагога, построенная в мавританском стиле по проекту архитекторов И. И. Шапошникова и В. А. Шретера, была открыта. Интерьеры синагоги оформлены по эскизам Бахмана, кстати, первого еврея, поступившего в Академию художеств. Говорят, что уже в проекте будущая синагога выглядела столь роскошной, что правительство приказало переделать проект, опасаясь, что синагога будет конкурировать со стоящим неподалеку Никольским собором. Тем не менее и сегодня среди петербургских евреев живет легенда о том, что их синагога самая большая и самая красивая в Европе и что она построена на земле самого большого в Петербурге антисемита. Между прочим, выбор мавританского стиля для синагоги в процессе обсуждения проекта подсказал В. В. Стасов.

После революции 1917 года предпринимались неоднократные попытки закрыть синагогу. Иногда это удавалось. И тогда в помещениях молельного дома размещалось то овощехранилище, то Дом политпросвета, то какой-то районный клуб.

Петербургские евреи гордятся своей синагогой, в стенах которой они особенно остро чувствуют свое кровное национальное единство. На протяжении всей своей истории, несмотря на внешнюю лояльность к власть предержащим, синагога являла собой образец независимости и суверенности и отстаивала эти качества даже перед лицом явной опасности. Почти как «В чужой монастырь со своим уставом не суйся» выглядит охранительная формула евреев на территории синагоги: «Это же синагога, а не Зимний дворец, который вы захватили».

Первый и единственный в Петербурге дацан был построен в 1909–1915 годах на Приморском проспекте, по инициативе далай-ламы. Здание возводилось по проекту петербургского зодчего Г. В. Барановского в стиле традиционного тибетского зодчества.

В 1938 году постановлением Ленсовета закрытый для верующих буддистов храм был передан профсоюзу работников жилищного хозяйства «для использования под физкультурную базу». К тому времени все художественные ценности храма были перевезены в Музей религии и атеизма, располагавшийся в те годы в Казанском соборе. По рассказам старожилов, позолоченная статуя Будды во время демонтажа была разбита, а ее обломки, согласно местному преданию, «сбросили в один из прудов Елагина острова».

В 2003 году статуя золотого Будды была возвращена в храм. Ее отреставрировали в Таиланде: восстановили голову и руки, утраченные во время советской власти, и вновь позолотили. Это был подарок таиландского короля к 300-летию Петербурга.

Между тем ни закрытие молельных домов, ни их физическое уничтожение не смогли ни искоренить саму веру в Бога, ни погасить религиозные чувства, которые теплились в сердцах и душах верующих. Проявлялись они по-разному. В тайных крестинах, в свадебных и погребальных обрядах, в участии в религиозных праздниках и, особенно, в почитании местных святых. В Ленинграде такой святой стала Ксения Петербургская, могила которой на Смоленском кладбище превратилась в Ленинградскую Мекку.

Среди небесных покровителей Петербурга Ксения Блаженная занимает особое место. Вот уже более двух веков многие петербуржцы искренне верят в то, что ее забота распространяется не столько на весь город вообще, сколько на каждого конкретного человека в отдельности. А ее помощь людям отличается ясностью жизненного содержания и предметной определенностью форм. Не случайно среди ее почитателей и адептов так много представителей петербургской молодежи и студенчества, которые менее всего склонны к общим фразам и расплывчатым обещаниям. Причем в то время как, например, возникновение культа официального святого покровителя Петербурга князя Александра Невского напрямую связано с волей и желанием одного-единственного человека — Петра I, который приложил к этому немало как личных, так и общественных сил, в том числе подключил мощную идеологическую машину целого государства, то почитание блаженной Ксении Петербургской возникло стихийно, в самых низовых слоях общества и только затем распространилось и окрепло во всем городе.

«Житие» Ксении Блаженной в фольклоре началось с легенды о счастливой молодой паре, некогда жившей на одной из небогатых улиц Петербургской стороны. Придворный певчий Андрей Петров и его жена Аксинья, «взятые словно живьем из романов Лафонтена», так любили друг друга, что и «представить невозможно». Вся Петербургская сторона смотрела на них с умилением. Но вдруг неожиданно, или, как говорили соседские кумушки, «ни с того ни с другого», Андрей Петрович умер, оставив 26-летнюю вдову. И с Аксиньей что-то случилось, будто бы «съехала с ума» от печали и горя. Вообразила, что вовсе не Аксинья она, а Андрей Петрович, что это она, Аксинья, умерла, а он только обратился в нее, а «в сущности, остался Андреем Петровичем». Она переоделась в мужское платье и на свое прежнее имя не откликалась. Только когда к ней обращались «Андрей Петрович», отвечала: «Ась?» Окрестный народ сходился смотреть на нее. Качали головами. Затем привыкли. И улицу, где она жила, прозвали улицей Андрея Петровича.

В середине XIX века название улицы получает более традиционное звучание. Она стала называться Петровской — от «некоего Андрея Петрова, которому первоначально принадлежал дом и участок» на этой улице. Так витиевато, как будто за что-то извиняясь, объясняли происхождение этого названия путеводители и справочники по Петербургу. В 1877 году улицу переименовали в Лахтинскую.

По другим источникам, начало подвижнической деятельности Ксении выглядело несколько иначе. Когда ее окликали по имени, она, свято веря, что муж воплотился в нее, сердито отвечала: «Ну какое вам дело до покойницы Аксиньи, которая мирно спит на кладбище. Что худого она вам сделала?» А в ответ на вопрос, как она будет жить без мужа, отвечала: «Да ведь я похоронил свою Ксеньюшку, и мне теперь больше ничего не надо».

Впрочем, чтобы эта запутанная история стала более или менее понятной, фольклор предлагает довольно последовательное и логичное объяснение. На самом деле, утверждает еще одно предание, Ксения просто не смогла перенести того, что ее муж, скончавшись скоропостижно, не успел исповедаться и причаститься. И «чтобы спасти душу любимого от вечных мук», она решила отказаться от самой себя. В этой связи особый интерес приобретает легенда о том, что родные и близкие Ксении сочли ее просто сумасшедшей, а после того, как она начала раздавать направо и налево свое имущество, подали жалобу в департамент, где служил певчим Андрей Петров. Там, кстати, ее признали совершенно нормальной и имеющей полное право распоряжаться своим имуществом по собственному усмотрению.

Но есть еще одна легенда, которая утверждает, что Ксения происходила из старинного княжеского рода. Однажды она безнадежно влюбилась в некоего офицера, который ей изменил. Тогда-то Ксения и раздала все свое имущество и пошла странствовать. А уж затем начала предсказывать людям будущее и прослыла хорошей пророчицей.

В обширном мифологическом цикле рассказов о Ксении Петербургской сохранилась замечательная легенда о ее непосредственном участии в строительстве церкви на Смоленском кладбище. Методы строительства в то время были незамысловатыми. Когда стены поднимались достаточно высоко, то каменщики сперва всей артелью переносили кирпичи на леса и только затем продолжали кладку. Ксения решила помочь им. По ночам, когда строители уходили на отдых, она носила кирпичи и складывала их на лесах. Наутро мастеровые обнаруживали кирпичи, но не могли понять, как это происходит. Так продолжалось несколько дней, пока строители не выследили свою помощницу. По всей округе разнеслась молва, что такое праведное дело, как строительство церкви, в руках божьей угодницы.

К тому времени популярность Ксении приобрела поистине всенародный характер. К ее советам внимательно прислушивались, ее словам безоговорочно верили, ее указания охотно исполняли. У торговцев Сытного рынка существовала примета. Если с утра Ксения Блаженная возьмет у них с прилавка или лотка хоть какой-нибудь товар, то весь оставшийся день их будет сопровождать удача. Особым уважением пользовалась Ксения у извозчиков. Едва завидев ее где-нибудь на улице, они наперебой предлагали ей свои услуги. И если кому-нибудь удавалось провезти Ксению хоть несколько метров, считалось, что ему непременно повезет в деле.

Особо подчеркивается в фольклоре провидческий дар Ксении, ее удивительная способность предсказывать будущее. Рассказывают, как, встретив на улице свою знакомую, Ксения подала ей медный пятак со словами: «Возьми пятак, тут царь на коне, пожар потухнет». Ничего не поняв, знакомая все же взяла пятак и пошла к дому. И только тогда увидела, что ее дом в огне. Она бросилась к нему, но в это время пожар потух.

В другой раз, придя к своей знакомой, Ксения проворчала: «Ты вот тут кофе распиваешь, а твой муж на Охте жену хоронит». Зная о провидческих способностях Ксении, знакомая, хоть и ничего не поняла, все же пошла на Охту. По дороге ей попалась похоронная процессия, провожавшая на кладбище какую-то покойницу. А спустя некоторое время вдовец стал мужем девицы, распивавшей кофе.

Одна из подобных легенд похожа на правду. Во всяком случае, ее герой совершенно реальный петербуржец. На Смоленском кладбище до сих пор существует семейный участок, на котором покоится прах Ивана Ивановича Антонова, бывшего в начале XIX века церковным старостой Смоленской церкви. Из жития Ксении Блаженной известно, что свой дом она отдала бездетной женщине Прасковье Антоновой. Так вот однажды она велела этой Прасковье идти на Смоленское кладбище, утверждая, что там она найдет своего сына. Прасковья не посмела ослушаться и пошла на кладбище. По дороге она увидела толпу, «собравшуюся у тела женщины, сбитой извозчиком». Рядом рыдал осиротевший мальчик. Прасковья приютила и воспитала его. Впоследствии он будто бы и стал старостой храма, который помогала строить сама Ксения.

В глазах простого народа Ксения не только сама была праведницей, но и могла наказать за кощунство. Рассказывают, как один молодой сторож Смоленского кладбища, изрядно выпив с друзьями, поспорил, что «переспит с Ксенией Блаженной». И отправился-таки ночевать в часовню на ее могиле. Наутро, проснувшись, он обнаружил сначала на своей одежде, а затем и на всем теле следы подозрительной плесени. Причем особенно заметными они были на участках, которые вплотную прилегали к могильной плите. Еще через несколько дней молодой человек понял, что его здоровье, еще совсем недавно не вызывавшее опасений, становится все хуже. Как рассказывается в легенде, проявления этой непонятной болезни были похожи на симптомы так называемого «проклятия фараонов» — болезни, поражающей всех, кто хоть однажды побывал внутри египетских пирамид и присутствовал при вскрытии древних саркофагов. Спасли будто бы юношу с огромным трудом, после того как он обратился в один из военных институтов.

Если верить легендам, Ксения предсказала кончину трех русских императоров: смерть Елизаветы Петровны, гибель несчастного шлиссельбургского узника Иоанна Антоновича, или императора Ивана VI, и убийство Павла I.

Подлинного года смерти Ксении Блаженной, похоже, никто не знает. По разным источникам, она умерла в период с 1777-го по 1803 год. Известно только, что уже с 1820-х годов началось паломничество на ее могилу на Смоленском кладбище. Даже земля с ее захоронения считалась священной. Земляной могильный холмик вскоре был разобран посетителями. Тогда сделали другую насыпь. На нее положили каменную плиту с надписью, будто бы завещанной самой Ксенией: «Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения своей души». Но и эту плита почитатели разобрали на кусочки и разнесли по домам. Установили новую, но и ее вскоре постигла та же участь. Взамен унесенных кусочков плиты верующие оставляли на могиле посильные денежные пожертвования. Тогда кто-то догадался прикрепить к могиле кружку. На собранные таким образом средства в середине XIX века над могилой была воздвигнута часовня.

Часовня Ксении Блаженной стала одним из популярнейших мест паломничества. Со всего города приходили сюда люди просить блаженную о помощи в бедах, несчастьях и невзгодах. Именно в то время появилась петербургская пословица, живущая до сих пор: «Блаженная Ксения поможет». Да и саму часовню в городе называли: «Скорая помощница». В 1960-х годах, в период очередной волны гонений на церковь, ленинградские власти могилу Ксении замуровали, над ней построили помост и саму часовню отдали в распоряжение сапожной мастерской. Но, как рассказывает молва, «ни одного гвоздика не дала им вбить божья угодница». Работали сапожники, как на трясине. Все валилось из рук. Когда выяснилось, что из сапожной артели ничего не получится, устроили в часовне скульптурную мастерскую. Изготавливали фигуры типа «Женщины с винтовкой», «Девушки с веслом» — излюбленные в то время парковые украшения. Но и эта затея провалилась. Вечером запрут ваятели мастерскую на замок, а наутро приходят и видят: на полу вместо скульптур одни разбитые черепки.

Одно время вокруг часовни стоял строительный забор. Но и тогда паломничество к Блаженной Ксении не прекратилось. Только ее почитание приняло другую форму: люди оставляли на заборе записки с мольбой помочь снять грех или вернуть здоровье, поступить в институт или выйти замуж, избавиться от пьянства или спастись от одиночества, оградить от бед или дать счастья. Страждущие матери просили за детей, старики — за внуков, дети — за родителей. Появились записки и общего характера. Святую Заступницу просили сохранить мир, избавить страну от войны, отвратить беды от города.

В 1970-е годы появилось поверье. Щепки от строительного забора способствуют удачному зачатию и благополучным родам. На могилу Ксении потянулись молодые одинокие женщины и юные пары. Особенным почитанием пользовалась часовня Ксении у студентов: считалось, что она может оказать помощь при сдаче экзаменов. Говорят, для этого достаточно изложить свою просьбу Ксении Блаженной письменно, обойти три раза вокруг часовни и подсунуть записку под ящик для свечей.

Но самыми впечатляющими остаются современные легенды о появлении призрака Ксении Петербургской. Как утверждает городской фольклор, в наиболее критические, переломные моменты жизни людей, города или государства Ксения предстает в живом обличье. Так, накануне Великой Отечественной войны ее будто бы видели между могилами Смоленского кладбища. Она предсказывала «великое наводнение». А во время самой войны она неоднократно спасала людей от гибели. В 2005 году в Петербурге при содействии Фонда развития и поддержки СМИ вышла книга с удивительно точным названием: «Четвертое поколение». В ней собраны рассказы современных школьников — правнуков ветеранов Великой Отечественной войны. Дети пишут о реальных событиях страшных военных и блокадных лет, основываясь на подлинных воспоминаниях бабушек и дедушек, услышанных ими в родных семьях. В одном из них мальчик по имени Саша Топчиев передает рассказ своей бабушки, пережившей ленинградскую блокаду. Однажды она, еще девочка, стояла со своей бабушкой в очереди за хлебом. И так случилось, что она почему-то на пару минут отошла, а когда вернулась, то в очередь ее не пустили. И вдруг рядом появилась какая-то женщина в белом платочке и сказала: «Я вас помню. Вы стояли впереди меня. Вставайте в свою очередь». Моя прапрабабушка, рассказывает Саша Топчиев, пыталась объяснить этой женщине, что она стояла намного дальше, что это не ее место, но та женщина ничего не говорила и только качала головой. Когда же подошла их очередь и бабушка получила свою норму хлеба, то оказалось, что этот хлеб был последним. Остальным недосталось. Прапрабабушка ахнула: «А как же та женщина?» Оглянулась, а ее не видно. И никто в очереди не заметил, куда она делась. Только шепотом стали передавать друг другу: «Видать, это была сама Ксения Блаженная».

Несколькими годами раньше в одной ленинградской газете было опубликовано письмо женщины, которая поведала историю своего брата, ныне живущего в Белоруссии. Случайно по телевизору он увидел сюжет о Ксении Блаженной. Он «страшно обрадовался, что наконец может отблагодарить ту, что спасла его в годы войны». Совсем молодым солдатом в 1945 году, участвуя в освобождении Праги, он отстреливался в паре с бывалым воином в подвале одного из домов. Вдруг откуда ни возьмись около них оказалась женщина в платке и на чисто русском языке сказала, что они немедленно должны покинуть подвал, ибо сюда попадет снаряд и они погибнут. Оба солдата опешили и спросили: «Кто ты?» — «Я — Ксения Блаженная, пришла спасти вас», — последовал ответ. Затем она исчезла. Солдаты послушались и остались живы. Очень долго ее брат, рассказывалось в письме, вообще не знал, кто такая Ксения. И только через сорок пять лет случайно услышал о ней по телевизору. После передачи он сразу позвонил в Ленинград сестре, чтобы та немедленно поехала на Смоленское кладбище и поблагодарила святую.

А вот легенда еще более позднего происхождения. В ней рассказывается, как во время последней чеченской войны к солдату на один из блокпостов в Чечне приехала мать. Сын вышел ей навстречу, и она сказала: «Пойдем, сынок, в поле» — и увела сына далеко от поста. А когда они вернулись, оказалось, что всех солдат его блокпоста перестреляли чеченцы. Через полгода солдат демобилизовался, приехал домой, и «каково же было его удивление, когда он узнал от своей матери, что она никогда в Чечню не приезжала, а только плакала и молилась». В тот самый день, когда они якобы встретились на блокпосту, она «со всем жаром души просила Ксению Блаженную прийти на помощь ее сыну».

Из всех петербургских культов святых праведников культ Ксении Блаженной оказался наиболее живучим. Пройдя сквозь годы кровавых революций и оголтелого атеизма, он не только сохранялся, но и постоянно развивался, пока наконец в 1988 году не получил логического завершения. Ксения Петербургская, как ее называют в народе, была канонизирована и причислена к лику святых.

Ксения, как и прежде, многим помогает. Говорят, она и сейчас бродит по Петербургу — старая, скромно одетая женщина, похожая на обыкновенную пенсионерку с палочкой, «посылая утешение, внушая надежду и бодрость». Кому-то она посоветует, кого-то пристыдит, с кем-то просто поговорит. А порой молча сидит где-нибудь на скамейке в осеннем петербургском садике. Видать, молится за петербуржцев.

Канонизация Ксении Петербургской по времени совпала с началом возрождения на территории новой России традиционных верований многочисленных религиозных конфессий, различных по своей форме, но одинаковых по сути и смыслу. На улицах Северной столицы повеяло теплом толерантности и веротерпимости. Насколько это важно в таком многонациональном городе, как наш, можно судить всего лишь по одной цифре. В настоящее время в Петербурге имеются церкви и молельные дома сорока двух различных религиозных конфессий.