Пусть поднимется ветер (ЛП)

Глава 21 ВЕЙН

У Соланы идет кровь.

И сильно.

Она даже оставляет след из красных следов на каменном полу.

Я пытаюсь заставить ее остановиться, так мы можем перевязать рану. Но она утверждает, что у нас нет времени… и она права.

Даже если пароль не дает Буреносцам попадать в проход, я уверен, что они догадались, куда мы направляемся. Так что весь мой «тайный план» разлетается в тот момент. И у меня такое ощущение, что выворачивающий внутренности вопль, который только что потряс туннель, означает, что Райден создает Живой Шторм.

Я отказываюсь думать о том, кто это мог быть. Шнур кулона опекуна Одри все еще синий, таким образом, я знаю, что она в безопасности. Но Гас…

— Насколько этот проход длинен? — спрашиваю я.

— Очень длинен.

Я не могу сказать, волнуется ли Солана о Гасе… или волнуется ли она по поводу того, насколько должна облокотиться на стену для поддержки.

В конечном итоге она падает, и я едва успеваю поймать ее.

— Все хорошо, — бормочу я.

— Да, похоже.

Я опускаю ее на пол и расстегиваю мою куртку.

— Что ты делаешь?

— Нарезаю бинты. — Я достаю кинжал из ножен и отрезаю подол моей майки. — Я думал, что эта ткань помягче.

Ее рана выглядит довольно непростой, таким образом, я отрезаю еще несколько полос. Потом понимаю, что глупо носить половину рубашки, и срываю остальное.

— Классно выглядишь, — говорит Солана, указывая на мою голую грудь, выглядывающую из расстегнутой куртки.

Я не могу сказать, дразнит ли она меня или становится безумно честной. Так или иначе вполне уверен, что краснею.

— Предупреждаю, — говорю я, быстро нюхая ткань. — Очевидно, я вспотел и воняю.

— Это не совсем новость. Кроме того, я уверена, что пахну так же плохо.

На самом деле, она пахнет, как апельсин или дыня, или…

Я качаю головой.

Нет времени для игры «Угадай шампунь».

Солана пытается взять у меня бинты, но я крепко держу их.

— Моя очередь помогать.

Это кажется совершенно нормальным предложением… пока мне не приходится обматывать ее колени. И все становится хуже, когда я сдвигаю ее платье вверх еще на дюйм, чтобы обнажить всю глубокую рану…

Ладно… я сосредотачиваюсь на крови.

— Скажи мне, если я сделаю больно, — говорю я, когда прижимаю к ране ткань.

Она не вскрикивает, но судорожно выдыхает через зубы, и я не виню ее.

— Выглядит ужасно.

— Ну, спасибо.

— Не имел в виду твою ногу… я не на это смотрю, — говорю я быстро. — просто говорю…

Мои оправдания затихают, когда она смеется.

— Я усложняю тебе жизнь, — говорит Солана, — так ты перестанешь нервничать. Честно, у меня никогда не было парня, настолько боящегося прикоснуться ко мне.

Мои щеки пылали.

Возможно, они плавят мой мозг, потому что я слышу, как говорю:

— Так… у тебя были другие парни?

— Ты серьезно спрашиваешь меня об этом?

— Нет… ты права. Прости… я не знаю, почему сказал это.

Повисает неловкое молчание.

На самом деле, «неловкое» не достаточно сильное слово. Это как если бы у неловкого и неудобного человека получился уродливый, несчастный ребенок, который не переставал плакать и какать все время.

— Для отчета, — говорит Солана. — Я имела в виду Силы Бури, которые лечили мои раны за эти годы, и опекунов, которые обучали меня бороться. Им приходилось прикасаться время от времени, и они никогда не были такими дергаными.

— Ну, у них намного больше опыта, чем у меня… в бою и прочее… ну знаешь… не то, чтобы Одри и я… ммм… знаешь, что? Я собираюсь прекратить говорить об этом. Возможно, навсегда.

— Это хорошая идея, — соглашается она.

Я смотрю в пол, желая, чтобы грунт разрушился и поглотил меня.

Когда этого не происходит, я заматываю ее рану самым широким бинтом.

— Должно быть сильнее, — говорит она.

— Будет больно.

— Да, ну, иногда боль — единственный путь.

Такое чувство, что в ее словах есть более глубокое значение, но я решаю не углубляться.

Вместо этого я затягиваю бинт сильнее… но очевидно этого все еще не достаточно. Она хватает меня за руки, вынуждая сильнее стянуть выпуклость кожи.

Крохотный вздох скользит с губ, но она двигает ногой несколько раз:

— Спасибо. Полагаю, мне следовало позволить тебе сделать это с самого начала.

— Подожди… ты только что признала, что я был прав?

— Не позволяй этому укорениться в голове. Я уверена, это случайность.

Я вздыхаю:

— Теперь ты похожа на Одри.

С этими словами тишина опускается на нижний уровень.

Я прекращаю желать обрушения грунта и рассматриваю рытье своего собственного тоннеля. Могу поспорить, что будет не трудно продолбить камень моим ножом…

— Это всегда будет странно между нами, не так ли? — спрашивает Солана.

— Я не знаю. Возможно, со временем…

— Да.

Ни один из нас не кажется полным надежд.

Я не понимаю, что играю с кулоном опекуна Одри, пока Солана не протягивает руку и не касается шнурка.

— Рада, что она все еще жива, — шепчет девушка. — И я собираюсь сделать все, что могу, чтобы удостовериться, что дальше так и будет.

— Спасибо, — бормочу я. — Мне жаль, что у нас нет способа узнать, как там Гас.

— Я тоже. Особенно теперь, когда я слышала тот Живой Шторм. Но я чувствую, что ощутила бы эхо, если бы он был не в порядке.

— Возможно.

Я не много знаю о процессе…просто когда сильфиды умирают, они оставляют маленькую часть себя дрейфовать с ветром, чтобы сказать миру, что они ушли.

Но мы настолько глубоко под землей, что эхо не могло добраться до нас.

— Думаешь, готова идти? — спрашиваю я.

— Есть только один способ узнать.

Она все еще шатается, но хромает меньше.

Я обнимаю ее за плечи:

— Так ты сохранишь больше энергии.

— Спасибо.

Мы идем в тишине в течение нескольких минут до кривого коридора, и она отстраняется.

— Теперь я чувствую себя лучше, — обещает Солана.

И она действительно делает несколько шагов. Потом снова прислоняется к стене.

— Это гордость или женские штучки? — спрашиваю я.

— Что такое «женские штучки»?

— О, да ладно. Ты знаешь, как вы, девочки, притворяетесь, что все хорошо, когда на самом деле хочется оторвать голову.

— Если я соглашусь с твоим широким обобщением, которое, кстати, не верно, я полагаю, ты думаешь, что мальчишки лучше?

— Ну, да. Отчасти. По крайней мере, когда парень злиться на другого парня, он ему говорит… или он бьет его кулаком в лицо.

Солана закатывает глаза:

— Тогда как ты объяснишь все те вещи, от которых не можешь удержаться и говоришь?

— Каких, например?

— Не важно. Давай продолжим. — Она пытается идти снова и почти падает.

Я помогаю ей прислониться к стене, но она отстраняется от меня. Это всего несколько дюймов, но похоже на мили.

— Возможно, ты права, — говорю я, когда больше не могу выдерживать тишину. — Может быть, мы все вернем обратно, если просто выложим все в открытую, так будет проще.

Она опускает взгляд на руки, и снова крутит свой браслет.

Я собираюсь спросить ее, почему она делает это, когда она останавливается, чтобы посмотреть на меня.

— Прекрасно, ты хочешь знать, почему я чувствую себя неловко с тобой? Потому что я могу сказать, что ты винишь меня в том, что произошло с Одри. И я знаю, что ты ненавидишь то, что я использую силу боли. Я также знаю, что ты думаешь, что должен связаться со мной, чтобы спасти от той силы… и ты действуешь, будто все, что я делаю — это какая-то большая схема, чтобы обольстить тебя.

Ладно… ничего себе.

Святая гора честности, Бэтмэн!

Возможно, я должен был оставить это в покое…

Я даже не знаю с чего начать, и мямлю:

— Это не похоже на то.

— Тогда что это?

Я смотрю на свой браслет-компас, который, кажется, вращается еще быстрее.

— Я бы хотел спасти вас обеих, — шепчу я. — И я бы хотел, чтобы ты никогда не использовала силу боли. Понимаю, что ничто из этого не было твоей виной. Просто трудно не играть в «а что если», понимаешь?

— О, я знаю, — говорит она. — Я играю в эту игру больше, чем кто-либо.

Она смотрит на герб своей семьи, вырезанный в стене, и у меня такое чувство, что я могу предположить, какова часть ее «а что если».

— А как насчет теории Астона? — спрашивает она, напоминая мне, что нам нужно пройти через еще большую неловкость, прежде чем это закончится.

Я не могу смотреть на нее, когда спрашиваю:

— Он сказал тебе?

— Я понимаю. И для записи, не уверена, что она права. Но даже если это так, это ничего не меняет. Не хочу быть связана с кем-то, кто просто пытается исправить меня.

— Но что, если это единственный способ помешать силе уничтожить тебя?

— Потом разберусь с ним. Это не твоя проблема.

Мы оба знаем, что это не так.

— Что относительно последнего? — шепчет она. — И не заставляй меня повторять это. Это было достаточно смущающим в первый раз.

Серьезно… где обрушение грунта, когда оно мне так нужно?

— Я не думаю, что ты обольщаешь меня, — говорю я, глядя на ноги.

— Но? — надавливает она.

Я могу услышать, как мой мозг кричит: «НЕ ГОВОРИ ЕЙ».

Мы уже зашли настолько далеко, тем не менее, я бормочу:

— Ты действительно все еще не надеешься, что я передумаю?

— Пожалуйста, Вейн. Сколько раз я должна сказать тебе…

— Да, я знаю. Ты не скучаешь по мне. Но… если ты действительно со всем этим покончила, то почему ты все еще носишь это?

Она прекращает теребить браслет, почти так будто не заметила, что делала.

— Я избавлюсь от него когда-нибудь. Я просто не готова… и не из-за тебя. Из-за меня. Просто похоже, как только я сниму его… это все. Наследие всей моей семьи.

Веееееерно.

Потому, что я украл трон.

— Я не хочу быть королем, — говорю я ей.

— Ты знаешь, что это все делает хуже, верно? Тебе вручают мое будущее, и ты даже не хочешь его. Все, что ты хочешь сделать — сбежать.

— Да, потому что это огромная долбаная ответственность! И я понятия не имею как, черт возьми, я, предполагается, буду управлять людьми.

— Так ты учись. И старайся изо всех сил.

— Этого будет не достаточно.

— Я не верю этому. Ты можешь быть великим королем, если решишь, что хочешь им быть. Ваш взгляд Западного невероятно ценен.

— Скажи это Озу…. и Силам Бури… и кому-то еще, кто ожидает, что я буду этим настоящим воином. Дело в том, Солана, даже если я найду способ убить Райдена… это все. Тогда я покончу с насилием навсегда. И что произойдет в следующий раз, когда появится новая угроза нашему миру?

— Тогда твои Западные инстинкты научат тебя, как сохранить мир.

Я вздыхаю.

Вот и спрашивай у ветров.

И даже не у одного ветра. Западный — один из языков четырех… и давай не забывать, что это язык, который был почти полностью стерт.

Почему все так убеждены, что он ответ на все вопросы?

Просто потому, что он важен, это не означает, что он единственная вещь, которая нам нужна. Иначе, зачем там три других языка?

Я выпрямляюсь:

— Там должно быть четверо.

— Хм, я, как предполагается, должна знать, о чем ты говоришь? — спрашивает Солана.

Я качаю головой, и мгновение обдумываю все это снова, прежде чем говорю:

— Одного правителя не достаточно. У нас четыре ветра.

— Так… ты говоришь, что должно быть четыре короля?

— Или королевы, — исправляю я. — Все, что имеет значение — у каждого языка есть представитель.

Я в любом случае застреваю в качестве Западного короля… но это не так плохо, если не все на мне.

А Солана могла быть Южной королевой.

Тогда она не должна будет терять наследие своей семьи.

И это могло бы успокоить Оза насчет Одри. Она могла бы представлять Восточный… предполагая, что она все еще хочет быть со мной, и нам удастся выжить сегодня, и мы убьем Райдена, и… и… и…

— Я думаю, мы забегаем вперед, — говорит Солана, и интересно, думает ли она о том же самом. — Давай вернем Гаса и Одри, а затем мы можем решить, хотим ли убедить Силы Бури реорганизовать весь наш мир.

Когда она так говорит, идея звучит невозможной.

Но… Я все еще обдумываю.

Впервые, с тех пор как Одри сказала мне обо всех сумасшедших планах Сил Бури, я на самом деле могу обдумать свое будущее, не чувствуя, что задыхаюсь.

Это сделало бы все менее неловким с Соланой. У нее нет никаких проблем, она опирается на меня, хотя ноги, кажется, становятся сильнее.

Мы двигаемся в довольно хорошем темпе, когда поворачиваем за угол и находим тупик со старой металлической лестницей, ведущий к другому люку в потолке.

Вход в крепость Райдена.