Пункт назначения 1991. Целитель

Глава 29 Дежавю

Я не проснулся, а буквально подскочил. Сердце в груди колотилось, как сумасшедшее. Перед глазами стоял черный силуэт. Я слышал его слова:

— Ничего не кончилось, мой мальчик. Я вернулся. Я тебя жду.

Голос почему-то был женский. Хриплый, приглушенный, почти бесполый. Но все-таки не мужской.

У окна сидел Васенька, таращился на меня совиными глазами.

— Как думаешь, он мог вернуться? — спросил я шепотом.

Кот подошел, потерся о ноги, буркнул неожиданно ободряюще. Что хотел сказать, я не понял. Поэтому уточнил:

— Не вернулся?

Васенька фыркнул, задрал победно хвост и скрылся в стене.

— Черт с тобой, — прошипел сквозь зубы я. — Сам съезжу и узнаю.

Взял со стула штаны, принялся надевать.

Вика зашевелилась, начала шарить ладонью по простыне, меня не нашла, открыла глаза, спросила подозрительно:

— Олег, ты куда?

Я застегнул джинсы, склонился к ней, поцеловал, сказал небрежно:

— Спи, мне надо съездить по делам.

Ее это не успокоило. Скорее наоборот. Девчонка уселась, схватила меня за руку, притянула к себе.

— По каким таким делам? Какие у тебя здесь могут быть дела? Не считай меня дурой, Олег. Я же вижу, что-то случилось.

Я вздохнул и признался:

— Сон приснился плохой.

— Снова бабушка?

— Нет. На этот раз без нее.

— А что тогда? — Вид у девчонки стал беспомощным.

— Я опять видел фантома. На прежнем месте. Надо съездить, проверить.

Вика тут же принялась стягивать ночнушку.

— Я с тобой.

— Нет. — На этот раз мой тон не допускал сомнений. — Никуда ты не поедешь. Я ничего не собираюсь делать. Только посмотрю.

— Но я…

— Нет.

Я прихватил со стула футболку и быстро вышел из комнаты, не давая Вике возможности опомниться. Я даже не стал до конца одеваться. Впихнул на ходу босые ступни в сандалии. Подхватил с полочки ключи. Выбежал во двор. Вскочил в машину, завел движок, сразу же вырулил на дорогу. Проехал добрый десяток километров. Лишь там свернул с шоссе и остановился.

Ехать было страшно. Кто-то, возможно, назовет это малодушием, но у меня буквально дрожали поджилки. В голове появилось четкое понимание, что третьей схватки с фантомом я не выдержу. Не смогу я его одолеть.

Я включил магнитолу, покрутил ручку настройки, открыл окно, судорожно закурил и замер.

Пел Цой:

Я выкинул недокуренную сигарету, вырубил песню. Хмыкнул совсем невесело: «Перемен!» Черт бы тебя побрал, Витя, с твоим предвиденьем и с твоими переменами.

Знакомый голос что-то сломал внутри меня, что важное, но пока неосознанное. Я решил, отдаться на милость провидения — будь, что будет. Вернул Владову ласточку на шоссе и помчался к городу. Надо было что-то решать. Этот страх стал слишком большим, слишком протяженным во времени. Он занял больше десятка лет.

В этот раз машину оставил во дворах. Зачем-то старательно закрыл. Потом проверил все двери. Когда дошел до багажника, понял, что попросту тяну время.

Рядом открылся киоск с мороженым. Я посчитал это знаком судьбы, нашарил в кармане мелочь, решил не изменять традициям и купил себе плодово-ягодное. Два стаканчика. Вслух сказал незабвенную фразу из чародеев:

— Видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий.

Прозвучала она, как как самое мощное из заклятий. Я усмехнулся и пошел к цели. Благо, идти было недалеко.

Первый стаканчик слопал на автопилоте. На втором слегка очухался и принялся за мороженое с чувством, толком, расстановкой. Настроение удивительным образом пошло в гору. В самом деле, что со мной может случится? Светит солнце, на улице день. Чем мне сейчас грозит фантом? Да ничем! Другое дело ночью или в грозу.

Я задрал голову, удостоверился, что в небе ни облачка, и задвигал ногами, куда бодрее. Скоро по левую руку показалась стройка. Работа кипела. Азартно переругивались работяги, с верхотуры лился матерок. Башенный кран поднимал груз. Вира, майна, куда прешь, ушлепок! Жизнь кипела. Я мысленно отсалютовал строителям и свернул направо. Моя цель была именно там.

До развалин не дошел сущую малость, остановился. Вознес хвалу небесам. Наша с Викой работа наделала здесь бед — вся трава пожухла, высохла. Земля была перерыта, перевернута целыми пластами. Злополучная плита превратилась в труху. Поверх крошева лежали гвозди, ржавые, гнутые, закрученные винтом. Удивительно, но ночью, в пылу борьбы я совершенно не заметил причиненных разрушений.

Твари не было. От нее не осталось и следа. Сон оказался откровенной ложью — хитрой ловушкой, сплетенной моей собственной памятью. Я исследовал все руины, обнюхал каждый метр, просканировал магическим зрением, но не нашел даже отголосков многолетнего зла.

От сердца отлегло. Довольный, я заорал во всю глотку, поднял криком в воздух стайку воробьев, проводил их взглядом и пошел почему-то не к машине, а к морю. Почему? Кто ж его знает. Меня словно магнитом потянуло к знакомым местам.

Тропа прошлась по самому краешку берега, пролегла серпантином меж островков травы, вывела к знакомым гаражам. Там я немного поколебался, но свернул не во двор дома, а другую такую же тропу. Вышел на пустырь, пересек его, не замедляя шаг, остановился на краю оврага и глянул вниз.

Мне показалось, что судьба очередной раз переместила меня на тринадцать лет назад. Там был табор, точнее его остатки. Стояли запряженные кибитки. Шумные цыганки загоняли внутрь малышню. Пегая лошадь флегматично отщипывала верхушки молодых камышей, прядала ушами. Ноги у нее были стреножены.

Повозка Лачи тоже была там. Знакомый цыган сидел на корточках у колеса, курил трубку. Время почти не сказалось на нем. Лишь чуть добавило седины и морщин. Моей знакомой видно не было. Это насторожило. Озарило запоздалое откровение — я понял, чей призыв слышал в ночи. Отнюдь не убиенного фантома. Лачи! Меня звала Лачи! И я сейчас ей нужен. Жизненно необходим.

Вниз по тропе я понесся бегом. Берег был крутой, почти отвесный. На полпути нога споткнулась о торчащий корень, и я едва не полетел кубарем. Но удержался и оказался внизу на своих двоих. Тут же подумал, как глупо смотрится мой бег, сбавил шаг, неспешно подошел к знакомой кибитке.

Цыган распрямился, не поднимая головы, старательно выбил трубку о каблук, сказал, как в прошлый раз:

— Пришел? Я думал, не успеешь.

— Пришел, — подтвердил я очевидное.

Он поднял глаза, и стало ясно, что взгляд у него усталый, измученный.

— Лачи тебя ждала. Сколько живу с ней, каждый раз удивляюсь, откуда она это знает заранее?

Губы мои искривились в усмешке.

— Я тоже.

— Пойдем.

Он сунул трубку в карман, подвел меня к торцу повозки, откинул выгоревший полог. Крикнул внутрь:

— Лачи, принимай гостей!

Оттуда ответа не было.

— Иди, — велел мужчина.

— Внутрь? — Удивился я. Почему-то в голове моей прочно засело, что цыгане чужих к себе в дом не приглашают.

— Внутрь, — подтвердил он. — Она сама не спустится. Плохая совсем. Сил у нее нет.

Я поставил ногу на выступ, оперся о борт, подтянулся и оказался внутри, огляделся. Здесь царил удивительный, необычный порядок. Всю поверхность устилал потертый ковер. Возле выхода стоял старый комод без ножек. У стены громоздились стопкой одеяла, подушки. В большой плетеной корзине лежала посуда. Стояли какие-то тюки. Между ними выглядывала большая фарфоровая ваза.

Лачи я обнаружил у дальней стенки. Почти неразличимую, под шелковым покрывалом. Увидел и не поверил своим глазам. От знакомой мне цыганки не осталось почти ничего. Была она изможденной, высохшей. Даже глаза и те потускнели.

— Лачи, — изумленно выдохнул я, — это вы?

— Я тебя ждала, — еле слышно прошептала она. — Я знала, что ты придешь.

Я криво усмехнулся.

— Мои визиты последнее время ни для кого не секрет. Тоже приснился сон?

— Нет, я ночью почувствовала, что ты здесь. Когда ты ходил к нему.

Последнее слово она произнесла беззвучно. Я прочел его по губам. Лачи улыбнулась.

— У тебя все вышло, мой мальчик?

Я опустился рядом с ее ложем. Сел по-турецки.

— Вышло. Надеюсь, эта тварь получила сполна.

— Это правильно, — сказала она, — поэтому я и взялась тогда тебе помогать. Дай ладонь. Хочу посмотреть твою линию жизни.

Я даже покачал головой.

— Куда вам, сил нет, сама еле жива, а все туда же — гадать собрались.

— Дай! — в ее голосе появился металл.

Хм. Ну хорошо. Не будем нарушать традицию. Я протянул цыганке ладонь.

— Правая, — Лачи погладила меня по руке, — это хорошо. Это правильно.

— Я помню. И что там?

Она чуть приподнялась. Самую малость. На большее просто не хватило сил. Вгляделась в переплетение линий, счастливо улыбнулась и откинулась на подушки.

— Прекрасно, мой мальчик, все у тебя будет прекрасно. Я довольна. А если ты сможешь мне помочь…

Лачи замолчала, уставилась на меня просительно. Рот мой расплылся в широченной улыбке. Паузу я держал строго по Станиславскому. Пока напряжение не достигло кульминации.

— Пять рублей, — сказал я и вытянул вперед ладонь.

Мне не нужны были эти деньги. Я просто не смог отказать себе удовольствии напомнить ей о прошлой нашей встрече.

Лачи расхохоталась. Хватило ее, конечно, ненадолго. Скоро смех сменился кашлем и хрипом. Я бросился было помогать, но был остановлен ладонью.

— Погоди!

Она сунула пальцы под край одеяла и вынула на свет божий синенькую купюру. Положила ее в мою руку.

— Квиты, — сказала она. — Жги.

Я выполз на край кибитки, сел, свесив ноги. Цыган протянул мне спичечный коробок. Купюра загорелась в один момент. Пламя пробежало по бумаге, остановилось у самых пальцев, погасло, осыпалось серебристым пеплом вниз, оставив в моих руках уголок с цифрой пять. Пальцы разжались, и этот последний огрызок, крутясь на ветру, упал в траву.

— Поможешь? — в голосе цыгана не было особой надежды.

— Помогу, — сказал я. Потом сам себя поправил: — По крайней мере постараюсь.

Он молча хлопнул меня по плечу, отошел, опять уселся под колесо, принялся раскуривать трубку. Я же вернулся обратно. Потер ладони, сделал серьезное лицо и произнес, как в старых фильмах:

— Нуте-с, больная, на что жалуемся.

— На смерть, — сказала Лачи серьезно.

Я вздрогнул, ощутил меж лопаток холодок.

— Достала она меня почти.

Смотрела старая цыганка при этом куда-то по правую руку от меня. Смотрела внимательно, словно ловила глазами чей-то взгляд. Я быстро оглянулся. Там было пусто.

— Рано тебе, — правильно поняла меня Лачи. — Не ищи с ней встречи прежде времени. Она еще возьмет с тебя долг. Она соберет свою жатву твоими руками. Тебе подарили три жизни?

Я кивнул.

— Теперь ты должен три жизни взамен.

Лачи прищурилась, задумалась.

— Точнее, уже две.

Прозвучало это так, что волосы зашевелились у меня на затылке. И я пообещал:

— Я постараюсь с ней никогда не встречаться, чтобы не отдавать долг.

— Не выйдет, — прошептала Лачи. — Ты, мальчик мой, с ней связан накрепко. С того самого момента, как пообещал свою жизнь в обмен на жизнь сестры.

Она замолкла, прикрыла глаза. Я судорожно сглотнул. Неужели так? Неужели за обещание придется расплачиваться. Лачи закашлялась. В груди у нее забулькало, захрипело. Звуки эти вернули меня к реальности.

— Господи, — проговорил я, — вы зачем все так запустили? Неужели нельзя было сходить к врачу?

— Тебя ждала, — просто сказала она.

В этих словах проявилось безграничное доверие. И я понял, что не имею права его не оправдать.

— Лачи, Лачи. Вы же взрослый человек.

Она подняла руку, приложила пальцы к моим губам, прерывая словоизлияние. Потом подхватила мою ладонь, положила себе на горло. Прошептала:

— Лечи, целитель.

И закрыла глаза.

Что мне оставалось делать? Я принялся послушно латать прорехи на ткани мироздания. Находить разорванные нити, вязать их в узелки. Нитей этих была хренова туча. Лачи за свою жизнь нагрешила от души.

Я вязал очередной узел. Жалел ее, жалел тех, кого она обманула. Удивлялся, ужался, поражался людской наивности. Лачи была настоящей цыганкой, и этим все сказано. Я не мог ее за это осуждать. Просто старался помочь.

Она лежала тихо-тихо, не шевелилась, не мешала. Не стонала, когда было больно. Не пыталась подсказать, научить, помочь. Молча принимала свою судьбу. И судьба оказалась к ней благосклонна.

Когда лечение закончилось, я перевернул ее на бок, прислонился ухом к спине, поднял восприятие на максимум, прислушался. В легких было спокойно. Исчезли хрипы, от болезни не осталось и следа.

Лачи это поняла.

— Все? — спросила она.

Я подтвердил:

— Все. Но следующий раз не ждите, идите к врачу.

— Зачем? — Цыганка хитро улыбнулась. — Я же заплатила тебе за лечение? Значит, ты обязательно придешь.

Я попытался понять, было это заявление шутливым или серьезным, но так и не смог определиться до конца. Тогда положил ладонь ей на глаза, мысленно велел ей спать. Лишь только ее дыхание стало тихим, мерным, сказал одними губами:

— Прощайте, Лачи. И больше не болейте.

Поднялся и побрел к выходу.

Старый цыган все так же смолил возле колеса табак. За время лечения он не сдвинулся ни на дюйм, словно замер, окаменел. Я чувствовал себя уставшим, обессиленным, поэтому спрыгнул тяжело, едва не свалился кулем. Тихо выругался, придержался рукой о борт.

Огляделся. Табор уехал. У ручья остался единственный возок.

— Пора в путь, — словно прочел мои мысли цыган. — Ты ее вылечил?

Все это время он даже не пытался на меня взглянуть.

— Да.

— Это правильно. Она хорошая женщина.

Я вспомнил увиденное, не сдержался, хмыкнул.

— Ты не понимаешь, — сказал цыган, — у нас другие законы. Их она не нарушала.

И правда, чего это я? Не стоит лезть со своим уставом в чужой монастырь. Он поднялся, помешкал, неожиданно протянул мне ладонь. Я пожал ее в ответ.

— Ромалэ всегда тебе рады, целитель. Запомни.

Я запомнил. Это было признание. Признание моих способностей, признание таланта, дарованного мне Викиной бабушкой. Мне стало от этого чертовски приятно.

Возок снялся с места. Проехал вперед, по оврагу, вдоль ручья. Без труда забрался на пологий берег, выехал на грунтовую дорогу. Я не вернулся к машине, зачем-то пошел следом. Мерил ногами путь, дышал полной грудью, балдел от тишины и думал, что все долги наконец-то розданы. Все дела, связанные с этой землей, с этим городом, с людьми, живущими здесь, закрыты.

Мне было легко и свободно. Я шел и совсем не думал, куда заведет меня этот путь. Очнулся, когда увидел перед собой старый порт, знакомые склады. Увидел и удивился — здесь за последние годы не изменилось почти ничего. Разве что дорога, и без того поганая, стала совсем непригодной для езды.

Почему-то этот факт поднял мне настроение. Я поддал мыском кроссовка нечаянный камешек, прибавил шаг и засвистел себе под нос давешнюю песню про перемены. Шлось под нее бодро, с удовольствием. Склады быстро кончились. Появились полуразваленные сараюшки. Потом я увидел знакомое здание правления. Возле дверей стоял чистенький, лакированный Пассат.

Я даже притормозил, обошел машину кругом, удивляясь про себя: «Кто же тут так кучеряво живет?» Почему-то представилось, что сейчас откроется дверь конторы, выйдет оттуда непременно та первая Вика из детства. Модная, красивая, с дородным папиком под ручку. Сядет в это чудо автопрома и укатит.

Не сбылось. Дверь не открылась. Вика не вышла. Я не стал задерживаться дольше. Зачем? Вышел в город. Потопал назад вдоль шоссе к Владовой ласточке. Она была ничуть не хуже выпендрежного авто незнакомого мне начальника.

Вику выкинул из головы не сразу. Было интересно, что с ней? Как сложилась ее жизнь? Я попытался представить себе ее судьбу, но не смог. Нити ускользали, не давали ответа. Тогда я попросту бросил бесполезные попытки, выкинул прошлое из головы целиком. Мне оно больше было не нужно. У меня с собой настоящее: Влад, Вера, баба Дуся, моя Вика. Не та из прошлого, а любимая, настоящая, искренняя. Что еще нужно для счастья?