Солнце начинает подниматься, когда я пересекаю горы Сан-Горгонио и лечу знакомой тропой через перевал.
Ветряные мельницы на ферме вращаются медленно и постепенно, а их сигнальные огни подмигивают мне, когда я пролетаю мимо вдоль дороги к своей долине.
Я боюсь снова увидеть все разрушения. Но, если честно…
Всё не так уж плохо, как я помнил. Либо всё прибрали команды по уборке, либо я видел слишком много разрушений и похуже.
Надеюсь, всё же первое.
Мне требуется больше времени, чтобы добраться до дома, чем я рассчитывал, но я должен был удостовериться, что Солане есть, куда идти. Я предложил ей остаться со мной, но она предпочла отправиться в пещеру Астона. Она хотела находиться рядом с теми, кто тоже понимает силу боли. Надеюсь, она принесла не слишком большую жертву ради этой битвы.
В её глазах не горело никакого желания, но может, это из-за того, что мы оба абсолютно вымотались?
Возвращение домой казалось самым долгим путешествием.
Мы могли пронестись по трубопроводу и доверить наши жизни ветру в последний раз. Но оба выбрали безопасный путь — мы решили лететь и проветрить головы.
Я пока справляюсь с причинённым Райдену насилием.
Никаких угрызений совести по поводу его смерти.
Но ещё со многим предстоит разобраться.
Мы немного изменили свой мир — конечно, в хорошую сторону.
Но всё же…
Перемены.
И ответственность.
И ещё много чего, к чему я не готов.
Всё, чего я действительно хочу, это упасть на диван и смотреть телевизор до посинения, пока Одри не окажется рядом, и тогда… Целоваться!
От этой мысли мне прибавляется сил, и за пару минут я добираюсь до дома моих родителей.
Я не ожидал, что они уже будут тут, но возле дома припаркована их машина. Я частично взволнован, частично опустошен.
Интересно, если я прокрадусь в дом через окно моей спальни и устрою всё это эмоциональное воссоединение после того, как чуть-чуть посплю, они посчитают меня засранцем?
Но потом я думаю о том, через что им пришлось пройти за последние несколько недель — сколько раз им пришлось убегать, и сколько таинственных ранений я от них скрывал, не говоря уже о том сумасшествии, что их сын — не человек.
Они заслуживают знать, что со мной всё в порядке.
Странно, но мои родители не очень удивляются, когда я вхожу в дверь, хотя, конечно, они бросаются меня обнимать и плакать. Они задают вопросы, на которые я пока не знаю, как ответить. Поэтому я говорю им то, что действительно сейчас важно.
— Всё кончено.
Они ещё крепче сжимают меня в объятиях и обещают, что будут здесь столько, сколько мне нужно.
— Стойте, а как вы узнали, что уже можно возвращаться?
Мама улыбается:
— Одри ответила по твоему телефону.
— Вы её видели? — спрашиваю я. — Она в порядке?
— Даже лучше, чем в порядке, — отвечает папа.
— Она приготовила тебе сюрприз, — добавляет мама. — Но, хм, может, ты хочешь сначала принять душ?
— Точно, — вмешивается папа, — а то от тебя воняет дерьмом. В буквальном смысле.
Он улыбнулся своему бородатому анекдоту, а я вспоминаю о навозе, в который угодил лицом во время битвы, и направляюсь в сторону ванной.
— Отличная идея.
Моюсь я дольше, чем планировал, но сложно было справиться с мытьём с моим раненым локтем, другими ранами и всеми повязками.
К тому же, я пытаюсь понять, что за сюрприз приготовила Одри, и это немного… отвлекает.
Моя любимая майка с Бэтменом оказалась тесной в плечах. Все эти сражения действительно сделали меня сильнее. Даже без правильной еды…
Еда.
Боже, я даже не предполагал, что настолько голоден.
Я надеялся, что мама уже приготовила мне десяток своих фирменных буррито, но стоило мне выйти из ванной, и я вижу, как они сидят вдвоём с папой на диване и смотрят на меня одинаковыми жуткими взглядами, говорящими: «Наш малыш так вырос».
— Так… Где Одри?
— Она ждёт тебя на крыше, — отвечает мама.
На крыше?
Это убивает почти все мои самые лучшие предположения.
Начинает теплеть, а ветер становится тише и спокойнее. Но я нахожу Западный ветер и оборачиваю его вокруг себя.
И стоит мне так сделать, как компас на моём браслете перестает крутиться.
И указывает прямо на крышу.
Ветер поднимает меня над землёй, поднося к месту, где ждёт Одри, и опускает на красную черепицу. Одри отворачивает от меня лицо и поднимает глаза к небу.
На ней платье.
Не облегающее, какие мне нравились раньше.
Но это мне нравится ещё больше.
Она выглядит такой… обыкновенной.
Настоящей.
А когда она поворачивается ко мне и улыбается… Ух ты!
То есть, если честно…
Я не знаю, что сделал, чтобы заслужить такую прекрасную и удивительную девушку. Но я никогда её не отпущу.
Я задумываюсь, что бы сказать глубокое и поэтическое. Но лучшее, что приходит мне в голову, это:
— Я очень рад, что ты в порядке.
— Я тоже рада, что ты в порядке, — отвечает она мне. — Я уже начала думать, что ты никогда здесь не появишься.
— Я знаю. Прости…
Одри вскидывает руку:
— Не надо объяснять. Если честно, я думаю, нам надо заключить договор: мы не станем говорить ни о чём трагическом, пока ты этого не захочешь. Я объявила Силам Бури, что сегодня мы отдыхаем.
Я начинаю смеяться:
— А ты уверена, что знаешь, как это делается?
Она хлопает по черепице рядом с ней, приглашая присесть:
— Полагаю, ты можешь меня научить.
Я иду к ней. И, между прочим, ходить по крышам гораздо сложнее, чем выглядит со стороны. Я чуть не навернулся два раза, но всё же добрался до Одри.
Я подхожу ближе и замечаю красно-белую коробочку для ланчей в теплосберегающем контейнере у бедра Одри.
— Так, у меня галлюцинации, или рядом с тобой еда на вынос?
— У тебя нет галлюцинаций, — отвечает Одри, открывает крышку, и воздух наполняется запахом чизбургеров и картофеля фри.
Мой желудок урчит так громко, что мы оба смеемся.
— Я попросила твою маму принести это для нас. Помню, ты говорил, что у нас было не так много свиданий. Так что думаю, надо попытаться ещё раз. Я знаю, что мы всего лишь на крыше, и еда уже почти остыла, потому что я не ожидала, что ты будешь так поздно…
— Всё прекрасно, — говорю я.
И так оно и есть.
Я сажусь рядом с ней. Одри подаёт мне чизбургер, и знаете — это самый лучший момент за всю мою жизнь. Я даже чуть не плачу.
Я смотрю, как она вгрызается в свой бургер без колебаний и беспокойства, вижу это выражение лица — «О боже, это восхитительно!» — и понимаю, что должен её поцеловать.
Я наклоняюсь и…
Громко визжит Гэвин.
Я чуть не падаю с крыши и запускаю в него парочкой ломтиков картошки.
— Чувак, сделаешь так ещё раз — и на ужин у нас будет запечёный ястреб.
Он снова вскрикивает и тянется к картофелю фри, наблюдая за мной. Полагаю, я должен быть рад, что он жив — и что у него хороший вкус на закуски — но было проще его любить, когда его глаза-бусинки так не мерцают.
Одри что-то свистит, и ястреб срывается с места и, хлопая крыльями, летит в финиковую рощу.
— Я сказала ему оставить нас одних, — поясняет Одри.
— Одних — это хорошо, — шепчу я, придвигаясь, чтобы стереть капельку кетчупа с её лица.
Я пытаюсь решить, что лучше: поцеловать её или дать сначала доесть бургер. Она принимает решение вместо меня, обхватывая ладонями мое лицо и притягивая ближе.
Наш поцелуй — как глоток чистейшего воздуха. Или как луч тёплого солнца в морозный штормовой день.
Остатки темноты, преследующие меня после битвы, опадают раз за разом от прикосновения её губ, и я целую её в ответ, надеясь смыть поцелуем всё, что сделала её мать.
Когда мы, наконец, отстраняемся друг от друга, солнце поднялось гораздо выше, и воздух стал душным.
— Хочешь, пойдём в дом? — спрашивает она, отгоняя летающую перед глазами муху.
— Ещё минутку. Сейчас я хочу просто насладиться моментом.
Она пододвигается ближе ко мне, кладёт голову на плечо, и мы оба смотрим на белые пушистые облака и прислушиваемся к ветру.
Он поёт о новых начинаниях. И это именно они и есть.
Первый день из наших дней.
И лишь чистое небо над головами.